Диполь писателя

Часть 1

Предназначение

         Что для одного свет, для другого тьма.

         Каббала

Много лет назад он, по-видимому, эмоционально умер, но только сейчас эта странная мысль пришла к нему в голову. Иначе никак нельзя объяснить почему он живет так плохо - без желаний, без радостей, пресно, нудно и монотонно, почему ничего больше не случается, ни встречается никто, в кого хочется или возможно влюбиться без всяких посторонних отягощающих мыслей, оценивающих целесообразность, с кем было бы нужно и важно поговорить.
Когда у него закончились личные отношения с людьми он не мог даже вспомнить, но ведь они были, это не сон: ночные споры с друзьями, бесконечные телефонные разговоры, нервные выяснения отношений глаза в глаза, случайные компании, в которых почти всегда находились особые магнетические девицы, казалось несущие в себе какую-то непостижимую тайну.
Куда это исчезло? Почему не осталось ничего личного, для души, только рабочие, деловые отношения, когда все окружающие, либо партнеры, либо противники, причем нередко переходящие из одного качества в другое? Почему люди стали для него такими безразличными, и жизнь оказалась подчиненной только производственной необходимости? 
Ответ был однозначен. Он сам умер, не физически, конечно, но что-то внутри него незаметно перестало работать. Мир не изменился, просто его восприятия, желания, эмоции, все связанное с чувствами, почему-то атрофировались, сошли на нет, исчезли без остатка. Как когда-то отмороженная плоть нечувствительна к боли, так его внутренняя суть, душа, если хотите, оказалась обмороженной жизнью, и только сейчас он осознал, что ее, души, как таковой, можно сказать, у него и нет, а то что она была, так сейчас это фантом, мнимое понятие, давно забытое чувство. Парадокс, что он заметил это только сейчас, в день когда ему исполняется сорок. Как он мог прожить большой кусок жизни без души или чего-нибудь ее заменяющего?
Ощущение пустоты, никчемности проживаемой жизни огорчало и портило предвкушение от ресторана, где он собирался красиво отметить свой юбилей после работы. "Тело без души – труп, как же я живу, или, может, мне это только кажется," - мелькнуло в сознании, на что он только криво улыбнулся, как бы пресекая параноидальные настроения.
Юджин привык считать себя вполне благополучным человеком, советник по вкладам, прекрасно знающий тонкое банковское дело. Его ценили на работе, но не очень продвигали, а сам он не лез. Работал себе и работал и все вроде было хорошо, но сейчас, когда он почувствовал, что фактически не живет, неясное беспокойство овладело им, ощущение, что он каждодневно теряет что-то чрезвычайно важное, может быть даже главное – эмоциональное наполнение жизни. Его дни, месяцы, годы протекают сквозь пальцы, как пресный, высушенный песок, сыплющийся из колбы оставшейся жизни в колбу уже прожитой, на невидимых, но неумолимо работающих песочных часах его судьбы. Причем кто знает сколько песка осталось там, наверху?
Вопрос, что с этим делать дальше, после того, как стало ясно, что на самом деле функционирует только его телесная оболочка, то ли по инерции, то ли по законам роботехники для самосохранения организма, встал перед ним прямо и безоговорочно. Можно ли жить без души? Ответ, который сразу пришел на ум – да, конечно, можно! Он ведь живет, но только если под жизнью понимать, так сказать, физическое, вернее, физиологическое существование. Ходить на работу, деньги зарабатывать и на что-то их тратить - все это можно, только радоваться от этого нельзя - сломался механизм.
Юджин оглянулся по сторонам. Вокруг него, в разделенной на соты комнате, сидели коллеги, перед каждым светился экран компьютера. Все молодые, самому старшему двадцать пять, хваткие, шустрые и оптимистичные.
- Поговорить не с кем! - подумал он. - Никто этого не поймет. У них все в порядке.
 «Можно ли выйти из личного кризиса, из состояния духовной прострации, - которая ясно и четко в нем обозначилась, - ведь все-таки неприятно жить с мертвой душой», - размышлял он, продолжая по инерции следить за биржевыми курсами на экране монитора.
В любом серьезном деле самое важное это именно обозначить, определить проблему, а как ее решать и можно ли вообще найти приемлемый выход, другое дело. Первый вопрос - почему? Почему его душа незаметно умерла, или может вовсе не умерла, а просто временно покинула его? Что он ей плохого сделал? Обидел? Не заботился, пренебрегал? Никогда не думал, что на это нужно обращать внимание. Всегда жил весело, без оглядки, и вопросы сохранности души вовсе не беспокоили, а вот как все обернулось. Хочешь не хочешь заволнуешься.
Ретроспектива последних лет встала перед глазами, но не дала внятного ответа. "Ничего в твоей жизни не было такого особенного, что могло погубить душу, - подсказывала память, - человек ты хороший, и не в чем себя упрекнуть".
Проблема заключалась в том, и он это вдруг ясно осознал, что некоторые сомнительные моменты прошлой жизни сознание старательно блокировало, некоторые затемняло, не давая возможности реально и непредвзято проанализировать историю его конфликта с собственной душой. Темные пятна покрывали проблемные фрагменты биографии, вызывая в памяти не истинную картину канувших в Лету событий, а благожелательную для него оценку, легенду, которую заботливо подсовывало адвокатское сознание.
- Нужно пойти к кому-нибудь, кто лечит душевное здоровье, - сказал себе Юджин, всегда крайне серьезно прислушивающийся к своему физическому состоянию. - Наверняка этим занимаются. Психологи или психиатры. Не может быть, чтоб не было таких специалистов, не первый же я среди всего человечества, кто от этого страдает. По-моему, психоанализ именно для таких проблем и предназначен.
Вернувшись в свою холостяцкую квартиру, понятно, что с работы по такому вопросу говорить было нельзя, Юджин первым делом достал телефонный справочник, уселся в свое любимое глубокое кресло и начал внимательно просматривать длинный список практикующих психологов, - он решил начать именно с такого специалиста. Методично и придирчиво он взвешивал очередную фамилию, пытаясь по ее благозвучности, по адресу и даже цифрам телефонного номера интуитивно понять кто ему действительно нужен, кто может помочь. Внутренний голос сказал "Да!", когда он дошел до шестой строчки. Доктор Кантор, центр города. Что-то, какая-то неуловимая ассоциация вызывала необъяснимое доверие именно к этому специалисту. Юджин придвинул к себе телефон, закрыл глаза и задумался. Нужно было решаться...
Когда он вошел в безукоризненно белую, абсолютно стерильную, чем-то необъяснимо похожую на операционную, приемную доктора Кантора и увидел секретаршу, бледную открахмаленную особу во всем белом, неопределенного возраста, без следов косметики, издали неразличимую, сливающуюся с белыми стенами, которая не меняя сосредоточенного и ответственного выражения лица, посмотрела на него безразличным, холодным взглядом, при этом напряженно растянув кончики рта, что очень условно можно было принять за улыбку, и, записав его данные в компьютер, попросила пройти собственно в сам кабинет к доктору, Юджину стало зыбко и напряженно внутри.
"Страшное место, недоброе, - почему-то пронеслось в голове, в то время пока он преодолевал короткое расстояние до массивной железной двери, обитой толстым слоем звукоизолирующего материала, - хочется отсюда бежать."
Доктор Кантор, в безукоризненно выглаженном белом халате, в массивных темных дымчатых очках и с белой марлевой повязкой, которая окончательно закрывала остатки его лица, был напротив очень оживлен и любезен.
- Извините, простужен, - сразу сообщил он, указывая на марлевую повязку, - а вы садитесь, располагайтесь свободно. Вот тут вам видимо будет удобно, - добавил он, жестом предлагая кожаное кресло около письменного стола, за которым сидел сам. - Так на что жалуетесь? - спросил он приветливо, положив перед собой блокнот и демонстративно достав какую-то особую, видимо очень дорогую, авторучку.
- У меня душа пропала, - выпалил Юджин, решив, что со специалистом нет смысла кокетничать, крутить, приводя второстепенные факты, намеки, вместо самой сути.
Доктор быстро взглянул на него и, хотя сквозь темные очки с трудом были видны его глаза, Юджин почувствовал этот настороженный, оценивающий отклик на его откровенность.
- Как пропала? - переспросил доктор, - подробнее пожалуйста. Какие симптомы? Как вы это почувствовали?
- В том-то и дело, что уже давно я вообще ничего не чувствую, нет у меня чувств, исчезли как-то.
- Если я вас правильно понял, вы не реагируете на окружающих, ну а если, скажем, вас кто-то обижает, толкает, или не дает проехать вашей машине, например неожиданно подрезает на шоссе, как вы на это реагируете?
- Злюсь, конечно, но я, доктор, говорю совсем не про такие чувства. Про позитивные. Я никого не люблю и никто не вызывает моего интереса, только безразличие или раздражение.
- И поэтому вы сюда пришли? - удивленно воскликнул доктор Кантор. - Да так, дорогой мой, живет большая часть человечества, это же норма!
- Но я так жить не могу и не хочу, проверьте, пожалуйста, в чем дело, ведь когда-то я был очень влюбчивым, в том смысле, что вообще любил компании, разных людей... Почему так случилось? - настойчиво произнес Юджин, испытывая растущее раздражение от необоснованных возражений доктора. Какое ему дело до того как живут все остальные.
- Ну, если вы настаиваете, - неожиданно легко согласился доктор Кантор, слегка пожимая плечами, - давайте посмотрим, что у вас там есть.
Он встал из-за стола, подошел к массивному стенному шкафу, выдвинул какой-то ящичек и достал оттуда блестящий, полукруглый, как серп, тонкий нож.
- Не волнуйтесь. Это не больно. Мозг ничего не чувствует, там нет нервных окончаний.
«У меня и сердце ничего не чувствует, - хотел было ответить Юджин, но вид этого странного скальпеля был неприятен и пугал, более того, давать кому-либо, даже врачу, залезать себе в мозг, копаться там, выискивая что-то неправильное или патологическое, почему то совсем не хотелось. – Хотя, собственно, какая разница между мозгом и аппендицитом, такой же орган, - пытался он цивилизованно побороть это неприятие процесса вторжения в себя, но какой-то необъяснимый первобытный страх перед внедрением постороннего в его сокровенные внутренности, хранилище памяти, в его Я, в конце концов, казалось совершенно непереносимым. - Ножом можно только скальп снять, а череп ведь пилить надо, - вдруг подумал он, - и следы на голове и на лице останутся навсегда, на всю жизнь. Нет, я не согласен!»
