Португалец Вашку

        Вашку был грустен. Ну и немного зол. А еще Вашку устал. Потому что был не в ладах  с окружающим миром. Он прислонился лбом к окну автобуса, который вез его из Эворы (1) в Лиссабон. Мимо черной струйкой, как муравьи,  шли воспитанники эворской католической семинарии. И их изможденные  и унылые лица были лицом всего современного португальского духовенства. Только с годами эти лица станут еще и злыми. Вашку в тайне надеялся, что произойдет это все же не со всеми. В противном случае, где ж  ему при необходимости будет найти нормального священника?
 
    В родной  Эворе он оставил могилу матери, которая покинула его, когда маленькому Вашку было восемь лет. Отца он не знал – он погиб до его рождения.  С тех пор и до сегодняшнего дня жизнь привязала Вашку к крестной матери – сеньоре Бранке и ее дочери Гразиеле.  И как же Вашку ждал своего совершеннолетия, чтобы покинуть этот с виду благопристойный дом! Сеньора Бранка с дочерью каждое воскресенье ходили в церковь,  и отказать им в компании было непростительной наглостью в глазах его крестной матери. Однажды,  ему так не хотелось идти на заутреню, что он сказался сеньоре Бранке больным. И никогда с тех пор Вашку не позволял себе подобной дерзости! Еще долгое время  хозяйки его второго дома клеймили маленького лжеца позором. И даже если он говорил правду, по мнению сеньоры Бранки, Вашку должен был ползти в церковь, ведь Бог –  путь к исцелению.  Сами же мать с дочерью просто  выгуливали свои новые наряды, и Бог был не первый в списке мотиваций пойти ни свет, ни заря в набитую людьми церковь.

       Все было бы не так отвратительно в том доме, если бы ни некоторые щекотливые странности со стороны  его крестной матери и сестры. В целом ни поведение сеньоры Бранки не было слишком материнским, ни поведение Гразиелы не было слишком сестринским. Первая время от времени гладила его под столом по коленкам,  притворно щебеча , что уронила салфетку, а вторая задирала юбку, оголяя ноги якобы изнемогая от жары. Такие двусмысленности со стороны «крестной семьи» были еще унизительнее от того, что Вашку  был  так несуразен, что едва ли походил на объект чьей-то несдерживаемой страсти. Потому воспринимал эти похотливые поползновения как чистого вида издевку.

        Но сегодня Вашку освободился от «родственных уз» и уже был на полпути к новой жизни. Накануне этого судьбоносного дня он собрался с духом и поставил перед фактом сеньору Бранку и Гразиелу  , что Вашку покидает Эвору - он едет в Лиссабон, забирает свои кисти и краски, чтобы работать там уличным художником или писать картины на заказ. А может и то, и другое. В общем, Вашку уже взрослый и хочет жить свободной  жизнью в столице. Он и так слишком долго потакал их увещеваниям не оставлять женщин одних, ведь, по их словам,  кроме Вашку, мужчин в семье нет. Но Вашку был непреклонен, главным образом потому, что знал, что ни сеньора Бранка, ни Гразиела по-настоящему не нуждались в нем, как в опоре, а просто были уязвлены  проявлением  характера, выказывать который раньше он себе не позволял. А тетушки возьми да и привыкни к безмолвности названого сына и брата.

     Вашку вышел из автобуса, и легкие ему обжог уже беспощадно жаркий апрельский воздух.  К тому же он был из тех, кто под джемпер надевает рубашку, а под рубашку еще майку. Не потому что боялся замерзнуть, а потому что так приличнее. А потому мучился втройне.

     Лиссабон – город на семи холмах. Этот романтичный факт сейчас звучал в его голове злейшей усмешкой судьбы.  Он вздохнул  -  Вашку все раздражало. Жара, все эти бесконечные спуски и подъемы, которые в совокупности выматывали его до почти бессознательного состояния. Он поминутно дергал  слишком плотный воротничок рубашки и мысленно обещал себе в ближайшее же время снять квартиру в районе с более ровным ландшафтом и без толп снующих туда-сюда туристов. Например, в Авенидаш-Новаш (2).

