Глава 5

Весть о смерти Наполеона и возвращении Бурбонов породила массу надежд и массу сомнений. К тому времени старших Бражелонов в живых уже не осталось, и на семейном совете решили, что сестры и младший из братьев останутся в Канаде, а старший, наследник всего состояния, вернется во Францию. Огюст-Рауль-Жюль де Бражелон надеялся восстановиться в правах и получить назад все владения семьи.

Он возвращался в незнакомую страну, которую покинул в ранней юности. Его воспоминания о родине скорее походили на детские сны. И, ведомый этими снами, он, сойдя на берег в Кале, отправился путешествовать по Пикардии, в Ла Фер, в котором был всего раз, в детстве. Он смутно помнил замок и то, что он увидел, не воспринял, поначалу, близко к сердцу. Все так же возвышались над деревьями шпили сторожевых башен, все так же казалась незыблемой крепостная стена. Но так было лишь со стороны леса.

Луи 14, отняв у графов де Ла Фер их владения, учредил в стенах замка Артиллерийскую школу. Луи 15, вернув Шарлю де Бражелону все права на владения, оговорил, что в пределах замка школа останется. Но Ла Фер, родовой замок, не слишком привлекал потомков графа. Туда наведывались пару раз в год, но жить там не стремился никто из династии Бражелонов. Артиллерийская школа процветала, славясь на всю Европу, окружавшие ее деревни боле-менее исправно платили своему сеньеру налоги, и создавшееся положение устраивало всех.

К возвращению старшего из семьи во Францию, школа насчитывала среди своих выпускников много выдающихся людей: в их число попал и крестник российского царя Абрам Ганнибал, человек выдающийся по многим статьям, а в окрестностях Ла Фера даже служил в Первом артиллерийском полку Бонапарт. Школа продолжала снабжать Францию выдающимися военными инженерами, и у Огюста де Бражелона не было желания менять что-либо. В замок предков его влекли воспоминания.

Сразу за поворотом крепостная стена заканчивалась, и вместо нее шла изящная металлическая ограда; у аллеи, ведущей внутрь территории, она прерывалась ажурными воротами. Огромные деревья накрывали своим шатром дорогу к замку, помнившему под своими сводами многих королей, начиная с Франциска Первого.

Огюст тронул коня и подъехав к воротам толкнул створку: та отворилась с тихим скрипом. Странное чувство овладело Бражелоном: как-будто перед ним повисла колеблющаяся пелена, похожая больше на пыльный занавес, за которым смутно просматривались контуры деревьев и прячущийся за их кронами замок. Откуда-то издалека послышались детский смех и голоса взрослых.

- Оливье, Оливье! - звал тоненький голосок, - ну где же вы, куда вы спрятались?

Завеса отклонилась, чья-то маленькая фигурка, давясь от смеха проскользнула сквозь образовавшееся пространство, и, резко развернувшись, уставилась на Бражелона. Несколько секунд они созерцали друг друга: взрослый - и мальчишка лет десяти, одетый так, как одевались при короле Генрихе 4. Мальчуган инстинктивно попятился назад, потом, опомнившись, поднял голову и положил правую руку на эфес довольно длинной шпаги.

- Кто вы, сударь и что вам угодно?

- Кто вы, молодой человек? - вопросом на вопрос ответил граф.

- Я - шевалье де Ла Фер, - нисколько не смущаясь, с гордым видом ответил мальчик. - Вы находитесь в поместье моего отца, графа де Ла Фер. Я ответил вам, потому что вы - наш гость и я младше вас, но пора и вам назвать себя.

Бражелон молчал, не понимая, что происходит.

Непринужденность и уверенность, с которой говорил мальчик, никак не могла быть наигранной.

- Я - граф де Бражелон, - ответил он после некоторого колебания.

- Граф де Бражелон? - юный шевалье чуть отступил к завесе. - Но вы не похожи на него, сударь: я отлично знаю Его сиятельство, это мой родственник.

- Вот что, молодой человек, будет лучше, если вы проводите меня к кому-нибудь из взрослых, - решился Бражелон. - Если ваш отец дома, предупредите его, что я бы желал переговорить с графом.

- Конечно! Желаете следовать за мной? - мальчик поклонился и сделал приглашающий жест: он изо всех сил старался не показать своего недоумения: появление незнакомого человека, да еще и одетого по невиданной моде, смущало шевалье.

Огюст де Бражелон шагнул сквозь застилавшую аллею пелену, ведя в поводу своего коня, и тихо ахнул: словно кто-то сдернул пыльное покрывало, и открывшийся ему вид засверкал красками буйного лета.

Очаровательная лужайка, окруженная со всех сторон цветущими акациями, манила растянуться на траве
.
Несколько женских фигур, облаченных в тяжелые платья с брыжами и веерообразными кружевными воротниками, застыли посреди сада, как статуэтки, разглядывая странного гостя.

Мальчик направился прямо к дамам и поклонился старшей из них.

- Ваше величество, вы позволите мне покинуть вас? Этот господин представился как граф де Бражелон. Он хочет видеть моего отца. Я провожу его, с Вашего позволения.

- Конечно, шевалье! - полная дама, одетая дорого, в темные шелка, и с чепцом по моде Марии Медичи на седых волосах, кивнула мальчику с улыбкой. - Идите, но возвращайтесь поскорее, если только вы не нужны графу де Ла Фер.

- Ваше величество? - переспросил Бражелон, машинально кланяясь даме так, как кланяются даме в почтенном возрасте.

- Вы не узнали Ее величество Маргариту Валуа? - поразился мальчик.

Граф резко остановился, от чего конь ткнулся в него мордой, едва не сбив с ног. - Куда он попал?

- Что она делает в замке? - невольно вырвалось у него.

- Ла Фер одно время принадлежал королеве Маргарите, разве вы не знали? Теперь она часто гостит здесь, она любит эти места.

"Все это мне снится", - подумал про себя Огюст де Бражелон. - "Не мог же я попасть в прошлое на самом деле. А раз это сон, я не должен ничему удивляться, и вести себя соответственно ситуации."

Шевалье непринужденно шел вперед, показывая дорогу. У самого крыльца, коня у графа принял слуга, и Бражелон поднялся вслед за провожатым, про себя отметив, что лестница явно не парадная. Мальчик решил провести его так, чтобы он остался не слишком замеченным.

Улыбнувшись про себя предусмотрительности юного дворянина, Бражелон вступил в галерею, с одной стороны, благодаря высоким стрельчатым окнам, почти полностью открытую солнечному свету. Пол, выложенный изразцами, звонко отзывался на каждый шаг, и граф подумал, что подкрасться к дверям неслышно было бы не под силу никому, кроме женщины или ребенка.

Перед одной из дверей мальчик остановился.

- Как доложить о вас графу? - спросил он.

