Под знаком Овна. Мемуары. часть 4

 СТУДЕНЧЕСКИЕ ГОДЫ (профессиональная проверка и пиршество общения)
В Иваново я приехал в июле 1965 года для поступления в педагогический институт на исторический факультет. Это был напряженный для меня месяц, однако я успел осмотреть город, посетил театр, в котором проходили гастроли  театра оперы и балета из Уфы. У меня не было никакой гражданской одежды, мне предоставил свой гардероб муж моей тети Сергей Андреевич. В Иваново я приехал с Сергеем Катровцевым., с которым мы служили армейские годы в одном полку, но разных дивизионах. Мне все было интересно в этом городе. Подготовка к экзаменам захватывала много времени, необходимо было посещать консультации и читать различные учебники. Конкурс на исторический факультет в 60-е годы был большим среди выпускников школ и демобилизованных из армии, конечно, кто-то не сдал экзамены и оказался за бортом института. Я бы не сказал, что мне было просто сдавать экзамены, но мир не без добрых людей и я поступил в институт. После приказа о зачислении я выехал домой к родителям. В Гудермесе я был около 10 дней, но меня уже тянуло в новый для меня мир студенческой жизни. Своих школьных друзей я не видел, так они были в разъезде, мы опять встретились с Шадетом, он проходил медицинскую практику в районной больнице, наши походы были опять в горы и на реку. Наши дружеские отношения не угасли, мы нуждались в общении друг с другом, конечно, наши суждения и оценки о прочитанных книгах и виденном  мире были уже менее романтичными.

    В середине сентября я выехал в Иваново. По приезду я получил направление на сельскохозяйственные работы в самый дальний район области, который располагался на побережье Волги и Унжи, это был Сокольский район. На маленьком самолете я пролетел над всей областью, а затем на попутных машинах добрался до села Пелегово, в котором находилась наша группа. Село мне сразу же понравилось, оно находилось на высоком месте. Дома были разные, новые и перевезенные из старого места. Перед каждым домом был палисад с неизвестными мне цветами, резные наличники окон удивляли меня своей красотой и неповторимостью узоров. Вероятно, село было старым, т.к. в нем располагалась церковь и погост, недалеко стояла школа, контора совхоза и ряд амбаров и сенохранилищ. Дорога между домами была широкой, ее украшали журавли колодцев, они явно были новыми, что можно было судить по их кладке, вода чистая и холодная. За полями, которые окружали село, располагался лес. Это село  раньше находилось на низком месте,  на берегу реки Унжи. В связи с созданием Горьковского водохранилища и повышением уровня Волги эти места были затоплены, а люди переселены на новое месте, где отстроилось новое село. Я был представлен старшему нашего отряда преподавателю  Смирнову А.В., который по-доброму отнесся ко мне, расспросил о службе в армии, удивился тому, что я приехал из Чечни. С однокурсниками  я сразу же познакомился и поселился в один из домов, в котором они уже жили. Нашим старостой группы был молодой человек, также как и я отслуживший три года в армии. Это был довольно основательный и принципиальный человек, хорошо знавший сельское хозяйство. Его звали Борис Тупицын, до службы в армии он закончил партийную школу в Иванове и был женат.  Мы с ним все студенческие годы сидели за одним столом и по-товарищески сблизились. 

     На следующий день по приезду я получил наряд от бригадира  на работу по укладке льноснопиков, оказывается такой наряд, но только раньше, получила вся наша группа. Здесь на поле мы познакомились уже поближе и, первым, кто обратил на меня внимание, был Валентин Кумачев, который попросил у меня закурить. В то время я слегка курил «Приму» и  передал ему всю пачку сигарет, его добрая и широкая улыбка расположила меня к нему. Это был коренастый, улыбчивый паренек, обладавший юмором и в меру начитанный. Валентин был из семьи сельского учителя, которая жила в небольшой деревне на берегу тихой реки Нерль. Когда я побывал в этой деревне, я вдохнул аромат русского простора и тишины. Об этом я  мечтал когда-то в детстве, после прочтения  повести писателя Мусатова «Стожары». С семьей моего нового приятеля я не просто познакомился, а сдружился и часто бывал в гостях. Так, мы подружились, эти отношения сохраняем до настоящего времени, вот уже моле 50 лет. Как много воды утекло за это время, как мы изменились, сколько жизненных таймов уже отыграли.

