Неблагодарная сила искусства

.

– Я хочу поднять тост за этого молодого хорового дирижера Матюшинникова, еще не заслуженного деятеля искусств, но уже без пяти минут кандидата искусствоведения. – Начал я, обращаясь к немногочисленным гостям собравшимся на пригласившего отметить премьеру мессы у себя дома моего друга композитора, написанную для католической литургии для многоголосого пения, посвященной пасхе.  – Я слышал те-же «Ночные бдения» нашего уважаемого композитора Олега Борисовича в исполнении хора в костеле хорового дирижера Плута. Должен сказать, что исполнение было весьма недурственным, но… – Я сделал многозначительную паузу и, обращаясь к Матюшинникову, одобрительно качавшего головой и смотревшего с нескрываемым интересом на меня, с жаром продолжил. – Я потрясен! Небо и земля! Под вашим Игорь Гаврилович управлением того-же хора, эти «Ночные бдения» в десять раз и даже в сто раз… Просто гениально! Какая волшебная сила искусства! Какой талант! Мне кажется: дай вам собачью какашку, то и из нее вы сделаете конфетку. Я считал,  что дирижер просто махает палкой, а на самом деле он главный мастер… Даже из подручного материала способен сотворить НЕЧТО…
– А наоборот можете? – перебил меня, сосед по столу, мой друг-предприниматель, обращаясь к хоровому дирижеру.
– Запросто. Даже величайшее творение Олега можно, хотя и с трудом, сделать посредственным произведением.
– А помнишь Миша тот заказной сценарий, что тебе год назад всучил перестроечный Министр культуры, от которого нас с тобой чуть не стошнило? – Вклинился в разговор, вышедший из задумчивости, сценарист и поэт Дьяков Александр Владимирович к нашему выдающемуся кинорежиссеру Птахову Михаилу Николаевичу.
– Признаться с такой неохотой я снял по нему фильм, пришлось основательно повозиться. Но другой работы не было! Сейчас, с этой перестройкой, когда полнейший развал кинематографа… Не до жиру, быть бы живу… – Развел руки Птахов.
– А в результате куча премий и звание заслуженного деятеля искусств республики! А почему?
– Потому, что я тоже гений. – С показной скромностью тихо произнес Михаил Николаевич.
Я оказывается дал толчок: и пошли разговоры о роли ТВОРЦА в искусстве. Но через полчаса всех заставил себя слушать наша знаменитость признанный метр, почти прижизненный гений-композитор, наставник Олега Борисовича Евгений Александрович Хлебов. Он оказался ярым Антисемитом, потому что полчаса с негодованием жаловался на евреев: как он благодаря только протекции самого Мазурова со скандалом был зачислен в музыкальную школу, потом со скрипом пролезая сквозь плотные еврейские ряды продрался в консерваторию, потом в еврейский советский союз композиторов и потом благодаря своей несгибаемой силе воли и природному таланту достиг того чего он достиг, правда уже на исходе лет.
Концерт поздно закончился и собрались мы у Олега на квартире ближе к полуночи. Незаметно наступило время, когда уже городской транспорт мог перестать ходить, да и все подчистую было съедено, кроме одиноко лежащей последней креветки, которую интеллигентные люди стеснялись взять.
– А я на прощание предлагаю выпить за здоровье этого голубоглазого блондина моего друга и спонсора, скромного не очень средней руки бизнесмена, мецената, организовавшего в это нелегкое для нас творческих работников время Перестройки этот шикарный стол, с коньяком Наполеон, водочкой «Абсолют», паюсной и красной осетровой икрой, с этими омарами, креветками, этим мраморным мясом, пекинской уткой и прочими деликатесами прямо из ресторана. Прошу любить и жаловать, а в особенности, вас Евгений Александрович. – После разлива по рюмкам последнюю бутылку конька сказал Олег Борисович, похлопав легонько по плечу Хлебова, который досасывал с наслаждением последнюю креветку и встрепенувшись после хлопка с любовью посмотрел на поднимающегося со стула моего друга и соседа по столу с поднятой рюмочкой.
Все с благодарностью и нескрываемым интересом уставились на него.
– За Исаака Хаймовича Еврецкина! – Громко продекламировал Олег Борисович.
Хлебов чертыхнулся и ошалело уставился на моего дружбана Изю и возопил по-белорусски:
 – Яурэй?! Бляндын с блакитными вачыма?! Як?!
– Мама постаралась. – ухмыльнулся Исаак Хаймович и примирительно улыбнувшись, сказал, – Не расстраивайтесь. Посмотрите на мой «шнобель», доставшийся от папы.
Изя повернул голову в профиль, демонстрируя свой матерый с горбинкой семитский нос.
– Правду не скроешь! – С облегчением выдохнув сказал Хлебов и, демонстративно поправив ширинку между ног, убежденно произнес. – Еврей он всегда еврей, если не носом, то чем-нибудь другим себя все равно выдаст.
– Да, для вас всех я еврей. Но не для евреев, у которых мама еврейка. Я для них полужидок. Но я не полный «яурэй», Олег Борисович пошутил, моя фамилия не Еврецкин, а Елецкин. – Исаак с укоризной посмотрел на весело улыбающегося Олега Борисовича.
– Ребята, что-то мы засиделись, пора и честь знать. Спасибо честной компании… – Сказал вставая, с досадой глядя на пустой от деликатесной еды стол, Евгений Александрович…