- Граф де Ла Фер и де Бражелон, - ответил граф спокойно и уверено, не спуская глаз с ошеломленного лица мальчугана.

У того хватило сил только согласно склонить голову.

Бражелону пришло в голову, что, толковый не по возрасту, шевалье не зря никому не стал доверять весть о пришельце. Если это тайна, то соблюдать ее положено по всем правилам.

Провожатый вступил в кабинет, оставив дверь открытой, так, чтобы гость мог слышать, о чем говорят: деликатность или предосторожность?

- Господин граф, вас разыскивает господин, назвавшийся графом де Ла Фер и де Бражелон.

- Что, Калас жив? - раздался из кабинета изумленный возглас.

- Это не он, граф. Это другой господин.

- Зовите его, Оливье, - голос приобрел брюзгливые нотки.

- Сударь, граф де Ла Фер ждет вас, - мальчик отступил в сторону, пропуская Огюста.


Бражелон прошел в кабинет, и оказался перед сидящим напротив в кресле господином средних лет. С секунду тот смотрел на гостя пронзительным, не предвещающим ничего доброго, взглядом, потом этот взгляд смягчился и хозяин встал, одновременно приветствуя Бражелона, как равного, и жестом предлагая ему старинное кресло напротив. Мальчик, покидая кабинет по знаку отца, неслышно притворил за собой дверь. Гость и хозяин молча пожирали глазами друг друга. Странный сон начинал походить на явь.

- Сударь, ваш сын доложил обо мне, как о графе де Ла Фер, и сказал, что я не похож на графа де Бражелона. Поверьте, я не знаю, как это доказать вам, но я, действительно, являюсь обладателем этих титулов, и они перешли к мне от моего отца. Тот их получил от своего, и так далее. Я отлично знаю нашу родословную и знаю, как глубоко в прошлое она уходит, и как разветвлены были связи нашего рода. Но, в данном случае...
 
- В данном случае, мне проще всего было бы арестовать вас, как самозванца, - голос у графа де Ла Фер был сильный и властный. Он его не повышал, но можно было не сомневаться, что он мог привести в трепет не только многочисленных слуг. - Однако, - он смягчил интонации, - я вижу перед собой несомненного, пусть и странно одетого, дворянина. А кое-какие черты вашего лица могут свидетельствовать в пользу вашего утверждения о родстве. Откуда вы прибыли, сударь? (граф де Ла Фер упорно не желал титуловать гостя).

- Из Нового Света, господин граф.

- Вот как! Это в какой-то степени объясняет ваш наряд. Но Новый Свет велик: из какой его части?

- Из Канады, господин де Ла Фер.

Брови у графа поползли верх: кажется, он и не слыхивал о таком названии, но то, как произнес его Огюст - как само-собой разумеющееся, говорило в пользу правдивости говорившего.

- Плавание было длительным, полагаю?

- Полтора месяца. В это время года океан относительно спокоен.

- Такое путешествие не предпринимают удовольствия ради, - пальцы правой руки Его сиятельства выстукивали какой-то марш на столе. Заметив взгляд Бражелона, граф чуть нахмурился и взял в руки лежащий на столе изящный ножик для разрезания книг. - Так что же привело вас во Францию?
 
Здесь кончалась правда и начиналась игра, весьма опасная для Огюста. В данной ситуации, оказавшись во власти своего однофамильца или, как начал подозревать Бражелон, одного из предков, говорить о цели своего путешествия граф не мог. Невероятность происходящего заставила его собрать все свои силы, чтобы оказаться достойным противником сидящему напротив человеку.

- В моем случае - это только желание повидать родину, которую я покинул в ранней юности.

- И Ла Фер?

- Одно из мест, которое мне запомнилось с детства.

- Всего лишь одно? - граф де Ла Фер пристально смотрел в глаза своего гостя, не желая упустить хоть какое-то изменение его настроения.

- Конечно же, не только! - Бражелон смело смотрел в глаза вельможе. - Я желаю посетить и Париж, и Блуа. Рядом с Блуа и находится поместье моего отца, где я родился: а именно - Бражелон. Это прелестный замок под сенью кленов.

- Мой родственник только велел посадить их, - усмехнулся граф. - Тень они станут давать лет через двадцать.

Бражелон слегка побледнел.

- Я вижу, что вы мне не склонны верить, господин граф.

- А вы бы поверили? - граф встал и прошелся по кабинету. - Это все выглядит более чем странно, сударь: является ко мне человек, который называет себя моим именем и утверждает, что у него те же права на поместья, что и у меня.
Рассказывает, что явился из дальних краев. На этом основании я должен верить ему?

- Сударь, вы вправе мне не верить: все это для вас выглядит фантастично, но это все правда. Я не знаю, как это объяснить, - закончил Огюст с беспомощной улыбкой.

- Знаете, и я тоже не знаю. И поэтому я предпочту посадить вас пока под замок, дорогой гость. Это будет домашний арест, не пугайтесь, но из поместья вам пока не уйти. Если вы мне дадите слово, что не будете пытаться бежать...

- Даю, - чуть помедлив, пообещал Бражелон. - Я, сударь, дворянин, и данное мной слово намерен свято соблюдать.

- Хорошо. В таком случае я поручаю вас моему сыну. Тому самому, который привел вас. С моим наследником и средним сыном я познакомлю вас позднее, - граф позвонил в колокольчик и на пороге вырос слуга. - Позовите шевалье, приказал граф, - и приготовьте покои для моего гостя.

- Вы предлагаете мне почетный плен? - улыбнулся Бражелон.

- Именно, дорогой гость. Времена нынче беспокойные, следует быть осмотрительным.

                ***

Куда он попал? Бражелон терялся в догадках. Будь он нашим современником, он давно бы уже сообразил, что оказался в прошлом. Но человеку начала девятнадцатого века было сложно справиться с тем потоком противоречивой информации, которая обрушилась на него. На каждом шагу его подстерегали доказательства, что он попал в какое-то место, где время или остановилось, или текло по своим, никому не ведомым, законам. В комнате, куда его провел мальчик, сын владельца замка (приходилось это признать), Огюст нашел одежду, подходящую ему по росту. Было непривычно видеть, держать в руках вещи, которые он мог ранее лицезреть лишь на старинных портретах. Давая ему эту одежду, хозяин ненавязчиво предлагал не выделяться своим внешним видом, не привлекать к себе ненужного внимания.

Пока Бражелон переодевался, в комнате слуг не было. Оказалось не просто справиться, без привычки, с обилием крючков и принять то, что пуговицы носят характер украшения. К счастью, отложной воротничок на камзоле был невелик, и не давил шею. Отсутствие галстука порадовало. Сапоги ему оставили свои - видно, не нашлось подходящих. Очень хотелось увидеть себя в зеркале в полный рост, но, имевшееся в спальне, было совсем небольшим: Огюст видел только лицо и часть груди. Остальное должно было дорисовать воображение. Он задумчиво разглядывал самого себя: длинные, до плеч, каштановые волосы, которые он не желал стричь вопреки или согласно моде, обрамляли овальное загорелое лицо на котором сияли лазурные глаза.
 
