Гены или Ангел-хранитель

Пролог.

Закатное солнце расцвечивало зимние тучи над Исдудом в причудливую смесь серо-синего и красно-золотого. Таково оно всегда в закатные часы над Средиземным морем. «Ям АТихон», как зовут его местные. Тома, сьер де Марль, лениво чертыхнулся. Весь день он провел в седле, доспехи тяготили его, как никогда. Но без них того и гляди попадешь под стрелу сарацина. Впрочем, от меткой стрелы не спасут и доспехи. Но в этом климате находиться на солнце в нем все равно, что заживо вариться в котле.

Волны как-то поспешно и хаотично, перегоняя одна другую, накатывались на песчаный пляж, с шипением откатывались потом назад, оставляя после себя мелкие раковины. А еще — огромных медуз. Как они оказались здесь в это время года — загадка для старожилов. Странно, здесь еще можно найти каких-то бедуинов, а может и потомков филистимлян.

Развалины арабской крепости маячили неподалеку, своими выщербленными камнями напоминая зубы чудища. Крепость почти занесло песком от зимних бурь: пустыня быстро прячет свою добычу. Уже почти ничего не напоминает, что здесь было гнездо пиратов. Место удобное — до самой Азы простирается пологий песчаный берег и только над Исдудом, как и над Аскалоном, высится холм. Отличное место для маяка и легендарное: именно тут Левиафан выплюнул на берег Иону. На вершине холма торчит какой-то кустарник, а под ним — крохотная уютная бухточка. Похожее место есть еще у Аскалона, но и там ничего, кроме развалин, не найти.
Тома лениво повернулся, поглядел на утлое суденышко: французы никудышные мореплаватели, но иной дороги домой, как через море, нет. Они прибыли морем, морем и вернутся. Сухопутный путь долог и опасен.

Крестовый поход, в который Тома ввязался и от которого так много ждал, принес ему сокровища, наложниц и чувство неутоленного честолюбия.

Между собой рыцари враждовали непрерывно. Вообще- то граф де Марль и не держал в голове святых мыслей и чаяний: ему нужны были только деньги и слава. Тома в Иерусалиме был и вернулся не с пустыми руками. С совсем не пустыми, что и говорить. И с памятью в сердце об одной черноокой красавице, которую он спас от смерти и позора. Но стоит ли говорить об этом, если она отказалась следовать за ним во Францию? Откупилась таким даром, перед которым он не устоял: волшебным кольцом царя.

Рыцарь встряхнулся и пошел к ждущему его с лошадьми оруженосцу. Желание искупаться в море ушло так же внезапно, как и появилось.

Тома де Марль отличился в осаде Никеи и Иерусалима, за храбрость и жестокость летописец назвал его « яростным волком» Что случилось с ним в тот день, когда среди грязи, крови, воплей и стонов появилась перед ним эта женщина, он и сам не понял. Солнце садилось, как и водится в этих краях, стремительно. Последние лучи его выхватили на склоне обрыва фигуру, закутанную в затканное золотом покрывало и женский силуэт загорелся расплавленным металлом. Откуда она появилась он толком не углядел: кажется, она скрывалась за какой-то усыпальницей. В долине Кедрона не мало мест, где можно слиться со скалой, спрятаться за валуном. Яркое солнце днем бросает черно-лиловые тени от любого предмета. А в закатных его лучах вообще можно остаться незамеченным.

Тома искал сокровища и нашел. Сокровище своей жизни, как думал потом не раз.

Над городом поднимался черный дым: крестоносцы не жалели никого, вырезали целые семьи не глядя, кто перед ними. Под удары меча шли и стар и млад. Эта красавица сумела уйти из города подземным ходом или еще каким-то образом: она сказала ему, что ушла молиться еще за день до того, как началась осада, но он ей не поверил. Она всегда казалась ему закрытой шкатулкой, тайной комнатой, таинственной волшебницей, способной превратить льва в котенка. Он и себя воображал таким львом, а на деле был просто волком, неумолимым хищником. А она не захотела сражаться со зверем, сидевшим в нем. Или поняла безошибочным чутьем женщины, что в щенка его не обратить. И откупилась кольцом. Кольцом царя.

В громадном и холодном замке будет он не раз с тоской вспоминать жаркое солнце Святой земли, и жаркие объятия странной девы. Кольцо он запрятал подальше: оно оказалось обманом. Написанные заклятия он прочитать не сумел, а давать пергамент кому-либо побоялся. Мастер сделал ему тайник почти под потолком библиотеки, куда он и запрятал подарок вместе с пергаментом. В бурной своей жизни, и ни менее бурной смерти, он как-то позабыл о Кольце. И сыну не успел рассказать, когда его настигла костлявая.

В своей жизни он сделал больше плохого, чем хорошего, враждуя со всеми. И умер - как собака, без покаяния и отпущения грехов. Мир таким волком его и запомнил, и никто не ведал, что и у Тома были минуты нежности и любви.

Она определенно была волшебницей, потому что только волшебнице дано укрощать дикого зверя до состояния кроткой овцы. Но таким он бывал только с ней.

Далия... Имя певучее и незнакомое. Может, так она назвалась только для него, но для него это имя звучало музыкой.
Она вошла в его шатер без протестов и слез. Так, словно иного и быть не должно было. Потом показала на его походную кровать и отрицательно покачала головой. Он подумал, что она отказывается спать с ним, и задохнулся от негодования. Ярость пробудила в нем зверя, и он уже ничего не соображал. А потом оказалось, что ей просто непривычно было спать на такой кровати. Но, взяв ее силой, он сам оказался в ее плену.

Те месяцы, что провели они вместе, никак не отразились на Далии. Она осталась все такой же отстраненной, непонятной. Он же бесился от сознания, что она внутренне так и не стала его рабыней. И, ее несогласие ехать с ним во Францию, воспринял с чувством тайного облегчения. И хотя поначалу он и слышать ничего об отказе не хотел, кричал, что она его наложница, его рабыня, его добыча, внутри у него уже зрела уверенность: он ее потерял, и так будет лучше для них обоих. Кольцо царя он принял, как дар, но не придал ему должного значения.

Она же, отдав святыню, посчитала себя не просто виновной: недостойной оставаться в родных краях. Она могла оставить это сокровище у себя, могла, наконец, спрятать его — но тогда оно навсегда было бы сокрыто от глаз людских. А она хотела другого: чтобы чудо-талисман начал приносить, наконец, мудрость и счастье ее народу. Пусть не сейчас, пусть через века. Она обладала даром предвидения и то, что увидела она в своих грезах, надоумило ее пойти таким путем. Окольным, длинным и протянувшимся на тысячи стадий и сотни лет.