Сельскохозяйственная работа меня не тяготила. Я с большим удовольствием все выполнял,  и тем самым вникал в мир русской глубинки, о которой знал лишь по романтическим повестям далекого детства. С охотой работал на уборке картофеля, ходил  в лес за грибами, в тот год было обилие грибов. Однажды ночью вместе со всеми я участвовал в разгрузке баржи с селитрой на пристани »Новые Исады», а после окончания работы мы ныряли в холодную ночную воду Унжи (приток Волги), чтобы смыть грязь и остатки селитры, осевшей на наших спинах. Вода была очень холодной (был конец сентября) и мы быстро выскакивали из реки, согревались у костра. Иногда мы получали наряд дежурить ночью в селе, чтобы охранять его от захода  медведей, следы их все по утрам видели в овсах. Надо сказать, что живого медведя мы так и не видели, хотя следов в овсах было много. Иногда нас привлекали на погрузо-разгрузочные работы и перевозку зерна в районный центр, в Сокольское. По пути я рассматривал эти незнакомые для меня места и поражался их красоте, напоминавшей мне картины Шишкина, Левитана и пейзаж Корина. Изредка, вечерами мы ходили в сельский клуб на танцы или в кино. Сельская молодежь с любопытством рассматривала нас. Ведь мы были в рабочей одежде, я и Борис в солдатском обмундировании и в фуфайках, кто-то в куртках, вид, конечно, был живописным. Каких-то недоразумений между нами не возникало, наоборот, они старались подружиться с нами в клубе и на работе. Конечно, были у нас и какие-то молодежные вечеринки, на которых я впервые  пил бражку хозяев домов, они нас угощали ею за помощь в уборке картофеля на их усадьбах. Мне вспоминается один интересный факт из нашей сельской жизни в Пелегово. Для меня он очень трогательный и связан он был с приездом в наш отряд жениха Надежды Молодовой, Евгения Солодовникова, начинающего музыканта после окончания Нижегородской консерватории, сына известного ивановского композитора и руководителя хора ветеранов. Почему я вспоминаю этот факт, все дело в том, что мы дружили с этой парой в течение 50 лет, в настоящее время их уже нет в живых. Евгений, пока мы работали  на картофельном поле, приготовил для нас хорошую еду, купил вина и вечером мы были у них в гостях. Это был вечер, который оставил память у всех его участников, мы много рассказывали о своей молодой жизни, пели песни, Саша Савельев читал стихи, Валентин рассказывал какие-то байки, а ночью гуляли по селу. Уже много лет позже, после окончания института, если мы собирались вместе, то всегда вспоминали этот добрый вечер в Пелегове. Вспоминается и факт посещения мною и Борисом бани по-черному. Мы взяли фонарь «летучую мышь» и через огороды прошли к бане. Хорошо попарившись вениками, мы обмылись и вернулись в дом. Рассматривавшие нас однокурсники рассмеялись нашему виду, оказывается, мы были в саже, чего мы не могли увидеть, т.к. фонарь погас. Пришлось в доме перейти в другую комнату и смывать сажу, но это происходило весело со смехом и шутками. Работая в селе, мы  сдружились, это доброе чувство пронесли все студенческие годы. Много лет спустя, я побывал на берегах Унжи, мне живо вспоминалась наша студенческая молодость.

Закончив сельскохозяйственные работы, наша группа, получив свои заработанные деньги, вернулась в Иваново и началась учеба в институте. Оказывается, первый курс историков состоял из одной группы, мы учились чаще всего в 405 аудитории, на четвертом этаже. Многих однокурсников, которые не участвовали в сельскохозяйственных работах, я увидел впервые на занятиях, это также были демобилизованные молодые люди, правда, некоторые из них были уже семейными людьми. В 60-е годы среди студентов всегда было много демобилизованных ребят, которым приходилось подрабатывать в различных местах. Мне также помогли устроиться на работу в школу-интернат на должность подменного воспитателя, там я проработал все студенческие годы. В настоящее время я нередко слышу, что на стипендию можно было прожить в те далекие 60-е годы, вряд ли это правильно, об этом могли говорить только те, кто жил дома и не испытывал проблем жизни в общежитии или на квартире. Наша стипендия на первых курсах была 23 рубля, к ней я зарабатывал еще 35 рублей, и это позволяло мне жить скромно и без излишеств.

В студенческие годы я жил в семье Герасимовых, а не в общежитии, так как меня угнетало большое скопление людей в одном месте. Однако я часто бывал в общежитии у своих однокурсников.  Мы нередко вместе готовили картошку в мундирах или жарили ее на большой сковороде, и тогда начинался студенческий пир с рассказами о службе в армии и песнями тех лет. Мы особенно любили песни В. Высоцкого, Б. Окуджавы, позднее наш песенный репертуар обогатился бардовскими песнями, которые мы привозили из археологических экспедиций. Обстановка в общежитии была всегда доброжелательной, так как все знали и  всегда поддерживали друг друга, иногда вечерами организовывались танцы или различные конкурсы. Как сейчас помню заводил общего веселья братьев Сокуровых, они учились на два года старше нас; демонстрировала свое величие пара Николай и Светлана Данилюк, это были высокие и стройные молодые люди всегда хорошо одетые, но с амбициозным выражением лица.

В общежитии жили многие мои однокурсники, но сдружился я, в большей степени, с Валентином Кумачевым, Юрием Клапишевским и Валерием Махониным. В свободное от учебы и работы время я занимался спортивным плаванием в бассейне и нередко после тренировок приходил в общежитие, где всегда находилась в комнате моих однокурсников свободная кровать, жареная картошка,  это позволяло мне отдыхать среди новых друзей.

