Про гардероб, любовь, оленей и прочих

Елена Львовна, голубоглазая стройная блондинка, любила одинокие дальние прогулки. Отрешалась от быта, приводила свои мысли в порядок, строила планы,  вспоминала... Шаг её был по-молодому быстр и лёгок, однако внимательный и опытный взгляд приметил бы в облике женщины печальные признаки ещё далёкой, но уже  потихоньку наползающей  из-за горизонта старости. Домой она не спешила, жила одна, и там её никто не ждал. Разве что цветы, заполонившие все подоконники. Каждое утро она подходила к окну, наклонялась над растеньицем, рассматривала появившиеся молодые побеги, что-то приговаривала, любовалась распустившимися бутонами… А потом шла на кухню пить чай. В чашку добавляла капельку бальзама. Он придавал напитку изыск. Елене Львовне нравилось всё утончённое, изящное и гармоничное. И в одежде – тоже. Она знала, что к её светлым глазам и волосам, ставшим со временем  из пепельно-русых дымчатыми и лёгкими, идёт одежда жемчужно-серых и голубоватых тонов. Впрочем, она вообще не любила яркие и вызывающие цвета. Даже в молодости. Лишь иногда позволяла себе окутать шею алым шарфиком (верной приметой влюблённости), а летом принарядиться в весёлую цветастую блузку. Хотя считала это непозволительной смелостью. Сдержанная во всём, что касалось человеческих взаимоотношений, она оставалось строгой и в создании собственного облика. Никаких оборочек, кружавчиков, блёсток, аляповатых брошек  и прочих аксессуаров, предназначенных украшать женщину, не признавала. Но так было не всегда…

