Часть 2. Глава 1

Мальчик, лет шести-семи, стоял на краю лужайки, предназначенной для выгула лошадей, и пристально разглядывал крупного, гнедой масти, жеребца, которого прогуливал конюх замка. Мальчуган стоял, чуть набычившись, крепко упершись ногами в землю, и заложив руки за спину. На запястье левой руки у него был намотан повод, который безуспешно дергал стоявший за его спиной пушистый, пятнистый пони. Лошадка была оседлана по всем правилам, а юный всадник щеголял новенькими сапогами. Мальчик размышлял, и то, что крутилось в его голове, очень не понравилось бы его отцу. Шевалье обдумывал одну мысль, за которую ему, проведай о замыслах сына граф, ему выдали бы порцию розг.

Мальчик мечтал о том времени, когда ему позволено будет ездить верхом на "настоящей" лошади, такой, как та, которую выгуливал сейчас конюх. Стоявший за спиной добрый и покладистый пони казался уже игрушечной лошадкой для бывалого воина, каким себя в мечтах видел шевалье де Ла Фер.

Граф де Ла Фер, заметив, какие взгляды бросает сын на коня, а втихомолку сует ему то морковку, то яблоко, правильно понял намерения мальчика, и, на всякий случай, строго-настрого предупредил его: "Вам еще рано ездить на такой лошади. Попытаетесь сделать это тайком от меня, пеняйте на себя. Накажу вас по всей строгости! У Баярда дурной характер, и от него можно ожидать любой гадости." Лошадь граф приобрел, прельстившись ее красотой, в надежде выездить Баярда самому, но времени у Ангеррана все не находилось. Пока все ограничивалось тем, что конюх чистил, кормил и выгуливал коня. Сесть на себя Баярд не давал никому.

Шевалье постоянно жил с бабкой в Берри, а к родителям приехал на каникулы после первого года обучения в Наварре. Хоть и был он мал годами, но был крепок, строен и физически отлично развит. Ангерран де Ла Фер, наслышанный об успехах сына в учебе, и лично убедившийся в его отличной подготовке во всех физических упражнениях, уже и сам подумывал о том, чтобы пересадить мальчика на "взрослую" лошадь, но все оттягивал эту встречу. В графской конюшне найти смирную лошадь, согласную подчиниться детской руке, было невозможно. Решительность и умение сына достигать поставленной цели, если он только вбивал ее себе в голову, и нравились, и смущали его отца. Старшие сыновья графа от первого брака, такой настойчивостью не обладали, и Ангерран де Ла Фер уже не раз, стыдясь собственной мысли, думал, что природа ошиблась, сделав Оливье младшим. У мальчика были все задатки для управления, но, увы, ему суждена была роль третьего сына: воина, искателя приключений, того, кто всего должен добиться сам, полагаясь только на свою удачу и на свои таланты.

Видимо, в голове у будущего воина созрело решение, потому что он, дернув пони за повод, уверенно направился к конюху, с трудом удерживавшему разгоряченного жеребца. Увидев, что к нему приблизился добродушный пони, лошадь скосила глаз в его сторону и оскалилась, как собака.
 
Предупреждающее фырканье подействовало на маленькую лошадку: она остановилась, пригнув голову и всем своим видом показывая, что дальше не ступит ни шагу. Но ее хозяин не внял просьбе, и изо всех сил потянул пони за собой. Ребенок ни за что бы не сдвинул упрямца с места, но шевалье бросил повод и, достав из-под куртки яблоко, как ни в чем не бывало подошел прямо к жеребцу. Конюх Жан держал Баярда под уздцы, мешая ему дотянуться до угощения. Гнедой резко вздернул голову, заржал и рванул к шевалье, опрокинув конюха. Бедняга не выпустил из рук повод, и лошадь потащила его по земле со злобным ржанием.