Запах хлороформа распространился по кабинету, Юджин почувствовал, что его тело слабеет, становится ватным и безвольным. "Почему хлороформ действует только на меня, ведь доктор стоит совсем рядом. Какая странная манера давать наркоз без маски, без укола," - почему-то пришло в голову. Доктор, казалось, ничего особенного не чувствовал, он спокойно стоял у шкафа с инструментами и внимательно наблюдал за угасающими реакциями Юджина, покручивая в руке, как ракетку на корте, свой страшный блестящий скальпель. "Но ведь так нельзя. Это незаконно, - мелькали последние мысли, - я не давал согласия. Это ведь получается не осмотр, а операция! Трепанация черепа! Нельзя делать такое запросто, это ведь серьезное хирургическое вмешательство. Без операционной, без ассистентов, это опасно в конце концов!"
Сознание гасло. Надвинулась тень доктора, Юджин почувствовал прикосновение холодного скальпеля ко лбу, из последних сил дернулся всем телом и... проснулся. Он сидел в своем любимом кресле, побелевшими от напряжения пальцами вцепившись в подлокотники и, тяжело дыша, изумленным, немного сумасшедшим блуждающим взглядом, с расширенными от ужаса зрачками, осматривал свою комнату, журнальный столик с толстым телефонным справочником, раскрытом на разделе "Психологи".
Уже стемнело и в комнате царил полумрак. "Нехорошо я себя чувствую, совсем нехорошо и сон этот лишний. Страшно мне было, жутко даже, - вспоминал он подробности только что пережитого стресса и даже инстинктивно потрогал свою уцелевшую голову. - Болею я, а к врачам обращаться теперь совсем не хочется. Может, это было предупреждение."
Юджин встал с кресла, потянулся так, что хрустнули кости, даже резко помахал головой из стороны в сторону, чтоб как-то встряхнуться, придти в себя, прогнать смутный страх, осевший где-то в глубине сознания. "Только без паники" - решил он наконец и, немного успокоившись, чтоб окончательно отвлечься, отправился на кухню готовить ужин, хотя ранее планировал торжественно осуществить чествование юбиляра, то есть отпраздновать круглую дату своего рождения в хорошем ресторане. Сейчас, после того, что произошло, не хотелось никуда выходить. Замороженный стейк и чипсы весело зашипели на сковородке. Короткая борьба с собственной ленью на тему делать салат или просто съесть овощи раздельно на этот раз закончилась победой лени, зато бутылка холодного пива из холодильника, как некая компенсация отсутствующему салату, достойно дополнила пиршество. Аппетитный запах жаренного мяса с картошкой наполнили кухню. Только что приготовленная еда была горячей и вкусной, пиво приятно охлаждало полупраздничную трапезу.
"Что, собственно, такого уж плохого в моей жизни, - думал он, неторопливо орудуя вилкой и ножом, - комфортабельное, приятное времяпрепровождение, без раздражающих помех. Крутилась бы тут какая-нибудь и с разговорами приставала, с глупостями всякими, а так спокойно, тихо и, главное, свободно - делай, что хочешь. Скучно только очень, как-то бесперспективно. Время замерло и не двигается. Все это я уже делал вчера и год назад. Нет развития. В сущности, смерть - это когда внутреннее время останавливается и человек окончательно замирает, не действует, не чувствует, не мучается. Самоубийцы, например, воспринимают смерть именно как освобождение от мучений, от непереносимых для них страданий, а ему получается как раз раздражений не хватает, без них он не ощущает себя живым. Есть тут какая-то несообразность, противоречие. Что же может спасти от ощущения бессмысленности собственной жизни?"
Юджин покопался в памяти и, к своему удивлению, не обнаружил на эту тему ни одного высказывания, крылатой фразы или афоризма. Все, что удавалось вспомнить, относилось не к отдельной личности, а к человечеству в целом. "Красота спасет мир!", "Любовь спасет мир!", "Доброта спасет мир!" и, уже совсем некстати, видимо по ассоциации, - "Зачем человеку приобретать весь мир, если он при этом теряет свою душу!" Оскара Уайльда.
Какой мир? Ничего особенного за свои сорок не приобрел, ничего, в общем, не имел. Не разбогател, не прославился, ничего не открыл, а ведь задатки были. Сколько себя помнил, всегда работал за зарплату, а душу все же потерял. Значит, не в этом дело. Сейчас он уже не хотел никого поразить, не хотел никаких впечатляющих успехов, побед, только внутреннего равновесия и ощущения, что живет, а не механически, как робот, каждодневно повторяет некоторую, намертво заложенную в него инструкцию, программу действий, от которой невозможно отклониться. Встал, съел завтрак, поехал на работу, вернулся, поужинал в кафе или дома, немного посмотрел телевизор и спать.
"Как разорвать порочный круг? Может стоит начать делать несуразности, глупости всякие, не пойти, например, на работу, а пойти... А куда, в сущности, можно пойти? - подумал он. - В бассейн, увидеть там богатое старичье, стремящееся путем запоздалых физических упражнений продлить себе жизнь. Неинтересно! В музей, в кино, на пляж загорать или сидеть с утра в пустом ресторане? Ужас какой-то! Идти было некуда. Может за границу махнуть, походить по Лондону или Амстердаму, может там что-нибудь во мне всколыхнется, проявится, любопытство что ли?" - подумал Юджин, однако тут же вспомнил, как он путешествовал по Испании, Франции и Италии со своими сотрудниками - фирма периодически организовывала разные развлекательные программы, в том числе и коллективный туризм. Ничего у него там не взыграло, не встрепенулось, мероприятия совместные, ходили как бараны за экскурсоводом, невозможно оторваться, сотрудники своими примитивными шутками и постоянной веселостью раздражали страшно, а то, что он увидал в Венеции, в которую они попали в разгар сезона, повергало в уныние и даже разочаровало до крайности - толпы, вернее сказать, бесконечные орды беспородистых туристов со всего света, сбитые в плотные, труднопроходимые человеческие пробки, облепляли достопримечательности, всю свободную поверхность у площади Святого Марка, негде было даже присесть на минуту, все время шли в плотной толпе, как на демонстрации. Все это вызывало ощущение какого то варварского нашествия, которое, в свою очередь, на всю катушку использовали продавцы разнообразных мелких товаров, наглые официанты и уличные зазывалы. Невозможно было отвлечься от надоедливой суеты многотысячной и многоликой международной любознательности. Масштабный фактор лавинообразного туризма убивал впечатление от бессмертного, убивал все. И это Венеция?!
"Так что же делать? - размышлял он уже спокойно, медленно отхлебывая горячий кофе из своей любимой фарфоровой чашки и пытаясь содержательно представить себе каким образом можно внести какие-нибудь коррективы в давно сложившуюся практику его жизни. - Увлечься чем-нибудь или кем-нибудь? Может, это поможет? Записаться к какой-нибудь кружек, клуб по интересам? Завести роман?"
Когда то любовные отношения были у него эмоциональным стержнем, вокруг этих глупостей все тогда крутилось, но это было давно, а сейчас, что же ему действительно интересно сейчас? Нет ответа? Ну, что-то ведь должно быть, просто решение не лежит на поверхности, об этом нужно подумать, поискать, может, это то, что он еще ни разу в жизни не делал, о чем даже не подозревал. Откуда он знает, что применимо к нему, а что нет. Без собственного опыта, без проверки на себе невозможно заранее дать ответ, ведь чем только люди не занимаются. Может ему для полного счастья нужны эти идиотские прыжки вниз головой с моста на веревке, привязанной к ногам. Встать на поручень, посмотреть на воду, которая где-то далеко внизу, ощутить в душе колебание, трусость, перебороть слабость, страх падения, после чего безумный, самоубийственный прыжок, всплеск адреналина в крови, сводящий с ума короткий свистящий полет в неизвестность, и животная радость спасения, когда, немного не долетев до поверхности реки, тело швыряет обратно. Такого занятия ему не хватает? Юджину не нужно было долго копаться в себе, он с детства ненавидел всякие пугания, даже аттракционы в парках, с истошно вопящими любителями сильных ощущений, обходил стороной. Странное удовольствие испытывает человек - от искусственно вызываемого страха. Щекотание основного инстинкта? Нет, это точно не для него!
Юджин допил кофе, аккуратно собрал и вымыл грязную посуду, он во всем любил порядок. Может пойти к экстрасенсу, к гадалке какой-нибудь, ведь что-то они в этом, по-видимому, понимают или чувствуют, не на пустом же месте все это возникло. Когда приспичит и не в такое поверишь. Вероятность получить от безграмотной гадалки содержательный ответ конечно маленькая, все эти мистики, потусторонние миры очень похожи на обман или в лучшем случае на игру больного воображения, но, с другой стороны, а к кому реально можно обратиться в его положении? Он открыл газету на разделе рекламных объявлений и первое, что бросилось в глаза: "Гадание на картах Таро", прорицательница Марго и номер телефона. Преодолев колебания, набрал указанный номер. Ответил приятный, доверительный женский голос.
- Марго слушает. Что вам угодно? Вы хотите записаться на сеанс?
          Без суеты, без торопливости, притягивающий голос, магнетический, незаметно вводящий в мир иррациональности. "Как это у них получается?" - подумал Юджин, изначально имея намеренье провести ничего не обязывающий, подготовительный разговор, выяснить цены, узнать какие-нибудь подробности в этой незнакомой области, но вместо этого, неожиданно для себя произнес:
- Меня зовут Юджин и у меня есть проблема.
- Приезжайте, Юджин. Приезжайте прямо сейчас. С этим вы не справитесь в одиночку, - расслабляющим, каким-то заторможенным голосом произнесла гадалка, - побеседуем, чай попьем, а карты покажут что было, что будет, ведь ни посоветоваться, ни даже поговорить вам все равно не с кем, - и, произнеся свой адрес, положила трубку.
"Ловко она меня обработала, - вынужден был признаться себе Юджин, услышав короткие отбойные гудки в трубке. - Высший класс. Ничего не узнал, а не ехать теперь неудобно. Сколько денег с собой взять? Сто, триста? Черт ее знает, сколько она берет. Всю жизнь попадаю в глупые ситуации, - печально констатировал он в заключении. Тяжело вздохнул и впервые в жизни поехал к настоящей гадалке. По дороге снял двести долларов со своего счета в банке, потом подумал и, после некоторого колебания, взял еще сто - вхождение в оккультный мир обычно требует наличных денег.