    Туристы. Иногда они его тоже раздражали. Своей беззаботностью и глупым видом, каким обладают люди, оторванные от дома, чтобы уехать оттуда, где им все надоело туда, где все надоело кому-то другому. Вашку казалось, что никому из них не понять тягот бытия человека тонко чувствующего несовершенство современного мира. Что в их далеких странах все иначе. И чувства, и переживания, и даже сама жизнь. А иногда он смотрел на них с симпатией. И даже испытывал чувства сопричастности к одной беде -  ему думалось, что вот там,  в далеких странах разворачиваются те же трагедии, что и здесь, в Лиссабоне  -  Вашку не было чуждо внутреннее противоречие.

           Город утопал в ароматах кофе. Каждый уважающий себя португалец в день  непременно выпивает четыре-пять чашечек крепкого черного кофе – бика (3). Или на худой конец пингаду (4) . А не это глумление над божественным напитком настоящих ценителей – капучино. Все туземцы рыскали  в поисках этой подкрашенной кофе «молочной водицы». Вашку при виде очереди в «Старбакс» (5) за этим «кофейным пойлом» морщил нос. «Вот жалась  моя маленькая Португалия к самому краю Европы,  пряталась от всех этих вандалов, а все без толку.  И тут достали»,- ворчал про себя Вашку.
   
      Маленькая темная квартира располагалась на  четвертом этаже старого желтого многоквартирного дома. В полоске света, разрезавшей комнату, как лезвие,  между сомкнутых штор, летали пылинки.  Вашку раздернул тяжелую ткань, и на комнату беспощадно накинулось полуденное солнце.  От едкого света он зажмурился и чихнул. Испугавшись резкого звука, сидящий на стене таракан метнулся в сторону и выдал себя, подписав себе смертный приговор - Вашку прихлопнул его старой газетой, лежавшей на столе. И тут на него опустилась такая слабость, что он без сил повалился на  неуютную, чужую кровать. На самом деле, последний раз он чувствовал себя по-настоящему дома много лет назад, когда мама была еще жива, и они жили в маленьком домике в Сан-Себаштиан-да-Жьештейра (6). 

       Вашку страдал. Его мир бился в агонии. Он не мог даже назвать все это декадансом. Во времена декаданса разлагалась мораль. Что осталось его времени? Разлагающаяся плоть гнилого одноразового мира. Наполовину силиконового. Наполовину лишенного какой-либо мыслительной функции. И этот запах гниения щипал Вашку нос.

   Он уже было вошел в образ жертвы системы и в бессилии завалился на спину, спустив с кровати ногу, чтобы подчеркнуть апатию страдающего тела, как его внимание привлекло отражение в зеркале напротив. Худая, бесформенная  нога Вашку  в черном круглом башмаке походила на тараканью ножку. Он покачал ею, чтобы окончательно убедиться в роковом сходстве. И тут Вашку вспомнил про убитого им таракана, который теперь оказался ему братски подобен. И по впалой груди разлилась щелочь вины и сострадания.

          Жара спала, и Вашку решил, что нужно жить дальше. Как  может.  Он разложил вещи, осмотрел квартиру. Потом умылся, переоделся и  пошел в книжный магазин к старому знакомому мамы. Ему нужна была книга, чтобы почувствовать себя хоть немного, но дома.

     Сеньор Франсишку был очень удивлен неожиданному появлению в своем магазинчике  знакомого, но непонятно кому принадлежащего лица. Потому Вашку пришлось напомнить кто он и вкратце, чтобы избежать неудобных вопросов,  рассказать историю его прибытия в Лиссабон.  «Ну, малыш Вашкинью (7), выбирай книгу», - сказал сеньор Франсишку, обведя рукой пару квадратных метров книжной лавки, как будто за ним простирался Тадж-Махал. «Малыш Вашкинью», -  повторял про себя Вашку и не знал, что его раздражало больше -  что сеньор Франсишку не счел его возмужавшим и  вполне уже серьезным мужчиной или то, как ничтожное звучание его имени соответствовало действительности.

- Сеньор Франсишку, а где у вас русская литература?

- В самом конце, сразу за приставной лестницей.

