Уральский ковбой на Алтае

С носочками сандалии, шорты с лямками, с полосками матроска. Лицо от крапивы опухло, будто в пчелином улье побывал. Мама сказала, чтоб не хныкал, матросы не плачут, и чтоб далеко от дома не отходил, скоро коров пригонят. Затопчут!

Не хныкал, далеко от дома не отходил, коров увидел издалека. Шум приближающегося стада перепугал меня. Непонятные жуткие звуки. В Челябинске на комбинате я мог в заводской какофонии через грохот, скрежет и свист уловить тихое шипение расплавленной стали, но таких звуков, я ещё не слыхал.

На всякий случай прячусь во дворе за плетень и с опаской выглядываю оттуда на улицу. Огромные коровы важно вышагивают передо мной, и каждая чего-то во рту жуёт. А рога какие у них огромные! Намного больше, чем у Машки. Бабушка открыла ворота и запустила во двор свою корову. И тут я увидел, что стадо гонит пацан чуть-чуть постарше меня. Он оглушительно щёлкнул бичом и тонким детским голосом властно прикрикнул на всё стадо. Меня это настолько сильно потрясло, что я устыдился своей трусости, выскочил на улицу и выпалил пастушку в лицо фразу, которая стала на всю деревню знаменитой:
- Когда я вырасту большой, то тоже буду пастухом!
- Если догонишь коров до больницы, то я тебе задарма отдам этот бичик.

Это был Вовка Семёнов. Он отдал мне свой кнут и пошёл домой. Меня распирает гордость. Мне не надо ждать пока вырасту большой. На виду у всей деревни, плетусь за стадом, не всегда удачно перешагиваю через свежие коровьи лепёшки и пытаюсь щёлкнуть бичом. Громко щёлкнуть не получается, попадаю хлыстом по коровьим лепёшкам, потом себе по ногам и по матроске. Пока догнал коров до конца улицы мой плетёный из лыка бич совсем расплёлся, а белая матроска стала жёлтой...

Дома меня потеряли, но тут до деда дошла весть, что его городской внук погнал коров через всю деревню и вывозил всю свою матроску в коровьем помёте:
- Слыхал, Георг, что твой внучок заявил? Да меньшой то, городской! Грит, как вырасту большой, так сразу же стану пастухом.
Дед выслушал все подковырки, не стал зубатить в ответ, молча выколотил из трубки пепел, достал из кармана штанов кисет, насыпал в трубку щепоть махорки и раскурил её по новой.

Через десять лет я вырос большой, пусть не совсем большой, но всё же, перешёл в десятый класс. Лето, каникулы, речка, рыбалка и тут вдруг моя родня вспомнила, как я в свой первый айский день заявил, что стану пастухом, когда вырасту большой. Вечером к нам пришла тётя Лиза и сказала, что лучшей работы, чем пастухом мне на каникулах не найти. За каждую корову платили по два рубля в месяц:
- Два пастуха на двести голов. Наше стадо начинается у больницы.Считать умеешь?
Про больницу я помнил. Сосчитать тоже могу. Двести коров, по два рубоя за каждую, будет четыреста. Два пастуха. Каждому по двести рэ на рыло. Почему так говорили не знаю. Говорили двести рэ на рыло, а деньги выдавали на руки. Мой отец столько не получал. Я тут же согласился.

Утром рано меня разбудила мать и отправила на конюховку за конём. Конюх выдал мне Карьку, дал узду, седло и ЦУ. ЦУ – это ценные указания, ну чтоб я знал, чего Карька любит и чего нет.

Солнечное утро, петухи поют, коровы мычат, бабы матерятся. Не все, конечно, кто-то свою корову уговаривает, кто-то материт. К дому примчался галопом. Ездить на коне верхом умел я только шагом или галопом. Рысцой ездить не умел. От такой езды меня растрясало, в животе булькало, зубы чакали, а в голове была каша. Галопом легче - скорость выше, тряски меньше. Громко щёлкать бичом я тоже умел. Сматериться как заправский пастух я бы тоже смог, но стеснялся.