Это была небольшая, двухэтажная вилла в хорошем районе. "Неплохо она живет, - автоматически отметил Юджин, - неужели существует много идиотов вроде меня, которые согласны платить за мифы, где главный герой ты сам?" На входной двери висела странная восьмигранная штука с вогнутой блестящей сферой внутри. "Отгонятель духов," - догадался он. Взглянув на него, Юджин неожиданно понял стратегию своих действий, как выйти без потери лица из этой безумной истории, что его сразу как-то успокоило. Он позвонил и услышал уже знакомый по телефону голос Марго.
- Входите, Юджин. Там не заперто.
Он осторожно открыл дверь и, глубоко вдохнув воздух, вошел. Никто его не встретил. Взглянув во внутрь помещения, он увидел очень странную, почти сказочную, полутемную комнату с горящими маленькими светильниками. Они подогревали ароматное масло, распространяющее пряный, устойчивый запах по всему салону, наполненному восточными статуэтками и странными картинами. Единственным ярким, освещенным пятном была сама хозяйка этого царства, женщина лет тридцати пяти, с распущенными длинными волосами. Она торжественно восседала на кушетке, широко раскинув обнаженные руки, покрытые массивными перстнями.
- Садитесь, Юджин, - сказала она и даже не пошевелилась.
"Она уродина или красавица?" - закрутилось в голове, но он не мог дать однозначного ответа. Во всем ее облике была какая-то театральность, вычурность, она играла свою роль. "Театр одного зрителя" – ироническое определение происходящего действия сложилось в голове Юджина. Все черты ее лица по отдельности были красивы, но как-то чрезмерно велики. Большие темно-карие глаза с блеском, большой ярко накрашенный рот, крупный породистый нос. "Шамаханская царица" - мелькнуло в голове Юджина адекватное определение этого феномена, и он уселся в предложенное ему кресло. Теперь они сидели друг против друга разделенные низким журнальным столиком, на котором лежали крупные красочные картинки - карты Таро.
- Что вы хотите узнать? Что вас волнует? - спросила Марго, без всякого стеснения в упор рассматривая Юджина.
- Видите ли, у меня есть проблема. От меня ушла жена, - отведя глаза и сделав скорбное выражение лица, печально произнес Юджин, приступив к осуществлению своего хитрого плана, - и я хочу узнать, когда она вернется и...
- Прекратите! - спокойно и как бы нехотя прервала его Марго. - У вас нет и никогда не было никакой жены. Зачем вы обманываете?
Кровь прилила к лицу Юджина, запульсировала в висках, весь его план летел к чертям, более того, он сам оказался в глупейшем положении. Наступило гнетущее молчание. Он растерялся и не знал, как из этого выбраться, поймали как маленького на откровенном вранье. Глупо и пошло! Получается, что он клоун какой-то, пришел сюда не решить то, что мучает, жить не дает, а вульгарно врать, шутить, мистифицировать. Действительно идиот. Настаивать на своей лжи даже не приходило в голову.
- Извините, - с чувством произнес наконец Юджин, - сам не понимаю, как это вырвалось, зачем сказал эту глупость. Ну, как вам объяснить? Проверить вас хотел. Простите меня.
Юджину действительно было крайне неприятно и он раскаивался в собственной ошибке. Почему он изначально решил, что экстрасенс ничего не понимает и взялся это доказать на деле? Ведь раз он все-таки пришел сюда значит так не думает. Получается форменный самообман, а нет ничего опаснее, когда человек теряет логику, путается в собственных мыслях - тогда вообще не на что рассчитывать.
- Понятно. Попробуем еще раз? Так что вас действительно беспокоит? Или мне самой вам рассказать? – спросила она с вызовом, нагнетая напряженность и без того сложного разговора, усугубляя предельно непростое положение, в которое он сам себя загнал.
Юджин настороженно посмотрел на Марго. Она сидела неподвижно, как птица, хищно раскинув руки с яркими, окровавленными ногтями, и пристально, не мигая и не отводя своих блестящих остановившихся глаз от Юджина, смотрела куда-то внутрь, в глубь, в сущность.
"Эта Марго еще страшней, чем доктор Кантор, - невольно подумал он, вспоминая недавний сон, и мурашки предательского страха побежали по спине. - Тот отпилить голову хотел, а эта просто может съесть целиком, со всеми потрохами и не подавится, причем это уже точно не сон. - Он почувствовал мистический ужас, необъяснимый трепет перед чем-то непознаваемым и ужасным. - Невозможно это выдержать, нужно отсюда удирать!".
- Послушайте, Марго, давайте я вам заплачу сколько скажите и пойду. Мне страшно с вами, я вас боюсь, - сказал Юджин обречено, примирившись с окончательным поражением, фактически, с потерей лица.
- Как хотите, я никогда ни на чем не настаиваю. С вас двести пятьдесят, - сказала она без тени удивления, казалось нисколько не сожалея о сорванном спектакле.
Возражений не было. Желания торговаться тоже. Единственная мысль, которая возникла в его воспаленном сознании: "Хорошо, что хватает денег. Повезло, что взял с запасом". Он отсчитал положенную сумму и положил доллары на журнальный столик рядом с невостребованными картами Таро.
- Пожалуйста простите меня, - еще раз виновато произнес Юджин, желая как-то загладить образовавшуюся неловкость. - Я сегодня что-то не в себе.
- У меня было несколько посетителей, которые отказывались платить, - задумчиво, как бы ни к кому не обращаясь, сообщила Марго, - так потом прибегали, умоляли взять деньги, некоторые даже плакали, - она удовлетворенно рассмеялась, вспоминая сцены запоздалого раскаиванья, которые должны были косвенно продемонстрировать Юджину безграничные возможности оккультного воздействия. - Касательно вас, Юджин, раз вы честно, без колебаний заплатили за сеанс, то могу рассказать о вашем будущем без гадания, с вами и так все ясно - у вас в конце будет слово!
После чего она закрыла свои лучистые глаза, показывая, что сеанс закончен и больше говорить не о чем. Как автомат Юджин вышел, вернее сказать, выбежал из волшебной виллы, вскочил в машину и, почему-то сильно торопясь, как будто боялся преследования, дал полный газ и, рванув с места, поехал домой. Только когда он очутился на скоростном шоссе, в плотном потоке быстро двигающихся машин, он несколько пришел в себя, восстановил возможность воспринимать окружающий мир здраво, так сказать, реально оценить результаты первого в своей жизни похода к гадалке.
Первое, в любом случае ему повезло, он вышел оттуда целым и невредимым, второе, о потере денег совершенно не жалел, может быть даже лучше, что гадание фактически не состоялось и он не услышал, может ужасно неприятные, страшные подробности своей будущей судьбы, ведь теперь нельзя было относиться к словам Марго легковесно и несерьезно, в третьих, хоть он не понимал формального смысла сказанного: "В конце будет слово!", но как не трактуй, как не крути "слово" казалось все-таки лучше, чем, скажем, топор или виселица, а ведь запросто могла сказать и такое, гуманизмом там и не пахнет. Как бы он жил, ожидая впереди что-то мучительное, болезненное, страшное, так что, можно сказать, отделался неплохо, удачно даже. Знать собственную судьбу, что тебя реально ожидает - это совсем не подарок, если воспринимать это всерьез - это ужас какой-то, приговор с отсроченным сроком исполнения. Жди его потом всю оставшуюся жизнь.
Но какова эта Шамаханская царица, королева Марго двадцать первого века - настоящая колдунья! Интересно она налоги платит и вообще легальный ли это бизнес? Чего только не встретишь в современном мире? Уму непостижимо!
Вернувшись домой, очутившись в привычной обстановке, Юджин поостыл, попил чаю, так и не предложенного ему Марго, хотя по телефону обещала, и, взглянув на часы, решил, что на сегодня впечатлений достаточно и пора идти спать. Легко сказать спать! Уже лежа в постели и ворочаясь с бока на бок, Юджин понял, что заснуть нереально, он не может забыть своих сегодняшних приключений. Промучавшись пару часов, все же заснул. И Марго сразу встала перед его глазами, вернее, она сидела на кушетке в своей неизменной позе с раскинутыми руками. "Интересно муж у нее есть? - неожиданно подумал Юджин. - Какой-нибудь Кощей Бессмертный! Кто еще может такую выдержать?" Он увидел как Марго жестом  приглашает его сесть рядом, и он невольно подчиняется, притягивается магнетизмом ее обволакивающего взгляда, а она его обнимает, замыкая вокруг шеи свои обнаженные руки с окровавленными ногтями, приближает сияющие глаза к лицу и тянется к губам. "Если поцелует, я умру", - пронеслась последняя обреченная мысль и он проснулся.
Сон окончательно ушел. Он хотел бы придать встрече с Марго шутливый, юмористический характер, как-нибудь разрядить гнетущее чувство, оставшееся после этого визита, выбросить из памяти ужас, который испытал перед предсказательницей. Однако статичная картина, неподвижно сидящая Марго, испускающая невидимые лучи страха своими жгучими глазами, продолжала стоять перед ним. "Как она меня заворожила! – подумал Юджин с раздражением. - Не могу переключиться". Предсказание Марго, бесконечно вращаясь в голове, не давало покоя. Что означают эти слова? Как их можно трактовать? "В начале было Слово" - это понятно, это религия, а Слово в конце? Может это приговор, предсмертная молитва, последнее слово приговоренного? Что это?
Простая, беспечная жизнь, когда не нужно блуждать в потемках неясных образов и страшных ощущений, кончилась. Сон, в который Юджин проваливался без всяких усилий, даже не думая о том, какое это счастье просто заснуть, отключиться от навязчивых, сумбурно крутящихся мыслей, исчез, и на его месте образовалось бесконечно тянущееся время, заполненное только неуверенностью и страхом. "Странное чувство, - невесело вздохнув, подумал Юджин, - тело хочет спать, а мозг не дает. Такой конфликт, разлад между духом и телом – трудно разрешить без потерь в стане одной из сторон".
Он решительно встал с постели, почувствовав, что не может лежать без сна ни с закрытыми, ни с открытыми глазами. Накинув одеяло на зябнущие плечи, отправился на прогулку по квартире, по дороге задержался у окна и начал обозревать беспечно спящий город. Крупные звезды романтически смотрели на него из космоса, с чистого, темного неба. Тишина обволакивала часть освещенной фонарями улицы перед окнами. Все замерло вокруг. Вдруг он окончательно, с как-то пронзительной ясностью понял, что один во вселенной. В этом мире, никто из ритмично дышащих людей, спящих за каждым темным окном, ему неинтересен, никто не сможет, да и не захочет его понять, хотя их миллионы, но все равно помощи ждать не от кого. Проблема эта сугубо индивидуальная и решать ее придется в одиночку.
