Небо будет молчать

— Мама! — кричит маленький белобрысый мальчик, заливаясь слезами, стоя посреди пепелища, окруженный трупами и алой кровью. — Мама, где ты?..
Беспощадный выстрел откуда-то сверху заставил ребёнка замолчать навсегда, пулей вонзаясь в широкий грязный лоб, оставляя в нём небольшую красную точку. Тело юнца ещё пару мгновений качается из стороны в сторону, а после безвольным грузом падает на землю, что впитала в себя такой пьянящий и одновременно с этим тошнотворный аромат чужой крови. Небо заволокло огненно-рыжим цветом, а крики не стихают. Сколько людей уже погибло в этом осаждённом городе? Десятки, сотни? Неподалёку раздаётся устрашающий грохот разорвавшегося снаряда, и опора под ногами дрожит, как дети и их родители в почти что уничтоженных горящих домах. Многие жители уже смирились со своей судьбой и просто-напросто смиренно ждут Смерть, что явится в гости. И только она будет видеть животный страх, застывший в мутном взгляде своих послушных жертв.

Во время войны тебя может предать даже твой самый близкий друг, если для него от этого будет выгода: спасение, еда, боеприпасы или какая-либо другая возможность, что позволит отодвинуть смерть подальше, на более поздний срок. В осаждённом городе старались выжить все, но каждый делал это по-своему. Добро или зло, убийство или освобождение, твоя жизнь или чужая — выбор стоял за спиной и гадко хихикал, когда человек начинал двигаться в сторону того, что героем для окружающих никогда не сделает. Эгоизм, одержимость собственным «Я» и абсолютное отсутствие человечности. Смерть ради смерти. Либо я, либо никто. Небо над головой пленников иной раз доказывало их близость к дикости от отчаяния, но был ли кто-то, кто обладал сильным духом?

— Твою же мать, — выругался молодой мужчина, пытаясь стряхнуть со ствола найденного оружия ещё свежую кровь и частицы чьих-то мозгов, вынесенных любезно выстрелом прямо в голову: враги стреляли метко и было зачастую вовсе неясно, откуда идёт огонь. Недалеко послышались новые выстрелы и крики, и мимо кто-то пробежал, тяжело дыша. Холодный взгляд серых глаз даже не успел толком окинуть фигуру незнакомца, как в его спину уже врезались три пули подряд, проходя насквозь. Когда ещё тёплое тело падало, мужчина успел увидеть лишь повернутую в его сторону голову и остекленевший взгляд зелёных глаз. Наверное, он хотел его обвинить в том, что тот не спас. Выживший лишь тихо произнёс: — Это не моя вина.

Майлз давно поставил себе одну-единственную задачу: выжить. Любой ценой и любыми средствами, пусть даже это будут убийства. Он давно уже не считал себя человеком чистым, его моральные принципы пошатнулись, как и пошатнулся мир всех остальных людей, что были вокруг и кричали, боролись и задыхались потом в агонии со смертельным ранением. Дети, старики — это мясо. Женщины — предмет для доставки удовольствия, который можно крутить так, как захочешь этого ты, наплевав на женские слёзы в красивых глазах и на то, что это чья-то вдова, которая и без того раздавлена горем. Мужчины же играли роль либо воинов, что примут на себя удар и постараются защитить родной город, либо гнили где-то в подпольях, сотрясаясь от одного лишь напоминания о том, что смерть близко. Враг близко. Кажется, осада никогда не прекратится, пока не будут истреблены все жители, пока земля не станет голой и пропитанной чужими надеждами, не сумевшими воплотиться в реальность. Пока выстрел в сердце не лишит жизни последнего выжившего. Люди против людей.