- Баярд, стоять! Стой, кому говорят! - мальчик бросился коню наперерез, не задумываясь ни на минуту, что лошадь может причинить ему увечья, и не обратив внимания, как за его спиной, подальше от греха, удирает в конюшню пони Жанно.
Конюх, наконец-то, выпустил повод: то ли сил не хватило, то ли ушибся сильно. Видимо, так и случилось, потому что он остался лежать на земле. Шевалье поймал волочащийся по траве повод и стал подбираться поближе к лошади. Баярд остановился, повернув голову к мальчику, коротко и зло всхрапнул, предупреждая того: "Не подходи!" Оливье же, закусив губу, протягивал яблоко, не выпуская повод. Лошадь замешкалась: ей хотелось угощения, но вздорный, злой нрав не позволял ему поддаться на хитрость ребенка. Он дождался, пока мальчик приблизился настолько, что ему ничего не стоило отобрать плод, и ухватил яблоко зубами с ладони Оливье. Раздался хруст сочного плода, и яблоко исчезло в конской глотке. Но лакомство не умилостивило Баярда, лошадь отчаянно мотала головой, не обращая внимания, что на поводу висит малыш. Шевалье вцепился в него мертвой хваткой, с неожиданной для себя самого силой. Он плохо помнил, как подбежавшие конюхи удерживали коня с двух сторон, как буквально отдирали его, сведенные судорогой, пальцы от повода. Выскочивший на шум отец отнес его в комнату, позвали врача, но мальчик еще долго не мог очнуться от потрясения, все еще ощущая на себе дикую мощь взбешенного животного. Эту необузданную, стихийную силу, эту мощь Баярда, Оливье запомнил на всю жизнь. Но страха она в нем не оставила: оставалось желание только померятся силами с лошадью, заставить ее стать покорной властной руке. Граф де Ла Фер хотел приказать пристрелить коня, но Оливье упросил отца не делать этого. Он согласен был на любое наказание за свое непослушание, но убивать лошадь считал излишним. Мальчик так горячо, так убедительно просил за непокорного скакуна, что Ангерран не выдержал. Оливье клятвенно пообещал, что сам к лошади не подойдет никогда, и если и сядет на него, то только когда подрастет. Шевалье очень рассчитывал на следующий год, когда он надеялся опять гостить в замке. Но Баярд поел из яслей, из которых ела сапная лошадь. Сапом заразился и маленький пони. Граф потерял тогда четырех лошадей из своей конюшни: очень чувствительная потеря, потому что год был неурожайный и доходы резко упали. Позволить себе нового коня Ангерран в это лето не смог, и тем удивительней стало появление сына в сопровождении слуги. Под шевалье был чистокровный андалузец: черный, как ворон, горячий, тонконогий и высокий. Мальчик на нем казался воробышком, но, тем не менее, держался с непринужденной легкостью. Лошадь повиновалась ему так, словно были они одним целым. Собственно, если бабка отпустила его в дорогу только с одним слугой, старым и бывалым воякой, значит была уверена во внуке.

- Какой у вас жеребец! - не удержался отец.

- Вам нравится, Ваше сиятельство? Это подарок моей
бабушки.

- Я и не сомневался. Мадам графиня балует вас.

- Я получил его ко дню ангела, сударь. Ее сиятельство сказала, что пора мне пересесть на нормальную лошадь.

- И, конечно, выбрала вам коня подороже, - улыбнулся Ангерран, пряча от сына свое неудовольствие. Бабка рассудила правильно и, ко всему прочему, не могла допустить, чтобы родной отец в чем-то опередил ее; граф, решив отказать себе в лошади, отложил некоторую сумму для сына и присматривал для него подходящего коня. Старуха в который раз опередила его; она лучше знала потребности шевалье, и у Ангеррана не нашлось бы денег на такой подарок. Теперь он с чистой совестью может заняться своей конюшней: ездить на лошади, что стояла сейчас в деннике, становилось уже неприличным. На него, пряча усмешку, ехидно поглядывали окрестные дворяне, знавшие, что на лошадях и экипировке граф никогда не экономил.

В первую же свободную минуту шевалье отправился на конюшню, якобы, чтобы проверить, как позаботились о его андалузце, а на деле, чтобы встретиться с Баярдом и малышом пони. Но денники стояли пустыми, и лошадей он нигде не нашел. Зато на своем месте оказался конюх, знакомый по прошлому году. Он все еще сильно хромал: Баярд оставил ему память о своем своеволии.

- Жан, а где Баярд? И пони я не вижу. Граф продал их? - спросил мальчик, не догадываясь об истинной причине отсутствия лошадей.

- А вашей милости не говорили, что произошло? - осторожно попытался выкрутиться конюх.

- Отец не успел мне рассказать: он все время очень занят. Я весь год ждал, чтобы мне разрешили проехаться на Баярде: теперь граф не сможет мне отказать - я отлично управляюсь с боевым конем.