Жутко не выспавшийся и усталый, с чугунной головой явился он утром на работу. Свои рутинные занятия Юджин начал воспринимать как барщину, которую необходимо отрабатывать. Забился в угол, прилип к своему компьютеру и очнулся только во время перерыва на обед. В кафе, куда он чаще всего ходил обедать, он увидал Натали из отдела тестирования программ.
"Может попробовать, нужно же как-то отвлечься. Она похоже симпатичная, - прикидывал он, заинтересованно глядя на довольно молодую, живописную женщину, сидевшую за соседним столиком со своей подругой, - выглядит вроде ничего, глаза, фигура, все на месте и работаем по соседству, что сильно облегчает дело. Приглашу ее пройтись, погулять после работы, в ресторан какой-нибудь, она, насколько мне известно, свободна, поговорим, потанцуем. Нужно выбираться из моего состояния. Под лежачий камень вода не течет."
С приятной перспективой вечернего мероприятия он закончил обед и вернулся на работу. Договориться с Натали оказалось несложно. Она с заметным удовольствием откликнулась на его предложение.
- В какой ресторан вы хотите меня пригласить?" - только и спросила она кокетливо.
Вначале все шло неплохо. Прошлись, благо погода была хорошая. Обсудили общих знакомых, начальство, ну все как обычно, причем, можно сказать, говорила она довольно живо и занимательно. Проблемы начались позже, уже в самом ресторане. То ли у Юджина были другие представления о том, как принято себя вести в подобном месте и в подобной ситуации, то ли ему надоела ее манера ехидно обсуждать знакомых и незнакомых ему лиц, но в процессе разговора быстро выяснилось, что ни на какую другую, более "высокую" тему его дама не реагировала. Твердая установка, что во всех ее бедах виновато злобное окружение, вошла в ее плоть и кровь, не имела динамики, была для нее совершенно очевидна и объясняла все. Стало ясно, что она проста и пуста, как мелкое блюдце. Она кому-то завидовала за "умение жить", кого-то ненавидела, видимо по той же причине. "Казарменное мышление, - уныло подумал Юджин, - все стандартизировано до безобразия".
Сидя за прекрасно сервированным столом в ресторане при гостинице "Хилтон", он вдруг почувствовал крайнюю скуку и даже раздражение. "Что я делаю здесь с этой Натали? - подумал он. – Она неинтересна даже до секса. Зачем все это?" Различие культур, вместо заинтересованного любопытства, перерастало во внутренний конфликт. "Какая она глупая и недобрая," - думал он. Через некоторое время практически все, что говорила раскрасневшаяся от выпитого вина Натали, вызывало протест и желание одернуть свою спутницу, прекратить непрекращающийся поток плохо замаскированной злости.
"Как можно жить в мире, где все идиоты, подлецы и развратники?" - философски размышлял он, отстранено глядя на оживленную мимику своей немного опьяневшей "дамы сердца". Юджину стало неприятно, он внутренне дистанцировался от своей спутницы, самоустранился, воспринимая все происходящее как бы со стороны, даже чувства неловкости по отношению к той, кого сам пригласил, и которая его так быстро разочаровала, не возникало.
"Найдет себе в конце концов такого же урода, - жестко подумал он, - и будет счастлива". С Натали было кончено, осталось только прилично проводить ее домой. На обратном пути неприятное чувство никчемности любовных связей без любви или, по крайней мере, временной увлеченности, овладело Юджином. "Даже подходящую подругу на вечер невозможно найти, - с прискорбием констатировал он. - Любовные отношения должны либо "заводить", либо давать ощущение радости, полноты жизни, ну, в крайнем случае, приятного времяпрепровождения. В конце концов я мужчина, она женщина, почему все не идет по накатанному пути, почему все так раздражает. Интересно вспомнить, раньше я тоже прислушивался к тому, что говорят мои подруги, или мне было не до того?"
Юджин неожиданно вспомнил любовный угар, в котором прожил много лет. Тогда все было не так. Тогда все было, как в первый раз, отчаянно и азартно. Вдруг простая мысль как будто ударила его. "А может это старость? Банальная, примитивная, беззубая старость. Старость в сорок лет! Неважно, что он выглядит хорошо, даже моложе своих лет, этот честный и беспристрастный приговор объясняет сразу все - отупение чувств, желаний, свежести восприятия.  Неужели есть диагноз его болезни? Собственный диагноз, окончательный и бесповоротный, поставленный без специалистов, без глупых медиков и страшных психологов. Честный диагноз. Ничего у него больше не будет! Ничего ему больше не светит! Все, конец!"
Юджину стало обидно. Все оказалось так просто. Метод проб и ошибок, при помощи которого он пытался спасти себя, выяснить истину, привел его к такому неожиданному, прискорбному результату. Что он знает о старости? Как представляет ее себе? Шаркающие и немощные, бредущие, как лунатики, среди людей, которые их не замечают, по своим неведомым, старческим делам. Мелким делам, делишкам, копеечному интересу. Отрешенные, неинтересные никому на шумной, веселой улице жизни. Что это – конец полноценному? Позади была пустыня, бессмысленное существование без цели, но хотя бы с удовольствиями, а впереди еще хуже! "Что же делать? - подумал он. - Так и доживать свою никчемную жизнь? Найден синдром конечной остановки? Со старостью бороться невозможно."
- Вы все время думаете, - с упреком сказала при расставании Натали, - а о чем?
Тогда он вежливо промолчал, вернее отделался ничего не значащей фразой, но теперь, наедине с собой, после того, как он осознал обреченность своей попытки изменить судьбу, этот вопрос почему-то забеспокоил его. О чем он думал всю жизнь, все эти сорок лет? Ну понятно, учеба, работа, решение всякой житейской текучки, но это для других, для внешнего мира, так сказать, отрабатывал цепочку - появилась проблема, подумал, нашел ответ, а для себя, о чем он думал все эти годы о самом себе, в философском смысле, без утилизации мысли во что-то полезное? Сейчас его волновало самопознание. Что он собой действительно представляет, а не то, как отражается в глазах окружающих - наигранный имидж, когда-то и по какой-то неведомой причине намертво приросший к нему. Кто он наедине с собой, без украшательства, без внешнего забора, оболочки, закрывающей его суть от посторонних?
Какая-то мешанина без четких контуров и взаимосвязей пронеслась перед сознанием. Ужас! Все стерлось, забылось, заржавело от долгого неупотребления. Когда он об этом последний раз думал? Невозможно вспомнить даже это. Как он дошел до такой жизни, как сознательно загнал себя в "прокрустово ложе" полезного члена общества, "нумера" без самоидентификации из оруэллского кошмара, честно отрабатывающего свое благополучие? Как он мог позволить себе потерять себя?
И вдруг это пришло, иголкой выскочило из глубины сознания, материализовавшись в емкое понятие: "Я - это моя личная свобода". О ней, о своей свободе, он думал больше всего, подчиняя ей свои решения. Это центральная тема, стержень, вокруг которого крутилось все остальное, и он достиг, получил свою личную свободу. Он не позволил никому охмурить, приручить, прикрутить себя к кому-то или к чему-то, забрать такое необходимое ему сладостное ощущение, главное место в его внутреннем Я.
Свобода! Что такое была его свобода? Не подчиняться, по сути, никому, ни от кого не зависеть, не просить, не бояться, никуда не рваться, не завидовать - все это правильно, но сейчас цель всей его жизни теряла свои конкретные очертания, как-то тускнела, отступала на задний план, вытеснялась другой, более сильной категорией - наступала старость, фатальная, в сущности, вещь, которая неотвратимо и беспощадно съест все, что он завоевал, превратит в никому не нужный хлам не только его свободу, но и уникальность его личности, его переживания, его память.
Старость - это трагедия, но трагедия мягкая, щадящая, растянутая по времени на полжизни. Гуманная трагедия с летальным исходом, поскольку альтернатива еще хуже. Все существо Юджина запротестовало против этого неумолимого, тягучего процесса сдачи позиций, медленной капитуляции перед самой жизнью, он даже посмотрел на себя в зеркало и, несмотря на то, что обнаружил там довольно-таки моложавое лицо, сурово произнес: "Старик. Бессмысленный старик, без чувств и эмоций".
Поиск настоящей причины всех его бед был завершен, ящик Пандоры найден и открыт, тайный смысл происходящего понят, выхода не было. Негде искать спасение, нужно смириться, принять горькую правду, как яд очень замедленного действия, отложить трагедию на неопределенное время, но вдруг как будто прорвало плотину, державшую его мысли в болотном застое, нахлынул поток воспоминаний, давно и безнадежно забытые мысли всколыхнули воображение, образы старых друзей и любимых женщин встали перед ним.
Первый поцелуй. Когда это было? Он увидел себя, тринадцатилетнего, стоящего в темноте за кулисами рядом с незнакомой красивой девочкой с глазами серны из другой школы. Сквозь маленькую щелку в занавесе, тесно прижавшись друг к другу, вместе смотрели они то в зрительный зал, то на ярко освещенную сцену, где проходил какой-то праздничный школьный концерт. Что-то неясное, волнующее, от чего туманило взгляд и теснило грудь, зрело в нем и, главное, каким-то образом передавалось ей. Он робко обнял ее за талию. Она часто задышала, но не отстранилась, и он поцеловал ее в губы, а она засмеялась. Больше он ее никогда не видел. Куда делась эта девочка? Помнит ли она тот поцелуй?
Странное, тревожное волнение, охватившее Юджина требовало выхода, какого-то действия. Он нервно заходил по квартире, посмотрел на шкаф с книгами, неуверенно взял с полки чистый лист бумаги и вдруг, вспомнив предсказание Марго, улыбнулся какой-то особой, умиротворенной улыбкой. Он осознал, понял, что случайно, а может и не очень случайно, нашел очень особенный способ сделать оттиск своих мыслей, чувств, своего молодого Я. Всю жизнь это сидело в нем, просилось наружу, а он об этом даже не догадывался!
Лицо Юджина приобрело сосредоточенно-мечтательное выражение, он осторожно взял ручку и, неуверенно пододвинув к себе чистый лист бумаги, неожиданно быстро начал писать, но вскоре остановился, отложил лист в сторону и включил компьютер...

