Два взгляда на город Ломоносов

Взгляд первый. 29 ноября 2015 г.
(Немного лирических описаний природы, погоды и достопримечательностей парка, немного истории и продолжение следует!)

     Долго было никуда не выбраться из-за дождливой погоды, да и в этот день, конечно, не обошлось без сомнений, стоит ли рисковать промокнуть и простудиться на всю неделю. Но все же мы с подругой по институту Дианой храбро вооружились зонтиками и решились совершить прогулку в город Ломоносов.
  И не зря! Такой прекрасной, удивительно рождественской погоды, какая выдалась в этот день, в нашем городе для прогулок дождаться трудно. Как правило, с радостью и восхищением на такую погоду смотришь только через окно. Пушистый снег, крупными снежными хлопьями кружащийся в воздухе, стоит под ним оказаться, тут же раскисает, оседая на куртки и шапки, и очень скоро промокаешь весь до нитки, и уже не до красоты снега и преображенного его волшебством окружающего мира.
  Снег в Ломоносове, конечно, тоже был недолговечен, но все же успевал и нарядно прикрыть осеннюю землю и облачить в белый флер ветви деревьев и архитектурное убранство парка. И – что немаловажно, он не сразу таял на одежде, великодушно позволяя смахнуть себя. Что касается зонтиков, они, как известно, слабая защита от петербургского дождя и снега, берутся с собой скорее в силу привычки, и приносят гораздо больше неудобства, чем пользы. Но то, что мы вооружились зонтиками, на этот раз удачно дополнило ощущение особой атмосферы этого дня на фотографиях.
Разглядывая сейчас фотографии, сделанные в тот день, ощущаешь в снимках и акварельную стремительность снежных потоков и насыщенный свежестью воздух в начале путешествия, и затем, сахарную умиротворенность окружающего мира – могучих сосен, трогательно украшенных ладными домиками птичьих кормушек, массивных каменных мостов и древних валунных скамей в тонкой сладкой пудре нового свежего снега, дорог и дорожек, где сквозь снег сверкает густой золотой охрой крупный песок и коралловые россыпи гравийной крошки, и более всего – этот теплый и нежный розовый свет, льющийся отовсюду и погружающий все в свое праздничное сияние.
    Можно сказать, что формальным поводом к прогулке в Ломоносов послужило желание увидеть второй водопад Ораниенбамского парка, в отдаленной части Верхнего парка, на плотине с Красным (или Верхним) прудом.
    Теперь во время наших прогулок мы с друзьями старались не только беспечно ( хотя и это весьма приятно) наслаждаться красотой пригородов, но и ставить себе задачи посложнее – открыть ту или иную таинственную диковинку посещаемой местности, и если и не настоящую загадку, то интересную достопримечательность, которой раньше не видели, и для того, чтобы ее обнаружить, надо было бы еще приложить определенные усилия. Конечно, первоочередной нашей целью было отыскать новые каменные скамейки – но в Ораниенбаумском парке мы все скамьи, вырубленные в природных валунах, которых было две – знаменитая скамья Екатерины Второй возле перголы у Китайского дворца и скамья на Английской дороге, которую мы окрестили скамьей императора Александра Первого, считая, что эта аллея была проложена в бытность его владельцем парка, уже давно нашли. Конечно, если так можно было бы выразиться – обе скамьи настолько известны, что для того, чтобы увидеть их своими глазами, остается только прийти в парк и полюбоваться на них. Интересно, что скамью Екатерины я помню ровно столько же, сколько помню и весь окружающий мир, а скамью на Английской аллее (или дороге) открыла для себя не так уж и давно, во время наших путешествий. Точнее же будет сказать – в какой-то момент я поняла, что при поиске в Интернете на словах «Валунная скамья в Ораниенбаумском парке» появляется изображение двух разных скамей. Дальнейшее было лишь делом поиска, который, как я уже отмечала выше и поиском-то назвать трудно.
     Зато теперь каменная скамья на Английской дороге (большинство источников считают, что она была вырублена в подражание скамье Екатерины), стала предметом гордости в нашей коллекции валунных скамеек из петербургских пригородов. Она громадна, едва ли уступает по своим размерам скамье Екатерины, а значит, вторая по величине в ряду известных нам памятников ландшафтной архитектуры такого рода, и в ней ощущается скрытая энергия, роднящая ее с древним пещерным медведем или воином-великаном в мощных доспехах.