Боже правый! До него дошло, что точно такие глаза были у маленького шевалье де Ла Фера. Родственник? "Предок", - подсказало то ли чутье, то ли логика. Он попал в прошлое: иначе не объяснить все эти странности. И сознание укололо воспоминание: его покойной матери несколько раз во сне являлся ангел-хранитель - мальчик, который обещал беречь их род.

В дверь постучали.

- Войдите, - разрешил граф де Бражелон, и в комнату вошел шевалье де Ла Фер.

В этот раз Бражелон решил не только расспросить мальчика, но и как следует рассмотреть его. Шевалье было лет десять- одиннадцать, но серьезное выражение лица и не детская сдержанность делали его несколько старше. Он двигался легко и свободно, как двигаются опытные фехтовальщики, и шпага на его боку не казалась данью дворянскому происхождению: она была его продолжением, частью юного воина.

"Кажется, это дитя способно и убить, если потребуется", - решил про себя граф.

- Вы не хотели бы пройтись по замку? - шевалье одарил графа приветливой улыбкой, сразу изменившей его лицо. - Граф приказал показать вам все местные достопримечательности.

- С удовольствием осмотрюсь, - ответствовал Огюст, подумав, что знать, какими были его владения сто лет назад интересно и поучительно. - Ведите меня, юный рыцарь. Кстати, а как мне к вам обращаться: шевалье - это как то очень официально, вы не находите?

- Вам хочется подчеркнуть, что в силу возраста я не могу быть названным "шевалье"? - насупился мальчик.

- Нет, что вы, у меня и в мыслях не было подобного, - решительно возразил Бражелон .- "А мальчишка самолюбив!" - решил он, как-то позабыв, что и сам в возрасте шевалье взрывался по любому поводу.

- Тогда я представлюсь вам еще раз, господин де Бражелон. Арман-Огюст-Оливье де Ла Фер, к вашим услугам. Можете звать меня просто Огюст - это имя я люблю больше, - он опять улыбнулся, показав безупречно ровные, белые зубы.

- Хоть я и много старше, шевалье, но у нас есть и общее: мы с вами - тезки,- очень серьезно произнес граф. - И, надеюсь, мое пребывание под крышей вашего дома прояснит еще многое в нашей общности. Ну, показывайте мне все, что вам разрешено, и что вы сами считаете самым интересным, - решил Бражелон, открывая дверь и выходя в галерею. - Давайте начнем с портретов ваших предков, согласны?

- Согласен, я думаю, что многое могу вам рассказать: мне очень интересна история графов де Ла Фер, и, как ее представитель, я просто обязан знать все.

- Вы изучаете генеалогию, шевалье?

- И геральдику, и историю рода, и древние языки.
 
Бражелон с нескрываемым удивлением посмотрел на мальчика, который рассказывал о своих занятиях серьезными науками, как о само собой разумеющемся.

- Сколько же вам лет, сударь? - невольно сорвался у него вопрос.

- Много: через месяц исполнится одиннадцать. Через год я уеду в Англию, где буду изучать морское дело. Отец хочет, чтобы я стал морским офицером.

- Это отличная профессия! - воскликнул Огюст-старший.

- Несомненно! К тому же это совсем не плохо для третьего сына, - добавил мальчик, улыбаясь. На этот раз улыбка вышла немного грустной.

Разговаривая, они незаметно пришли в огромный зал, увешанный портретами, гербами и старинным оружием. Это напоминало музей, но в этом музее люди жили, умирали, играли свадьбы и крестины, радовались и печалились, плели козни и расплачивались за них. Древний замок был наполнен историей и духами предков по самую крышу. Им владели сеньеры де Куси, бывшие, среди своих бесчисленных титулов и владений, и графами де Ла Фер. Так что у наследников был повод держать голову высоко, и помнить о своем превосходстве над королевским родом, о чем не преминул сообщить юный представитель рода.

Мальчик совершенно свободно ориентировался во всех хитросплетениях браков, во всех тонкостях гербов, чувствуя себя частью этой паутины связей с Европой и Англией. Они дошли почти до конца галереи, и остановились перед портретом вельможи, одетого с большим изяществом по моде Генриха 3, и с орденом Св. Духа на шее.

- Это мой дед, граф де Ла Фер-Торденуа. Он был в числе первых рыцарей ордена, учрежденного королем Генрихом, и одним из шести пэров Франции. Я не помню его, но, говорят, он часто бывал в Берри, где я родился.

- А ваша мать?

- Матушка редко бывает здесь, она статс-дама королевы Марии Медичи.

- А вы бываете и в столице?

- Я учусь в Наварре. Еще год - и я закончу курс. Потом, как я и говорил вам, меня ждет карьера морского офицера. Кажется, отец задумал меня в Англии женить, - усмехнулся шевалье. - Во Франции мне все равно особенной карьеры не сделать, поэтому граф и подумал об английском флоте и английской невесте. Куси породнились в свое время с Плантагенетами. Но что это, - он остановился и повернул голову, вслушиваясь в шум со двора, - кто-то приехал. - Он отдернул тяжелый занавес и выглянул в приоткрытое окно. - Это королевский гонец. К графу... - от удивления брови у него поползли вверх, и лицо сразу стало по-детски простодушным. - Что-то случилось, и очень серьезное. Вы позволите мне вас оставить, господин де Бражелон?

- Идите, шевалье, я вижу, как вы обеспокоены. Я вас здесь подожду.

Шум, восклицания и плач очень скоро заставили и Огюста в нетерпении расхаживать по залу. Наконец, дверь отворилась, и на пороге возник шевалье де Ла Фер. Он был бледен, как стена, на глазах блестели слезы. Бражелон смотрел на него во все глаза, ощущая, что становится свидетелем каких-то важных событий.

Мальчик переступил порог, судорожно сглотнув комок, ставший в горле.

- Только что прибыл гонец от двора. Его величество король Генрих 4 убит каким-то фанатиком.

                ***

Убийство, совершенное Равальяком, не оставило никого беспристрастным в замке. Бражелон сидел у себя в комнате, не желая попадаться на глаза хозяевам, поддавшимся скорби, как вдруг в дверь постучали. Что-то заставило графа встать и самостоятельно открыть дверь: на пороге стояла королева Маргарита Валуа. Он сразу узнал ее: портреты очень точно передавали внешность постаревшей, погрузневшей королевы. Бражелон растерялся: растерялся от простоты обращения знаменитой Маргариты, от самого факта ее присутствия, от того, что он видел на ее лице следы переживаемого горя: они оставались с Генрихом, не смотря ни на что, добрыми друзьями.