Часть 2 

Проба пера

В прошлой жизни она, судя по всему, была хламидомонадой или инфузорией-туфелькой, простейшим организмом без мозгов, но с физиологическими потребностями. В ее круглых, всегда удивленных глазах, была видна незавершенность эволюционного процесса. Чего-то она в окружающей жизни фундаментально не понимала, часто говорила невпопад, плохо училась, в общем, чувствовалось, что дура. Она была его однокашницей, но Юджин, в ту пору Евгений или просто Женя, ее вообще не замечал, в упор не видел. Первый раз обратил внимание только после того, как в десятом классе в нее влюбился его приятель. И как влюбился. До беспамятства, аж дрожал при встречах. Юджин этого увлечения не понимал и внутренне не одобрял, а когда она, после довольно короткого и бурного романа те отношения прикончила, у приятеля судорогой лицо сводило, когда встречал ее в школьном дворе. Юджин видел эти шекспировские страсти, - от друзей не скроешься, и думал про себя: «Не дай бог на такую нарваться».
К чему он случай этот вспомнил? Зачем это всплыло в памяти? Не может быть, чтоб ни с того ни с сего оживилась давно забытая юность. Покопался в своих ощущениях и понял первопричину. Преуспела она в жизни очень. Устроилась на все сто, даже лучше. Дом полная чаша, дети, муж, болван, конечно, редкостный, но богатый очень. Вот так. Выходит понимала она в жизни что-то особенное, скрытое глазу, неподвластное ни уму, ни образованию – как преуспеть! Наладить все, чтоб правильно жизнь крутилась, в нужном направлении. Почему у такого примитивного человека, с двумя извилинами в голове, проблемы, которые каждому подкидывает жизнь, решаются как-то сами собой, легко и просто?  Как такое объяснить? Особая способность, дар?
Это не была зависть банальная, или что-то в этом роде. Даже думать про такой успех ему было скучно. Такой успех - неинтересен. Просто обидно стало этот факт осознавать, процветание бездарности всегда раздражает, ощущается какая-то несправедливость в распределении жизненных благ, ведь у него, человека несомненно более способного, если честно и беспристрастно, результата фактически никакого, как говориться, в сухом остатке чистый пшик. Не то, чтоб признанного успеха, даже простого удовлетворения, в сущности, нет. Ни семьи, ни детей, ни денег, хотя на деньгах, можно сказать, сидит.
Юджин, сорока лет, убежденный холостяк, по образованию экономист, работает банковским служащим, советником по вкладам. Ворочает миллионами, а зарплата, ну на зарплату богатым не станешь, да и не в этом, в сущности, дело. Дело в успехе, которого у него нет. В ощущении успеха. Захотел он это чувство испытать - успешности собственной жизни, чтоб сверкало и светилось вокруг него все что полагается. Обожание, поклонение, женщины престижные, чтоб корреспонденты осаждали, следили за каждым шагом, чтоб не было заурядного проживания жизни, где-то на грани простого прозябания. Прорваться наверх, к сияющим вершинам. Настоящий успех с фанфарами, поклонением толпы, вспышками блицев. А почему бы и нет? Чем он хуже тех, которые все время мелькают перед глазами, заполняют экраны и страницы? Ведь все зависит от напора и немножко от удачи. Раньше не хотел, а теперь вот понял свою цель, главное стремление, да и время поджимает – если не сейчас, то когда? Пятый десяток пошел. Как говорится, сорок плюс. Плюса пока еще нет, но будет, через месяц день рождения,  так что отступать некуда – старость не за горами.
А семьей до сих пор не обзавелся, да и в скором времени не предвидится. Не то, чтоб Юджин от этого сильно страдал или мучался, но, как честный человек, вынужден был констатировать, что ненормально это как-то выглядит, неприятно ощущать себя вроде как ущербным, ведь все остальные живут иначе, в семейной суете. Кроме того, надоела ему работа невыносимо, - советник по вкладам в азартной игре под названием: «Биржа». Надоели клиенты, их страхи и подозрительность, неуверенность и корысть. Ведь ясно, что биржа прогнозу неподвластна, и его расчеты работают только на участках относительной стабильности. А где она стабильность в современном мире? Сейчас вообще ощущение, что все рушится на глазах, особенно акции фирм «высоких технологий». Глобализация приводит к таким парадоксам. Когда начинается падение в одном регионе, то это тянет за собой остальные. Цепная реакция. Все теперь в одной связке, как альпинисты на крутом склоне, и если кто-то срывается, то, в общем, сами понимаете. Потом умные эксперты все проанализируют и объяснят, но это потом, а пока клиенты с ума сходят, глядя, как обесцениваются их капиталы. Реальные деньги превращаются в пыль, исчезают в никуда. Их можно понять, но Юджину объяснять в тысячный раз одно и то же надоело невыносимо. Он все чаще стал ловить себя на озорном желании сказать строго и благородно, как говорили когда то крупье за зеленым карточным столом: «Вы проиграли, господа. Извольте заплатить... и перестаньте причитать и плакать. Достоинство, господа, сохраняйте достоинство, - это всего лишь игра», и на выражение их лиц посмотреть. Было бы смешно, наверное. 
Раньше про богатство, популярность, принадлежность к «сильным мира сего» даже не думал, работал себе и работал, но недавно жизнь его круто переменилась, можно сказать, перевернулась на сто восемьдесят градусов, - поверил он в то, что предсказала ему гадалка: «В конце будет слово!». Начал он писать, такой у него появился интерес в жизни. Графомания – это бацилла опасная, влезает в человека и заставляет его «творить», а что он «натворит» одному богу известно, это в том смысле, что отдельный человек, в сущности, оценить ничьего творчества не может. Предположим, кому-то нравится, а кому-то нет. Ну и что? Настоящий критерий теперь только один - по настоящему оценить творчество может только масса. Чем масса больше, тем писатель лучше! И совершенно неважно, что некоторые общепризнанные несут такое, что нормальному, культурному человеку читать невозможно, а важно, что такое покупают, миллионные тиражи, успех.
«Может я чего не понимаю? Наверное объяснить этот феномен просто - надоело высокое искусство, всякие там благородные цели, принципы, духовные порывы и поэтому хочется низкого, грязного, что, по-видимому, трактуется, как настоящее, земное. Например, он киллер, она проститутка, люди, конечно, молодые, симпатичные, раздумьями не обремененные. Хотя работу свою уже не любят, но выполняют профессионально, на высоком уровне, как и подобает положительным героям, вызывая заслуженное уважение окружающих, и между ними происходят очень сложные любовные взаимоотношения на фоне трупов его клиентов и ее сутенеров, а также, естественных в подобных кругах, наркотиков. Жизнь, конечно, интересная, но опасная, поэтому выступают они строго за себя, и каждый зорко следит за тем, чтоб временно-любимый случайно не придушил. Такое всякий понять может. Для современного кино хорошо, захватывающий сюжет, а для литературы, впрочем, сейчас в искусстве закон простой: «Кто найдет себе миллион почитателей, тот и гений». Нет тут «правильной» модели, поэтому спорить о чужих стилях ни желания, ни смысла нет, да и не с кем, они, авторы, высоко и далеко. Свое нужно придумывать», - в который раз подумал Юджин, садясь, наскоро перекусив после работы, за свой компьютер. 
Писал он ностальгический роман про Россию, из которой давно уехал, про молодого человека, Юджин Павлом его назвал, который ищет любви, но все время наталкивается на разные странные препятствия, можно сказать, упирается в стену метафизическую. Никак не может он это преодолеть, а главная, скрытая от него причина неуспеха, - он сам, о чем, естественно, догадывается только читатель. Механизм доверия в герое заржавел, не может с людьми в тесные отношения входить, вот и подкидывает ему жизнь испытания нестандартные. Смеется Юпитер. Раньше было у него любопытство детское, которое спасало, а потом остались одни подозрения. Как то в командировке произошел с ним один случай.