Переделывать Лена себя стала, когда испытала поистине настоящий шок, попав в общежитие Московского ВУЗа. Поступила она в институт без труда. Хватило знаний, полученных в провинциальной школе. Что удивительно. Однако её умение отсекать незначительное от главного в обычной жизни здорово помогало и в учёбе. Студентка безошибочно улавливала основное, не тратя сил на запоминание  и осмысление деталей. Но взаимоотношения с сокурсницами установились не сразу. Поначалу Лена не понимала значения недоумённо-насмешливых взглядов и улыбок, брошенных вскользь замечаний…  А однажды ей в открытую сказали: «Ну что ты, как продавщица в сельском магазине!» Девушка оглядела себя: коричневая кримпленовая короткая юбка, свитер с жёлтой полосой на груди, на голове синяя мохеровая вязаная шапка, чёрные грубоватые сапоги… Ничего в ответ не сказала, но на ус намотала. В следующий раз, когда разговор зашёл о предстоящем праздничном вечере, кто-то небрежно заметил: «Лен, ты, конечно, сошьёшь платьице с бантиком на груди?» Все засмеялись. И будто ожгло: ведь, действительно, она как раз собиралась надеть своё любимое штапельное платье с матерчатым бантиком у выреза. Про себя некоторое время раздумывала - обидеться или нет? Решила не обижаться, но пребывала в явной растерянности. Приглядываясь к столичным девчонкам,  внутренне протестовала. Вернее, не сама, а её консерватизм и патриархальное воспитание. Ну никак не осмелилась бы она щеголять в туго обтягивающих грудь ажурных коротеньких кофточках, тесных до неприличия брючках, в туфлях на здоровенной платформе. Ну а уж о том, чтобы небрежно расплескать по плечам спутанные пряди длинных волос, и речи не велось… Значит, нужен иной путь! И Леночка со временем его проторила. Не без помощи, конечно, благожелательно настроенной к ней однокурсницы.
Как принято говорить, результаты не заставили себя ждать. Отказавшись от растянутой вязаной с застёжкой на пуговицах  кофты и юбки с воланами, Елена (по совету подруги) купила стального цвета прямое платье, с тоненькой чёрной отделкой по воротнику-стойке и  рукавам.  Сделала стрижку под названием сэссун. Когда было смешно, изо всех сил старалась сдержанно выражать свою радость, а не хохотать  во все 32 зуба (тогда, в 17 лет, они были в наличии). Упорно отучала  себя (правда, с трудом) без особых на то причин потуплять взор, заливаться краской и поджимать губы или прикрывать их рукой, когда смущалась, пугалась или обижалась. Одним словом, стремилась приобрести приличные манеры.
- Девушка, вы никогда не были в Пярну? – услышала она над ухом вкрадчивый мужской голос и от неожиданности чуть не выронила поднос с тарелками. Дело происходило в кафе, где обычно обедала Лена. В замешательстве уточнять местонахождение Пярну она не стала и честно призналась, что там никогда не была.  Так завязалось знакомство с эстонцем Вальдеком. Невысокого роста, белобрысенький, в очках с тонкой золотой оправой, особого впечатления он на Лену не произвёл.  К тому же, что делает в столице, объяснял туманно. Однако это был первый мужчина, который выделил её в «бесчисленной толпе людской». И как потом молодой человек признался, Лена показалась ему похожей на знакомую по Пярну, откуда сам он был родом. А девушки в Эстонии, по словам Вальдека, славились изяществом и стройностью. В отличие от толстых «русских баб». Из школьной геометрии (училась она хорошо) Лена помнила свойства параллельных  прямых, отсюда сделала вывод: если она похожа на эстонскую девушку (а они изящны и стройны), значит и она обладает этими прекрасными данными. Что вдохновляло и вселяло уверенность. Но случались и проколы.
В ненастные вечера Елена приглашала Вальдека в общежитие. Особенно это было удобно по выходным, когда соседки по комнате разъезжались кто куда… Пили кофе. Девушка подала гостю большую, наполненную до краёв кружку и ложечкой размешала сахар. Вальдек недоуменно  посмотрел на «лохань» с напитком и сделал замечание: «Разве так пьют кофе?» А как?  Вальдек плеснул к кофейному порошку немного горячей воды, взял в ладони чашку и стал не спеша отхлёбывать.  Лена, конечно, знала по фильмам, как герои вкушали из крохотных чашечек божественно вкусный напиток… Настоящий, а не растворимый суррогат… Уж с ним-то, с суррогатом, манерничать не стоило бы. Но уж ладно! Промолчала. Этикет есть этикет. Но каково было её удивление, когда в кинотеатре опаздывающий к началу сеанса цивилизованный эстонец прошёл между рядами спиной к сидящим. Но ничего ему не сказала. Из скромности. Однако зарубочка в душе осталась.
Иногда Вальдек куда-то пропадал, не являлся на свидания в течение недели, а то и двух. Однажды исчез на целый месяц. Потом объяснил, что ездил в Пярну повидать родителей. А ещё месяц спустя, вечером, в общежитскую комнату настойчиво постучались, и на пороге возникла «толстая русская баба» - молодая, с крутой «химией» на голове, в жёлтой кримпленовой юбке и толстым обручальным кольцом на правой руке.
- Где мой Володька?! – обратилась она к изумлённым девицам.
У Лены при этом неприятно ёкнуло под ложечкой. Почему-то она сразу поняла, кто эта особа. И не ошиблась. Дама повернулась к Елене и отвесила ей пощёчину. Ответная оплеуха  прозвучала тут же! Девушка в смятении смотрела на свою руку, как на чужую. «Что я наделала!? Ударила человека! – ужаснулась она и крепко зажмурилась.- Боже, сделай так, чтобы это было только сном!» Но раздавшиеся в полной тишине рыдания заставили её открыть глаза: незваная гостья горько плакала, утирая  слёзы коротенькими толстыми пальцами.
… Елена Львовна свернула на узкую тропинку к реке, остановилась на краю крутого песчаного склона и печально улыбнулась, вспоминая, как потом, обнявшись, они сидели с Галей, женой Вальдека-Володьки, на кровати  и утешали друг друга.
  С тех пор лже-Вальдека Елена  больше не видела. Лишь иногда, наливая себе кофе в чашку-бадью, вспоминала о нём как о досадном, но поучительном приключении. Однако платье, в котором она приглянулась «эстонцу», больше не надевала. Сшила в ателье «чёрное маленькое» в стиле Коко Шанель. В нём однажды пришла на занятия. А на лекции по зарубежной литературе заметила то и дело устремлённые на неё  взгляды молодого преподавателя. Девушка  чувствовала их  обжигающее «прикосновение», смущалась и  одновременно радовалась этому необыкновенному ощущению.
На экзамене она отвечала Игорю Николаевичу Стендаля. Говорила о любви Жюльена Сореля и госпожи Д”Реналь , а он не сводил глаз с упавшей с её плеча бретельки летнего сарафанчика. Окончание сессии они отмечали в ресторане. Игорь Николаевич очень занимательно говорил о винах (в них он разбирался превосходно), а Леночке всё было вкусно – и блан-де-блан, и шамбертен, и кьянти, и мерсо… А потом закружилась голова. Игорь Николаевич целовал Леночкины пальчики, каждый по отдельности, и губы у него были мягкие, бархатные, как у лошади, когда она берёт хлеб с ладони. Почему … лошадь? Откуда лошадь?!  Мысли рвались и путались, сквозь розовый туман Лена смутно видела его лицо, зелёно-карие восторженные глаза и тёмно-каштановую гриву волос надо лбом… Из ещё трезвого подсознания выплыло: как он похож на коня! Красивого и сильного коня…

