Семейный заезд

   Мужская половина редакции ходила в лоснящихся костюмах. Штаны сильнее всего блестели у ответственного секретаря, поменьше – у его заместителей, а что касается литсотрудника Евгения Сидорова, то у него блестел пиджак спереди: он любил наваливаться грудью на стол. Вот и сейчас он полулежал на нём, обгладывая кончик ручки; мучился над словом.

   Зазвонил телефон, и Сидоров в который раз подумал о том, что в редакции неплохо бы иметь этакие творческие закутки. Засел туда – и… Звонила жена Лариса. Два дня назад она с сынишкой уехала в загородный дом отдыха и теперь спрашивала, когда Евгений их навестит. Договорились на  воскресенье.

   - Как ты питаешься? – спросила под конец Лариса.
   - Холодильник отключил, - с гордостью сообщил он.
   - Давно? – в голосе жены послышалось беспокойство, - немедленно сходи  на рынок.

   Она стала перечислять, что купить, и Евгений пожалел, что сказал. Он безропотно пообещал всё купить и даже вышел из редакции с продовольственной сумкой; скошенные задники его пропылившихся ботинок немного постояли на остановке, но потом повернули назад. Вскоре он опять сидел за столом, потому что неожиданно нашёл продолжение статьи.
       
   Одноэтажные затейливо раскрашенные коттеджи были разбросаны по лужайкам и отделены друг от друга зелёной стеной из акаций и боярышника. В просветах зелени мелькали белые тельца детей, реже – платья женщин, а мужчин совсем не было видно. «Сюда, Женя!» - закричали ему, и Сидоров увидел сынишку, мешком висящего на перекладине и поддерживающую его Ларису. Наступила очередь другого мальчика, и Сидоровы отошли в сторону; ещё можно было поиграть в мяч, перепрыгнуть через деревянного коня и даже покачаться на качели. Евгений снял пиджак, а потом и рубашку, резвясь с сынишкой на спортивной площадке, а Лариса ободряюще смотрела на них. Но вот наступило время обеда, и он насторожился. Лариса сказала, что пообедает он сравнительно легко, потому что в воскресный день многие отдыхающие уезжают в город к своим семьям, порции остаются. Евгений развернул было бутерброд с сыром, который предусмотрительно захватил, но под насмешливым взглядом жены подумал: « А-а, была не была…»

   Сел он на угол стола с таким видом, будто плотно пообедал, а теперь пришёл посмотреть, как другие едят. Столовая была настолько просторной, что Евгений с некоторой тревогой подумал: «Откуда же возьмутся едоки?», но народ прибывал, большинство – с детьми, постепенно звук отодвигаемых стульев сменился перестуком ложек, запах украинского борща защекотал ноздри, столовая ровно загудела, и вот напротив Евгения, хоть и поздновато, устроилась мамаша с дочерью.

   Евгений едва кивнул ей. Он следил за официанткой, разносящей блюда, стараясь угадать, как она воспринимает появление чужеродного элемента на обслуживаемом ею участке. Официантка была в годах, но двигалась проворно. Приспущенные на лоб волосы закрывали её глаза; было такое ощущение, что она действует механически. Евгений сидел как на иголках.

    Но вот волна из первых блюд докатилась до их столика и перед Евгением поставили тарелку дымящегося борща. Он подождал немного (может быть, ошибка?), но, увидев торжествующий взгляд Ларисы (что я говорила!), принялся уписывать борщ, что называется, за обе щёки. Точно так же до него докатилась волна из котлет с картофелем и зелёным луком, а потом и абрикосового сока с апельсином в придачу. Лицо официантки он, как ни старался, не мог разглядеть. Ей некогда было, она работала. Но то, что она его прекрасно видела, он понял. «Значит, она меня заметила, у неё  было время подумать, как со мной поступить»,- мелькнуло у него. Сунув апельсин в карман Андрюшке, он не выдержал, сходил на кухню, чтобы поблагодарить официантку, но той на кухне не оказалось, ей уже успели дать какоето поручение.

   Евгений не растерялся, записал её фамилию, решив, что напишет благодарность в книге отзывов, но пока шёл к выходу и искал эту книгу, у него возник другой план. Зачем же в книге, когда он может поблагодарить через газету! Кому-то другому это трудно, а ему… Он опять вернулся на кухню, познакомился с шеф-поваром и вышедшей из своего кабинета заведующей; вся информация была предоставлена ему сразу, едва он объяснил, зачем пришёл. Когда он, потный, в этом своём лоснящемся пиджаке, карманы которого оттягивали ещё два апельсина, появился перед ожидавшей его семьёй, внутри у него всё пело. Лариса, хотя и догадалась о причине его задержки, но всё же спросила:
   - Напишешь?
   - Уже и заголовок подобрал, - поднял Евгений палец вверх, что являлось у него признаком хорошего расположения духа.
   - Только в пиджаке этом, - озабоченно сказала Лариса, - больше…

   Лариса не договорила, потому что из карманов этого самого незамысловатого пиджака Евгений, улыбаясь, извлекал…
       
    Через неделю он ехал в обетованный уголок земли уже в качестве «своего» человека, и даже некоторая значительность была написана на его лице. Значительность сообщалась через номер газеты, лежащей у него на коленях. Газета расщедрилась на небольшую, но приятную для дома отдыха заметку, которая продлевала существование и райского уголка, и людей на нём и увековечивала имя проницательной официантки.

