По закону доброты

… С кладбища домой дед Иван брёл один. Хотелось побыть в одиночестве. Все мысли были о ней, с которой поднял на ноги шестерых детей, ставших давно взрослыми, разъехавшихся по разным уголкам России-матушки.
Шёл -  и вспоминал нелёгкую судьбу своей жены… Зина двух месяцев от роду осталась на руках отца-бондаря (жена не оправилась после родов и скончалась). Он приехал на Дальний Восток из станицы Алексеевской Лизаветинской волости Читинской губернии в далёкие дореволюционные годы. А если быть ещё точнее, не приехал, а прибыл из Забайкалья вместе с казачьим войском, которое разместили на охрану КВЖД. В семье передавалось из рода в род, как унтер-офицер заставил прадеда чистить  сапоги, и когда должное не было исполнено надлежащим образом,  ударил носком сапога Амирова Сабита. Забайкальский казак не стерпел унижения и ответил унтеру тем же. Завязалась драка, после которой Сабита повязали и посадили под арест. Военный трибунал дореволюционной России подвёл поступок под политическую статью и ему вынес срок, отправив на Сахалин на каторгу. По дороге прадед сбежал и очутился на резиденции Керби, которое пестрело в ту пору всяким людом – от беглых каторжан, до купцов сомнительного происхождения. В Керби жили рабочие, крестьяне, нанимавшиеся мыть золото на приисках. Неспокойное было время, смутное, но страсть к «золотому тельцу» ставила на одну планку и богатых, и бедных, которые зачастую могли припрятать намытое, чтобы потом реализовать в крупные купюры и уехать в центральную часть России или в Сибирь.
Выжить Зинаиде помогла коза, прижившаяся на их дворе, да мачеха. Её Сабит Амиров привёл в дом не от хорошей жизни (на руках четверо ребятишек сидело). Мачеха заменила детям настоящую мать, ибо полюбила их как своих. Бабушка рассказывала, что звали её Меланья, а она не могла выговорить имя и звала её Мялина.

Все болезни, которые выпадают на долю маленьких детей, обрушились на Зину (Зульфию) на втором году жизни. Но терпение, любовное ухаживание за приёмной дочкой, сделали своё дело. Стала быстро поправляться, и летом со всей деревенской детворой уже вовсю бегала босиком по лужам и росистой траве…
С тропинки Иван выбрался на шоссейную дорогу, ведущую в город. Остановился на обочине, вдыхая медвяный запах хвои. Наверное, такой же аромат стоял в весенней тайге, когда пятнадцатилетняя Зинаида, в грязных опорках, пробиралась к приамурским партизанам. Старуха, связная отряда, шла впереди,  и под её ногой ни разу не хрустнула ветка, ни разу иголка дикого шиповника не зацепилась за рукав  одежды. Что же толкнуло девочку на этот шаг, зачем искала тропку девочка к партизанам? Во время японской интервенции ушёл в тайгу старший брат Захар. Младшая сестрёнка Зины погибла во время весенних паводков. Старшая – замужем, жила в низовьях Амура,вышедшая замуж за китайца. Ещё один брат, Григорий,  где-то «комиссарил» в Красной Армии рядом с Блюхером. Отец уходил в тайгу надолго. Мачеха скончалась от тифа. Но можно ли было назвать домом избушку-мазанку,  на глине с навозом? Одной не елось, не пилось. Наскоро продала оставшиеся от зимы после отца, подрабатывавшего бондарем, бочки  под засолку красной рыбы, Зина  надумала искать брата в тайге. Счастливый случай привёл её в отряд. Здесь приняли её как родную, хотя перед этим «принятием» связной отряда изрядно попало от командира Ивана Павловича Шевчука за несоблюдение конспирации и самовольство.
«...в 1918 году Шевчук организовал партизанский отряд на реке Тунгуске села Архангеловка. В начале в отряде было 15 человек, но отряд рос, и к концу года уже было 60 человек».
Действия партизанских отрядов носили характер локальных стычек с отрядами Колчака и японскими интервентами. По мере развития подпольного движения в регионе улучшалась связь разрозненных групп, тем самым увеличивая шансы на успешное проведение боевых действий.
Большое количество людей вступало в партизанские отряды по различным причинам: для поддержания боевого братства, борьбы с «белогвардейщиной», оказания помощи семьям». (http://smolbattle.ru/threads/-----.30273/).
(Из воспоминаний Д.Л. Кучерявого – партизана отряда Шевчука).

Юная партизанка для этих бородатых лесных людей стала «сестрёнкой», как её ласково называли в лесном городке, расположенном на реке Тунгуске в селении Архангеловка. Вдалеке от родного очага, тоскуя по жёнам и детям, эти мужики жалели и берегли её. Она платила ответной любовью: обстирывала, обштопывала в короткие минуты отдыха после тяжёлых переходов, у костра вместе со всеми пела походные песни. В партизанском отряде окончила курсы медсестёр (к сожалению, документ в семейном архиве был, но не сохранён).  Зина стирала окровавленные бинты, (тогда сильно бедствовали медикаментами), ухаживала за ранеными.  В этот период времени, как рассказывала сама героиня повествования, её определяют по просьбе Якова Тряпицына, получившего ранение, сиделкой к нему, в партизанское соединение Тряпицына. Она рассказывала также, как спала за ширмой в штабе на сундуке, который был набит слитками золота. Партизаны время от времени приносили «песок», конфискованный на золотых приисках, сдавали его по описи. И никто не зарился на данную «продукцию», был к ней равнодушен.
