Бег по воде

Пузатая лампочка дёргалась рябым светом. Мешала спать. Из глубины здания прилетел металлический щелчок. Свет померк. Но перед глазами ещё с минуту летали призраки зайчиков.

Глеб с усилием зажмурил глаза. Несколько раз глубоко вздохнул. Прислушался.

В палате стояла тишина. Поёрзав ногами в одеяле, ещё раз прислушался. Тишина.

Глеб открыл глаза, скинул одеяло. Материя гулко зашуршала. На соседней койке заворочался Волохов. Пришлось выждать ещё минуту.
В палате были бетонные полы, покрытые старым линолеумом. По таким можно спокойно ступать, не боясь скрипа.

В лагере Глеб приучил себя ложиться в постель одетым. Любопытным говорил, что всегда мёрзнет. Поэтому сейчас оставалось только влезть в кроссовки. Он взял обувь в правую руку и прошёл через всю палату к окну. Его тоже приходилось заранее приоткрывать. Пластиковый пакет только слегка ухнул ветром при распахивании. Глеб сел на подоконник и перекинул ноги в сторону улицы, быстро надел кроссовки, заправил шнурки сбоку, не завязывая.

По широкому подоконнику нужно было сделать пять шагов. Всего второй этаж, но всё же страшно в первые разы. Глеб боялся и сейчас, злился на потные ладони. Наконец удалось добраться до шершавого козырька крыльца. Здесь уже невозможно было поскользнуться даже в дождь. Хотя, наверняка Глеб этого не знал. Всё-таки здесь ему стало спокойнее.
В южном небе висела уйма звёзд, а до полной луны оставалось совсем немного. Этого хватало, чтобы передвигаться по ночной улице. После отбоя свет отключали во всех детских корпусах.

Теперь пройти по диагонали козырёк и слезть по яблони. Глеб нащупал ногой знакомую ветку и глянул вниз. Там в траве проявилось тёмное пятно, которого точно не было прошлой ночью. Всмотревшись, Глеб различил едва уловимый человеческий силуэт. Отчего-то сразу стало ясно, что это покойник. Всё же нужно было двигаться дальше. Нога надавила на ветку, заверещали листья.

Чуть пониже Глеб снова обернулся на пятно в траве. Сейчас стало различимым лицо лежащего. Безволосая голова слегка приподнявшись, зашевелила губами:

— Глебушка, дай попить, — и откинулась обратно в траву, будто и не двигалось ничего.

Мальчик замер на пару секунд, повесил ногу в воздухе. Очень хотелось, что бы этого ничего ни было. Руки задрожали, вспотев ещё сильнее. Глеб постарался убедить себя, что всё это ему кажется. Обтёр ладони о кору и продолжил спуск. Решил посмотреть на пятно только тогда, когда ноги твёрдо встали на землю. Подходить ближе не стал.

Видимо, днём как раз здесь стоял автобус, и водитель разлил какое-то масло или мазут. В лунном свете пятно затейливо искрилось. Глупо как. Зато теперь остаток пути совсем не пугал.

Глеб двинулся в сторону соседнего корпуса. Шёл по пояс в траве. Из кустов шиповника строчила цикада, делая тишину сильнее.

Обойдя здание младшего отряда, Глеб остановился у крыльца. Хотел поцокать языком, но заметил, что в окошке уже мечется белый овал. Ближайшая к крыльцу створка осторожно открылась. Оттуда высунулся маленький торс и тут же потянул за собой ноги. Мальчик едва успел поймать свою сестру. Опуская её ножки на землю, рассержено зашипел: “Настя!”. Девочка поправила платье и тут же приложила обе ладони ко рту. Да, верно, нужно помалкивать в тряпочку.

Глеб взял сестру за руку и повёл в сторону пруда. Это самое безлюдное место в лагере. Пусть и ночь. Найдутся вожатые — любители посидеть-покурить после полуночи. А на пруду сидят только лягушки и сонные стрекозы.

Пока шли вдоль корпуса — молчали.

Детям из разных отрядов запрещалось общаться. Родители не предупреждали об этом, когда покупали путёвки. Всё выяснилось внезапно. По приезде в лагерь их просто разделили. А какой-то вожатый из Настиного отряда ещё пошутил: "Теперь-то хоть отдохнёте друг от друга".

Только вот такого отдыха совсем не хотелось. Особенно Насте. В первую же ночь она прибежала к корпусу Глеба сама и зашептала под окнами: "Глебушка-Глебушка". Она шептала имя брата до тех пор, пока ветер не сжалился.