Она тяжело оперлась на руку, предложенную с душевным трепетом и, натужно дыша, уселась в массивное кресло.

- В этом доме все словно лишились рассудка: к кому не обратишься - видны только залитые слезами физиономии. Короля здесь все любили и хорошо знали: он много раз приезжал в Ла Фер. Граф умчался в Париж, как только узнал о беде, прихватив с собой Оливье, графиня и старшие сыновья - давно в Париже. Мне уже давно не под силу нестись в таком темпе, и граф, мой старый и верный друг, попросил меня присмотреть за вами.- И Марго улыбнулась совсем по-прежнему: кокетливо и чарующе.

- Я дал слово господину де Ла Фер - и никуда не сбегу, - с обидой сказал граф.

- Но у вас могут возникнуть вопросы, на которые я c удовольствием отвечу. Я часто гощу здесь, одно время Ла Фер даже был моим. Мы с вами будем гулять, и ждать возвращения нашего гостеприимного хозяина.

- А шевалье разве не вернется?

- Не думаю. Он останется в Париже, он еще не закончил свою учебу.

- Интересный мальчик, - Бражелон попытался втянуть в рассказ королеву.

- Весьма и весьма. Он подает большие надежды. Жаль, между нами говоря, что он не старший сын. Это избавило бы графа в будущем от многих хлопот.

"Действительно, этот юнец не по возрасту образован, сдержан и умен. Подражает отцу, которого, кажется, боготворит," - закончил Бражелон про себя мысль королевы. И улыбнулся ей со всей симпатией, которую всегда испытывал к Маргарите, точнее - к ее образу.

- А теперь, мой господин граф, расскажите-ка мне о себе, - попросила королева, но, не смотря на добродушный тон, в голосе явно прозвучало приказание.

"Кажется, я попался", - признался сам себе граф, и Марго прочла это в его глазах.

- Я с удовольствием послушаю вашу историю, - ласково улыбнулась королева, вытягивая ноги на оббитую бархатом скамеечку. - "Но не вздумайте мне врать!" - предупредили графа ее прищуренные глаза.

Королева Марго, собственной персоной, сидит перед ним и готова выслушать его признание? Рано или поздно, но допросом это должно было закончиться. И, может ему еще просто повезло, что расспрашивать его будет милая и любезная королева... Хотя, по тому, что Бражелон о ней читал, по остроте ума она нисколько не уступала мужчинам, а по решительности и умении принять жесткое решение - многих опережала.

- Я даже не знаю, с чего начать, Ваше величество, - он чуть пожал плечами.

- С начала и начните. Расскажите мне о своей семье, милый граф. - Маргарита поерзала в своем кресле, пристраивая поудобнее свое, ставшее громоздким, тело, и всем своим видом показывая, что она настроена на длинный рассказ. - Вы родились не во Франции?

- Как раз во Франции я и родился, но потом моя семья переехала в Новый Свет.

- Но отчего? Вы были протестантами?

- Нет.

- Так в чем же причина?

- У отца были могущественные враги, мадам. Во Франции они бы его не оставили в покое.

- Вы можете их назвать?

- Их давно уже нет в живых и они не смогли навредить отцу. Оставим их имена историкам и мемуаристам, - улыбнулся Огюст.

Марго оценила сдержанность графа и улыбнулась его находчивости.

- Оставим это, раз вы не желаете ворошить прошлое. - Но зачем вы вернулись, это вы мне можете сказать? Мне не кажется, что целью вашего тяжелого путешествия было простое любопытство и желание повидать родину. Вы руководствовались еще какими-то интересами, не правда ли? Вы уже не юноша, желающий только повидать мир, вы - зрелый муж. Так чего же вы ждете от своей поездки, граф? - острый, ничего не упускающий, взгляд Маргариты заставил Бражелона на мгновение отвести глаза, и королева встрепенулась, получив перевес в этом сражении.

Сказать правду было немыслимым. Лгать - ниже достоинства.

- Я хотел убедиться, что король справедлив к своим подданным. Судьба не дала мне шанса разобраться. Что мне делать теперь - я не знаю.

- Новый король пока слишком мал, чтобы ответить на ваши вопросы, граф. Ах, если бы я могла быть сейчас там, в Париже, - глухо пробормотала она. - Но я - только бывшая жена, а Мария станет и регентшей. Бедный мой маленький Луи, - пробормотала Марго едва слышно, впадая в задумчивость. Потом качнула головой, вспомнив, что она не одна.

- Так вы не знаете, как вам быть теперь, граф? Я вам посоветую одно: ждите.

- Чего, мадам?

- В этой ситуации вам вообще нечего делать в Париже: вы ничего сейчас не узнаете и не решите. Подождите, пока вернется граф де Ла Фер. Ах, если бы Изабо сумела остаться при королеве! Но Ангерран сделает все, чтобы увести ее. Он только и ждет повода, чтобы забрать жену от двора. А она смогла бы узнать многое. Она умная и смелая женщина, и ненавидит Кончино Кончини.

- Если бы я смог встретиться с королевой Марией...

- Это вам ничего не даст: все будет решать теперь итальянец. Я вам могу посоветовать только одно: сидите в Ла Фере. Или возвращайтесь к себе в Новый Свет. Может быть, это будет для вас самым лучшим вариантом. А лет через десять, когда во Франции будет по-настоящему править Луи 13, приезжайте вновь.

- К сожалению, я не смогу воспользоваться ни одним из ваших советов, Ваше величество, - грустно покачал головой Бражелон. - Вы сами изволили заметить, что я не первой молодости. Такие путешествия даром не даются. Если уж я забрался так далеко, я не уеду, не побывав при дворе.
 
- На что вы рассчитываете? Вернее - на кого? В Париже никому до вас не будет дела, - пожала плечами Марго.

- Если бы Ваше величество были так добры... - пробормотал Огюст, поднимая глаза на королеву.

- Вы хотите, чтобы я написала вам рекомендательное письмо, - Маргарита, сама не веря услышанному, покачала головой. - Я вас совсем не знаю, сударь. Если вы будете со мной до конца откровенны, если мы с вами продолжим беседу,.. тогда я, может быть... может быть я и подумаю об этом. Но не сегодня. - И она встала, давая понять, что на сегодня разговор окончен.


Через неделю вернулся Ангерран де Ла Фер и не один: с сыном. Вернулся очень недовольный: и без слов было ясно, что обстановка в столице сложная, а жена не желает уходить со своего поста.