В бой Зину пока не пускали, молода ещё, неопытна, а девочка страстно хотела пойти в разведку (отряд имел схватки с калмыковскими и японскими экспедициями). В этом партизанском отряде Зине и встретилась её первая, незабываемая любовь. Двадцатипятилетний, черноглазый казак – комиссар отряда Макар Семёнович Шишкин, родом из села Нижняя Тамбовка. Он стал её суженым. Свадьбу справляли в партизанской землянке. Рядом – её Макарушка и брат родной, Захар, сидели. Отблески ярко пылающих смолистых дров в костре играли в глазах и давали тени на лица, вдруг разом помолодевших соратников по борьбе.
… Старик Иван медленно брёл по шоссе. Высоко в небе возник отдалённый гул реактивного двигателя самолёта, который можно было распознать лишь по неясному очертанию белой дуги, перечеркнувшей небосклон.
-Жизнь продолжается, а Зины уже нет на этой земле, -  подумал Иван , и тут же себя одёрнул, - что это я говорю! Как это нет? Она же в дочерях Зины, сыновьях, внуках, правнуках живёт и будет жить вечно.  Вон, в старшей, Тамаре, угадывается разрез родных глаз, в Коммунаре – губы и брови, в Аде – контуры носа и чёрные, как смоль, волосы… А в их общем сынке Васильке,упрямые губы и карие глаза, Ах, какие были великолепные косы у моей Зинаиды! А глаза! Жгучие, карие, ямочки на щеках…
Он запомнил её весёлой и оттого-то какой-то праздничной на всю жизнь. Разве он мог поначалу предположить, что в ту пору у неё, тридцатидвухлетней, было уже пятеро детей.
С Зиной Иван Некрасов познакомился в Нижней Тамбовке, расположенной на Амуре, где она когда-то была секретарём в тридцатые годы.  Женщина  лишь недавно  получила известие о расстреле своего мужа Макара в Хабаровске. (https://ru.openlist.wiki/(1888)).  В селе ползали шепотки «жена врага народа», дети тоже страдали в школе от тычков и унижений. Она рассказала Ивану, как остались за плечами -  километры уссурийской тайги, пройденные вместе с партизанами, когда Зина в зимнюю стужу 1920-го года прорывалась к частям Красной Армии под командованием Блюхера, стоящим у Благовещенска. Тяжёлый японский палаш самурая задел её в одной из стычек с отрядом карателей и рассек надбровную дугу, захватив череп. Раненую, на волокуше, тащил её Макар сквозь чащобу непроходимой тайги, так как обозы были далеко впереди отряда, полностью гружёные скарбом и умершими по дороге.  Он оставил её под кустом у незамерзающего ручья и обещал вернуться с подводой. Зина, немощная, без сил, осталась умирать. А до Благовещенска оставалось всего сорок километров.
На следующие сутки комиссар пригнал на вороных, без надежды, что жена жива, и очень обрадовался, увидев её, расчесывающую свои длинные косы, гребешком. Потом долгие месяцы выздоровления в госпитале Благовещенска, тревога за Макара, которого определили в партизанский закрытый лагерь на спецпроверку, обнесённый колючей проволокой, находившийся рядом с городом. Личное знакомство с Блюхером помогло партизану – его через полмесяца освободили, и он сразу прибежал в госпиталь к жене. А под сердцем уже бился первый их ребёночек.
Зина перешагнула гражданскую войну подростком, сразу повзрослев на много лет вперёд, накопив чисто женского опыта, выносливости, так пригодившейся ей в послевоенные тяжёлые годы.
… Дед Иван остановился от гудка клаксона подъезжающей машины. Из салона весёлые разбитные парни крикнули старику: «Дедуль, что, подвезти?» Махнув рукой, старик не остановился, а устало побрёл дальше по шоссе. Взвизгнув тормозами, машина резко рванула с места и стала удаляться… Мысли Ивана постепенно вернулись к Зинаиде.
