Экстрим

    Майские ночи в Крыму с каждым днем становились короче и, хотя солнце еще не явило свой диск над вершинами, оно уже зацепилось за горы лучами, и уверенно поднималось вверх, неотвратимо приближая грядущий рассвет.

    Отвесная стена Качи-Кальона в предрассветное время выглядела особенно мрачно, зияя чернотой открытой раны, оставленной в светлом теле скалы потревожившим Крымские горы землетрясением. Оставила след катастрофа и на въевшемся в недра скалы монастыре. Часть пещерных келий сползла вниз по склону, навечно застыв у подножия каменным хаосом. Образовавшееся на их месте пустое пространство прикрыл, будто бы козырьком, уцелевший пласт известняка, самый верхний в слоистой структуре обнаженного скальника. Высота его над долиной составляла метров тридцать, и отсюда открывался потрясающий вид на дремлющие по соседству столовые горы и густо покрытую зеленью Алимову балку, глубоко врезавшуюся в склон напротив. В пять тридцать яркой чертой сверкнул над горами краешек диска, а с козырька, хрипло бросив две фразы в пространство, упал человек…

                *      *      *
 
    …Трехлетняя Танюшка сидела на кровати в ситцевой распашонке и послушно держала подмышкой градусник. Вид у ребенка, несмотря на утро, был не по-детски усталым, и это пугало его больше, чем все остальное. Песок в глазах – подарок бессонной ночи – он даже не замечал: настолько мелким это казалось по сравнению со сплетенными в тревожный клубок с разных сторон налетевшими обстоятельствами. Умоляющий взгляд оторвался от ставшего центром Вселенной термометра и поднялся к настенным часам: вот-вот должен был явиться Олег. Невольно вырвавшийся вздох больше напоминал стон загнанного в угол человека: сейчас нужно будет делать выбор – взять давно готовый к походу рюкзак и уйти… Или – остаться.

    Поход на байдарке, по новой, никем еще не исследованной реке, был задуман давно. Долгими вечерами обсуждался маршрут, уточнялись сроки, а в отдельный угол квартиры стаскивалась собранная по друзьям, амуниция. От всего этого волнительно пахло риском и настоящим мужским приключением.

    Не первым совместным их путешествием было грядущее предприятие, но, безусловно – особенным. И делали его таковым место и время намеченной авантюры. Первое – время. Март – самый капризный в пестрой компании месяцев – людей с интеллектом заставляет трижды подумать, стоит ли предаваться забавам на воздухе, да еще вдалеке от уютной квартиры. Второе – место, выбранное для сплава. Берестовая – красивое название для реки. И выглядела она подходяще… На карте. Тонкая синяя жилка чертила свой путь вдалеке от жилья, предпочитая зеленые пятна лесов и открытые всем ветрам просторы полей. Свобода… И – никого. Добавить бешеное течение, ввиду только-только прошедшего ледохода, соответствующую температуру воды и полное неведение о территории – получится то, чего так хотелось: автономное плавание с неизвестным концом.
 
    Но не в том было дело, а в обязательствах, которыми Он был связан сейчас, как спутанная веревками лошадь. Плохо, когда за тебя договариваются… А Олег уже договорился с Пыжиком, и тот на полдня отпросился с работы, чтобы везти их к истоку реки. Да и вся затея теряла смысл без его участия, поскольку байдарка была двухместной. Значит – придется все отменять. В последнюю минуту. Отменять…

 - Смотрел температуру? – Он вздрогнул от неожиданности, когда в комнату вошла Она. Бессонная ночь тоже прошлась по ее лицу уродливой лапой.
Он отрицательно мотнул головой, потому что сейчас малодушно боялся термометра, как вообще боялся всего, что было связано с болезнью детей. Она посмотрела на градусник, и по ее сосредоточенному взгляду Он понял, что чуда не будет.
 - Где же врач?... – перевела Она взгляд на часы, и в эту минуту хрипло взвизгнул звонок. С надеждой Он открыл дверь… И тихо возненавидел улыбающегося с порога Олега.