Время близилось к ночи, а грохот взрывов не утихал. Майлз расположился среди руин бывшего дома и ждал момента, когда можно будет подойти ближе так, чтобы не заметили. Он хотел пробраться к окраине города, где находился пост вражеской охраны, что никого не щадила и расстреливала на месте, только лишь заметив. Надежды почти не было, но это «почти» и вселяло уверенность в светло-русого мужчину. Он потерял всё, что ему было дорого, и у него остался только он сам. Тучи упрямо надвигались, норовя подарить небу темные цвета.
— Смена караула! — крикнул какой-то вражеский солдат, жестами приказывая двум своим товарищам поменяться местами.
Ещё немного. Судорожно перезарядив оружие, Майлз прижался спиной к полуразрушенной стене и просто стал ждать конца, тяжело вздохнув. Если он и погонится за своей смертью, то хотя бы перед этим убьёт группу врагов, демонстрируя им то, что не все люди из осаждённого города собираются мириться со своей участью. Здесь остались сильные, здесь остались храбрые, здесь остались те, кто пойдёт до последнего.

— Эй! — воскликнул кто-то с поста. — Там кто-то есть! — Другие солдаты наставили ружья вперёд, приготовившись по команде выстрелить в нарушителя. — Стреляйте!
Это было близко, это было очень близко, подумал Майлз, когда осознал, что только что по ту сторону разрушенной стены, за которой он прятался уже больше получаса, кого-то убили — и убитый свалился с ног, прохрипев что-то. Патрульные же, как назло, двинулись к застреленному нарушителю, желая поискать у него что-то полезное из боеприпасов или вовсе еды с мелкой суммой, но денег. Если они подойдут к укрытию молодого мужчины, то его точно засекут, но смогут ли убить? Майлзу пришлось привстать и высунуться из-за стены, чтобы рассмотреть тех, кто к нему идёт, и посчитать количество. Их двое. Выдохнув, солдат крепче сжал своё единственное огнестрельное оружие, которое может стать его спасением от смерти. Хотя бы на несколько секунд.

— Да он совсем неинтересный, — выдал один из патрульных, роясь по карманам трупа. — Даже патронов нет нигде, а пистолет не заряжен. Он с этим-то на нас шёл? Каков идиот!
— Ты лучше ищи! — подал голос второй из охраны. — Может, что-то да есть.
Первый из патрульных выпрямился и осмотрелся, пнув для профилактики мертвого нарушителя.
— Не поверю, что он ради забавы побежал на пост, — задумчиво проговорил вражеский солдат, на чьей серой каске виднелись пятна крови. — Либо он был неуравновешенным, либо что-то могло у него просто из карманов выпасть.
— Надо проверить, — согласился второй, и Майлз понял, что люди приближаются к нему.
Сердце в груди заколотилось быстрее, а перед глазами начали плыть цветные круги, но мужчина лишь сжал в своих руках оружие, почувствовав в ладони острую боль от недавнего ранения.

На этот раз я вас пристрелю, чего бы мне это ни стоило. Вы слишком много жизней забрали, чтобы я просто так позволил вам остаться в живых. Подходите ближе, давайте же! Чёртовы падальщики.

Сомкнув губы, Майлз прикрыл глаза и стал отсчитывать секунды. Раз. Он слышит шаги первого патрульного, что идёт впереди. Два. Второй ещё некоторое время покрутился возле трупа и последовал следом за напарником. Три. Спина молодого мужчины вспотела, а в ушах зашумела кровь. Четыре. Два вражеских солдата уже близко, так что можно начинать опасаться за свою жизнь, но слишком далеко, чтобы начать беспорядочную пальбу наугад, ведь Майлз стрелком был на любителя, никак не профессионального уровня. Раньше он был просто продавцом в цветочном магазине, но эта война ожесточила всё, что могла. Теперь даже в руках некогда всегда улыбающегося мальчугана можно было увидеть дедушкину винтовку, которую мальчик будет держать уверенно, глядя на врагов с отвращением. Пять!