Учебный процесс для меня не был утомительным, однако, первоначально я уставал вследствие необходимости перевода несколько тысяч знаков в текстах по немецкому языку, сказывался большой перерыв между школой и институтом. Затем я втянулся в учебный процесс, помогала армейская закалка, а также утренняя гимнастика или рубка дров для печного отопления. Из заработной платы я отдавал тете деньги на питание, особых излишеств не было. Из дома просить денег мне было стыдно, да и родители уже были на пенсии, у сестры и старшего брата были свои заботы и к ним я не обращался за помощью. Конечно, выручало то обстоятельство, что питался я в семье Герасимовых и, хотя оно было скромным, как и у многих семей, зато это было регулярное питание. Мои спортивные тренировки в бассейне проходили четыре раза в неделю по три часа, это требовало дополнительного питания, которого не было. Нередко приходилось привозить из Москвы крупу, яйца, пельмени, колбасу, благо проездные билеты были льготные. Вообще-то с питанием в те годы в городе было не просто. Мой гардероб состоял из одежды, которую я носил до армии, конечно, необходимо было иметь и костюм, пальто, плащ, нижнее белье. Родители помогли мне приобрести «семисезонное» пальто, костюм, но подобного рода приобретения я старался делать на свой заработок. 

Занятия в институте вызывали у меня всегда живой интерес, мне нравились лекции большинства преподавателей и хотя, по истечении многих лет после окончания института, я уже могу критически оценивать стиль чтения лекций моих педагогов, все-таки у меня сохранились чувства благодарности за те знания, которые я получал в стенах вуза. Годы моей учебы совпали с отходом от «оттепели» в социальной жизни страны к консерватизму, это накладывало отпечаток и на жизнь вузов. Крайне редко кто из преподавателей вступал в дискуссию со студентами, нередко даже попытки дискуссий обрывались, что было характерно в системе преподавания истории КПСС. Я помню, как в нашей группе один из преподавателей, вызвав нас на разговор об отношении к КПСС, не ожидал резкой критики с нашей стороны к некоторым вопросам политической жизни. Преподаватель резко прекратил дискуссию и ушел из аудитории. Через несколько минут к нам в аудиторию быстро вошла наш куратор Маргарита Михайловна Б. и однозначно дала нам понять: «Надо знать  с кем и о чем можно говорить». В то время в студенческих аудиториях  нередко имелись информаторы, которые должны  были докладывать о разговорах среди студентов, вероятно, такой студент был и среди моих однокурсников, но кто это был, я до сих пор не знаю.

Несколько лет назад я получил в подарок книгу воспоминаний о студенческой жизни в МГУ моего педагога Л.В.Венкстерн, из которой я узнал, что практика передачи информации в партком и спец.отдел имела место и среди преподавателей. О такой обстановке мне рассказывали и другие преподаватели, когда я был принят в их среду уже в качестве преподавателя института. Это обстоятельство я испытал и на себе лично, когда начал работать со студентами физиками-теоретиками в ИвГУ. Однажды после семинара, на котором обсуждались проблемы НТП, я был приглашен в спец. отдел для объяснения по поводу моих дискуссий со студентами. Старосты групп этого потока меня дважды предупреждали, что мои разговоры передаются информаторами из их групп в партком университета.

На первом курсе меня сильно увлекали археология и древняя история, которые стали моим научным стержнем в студенческие годы. Вероятно, это наложилось на мой еще школьный интерес, на воображение от прочитанных исторических романов и повестей в юности. Курс по этим дисциплинам читали разные преподаватели, но мне нравилось в этих курсах то, что я еще не знал из мною прочитанных книг. Позднее я  многие свои познания в области археологии расширил благодаря ежегодным поездкам в археологические экспедиции. С первого курса я приобщился к работе в научной библиотеке, так как методический кабинет нашего факультета нас многих не устраивал своим фондом книг и журналов. Вероятно, преподаватели обратили внимание на мою увлеченность и работоспособность, поэтому иногда они шли мне навстречу, разрешая пропускать занятия на месяц и более вследствие позднего завершения археологических экспедиций. Экзамены в сессиях я всегда сдавал успешно, иногда меня освобождали от экзаменов. Со второго курса я начал выступать с научными докладами на студенческих конференциях в нашем институте и в московском университете на историческом факультете. Значительную моральную поддержку в своей научной работе я получил от А.В. Конокотина и М.И. Гусевой, в исследованиях по истории декабризма – от М.М. Бизяевой и А.В.Смирнова. Интересными лекторами в области мировой истории в моей памяти остались Г.И. Иванов. А.В. Гуськов, Ю.А. Якобсон, Л.В. Венкстерн.
    
После окончания первого семестра я с однокурсниками поехал в Москву с желанием: получше рассмотреть город, посетить музеи и некоторые театры. Так уж получилось, что мест в гостиницах не было, пришлось ночевать в помещении Ярославского вокзала, том временам не очень большом здании и менее комфортным, нежели в настоящее время. Я за две ночи измотался, т.к. сторожил спящих сокурсников. Правда, одну ночь мы переночевали в доме одной женщины на станции Струнино, которая увидела нас на станции и пригласила к себе. Мы спали, кто на полу, кто на стареньком диване, но все-таки это был сон. Когда я проезжаю эту станцию, то всегда вспоминаю добрым словом, тот ночлег, сделанный этой женщиной для нас.