Окно в палате Глеба распахнулось настежь, ручка ударилась о стену, разбудив мальчика. Он единственный, кто проснулся от этого звука. С улицы летело бесконечное «глебушка-глебушка-глебушка».

Сначала даже подумалось, что это ветер так шутит. Глеб встал, чтобы закрыть окно, и увидел сестру. Удивительно, что она стояла почти под его окном. Быстро оделся, быстро нашёл путь через подоконник-козырёк-яблоню. Вроде бы, тогда и страшно не было. По крайней мере — за себя.
А с сестрой было всё не так. У неё как бы заклинило это "глебушка". Шептала его, пока Глеб не довёл до пруда и не обрызгал водой.

Чуть не до рассвета они молча сидели в обнимку. У Насти не проходила дрожь, хоть и жара держалась совсем южная.

В эти часы Глеб больше всего злился на родителей. В какой-то момент даже показалось, что может их возненавидеть...

И теперь, вспоминая вот, опять разозлился.

Когда кирпичная кладка корпуса закончилась, Глеб медленно огляделся и кивнул. Пошли дальше через высокую траву, а Настя заверещала шёпотом:

— Глебушка, так пить хочется. Нам сегодня только с утра компот давали. В обед, сказали, и супа хватит. А на ночь вообще больше пить не дают, потому что Кристина-дура три ночи подряд писалась.

Этот пискливый шёпот тут же напомнил Глебу покойника под яблоней. Сейчас он чётко понял, что голос был точь-в-точь. В висках загудело, коленки предательски подогнулись на ходу. Пришлось сделать вид, что оступился. Сестра заметила и перестала шептать. Стало легче.

Когда дошли до пруда Глеб сказал уже не шёпотом, но вполголоса:

— Не обзывайся. Кристина же не виновата.

— Виновата-виновата! — девочка звонко вскрикнула и тут же осеклась, спрятав рот ладошками.

Громко квакали лягушки. Не похоже, что кто-нибудь мог услышать крик. Глеб пригрозил:

— Сейчас обратно пойдём.

— Ну и пожалуйста, — Настя по-прежнему злилась, но уже не кричала, — ко мне твой друг сегодня в туалете приставал.

— Что за чушь? Какой у меня тут друг?

Но по тому, как девочка опустила глаза, как посуровело её детское лицо, стало понятно, что совсем не чушь. Она подошла к воде, села на корточки и стала водить пальцем по искристой глади. Буркнула не оборачиваясь: "Волохов".

Волохов. «Что за чушь-то?!» — опять пронеслось в голове у Глеба. Да и когда успел? Но сестра никогда в жизни не врала.

Родители, несмотря на свою жуткую занятость, сумели вбить в детские головы, что правда всегда побеждает. Ведь начнёшь врать — вот уже не прав. И только постепенно, с каждым новым годом, Глеб стал понимать, какое это гибкое понятие — правда. Вот, к примеру, как с лагерем. Ни мать, ни отец вообще не заводили разговор про то, что здесь, оказывается, ещё есть деление на отряды. А Глеб в свои одиннадцать к своему стыду так и не выспросил у одноклассников про такую простую штуку.

Хотя бы у того же Волохова. Их родители дружили с детства, но у ребят явно не складывалось. Хоть Глеб и старался, как чёрт. Так дедушка всегда говорит — стараешься, как чёрт, а выходит чёрта с два. И с Волоховым, как раз, так и получалось.

Он был, в отца, здоровенный и лобастый, часто шутил про глупость девочек, также вторя отцу. И вообще, считал себя прирождённым лидером, что никак не вязалось с пониманием Глеба этого мира. Такие, как Волохов, должны вкалывать на заводе или водить такси.

Кроме того, Волохов был натуральным ботаником и вечно на всех стучал.
Наверное, поэтому и не удалось ничего выяснить про лагерь заранее. Глеб попросту никому не верил кроме сестры.

Настя! Мальчик так глубоко ушёл в самокопания, что совсем забыл о ней. Глаза сфокусировались на сестре. Ещё несколько секунд Глеб по инерции молча наблюдал за ней.

Настя погрузила ладони ковшом в пруд, и, зачерпнув воды, потянула их к лицу.

— Настя, нельзя пить эту воду. Ты что?

Девочка тут же вздрогнула, всё расплескав. Обернулась к брату, не вставая с корточек. В этот момент в ряби брызг на воде начал образовываться небольшой холмик, который всё поднимался, пока Настя жалобно вглядывалась в глаза брату.