- Ваша милость стали совсем взрослым, - улыбнулся Жан. - Только на Баярда вам не сесть: его вскоре после вашего отъезда пришлось пристрелить. Его, пони Жанно, Маркизу и Рюсто.

- Пристрелить? - в ужасе переспросил Оливье. - Зачем? Из-за меня?

- Сап, - коротко бросил, как выстрелил, конюх, и заметив неподдельный ужас в глазах мальчика, добавил, - чтобы не мучились, и пристрелили. - Он хотел добавить, что это сделал сам граф де Ла Фер, но вовремя прикусил язык. Господское это дело, не слугам об этом судить.

- Я пойду, раз так... позаботься о моем коне... - шевалье вышел из конюшни на свет и остановился на пороге. Переход от полумрака к свету был так неожидан и так мучителен, что мальчик вынужден был опереться о дверной косяк. В глазах потемнело: удар по мечте оказался очень болезнен: он еще не сталкивался так близко со смертью, пусть и не видел ее своими глазами. И хотя хорошо понимал, что это только первая боль на жизненном пути, готов он к ней не был.
С этого дня шевалье де Ла Фер стал относится к военным наукам с особым прилежанием.

***

Туман стелился по траве, завивался маленькими смерчами, прилипая к ногам коня, не спеша ступавшего по земле. Потом дорога пошла под откос, потому что она видела теперь только голову лошади и плечи маленького всадника. На его голову был накинут капюшон, и из-под него светилось бледное лицо с прекрасными лазурными глазами. Невидимое для глаза движение, легкое колыхание тумана, и всадник отбросил капюшон. Она смутно увидела массу иссиня-черных локонов, ловко сидевший на них бархатный берет с белым пером, и задумчивое лицо мальчика лет десяти. Ребенок не спускал с нее грустного взгляда, приковывал к себе.

- Кто ты, и чего ты от меня ждешь? - беззвучно, как всегда бывает во сне, спросила она.

- Я - твой ангел-хранитель, - услышала она ответ.

- Разве ангелы бывают черноволосыми? - изумилась Жанна.
Мальчик грустно улыбнулся.

- Бывают. Мне разрешили оставаться таким, каким я был в детстве.

- Так ты - не ребенок? - удивилась Жанна, все еще путая сон и реальность.

- Увы! - улыбнулся мальчик. - Мне доверили охранять тебя.

- Меня охранять? От кого и зачем? Мне ничего не угрожает!

- Угрожает. В будущем. И вот от этого будущего я попытаюсь тебя спасти. Ты - моя последняя надежда, и я обязан дать тебе возможность жить.

- Ты пугаешь меня, ангел, - она отшатнулась, скорее - отлетела от призрака.

- Не бойся меня, я не причиню тебе зла. Я буду охранять тебя, я буду стараться вовремя тебя предупреждать о беде.

- Ты хочешь стать моим рыцарем? - Жанна из сна все еще боялась, но Жанна настоящая, постепенно просыпаясь, чувствовала странную уверенность, и чувство покоя охватывало ее.

- Называй это так, если тебе нравится.

- Я должна тебе верить?

- Я при жизни никогда не лгал, - спокойно и с достоинством произнес ангел. - И я всегда оберегал тех, кто мне дорог.

- Я дорога тебе? Чем же, скажи! - попросила Жанна, понимая, что сон заканчивается, а вопросов у нее осталось немало.

- Я же сказал, что ты - моя последняя надежда.

Больше она ничего не смогла узнать: мальчик исчез, истаял в предутреннем тумане вместе со своим конем. А она проснулась одна в своей детской, окруженная любимыми игрушками и книгами, и с той светлой печалью, которая остается после отъезда близких людей.

                ***

Прошло несколько лет. Сон не повторился, мальчик-ангел больше не приходил во сне и видение постепенно забылось, стерлось из памяти. Весна 1752 года была стремительна. Еще недавно везде лежал снег, обильный, как на равнинах Московии, и вдруг потекли ручьи, зазвенела капель, с островерхих крыш замков Блуа с шумом стали скатываться целые снежные лавины, нередко погребая под собой неосторожных. На скатах черепичных крыш снег задерживался с трудом, но в эту зиму он шел едва не каждый день и обильные снегопады чередовались с оттепелями. А потом сразу же ударяли морозы и ледяная корка схватывала крыши и деревья, ломавшиеся под тяжестью льда.