      В статьях я теперь люблю писать о ней что-то вроде «в конце своего правления император стал чаще приезжать в Ораниенбаум, дававший больше простора для отдыха и размышлений в сравнении с пышной и многолюдной резиденцией в Царском селе. Александр Павлович, все более мучаясь чувством вины за смерть отца и тяготясь непосильным бременем власти, полюбил уединенные прогулки по тихой отдаленной Английской аллее, обсаженной могучими дубами, где высилась, подобная древнему каменному трону, вырубленная в массивном валуне скамья». И представлять, как на самом деле белокурый красавец (хотя судить о его красоте по существующим портретам достаточно затруднительно, но считали же таковым его придворные дамы!) император Александр Павлович, победитель наполеоновских войн, прогуливается по аллее и глубоко задумавшись, останавливается, вперяя свой печальный светлый голубой взор в огромный гранитный монолит…
Однако все вышесказанное пока сказано всего лишь к тому, что в Ораниенбаумском парке для путешествия надо было придумывать другую занимательную цель, нежели многократно виденные каменные скамейки.
      Водопад, спускающийся от моста-плотины Нижнего пруда и расположенный неподалеку от нижнего, самого известного входа в парк, всем знаком. Второй, дальний водопад или водосброс, от Красного (Верхнего) пруда, конечно, не является диковинкой для жителей и знатоков Ломоносова, но обычные гости парка добираются в эту отдаленную часть парка не всегда. Поэтому нам, питерцам, позволительно считать его интересной и необычной достопримечательностью.
  Про город Ломоносов и его парк у меня на сегодняшний день сложилось столь же двойственное представление, как и о многих других местах, которые я знала с детства и потом возвращалась туда снова. Впечатление это таково – какие-то части этих мест, как мне кажется, я знаю досконально и свободно смогу пройти по ним с закрытыми глазами. И это истинная правда или почти правда. О каких-то местах я имею всего лишь обманчивое представление, будто бы я хорошо их знаю. На самом же деле, я или почти позабыла их или память ввела меня в обман, сохраняя приукрашенную или вовсе уже вымышленную картинку вместо настоящей. Но и даже в самых знакомых с раннего детства местах есть такие уголки, о которых я не знаю вовсе. Или же успела полностью позабыть, настолько, что кажется, будто никогда и не знала о них.
        Таков, наверное, и дальний водопад Ораниенбаумского парка. Трудно себе представить, что наша семья, проводя каждое лето на даче близ парка Сергиевка – а именно там, по краю дачного поселка и проходит восточная граница города Ломоносова, и при этом многократно посещая парки Ораниенбаума, ни разу не прошлась бы по парку с той стороны, где расположен второй водопад. Однако же, моя память не сохранила этих прогулок.
       Огромный Ораниенбаумский парк в моем представлении состоит из разных фрагментов, но фрагменты эти, если представлять их пазлами единой громадной картины (такой, как, скажем, в фильме «Гражданин «Кейн», где с помощью работы над подобной  головоломкой одна из героинь коротает время в огромном пустом замке), в эту единую картину пока не складываются даже в воображении, занимая на ней некое «примерное» место. Хотя, стоит заметить, именно благодаря прогулкам недавнего времени, я стала лучше ориентироваться в парке.
       Для тех, кому мои ассоциативные рассуждения покажутся слишком запутанными, я все-таки предварю свои лирические описания некоторыми фактическими сведениями о планировке парка.
Итак, в начале 18 века местность эта была подарена Петром Первым Александру Меншикову, который и начал в 1711 году строительство Большого дворца. Было начато строительство центральной части дворца и широко раскинутых дугообразных крыльев, завершавшихся павильонами. С восточной части были сооружены палаты для Петра Первого, останавливавшегося здесь на пути из Кронштадта. Для удобства сообщения с морем и тем же Кронштадтом, начали рыть Морской канал, сложное гидротехническое сооружение, которое изначально представлялось столь же значимой частью архитектурного ансамбля, как и Морской канал в парке Петергофа. Берега канала были специально укреплены и обсажены двойным рядом деревьев, заканчивался он у ворот Нижнего сада фигурной гаванью с пристанью. На ее берегу были сооружены каменный павильон и беседка. Стоит отметить, что подобный канал для кораблей, приплывающих к дворцу, был отличительной чертой дворцовых ансамблей петровского времени и существовал даже и при Летнем дворце Петра Первого в Петербурге, в Летнем саду. В первой половине 18 века к главному входу в Летний дворец можно было подплыть на мелких судах – здесь был устроен Гаванец, небольшая гавань с пристанью. Гавань в форме ковша появилась еще до постройки дворца, а в 1705 году царь приказал углубить гавань на 8 футов и обложить ее стены каменными плитами.        Вероятно, Гаванец был засыпан при сооружении набережной Фонтанки.