Когда голова первого патрульного показалась спустя несколько секунд, Майлз выстрелил, почувствовав новый прилив боли в раненной когда-то руке, но, стиснув зубы, сдержался от вскрика. Первый враг пал, даже не успев вытащить своё оружие, но был и второй, который сейчас что-то крикнул и подбежал к убитому товарищу.
— Ах ты сукин сын! — воскликнул он, завидев Майлза, и прицелился тому в голову, чтобы за короткий промежуток времени застрелить, но тактика абсолютно всех вражеских солдат была однообразна, потому и глупа: они стреляли всегда в голову, чтобы убить моментально, но не у всех мишеней плохая реакция. Пленник осаждённого города успел увернуться так, что пуля рассекла лишь кожу на его плече, и два раза нажал на курок, выпуская из дула два билета к Смерти. Второй патрульный потерял равновесие не сразу, сначала пошатнувшись, потом свалившись на колени, захлебываясь кровью, ведь пуля попала прямо в горло.
— Подавись свинцом, мразь, — наблюдая за мучениями врага, изо рта которого текла кровь, а возле уголков губ пузырилась она же, процедил Майлз, не желая тратить патроны и оставляя патрульного умирать медленно, хотя с такой раной он покинет этот мир очень скоро.
Молодой мужчина, скривившись, когда в новую рану на плече ударило болью, выпрямился и стал воровато озираться по сторонам. Это было его ошибкой — преждевременное выныривание из более-менее надёжного укрытия.

— Нарушитель! — закричал появившийся словно из ниоткуда третий патрульный, который решил проведать двух своих напарников. — Охрана, готовьте ружья! — продолжил он громко кричать, ринувшись обратно к посту. Вдалеке зашевелились фигуры людей, а где-то на другом конце города вновь что-то взорвалось, поднимая в небо столб огня и солнечные брызги крови.
Майлз оцепенел, понимая свою самую огромную ошибку, но сейчас нельзя было медлить. Сначала — пристрелить третьего солдата, который бежал не очень быстро, потому что весьма громкий крик забирал его дыхание. Молодой мужчина сорвался с места и, нацелившись на спину патрульного, сделал первый выстрел, но промахнулся, после этого смачно выругавшись на бегу. Ветер бил по разгоряченным щекам, а высокая трава мешала сконцентрироваться. Он не успел.

Через несколько секунд показалась толпа из шести вооруженных солдат, которые появились на горизонте сразу же, когда исчезла так и не задетая спина третьего нежданного патрульного. Майлз взвыл и развернулся, задыхаясь собственным бессилием против такой мини-армии, и побежал обратно к укрытию, но вражеская пуля попала по правой ноге и прошла через неё, вынуждая мужчину с криком свалиться на землю, покрытую всё той же проклятой высокой травой. Нет, он не умрёт вот так. Никогда, ни за что.

— Я заберу всех вас с собой, ублюдки, — стал говорить он, кое-как поднимаясь с земли и, серьёзно прихрамывая на простреленную ногу, двигаясь к укрытию.
— Стреляйте! — кричали за спиной, а солдат всё так же упрямо двигался, пока не понял, что опять ошибается. Ему нужно выбраться за пределы, он не может вот так просто сбежать. — Стреляйте в него!

Вы думаете, что так просто всё закончите со мной? Как бы не так. Я заставлю вас поплатиться за всё, что вы сделали с моей родиной. Вы будете страдать так же, как страдали дети и их родители при бомбёжке! Вы умрёте следом за ними!

Шесть вражеских солдат остановились и нацелили своё оружие на одного-единственного человека, чья раненная нога кровоточила, серая футболка была вся в крови и поту, а тёмно-зелёная жилетка с множеством вывернутых карманов валялась где-то неподалеку. В руке, что была когда-то проедена наглой пулей, покоилась граната. Это — ответ на любую угрозу. Это — настоящая угроза.
— Ты! — грубоватым хриплым голосом начал один из солдатов, указывая дулом ружья на снаряд в руке. — Ты думаешь, это тебя спасёт?
— Если вы застрелите меня, то вместе со мной взлетите на воздух в мир иной, — задыхаясь, отозвался Майлз, чувствуя, как боль в ноге проходится по всему телу, укалывая. — Стреляйте! Вы сдохните со мной на пару — не в этом ли счастье?!
Он засмеялся так, как будто плакал.
— Подставляешь сам себя? — не решаясь давать команду на стрельбу, снова спросил якобы командир среди толпы солдат с охранного поста на окраине города. — Ты хотя бы знаешь, каков радиус взрыва будет, смельчак?
— Прекрасно знаю, — выдохнул молодой мужчина, — и я подставил себя давно.
Когда погибли его жена и маленькая дочка. Когда он посчитал, что не сможет их спасти из горящего дома, что разваливался неумолимо быстро. Когда он подумал, что слишком слаб. Когда он стал в себе сомневаться. Когда поддался искушению остаться в живых, слыша за взмокшей спиной тот самый гадкий смех.