Весной 1966 года наша группа под руководством  преподавателя физкультуры решалась на организацию туристического похода в поселок Заозерный. Подготовка была спешной, т.к. это мероприятие необходимо было завершить до массового таяния снегов. Поход был пешим. Снега в лесу было много, а попытка идти по тропинкам приводила к тому, что мы буксовали в глубоком снегу. Зимний лес был прекрасен, почти как на полотнах Куинджи и Васнецова. Иногда с елей на нас падала снежная шапка и от этого лес оглашался криками. Чтобы как-то ускорить продвижение к поселку мы вышли на железнодорожную линию, которая привела нас в поселок. Мокрые и уставшие мы вошли в здание местной школы, где нас, оказывается, уже ждали. В помещении спортзала мы расположились на спортивных матах, но отдохнуть нам не пришлось. Сразу началась лекция о международном положении, а затем надо было устроить для жителей концерт. Пришлось концентрироваться и соображать, кто что может. Я вместе с Валерием Махониным и Валентином сообразили трио. Из зала кто-то крикнул: «Исполните «На безымянной высоте». Время на репетицию не было и мы несмело, а затем в полный голос запели:
 
                Дымилась роща под горою, а вместе с ней горел закат,
Нас оставалось только трое из восемнадцати ребят,
Как много их друзей хороших лежать осталось в темноте
У незнакомого поселка, на безымянной высоте.
        
         После этого исполнения мы запели одну из песен В.Высоцкого:

         Мне этот бой не забыть нипочем,
         смертью насыщен был воздух,
         А с небосклона бесшумным дождем падали звезды.
          Вот снова упала, и я загадал – выйти живым из боя,
          Так свою жизнь я посмертно связал с глупой звездою.

Затем осмелев, мы стали петь «Серегу Санина», «На Марсе будут яблони цвести», «Северо-Западный фронт». Кажется наше исполнение, как и весь концерт, понравились местным жителям. На следующий день мы осматривали поселок, готовили еду. И вечером маленьким автобусом вернулись в Иваново.

Много времени в студенческие годы я уделял самообразованию, часто посещая драматический театр, расширял свои познания в области театральной жизни. Мне нравились театральные постановки нашего областного театра драмы, а также я посещал спектакли гастролирующих в нашем городе столичных или областных театров. Я испытывал большую симпатию к театральным постановкам кинешемского театра драмы, особенно  «Варшавской мелодии» и Ростана »Сирано де Бержерак». На сцене ивановского областного театра в то время прекрасно лицедействовали Л. Раскатов, Ю. Заборских, И. Лунгрем, А. Пругер, И. Серова и В. Князев, несколько позднее в труппу театра влилась талантливая молодежь во главе с режиссером Ю. Барановым. Во второй половине 60-х годов в Иваново часто приезжали симфонические оркестры, которыми   дирижировали К. Кондрашин, Ю. Темирканов, дважды Р. Ростропович, гастролировали также пианисты Э. Гилельс, Р.Рихтер, певицы Г.Ковалева, А.Соленкова, М.Биешу, а также знаменитый певец Б.Штокалов и фортепьянный дуэт М.Тайманов и Л.Брук. На сцене музыкальной комедии  каждое лето выступали оперные театры из союзных республик. С начала 70-х годов в городе стал проходить фестиваль «Красная гвоздика», это было настоящее пиршество для меломанов разных жанров. Особенно мне запомнились двухдневные гастроли симфонического оркестра СССР под руководством Е.Светланова, который исполнял музыку П.Чайковского (5 и 6 симфонии) и С.Рахманинова (2 и 3 фортепьянные концерты), а также концерты певиц И.Архиповой, С.Данилюк и Минского Большого театра оперы и балета. В актовом зале нашего института каждый месяц работал музыкально-художественный лекторий, организовывались встречи с актерами театра и кино, именно на этих концертах я услышал прекрасное бельканто А.Соленковой, в ее исполнении «Соловей» Алябьева звучал неповторимо и свежо. В актовом зале мединститута часто гастролировали музыкальные ансамбли, в том числе, »Мадригал»  с сестрами Лисициан, скрипачем Ф. Маркизом и певицей М.Давыдовой. В этом же зале я впервые услышал музыкальные драмы «Рембрант», «Порги и Бесс» в исполнении московской театральной труппы Аксеновой-Арди, выступление барда Б.Окуджавы, скрипичную игру И.Бочковой. Мои однокурсники познакомили меня с городским театром поэзии Р.Гринберг, в котором выступал с чтением стихов С. Александр.  Так что моя образовательная жизнь била ключом, я старался многое посетить, услышать и увидеть.

Мое свободное время, если это можно считать свободным, я заполнял не только тренировками в бассейне, но и чтением беллетристики. Одно время я зачитывался повестями, рассказами и романами К.Паустовского. Особенно мне нравились его произведения «Черное море», «Кара-бугаз», «Повесть о пережитом» и, конечно, его рассказ «Снег», который я перечитываю и в настоящее время, при чтении его рассказа «Корзина с еловыми шишками» всегда в ушах звучит музыка Э.Грига. Будучи школьным учителем в сельской школе на Брянщине, после окончания института,  я прочитывал эти рассказы под музыку С.Рахманинова и Э.Грига для учащихся. Сельские дети слушали иногда с открытыми ртами, это был для них новый и необычный мир.    Об прочитанных книгах я всегда обменивался с В. Кумачевым, так как он также многое читал из произведений этого современного для нас писателя. Позднее мы открыли для себя писателя из Владимирской земли В.Солоухина и зачитывались его «Владимирскими проселками», «Каплей росы», «Письмами из Русского музея» и многими  его произведениями. Путешествуя как-то по Владимирской земле, я заехал в родную деревню Солоухина Олепино и посетил его могилу, положил на плиты черного гранитного памятника горсть собранных неподалеку еловых шишек.