Началось все просто, можно даже сказать, весьма романтично. Познакомился Паша с одной барышней, красоты необыкновенной. Был он в то время в командировке в Свердловске, и, от нечего делать, посещал разные достопримечательности. Несколько часов с неподдельным интересом осматривал экспозицию «Музея камней», которая, прямо скажем, удивила его бесконечным разнообразием природного богатства, там даже был, невиданный им доселе, «еврейский камень», где на отшлифованном срезе были видны шеренги значков, похожих на буквы древнееврейского алфавита. Зашел в музей «Каслинского литья», погладил по, теплой на вид, шкуре чугунного бурого медведя, посмотрел на филигранные работы старых мастеров. Когда вышел на улицу даже разочарованно вздохнул, казалось, что унылый, провинциальный  город навсегда потерял свой «культурный слой».
Нужно было как-то занять время и мозги, поэтому с некоторым любопытством зашел в  местную библиотеку. Там она сидела на выдаче книг в отделе «Иностранная литература». Волосы льняные по плечам распущены, глаза, как озера прозрачные. Как взглянул на нее, обомлел, даже слабость натуральную в организме почувствовал. Паша человек культурный, образованный, Литфак МГУ закончил, начал ее привлекать деликатно, - разговоры вести остроумные, вопросы разные задавать. Не поддается, сидит, как изваяние, даже не улыбнется. Обидно ему стало, но делать нечего, насильно мил не будешь. Оторвался от нее и вошел во внутреннее помещение библиотеки, по полкам шарить, книжки подходящие искать. Выбрал три: одну по-английски, одну по-французски и одну по-итальянски. Конечно умысел у него был тайный – эрудицию свою продемонстрировать, ведь полиглоты даже в библиотеке иностранной литературы нечасто встречаются.
- Вы знаете итальянский? – спросила она, казалось пробудившись от зимней спячки, и озерами своими на него взглянула.
- А также английский, французский и немецкий, - тут же выпалил Паша, почувствовав, что нашел верный путь. – После первого иностранного языка, каждый следующий дается легче. Итальянский, например, я выучил всего лишь за год, - продолжил он, наблюдая, как на ее лице появляется долгожданное просветление. – Я приехал из Москвы, в командировку, ничего тут не знаю. Может вы мне покажите город? Давайте я приглашу вас туда, куда вы сами захотите пойти, где лучше всего кормят, - полушутливо, полусерьезно начал он организовывать первое свидание.
- Я почему то испытываю к вам чувство необъяснимого доверия, - медленно произнесла она, глядя на него своими бездонными, прозрачными глазами. – Вы когда-нибудь ели настоящие сибирские пельмени?
- Нет. Только покупные, в студенческие годы это была моя основная пища, дешево и быстро. А что?
- В таком случае, приглашаю вас на настоящие сибирские пельмени, - сказала она торжественно и серьезным, испытующим взглядом провела по его радостной физиономии, после чего написала несколько строк на маленьком библиотечном формуляре. – Приходите после восьми.
Там был адрес, а также, учитывая его незнание города, объяснение как добраться. Внизу стояла подпись – Марина.
«Класс! Высокий класс! – с душевным подъемом думал Паша по дороге в общежитие работников культуры, в которое его временно поселили, о своей вдруг проявившейся, неожиданной способности уговорить девушку за пять минут разговора. – С пол-оборота устроил такое свидание. Барышня потрясающая и так все просто получилось. Даже не верится», - ликовало все внутри.

«Скольких я сам побеждал, кстати говоря? - подумал Юджин, отрываясь от текста. – Всех и не вспомнишь. Ну и что, где они теперь? Зачем были эти победы? Конечно, тогда было приятно, а сейчас? Куда это девать?»
 Юджин почему-то разволновался, встал со своего насиженного места и пошел на кухню, чтоб отвлечься. Выпил кофе, задумчиво глядя перед собой. В его голове  любовные отношения окончательно сформировались, как некая разновидность спортивного соревнования, причем с противоположным олимпийскому принципом, а именно:  «Главное не участие, а победа».
«Может такие воспоминания нежат и греют духовную память, дают ощущение особенности, уникальности, греховности? – продолжал он размышлять на вдруг заинтересовавшую его тему. - Все-таки было, покуролесил в молодости, есть что вспомнить, однако, если ни с кем прочно не связался, то приходится признать, совсем не ясно, это благо или нет. Дало больше, чем отняло? Что было, стерлось, сошло на нет, поблекло и улетучилось. Ни поделиться, ни использовать никак невозможно. Прошло, только опыт остался отрицательный. Сидит в голове и ядовито нашептывает: «Никакой женщине доверять нельзя. У них на неожиданную любовную связь всегда повышенная боевая готовность». Оттуда это тянется, из прошлого».
После чего мысли Юджина окунулись в воспоминания. Да, забавно все тогда происходило. Дерзко и эмоционально. На какие ухищрения в любовной сфере приходилось идти, какие трудности преодолевать. Советская система для неупорядоченной любви была неприспособленна. Даже закон театрального представления: «В спектакле должно быть единство времени, места и действия», усилиями шутников превратился, согласуясь с текущими потребностями, в довольно хулиганское высказывание: «Должно быть кого, где и чем», причем со вторым пунктом - «где» - была постоянная проблема. Дома нельзя, в гостинице нельзя, на открытом воздухе большую часть года тоже невозможно, в общем, неразрешимая проблема, которую сильно заинтересованные, проявляя при этом чудеса изворотливости и находчивости, какими-то неведомыми, нестандартными способами умудрялись все-таки решать, что в который раз наглядно доказывает, любовь может преодолеть любые препятствия, даже «квартирный вопрос».
 «Поэтому население там сообразительное было, умело находить особые пути-дороги, которые, по сути, жизнь каждого и определяют», - неожиданно отметил про себя Юджин.      