Сделав рывок, Майлз побежал прямо на отряд вооруженных патрульных с одной лишь гранатой в руке, с которой он ещё не снял чеку. Небо над головой было тёмным, где-то взрывали дома и людей вместе с ними, кто-то кричал, и под эти крики мужчина бежал навстречу собственной кончине.
— Ну же, что вы столбами стоите?! — заорал командир, видя, что подчинённые прицеливаются, но не стреляют. Они тоже боятся умереть, как боялись и те, кто уже погиб. — Стреляйте уже!!!
Майлз был очень близко и всё с той же гранатой в руке. Пара метров — и он уже столкнулся лицом к лицу со своими врагами, глаза которых отражают лишь недоумение и страх. Ружьё в руках не выстреливает, а сами ноги солдат дрожат. Каково это — умереть в эпицентре взрыва? Каково это — разорваться на части в прямом смысле, после чего никто тебя и никогда не распознает? Щелчок прямо над ухом, и мужская фигура пробегает мимо, оставляя после себя гранату без кольца. Кто-то бросит ружьё и попытается сбежать от смерти, кто-то просто закричит и поймёт, что страх, сковавший тело, слишком силён. А кто-то будет упрямо бежать к пустому охранному посту, оставив позади толпу врагов, под ногами которых взорвалась граната.

Новый взрыв за спиной, и Майлза волной кидает куда-то в сторону так, что он ударяется со всей силой о что-то каменное и холодное, оставляя после себя пятно крови, замешанное с мелкими камешками. Молодой мужчина успел спрятаться за небольшой стеной прямо возле вражеского поста, но взрыв был слишком сильным. Теперь в животе повстанца множество осколков, а левой руки нет вовсе. Обрубок серьёзно кровоточит, но Майлз не теряется и, истошно крича от боли, не имея возможности подавить этот крик, пытается перевязать рану оторванной от футболки грязно-серой материей. Когда не удаётся совершить это действие, и по телу проходится болезненный разряд, солдат издаёт странный звук, похожий на вой, и отбрасывает ненужный уже кусок ткани, собираясь всерьёз доползти за пределы осаждённого города через пустой пост, патрульные которого были разорваны взрывом гранаты.

Никто не придёт, никто не спасёт. Взрывы происходят постоянно — никто не отреагирует на новый.

Майлз ползёт по голой земле, волоча за собой простреленную ногу, кровь из которой уже перестала идти, из-за чего конечность почти не ощущается, и каждый раз задевая плечом острые камни, каждый раз вскрикивая от боли и всхлипывая. У Майлза нет одной руки, но он продолжает свой путь, стискивая зубами свою же футболку, заглушая собственные крики. Каждое движение даётся с трудом, ведь, волоча тело животом по голой земле, он делает себе лишь хуже, ибо осколочные ранения от взрыва пронзают живот и только глубже проходят в кожу, заставляя задыхаться от подступающих рыданий и желания заорать «помогите». Нет, Майлз, никто не спасёт тебя.

Мужчина оставляет после себя кровавую дорожку как доказательство человеческой упрямости. Он бледный, с заплаканными глазами и с окровавленными губами. Перед его лицом проносятся лики любимой некогда жены и миленькой маленькой дочери. Боль размывает их лица, голова кружится, и повстанец падает лицом на землю, снова завывая, продолжая единственной рукой цепляться за выступающие из почвы камни и тем самым продвигая своё ослабшее тело вперёд, пока, наконец, не преодолевает границу. Он на свободе, он за пределами.

Когда Майлз проползает ещё полметра, то тут же обессиленно ложится на землю и с трудом переворачивается на спину, являя тёмному небу свой распоротый живот и бледное лицо с налипшими на него светлыми прядями волос. Где-то в осаждённом городе продолжают взрывать дома и расстреливать людей. Где-то в осаждённом городе продолжают гореть невинные жители и кричать так, что слышит небо. Но оно молчит, как молчал Майлз, наблюдая оцепенело за тем, как заживо горела его семья, путь к которой был преграждён огромной горящей балкой. Он был тогда слабым и неуверенным в своей силе, но сейчас он лежит на грязной земле, оставив на ней кровавые пятна, словно свои метки, и улыбается грозному молчаливому небу, что готово вот-вот разразиться ливнем.