Иногда, по приглашению Валентина,  я приезжал в гости к его родителям, где ощущал теплоту и простоту отношений в этой семье. В летние дни мы помогали по хозяйству, занимаясь рубкой дров для дома и школы, или  уходили в лес, купались в тихой и чистой реке Нерль. Однажды мы пешком отправились из Ганшино в Суздаль и всю дорогу распевали песни пионерского детства и студенческие песни. В Суздале мы отдыхали на реке, затем осматривали город, после чего выехали в Боголюбово, где находится знаменитый памятник XII века церковь Покрова на Нерли. В русской архитектуре это настоящая жемчужина. Сама по себе церковь не сохранила архитектурного ансамбля, все галереи, окружавшие ее, были разрушены людьми и временем, внутри церкви все фрески и резные украшения были также уничтожены. Однако как исторический и ландшафтный памятник - церковь уникальна. Осмотрев все исторические достопримечательности, мы отправились в обратный путь, который показался нам более утомительным, нежели его начало. Поздней ночью мы подошли к берегам Нерли, усталость сморила нас. Мы сделали норы в стогу свежего сена и залегли спать, утренний холод разбудил нас, мы вылезли из стога и были поражены увиденной картиной. В излучине реки стоял густой белый туман, стога плыли в нем как большие каравеллы. Через час мы уже были дома, напились молока и  расположились в классе, проспали до полудня. Валентин хорошо знал лес и поэтому я  спокойно ходил с ним за ягодами и грибами. Иногда с нами ходил в лес и Вячеслав, старший брат Валентина, мы разжигали небольшой костер и вели неспешные разговоры. Через несколько лет родителя Валентина переехали в Доутрово, где была сельская школа, это место я также навещал, но уже после окончания института. Сельская школа в Доутрово была сложена из деревянных брусьев, внутри ее находился большой коридор и два класса. Здание школы окружали большие и старые липы, рядом находился пруд, в котором мы иногда плавали, нередко я видел в этом пруду речных крыс. Это тоже было благостное место, чистое и тихое, иногда тишину нарушал шум проходящего поезда. Рядом со школой находился небольшой лес, в котором в теплые и дождливые дни проглядывали грибы.

Мои отношения с семьей Кумачевых сложились добрые и сердечные, и, если я чем-то мог помочь ей, то делал  это всегда с охотой и таким же добрым чувством. К сожалению, глава семейства Леонид Андреевич, подвижник образования сельских детей, рано умер. После этого мать Валентина, Таисия Петровна переехала в Липовую Рощу. Эта женщина была характерным типом русской сельской женщины данных мест. Она, вероятно, в молодости была привлекательной женщиной, это можно было видеть на ее круглом лице, но годы сделали свое дело. Я  помню ее гостеприимство, Таисия Петровна к моему приезду всегда пекла пироги с толченым картофелем или капустой, которые я запивал таким же вкусным деревенским молоком.  Мне также нравились ее соленья, она готовила их по старым деревенским рецептам. На новом месте в Липовой Роще она активно участвовала в художественной самодеятельности среди женщин-пенсионерок. Последние годы, особенно после смерти старшего сына Вячеслава, Таисия Петровна стала болеть и в 2000 году, в апреле месяце она скончалась. В моей жизни она оставила теплые воспоминания, при жизни я нередко называл ее своей второй матерью. 

Учеба в институте продолжалась четыре года,  и все эти годы я в летние месяцы выезжал в археологические экспедиции. Археологические экспедиции являлись традиционной практикой студентов-историков, но выезжала  в экспедиции небольшая группа студентов, в основном это были романтики палаточной жизни и дальних путешествий. Палаточный город всегда воспринимался среди романтиков как каравелла, об этом пелись песни, об этом часто рассказывалось после окончания экспедиций. В нашем  институте было несколько баз археологических экспедиций. Одной из них был Одесский археологический музей, который вел раскопки на днестровском лимане, вблизи села Орловка. В этом месте осуществлялись раскопки античного городища. Другой базой был историко-археологический музей в Херсонесе, который вел раскопки на побережье Черного моря в западном Крыму. С 1967 года вследствие трудностей с финансированием археологической практики студентов наши выезды ограничились базами Верхневолжской экспедиции (руководитель д.и.н. Д.А. Крайнов), Таманской экспедиции (руководитель, д.и.н. И.Б. Зеест) и Суздальско-Псковским отрядом (руководитель профессор  А.Седов). Все эти археологические экспедиции базировались в Институте археологии АН СССР. Прослушав на первом курсе археологию, я понял, что это мой интерес, поэтому сразу же подал заявление в летнюю экспедицию 1966 года.

В археологическую экспедицию Д.А. Крайнова, которая вела раскопки на территории ряда областей Центральной России, старались попасть немногие студенты, так как казалось, что все находится рядом, и в этом нет никакой романтики. Конечно, это не так.  В 1966 году я вместе с моим студенческим другом Валентином К. выехали в город Осташков, что располагается на озере Селигер. Сам город на меня не произвел какого-то впечатления, это был патриархальный, тихий и зеленый городок, в который в летние месяцы съезжались туристы из разных весей и мест, привлекаемые красотой озера Селигер, островов на нем и седой исторической стариной монастырей, которые имели загадочный вид, если смотреть на них со стороны озера. Мне запомнилась особенно Нилова пустынь, которая в дымке поднимавшегося над озером тумана, казалась чем-то призрачным и сказочным, вместе с тем суровым сооружением. На самом деле это были полуразвалившиеся здания  соборов и братских келий монастыря.