С теплом, едва растаяли сугробы, и на свет божий на лесных проталинах показались первые подснежники, Жанна выбралась в лес верхом в сопровождении своего конюшего. Владения ее отца располагались в одном из самых прелестных уголков Орлеаннэ, там, где широко разлившаяся в этом году Луара оживляла берега не только роскошными лесами Шаверни, но и множеством прелестных поместий и деревушек. Род Бражелонов владел несколькими поместьями, пожалованными вместе с титулами, королем Людовиком 15, а точнее - регентом Орлеанским. Баронство Брасье, замки Валлон и Пьерфон были возвращены деду Жанны за особые заслуги и, как сказал король: "чтобы восстановить справедливость".

Справедливость надо было восстановить давно: еще при Луи 14 все эти титулы были выморочены, поместья переданы в королевскую казну и, казалось, память о людях, владевших ними, была стерта из воспоминаний потомков навсегда.

История знакомства бабки Жанны со своим будущим мужем началась с замка Бражелон. И именно туда, к памятному месту в лесу вблизи замка, и лежал путь Жанны. Могла ли она поступить иначе, когда к ней вчера опять явился ее ангел!

Светлоглазый мальчуган был все так же печален, и на вопрос, что же заставляет его грустить, покачал головой.

- Еще не пришло время говорить о причине моей печали. Но время перемен уже не за горами. Пора тебе узнать все о своей семье, о графском роде Ла Феров, и о родстве его с Бражелонами.

- Я многое знаю из тетради, найденной моим дедом, - ответила Жанна.

- Это хорошо, но история не закончилась на ней. Когда я приду к тебе еще раз, я познакомлю тебя с одним человеком.

- Еще одним ангелом?

Наивность вопроса заставила мальчика заулыбаться.

- Он, при жизни, был сущим ангелом. Тебе он понравится.

Дорога к старому, полуразрушенному замку, шла по липовой аллее. Когда-то эта аллея и деревья по ее сторонам оживлялись экипажами, многочисленными всадниками, повозками с провиантом и дровами. Теперь редкий крестьянский воз сворачивал в сторону замка. Огромные клены окружали его таким плотным кольцом, что летом за их кронами не разобрать было, как время порушило старые, позеленевшие камни, и как зияет многочисленными провалами крыша. Только башенки по-прежнему возвышались над замком, но уже без привычных голубей, в давно прошедшие времена вившихся над кровлями.
 
Запустение и смерть так явно читались здесь, что Жанна поспешила обогнуть замок и направила коня в поля. Здесь были владения арендаторов, немногочисленные, но достаточно ухоженные. Если у хозяина, отца Жанны, руки до замка не доходили, то о своих доходах с угодий он заботился. В детстве, родители частенько брали его с собой, когда посещали эти места, и он знал всех своих будущих вассалов. Странно, но посетив развалины замка, он больше не заходил туда и детям не велел. Жанна свято блюла этот запрет отца, инстинктивно избегая мрачного места. Жаль, что ее дед умер: она могла бы расспросить его, что, кроме тетради с мемуарами, видел он в замке Бражелон. Дед ее в первый раз он со своей будущей женой встретился именно на полях графства. Как рассказывало семейное предание, ее конь споткнулся о кочку, упал, и всадница чудом осталась жива. Сесть в дамское седло самостоятельно, когда поблизости нет ничего похожего на пень или большой камень, она не сумела, и пошла, ведя коня в поводу. Там ее, исцарапанную, в синяках, в порванной амазонке, и нашел будущий муж, граф де Бражелон.

Жанну назвали в честь бабушки и, если верить портрету, она была на нее чрезвычайно похожа. Наверное, поэтому, бабушка Жанна любила свою тезку больше всех остальных внуков. Жанна-старшая, носившая до замужества фамилию де Сен-Реми, была внучкой сводной сестры герцогини де Ла Вальер, и очень много рассказывала девочке о странной и необычной судьбе Луизы. Однажды она упомянула, что у той был, до знакомства с королем, жених, с которым Ла Вальер дружила с детства. На вопрос, как звали этого молодого человека, бабушка ответила только одной фразой: "Вырастешь - узнаешь!" За всем этим Жанне почудилась какая-то страшная тайна и она, вопреки своему неуемному любопытству, не стала настаивать.