 - Ну что? Готов? Пыжик уже у подъезда, - Олег прошел в комнату и изменился в лице, быстро сообразив, что случилось.
 - Врача вызывали? – остановил он его сбивчивые оправдания.
 - Ждем… - Он виновато топтался, никак не находя себе места.
 - Так, может, ничего серьезного? – это уже назначалось ей.
Она встрепенулась, думая до этого о чем-то своем, и по лицу ее стало понятно, что вся их затея ей сейчас глубоко до лампочки. Еще раз посмотрела на часы, потом поднялась и подошла к нему.
 - Ты… езжай. Чем тут поможешь? – взгляд ее говорил обратное. И Он это понял.

    И ушел, поцеловав ее на прощанье, как никогда понимая, что поступает неправильно.

                *      *      *

    Утро, под стать настроению, выдалось пасмурным, но Он не замечал этого, так же, как не замечал мелкой водяной пыли, попадающей на лицо сквозь открытую форточку передней двери автомобиля. Он был один на заднем сидении, смотрел невидящим взглядом в окно и пытался ни о чем не думать. Пыжик, испытывавший патологическую потребность казаться остроумным, поначалу оборачивался поминутно назад, требуя оваций за очередной бородатый анекдот, но затем, увидев, какой вымученной выходит улыбка у его пассажира, обиженно замолчал и включил приемник. Впервые за последние сутки Он испытал подобие облегчения и был благодарен Пыжику за подаренную возможность не притворяться.

 - Вон она, ваша речка. Любуйтесь, - буркнул водитель, проезжая по мосту через широко разлившееся озеро, плотно окруженное по краям сухим тростником. Впервые за время дороги его взгляд стал осознанным, и Он понял, что совершенно не так представлял себе речку. Да и собственно речки-то – не было…

    Перевалило за полдень, когда они собрали байдарку и загрузили вещами центральный отсек. О времени можно было судить только по стрелкам на циферблате, поскольку тучи, еще плотнее обложившие небо, делали окружающее похожим на сумерки.

 - Ничего, сейчас отчалим, найдем проход в камыше и… - Олег был полон энергии и никак не мог устоять на месте. Он то и дело тер коченеющие от сырости руки, хлопотал вокруг лодки и бесконечно подтягивал узлы как струны звеневших, веревок.

    Отчалив от берега, байдарка норовисто качнулась из стороны в сторону и под ритмичное шлепанье весел уверенно направилась к закупорившей русло стене тростника. Ни лодки, ни человечка в округе, только изредка доносится сзади шум несущегося по мосту авто.

    Заросли встретили их злорадным шепотом пересохшей листвы, и не спешили впускать в свой мир незнакомцев. Второй раз утюжили они лодкой пространство перед угрюмой стеной камыша, и энтузиазм Олега стал остывать от неутешительных результатов. Мощное течение все чаще загоняло байдарку в густую растительность, а ничего, похожего на проход, в перспективе не намечалось. Ледяная на ощупь вода со змеиным шипением распадалась в зарослях на мелкие струи и с бешеной скоростью устремлялась в неизвестность.

 - Все! Хватит рыскать, пора пробиваться, - не выдержал бесполезных скитаний сидевший сзади Олег, и решительно стал отгребать от стены камыша. Отойдя от плавней метров на десять, они, с остервенением работая веслами, вломились в них, используя нос в роли тарана. Лопасти еще рубили какое-то время высокие стебли, отбивая у зарослей драгоценные метры.
 
    Течение выступало союзником, но лодку так плотно затерли болотные джунгли, что толку от этого было не много. Ожесточенная гребля на время избавила его от тягостных мыслей, но сейчас, сидя в байдарке, затертой, как ледокол во льдах, Он все тем же безразличным взглядом следил за змейками струй, огибающими лодку справа и слева, и отрешенно думал: «Глупо как у нас получается. И нелепо…» Тело постепенно начинало остывать.

 - Будем подтягиваться за стебли, - возобновил деятельность Олег, едва отдышавшись. Какой-то эффект это дало. Скорее – психологический (лучше, чем сидеть без дела). Существенно продвинуться вперед таким способом – нечего было и думать.
 - Бросай… Покурим, - понял бесполезность дальнейших движений Олег и достал подмокшую пачку.
 - Будешь?.. – предложил он ему.
Он взял сигарету, чувствуя, как холод все глубже забирается под штормовку. Курили молча, слушая шум камыша и шипение недовольной задержкой воды.
 