   В редакции, конечно, заметили, с какой настойчивостью Сидоров проталкивает пятьдесят строк о том, как он бесплатно пообедал на стороне, но Евгений, во-первых, не умел быть неблагодарным, а  во-вторых, терпел шуточки, потому что возвращаться без этой пусть маленькой, но профессиональной победы не имело смысла.

   Опять Сидоров резвился с сынишкой на спортивной площадке, и вообще всё выглядело как в прошлый его приезд, но появилось и нечто новое: Лариса с газетой в руках. Она успела прочесть заметку несколько раз  и заставляла читать каждого, кто подсаживался к ней на скамейку. Отдыхающие кивали: семейный заезд, что называется, получился, молодец, товарищ корреспондент, и отыскивали глазами корреспондента. Евгений хотел было отобрать у жены газету, но Лариса отвела его руку, сказав: «Ты своё дело сделал». В столовую они с Андрюшкой вошли чуть ли не строевым шагом, потому что Сидоров неожиданно для себя принялся маршировать: его- таки не покидало хорошее настроение. Он даже вошёл с видом, подгоняющим обстоятельства: «Как, ещё не подано? А я, знаете ли, на законных основаниях проголодался».

   Опять покатилась волна из первых блюд, проворные официантки в накрахмаленных чепцах поплыли вдоль столиков… План Сидорова заключался  в том, что он дарит газету «своей» официантке, говорит приличествующие  месту слова, и обе стороны довольны, но обслуживала другая, моложе и выше ростом, Евгений её не сразу заметил. Когда она приблизилась, он понял, что план надо срочно менять, но, как человек медлительный, ещё жил им, надеясь на неизвестно  что.

   Крупным шагом подошла девчонка-акселератка; пока она разгружала поднос, Евгений, уступая привычке вглядываться в лица, вгляделся  и в её тоже. Оно было гладким, немного удивлённым и маленьким. На этом детском личике он,  как ни старался, не мог прочесть решительно ничего: ни хорошего, ни плохого.

   Опять Сидоров оказался  в знакомом ему состоянии неприкаянности. Он оглянулся на Ларису, ища поддержки, но Лариса заряжала соседку духом  этой злосчастной заметки и пропустила его взгляд.

   Поставив на стол четыре тарелки мясного супа, акселератка поймала на себе во-просительный взгляд Евгения, но отошла, ничего не сказав.

   - Пап, тебя обошли,- громко возвестил Андрюшка, и все вздрогнули. Акселератка услышала и вернулась.
   - Вы отдыхающий? – обратилась она к Сидорову.
   - Видите ли…, - встав, начал было объяснять Евгений, но осёкся: на него смотре-ли подведённые светло-зелёной тушью брови и тронутые помадой губы. Эту кос-метическую подробность он пропустил. «Губы-то зачем?» - совсем некстати поду-мал Евгений. Он встречал такие лица на троллейбусных остановках, но вступать с ними в разговор не приходилось.
   - Так вы отдыхающий или нет?
   Он отрицательно покачал головой.
   - Тогда пройдите к выходу.
   - Кого ты слушаешь! – взметнулась птицей Лариса; она наконец поняла, какая опасность угрожает её мужу.

   Приказав Евгению никуда не отлучаться, она устремилась на кухню, размахивая газетой. По пути она нарочно задела акселератку плечом, как бы давая понять, кто есть кто. Акселератка вспыхнула и пошла вслед за Ларисой. Через пять минут она уже сидела в вестибюле; её послали с поручением извиниться перед Сидоровым и вернуть его. Искать Сидорова она и не думала, она просто глядела в зеркало с тем же выражением удивления на своём детском личике и силилась понять, что она та-кого сделала, что её отстранили от работы.
   На Евгения отовсюду смотрели; самым  поразительным было то, что смотрящие жевали. Он запоздало подумал, что с заметкой надо было пойти к шеф-повару, а потом уж садиться за стол (газета, как он понял, сюда ещё не дошла), но теперь всё было испорчено. Он встал и побрёл к выходу. Соседка, тоже жующая, спросила: «Куда же вы?»
   «Надо было в пиджаке приезжать», - невпопад ответил он ей. Проходя мимо сына, он погладил его по головке, чтобы тот не подумал, как ему плохо.
       
    Сидоров пошёл не по дороге, где он был бы заметен, а прямо в поле, усеянное небольшими копнами стойко пахнущего сена, потом свернул в рощу, из рощи выбрался на деревенскую улицу с асфальтовым покрытием, оно и привело его к шоссе. Он уже переживал случившееся как бы со стороны и не только на желудке, но и на душе было легко.

   А Лариса так раскрутила кухонный маховик, что тот долго не мог остановиться: в продолжение недели, что она отдыхала, отсутствующему Сидорову лучшая официантка райского уголка аккуратно подавала на стол завтрак, обед и ужин.