Все эти дни королева Маргарита старалась не отпускать от себя Бражелона. Чего в этом внимании было больше : простого любопытства узнать правду о графе или желания развлечь себя, Бражелон не понял: Марго была слишком умна и проницательна, чтобы не дать почувствовать графу истинных причин своего поведения. Но предположить он мог: королева ему не верила до конца, и чего-то опасалась. О рекомендательном письме они больше не говорили: Огюст не решался напоминать о нем, а Маргарита делала вид, что такого разговора вообще не было. Несколько раз, когда беседа подходила к опасной черте, королева резко меняла тему, пользуясь своим правом королевы и женщины произвольно решать, о чем говорить с кавалером. 

А быть кавалером столь знаменитой дамы оказалось чрезвычайно интересно и непросто: Марго сохранила и живость характера, и умение нравиться, и талант вести беседу в нужном ей русле. К тому же, когда она пускалась в воспоминания, Бражелон вообще забывал о невероятности происходящего. Перед ним живыми представали короли, братья Маргариты, Гизы и Бурбоны: весь спектр двора, который был миром королевы Марго - от двора Валуа, до двора в Нераке. Королева не была злой: расписывая придворных, вражду, царившую среди кланов, она никогда не позволяла себе быть излишне циничной или несправедливой. Марго любила многих мужчин и многие любили ее, но у Бражелона сложилось впечатление, что самое глубокое чувство вызвал у нее только Генрих Гиз. Именно о нем она говорила с особенной сдержанностью, но глаза ее при этом подозрительно блестели.

Постепенно, у нее сложилось мнение и о Огюсте: он был честен, смел, обладал изрядной долей предприимчивости, был немного авантюристом, и, во что бы то ни стало, желал добиться истины. Хотя поиск этой самой истины мог для него обернуться крахом и смертельной опасностью. В его рассказах об Америке была правда о сражениях с племенами дикарей, о неграх, работавших на плантациях, и событиях, отзвуки которых так и не долетели до Европы. Этому она поверила, как верила тому, что написано в рыцарских романах. Но была во всем и некая недоговоренность: граф де Бражелон старательно избегал дат и не говорил о родственных связях и вообще - старался не говорить о том времени, когда семья жила во Франции. Но беседы с ним приятно оживляли одиночество старой королевы, отвлекали от мыслей о прошлом, и о том грустном периоде ее жизни, который был связан с покойным ныне Генрихом Наваррским. Маргарита сохранила о нем самые дружеские чувства, но если что-то по-настоящему и примиряло ее с бывшим супругом, так это его сын - малыш Луи. Вот кому было не сладко теперь! Брошенный собственной матерью, дофин нашел настоящую мать в Маргарите. Обделенная счастьем материнства, Марго при любой возможности опекала мальчика, даря ему все свои нерастраченные чувства. И сам Луи выказывал ей чисто сыновнюю преданность и любовь, которую полагалось бы отдавать Марии Медичи. Но та любила только младшего сына, Гастона.

Марго была дипломатом: в этом царстве лжи и притворства, предательства и смерти, каким являлся французский двор, она умудрялась поддерживать добрые отношения и с Медичи. Если бы не Кончини, она бы постаралась что-то узнать для Бражелона. Но с письмом следовало подождать: по крайней мере - до приезда де Ла Фера.

Граф с сыном приехали после полудня: оба уставшие и голодные. Маргарита и Бражелон как раз возвращались с прогулки, когда встретились с ними. В глазах графа де Ла Фер мелькнуло что-то похожее на удовлетворение, когда он увидел королеву, опиравшуюся на руку Бражелона. Он спешился и подошел к ним. Шевалье последовал его примеру, и Огюст увидел, что мальчик очень устал и очень чем-то расстроен, хотя и держится молодцом.

- Ваше величество, - Ангерран де Ла Фер поцеловал руку Маргариты, затянутую в черную перчатку, - у меня для вас есть несколько писем. Вы позволите, я вам их передам прямо сейчас?

- Такая спешка ни к чему, милый граф, отдохните с дороги, а потом, после обеда, я приглашаю вас к себе. Обсудим новости и то, что может быть в этих бумагах. Огюст, друг мой, - она обернулась к Бражелону, - вы свободны, мой верный паж. Если шевалье будет в состоянии, он вам расскажет о Париже.

- Не сомневайтесь, я смогу, - вскинул голову юный Ла Фер.
 
Однако уже Бражелон запротестовал: "Мое любопытство подождет и до вечера, шевалье. Отдыхайте."

Он проследил взглядом, как мальчик идет к крыльцу: высоко подняв голову и расправив плечи. Лестницу же он одолевал не спеша, а на верхней ступеньке и вовсе задержался, поникнув головой. Потом резко выпрямился, внутренне собравшись, как перед прыжком в воду, и уже размеренным быстрым шагом направился в дом.

- А у мальчика какие-то неприятности, - тихонько пробормотал Огюст, но королева, стоявшая рядом, услышала.

- Если это и так, то Оливье непременно справится с ними, - усмехнулась Марго.

Следы этих самых неприятностей Бражелон, тем ни менее, заметил у шевалье и вечером.

- Вы чем-то сильно расстроены, Огюст? - решился он спросить своего юного приятеля, смягчая вопрос тем, что обратился к мальчику именно тем именем, которое было ему приятно.

- Не скрою, я сильно огорчен, - прямо ответил тот.

- Не будет нескромным спросить, почему?

- Мне пришлось бросить Наварру. Отец потребовал, чтобы я был при нем, в Ла Фере. А я рассчитывал повидать перед отъездом в Англию свою бабушку.

- Вы очень привязаны к ней?

- Я рос у нее до шести лет. А, потом, каждые каникулы бывал в Берри.

Бражелон внимательно посмотрел на Ла Фера. Мальчишка явно бодрился, и столь же явно было то, что не только бабушка была причиной его печали. И вряд ли дело было в учебе. Дело было в чем-то, намного более серьезном. Похоже, отпрыск удостоился сильнейшего нагоняя от батюшки. В Париже стало опасно, а сын не по возрасту задирист? Впрочем, может, мальчик сам все расскажет? Но шевалье молчал, глаза у него были сухими, и горели с трудом сдерживаемой яростью. Оставив намерение расспросить его о том, что произошло, Бражелон стал расспрашивать о событиях в столице. Ла Фер отвечал сдержанно, но представление о том, что происходит в Париже после убийства короля и расследования по делу Равальяка, смог передать. Граф понял, что он ничего в столице не добьется. Мысли о том, как постараться вернуться в свое время заняли у него с этой минуты главенствующее место.

                ***

Королева Маргарита сидела у камина: она стала плохо переносить прохладу и старалась все время держаться в тепле. Но старость неумолимо напоминала о себе то новыми болячками, то тем, что она зябла в самую жару. Именно поэтому позвала она Ангеррана к себе - у него было холодно и неуютно, кабинет был слишком велик, и камин не прогревал его как следует.

Наедине собеседники отбросили всякую церемонность: их связывали не только узы дружбы, но и былая, давно ушедшая страсть. Это придавало их общению терпкость старых интриг, опасностей и подвигов во имя любви.