    В другое время ему, наверно, понравилась бы такая пауза, несмотря на все больше досаждающий холод. В ней ощущалось течение жизни. Но сейчас… Со дна опять поднимались зловонием тревожные мысли.

 - Врешь, не возьмешь… - искрой полетел в камыш тлеющий окурок, а сзади послышался всплеск от упавшего в воду тела. «Этого еще не хватало…» - обернулся Он в недоумении и увидел Олега в подкатанных выше коленей штанах, стоящим сзади байдарки.
 - Толкать будем, сударь. Глубина подходящая, - объявил он стремительно синеющими губами, искривленными в злой пародии на улыбку.

    Казалось, все тело сковало судорогой, когда пришла его очередь прыгать из лодки. Неведомый доселе холод обжег ноги, дыхание сперло, и опять внутри наступило спасительное безмыслие. Снова оказавшись в лодке, Он попробовал растирать красные, будто не его, ноги, и с удивлением обнаружил, как неохотно слушают хозяина руки. Мизинцы, помимо воли, отошли в стороны, а ладони стали похожими на куриные лапы. Он подумал, что вряд ли сможет справиться с веслом, если, конечно, до этого дойдет дело. «Так тебе и надо…» - сказал кто-то внутри. На лицо попали первые капли начинающегося дождя.
 
    Олег тоже уловил перемену в погоде и впервые за последнее время поднял взгляд к небу. В узком, но уже довольно длинном проходе, образованном их стараниями, отчетливо видна была свинцового оттенка туча, брюхатой жабой наползавшая на озеро. Олег повернулся к нему, и они встретились взглядами. В глазах товарища впервые мелькнул испуг. Капли, до сих пор стучавшие по капюшону с деликатностью заблудившегося прохожего, все настырнее ломились внутрь с наглостью непрошеного гостя. Промежутки между ними, стремительно редевшие с каждой минутой, заполнились крупными хлопьями мокрого снега…

                *      *      *

    Врач вслушивалась в дыхание Тани подозрительно долго. Женщина средних лет с остановившимся взглядом водила кругляшком стетоскопа по груди и спине ребенка, создавая невольно такую невыносимую обстановку, что Она почувствовала приближение обморока.
 
    Больниц Она боялась панически. С детства. И по одному виду, как врач задумчиво сматывает резиновые трубки прибора, поняла, что случилось то, чего Она боялась больше всего.

 - Девочку придется госпитализировать. Срочно, - подтвердила врач приговор, печальными глазами глядя на Таню.
 - Что с ней? – Она изо всех сил старалась не разреветься, но уже почувствовала выступившие в глазах слезы.
 - Не могу сказать определенно, но ребенку требуется постоянное наблюдение. Очень похоже на воспаление легких. Собирайтесь, - с сочувствием коснулась женщина ее руки.

    В спешке Она собирала вещи, дав волю слезам и обиде, понимая, что потом такой возможности может и не представиться.

    В больницу их привезли на «Скорой» и поместили в шестиместную палату с недавно освободившейся койкой. Молодой мужчина в халате врача бегло осмотрел Таню, больше внимания обращая на записи в медицинской карте. Явно страдая от недостатка авторитета, он с преувеличенной важностью солидно «угукал», и это ее насторожило. Впрочем, Она ко всему относилась сейчас с подозрением. На вопросы доктор отвечал, как учили: «Не беспокойтесь. Будем наблюдать…» - но так и не сказал ничего определенного, а только ломающимся баском диктовал сестре названия на латыни.
 
    После капельницы кололи антибиотики, отчего измученный жаром ребенок обиженно плакал, успокаиваясь только у нее на руках.
 - Почему не падает температура? – заглядывала Она в глаза медсестре, приготовившей шприц для очередного укола.
 - Потерпите. Антибиотик должен накопиться в организме, тогда и придет облегчение.

    Она обкладывала девочку льдом, протирала лимфоузлы уксусом и поминутно меняла компресс на горячей, как печь, детской головке. Температура по-прежнему оставалась слишком высокой, неохотно отползая до сорока только после приема жаропонижающего.
 