После опалы светлейшего князя во время правления внука Петра Великого, Петра Второго, в 1727 году, все ценности из дворца, включая даже и наборный паркет, были вывезены в Москву, а в 1728 году дворец поступил в ведение Канцелярии от строений. В царствование Анны Иоанновны, вступившей на престол в 1730 году, строительные работы в Большом дворце и на Морском канале были возобновлены. В 1737 году дворец поступил в ведение Адмиралтейской коллегии и архитекторам Еропкину и Земцову было поручено переоборудовать дворец под морской госпиталь. Однако после смерти императрицы Анны Иоанновны в 1740 году и последовавшего затем дворцового переворота, в результате которого к власти пришла дочь Петра Первого Елизавета Петровна, дворец перешел новому наследнику престола – великому князю Петру Федоровичу, будущему императору Петру Третьему. Для него была сооружена потешная военная крепость Петерштадт, расположенная на юго-востоке от ансамбля Большого дворца, на правом берегу речки Карасты. Возведению такого сложного фортификационного сооружения предшествовало появление двух небольших крепостей  –  Екатеринбург и Крепость Святого Петра. Крепость Екатеринбург, изначально названная наследником в честь молодой жены, вскоре после того, как была построена Крепость Святого Петра, стала играть роль укреплений условного противника, что свидетельствовало об ухудшении отношений между супругами. Крепость Екатеринбург была небольшим сооружением, в ней находилось 4 бастиона и ее окружали насыпные валы и ров с водой. Земляные укрепления заметны при внимательном рассмотрении рельефа и в наши дни. Крепость Святого Петра, имевшая более серьезное оснащение, просуществовала около двух лет, а затем великий князь приказал перестроить ее, чтобы увеличить в размерах и она была преобразована в новую крепость Петерштадт. Самым значительным сооружением в крепости Святого Петра были каменные Въездные (Почетные) ворота, возведенные по проекту архитектора Антонио Ринальди. На флюгере Почетных ворот вырезана дата окончания строительства крепости и возведения ворот — 1757 год. При строительстве новой крепости Почетные ворота оказались внутри ее территории и обозначили собой въезд на плац. Границы этого плаца и были до того границами крепости Святого Петра. Всего же на территории крепости насчитывалось около 17 одноэтажных построек и единственная двухэтажная – дворец Петра Третьего, первая самостоятельная постройка в России архитектора Ринальди.
        Интересно, что в ансамбль Петерштадта входил и ряд построек за пределами крепости. Речь идет об увеселительном садике, устроенном по принципу садов-террас. В нем располагались двухэтажный павильон Эрмитаж, Менажерия (Зверинец), в центре которой находился фонтан, миниатюрная Соловьева беседка и, выше по течению реки – Китайский домик с расположенным неподалеку живописным фонтаном. В 1760-ом году началось строительство водного каскада на восточном берегу реки, который располагался прямо напротив увеселительного сада. Каскад был богато украшен пятнадцатью маскаронами и двумя свинцовыми статуями драконов, которые предполагалось покрыть  позолотой, но дальнейшим работам помешали трагические события, последовавшие в 1762 году.
Ни сад, ни сама крепость – от нее остались лишь дворец и Въездные ворота, не дошли до наших дней, но как упоминается в некоторых источниках, фигуры драконов сохранились и находятся в фондах ГМЗ «Петергоф».
       Надо отметить, что после брака Петра Федоровича с Екатериной (1745 г.), летняя резиденция в Ораниенбауме стала местом пребывания « малого», или «молодого двора» и этот непродолжительный период стал очень плодотворным для формирования архитектурного облика Ораниенбаумского парка. С 1746 года и до начала 1750-ых годов строительство велось под руководством знаменитого мастера русского барокко Франческо Бартоломео Растрелли, автора Зимнего дворца в столице и Петергофского и Царскосельского дворцов в пригородах Санкт-Петербурга. Главным исполнителем замыслов Растрелли в Ораниенбауме являлся каменных дел мастер Мартин Людвиг Гофман. С середины 1750 годов архитектором «малого» двора стал итальянский архитектор Антонио Ринальди, недавно прибывший в Россию.
Ораниенбаумский парк, как утверждают историки, многое рассказывает о взаимоотношениях царственных супругов. Но самое главное, что говорит об этих отношениях безо всяких намеков и обиняков – это то, что Верхний парк делится на две части — это Петровский парк в восточной части, на территории которого находилась потешная крепость Петерштадт (сегодня от нее остались Въездные ворота и дворец Петра Третьего) и ансамбль Собственной дачи, парк, принадлежащий Екатерине, в западной части, сегодня из основных сооружений которого сохранились павильон Катальной горки и Китайский дворец.