 … Елена Львовна приостановилась, всей грудью вдохнула речную свежесть, и ей показалось, что слегка закружилась голова. А ведь не зря тогда подсознание  ей подсказывало, что влюбилась она в… жеребца. Сколько необъезженных молоденьких «кобылок» побывало у него на холостяцкой квартире, девушка узнала чуть позже, когда его настойчиво- ласковый взор переместился на другой объект – миниатюрную первокурсницу  в плотно облегающих аккуратную попку брючках.
Платье от Шанель Лена отдала подруге. Институт, несмотря на любовные передряги, окончила с отличием и уехала преподавать в деревню.  В ателье заказала строгий сарафан и две светлые блузки. На смену –прямую чёрную юбку и такого же цвета жилет. С серебряными пуговичками.  Пышные светлые волосы собрала в пучок и надела очки.
Преподавательский коллектив состоял преимущественно из женщин. Они благосклонно приняли и приветили молодую, скромно одетую учительницу. А средних лет, благообразный мужчина- историк так тот не сводил с неё глаз. Елене Львовне казалось, что это вылитый Каренин и что он сейчас подойдёт к ней и скажет: «Я полагаю, Анна…». Но Алексей Иванович ничего ей такого не говорил, а только иной раз угощал конфеткой, при этом был задумчив и степенен. А ещё он зачастил к ней на уроки в пятый класс, где вёл классное руководство. Молодой учительнице это, конечно, не нравилось, но уж очень хвалил Алексея Ивановича на педсоветах директор школы: как он внимателен к своим ученикам, как пристально следит за процессом их обучения непосредственно на уроках … и так далее. Елена Львовна смирялась с нежелательным соглядатаем, но в глубине души знала, зачем на её уроках присутствует этот человек. Когда ловила на себе его печальный и усталый, как у брошенной хозяином собаки (Господи, то лошади, то собаки!), взгляд, даже не по себе становилось.
 
Однажды она хватилась одной из своих перчаток, которые ей очень нравились. Так приятно и ловко обхватывали они её тонкую кисть! Поругала себя за рассеянность.  Потом никак не могла найти лёгкий шёлковый шарфик, подобранный  в тон к сумочке и туфлям. Уж не говоря о носовом платочке, надушенном любимыми духами «Сардоникс №2». Тот исчез бесследно.  Ну если польстились на шарфик, понятно, но зачем кому-то понадобились одна перчатка и носовой платок?!  Спустя некоторое время она уже поняла, что причиной утрат не её забывчивость, а что-то иное. Смутные подозрения зародились, когда она однажды вошла в учительскую и застала Алексея Ивановича за странным занятием: он целовал и гладил её очечник.  Нисколько не смутившись, мужчина положил футляр на стол и так поглядел на Елену Львовну, что у той похолодело внутри: столько было боли и тоски в его  глазах. Мелькнуло в глазах и ещё что-то неуловимое. Начитанная Леночка назвала бы это одержимостью… Ей стало страшно, она выбежала из учительской, совершенно не зная, что ей дальше делать и куда идти. Последнее разрешилось через несколько дней. Однажды вечером жена Алексея Ивановича  ворвалась  в её учительскую квартиру и бросила на пол какие-то вещи. Лена с ужасом узнала свой шарфик, перчатку, носовой платок и ещё какие-то предметы, которых она касалась – то ли ручки, то ли карандаши,  даже цветные мелки, точилка и скрепки. И что самое потрясающее – там был и кусок недоеденной булочки.  Заметив испуг и смятение девушки, женщина будто бы смягчилась. Что-то дрогнуло в её лице. Не сказав ни слова, она повернулась и тихо притворила за собой дверь.
Был ли в курсе всего директор школы, Лена так и не узнала, но уволилась она без лишних объяснений. Строгий сарафан и чёрную жилетку уложила на дно сумки, а потом, дома, засунула в дальний отсек шкафа. Больше она эту одежду не надевала.
Родителям сказала, что не поладила с руководством школы и целую неделю, опустошённая и растерянная, ничего делала. Лишь иногда ходила на берег Ловати, облачившись в длинную фалдистую юбку и свободную крепдешиновую блузу, на голову примостила широкополую соломенную шляпу с лентами. Стояла у старых ив и бездумно смотрела на серебристую рябь реки, подставляя ветерку разгорячённое  солнцем лицо. То там, то здесь взгляд подмечал юных парочек, ищущих уединения. А однажды у самой воды, в тени раскидистых деревьев, она увидела художника. Он то смотрел вверх, то на полотно и быстро-быстро накладывал кистью мазки. И в том, как художник вскидывал голову, поводил глазом,  приподнимал подбородок и слегка выпячивал нижнюю губу, Елене вдруг увиделось что-то оленье. «Ой, ну что это я,- одёрнула себя девушка, - лошади, собаки, олени… нет, это просто невозможно!». Однако было так интересно как бы невзначай взглянуть на  художества этого «оленя».  Всё же решилась, тихонько прошла за спиной мастера, но то, что она увидела на картине, повергло Лену в замешательство: у реки, на толстом суку старой ивы сидела девица, совершенно голая и…без лица. Хватило выдержки не ойкнуть и с независимым видом проследовать дальше.
- Девушка! – неожиданный оклик заставил её вздрогнуть и невольно обернуться. Художник стоял совсем рядом и, обволакивая её всю, с головы до ног, взглядом карих оленьих глаз, что-то говорил. Сначала до неё даже не дошло, что. Но потом она поняла, что он просит её попозировать. Тут Елена растерялась совершенно и совсем по-девчоночьи запротестовала: без одежды не буду!!!
-Да нет, что Вы, в одежде! Именно в этой!. Мне нужно одеть мою Русалку, и я хочу, чтобы у неё была вот такая юбка, блуза и такое прекрасное лицо, как у Вас!
 Он усадил девушку на  ствол поваленного дерева, долго расправлял складки юбки; выбирая нужный ракурс, поворачивал её голову, при этом осторожно дотрагивался до подбородка, щёк, волос  длинными сухими пальцами, и Лену всякий раз прошивало током от самой макушки до пяток.
Через месяц они поженились.