    Вконец измотавшись, Она не заметила, как зажгли ночники, и в палату, сквозь окна, тяжелым взглядом уставилась ночь. Самая кошмарная в ее жизни…

                *      *      *

    Они едва одолели половину пути, пытаясь вырваться из недавно прорубленного коридора, когда погода перестала играть с ними в прятки, и вода закипела вокруг густыми мурашками затяжного дождя. По-прежнему сыпавших сверху хлопьев это не отменило.
 
 - Ничего, нам только из этого проклятого прохода выбраться, а там будет легче, - ему показалось, что Олег сам не особенно верит своим словам, но Он цепко держался руками за стебли, пока тот, ощерившись синими губами, растирал уже не краснеющие от холода ступни и поспешно совал их в вязаные носки.

    Перчатки, предохраняя от порезов, ничуть не спасали от холода, и Он понял теперь, что означает, когда говорят: «Болят кости». Именно кости пальцев рук больше всего досаждали ноющей болью, отчего в голове часто темнело, и волнами подкатывала тошнота. Он перевел взгляд на свои ноги, тоже одетые в шерстяные носки. Обуваться стало бесполезным занятием, так как сейчас Олег ухватится за камыш, а ему придется толкать байдарку. Течение стало теперь заклятым врагом.

 - Э-э!.. Полегче! В такой воде кувыркнемся – и к берегу грести будет поздно. Переохлаждение обеспечено, - шумно возмущался Олег, судорожно вцепившись в борта байдарки: это Он с грохотом выронил весло из негнущихся пальцев и чуть не перевернул узкое судно, когда им удалось, наконец, вытолкать лодку из коридора. Что являет собой переохлаждение, Он представлял плохо, считая это состоянием очень замерзшего человека, а не порог, за которым в организме происходят необратимые изменения
.
    Последние метры к выходу из плена плавней дались им непросто, и к собачьему холоду добавилось теперь физическое истощение, неизбежно влекущее за собой апатию. Веки то и дело опускались книзу, и только маячившие впереди деревья манили к себе возможностью обогреться и заставляли, сцепив зубы, держать весло непослушными пальцами. Ему тоже безумно хотелось согреться: необходимость живого оставаться живым брала верх над чувством вины и душевными переживаниями, постепенно отходившими на задний план.

    Берег целиком утонул в половодье, и они плыли по затопленному ольховому лесу. Ветви плененных водою деревьев облепило мокрым снежком, и выглядело это даже красиво. Но не для них. Кипяток и костер – вот две вещи, которые занимали сейчас все внимание. Его тоже не интересовало ничто другое, когда лодка уткнулась в берег, и Он, неуклюже перевалившись через борт, первым покинул байдарку.

    Место представляло собой покатый пригорок, что спасало его от разлившейся повсеместно весенней воды. Попытка взобраться выше закончилась неудачей: ступая по припорошенной снегом, подгнившей листве, обувка беспомощно сползала назад, пока Он, в конце концов, не оказался на четвереньках. Даже мысли подняться не возникло в голове. Тяжело дыша, Он завалился набок и, насколько хватило сил, подтянул лодку к берегу за привязанную к носу веревку. Так же, лежа на боку, Он с тупым безразличием наблюдал, как выбирается из лодки Олег. Говорить не хотелось, думать – тоже, Он только отметил, что ему больно дышать через воспаленные ноздри, а воздух, спазмами вырывавшийся изо рта, казался непривычно холодным. Олег тоже с трудом выбрался из байдарки и тяжело уселся прямо на снег, привалившись спиной к стволу рухнувшего дерева.

    Какое-то время они лежали, собираясь с силами, в гнетущей тишине, нарушаемой однообразным шумом дождя. Затем заползающий под одежду холод погнал Олега за палаткой, а Он принялся строгать лучинки из тонких ольховых веток. Странно, но даже после серьезных физических затрат еда не лезла внутрь в холодном виде. Она только усиливала озноб, выраженный безостановочным дрожанием челюсти, и заражающий постепенно собою все тело. Едва початая банка «Сардин» так и осталась стоять под дождем, быстро наполнившись льющей с неба водой.
 
