Параллельные миры

Часто по дороге в институт, я думал: как странно, я живу словно в разных мирах, и эти миры редко пересекаются. Есть мир, где живём мы с мамой, родственники, знакомые мамины. Есть другой мир, мир института, где я совсем иной. Есть третий мир - мир друзей из коммунарского клуба «Контакт». И еще есть четвертый мир, где есть я и мой друг Миша. А кроме этого и пятый - со Светой. И ещё недавно появился шестой мир – мир литературного клуба «Исток». На Новый год я решил совместить почти все эти миры вместе, что чуть не привело к своеобразной психологической аннигиляции, как будто все, кто существовал в этих мирах, созданы из каких-то разного типа веществ.

Первой идеи соединить несоединимое испугалась моя мама. У нас был договор, ребята из клуба помогли нам с переездом на новую квартиру, а мама обещала разрешить коммунарам собраться у нас дома на новый год. Ближе к празднику мама сказала, что сама ни за что не останется с нами, а уйдет встречать Новый год к подруге. Из второго мира, из мира института все уезжали на праздники домой в деревню. С моего курса пришел только бывший одноклассник Миша, он же мой друг из четвертого мира. Света из пятого мира свалилась с температурой. А из шестого мира я никого пригласить не решился, впрочем, всё тот же вездесущий Миша представлял, в какой-то мере и шестой мир, поскольку ходил в тот же литературный клуб.

И вот что получилось: Миша не танцевал, он просто сидел в уголке на кухне и иногда улыбался. Если  с ним пытались завести веселый разговор, он хмыкал, кряхтел, на любые предложения говорил «нет». Думаю, что он не ушёл сразу, только потому, что я его друг. Пить он почти не пил, когда пели песни под гитару, он глядел на нас, как на глубоко больных людей. В свою очередь несколько ребят подходили к о мне и тревожно спрашивали: «С твоим другом всё в порядке? Он не того, не куку?» Я успокаивал, мол, нет, но как-то понимающе улыбался, мол, да, вот у меня такой друг, но у каждого свои странности.

При этом, когда мы оставались с Мишей в относительной приватности, Миша говорил со мной как с человеком, который делает какую-то жуткую глупость: «Это твои коммунары?» И теперь я улыбался Мише, так же заговорщески, как и своим друзьям по клубу, мол, ничего, ничего, это они сейчас такие, а, вообще, вполне нормальные люди. При этом я чувствовал вину перед Мишей, и, одновременно, пред ребятами. Миша не совмещался  с ними, а они с ним.

Впрочем, Миша не совмещался почти ни с кем, ни в институте, ни в литературном клубе, он всегда был чужой, словно возвышался над всем происходящим, как высокое дерево или скала, он колол глаза, мешал гармоничной картинке, его хотелось укоротить, подстричь, женить и сделать частью общества, но все эти затеи были обречены на провал, Миша как инертный газ не хотел вступать во взаимодействие ни с кем. С ним могли общаться несколько человек, а я мне всё больше приходилось прикладывать усилия, чтобы быть с ним «на одной волне». Миша критиковал любую мою идею, любое мнение о книге, фильме, музыке. В школе это восхищало, я стремился понравиться ему, завоевать его уважение, он был недосягаемой высотой, приятно было хоть чуть-чуть приблизиться к его уму, но вот быть, как Миша в отношениях с другими людьми я не хотел. Другие люди требовали компромисса, умения сопереживать, умения встать на место другого, Миша не понимал, зачем это нужно делать.

А вот представьте, вы знаете, что ребята-коммунары мои хорошие друзья, я редко потом в жизни встречал таких друзей и таких честных, душевных людей. И Миша, тоже честный, умный, воспитанный, но совершенно с иным подходом к миру, к миру как к месту страдания, боли, в котором вся радость только в интеллектуальных размышлениях и острой критике любого явления. Как Миша мог вообще что-то писать? Я, самоед и самокопатель, мог оставить одно стихотворение из десяти. А Миша, наверное, из тысячи стихотворений оставлял две-три буквы.

Так что Новый год оказался с какой-то горечью, и этой горечью была вот эта неудачная попытка соединить несколько миров вместе.

Ребята помогли мне прибраться первого января. Девушки наши не пили совсем, их опьяняли собственная молодость и красота. Крепки ребята вроде Ромки и Сергея Д., прошедшие армию, умели легко держать себя в руках после любых доз, а нам, большинству мальчишек – вчерашним школьникам – хватало и капли, чтобы почувствовать себя героями. Так что мы были в первый день нового года бодры, веселы и вполне трудоспособны. Ну, так, немного устали.

Потом все разошлись по домам поздравлять родных и близких. Забежала мама, удивилась чистоте и порядку, и снова умчалась куда-то. Миша досидел до конца праздника, до глубокого утра, как будто отбыл какую-то обязанность, а потом вежливо попрощался и ушел домой. Мне было стыдно, но я вздохнул с облегчением. Было обидно, что друзья не подружились между собой. Непонятно! Как это вообще возможно?

Потом пришла Света с высокой температурой. В холодильнике оставалось много еды и алкоголя, который принесли гости, но почти не тронули. Света принялась лечиться моими запасами и мной. И мне стало легче. И я забыл почти обо всём. Но решил: никогда-никогда не пытаться соединить несоединимое.

Увы! Сейчас я словно тоже живу в разных мирах: есть мир работы, ГАГУ, есть мир второй работы – колледж культуры, есть третий мир – мир дома, жены, детей, друзей жены, есть мир друзей из танцевального коллектива «Ангелы», мир друзей из другого танцевального коллектива «Ва-банк», есть мир родственников мамы, есть мир папы, есть мир сестры, есть мир литературных друзей. Всё это трудно соединима, к каждому из миров приходится приспосабливаться, и быть немного другим, не совсем самим собой. И даже миры ВКонтакте и Фейсбука, хотя и пресекаются на некоторых людях, но всё же такие разные. И я живу во всех этих мирах одновременно. Но я-то один! Как же это всё странно!

Сергей Решетнев ©