Тётя Лиза выгнала свою корову из пригона, глянула на меня как на недозревшего работника и дала наставления. Дядя Яша был рядом и заявил, что его советы важней и их я должен намного прочней запомнить, чем советы тёти Лизы. Настоящему мущщине положено бабские страхи игнорировать. Дядя Яша пытался меня убедить в том, что каждая корова очень похожа на свою хозяйку. Не только норовом, но и мордой, и осанкой, и походкой.
- Ты, этта, глянь на корову и глянь на хозяйку, вишь? Не, ты глянь, сходство вишь? Вот и запоминай. Если корова удерёт из стада, будешь знать чья удрала. А то вечером спросят, где моя корова, а ты скажешь какая? Стыдно будет.
Дядя Яша ни одного дня в школе не учился, читать и писать не умел и поэтому смотрел на меня всегда с почтением, как на академика, но в тот день мой имидж в его глазах упал ниже плинтуса.
- Ну как не одинаковы! Глянь на Нюрку, она щас корову из ограды выпустит. Вишь как они морды в сторону воротят. Обе одинаково. И шаражутся одинаково, будто боком воздух режут. Ты гляди на хозяйку и на корову, на хозяйку и на корову и запоминай! Ты ведь девять классов уже окончил. Грамотный! Не запомнить? Как это так не запомнить?! Да ты...

У дяди Яши аж в зобу дыханье спёрло. Хоть он и был безграмотным, но память у него была феноменальная. До войны он учился на курсах трактористов. Курсанты еле успевали записывать в своих конспектах всё, что им преподносил учитель и посмеивались над балбесом, который сидел за последним столом без ручки, без чернильницы и без конспектов:
- Товарищ Цильх, Вы почему не записываете?
-А он безграмотный! Ха-ха-ха!
-Я всё хорошо запомнил, мне не нужны конспекты!
-Товарищ Цильх, к доске!
Яков подошёл к доске, взял указку, объяснил все чертежи, перечислил все детали трактора и назвал марки стали, из которых они изготовлены. У дяди Яши в голове не укладывалось как я, проучившись девять лет в школе, не смогу запомнить двести коров:
-Да ты что рехнулся что ли?! Ты до ста считать умеешь? А до двухсот? Это же просто. Глядишь на хозяйку, потом глядишь на корову, то на хозяйку, то на корову и запоминаешь.

Это было мне не под силу. Когда выгнал стадо за село на Притор, то тут же перезабыл кто тут Долинка, кто Апрелька, а кто Доча и чья из них Нюськина, а чья Аксиньи.

Раньше врачи, инженеры и учителя зарабатывали в два раза меньше, чем пастухи. Да-да, так было. Но идти в скотники всё-равно никто не хотел. Однажды минпрос объявил всесоюзный конкурс на лучшее школьное сочинение по теме «Кем я буду, когда стану взрослым». Айские дети хотели стать врачами, инженерами, геологами, кинорепортёрами и артистами. Но вот незадача, говорят, что на эти профессии очень большая очередь.

Родители предупреждали: «Если тяму не хватит, пойдёшь коровам хвосты крутить.» Когда корова не шла куда надо, то её вразумляли таким недостойным методом. Крутили хвост и это было корове больно. Чем твердолобей была корова, тем круче заворачивали ей хвост. Техника очень простая и для её исполнения особой грамоты не требовалось.

Профессия пастуха имеет у нас очень паршивый имидж. Пялимся перед экраном на подвиги американских ковбоев, пучим глаза на их подвиги, а в это время рядом с нами наши ковбои устраивают не менее героические выходки, но их в кино не показывают. Раньше, например, наши верх-айские скотники после получки могли подраться цепями от пилы «Дружба». А однажды в студёную зимнюю пору верхом на конях с вилами на перевес они разогнали студенческий лыжный десант. Да у любого ковбоя при виде такого рыцаря случился бы продолжительный понос.