Марго дочитывала полученные письма, Ангерран искоса посматривал в ее сторону, потягивая вино из старинного кубка и ожидая, пока королева подведет какой-то итог новостям. Наконец, Марго свернула письма в трубку и спрятала их в рукав платья.

- Ну, и чего нам ожидать? - вяло поинтересовался граф.

- Вряд ли мы сможем как-то влиять на события, - покачала головой королева. - Я, пожалуй, через пару дней все же отправлюсь в Париж: на месте виднее.

- Делайте, как посчитаете разумным, Маргарита. - Ангерран закинул ногу на ногу и стал рассматривать свой сапог. - Мне бы убедить Изабо вернуться.

- Зачем вы забрали мальчика, и оставили в Париже старших? - королева пристально посмотрела прямо в глаза графу.

- Затем, что Оливье стал слишком красив, - неохотно ответил Его сиятельство.

- А твои старшие, Ангерран? Они уже взрослые и умеют плавать в дворцовых водах? Они знают, как дать отпор итальянской моде?

- Они сумеют за себя постоять, если что. Луи при деле: он изучает сейчас право и знает, что я не стану с ним церемониться, если до меня дойдут какие-то слухи. Ренье беспутничает, это правда, но он малый незлобивый и, к тому же, его интересуют только женщины. Интриги он обходит стороной. А Оливье - с принципами, и не всегда умеет смолчать. Лучше уж пусть при мне сидит.

- А как же учеба?

- Он и так опережает остальных школяров. Я прослежу, чтобы он и дома не болтался без дела.

- Ангерран, вы что-то не договариваете, - Марго не спускала с графа глаз. - Что успел натворить шевалье?

- Шевалье не стал скрывать свое мнение насчет смерти Генриха.

- И оно далеко отстоит от того, что выявило следствие по делу Равальяка? Он считает...

- Что заказ поступил сверху.

- Этого ему не простят, Ангерран. Он и дома не будет в безопасности.

- Я знаю. Поэтому он уедет, как только все притихнет. А пока пусть сидит у меня на глазах. Я по дороге ему кое-что объяснил, думаю, он надолго запомнит мои слова.

- Вы были с ним суровы? - воскликнула Маргарита.

- Не более, чем того потребовали обстоятельства. - Суровость в голосе Ангеррана никак не согласовывалась с растерянностью его взора. Он, наверное в первый раз, остро почувствовал, как дорог ему младший сын и как он привязан к мальчику. - О нем забудут, я надеюсь. К тому же я рассчитываю, что свою карьеру морского офицера, в Англии он начнет с удачной женитьбы. Наше родство с Плантагенетами дает основания для выгодного брака.
 
Маргарита тихонько вздохнула: дочь королей, сестра королей, и сама королева, она отлично знакома была с династическими браками. Ну, что ж: если мальчику не повезет с женой, он найдет себе любовь на стороне. Главное, чтобы был наследник рода, а в остальном супруги будут вести себя соответственно своему темпераменту и возможностям. Она сама так и делала, а о Наваррце и говорить нечего.

- А как наш гость? По-прежнему утверждает, что он - граф де Бражелон?

- Да. И я начинаю ему верить, Ангерран. Он не договаривает что-то очень важное, без чего не понять ни его прошлого, ни этого странного совпадения имен. Но он - искренний человек и, кажется мне, вся эта история тяготит его не на шутку.

- У вас есть предложение, моя королева?

- Я подумала, что стоило бы отпустить его на все четыре стороны, Ангерран.

- Вот этого как раз и не стоит делать, моя дорогая, - решительно возразил граф. - Пусть лучше посидит здесь, под моим надзором. Рано или поздно он расскажет все: когда поймет, что у него нет выхода.

                ***

- Скажите, Огюст, вы любите сказки?

Они сидели на берегу ручья и лениво бросали камушки в воду: у кого пролетит дальше и подскочит больше раз, ударившись о поверхность. Бражелон побеждал, посмеиваясь про себя: мальчик проигрывал ему раз за разом, и от этого совсем расстроился.

- Так вы верите в чудеса, шевалье? - Бражелон окликнул Ла Фера, который не слышал обращенного к нему первого вопроса.

- Конечно, верю, граф, - отозвался тот. - Разве наше с вами существование не есть чудо Божие? И разве не созданы мы по образу и подобию Его?

- Наша жизнь может быть полна тайн, - начал Бражелон издалека. - И я столкнулся с одной такой. И теперь не знаю, как мне быть, потому что не могу разобраться, что со мной приключилось.

- Вы хотите поделиться со мной? - напрямик спросил мальчик, и глаза у него загорелись предвкушением тайны.

- Мне кажется, что эту странную историю стоит рассказать именно вам, Огюст.

- Но почему не моему отцу, не королеве Маргарите? Они взрослые, опытные люди, они могут знать то, что я просто не пойму.

- Видите ли, друг мой, с возрастом люди привыкают к чудесам, становятся скептиками, утрачивают способность воспринимать все в истинном виде... - Бражелон остановился: получалось, что он заманивает мальчика в ловушку условностей, льстит ему, еще не признаваясь ни в чем. - Нет, сделаем иначе: я просто вам расскажу, как все было - а судить уже вам. Молчать и дальше - это оставить все, как есть. А я не могу себе позволить и дальше пребывать в таком полусонном бездействии. Итак, слушайте мою историю.

Я действительно вырос в Америке, в той ее части, что называют Канада, в городке, который стремительно разрастался и вскоре, я надеюсь, станет настоящим городом. Когда-то на его месте были поселения ирокезов и гуронов, но к моменту нашего приезда их вытеснили из этих мест. Знаете, шевалье, это сказочно красивые места с девственными лесами, а с холма Мон-Реаль открывается вид на огромную реку св. Лаврентия. На моей родине такой простор и настолько прекрасен мир, что мне тесно во Франции, мне трудно дышать в вашем старом замке, - неожиданно признался граф.

- Я и сам больше люблю Берри, - ответил мальчик, - но это потому, что я там родился. А вы успели многое увидеть во Франции, господин де Бражелон?

- Только то, что можно увидеть по дороге с побережья и до замка. Я просто не успел ощутить Францию, потому что именно при въезде в Ла Фер со мной и приключилось нечто странное. - Он остановился на мгновение, чтобы продолжить так быстро, как только мог. - У вас сейчас 1610 год, не так ли? - и, не дожидаясь подтверждения, добавил, - ну, а там, откуда я прибыл - 1817. Нас с вами разделяют двести лет, но как случилось, что мы с вами встретились, я объяснить не в силах. Я - ваш потомок, Огюст. Нас разделяют около десяти поколений, но я - ваш прямой потомок. И приехал я потому, что надеялся это доказать новому королю, Луи 18.
 