Но вернемся к знакомству будущих супругов Бражелон. Пока молодые люди шли полем, набежала туча и началась гроза. Пришлось искать приюта в каком-нибудь строении и они бросились к старому замку. Калитка была приоткрыта, кавалер любезно отвел лошадей под полуразвалившийся навес и присоединился к Жанне. Немного робея, они постучали в рассохшуюся дверь, но никто не вышел на их стук. Тогда Шарль де Бражелон толкнул ее, догадавшись, что ее не открывали целую вечность: она отворилась со страшным скрипом, и молодые люди прошли внутрь. Бражелон достал трут и огниво и зажег канделябр, стоявший в прихожей. Свет от трех свечей показался нестерпимо ярким для этого мертвого дома.

Граф де Бражелон высоко поднял подсвечник и глазам предстала нижняя зала, где, по обычаям этого края, встречали гостей. Испытывая странное чувство, больше похожее на благоговение, чем на страх, молодые люди стали осматривать дом. Крыша была еще цела в те времена, и гроза их больше не пугала. Зато начал пугать сам дом. Игра света и тени, мрака и случайных вспышек света на потрескавшихся зеркалах, заставляли вздрагивать и пугливо оглядываться. В конце зала смутно виднелась лестница, ведущая на второй этаж. Скорее всего, там находились личные покои обитателей замка. Боясь обронить хоть одно громкое слово, перебрасываясь шепотом редкими репликами, незваные гости медленно поднялись наверх. Длинный коридор заворачивал куда-то за угол. С одной стороны были окна, забранные когда-то тяжелыми штофными портьерами, ныне почти истлевшими от сырости, с другой - несколько резных дубовых дверей. Двери неожиданно легко открывались: хозяин замка, наверное, не любил скрип дверных петель, и их смазывали так обильно, что и по сей день они служили без шума. Первая комната была кабинетом. Кое-где еще сохранилась тяжелая, резная мебель, у окна стояло массивное бюро, крытое полусгнившим сукном. Бражелон поставил подсвечник на столешницу и вздрогнул; его спутница, прижав руки к груди не спускала глаз со старинного портрета. Рама когда-то была задернута черным крепом, но и он почти истлел, открывая густую паутину по углам портрета. С холста на молодых людей смотрел вельможа, одетый по моде середины прошлого века. Белые кружева воротника и манжет, выхваченные из мрака, красивое, породистое лицо аристократа - скорее всего, это и был хозяин кабинета, а значит, и хозяин замка.

- Кто это? - шепотом спросила девушка.

- Мой предок, граф де Ла Фер и де Бражелон, - на мгновение замешкавшись, ответил ей спутник. - Пойдем отсюда, незачем нарушать покой этого дома. Кажется, гроза закончилась. Я провожу вас домой, мадемуазель.

Граф де Бражелон проводил Жанну до самых ворот ее дома, а на следующий день приехал с официальным визитом. Не прошло и месяца, как молодые люди были помолвлены, а через полгода состоялась свадьба. И, только после нее, Шарль признался своей жене, что еще несколько раз посещал старый замок. Вначале он хотел забрать оттуда все картины и мебель, но ему приснился сон, в котором прежний хозяин (тот самый, с портрета), запретил ему забирать что-либо, кроме того, что он найдет в ящике бюро. Граф понял, что старый замок, лишенный своих обитателей, просто умрет.

Он отправился в Бражелон один. Как и в первый раз, прошел на второй этаж, открыл только притворенную дверь, и подошел к столу. Потом повернулся к окну и попытался отдернуть занавесь. Она с глухим шорохом упала к его ногам, подняв тучу пыли. Окно открылось с трудом, хорошо, что ставни остались открытыми и их снесло бурей. Дневной свет хлынул в кабинет, открыв картину запустения.

Шарль, оставив разглядывание кабинета на потом, стал методично осматривать ящики стола, пока не наткнулся на тетрадь в кожаном переплете с металлическими застежками. Открыв ее, он обнаружил множество страниц, исписанных твердым острым почерком, без свойственным эпохе загогулин и росчерков. Это и были записи, которые человек из сна разрешал забрать из дома. Не уверенный, что это все, молодой человек продолжал искать, пока не наткнулся на письмо, печать на котором не была взломана. Больше ничего в бюро не было, и Шарль де Бражелон покинул замок, унося с собой эти две реликвии. Найденное дало ему обильную пищу для размышлений и догадок насчет прошлого его рода и его самого.