После дворцового переворота 1762 года, приведшего к власти Екатерину, она ознаменовала начало своего правления большим строительством в Ораниенбаумском парке. С 1796 года Ораниенбаум принадлежал старшему, любимому внуку Екатерины, будущему императору Александру Первому, с 1831 года – его самому младшему брату, великому князю Михаилу Павловичу и его супруге Елене Павловне, а затем их наследникам. Перед революцией Ораниенбаумом владели герцоги Мекленбург-Стрелицкие, Георгий Георгиевич и его младший брат Михаил Георгиевич. Георгий Георгиевич известен тем, что женился по любви на фрейлине Наталии, будучи упорен в своем решении и противостоянии высокопоставленной родне, включая и собственную мать. Поступив столь благородно,  он был вознагражден счастьем в семейной жизни. Этот же Георгий Георгиевич внезапно скончался  вскоре после празднования пятидесятого дня рождения и был похоронен в любимом им парке. Пришедшие к власти большевики разорили могилу герцога и его верной дочери (по преданию, она простудилась, приходя в ненастную погоду оплакивать отца к месту его погребения, что и стало причиной ее раннего ухода из жизни), употребив на памятник Ленину гранит с надгробной плиты, а оградой украсили один из мостов на речке Караста. Это грустная история, но что уж может быть веселого в парке, знававшего печально окончившего свои дни в Березовской ссылке верного товарища Петра Первого и несчастного внука великого императора, тщетно пытавшегося найти укрытие за стенами потешных крепостей и спинами потешных войск из голштинских солдат.
Наверное, я слишком увлеклась описанием крепости Петерштадт и печальной историей Петра Третьего в России. Да и драконы на водопаде реки Карасты близ увеселительного сада и почти настоящие боевые корабли Потешного флота, храбро рассекающие воды Малого Увеселительного моря – все это так интересно, что хочется посвятить всему этому больше места в моем рассказе. Но разве это не дело историков и искусствоведов – они все и знают! Мое дело рассказать о том, что я помню сама, хотя это и мелочь в сравнении с драконами и четырьмя почти боевыми кораблями в меньшиковской запруде на когда-то финской речке Караста. Да, да, название реки имеет финское происхождение Kaarosta.
Поэтому я оставляю попытки кратко изложить историю парка и его владельцев, отсылаю интересующихся ею к достоверным источникам, а сама возвращусь к своей мозаично-пазловой картинке Ораниенбаумского парка.
В число моих «фрагментов» входят – Нижний пруд с водопадом, островком, и лодочной станцией. Нижний, как и Верхний, Красный пруд имеет искусственное происхождение – речка Караста была запружена здесь еще при Меншикове. Нижний пруд во времена наследника престола Петра Федоровича, будущего императора Петра Третьего, как уже и говорилось, называли Малым Увеселительным морем, здесь находился Потешный флот, состоящий из четырех кораблей с пушками – среди них было судно «Ораниенбаум», две галеры «Святая Екатерина» и «Святая Елизавета», а флагманом этого потешного флота являлся фрегат «Святой Андрей». Весь состав Потешного флота представлял собой копии настоящих боевых кораблей в уменьшенном виде, ведь глубина Нижнего пруда не превышала трех метров. Пишут, что во время водных баталий наследника, галера «Екатерина» всегда выполняла роль вражеского флота. Малое Увеселительное море и Потешный флот в составе всех своих четырех кораблей изображены на одной из падуг лепного убранства потолка Будуара дворца Петра Третьего.
Но в бытность моих детских прогулок по Ораниенбаумскому парку я либо не знала про Потешный флот Петра Федоровича, либо не придавала этим знаниям такого значения, как сейчас. И к лучшему – иначе невозможно было бы весело крутить педали водного велосипеда-катамарана на пруду, не воображая вокруг пролетающие снаряды из пушек «Святой Екатерины» или «Святой Елизаветы».