Наш лагерь расположился на берегу одного из протоков озера, у деревни Ронская. Маленькая деревенька стояла в стороне от туристических путей на берегу озера, которое через проток соединялось с Селигером. Вокруг деревни были живописные всхолмленные места и лес, куда мы иногда отправлялись за ягодами. Раскопки мы вели на противоположном берегу протока. Рано утром  мои коллеги переправлялись на большой лодке через проток, я же переплывал его вслед за ними. Для меня это было колоссальное удовольствие, в тоже время я хорошо отрабатывал ноги и руки в стиле кроль. Дмитрий Александрович всегда любил смотреть на мое плавание, вероятно, он вспоминал свою молодость, хотя она по его рассказам была сложной. Мне хочется немного рассказать об этом замечательном человеке, которого я встретил на своем жизненном пути.

Дмитрий Александрович Крайнов был родом из кержачских крестьян, это был высокий, несколько суховатый, внешне суровый мужчина. Природа наградила его хорошим широким русским басом, он иногда нам что-то пел, но я лишь запомнил романс «Гроздья душистой акации белой». В молодости он даже пытался пробовать себя в турах конкурса вокалистов в Кировскую оперу. Перед войной Дмитрий Александрович закончил исторический факультет МГУ. В студенческие годы его любимым учителем был известный русский археолог Городцов, который в одной из экспедиций подарил своему ученику   маленькую лопатку для зачистки раскопа. Этот подарок Дмитрий Александрович нам иногда показывал, это была большая ценность для него. В годы Великой Отечественной войны добровольцем он отправился на фронт, но в силу определенных обстоятельств попал в плен, однако ему удалось бежать. Власти по - своему распорядились судьбой молодого ученого, он был осужден и провел несколько лет в лагере для заключенных в Угличе. В конце 50-х годов Дмитрий Александрович вернулся в Москву и стал работать в Институте археологии АН СССР.  В течение долгих лет, вплоть до своей кончины он являлся бессменным руководителем Верхневолжской археологической экспедиции.

Участие в раскопках было интересным делом, на стоянке Ронская-1 мы на глубине метра от дневной поверхности открыли мастерскую ремесленника кремневых орудий. Во время зачистки площадки размером 3 метра на 3 метра мы обнаружили массу кремневых заготовок и готовых кремневых стрелок, гарпунов, ножей различных размеров. Наш раскоп находился поблизости от берега, и  поэтому мы не могли вести раскопки дальше, расширение раскопа в противоположную сторону от берега не дали нам ничего. В другом раскопе мы обнаружили много фрагментов грубой керамической посуды с типичными рисунками в виде волн и насечек. В поисках новых стоянок мы закладывали шурфы недалеко от этого места и на противоположном берегу протока. Вечерами и в воскресные дни мы проводили время на берегу озера.  По просьбе некоторых студентов я  обучал их плаванию.  Иногда мы плавали на больших лодках и наблюдали за заходом солнца и ночной луной. Среди нас был Геннадий Новгородов, который взял в экспедицию гармонику и ночью ее приятно было слушать. После таких прогулок мы возвращались в лагерь тихо, так как не хотели тревожить сон нашего руководителя, были случаи, когда он выговаривал нам свое неудовольствие за слишком громкое пение или громкие разговоры. Но это было редко.

Помнятся мне из жизни в этом отряде два небольших случая. Однажды мы отдыхали на берегу озера,  я по привычке далеко заплыл,   не обращая внимания на происходящее на берегу. Когда я решил отдохнуть на воде, то кинул взгляд на берег, там происходило какое-то неестественное оживление. С берега мне кричали и махали руками, я не понимал слов, но понял, что на берегу что-то произошло. Несмотря на усталость от плавания, я кролем быстро стал возвращаться назад, На берегу ко мне подбежали студенты и стали наперебой рассказывать о случившемся. Кто-то из участников экспедиции нашел змею и принес к отдыхающим студентам, один из них, его звали Николаем, стал дразнить ее взмахами руки, не знаю уж почему, но змея сделала выброс вверх и укусила его за палец. Я сам этого не видел, но зато увидел испуганного и дрожащего Николая, который был белее полотна и показывал мне кровоточащий палец. Мне хотелось надрезать ему палец стеклом, но потом вспомнил, что в отряде одна из жен сотрудников работает медсестрой. Когда мы прибежали в лагерь, эта женщина наотрез отказалась сделать надрез на пальце.  Окунув в спирт острый нож, я сказал Николаю:  «Терпи или громко кричи». Затем я сделал надрез на пальце и стал выдавливать из него кровь. Позднее экспедиционной машиной мы отправили бедолагу Николая в больницу в Осташков, где он пробыл неделю.