Его, выпускника техникума связи, определили на постой в семью Шишкиных. Он тогда ещё ничего не знал о них, но видел, как тяжело приходилось женщине без кормильца в семье.  Мужики на работе балагурили, что, мол, к жене врага народа определили, так как нет на селе общежития для молодых специалистов и вроде бы, как и места в частных домах. Никто не соглашался взять парня. Сам Иван тянул связь от Комсомольска-на-Амуре через реку в Нижнюю Тамбовку. А потом обслуживал эту линию. С утра до ночи пропадал на вверенном ему участке. Домой приходил поздно, уставшим. А дома – кроме детей малолетних – никого. Далеко за полночь возвращалась Зинаида с деляны, где с женщинами сучья рубили. Затапливала печку и варила скромный ужин, готовила детям, что поесть на завтра. А кроме брюквы и картошки -  припасов почти и не было. У Ивана сердце захлестнула жалость. И он поутру, стараясь не шуметь, ушел на валежник в тайгу, чтобы до начала рабочего дня успеть приготовить вязанки две смолистых сучьев для топки печи, ведь близилась зима. Свой скромный паёк связиста  парень также ежемесячно клал на стол. Постепенно он как бы сросся с новым местом жительства и полюбил  ребятню, а затем, и саму Зинаиду.
… Обдавая бензиновой гарью, мимо него помчался потрепанный «Москвич». Резко притормозил. Седой уже водитель, сидящий за рулём, негромко предложил: «Садись, отец, подвезу». Ничего не говоря в ответ, Иван тяжело опустился за заднее сиденье, и машина мягко тронула с места.  Мимо проносились деревья, кусты и шелестела под шинами галька. Старик откинулся на подушку сиденья и опять – воспоминания.
1933 –й год. (По воспоминаниям  жены)
… Крик полоснул село к обеду, когда мужики и бабы были на деляне далеко в тайге. – А-а-а, горит сельсовет!!!! Выскочила Зинаида из управления новенького, только что отстроенного лесопункта, бросилась к пылающему зданию. Откуда силы взялись – взобралась крышу с багром, попавшимся под руки, стала на землю скидывать горящие брёвна. Когда подоспела подмога, почти половина крыши была уже на земле. Сняли председательшу с дома,  обессиленную, обожженную, положили на обочину к забору поближе. «Вот немного отойду - и домой. Как там ребятишки, поди,  испугались», - думалось вяло ей. Вдруг резкая боль полоснула тело…
Женщины из обкома партии, приехавшие на следующий день, удивились её, с какой стойкостью она перенесла преждевременные роды, Ребёночек родился семимесячным, и по настоянию сельских баб его назвали ГЕРОЕМ. В честь подвига матери на пожаре. Это тогда, благодаря спасённому сельсовету, уцелели документы в сельсовете, оформленные на изъятие излишек у зажиточной части населения.
… -Вам куда? – Водитель обернулся в его сторону. Дед Иван  от неожиданности вздрогнул и ещё долго не мог понять, чего о него хотят.
- На проспект Мира, у музея притормозите, пожалуйста!
Музей. Ему необходимо было зайти именно туда, сердце велело, и он шагнул в прохладу и полумрак коридора. Медленно подошёл к длинному стенду, на котором стройными рядами разместились фотографии первостроителей города, макеты зарождающегося в тридцать втором, авиационного завода. А вот и его Зина - стоит в кругу весёлых, задорных комсомольцев, с застывшей улыбкой смотрит в фотообъектив. Нет, она не была в числе первых, но тогда, соединившись с частями Красной Армии, вместе с мужем прибыла на закладку основного блока строящегося гиганта. Сам Блюхер вбил символический серебряный костыль в фундамент, сказав на митинге памятные слова первостроителям.
- Вы – молоды! В ваших руках такая сила! Мы верим в будущее завода, и здесь со временем построят огромный город, город юности!
Немного постояв у стенда, Иван вышел из музея и побрёл в свой, ставший таким одиноким, дом. Войдя в их крохотную комнатку, на мгновение замер. Вдруг почудилось, что вот-вот выйдет из кухни она, его Зина…
Но вышли дети, молча расселись у старинного круглого стола и все как один, глядели на него, как будто ждали чего-то. Дрожащей рукой старик открыл заветную шкатулку. Из нее посыпались медали, мандаты, когда-то розовых, красных, синих цветов. Они со временем вылиняли, но это память о Зининой молодости, поэтому хранились бережно и аккуратно.
Вон, мандат, это её делегировали на первую областную конференцию колхозников в Хабаровск. Вот ещё мандат – 1930-й год. Делегат дальневосточной партийной конференции. Дети перебирали память о своей маме, каждый её вспоминал по-своему, какой она им запомнилась с детства. А он глядел на своих, уже пожилых, детей увлажненными глазами и думал: «Надо всю реликтовую память передать им, на память о матери-труженице, матери-героини».
Суровые годы Великой Отечественной войны  они переживали вместе, рука об руку, живя в селе Голубичное Литовского сельсовета, что под Хабаровском. Его туда перевели по линии связи и наложили крепкую «бронь», как ни пытался Иван в военкомате отпроситься на фронт. Надёжная связь нужна была и в тылу. Победу тоже встречали вместе. «Сохранили, отец, всех детей – и слава Богу!» - говорила она тогда ему, принесшему эту новость домой с работы.
В их доме никогда не бывало ссор, дети не слышали ни разу, чтобы они относились друг к другу с пренебрежением или недовольством. Доброжелательность, уют – это сохранил каждый из сидящих за столом.
- Ну, давайте помянем мать! И стопка «горькой» поднялась над поминальным столом…