Из воды наконец показалась безволосая голова покойника, бледные червяки губ зашевелились:

— Что же ты водички не принёс, Глебушка? Пить хочется, невмоготу. —
Глеб почувствовал, как похолодело в корнях волос. Где-то наверху птица зашлёпала крыльями. Это отвлекло. А когда снова посмотрел на сестру — та уже стояла в полный рост с вопрошающим взглядом. Вода разгладилась. Глебу захотелось обнять родного человека:

— Иди ко мне. Прости, пожалуйста. Завтра обязательно что-то придумаю.

— Завтра? — хриплый подростковый голос раздался так неожиданно, что сейчас показался страшнее покойницкого.

Глеб, конечно, узнал говорившего. Сердце застучало по самым рёбрам. Говоривший стоял за спиной. Брат с сестрой обернулись к нему.

— Молись, чтобы завтра для тебя наступило, Гурский!

Волохов любил говорить возвышенными фразами, поэтому Глеб совсем не удивился такой угрозе. Где-то внутри он даже услышал собственный смешок. Но уже произнося фамилию Глеба, здоровяк пустился наутёк в сторону корпусов. Вот это уже было страшно.

Онемевший Глеб всего полсекунды раздумывал, наблюдая, как неуклюжее грузное тело Волохова поскользнулось на старте и продралось через шумный колючий шиповник.

Глеб побежал вслед. Позади раскатисто пискнуло: “Глеб!“ Но оборачиваться мальчик уже не стал. Совсем не до того сейчас было. Волохов исчез за кустами.

Глеб легко перескочил скользкую грязь, протиснулся по уже частично поломанному шиповнику. Дальше шла пустая поляна с высокой осокой. Квадратный затылок Волохова мелькал где-то посередине. Теплилась надежда, что вот-вот этот толстяк выдохнется и грохнется на землю, не добежав до своей подлой цели.

Глеб прибавил скорости. По лицу заполоскал ветер. Где-то на этой поляне прятался старый колодец, который уже тысячу лет как иссяк, но засыпать его так и не стали. Вроде бы, Волохов был гадом, но совсем не хотелось, чтобы он сломал шею. Хоть это и стало бы решением проблемы.

Когда Глеб преодолел половину поляны и почти втрое сократил расстояние до соперника, стало ясно, что здоровяк уже почти без сил. Глеб улыбнулся, но сразу заметил, что это мешает бегу. А Волохов как раз скрылся за кирпичным углом корпуса. Перёд самым поворотом он обернулся, пройдясь взглядом по преследователю. Между ними оставалось не больше тридцати метров.

Опасения, что Волохов может что-то учудить из-за угла, немного сбили дыхание. Глеб сбавил скорость, сделал дугу перед поворотом, чтобы не получить сразу в лоб, если что.

Когда кирпичный угол сдвинулся в сторону, и стало, наконец, видно, что за ним, то по инерции Глеб пробежал ещё шагов 10-15, шумно топоча и вбирая воздух. Первое, что бросилось в глаза — это белый небольшой автобус, отливающий на луне. Уже потом Глеб заметил Волохова, пойманного за шиворот каким-то мужиком в очках, видимо, водителем автобуса. Они были всего в 3-4 шагах, но автобус так искрился, что невольно забирал внимание на себя.

Сердце шумно толкалось в груди. Ноги отяжелели. В первую секунду Глеб обрадовался положению Волохова, пока тот не бросил на него испуганный взгляд, глаза бешено блестели. Кажется, мужик так сильно тянул за ворот, что здоровяк начал задыхаться. Глеб непроизвольно выкрикнул: "Стой!".

Мужик молниеносно обернулся, и, наверное, ослабил хватка, потому что Волохов тут же сипло проорал:

— Беги, Глеб. Буди всех! Он всех на...

Волохов не договорил, потому что на голову ему опустилась фомка. Звук получился жуткий. И пока обмякший Волохов падал, мужик успел процедить спокойно:

— Успокойся, чёрт. А ты, плюгавый, сюда давай!

Последнее было обращено к Глебу. Это отрезвило его. Мальчик понял, что самое время бежать. Но сделав два шага, услышал сухой свист позади. Инстинктивно обернувшись на бегу, он успел выхватить взглядом, что Волохов уже лежит ничком, а в руках водителя нет фомки. По коленям резануло обжигающей болью. Глеб и сам не понял, как его подкинуло и понесло вперёд.

Через миг он вмазался лицом прямо в кирпичную кладку.

* * *

Очнулся Глеб в постели. На улице было светло. Кровать стояла неудобно, и пришлось извернуться, чтобы рассмотреть окно. Солнце светило так ярко, что мальчик едва различил белые решётки сразу за стеклом. Из приоткрытой форточки долетали птичьи разговоры.