Другой казус произошел со мной. Деревенские жители разрешили нам устроить банный день в их бане, что стояла на берегу озера. За дело взялись я с Валентином, мы вымыли помещение бани, натаскали озерной воды в котел и бочки, хорошо ее вытопили. Народ стал собираться у бани. Валентин помылся и ушел, мне же показалось, что я не достаточно попарился. Вот тут - то и произошел казус. Вдруг у меня началось сильное сердцебиение и  голова «пошла в путь», единственное, что я успел сделать в каком-то полусознательном состоянии, так это надеть трусы и открыть дверь; на глазах собравшихся я рухнул на землю и отключился. Пришел в себя уже в доме, где увидел испуганные лица руководителя и студентов. Но все обошлось.  Вечером я был снова в своей палатке среди моих друзей.
               
На следующий день у нас был отвальный банкет.  Мы сходили в лес за ягодами, где нас здорово напугал медведь, но ягоды мы принесли. Деревенские жители принесли нам свежих и соленых огурцов, молодой картошки. Валентин наловил к банкету рыбы. Хозяйка дома сварила нам гречневой каши, а руководитель экспедиции выделил литр спирта, который мы развели со свежезаваренным чаем. Банкет удался на славу, мы хорошо ели и, немного захмелев, много пели и слушали пение Дмитрия Александровича.  Перед завершением экспедиции мы совершили плавание по Селигеру вплоть до границы с Новгородской областью. Это было одно из интересных путешествий, которое мне запомнилось надолго. Александр Савельев сделал нам на память фотографии об этом плавании.

Следующей экспедицией в то лето 1966 года была поездка в Тургиново, что находилось в Тверской области. Мы остановились в деревне, недалеко от которой среди полей возвышалась большая песчаная дюна, на которой нам предстояло вести раскопки. По данным археологических разведок эта дюна была местом захоронения людей в далекой древности. В годы Великой Отечественной войны на этом месте находился военный госпиталь немцев. Мы вели раскопки осторожно, так была опасность столкнуться с оставшимися снарядами.  Первые пласты от дневной поверхности были пропитаны запахом гниения оставшихся от госпиталя различных медицинских препаратов, бинтов и полуистлевшей верхней одежды, но, пройдя этот пласт, мы попали на следы  захоронений людей периода неолита. По типологии найденных фрагментов керамики и целых сосудов, а это были круглодонные сосуды, в которых хоронили своих умерших древние люди, найденные вещи можно было относить к фатьяновской культуре. Этот тип материальной культуры был назван  по месту первого обнаружения подобных вещей у села Фатьянова в Ярославской области, где впервые графом Уваровым в 30-е годы 19 века были произведены раскопки и найдены останки материальной культуры. По мнению ученых, следы этой культуры тянутся далеко на северо-запад Европы, но что интересно - нигде не найдены следы селищ и городищ, то есть мест обитания людей этой культуры. Раскопки в этом месте были недолгими, разведки, проведенные в ряде ближних мест, ничего не дали, правда, были обнаружены следы славянской культуры, но это не был профиль нашей экспедиции.

После Селигера местность в Тургиново казалась блеклой и какой-то серой, река Шача находилась далеко. Наш раскоп был вдалеке от деревни, поэтому по дороге с раскопа я уходил в лес или поле, собирал грибы, затем мы их перебирали и устраивали коллективную жареху с маленьким выпивоном. В этом отряде  Валентин и я взялись за выпуск археологической газеты, чем сильно расположили к себе Дмитрия Александровича. Действительно газета вышла остроумная  с массой рисунков из нашей молодой жизни в экспедиции, ее позднее, после завершения экспедиции наш руководитель увез в Институт археологии.

В середине августа мы погрузились на машину и переехали из Тверской области в Москву, а из нее на электропоезде в Ярославль и далее в Даниловский район, деревню Волосово. Это была типичная глубинка, которая располагалась далеко от дорог, в лесу. Деревня состояла из одной улицы и десятка домов. За деревней в полукилометре находился холм, на котором нам предстояло провести раскопки. Все дело в том, что из этого холма стали брать гравий и обнаружили захоронения неолитических стоянок. Все работы по разработке гравия на территории холма были прекращены, а сам холм был объявлен археологическим памятником. Приезд в эту деревню был осложнен заготовкой продовольствия для отряда. В те 60-е годы обеспечение питанием в Иванове была не из простых проблем, во многом выручала Москва, куда ивановцы ездили с ведрами и вещмешками. Обеспечение в Ярославле было значительно лучшим, мы загрузили машину мешками с гречкой, сахаром, солью, мукой и ящиками с консервами. Ряд сотрудников экспедиции уже уехали в Москву, к сожалению, уехали и некоторые студенты. Дмитрий Александрович назначил меня  сразу же в должности завхоза, повара и рабочего экспедиции. Это было не столько тяжело, сколько ответственно. Мне приходилось вставать рано утром и на костре готовить завтрак, благо помогал Валентин, обед и ужин готовила хозяйка дома, в котором жил наш руководитель. В конце августа, когда стало холодать, мы  из палаток перешли в дом. Однажды нам пришлось участвовать в тушении лесного пожара, который надвигался на нашу деревню.