Конечно, такое не часто в Верх-Ае случалось, лишь иногда после получки. Ну, может быть, ещё после аванса. Раньше зарплату два раза в месяц выдавали. В будни тоже интересно. Круглые сутки на природе, днём в седле с ружьём, ночью у костра под звёздами. Романтика! Ну вот скажите мне кто такой ковбой. Cow это корова, boy – это мальчик, парень. И что? Наши пастухи девочки, что ли. А вот ведь не кажут в фильмах. Это несправедливо. Если б показывали, то в отделе кадров совхозной конторы была бы очередь.

На нашем краю в индосекторе было двести голов КРС. Индосектор – это индивидуальный сектор. Так называли нас всех вместе со своими коровами, а КРС – это крупнорогатый скот. Бараны и козлы сюда не входят. У них тоже крупные рога, но это не КРС. У комолых коров вообще рогов нет, ни крупных, ни мелких, но комолая корова - это КРС, а круторогий баран – это не КРС. Итак, мне предстояло целое лето проработать пастухом индосектора, который мне доверил двести голов КРС. Если бы это были не наши сельские коровы, то я был бы не пастухом сельского стада, а скотником первого гурта фермы номер три. Или номер четыре, это смотря на какую ферму попадёшь и какой гурт тебе доверят.

Выгнать коров из деревни было несложно. Труднее было их удержать на выпасах между совхозными полями за селом у Притора. Сразу за селом, всю гриву всегда засевали пшеницей. Это была маята. Коровы лезли на поле и за потраву могли пастуха оштрафовать. В тот год ещё страшней было. Ниже выпасов на берегу Катуни посеяли кукурузу, а на склоне горы тыкву. Пастбище находилось между тремя полями и на каждом рос великий соблазн для всего моего стада.

Беда была ещё и в том, что вкусы у коров оказались разными. Ладно бы, подались в одну сторону, а то ведь попёрли кто куда: целая дюжина начала пробираться к пшенице, другая часть направилась в сторону тыквы, третьи навострили свои рога к берегу Катуни. Главное идут потихонечку, будто у них ничего нехорошего на уме и нет. Я решил отогнать самых борзых подальше от пшеницы. Хлеб всему голова. Спасать от потравы надо! Потрава - это стыд, срам и штраф в придачу. Жуть!

Часть коров никуда не ушла, чинно щипала траву на поляне и своими рогами никуда не настрополялась. В нашем классе такой же народ. На субботнике кто куда. Только самые дисциплинированные делали то, о чём их просили. Я считал себя дисциплинированным учеником и с уважением поглядывал в сторону дисциплинированных коров, но таких было мало. С остальными же у меня возник страшный конфликт. Он оказался неразрешимым. Я боролся с бандитками как Дон Кихот с ветряной мельницей. Наверное, подъезжать мне к ним надо было потихонечку, а не галопом. Коровы рванули под гору, пробежали всё пастбище и оказались в кукурузе. С кукурузы беглянки уходить не хотели. Когда с задачей справился, то обнаружил, что часть коров бродит уже по пшенице, а часть по тыкве.

Я гонял коня взад-перёд, уморил его и уморился сам. Через час я понял почему все пастухи так страшно матерятся. Через два часа понял, что коровы испорчены и нормального человеческого языка не понимают, а реагируют только на самые страшные матерки. Словарный запас сибирского ковбоя невелик, но им можно накрыть любой толковый словарь любого народа планеты. Я вспомнил все самые страшные заклинания, которыми одаривали пастухи наше стадо, но было уже поздно.

К обеду мне с большим трудом удалось собрать всё стадо. Уж готов был успехом своим возгордиться, как вдруг понял, что бандитки собрались сами по своей доброй воле. Просто подошло время водопоя, и они все пришли к воде. Одни выползли из кукурузы, другие спустились с гривы, третьи покинули тыкву. Мой бедный конь весь в пене, я не лучше его, задница горела, в голове гудело, в животе урчало.

Из села пришли женщины с вёдрами. Раньше коров доили также и в обед. Подоят коров, посудачат о том, о сём, повяжут подойники сверху марлей, чтоб не выплеснулось и идут потом домой с полными вёдрами парного молока.
Тётя Лиза подоила свою корову и успокаивает меня:
-Ты их рано не подымай. Пусть отдохнут, отлежатся немного, потом их подымешь. До вечера-то тебе совсем немного терпеть придётся. Самое трудное уже позади.