Нижний пруд лежит внизу под возвышенностью, взбираясь на которую раньше можно были прийти к площадке аттракционов, столь любимой всеми детьми. Там была и традиционная карусель с милыми лошадками разных мастей, слониками, автомобилями и мотоциклами, и карусель с подвесными сидениями, летевшими по кругу на длинных цепях, и лодки-качели, которые так здорово было раскачивать вдвоем с мамой или подружкой, «взлетая выше ели», как поется в песне, и самолетики – пара самолетов, кружащихся и поднимающихся то выше, то ниже один относительно другого. И даже чертово колесо – не колесо обозрения, а нечто, подобное гигантской крутящейся виниловой пластинке, на которую усаживалось множество людей, разлетавшихся во время движения пластинки в разные стороны (арена колеса имела бортики, смягчающие удар) благодаря центробежной силе. Все располагалось в небольшом деревянном-стеклянном павильончике. Впрочем, на этот аттракцион я смотрела только со стороны.
  Другой красочный фрагмент – павильон Катальной горки, бело-голубой, с куполом подобным колоколу и рядом – невероятно высокие зеленые хвойные деревья, двумя рядами ограничивающие пространство обширного травяного луга, на котором когда-то располагались конструкции собственно катальной горки. Горку, конечно, я помню не только из детства, но даже больше и по своей работе в архитектурной мастерской, когда почти целая зима ушла на ее обмеры. Тогда Катальная горка виделась мне в ту пору не иначе как сквозь призму этих обмеров, то есть во всех ошибках своих строителей, с кривоватыми колоннами, расположенными неровно друг относительно друга и массива здания, чрезмерно крупными вазами, густо сидящими на крыше, как белые совы, разномастными  одутловатыми балясинами. Обмеры и сопряженное с ними разочарование отчасти искупалось ничем и никем не ограниченным, кроме, быть может, долга  службы, – зима и в музеях парка нет других посетителей! – созерцанием музейных экспозиций Горки и ее нижнего этажа, в котором тоже хранились музейные сокровища.
Теперь, спустя долгое время, как и в детстве, Катальная горка снова кажется мне нежно-голубым чудом с неповторимым силуэтом и соразмерными колоннами и балюстрадами. А внутри, по-моему, я с тех пор больше и не бывала.
Еще одна открытка из детства – Китайский дворец. В детстве всей семьей мы непременно посещали музеи, и конечно, в Ораниенбаумском парке Китайский дворец был центральным из них. В музеях принято было приобретать буклеты и такой буклет хранится дома до сих пор – он украшен картинками, на которых нарядные всадники и всадницы гарцуют на крутобоких конях, подобных бочонкам. Из многочисленной скульптуры, окружающей пруд перед дворцом, больше всех запомнился дядька-тритон, держащий над головой огромную раковину, полную крошечных мраморных младенчиков - тритончиков.
Ворота крепости Петерштадт и небольшой дворец Петра Третьего – «дворечик», как называли его в нашей архитектурной мастерской, наверное, тоже войдут в число моих ораниенбаумских открыток, не складывающихся в единую картинку парка, хотя в память мою они вошли позже, уже в архитектурные времена.
Из детства – Нижний пруд с лодками, аттракционы, Катальная горка и Китайский дворец с мраморными изваяниями. Из архитектурной юности – Катальная Горка и Китайский дворец, в дополненном и расширенном варианте, в который входит, конечно, Китайская кухня, и маленький дворец Петра Третьего, Почетные ворота в несохранившуюся крепость Петерштадт и смутные представления о том, что где-то в парке есть еще Каменное зало, и есть, собственно, огромный, расположенный на рельефе со всеми своими террасами и лестницами Меншиковский дворец и ведущий к нему от залива Морской канал! Вот этот дворец, самое главное и значительное сооружение в парке, я долгое время и знала только по оборотной стороне каких-то желтых флигелей и закрытых ворот. И, конечно, по чертежам 9 архитектурной мастерской ЛенНИИпроекта, которые, увы, воспринимала как часть рабочих будней и потому без особого интереса.
Еще один подарок архитектурных времен – небольшой каменный колодец, который мы обмеряли по всем серьезным профессиональным правилам вдвоем – «архитектор и инженер-специалист» – вместе с такой же, как и я, девочкой, но работавшей гидроинженером в нашей же архитектурной мастерской! Колодец с источником был секретной достопримечательностью, о существовании которой я бы просто так и не догадалась. Тем более что в высокой траве он был не сразу и виден. В его поисках мы сверялись по настоящей, выданной в мастерской карте, ориентируясь на выступающий в пруд мыс с тем самым многодетным тритонным дядькой. Правда, священнодействия с картой завершились прозаически – в этот день в парке было полно наших старших коллег по мастерской, которые видя наши старания, попросту указали нам место колодца. Заодно и посмеявшись над тем, что мы никак не могли отыскать на карте ни одной липы – дерева, обозначенного лаконичной буквой «Л». За буквой «Л», как оказалось, скрывались не липы, а лиственницы, которые мы, в свою очередь, считали елями! Сейчас колодец очутился за оградой парка, а тогда к нему можно было выйти, проложив мысленную прямую от тритонного дядьки на юго-запад. Помню, было приятно рисовать обмерный чертеж этого колодца, который получался живописным благодаря своему каменному обрамлению.