Много лет назад моей матери снились сны, в которых ей являлся ангел, и обещал охранять ее род. Он сдержал слово, и спас нашу семью. Мы успели убежать после революции в Новый Свет, иначе нас бы ждала, как и прочих аристократов, гильотина.

- Гильотина? Что это? - не понял шевалье.

- Усовершенствованный топор палача.

- Вы хотите сказать, граф, что настанет время, когда дворян будут уничтожать только за то, что они дворяне? И кто осмелится это делать? - мальчик широко раскрытыми глазами смотрел на Бражелона. - Этого не может быть, такое невозможно!

- Увы, в истории Франции уже бывали периоды, когда чернь поднималась против нашего сословия. Это произойдет и после вас и, боюсь, будет происходить и после моего поколения.

- Вы говорите чудовищные вещи, - медленно произнес шевалье де Ла Фер. - Я не могу, и я не хочу верить вам.

- Вы еще ребенок, вам невозможно представить такое.

- Представить я могу, господин де Бражелон. Я верить вам не могу, не имею права верить в такое.

- И не надо, не верьте, - промолвил Огюст, опустив глаза. - Считайте, что я вам рассказал страшную сказку. Я был не прав, забивая голову своими проблемами такому юному созданию, как вы.

- Как же вам удалось попасть на двести лет назад?

- Я проехал вдоль замковой ограды до ворот, проник за ворота и увидел... - туманный занавес... такой серый, похожий на густую вуаль. А потом услышал голоса. Дальше вы знаете. Наверное, это была преграда, живая стена между нашими мирами. Это все, что приходит мне в голову.

- Значит, если вы пройдете за эту стену еще раз, вы попадете опять в свое время?

- Наверное. Если эта стена еще существует.

- Тогда лучше уходите, сударь, - в голосе мальчика прорезалась не детская серьезность. - С такими новостями, что у вас, вам здесь делать нечего. Вы никому, кроме меня, это не рассказывали?

- Клянусь, ни единой живой душе, шевалье.

- Я тоже буду молчать, даю вам слово. Это слишком страшная сказка, чтобы рассказывать ее по вечерам. Я помогу вам уехать: я знаю, где лежит тот костюм, в котором вы сюда явились. Если вам удастся вернуться к себе, в свою Канаду - тем лучше. Судя по тому, что вы мне рассказали, во Франции уже никогда не будут уважать дворянство.

- А теперь я вам кое-что скажу, шевалье, - жестом прервал его Бражелон. - Да, второе сословие уходит в прошлое. Но я еще надеюсь восстановить свои права у нового короля.

- Это Бурбон?

- Увы, это Орлеанская ветвь.

- Знаете, сударь, хоть я еще и считаюсь ребенком, но в мое время рано взрослеют ,- с какой-то внутренней гордостью сказал шевалье. - Я могу пообещать вам, своему отцу и всему дворянству, что никогда не забуду, чем угрожает будущее моему сословию. И клянусь всегда и везде помнить, что все дворяне - братья, а король - только первый из дворян. Я буду об этом помнить и тогда, когда буду присягать на верность моему королю.
 
                ***

Шевалье принес одежду Бражелона в тот же вечер. Утро еще только занималось, когда граф осторожно вывел лошадь из конюшни. Он оглянулся на замок, но не испытал при этом чувства сожаления или какой-то грусти. Хотелось только одного: поскорее добраться до барьера, отделяющего его от его времени. О том, что может произойти, если его уже нет, Бражелон старался не думать. Утренний туман сбивал с толку, не давал определить, истинная ли это преграда или просто ее иллюзия. И, когда он миновал последнюю завесу у ограды, тоже ничего не произошло. За ней он увидел все такую же, колышущуюся стену, из которой звучало позвякивал колокольчик. Стадо коров под присмотром пастушка неспешно направлялось к ближайшему лугу. По одежде крестьянского паренька годы определить было невозможно. Оставалось ждать встречи с каким-нибудь путешественником побогаче и познатнее. Бражелон вскочил на коня и пустил его рысью: пора было уходить от возможной погони.

Он был уже не далеко от Блуа, когда на дороге повстречались несколько до зубов вооруженных всадников. Довольно было одного взгляда, чтобы убедиться, что он все там же. Граф похолодел: одежда встречных говорила о 17 веке. И, только отдалившись на приличное расстояние, он понял, почему они посмотрели на него с добродушной насмешкой: их костюм все же отличался от его. Это были детали, но по ним безошибочно можно было судить, что он безнадежно отстал от моды. Вопрос - насколько? У него зашевелилось страшное подозрение, которое можно было развеять, только расспросив кого-нибудь по дороге, и Бражелон рискнул заглянуть в первый же трактир.

Сидя у окна и попивая вино, в этот час можно было узнать не так уж и много, но Огюсту повезло. Вряд ли бы он разведал что-то, если бы не сидевшие через стол солдаты, которые довольно бурно обсуждали последние новости: "Эдикт милости", триумфально завершивший Ларошельскую компанию и, что ни менее было важно для графа, первую колониальную экспедицию в Новую Францию. Последняя новость подсказала время, в которое попал Бражелон - 1629 год. Новость малоутешительная, но граф достаточно ориентировался в истории, чтобы понять, что теперь он, по крайней мере, получил надежду, пусть маленькую, но реальную, на возвращение. В самом крайнем случае, он просто вернется домой с одним из кораблей поселенцев: он помнил, что Ришелье, за время своего правления, отправил в Канаду более двадцати таких экспедиций. Расспрашивать напрямую Бражелон не решился, поэтому, весь обратившись в слух, просто притворился, что задремал. Солдаты не были дворянами - пехотинцы какого-то полка, которых распустили по домам. Но, после их немудреных реплик, граф окончательно решил ехать в Париж. А там кто знает - не исключено, что по дороге он еще как-то сумеет оказаться поближе не только к королю и двору, но, если Бог к нему милостив, и к своему времени.

Он ничего не мог сказать о Париже, пока не увидел его: слишком молодым был он, когда увидел его впервые после Брасье. Но тот Париж, что предстал его взору сейчас, был еще абсолютно средневековым. Грязные, шумные улицы днем, темные, без единого фонаря - ночью. И, если в дневной сутoлоке, он едва пробивал себе дорогу верхом, то ночью, кроме пьяниц и воров, вряд ли мог встретить приличного человека. Имевшееся у него кольцо с роскошным рубином он продал: на первое время деньги у него были.

Он напрасно оббивал пороги Лувра, надеясь на аудиенцию у короля, пока, в одно прекрасное утро, не наткнулся на Его величество Луи 13. Король, злой и не в духе после неудачной охоты, не желая встречаться ни с кем из беcчисленных просителей, возвращался к себе по боковому ходу. Его сопровождали только два мушкетера, которых Бражелон не успел толком рассмотреть. Короля граф тут же узнал - он отлично помнил его по портретам, а сопровождающие его солдаты личной охраны не давали в этом усомниться. Увидев перед собой очередного просителя, Людовик остановился; мушкетеры тут же загородили его собой.