    Пределом мечтаний был кипяток. Но, если вопрос с палаткой решился относительно быстро, то с костром все оказалось гораздо сложнее. Последняя таблетка сухого спирта легла на останки своих предшественниц, а искромсанная в тонкую стружку ольха шипела, занималась тонкими язычками желтого пламени и… гасла, когда сверху ложилась новая партия стружки.

 - Бесполезно все это… - произнес Олег, дрожа всем телом. И отбросил в сторону сидение от байдарки, которое терпеливо держал над несостоявшимся очагом. Это был первый раз, когда им не удалось развести костер.
 
    Неудачи, преследующие предприятие с самого начала, уже не казались ему случайностью. Он неожиданно поймал себя на мысли, что давно относится к происходящему, как к проявлению чьей-то злой воли, ловко направляющей их в приготовленную ловушку. И совсем не удивился, когда спирт из аварийного запаса – их последняя попытка согреться – не полез в глотку. Он только страшно закашлялся, и даже не стал вытирать выступившие в глазах слезы. Организм отказывался принимать внутрь что-либо холодное. Не оставалось ничего другого, как попытаться уснуть.
 
    Подкравшаяся, как хищник, ночь застала их обоих в палатке. В обуви и одежде Он залез в сырой спальник, свернулся калачиком и мгновенно провалился в тревожное забытье.

                *      *      *

    Вскинувшись в холодном поту, Она с ужасом поняла, что уснула, и в страхе бросилась к Тане. Тронула лоб, прислушалась к частому дыханию, и в отчаянии поняла, что все стало еще хуже. От бессилия и страха в глазах выступили слезы, но реветь было нельзя, и Она выбежала в коридор, скудно освещаемый с двух сторон дежурными лампами. Еще одно пятно света расплылось на полированном столе медсестры, старательно борющейся с одолевающим ее сном.

 - Где мне найти врача? – подошла Она вплотную к столу и просительно заглянула в глаза дежурившей девушки.
 - А что случилось? – выровнялась та на стуле, попутно поправляя прическу.
 - У меня ребенок горит… Антибиотики колют, а температура не падает.
 - Девушка, температура не падает так быстро. Лекарство должно накопиться в организме. Обтирайте уксусом, меняйте компресс, - с авторитетным видом медицинского работника умничала сестричка, не скрывая нот недовольства в голосе.
 - Да она замаринуется скоро от уксуса!.. – чуть не сорвалась Она, повысив голос.
 - А что мы можем сделать?! – скроила медсестра профессиональное недоумение на мордашке. – Идите в палату, все образуется, - немного сжалилась она над неразумной мамашей. Повернувшись, чтобы уйти, Она почувствовала внутри то, чего сама в себе опасалась.
 
    Черный гнев, вызванный материнским инстинктом, поднимался из глубин подсознания и захватывал власть над рассудком, не оставляя места ни страху, ни покаянию. Подобное случалось в ее жизни дважды, и в обоих случаях Она помнила себя только до, и после накатившей волны первобытной ярости. Словно в промежутке действовал кто-то другой.

    В первый раз на нее смотрели перепуганные насмерть глаза одноклассника, прижатого спиной к полу школьного коридора. Уверенный в своей силе, он намеренно заводил ее, настырно бегая следом и дергая за подол платья, пока, неожиданно для себя, не вытянулся во весь рост на полу, напоминая до смерти напуганное животное, придавленное к земле взбешенным хищником. Во второй – был бугай с пятого курса, закрывшийся с нею в комнате общежития. Бедняга долго потом не мог нащупать ключ, подвывая по-бабски, и испытывая одно желание – скорей убежать от этой припадочной.
 
    С тех пор Она никогда не давала выхода гневу, и была уверена, что научилась контролировать свое состояние. Но бессонные ночи и постоянный страх за ребенка сделали свое дело.

    Уже чувствуя, как глаза застилает черной волной, Она повернула обратно к столу, подошла к нему ближе, и встретилась взглядом с девушкой. Сказать Она ничего не успела. С этим лучше справился взгляд, от которого вспыхнет, казалось, халат медсестры.

    Очнувшись, Она увидела перед собой пустой стул в круге света от лампы и услышала, как сестра истерично стучит в чью-то дверь.
 - Там вас какая-то ненормальная требует, - сбивчиво оправдывалась та перед появившимся в коридоре доктором.
 