Второго водопада среди моих «мысленных картинок» нет. Как нет и великолепного Руинного моста. Вернее сказать, их не было раньше – а теперь они вошли в мою коллекцию ораниенбаумских открыток во всей акварельной красоте этого снежного прекрасного дня.
Итак, в парке уже вовсю шли реставрационные работы, но войти можно было в привычном месте, возле каменных домиков караулок, там, где когда-то стоял маленький Ильич с указующей в светлое будущее рукой. Пишут, что на пьедестал этого памятника пошел гранит с надгробия последнего владельца парка – герцога Мекленбург-Стрелецкого. Не знаю, верить ли или нет этому, и куда теперь пошел гранит с пьедестала памятника Ленину.
Трогательная история про герцога Георгия Георгиевича (правнука императора Павла Первого), который был погребен на территории парка и про его любимую и любящую дочь Наташу, которая простудилась, посещая место его упокоения, и нашла последнее пристанище рядом с отцом – достояние наших дней. Сегодня на предполагаемом месте этого мемориала – кентотаф – большой округлой формы валун с соответствующей надписью. Находится он на возвышенности неподалеку от того самого здания «Каменного зало», которое, вопреки архаическому названию, представляет собой отнюдь не древнюю пещеру, обиталище первобытных людей, или готическое строение со зловещими атрибутами Средневековья, что могло бы следовать из этого названия, а вполне классическое и не сильно запоминающееся желто-белое здание.
Как говорит история, здание это неоднократно перестраивалось, а в бытность хозяйкой парка Елены Павловны, супруги младшего брата императора Александра Первого Михаила Павловича, даже стало лютеранской кирхой. Изначально павильон был возведен под присмотром каменных дел мастера М. Л. Гофмана для проведения в нем концертов, маскарадов и танцев в дни пребывания в Ораниенбауме великого князя Петра Федоровича, будущего императора Петра Третьего, и его супруги – великой княгини Екатерины Алексеевны. В самом здании был большой зал со сценой. На площадке перед павильоном в дни праздничных торжеств располагались накрытые столы, украшенные разноцветными фонариками. Здесь отмечались именины годовалого сына Екатерины Алексеевны, великого князя Павла Петровича, и его отца – великого князя Петра Федоровича. Затем здание претерпевало многочисленные перестройки, а самой значительной из них стало приспособление его в 1843 году под лютеранскую кирху. Самого последнего владельца, герцога Георгия Георгиевича Мекленбург-Стрелецкого даже отпевали в этой церкви, да и погребли его тоже неподалеку. В 1902 году над западной частью Каменного зало даже появилась колокольня. Зато в шестидесятых годах двадцатого века зданию был возвращен первоначальный облик. Одним словом, здание, названное «Каменное зало», знавало самые разные времена.
Снег уже шел в это утро над парком, и уже укрывал собою его просторы. И на снегу еще фееричнее выглядела огромная стая уток, вышедшая из Нижнего пруда и толпящаяся на дороге. Утки не просто подбирали корм, брошенный им многочисленными посетителями парка, а, нисколько не заботясь об этикете, почти выхватывали его из рук. Нижний водосток бурлил и пенился, стекая вниз и постепенно затихал, возвращаясь к своему первоначальному облику небольшой реки с темными водами, стремящейся влиться в Финский залив.
Вместо аттракционов на площадке над прудом сейчас был просто луг, запорошенный снегом. Подстриженные кусты на белом снегу выглядели подчеркнуто графично в сплетении выровненных поверху веток, словно были нарисованы на современном проекте рукой архитектора. Кругом видны были приметы реставрации, реконструкции, строительства, благоустройства парковой территории. Что-то перегорожено и закрыто, а о том, что реставрация современная, свидетельствуют невиданные раньше материалы – например, связки каких-то гофрированных пластиковых оранжевых труб, очевидно, предназначенных для каких-то подземных коммуникаций – на свежевыпавшем чистом снегу они смотрятся ярко и диковинно, словно драконы и мифические змеи на японской гравюре.