     И Вашку направился к суровой, давящей своей основательностью литературе огромной северной страны на другом конце Европы. Ему сейчас было необходимо почувствовать себя частью не просто личной драмы, но великой, всеобъемлющей трагедии вне времени и пространства. И русская литература казалась самой подходящей. Он легко пересек тесное, заваленное разнообразными  томиками помещение   и вынырнул с увесистым экземпляром «Войны и мира».  Вашку пугал объем внушающего благоговейный трепет русского романа, но атмосфера книги сейчас совпадала с  его внутренним состоянием и, кроме того, Вашку воспринимал  тысячи страничек авторитетного литературного  труда  как вызов. Денег за книгу сеньор Франсишку не взял, как бы  Вашку ни уговаривал его, смущенный этой ожидаемой добродетелью -  «Это подарок на новоселье! Читай, Вашкинью, и заходи почаще».

           С книгой под мышкой  Вашку побрел по вечереющей Алфаме (8). Воздух был свежим и влажным, а голоса глухими и отдаленными.  Обшарпанные желтые, розовые  и белые дома старого квартала,  который помнил еще владычество мавров, уже устало посапывал, как старичок.  Вокруг гудели открытые кафе, звенели чашки, десятками поедались сливочные португальские  пирожные. На веревках, как столетия назад, сушилось белье. Бегали дети. Вдруг Вашку глубоко  вдохнул городской воздух. Он заполнил его легкие, поднялся к горлу, и вдруг его голова закружилась от переизбытка кислорода. Обретенная свобода усыпила его негодование, внутренние монологи  теперь звучали невнятно и несмело где-то в глубине. Тогда Вашку присел в первое же кафе. Осмотрелся вокруг – смеющиеся туристы вызвали у него полуулыбку, похожую на умиление. Ему впервые подумалось, что они сильнее него, ведь улыбаясь, эти так похожие на него туземцы, прятали маленькие бытовые проблемы и, возможно, большие личные трагедии. Что  туристы ехали за сотни километров, чтобы увидеть эти старые, уставшие улицы - его улицы. Что они здесь в какой-то мере и из-за него тоже. И Вашку уже не раздражала слабость приезжих к простенькому напитку «капучино»  и их внешняя беззаботность. Теперь он прощал все непонятные ему привычки и предпочтения не только туристам, но и соотечественникам, осознавая общность истоков всего человеческого.

      Вашку опять вздохнул,  еще раз медленно и немного ностальгически провел взглядом по миру, который в это мгновения навсегда изменился для него до неузнаваемости, сделал заказ - пока еще не капучино, а старую-добрую бику, но теперь уже не из протеста, а просто потому, что этот кофе приносил ему удовольствие. Открыл книгу и начал читать, простив себя за жестокую категоричность, и других за то, что боролись с тем же, с чем и Вашку только другими, непонятными ему способами. И только одна мысль все еще причиняла ему боль, хотя и принимал он ее теперь со смирением – что кто-то из тех, кто является его попутчиками на тот свет выберет тот же путь борьбы, что и Вашку – сопротивление разлагающимся ценностям, безнадежное, но упорное сохранение устоев морали и человечности, пусть даже молчаливое, однако обрекающего каждого на бессмысленную и бесконечную войну с собой и со всем миром. И будут другие, кто мутирует вслед за суррогатом времени -  одни по собственному желанию, другие,  изначально не имея иного выбора  по рождению.

      Вашку теперь был почти счастлив. Он понял, что  навсегда останется частью своего мира. И пока он жив, этот мир у него никто не отнимет.


1 - Evora (порт.), Эвора – город в Португалии в провинции Алентежу, расположен на невысоком холме, окруженном виноградниками и чудесным сельским пейзажем;
2 - Avenidas-Novas ( порт.) Авенидаш-Новаш – район в Лиссабоне;
3 - Bica ( порт.) , бика –  португальское название эспрессо;
4 - Pingado ( порт.), пингаду – эспрессо с каплей молока;
5 - Starbucks ( анг.), « Старбакс» –американская компания по продаже кофе и одноимённая сеть кофеен;
6 - Sao Sebastiao da Giesteira (порт.),  Сан-Себаштиан-да-Жьештейра – район в городе Эвора;
7 – Vascinho ( порт.), Вашкинью – уменьшительно-ласкательное от португальского мужского имени «Вашку»;
8 - Alfama (порт.), Алфама - старейший исторический район Лиссабона, расположенный на крутом склоне холма между замком Святого Георгия и  рекой Тежу.