Пользуясь методом опроса местного населения, Паша нашел указанный автобус и в назначенное время с ожиданием любовных приключений в душе, поехал в ее район. За дорогой он не следил, только улыбался и мечтал о предстоящем свидании. Когда автобус высадил его на нужной остановке, Паша обнаружил себя в одиночестве, нервно сжимающим в руке, странный в подобном месте, букет цветов. Он стоял на безлюдной, плохо освещенной проселочной дороге, на улице, составленной из длинной шеренги одноэтажных домов. Темные деревья и кустарник слегка шумели от порывов ветра. Редкие огоньки и освещенные окна домов, отдаленный лай собак и неясно доносившиеся звуки музыки не давали возможности окончательно победить вдруг возникшему детскому страху, доказывая несомненное наличие рядом человеческого жилья. «Не бойся, ты здесь не один», - шептали обострившиеся  органы чувств.    
«Почему такая темень? – невольно подумал он. – Город ведь. Как тут только люди живут? Для грабителей, небось, раздолье, убьют и пикнуть не успеешь. Ищу я приключения на свою голову».
Взяв себя в руки, пройдя несколько домов и с трудом разглядев нужный номер, написанный белой краской прямо на заборе, Паша открыл калитку и по узкой вытоптанной дорожке прошел к дому. Звонка не было, поэтому несильно постучав в темную дверь и услышав голос его недавней знакомой:«Входите, там не заперто», он воспрянул духом, отбросив невольное раздражение, возникшее от неустроенности окружающего мира. Вновь настроившись на лирическую волну, он сильно выдохнул воздух, как перед прыжком в воду, и вошел.

  Поставив точку, Юджин посмотрел на часы. Полтретьего. «Завтра, вернее сегодня, опять на работе буду сидеть с чугунной головой. Выспаться нужно, хоть раз в неделю поспать в волю, без ограничений», - в который раз решил он, сознавая эфемерность подобной мечты, - влез в него писательский синдром, завладел организмом, теперь со сном проблема, только о герое своем и думает, любому другому занятию предпочитает сидение перед компьютером и накручивание слов на предложения. Если серьезно, - болезнь, психическое отклонение, когда, по сути, игра, душевная фантазия становится содержанием жизни.
На работе, как всегда, – отчеты, показатели, рутина. Начальство злое, требует улучшения положения, а как его улучшить, если общий спад. Встретился с парой важных клиентов, смотрят на него, как на разбойника, который их обобрал, хотя он им в свое время советовал прямо противоположное – играть на тяжелых, производственных акциях. Сами не послушали, рискнули, соблазнились высокими доходами, а теперь его же и обвиняют. Надоели все они со своими глупостями, но нужно терпеть. Пока зарплата идет, приходится создавать видимость заинтересованности, деловитости и погруженности в общее дело, а как иначе, за ночные слова денег никто не платит, да вряд ли и заплатят. Это коммерция особая – себя выгодно продать. Много таких кругом бродит, а вылезают единицы, которых... тысячи, - все полки в книжных магазинах ими уставлены. Бесконечное количество талантов, даже смешно как-то.
«Однако, скромнее надо быть, еще по сути ничего толкового не написал, а туда же, в знаменитости лезу, - подумал он самокритично. – Раньше художник рисовал картину лет пять, писатель книгу, и себя заодно, годами мучил, писал и переписывал, причем вручную, без редактора «Word». Каторжный труд, в сущности. Единственный вопрос возникает у вслед идущего: «На что они жили в промежутках?» Ну там, газ, свет, налоги всякие, кучера содержать, а овес, в философском смысле, во все времена был дорог. Кстати, очередной тест на машину скоро проходить надо. Опять полдня потеряю», - рассеянно закончил свои рассуждения Юджин.

    Первое, что пришло в голову - так не бывает! Он вступил в светлое модерное пространство, заполненное антиквариатом и роскошной бежевой мебелью, в центре которого стояла хозяйка в... японском кимоно. На небесно-голубом фоне, оттеняющем ее глаза, располагались крупные красные цветы, удивительным образов дополняющие резкий макияж, кроваво-красные губы и длинные ногти самозванной гейши, белоснежной красавицы, хозяйки этого сказочного мира. Ощущение внутреннего богатства дома сильно контрастировало с внешней убогостью. Тихая музыка приятно расслабляла. Заготовленная фраза о страшной, темной улице и слабо выраженной цивилизации района оказалась не к месту, также как и заранее запланированное объятье и первый поцелуй в коридоре, - чтоб потом все было проще. Об этом не могло быть и речи, по крайней мере на данном этапе.
      Слегка оробевший Паша с любопытством обозревал, как ему неожиданно представилось, то ли Хозяйку медной горы, то ли Снежную королеву, и ее современные чертоги. Было в этом нечто загадочное, театральное, то есть именно то, что он любил, - необычность и высокий уровень представления. Он галантно вручил цветы и попытался произнести подходящие к моменту комплименты, но какая-то замедленная торжественность и даже, можно сказать, холодноватая манерность приема заставили его замолчать.
- Садитесь, Паша. Чувствуйте себя, как дома, - произнесла хозяйка спокойно и размеренно, не высказывая никаких особых чувств,  - пельмени скоро будут готовы.
Паша послушно сел на диван. Нужно было что-то говорить, как-то раскручивать ситуацию, ведь женщины любят ушами, но все апробированные шутки почему то застревали в горле, любая тема казалось глупой и неподходящей моменту. Молчание затягивалось.
- Прекрасный Мане, - тоном знатока наконец объявил он с улыбкой, встав со своего места и подойдя вплотную к двум небольшим картинам на стене. - Надеюсь, это у вас подлинники? - наконец придумал он, как разрядить обстановку, и приготовился засмеяться.
- Конечно, подлинники, - тут же получил он серьезный ответ.
Это было не смешно, даже не остроумно. Нормально образованный человек не мог такое утверждение принять, тем более, с ним согласиться. На задворках Свердловска, в одноэтажном частном доме, на неосвещаемой деревенской улице висели подлинники Эдуарда Мане, каждая картина которого наверняка стоит сотни тысяч, если ни миллионы долларов. Паша по инерции попытался представить это как тонкий юмор, но вдруг понял, что с ним не шутят. Иррациональность окружающей действительности перекрыла в его голове критическую отметку. Всему есть предел. Его что, за дурака принимают, за неуча, или может быть она хочет его проверить? Конечно не стоило из-за этого в самом начале напрягать отношения, но Паша поколебавшись все же иронически спросил.
- Насколько мне известно, Эдуард Мане есть только в экспозиции «Эрмитажа», да в «Музее Пушкина» несколько картин. Как же он сюда попал, на границу Европы и Азии?
- С ним тесно дружила моя прабабушка, когда жила в Париже. Он ей их подарил. Тогда его картины ничего не стоили, - как бы отвечая одновременно на незаданные вопросы, объяснила Марина. – Садитесь за стол, - без перехода продолжила она, - пельмени уже готовы.

Зазвонил телефон. Звонили из электрической компании, предупредили о том, что, если он в течение суток не оплатит задолженность, то ему отключат свет. «Где этот чертов счет за электричество? - с ненавистью подумал Юджин. – Куда я его засунул?»
В последнее время он начал выпадать из каждодневных бытовых обязанностей, вытесняя их на периферию сознания, что возвращалось к нему неумолимо, как рок, в виде пустого холодильника, неоплаченных счетов и всяческих мелких и крупных недоразумений и неприятностей. 