Бредем по заснеженной траве в направлении дальнего водопада, через невидимые границы разрушенной крепости Петерштадт – только входные ворота и напоминают о ней, да и то, лишь тому, кто все и так уже знает. Почетные ворота крепости Петерштадт – удивительное сооружение. Над массивной въездной аркой ворот, оформленной самым строгим в ордерной системе – тосканским ордером,  высится изящная, почти прозрачная застекленная восьмиугольная башенка-фонарик, которую венчает купол со шпилем. Из башенки караул должен был следить за приближением воображаемого неприятеля. Въездные ворота, да еще Почетные, как кажется, никуда и не ведущие, странное и печальное зрелище.
Выходим ко дворцу Петра Третьего («Архитектор Ринальди намеренно срезал по дуге угол в этом здании, чтобы даже будучи небольшим, оно казалось величественным!» – вспоминаю я) и в который раз думаю о том, как тысячу лет назад в  мастерской 9 ЛенНИИпроекта старшие товарищи и коллеги по архитектурному цеху убеждали меня полюбить маленький дворец, проникнуться его историей, а заодно историей несчастного императора Петра Третьего, и интересами реставрации дворца. Как они были терпеливы и снисходительны и дружественны ко мне тогда! Вспоминаю девочек, научных работников музея, которые рассказывали мне тогда о залах дворца и даже показали «секретик» – изображение обезьянки в лепнине на потолке одного из них. Какого? Теперь не могу отыскать. Но, непременно разыщу, конечно. Хотя не оно ли это и есть? «В Будуаре сохранилась лепнина. По углам комнаты помещены повторяющиеся композиции с изображением знамен, труб, пушек, стрел; виден барабан, на котором восседает обезьяна…» Значит, обезьянка действительно существует и даже болтает лапками, сидя на барабане в лепнине потолка в Будуаре!
В это воспоминание опять вплетается долгая зима на Катальной горке. Удивительные фарфоровые подвески из крошечных букетиков цветов вперемежку с ягодками земляники на люстрах в Катальной горке. В стеклянных витринах – искусно сделанные изящные фарфоровые безделушки в моих любимых сочетаниях цвета – перламутровый бело-розовый, золотистый, малиновый, лиловый, сиреневый, изумрудный. Чудное чудо – огромный чайник, подобный сказочному округлому опалового цвета слону в сбруе, изукрашенной изумрудами, сапфирами и увешенной медными бубенчиками и колокольчиками. Во всяком случае, так я это себе представляю. Но медные украшения на чайнике точно присутствуют – наверное, цепочка удерживает крышечку и имеется что-то вроде ситечка на выгнутом носике. Будете навещать экспозицию Катальной горки, сами и увидите, что к чему.
Высокий красного дерева футляр  часов с маятником и сам их старинный циферблат с изображением сердито надувшего щеки солнышка. Вазы и большие бронзовые охотничьи собаки в  хранилище Катальной горки. Сейчас, должно быть, именно эти псы охраняют один из входов в Китайский дворец. И этот (если только сие не игра памяти и воображения!) забавный экспонат, который не всем посетителям показывают – золотой (во всяком случае, начищенный медный) блестящий и в лазоревых, белых и лиловых цветах унитаз, спрятанный в тайничке в Китайском дворце. Музейные девушки мне столько всего показывали и рассказывали, и угощали чаем со сладостями и разрешали звонить из музея по телефону сколько хочешь! А я, молодой горе-реставратор, так тогда стремилась выскочить поскорее из трех лет своей последипломной обязательной профессиональной жизни в большой мир – будто бы он щедро вознаградил меня за это!
На самом деле я, как и герой когда-то известной каждому школьнику героической притчи Аркадия Гайдара о Горячем камне, не жалею об этом. Но думаю, что в том самом периоде жизни, с сокровищами ораниенбаумских музеев можно было бы больше радоваться, любоваться и наслаждаться открытым для меня музейным миром и просто быть спокойнее и счастливее. А главное – посерьезнее рассмотреть все и запомнить. Не говоря о том, что можно было бы все и сфотографировать. А знаменитые чертежи Сент-Элера! Только и хватило меня на то, чтобы упомянуть их в общей чреде описаний культурных достижений минувших веков на экзамене во ВГИКе и тем самым разозлить своим выпендрежом и без того сбитых с толку перестроечными откровениями преподавателей истории. Лучше бы я сама внимательнее вглядывалась в эти чертежи.
И вот, наконец, цель желанная нашего путешествия! Второй водопад Ораниенбаумского парка. Он мощным потоком спускается с плотины из-под моста по  ступенчатым уступам и, пенясь, дробится среди камней, ослабевая и снова обращаясь в неглубокую речку Карасту, которая быстро теряет свою стремительность, петляя в низине между деревьями.
