Глава 20

Из Джиджелли пришли всего два письма: в одном Рауль сообщал, что добрались они до цели благополучно. Во втором письме он подробно рассказывал о диспозиции лагеря и о первых стычках с арабами. Письмо было исполнено мрачного юмора, но Атос заметил, что уже это внушает ему надежду, что все обойдется.

Больше писем не было. Зато пришло письмо от Арамиса и это было, как гром с ясного неба. За всеми проблемами с виконтом и его несчастной любовью, они как-то позабыли о друзьях. Жестокая действительность напомнила о себе самым безжалостным образом. Смерть Портоса и все, что ей предшествовало, Арамис описал другу очень подробно, не жалея себя. О самом заговоре упомянул очень прозрачно, не желая доверять бумаге страшную тайну.

Атос, несколько приободрившийся после писем Рауля, был сражен этим известием наповал. Николь впервые растерялась по-настоящему: она не ожидала, что этот сильный, несгибаемый человек может так поддаться горю. Она предвидела, что он захочет повидать место гибели Портоса, но, когда оказалось, что у него на это просто не осталось сил, он заперся у себя в спальне и никого не впускал туда до вечера.

Николь, зайдя к нему уже ближе к полуночи, увидела, что он лежит неподвижно, уставившись на свет лампы. Она села на край кровати, взяв когда-то сильную, с длинными гибкими пальцами кисть в свои руки. Рука графа была ледяной. Осторожно коснувшись его лица, она убрала прядь волос, задела при этом подушку и вздрогнула: подушка была влажной от слез. И увидела, что Атос следит за ее рукой.

- Вот и все! - беззвучно произнес он, и за этими двумя словами стояло признание своего бессилия, невозможность сопротивляться происходящему и понимание, что дальше уже быть ничего не может.


Рауль с Гримо успели к похоронам. Виконт, а ныне граф де Ла Фер и де Бражелон стоял над открытым гробом отца и жадно вглядывался в застывшие навеки черты. Это казалось невозможным, непонятным, чудовищным. Он уцелел в бойне, он остался жив вопреки собственным желаниям, а отец, который так хотел дождаться его, видеть его здоровым, живым, счастливым, отец неподвижно лежит в этой своей последней постели вечным укором его себялюбию и душевной слепоте.

Бражелон отпросился у герцога в отпуск, чуя беду. Еще в Джиджелли ему начали сниться странные сны, в которых он видел то взрыв в пещере и рушащиеся скалы, то баркас в открытом море и нависший над ним корвет. А потом он увидел отца, который улыбался ему и уходил в даль. Рауль хотел последовать за ним, но Атос запретил ему это таким решительным движением, что Рауль не решился следовать за графом. После этого сна виконт и бросился назад, во Францию.

- Как отец умер? - чужим голосом спросил Рауль, ни к кому не обращаясь конкретно.

- Сердце остановилось. Я даже в первую минуту не заметила, - ответила ему женщина, стоявшая в изголовье гроба.

- Николь... - он больше ничего не добавил, все было и так ясно.


- Что ты теперь будешь делать? Вернешься к Бофору? - спросила Николь графа через неделю после похорон.

- Нет, я останусь здесь. Я уже написал герцогу прошение об отставке. Отец хотел видеть меня счастливым. Не знаю, получится ли у меня, но я хочу попытаться. Я хочу дать ему повод гордиться сыном. А мое имя обязывает меня ко многому. Ты оставайся со мной, Николь. Ведь ты и Гримо — это пока все, кто у меня остался от прошлого.

- Я перейду в свой дом, если вы по-прежнему оставите мне его, граф, - грустно вздохнула Николь.- Мне больно видеть замок без твоего отца.

- Будет так, как ты захочешь, - кивнул Бражелон, ласково целуя ей руку. - Нянюшка моя, матушка моя.


Николь исчезла из своего дома перед Рождеством. Никаких следов ее не нашли: она словно растворилась в воздухе.

                ***


Мороз стоял нешуточный. Стекла покрылись узором ледяных кружев, небо стало бездонным и почти черным, и на нем пронзительными иглами впивались в глаза бесчисленные звезды. Николь приоткрыла окно и выглянула на улицу: ей показалось, что внизу, под окнами, стоит какой-то человек. Силуэт его чем-то поразил женщину и она, впустив мороз в комнату, пыталась рассмотреть, что же странного привиделось ей в этом прохожем.

Улица была пуста: все отправились по домам праздновать Рождество. Этому прохожему, наверное, не к кому было пойти, и он жался к дверям, ища угол, где ветер не так ощутим.

Николь накинула на плечи куртку и спустилась вниз. Когда за спиной незнакомца заскрипела отворяемая дверь, он резко обернулся: теперь они стояли лицом к лицу, но черт его она разглядеть не могла — широкополая шляпа бросала густую тень.

- Сударь, вы шли на маскарад и заблудились? Не могу ли я чем-то помочь вам?

- Это улица Феру? - голос незнакомца был еле слышен.

- Да. А кто вам нужен?

- Это я, Николь,- едва расслышала она и, не помня себя, сдернула шляпу с неожиданного гостя.

Дальше все было, как в рождественской сказке: она тащила его на третий этаж в свою квартиру, а он так замерз, что не чувствовал ног. Они смеялись, как безумные, уже когда ввалились в квартиру, где от жарко натопленного камина Атос мгновенно сомлел. Потом она отпаивала его горячим грогом, кутала в плед и в свое синтапоновое одеяло, заставляла есть индюшачью ногу, хотя он убеждал ее, что совсем не голоден, и смеялась. Смеялась над своим страхом, над своим одиночеством, над своей, как ей казалось еще днем, бесцельной жизнью в своем мире. Смеялась над своими предположениями и своими размышлениями, потому что знала теперь: все на свете бывает и все сбывается, если хорошенько пожелать.

Уже под утро, когда забрезжил слабый, серый рассвет, Огюст спросил ее, помнит ли Николь его вопрос: «Ты не хочешь меня отпускать одного?».

- Помню, конечно, хотя не придала ему тогда значения.

- А потом, когда я ушел?

- Тогда я поняла, что ты имел в виду, и пошла за тобой. Я знала, что рано или поздно, но ты обязательно найдешь меня. А что Рауль?

- Рауль вырос. И ему пора самому решать, что и как делать. Я освободил его от своей опеки, и дальше ему самому придется строить свою жизнь. Если я и жалею о чем-то, так это о безвременной смерти Габриэля и о том, что никогда не увижу друзей. Но у меня есть ты, Николь. Скажи, а как в твоем мире посмотрят на брак нищего солдата и благополучной дамы?