- Позвольте полюбопытствовать, а кто была ваша прабабушка? – не удержался Паша от дополнительного вопроса.
- Потомственная аристократка, - пристально взглянув на него, после некоторого раздумья произнесла  Марина. - В пятом поколении. Разве по мне не видно?
Сейчас он это увидел, почувствовал с кем имеет дело, теперь стало понятно и объяснимо многое. Дворянская элита – графини, герцогини, маркизы. Английские леди, французские баронессы. Картинки старых российских хроник замелькали перед глазами. Старомодно одетые, увешанные орденами и украшениями, немного смешные дамы и господа быстро двигались, улыбались и раскланивались, а потом их варварски растоптала революция и советская власть. Уничтожила, как явление, как класс.  Практически всех.
«Интересно, как же она сохранилась?» - подумал он, с невольной жалостью, вперемешку с любопытством, глядя на Марину, как будто внезапно вылетевшую из  «Красной книги» исчезнувших животных
Много разных людей встречал он в своей жизни, но аристократов никогда. Не то, чтоб у Паши возник комплекс простолюдина, но ситуация требовала поведения на уровне, как то не хотелось ударить в грязь лицом, проявить нечто такое, за что потом будет стыдно перед собой. «Пойдите прочь, болван!» - совсем некстати вспомнилась великосветская фраза из какого-то фильма. Черт знает, как с ними общаться, с аристократами? Конечно, можно было факт этот проигнорировать, вести себя раскованно, как он привык, однако внутренний голос подсказывал – «Будь осторожен! Не все так просто». Поэтому он сдержался и не задал вопрос, который уже вертелся у него на языке: «А вы сами кто, маркиза или графиня?», хотя было бы очень интересно узнать с кем он в данный момент общается.
«Первый раз в жизни попал в настоящее высшее общество, бомон», - иронически подумал он, усаживаясь за стол и наблюдая за точеной фигурой и благородными, замедленными движениями аристократки в восьмом поколении, выносившей в данный момент из кухни поднос с дымящимися пельменями. Он внутренне согласился с неявным, но очень ощутимым, кастовым преимуществом его дамы сердца и более не сопротивлялся зависимой роли единственного зрителя, которая была ему предложена для начала.
- Прошу вас, угощайтесь, - протокольным голосом произнесла Марина и уселась напротив, наблюдая за его действиями.
Было странно пробовать пельмени в одиночку, под пристальным взглядом хозяйки, но Паша, решив про себя, что еда разрядит обстановку, и, уже заготовив в голове россыпь комплиментов, смело подцепил пельмень вилкой и понес его ко рту.
- Может быть нам немножко выпить? - вдруг задумчиво произнесла она, заставив его затормозить, прервать плавное движение на середине пути и вернуть пельмень обратно.
Марина подошла к старинному, красного дерева шифоньеру, достала оттуда синий непрозрачный графинчик и пару микроскопических рюмок.
- Давайте выпьем за нашу встречу, - сказала она, наполняя рюмки бордовым напитком, - я почему то испытываю к вам чувство необъяснимого доверия.
Паша смутился и, не зная, как достойно ответить на подобное заявление, с видом знатока понюхал вино. Запах был незнакомым, густым и приятным.
- За вас, - по-гусарски оттопырив руку, наконец произнес он, но выпить не успел, так как увидел, что его дама, подняв рюмку на уровень лица, резко наклонила голову и влила содержимое рюмки себе в ухо.
- Это наша родовая тайна, - сказала Марина, как ни в чем не бывало, закусывая ломтиком апельсина. - Теперь вы видите, как я вам доверяю.   
Паша окаменел, даже дыхание перехватило от неожиданности. К такому развитию событий он был не готов. Его настроенность на романтическую волну улетучилась мгновенно, кроме того, видимо по ассоциации с происходящим, вдруг вспомнилась сцена из какого-то фильма ужасов. Там было похоже. Они познакомились на улице и она пригласила его к себе. Они уже лежали в постели и целовались, когда на одном месте стала заедать пластинка. Это было невыносимо слышать. Он хотел встать и поправить, но она нетерпеливо сказала: «Я сама». Одной рукой она крепко прижимала его к себе, а другая ее рука начала удлиняться, выползла из кровати, извиваясь как змея, подползла к проигрывателю и выключила его. Затем начала укорачиваться и, извиваясь в обратном направлении, вернулась в постель, к хозяйке. «Обними меня сильно, люби меня», - зашептала она, близко глядя жгучими, страстными глазами. Он потерял сознание.
Сейчас Паша хорошо понимал того неизвестного собрата, он сам был близок к этому. Он сидел неподвижно, с рюмкой, застывшей около рта, внутри него все стало как будто деревянным, он не мог ни двигаться, ни говорить.

 Раздался звонок в дверь. Пришла Полина, его старшая сестра, которая с детства осуществляла над ним жесткую опеку. Время ничего в их отношениях изменить не могло. Никто и ничто не могло противостоять ее бурному темпераметру и абсолютной убежденности в собственной правоте.
- Жениться тебе нужно или хотя бы завести постоянную подругу, - ворчливо завела она с порога свою постоянную агитацию, сказала автоматически, уже наверное в тысячный раз, критическим взглядом оглядывая холостяцкое жилье, с естественным для него беспорядком. – Человек не должен жить один. Это нехорошо!
«Конечно нехорошо, но как люди в здравом уме и твердой памяти могут жениться? - глядя на свою сильно располневшую сестру, в тысячный раз подумал он. – Чтоб какая-нибудь все время находилась возле, маячила бы передо мной и днем, и ночью, без выходных и отпусков? От этого же рехнуться можно».
- Хочешь почитать? – показывая на экран компьютера, вместо ответа предложил он.
- Опять пишешь? Когда ты только образумишься? - укоризненно произнесла она таким тоном, как будто хотела сказать: «Опять пьешь?»
- Почитай, тебе понравится, - суетливо и нервно попросил он, пытаясь игнорировать ее намеки. – Тут начало романа, завязка.
Полина пожала плечами, сделала скучающее выражение лица и, покорно усевшись перед компьютером, начала читать. Юджин нервно ходил по комнате, часто поглядывая на нее, как бы пытаясь понять реакцию. Она несколько раз прерывала чтение, ходила пить кофе на кухню, курила, обсуждала какие-то дела с подругами по телефону.
- С чего это ты возомнил себя писателем? – закончив чтение, задала она риторический вопрос. – На что тратишь время, уму непостижимо, ведь ты уже не мальчик, не юноша восторженный. Взрослый мужчина, а занимаешься откровенной ерундой. Одичал от одиночества, живешь, как схимник в пустыне. По-моему, это графомания в чистом виде, просто бред сивой коровы.
- Кобылы, - автоматически произнес Юджин, - сивых коров не бывает.
- И потом, - не обращая внимание на его поправку, продолжала возмущенная Полина, - где ты видел таких аристократок? Мистика ненормальная – женщина пьет ухом, извращения какие-то. Кому это может быть интересно?
- Это не мистика, а медицинский факт. Бывают такие случаи, когда ушная перегородка деформирована, - стараясь выглядеть уравновешенным, возразил Юджин, хотя у него все кипело внутри.

 Виновница, неожиданно свалившихся на него переживаний, неподвижно сидела напротив, нервно крутила в руках золотую десертную ложечку, вопросительно-оценивающим взглядом пристально наблюдала за его поведением и вела себя предельно отстранено, как бы подчеркивая, что он обязан с этим справиться в одиночку, без чьей либо помощи. Он должен сам решить, согласен и хочет ли идти дальше.
 Что-то дремучее, языческое помутило его сознание. Паша почувствовал, что не может этого выдержать, очень хочется уйти, убежать куда глаза глядят, скрыться от тягучего, сладкого ужаса, в который его вовлекала Марина. Ясно, что это только начало. Галлюцинация наяву совсем не казалась ему более интересной, напротив, она пугала его до такой степени, что он не мог с этим рационально справиться, только смотрел на свою красавицу-аристократку остановившимся, немигающим взглядом и с замиранием сердца ждал продолжения.

Выпроводив Полину, вернее, она убегала на очередную встречу, - ее необузданный темперамент требовал высокой скорости смены людей и событий, и наскоро поцеловав ее на прощание, Юджин подумал, что, в сущности, сестра желает ему добра. Она говорила справедливые вещи, от этого не уйти. Настоящий писатель, как марафонец, бежит среди людей, а, по существу, одинок, думает что-то свое и за призами не гонится.
«Наверняка она права! То, что я пишу, – бред. Никому это не нужно и не интересно, - вдруг решил он, резко останавливаясь и перечитывая с самого начала все, что успел написать. На что я трачу свое время? Эта игра в творчество, выдуманные отношения с провинциальной аристократкой, зачем это все? Ни уму, ни сердцу. Действительно «бред сивой коровы» - это она точно подметила».
Он вскочил, кругами заходил по комнате. «Избавляться надо от этой больной, непродуктивной идеи, - осознал он. – Нужно честно признать, что мое «писательство» смехотворно, просто мне видится все в искаженном свете. Галиматья, возведенная в ранг искусства методом самовнушения. Ловушка для восторженных глупцов, написавших десяток строк и поверивших в свою гениальность. Не хочу больше ничего, надоело. Куда я лезу? Чтоб на меня потом пальцами показывали, издевались?».
В прежние времена рукописи уничтожали красиво, - их сжигали. В камине, в печке или, в крайнем случае, на металлическом подносе прямо на письменном столе. Огонь очищает и на него приятно смотреть. Есть в этом ритуале что-то древнее, правильное.
 «Превратить мысли, ненужные слова, которые камнем висят на шее и не отпускают ни на минуту, в пепел, в эфемерный газ, в ничто, и забыть, что когда-то этим жил. Освободиться от въевшихся в сознание словесных теней, от изменчивого воображения, уводящего в параллельное существование, от своих героев, которых ты наделил всем, чем положено, но так и не смог оживить. Теперь они сами хотят поработить тебя, требуют чего-то, мучают своим присутствием, не хотят уходить», - меланхолически размышлял он.
«Начать все заново, а еще лучше, вообще прекратить эту навязчивую наркотическую привычку писать, иначе путь один - туда, вслед за рукописью, только процесс самосожжения у каждого писателя протекает по-своему, индивидуально, но об этом они не пишут, об этом они молчат».
Юджин сделал сосредоточенно-серьезное выражение лица, как бывает у  человека, решившегося на непростой поступок, вернулся на свое «рабочее» место перед экраном дисплея и «чужими» глазами еще раз просмотрел начало своего первого романа, изредка мрачно улыбаясь, иногда морщась, как от зубной боли, после чего долго сидел неподвижно, заново переживая прочитанное.
– Не получилось из меня писателя. Эх, Марго, Марго! Как я мог поверить в твое предсказание? Обманула меня гадалка, обманула в наглую, - произнес он вслух глухим, затравленным голосом, что прозвучало, как окончательный и не поддающийся пересмотру приговор.
«Нынче рукописи действительно не горят, они просто навсегда стираются из памяти», - закончил он подведение итогов своего «творчества» и резко, чтоб не передумать, торопливым движением руки убил Павла, Марину, уничтожил весь мир, который с таким воодушевлением строил из слов, как ребенок из кубиков, с силой нажав на компьютере клавишу «Delete».