Тётя Лиза ушла домой, коровы улеглись вокруг озерка и мирно пережёвывают то, что успели за полдня очень нагло нахапать. Лежу усталый на траве, держу коня за повод, чтоб не удрал. Конь, взмокший от пота, устало травку щиплет, коровы мирно жвачку жуют, я лежу усталый и счастливый у водопоя и анализирую свою работу за прошедший день. День, правда ещё не прошёл, но тётя Лиза сказала, что всё страшное уже позади.

Интересно, какой ущерб я сегодня нанёс совхозу? Не сосчитать. Лучше подсчитаю сколько денег уже заработал. Двести рэ в месяц, работаю через день, завтра сменщик пасёт, пятнадцать рабочих дней, полдня уже прошли. Больше трёх рублей за полдня, ого! И тут вдруг мне стало стыдно. Лежу, отдыхаю, а деньги идут. Меня понемногу начала грызть совесть. Андрей Болконский сказал, что счастье – это когда не болеешь и совесть не грызёт. Я пока здоров. Только вот совесть грызёт.

Поднимаю коров. Хватит жвачку жевать. Дома вечером дожёвывать будете, а сейчас вперёд, на выпаса! Травы всем хватит! Не хотят вставать. Эх ма! Как щёлкнул бичом! Да как сматерился! Лежат. Я сильнее бичом хлестнул и ещё страшней сматерился. Вскочили все, бандитки и небандитки, все как бешеные рванули в разные стороны. Утренняя свистопляска повторилась в ещё худшем варианте.

Пошёл дождь. Дядя Яша утром на этот случай привязал к седлу тяжеленный прорезиненный плащ ядовито зелёного цвета. Пялю его на себя как скафандр космонавта и лезу в седло. Конь нервно вздрагивает и уныло смотрит на разбежавшихся коров, предчувствуя новые гонки. Бедный, он на выпасах не первый день и знал, чем дело пахнет.

Коровы взбрыкивали, дико мычали и разбежались под дождём по всему Притору. Одни в кукурузу, другие в тыкву, третьи на пшеницу. Коня я чуть не загнал на мыло, душа моя пылала от обиды, а задница от боли. Скотина одурела и с ней ничего нельзя было поделать. В село я заехал как маршал без армии. Усталый взмыленный конь, усталый всадник с видом умирающего лебедя и десять уставших от погони коров. Хозяйки матерились. Просили хотя бы сказать куда её бурёнушка упёрлась. Дядька Яков плевался:
- Ты, идиот, зачем их после обеда растревожил?! Они бы сами потихоньку поднялись! Ты чё до двухсот считать не научился?! Тебя чему девять лет учили?! Тут же всего двести коров, и ты их видел!? Видел же! И чё? Не мог запомнить? Ты ответь, если тебя спрашивают, куда её корова пошла, на остров или на Минееву Гриву? Боже мой, у тебя есть ум или нету?!

Еле живой отвёл коня на конюховку, сдал конюху седло, узду и выслушал выговор за невыполненные ЦУ. Домой приплёлся в сумерках и свалился в кровать как убитый. Проспал сутки и лишь вечером следующего дня сел за стол завтракать. Задница горит, в животе урчит, голова гудит.

Мама пытается мне внушить, что не так страшен чёрт, как его малюют, выведрило, завтра будет жарко, а в жару коровы не бесятся, ведут себя очень спокойно... От одной мысли о Приторе я с ужасом содрогнулся. Лето! Солнце жарит. Пацаны на Катуни рыбачат, парни на зернотоку и на стройке прирабатывают, а мне завтра на Притор коров пасти. Нет, нет, нет! Я наотрез отказался от двухсот рэ в месяц и пошёл работать на зерноток. Заработок - два сорок в день, не больше. Задница долго заживала и через неделю шкура на ней стала твёрже кирзового сапога. Парни говорили, что попа всегда так выглядит, если ищешь на неё приключения.