Без влияния ящерицы. Разделенная. Часть 9

— Настоящий охотник, а? — Завернутый в уверенность, торжествовал кто-то из стрелков и хлопнул Гоацина по плечу. В ответ, Гоацин завыл, будто волк со скалы.

Штурман крейсера, накренился влево, и с жаждой наживы выходил к «Сенн».

— Смыкаемся. — Сообщал командир мерконеров. — Не рвись вперед, Нирун. — предупредил он, глядя за стекло, как летит мерконерский штурман. — Ты знаешь правила дележа.


— Лун, что произошло? — В испуге спрашивал по микрофону Стреагон.
Почему-то он вспомнил об Аснин. Он даже, будто почувствовал ее ладонь на своем лице. Вот Аснин наклоняется к нему, лежащему на полу, потерявшему жилки вменяемости, и проводит нежной белой рукой по его лицу. Она что-то шептала ему, но мощное эхо, будто в огромном пустом соборе не позволяло ему ничего услышать. Лун лежал на холодном стальном полу, а из его ушей красной ниткой тянулась кровь.

— Пообещай… — Любимый голос достиг его правого уха. Он был такой чистый, и без примесей эха, и звучал где-то в середине головы.

— Аснин…

— Лун!

Гарнитура лежала у его ног, где сейчас тихим, сухим напуганным голосом пытался добраться до него Стреагон.

Эхо снова настигло его. Перед глазами выплыла объемная картинка: Еккин, с взглядом, пронзающим насквозь сильнее любой рельсы, смотрел на него блестящими, аквамариновыми глазами.

— Смотри, что я сделал…

Он протягивает фигурку.

— Я сделал тебя…

Лун берет фигурку в руки. Но она начинает охватываться пламенем, и миниатюрный Лун, упав на колени, сгорает до состояния черного, обгоревшего до костей, скелета. И в глазах появляется картинка дреморинов со смытыми лицами в черных куртках-мантиях. Ящерица на их спинах распуталась, будто что-то подтверждала:

— Они тебя сделали.

— Лун!

— Они оцепляют!

— Решил проводить меня, задира?...

Пес мягко ступал по дороге, насыпанной белым гравием, высунув горячий язык.

— Защищай их. — Нашептал он ему, присев и почесав собаку за ухом.

— Но в бою придется быстро учиться.

Перед глазами появилось окно его дома, из которого, можно было увидеть стоящую перед ним Аснин. Красная полоска заходящего солнца перечеркнула ее лицо. Ее аквамариновые, яркие и чистые глаза зацепились за небо. Лун подошел к окну и посмотрел в ее глаза, которые, были набухшие от слез. Рука Луна приложилась к окну. Он не понимал, что здесь происходит.

— Аснин… — с каменным комком в горле говорил он.

— Лун, они протягивают тросы! ЛУН! — доносился голос Стреагона откуда-то снизу, будто кто-то укрыл его под десятками метров земляного покрывала.
— Ты волнуешься за него? — спрашивает Еккин, тепло взяв мать за руку.

Аснин не отвечала.

— А я не волнуюсь. — Продолжал Еккин.

Аснин медленно поворачивалась с темными тучами над головой.

— Ведь он вернется.

— Аснин… — Лун приложился лбом ко стеклу. Из земли начали вырываться красные языки пламени, пытаясь окутывать его. Лун не на шутку испугался, и попытался отбиться от них ногами. Рука, которой он приложился к стеклу начала загораться от кончиков пальцев.

— Почему ты так считаешь? — спросила она севшим голосом.

Еккин посмотрел на нее чистыми, яркими глазами. И невозмутимо ответил:

— Потому что он обещал.

Пламя плавно переходило на остальную руку. Оно захватывало и ноги, и обвивало его торс.

— Нет…

Он пытается сбросить с себя пламя, но оно только больше захватывало его в плен огненной тюрьмы. Глаза Луна, голубая синева, начинали тухнуть, будто окатанный водой, резко погашенный костер.
 
Дреморины в черных куртках-мантиях, на лебедках спускались к скаутеру.

— Будьте осторожны, — говорил командир мерконеров, отдавая указания. Его длинные черные волосы бросало влево по щелчку сильного ветра. — Возможно, штурман еще жив.

Дреморины, кивнув, что-то передали по микрофону и поспешили остановить скаутер. Их гостеприимно была готова принять расколотая кабина патрульного корабля.

— Нет…

В размытом мире, потеряв место и время, держась за гудящую голову, Лун встал. Шум окружал его с разных сторон. Как в замедленной съемке, он приложился руками к штурвалу, и глянул в разбитое стекло.

Неужели все закончится так? Его жизнь – никому не известный фермер теряет прочность ниточки судьбы, которую так усердно подрезает враг? Луна продолжало охватывать пламенем неизбежности. Оно загребало жаркими ладонями пространство вокруг. Вся кабина превратилась в красно-желтую тюрьму, а языки пламени, облизывали кисти его рук, примкнутые к штурвалу.

— Потому что он обещал… — охватило его с разных сторон эхо голоса Еккина.
Вдруг, серые глаза, затушенный костер, внезапно, начали искрить голубым цветом. В них замерцали огоньки, похожие на второе дыхание надежды.

Что-то происходило вокруг. Сзади подуло ветром, и послышался, будто в дальней комнате его мозга голос Стреагона.

— Уходите прочь!

Стреагон, с горящими глазами, налитыми яростью, встретил толпу пробирающихся к кабине мерконеров. В его руках, трясясь, держался снятый с орудийной палубы рельсострел. Приложив усилия, Стреагон направил тяжелое оружие на группу дреморинов.