…Елена Львовна устало прикрыла глаза. Закатное солнце бросало отсвет на её лицо, и оно казалось таким молодым, светлым и счастливым. Как и в те дни, сорок лет назад. Когда она просыпалась под утро и подолгу смотрела на своего Оленя, ей почему-то делалось тревожно. Порой будто какая-то  тень ложилась на лицо Олега, и у неё сжималось сердце. Так сильно она  не тревожилась даже за своего маленького сынишку Женьку. И ведь не зря томило её предчувствие утраты. Через несколько лет у мужа обнаружили белокровие.  Слабел и умирал он долго. А с ним и Лена. По  капельке уходила из неё радость и желание жить. Ребёнка на время забрали родители, потому что измученная женщина вся ушла в заботы о муже. Часто ложилась близко-близко, будто хотела поделиться с ним своей кровью, душой, энергией… Но всё напрасно.
 
Сын вырос, стал военным. Родители умерли. Елена Львовна ушла из краеведческого музея на пенсию. Очень просили поработать ещё хоть немного. Но было больно: ведь всё там напоминало ей об Олеге - панно, мозаика, картины, витражи, созданные его умом и талантом. Ту картину, с сидящей на иве Русалкой, она хранила дома. На Русалке были её разлётистая юбка,  крепдешиновая бирюзовая блуза и шляпка с лентами. И тени от листвы играли на прекрасном, по убеждению художника, русалочьем лице… 
Елена Львовна привыкла к одиночеству. Более того, полюбила уединение. Одежду теперь предпочитала в английском стиле. И обязательно-- туфли-лодочки. Прогулки совершала  в элегантном костюме нежно-голубого цвета. Вот и сегодня, утомившись от ходьбы, она присела на скамейку  у самого обрыва. Как хорошо, думала она, никуда не спешить, никого не ждать, ни о чём не волноваться… Тишина была удивительная, завораживающая… Но вдруг неясный шорох заставил Елену Львовну повернуть голову. Она увидела, как по усыпанной листьями тропинке шёл пожилой седовласый мужчина. В том, как он почти неслышно и мягко  шагал, в его статной фигуре, в крупных и сильных кистях рук, в посадке головы,  крутом зачёсе густых  волос ей почудилось нечто… львиное.  Сходство это ещё более усилилось, когда он сказал рокочущим мягким баритоном: «А я Вас здесь часто замечаю. Гуляете?» И посмотрел на неё медовыми глазами. Елена Львовна почувствовала, как встрепенулось её сердце, и в груди будто раскрылся нежный тёплый цветок…  «Я тоже люблю это место. Красиво!» - пророкотал он и сел рядом.  Елена Львовна невольно улыбнулась, но промолчала, а мужчина с лёгким поклоном представился : «Лев Иванович Павлов». 
«Нет, это невозможно! Лев!  Ну надо же!» – подумала она и невольно засмеялась так по-девичьи весело и беззаботно, что сама удивилась этому. «А я Елена Львовна»,- сквозь смех произнесла она и увидела, как у мужчины дрогнули твёрдо очерченные губы, и он тоже расхохотался,  заразительно, от души…
А два дня спустя, накинув на плечи алый воздушный шарфик, Елена Львовна спешила на свидание к седовласому Льву.

СВЕТЛАНА ВИНОГРАДОВА