Ощущение Ораниенбаумского парка близ второго водопада не привычно – именно здесь вспоминается о том, что территория эта была заполнена финскими деревеньками. Парк здесь – как отголосок величия былого лесного массива. Перепад рельефа, громадные сосны, как в диком лесу, петляющая в заснеженной низине черная лесная речка. И мост через нее соответствует суровому пейзажу – сложенный из камней, двухарочный, с деревянными перилами. Название моста – Руинный. Руинный мост на самом деле совсем не такой древний, каким кажется (да что там, все пригородные парки Петербурга не старше начала 18 века) и даже не особенно руинный, построен был в камне на месте прежнего деревянного моста в начале 20 века. Говорят, что ранее существовавший деревянный мост назывался «Мостом вздохов», что символизировало крайнюю степень восхищения окружающим пейзажем, в свою очередь, носившим название «Северная Швейцария». На таком мосту невозможно не сфотографироваться и самому, даже если являешься противником всяких таких современных хвастливых фоток на «фоне Пушкина» – а в данном случае «на фоне Ломоносова», то есть Ораниенбаума.
Снег валит крупными хлопьями. Наверное, так выглядит то, что сейчас принято называть «Белое Рождество». Воздух чистый и свежий, тепло, прекрасно и снежно. Налюбовавшись водопадом, мостом и извилистым рисунком речки с возвышенности, направляемся к Китайскому дворцу. Китайский дворец сейчас вполне способен олицетворять новогоднее чудо – сквозь снежную пелену он предстает сказочным дворцом, стены нежного сиреневато-розового цвета, окна сияют перламутровой льдистой голубизной, где-то теплится золотистое сияние. Квадратный пруд схвачен льдом.
Все природные и архитектурные рельефы вокруг подчеркнуты и выделены белой кистью снега. Горбатый мостик и совсем неподалеку – большой, как перевернутый круглый богатырский щит, валун с вырубленной в нем скамьей Екатерины, сама открытая галерея-пергола, каменные спуски к пруду – все, блестящие от сырости каменные поверхности, графически обозначены снежной белизной.
  Обернувшись, я вижу за оградой свой источник. Летом он зарос травой, так что его было и не разглядеть, а сейчас вокруг него все расчищено, кусты убраны, и хотя рассмотреть его подробно невозможно из-за  снега, это, без сомнения, он. Действительно, как уверяли знатоки из Интернета, к нему ведет калитка в металлической ограде, но сейчас она закрыта и на ней висит замок.
Мы проходим и окружной Английской аллеей, и в который раз восхищаемся монолитом каменного дивана Александра Первого, а заодно и всеми валунами и брусками гранита, также образовавшими вдоль аллеи своеобразные скамьи. Тонкие ветви кустов и лиственных деревьев создают удивительный снежный рисунок на серебристом небе.
Гуляем по парку так долго, что уже темнеет и поскольку парк в реставрации, то на обратном пути долго обходим строительство вместе с другими такими же посетителями по стрелочкам и табличкам,  уже  под руководством охраны парка, и наконец, спускаемся к чаше Нижнего пруда – и знакомый с детства пруд, на котором так часто катались на лодочках и водных велосипедах-катамаранах, в сумерках кажется древним реликтовым озером, и сизая дымка над ним, и золотые огни, двоящиеся и троящиеся в его сумрачной глубине, и сплетения ветвей вековых деревьев в небе – все это внушает восторг и душевный трепет, и превращает завершающие минуты путешествия по парку в захватывающее дух созерцание этого зрелища, исполненного величия и тайны.
Впрочем, чтобы чуть снизить поэтический градус заключительных строк, стоит напомнить, что древним озером Нижний пруд никогда не был – ведь запруды на речке Караста были сделаны при светлейшем князя Александре Меншикове всего-то в начале 18 века! Зато он был «Малым Увеселительным морем» при Петре Третьем и в нем разыгрывались почти настоящие морские баталии. Но призраков боевых корабликов Петра Федоровича мы не видим ни в тумане над водами пруда, ни в глубине отражения. Зато, не смотря на спускающийся ночной мрак, у нижнего водопада настоящей толпой, уже не только по берегу, но и по самой дороге ходит множество уток. Птицы настоятельно требуют у спешащих покинуть парк посетителей угощения, которое, брошенное в раскрытые клювы, мгновенно поглощается прожорливыми, бесцеремонными, но в то же время и удивительными  милыми, словно бы нарисованными чистыми и яркими красками все той же кистью японского или китайского художника, пернатыми созданиями.



Продолжение следует!