В глазах зарябило от белизны. Глеб зажмурился изо всех сил, ожидая, пока исчезнут солнечные зайчики. Вдруг он вспомнил, что случилось с ним прошедшей ночью. В страхе вновь открыл глаза, чтобы осмотреть палату. Тут же взгляд упал на родное. Рядом на стуле сидела мама и улыбалась. Глебу на мгновение стало тепло и спокойно, тоже захотелось улыбаться.

Потом он заметил ещё одну кровать. На ней лежал Волохов. Он тоже проснулся и улыбался Глебу. Но какой-то странной отрешённой улыбкой. Голова здоровяка была перевязана бинтом, подхваченным через подбородок. Глеб забеспокоился:

— Что с ним, мама? Он в порядке? Знаешь, он очень храбрый!

Мама отвела глаза, и улыбка её стала другой:

— Рада, что вы всё же подружились с соседом, сынок. Скажешь, как его зовут?

Глеб не знал, как зовут Волохова. Точнее знал, но забыл, но это было совсем не важным. Глеб так и сказал:

— Не помню, но он очень храбрый. Важно это, а не как его зовут. Пойми, мама!

Мамина улыбка на секунду превратилась в гримасу страданий, но в этот момент дверь в палату отворилась, и вошёл ночной водитель автобуса. Только на нём был белый халат. Глеб сразу узнал водителя по очкам – у них была необычайно большая чёрная оправа, которую мало, кто носит, зато носил Чикатило. Мальчик сам видел в передаче по телевизору.
Глеб хотел вскочить, чтобы защитить маму, но в ужасе обнаружил, что руки его чем-то скованы. В ушибленной голове отдалось резкой болью, да и ноги дали о себе знать. Невозможно было ими пошевелить. Видимо, переломы – решил Глеб. На одеяле явственно проступили два крупных алых пятна.

Обездвиженный мальчик попытался докричаться до мамы:

— Этот человек хотел убить нас ночью, мама! Что он сделал с Настей? Ответь, с ней всё в порядке? Мама! Не молчи!

Но мама молчала. Мужчина в больших очках подошёл к ней и слегка приобнял за плечи. Она встала. Глеб продолжал кричать:

— Мама, посмотри, он сломал мне ноги!

Мама не выдержала, вырвалась из хватки доктора. Подошла к сыну и поцеловала в лоб. Глеба это слегка успокоило. Мужчина в очках стоял спокойно. Даже когда мама повернулась к нему спиной.

Затем мама аккуратно отвернула абсолютно белое одеяло в сторону, чтобы мальчику было видно то, что есть на самом деле: ремни, стягивающие его ноги и руки. Глеб приподнял голову, чтобы взглянуть. Его глаза наполнил собачий страх. Он видел совсем не то, что видел доктор в больших очках, и что видела мама. Из ног мальчика торчали окровавленные обломки костей, прорвав обе голени почти под самыми коленями.

Глеб истошно заорал, силясь не заплакать. Посмотрел в сторону Волохова. Тот всё также улыбался.

Взрослые поспешно вышли из комнаты, оставив больных наедине.

В коридоре доктор назидательно вздохнул:

— Не переживайте. Только не переживайте! Прошу! Вспомните, в этот раз он сбежал из палаты только на седьмой день. Через год ещё разок попробуем. Плохо, конечно, что голову своему соседу разбил, но и тому урок, и мы будем умнее. Обезопасим! Всё равно он безнадёжный немой овощ, поймите. А вот ваш сын – это такой интересный случай, научные статьи о нём привлекут лучших специалистов со всего мира! Ручаюсь вам!

— Он опять заговорил про утонувшую сестру, доктор!

— Ерунда! Так бывает. Не так давно это случилось. Всего три года. Дайте мальчику время. Такой стресс для ребёнка! Идёмте, я вам лучше наш замечательный прудик покажу. Вы, кстати, сможете заплатить за два месяца вперёд в этот раз?...


Рецензии
Такое впечатление, как будто я посмотрела хороший психологический триллер.
В самом начале, благодаря такой детали, как бетонный пол, покрытый старым линолеумом, понятно, что речь идёт о больничной палате. А потом, когда внимание читателя переключается на главного героя и его действия, уже думаешь, что слово "палата" тебя ввело в заблуждение, а события-то разворачиваются в лагере.
И только в конце опять возвращаешься... на бетонный пол.
Очень профессионально (по-моему непрофессиональному взгляду) написано.
Спасибо, Леонид!

Людмила Вятская   12.10.2017 10:14     Заявить о нарушении
Спасибо, Людмила!)
Хвалить вы умеете профессионально))
Очень это приятно.

Лёнька Сгинь   12.10.2017 21:18   Заявить о нарушении