Взгляд серых глаз уже почти мёртвый, а улыбка так и не сходит с пересохших, потрескавшихся губ, украшенных свежей кровью, вытекающей изо рта как доказательство того, что Майлз ещё жив. Он чувствует боль по всему телу, он чувствует, что она его разрывает беспощадно, как разрывает свою добычу хищная птица с огромными когтями и пустым взглядом, и он доволен этим. Если ты чувствуешь боль — значит, ты ещё жив. Этот мир пока принадлежит тебе, и Смерть не посмеет тебя забрать. Она не забирает с собой пленных. Она забирает виновных.

Майлз закрывает глаза, продолжая улыбаться, и пытается вновь возобновить свой путь, но по телу снова проходится боль, как будто лежишь на полу с отовсюду торчащими гвоздями, что вонзаются в тебя, причиняя муки каждый раз, как хочешь сдвинуться с места. Щеки повстанца коснулось что-то холодное, вынуждая его открыть глаза вновь, усталым взглядом обводя такое же непроглядное в своей тьме небо. Одна капля, две три — и начинается ливень, бьющий молодого мужчину по плечам, лицу, серьёзно раненному животу, будто бы загоняя осколки только глубже. Небо в этот раз не стало молчать, снизойдя на пожары всем своим существом в виде прохладной дождевой воды. Город дымится, а Майлз всё так же лежит на спине чуть дальше вражеского поста. За пределами.

Всё же он со стоном вновь переворачивается на живот и начинает ползти вновь, не собираясь оставаться на растерзание. Он не помрёт ни за что, он не станет пленником своей боли, которая хватает и не желает отпускать. Он сильнее этого, он гораздо сильнее! Кашляя и отплёвывая кровь, таща за собой, как груз, ставшее каким-то чужим и слабым тело, Майлз не прекращает своего пути, хватаясь единственной рукой за траву, вырывая её с корнями, лишь бы как-то проползти вперёд. У него уже нет сил, он это прекрасно знает, но не будет уступать.
— Я не погибну, — хрипел он, вскрикнув, когда задел обрубком оторванной руки небольшой камень. — Я... я буду свободен, уже скоро!..
Но тело перестало слушаться и лишилось сил. Единственное, что осталось в Майлзе по-настоящему живым, — это его сознание, затемнённое лишь болью. Единственное, что он может сделать в свои последние минуты, — это снова повернуться дружелюбно к небу лицом.

Как несправедливо, мир, ты поступил со мной.

Дождь лишь усиливается, размывая пятна крови, что теперь вместе с водой стекают куда-то блёклыми красными ручейками. Майлз лежит и не двигается, смотря в небо, которое больно бьёт крупными каплями по бледному лицу, заставляя закрывать глаза.

Не хочешь, чтобы я смотрел на этот кошмар?

Небо молча продолжает хлестать молодого мужчину по щекам дождём, смывая с когда-то сильного тела и грязного лица кровь, будто бы извиняясь за всё, что сотворило с ним. Запах дыма и крови — запах жизни, что сейчас проносится перед глазами. Майлз снова открывает глаза и уже не закрывает их, а ливень продолжается, спасая землю от засухи и освобождая мертвецов от их пятен крови, превращая их в простые разводы на холсте от кисти неумелого художника.

Тело Майлза всё в том же положении лежит на мокрой земле. Мёртвый взгляд устремлён в небо, а глаза заполнены водой, стекающей после из уголков глаз подобно слезам. И никто не будет знать, плакал ли повстанец за несколько мгновений до своей смерти или же просто хотел насладиться тёмным небом, которое обиженно било водой в серые глаза. Оно просто не хотело, чтобы Майлз увидел тёмный силуэт, который забирает виновных и оставляет пленных.

К середине ночи Майлз перестал чувствовать боль.