- Что вы здесь делаете? Это покои не для посетителей, - резким, отрывистым голосом, с характерным южным акцентом, произнес тот из мушкетеров, что выглядел помоложе.

- Я заблудился в поисках выхода, сир, - ответил Бражелон с глубоким поклоном.

- Вы уверены, что говорите с королем? - с сарказмом осведомился Луи.

- Я тот час узнал Ваше величество!

- Что вы здесь искали?

- Всего лишь возможность получить аудиенцию у Вашего величества, - снова поклонился Бражелон. - а в это крыло Лувра я попал по ошибке: как я уже сказал, я просто ошибся лестницей.

- Лейтенант, в таком случае, проводите этого господина...

- Граф де Бражелон, сир, - вставил Огюст, не замечая, как на глазах бледнеет второй мушкетер.

- ... этого господина графа, - со странной усмешкой подтвердил король, окинув Бражелона пристальным взглядом, - до выхода из дворца. Если у меня будет время, я дам вам аудиенцию, сударь. Где вас можно найти в Париже?

- Сир, разрешите мне проводить господина де Бражелона, - неожиданно заговорил второй мушкетер, - Я когда-то встречался с графом, и рад буду узнать, где он остановился.

Пораженный этими словами, Огюст пристально вгляделся в лицо мушкетера, но тот стоял в глубокой тени ближайшей ниши. Голос же, приятный и глубокий, ничего ему не сказал.

- Как вам будет угодно, господин Атос, - не стал возражать Луи. - Лейтенант, отпустите вашего солдата до следующего утра. Он это заслужил: если бы не он, мы бы упустили и эту лисицу, и вернулись бы вообще с пустыми руками. А завтра, сударь, пораньше, милости просим в седло - мне обещан олень. Идите,- король взмахом руки отпустил мушкетера и Бражелона, а сам стремительно зашагал в свои покои. Граф и незнакомец в форме мушкетера остались наедине.

- Сударь, вы действительно хотите сопроводить меня до гостиницы? Не проще было бы сразу посадить меня под арест? - мрачно поинтересовался граф у своего сопровождающего, когда они покинули, наконец, пределы Лувра.

- Это не имеет смысла, господин де Бражелон,- вяло возразил мушкетер, - вы опять сбежите, и опять попадете в Париж. Хотя вам следовало бы быть уже далеко от Франции.

- Милостивый государь, вы говорите какими-то загадками, а я очень не люблю загадки и, особенно, тон, которым вы мне их задаете.

- Мы с вами сейчас пойдем в "Сосновую шишку": я зверски проголодался, гоняясь за дичью для короля Людовика.

- А, в трактир, - Бражелон даже обрадовался. - Там вкусно кормят?

- Лучшая кухня в Париже. И там нам никто не станет мешать.

- Господин мушкетер, о чем вы хотите со мной говорить? Хватит загадок или я никуда не пойду, - заупрямился Бражелон.

- Ну, что мне с вами делать, как объяснить вам, что вы здесь лишний, граф? - мушкетер остановился и, сдвинув шляпу на затылок, дал возможность графу увидеть свое лицо.

Бражелон бросил на него беглый взгляд и вздрогнул: что-то неуловимое, знакомое до боли, было в чертах этого дворянина. - Узнаете меня, граф?

Бражелон отрицательно мотнул головой.

- Тем хуже. Но все я вам объясню только после того, как мы с вами разопьем бутылку хереса. У меня дома, после "Шишки". Есть вещи, о которых можно говорить только в стенах своего дома.

- А слуги?

- Слуга у меня один, и он, слава Богу, умеет молчать.

То, что в "Сосновой шишке" новый знакомый Бражелона свой человек, граф понял едва ли не с порога. По тому, как подскочил к ним сам хозяин, кланяясь Атосу, как какому-то вельможе, и по тому, с какой скоростью застилали стол новой скатертью, и расставляли приборы, ясно было, что мушкетера тут не просто уважают: видимо, он всегда щедро расплачивался.

Пока Бражелон не без интереса разглядывал это, популярное с давних времен у парижан, место, хозяин знаком поинтересовался у Атоса, сколько их будет. Получив утвердительный кивок на два гостя, он умчался.

- Он даже не поинтересовался, что вы закажете, - поразился Огюст.

- Он знает, что я предпочитаю в это время дня. И я взял на себя смелость сделать заказ и для вас.

- Вы осведомлены о моих вкусах? - с иронией спросил граф.

- Смею думать, что осведомлен, - загадочно усмехнулся в усы мушкетер.

Бражелон пожал плечами и этот жест вызвал у Атоса новую улыбку.

Тем временем подали вино и мушкетер налил вина Бражелону и себе. Следя глазами за его действиями граф, невольно, обратил внимание на его руки: Атос снял перчатки и бросил их вместе со шляпой на скамью рядом с собой. Длинные сильные пальцы, узкая кисть, удивительно белая кожа: откуда у простого солдата руки аристократа? От рук Бражелон перевел взгляд на лицо, и сильно вздрогнул: на него смотрели удивительно знакомые глаза: темно-синие в неярком свете из окна, чуть прищуренные не то от усталости, не то прячущие выражение тоски или скрытого недовольства.

- Мы с вами знакомы, господин Атос? - неуверенно спросил граф, вглядываясь все пристальней в своего визави.

- И да, и нет, - уклончиво ответил мушкетер. - Ешьте и пейте, а потом мы пойдем ко мне, на улицу Феру. Там я, надеюсь, удовлетворю ваше любопытство.

Возвращались уже затемно, и слегка навеселе. Бражелон обратил внимание, как много мушкетер пьет, но, разве что, впадает от этого в особо мрачное настроение, и теряет желание говорить вообще. Что мог он поведать в таком состоянии, граф не мог и вообразить. Если вообще удастся вытянуть из него два слова - это будет удачей. К тому же Бражелон помнил, что завтра мушкетер должен сопровождать короля на охоте. Помнил ли об этом сам Атос - непонятно. На всякий случай, граф решил ему напомнить об этом, еще когда они вышли из кабачка.

- Вы что, господин граф, решили что я забыл о службе из-за нескольких бутылок отличного вина? - нахмурился Атос. - Я солдат, господин де Бражелон, я дал клятву служить моему королю, и это для меня важнее всего. Идемте, и не переживайте: утром я буду в полном порядке. А вы у меня сегодня остаетесь ночевать. И никаких возражений: то, что мы решим сегодня, завтра вы начнете претворять в действие.
 
Тон был настолько безапелляционным, голос настолько спокоен и уверен, что Бражелону пришлось подчиниться.