    Еще чумной ото сна, врач не понимал, чего от него хотят, и только переводил взгляд с медсестры на нее. Она уже овладела собой, только руки подрагивали от пережитого напряжения. Подойдя к врачу, опять умоляющим голосом попросила о помощи, сестра в это время держалась на расстоянии.

 - Похоже на кризис… - задумчиво произнес эскулап, осмотрев девочку. Лицо молодого врача выражало растерянность…

                *      *      *

    …«Рановато приходят крымские поезда…» - думал Он, выискивая красными от недосыпа глазами тропу. Небо на востоке уже посветлело, но тонкая тропка, ведущая к подножью Качи-Кальона, была едва заметна взгляду невыспавшегося человека. В одном месте она раздваивалась, вернее, влево отходила еще одна, ведущая к вершине навеса, козырьком прикрывшего пространство на месте разрушенных келий. Остановившись на развилке, Он сверился с картой, проследил взглядом тропу, уходящую вверх и, осторожно ступая в предрассветных сумерках, направился прямо, к подножию Качи-Кальона.

    Знакомые ощущения рези в глазах напомнили о событиях давнего прошлого. «Повезло… - размышлял Он, с усилием вглядываясь под ноги. – Просто повезло тогда, что на обходе попался врач, поставивший верный диагноз». Это Она рассказала ему, вернувшемуся домой с глазами побитой собаки. Несправедливо, что Он даже не подхватил простуды после злоключений на Берестовой, тогда как на ней бессонные ночи и нервное напряжение оставили след на всю жизнь. И, как Он понял потом – не только снаружи…

    Небо светлело на глазах, проявляя на горизонте темные контуры пологих вершин. Миг, и над одной из них яркой дугой сверкнул краешек диска, неуловимо меняя своим появлением вид сонной долины и окружающих ее гор. Такие минуты заставляют остановиться. Он тоже застыл, приложив руку ко лбу, и… присел вдруг от резкого голоса, прилетевшего сверху.

 - Всем доброе утро!!! – голос был хриплым и, как ему показалось, испуганным. Так кричат, пытаясь заглушить страх.
 - Гараж и квартиру!.. – опять донеслось сверху. – Оставляю жене!!!
Потом оттуда упало тело. Согнувшись в поясе, человек падал боком, постепенно заваливаясь на спину. Следом разматывался в свободном падении шнур, одним концом закрепленный вверху, а вторым опоясавший талию падающей фигуры. Он распрямился во всю длину, но человек, вопреки ожиданиям, не повис на веревке, а пружинисто провалился вниз. Затем подпрыгнул вверх, и стал покачиваться, с затухающей амплитудой, на толстом жгуте из резины.

 - Крру-уто… - долетел сзади голос восхищенной зрелищем Тани. – Экстрим, - Он обернулся к дочери и залюбовался шестнадцатилетней девчонкой с рюкзаком, направившей кверху взгляд, полный юношеского восторга. Память тут же ужалила картинкой трехлетнего ребенка с градусником. «На всю жизнь теперь, ничего не попишешь…» - отметил Он про себя. Дочь вопросительно уставилась на него, явно не понимая взгляда отца.

 - Баловство это… С собственной жизнью, - пробормотал Он, спохватившись, что застыл ненароком, как мумия.
 - Ничего ты не понимаешь… - приготовился отстаивать свое мнение повзрослевший ребенок.
 - Все, все, все… Сдаюсь, - смеясь, поднял Он руки, потом еще раз взглянул на дочь и добавил:
 - А экстрим… Это… мама тебе лучше расскажет. «Если захочет…» - додумал уже про себя. – Идем, - продолжил Он вслух и глянул, щурясь, на солнце, - жаркий денек намечается, а нам еще по Алимовой балке топать, да в горку.
 - Всегда ты так… - обиженно надулась Татьяна. – Нагонишь тумана, и ничего не рассказываешь, - с недовольным видом девушка вскинула на плечи рюкзак и послушно зашагала вслед за отцом.

    День действительно обещал быть жарким, и торжественно поднимавшееся над горами светило являлось тому подтверждением. Оно поднялось еще выше и залило своим светом навес и ввалившуюся внутрь скалы выбоину, при свете занимавшегося утра выглядевшую не так уж и мрачно.