Раскопки на Волосовской стоянке были интересными. Многое из жизни древнего народа, фатьяновцев, вырисовывалось более предметным и понятным, нежели в лекциях и монографиях. Технология раскопок требовала тщательности в зачистке, в противном случае можно было повредить расположение предметов в захоронении. Когда зачистка заканчивалась, то необходимо было все фотографировать, описывать, сделать чертежи, измерить уровни стратиграфии, на которых находились те или иные предметы. Конечно, это было утомительно, но интерес все поглощал, день протекал быстро и незаметно. В этой деревне мы дважды с Валентином топили баню по-черному, и, крепко попарившись, обнаженными прыгали в холодную воду пруда, находившегося  тут же за баней. Хозяйка дома часто готовила нам гречневую кашу и к ней подавала малосольные или соленые огурцы, а иногда грибы. В начале сентября из отряда уехали все студенты, я же остался и написал в деканат письмо с просьбой разрешить мне остаться в экспедиции до ее окончания. Разрешение было получено.

В середине сентября мы свернули экспедицию. В дождливую погоду по разбитым дорогам мы с трудом выбрались на ярославский тракт и, минуя Ярославль, выехали в Ростов Великий. Для меня это была первая поездка в места молодости моих родителей. Установившаяся хорошая погода, бабье лето, позволила нам увидеть красоту Кремля, города с острова озера Неро. Когда мы высадились на острове, стояла чудная  солнечная погода, город был весь »как на ладони». Мы стали производить раскопки и не заметили, как тучи заволокли небо, спрятавшись под перевернутые нами лодки, пришлось некоторое время сидеть и ждать окончания дождя. Вознаграждением за наши неудобства под лодками было прекрасное видение Кремля в свете солнечных лучей и голубого неба, перед нами открылась картина сказочного, древнего града с куполами и маковками церквей, с перезвоном колоколов.

Понимая, что наши разведки не могут принести значительной пользы, Дмитрий Александрович решил нам показать деревню Фатьяново, старый город Борисоглебск – все это было сделано в течение одного дня. Что меня поражало в этих поездках, так это беднота и материальная убогость жителей сельских глубинок, особенно жизнь одиноких людей.
             
Осмотрев места,  связанные с предыдущими раскопками, мы отправились в Переславль – Залесский, куда я ехал с большим волнением. В этом городе жили мои родственники по материнской линии, они меня еще ни разу не видели. Внешне я выглядел бородатым молодым человеком и, вряд ли мои родственники могли бы меня признать. Город произвел на меня впечатление, больше через прочитанное и рассказанное о нем, нежели увиденное наяву. Я встретился со своим родным дядей, братом моей мамы, и его сыном Юрием, правда, встреча была краткой, так как машина должна увозить нас дальше. Мы произвели разведочные шурфы в нескольких местах Переславля, посетили музей Ботик и выехали в Москву. В день приезда в Москву я выехал вечером в Иваново, надо было возвращаться в институт, т.к. уже давно шли занятия.

Не кури, дорогой, не кури, завтра утром с восходом зари
Ты пойдешь на раскоп опять неолита следы искать.
Пред тобой, дорогой, путь далек, много трудных и дальних дорог,
Но я верю, ты все пройдешь, а что ищешь - всегда найдешь.
На деревьях желтеет листва, по утрам замерзает вода.
Значит, время пришло опять, нам с тобой в институт уезжать.
Не кури, дорогой, не кури, завтра утром с восходом зари
Не пойдешь на раскоп опять ты фатьяна следы искать.

Учеба на втором курсе совпала с углублением моего интереса к исторической науке. Я познакомился с новым для студентов лектором, доцентом Аркадием Владимировичем Конокотиным. Молодость этого человека была интересной, по его рассказам он был в ЧОНовских отрядах в годы Гражданской войны, увлекся историей Франции, самостоятельно выучил старофранцузский язык, написал работу «Жакерия», переведенную на ряд европейских и японский языки. Он имел личную переписку с папой римской католической церкви. Его лекции были одновременно глубокими по содержанию, но трудно воспринимаемыми, т.к. он говорил очень тихо. Однажды, я выступал на его семинаре и рассказал об оратории «Битва при Лоньяно»,   исполненной московской певицей Тамарой Милашкиной в театре «Ля Скала», это вызвало у Конокотина неподдельный интерес ко мне, и после этого он довольно тепло интересовался моей учебой. Экзамен у него было сдавать не просто, т.к. он имел отличную от других преподавателей форму опроса, без билетов, а посредством собеседования на различные темы из средневековой истории.
      
На втором курсе меня глубже стала интересовать русская история. Особенно вызывала интерес история личностей декабристов, среди которых я попытался понять довольно противоречивую фигуру участника этого движения Д.И. Завалишина. В течение двух лет меня увлекали поиски материала о нем. Мои друзья из Ленинграда, Красноярска и Иркутска присылали мне переписанные ими документы об этом человеке. В нашей областной библиотеке с помощью А. В.Смирнова я получил доступ к редкой книге дореволюционного издания «Записки декабриста», автором ее был сам Д.И. Завалишин. Чтение этой книги позволило мне глубже проникнуть в психологию молодых офицеров начала XIX века, в чем-то тщеславных, но вместе с тем высоко патриотичных людей, наивных в своих политических представлениях о преобразованиях в такой стране, какой являлась Россия в то время. Моя исследовательская работа вылилась в курсовую работу, а затем научный доклад на конференции, рекомендовавшей доклад перевести в научную статью. Как-то много позднее, уже работая преподавателем в университете, я обнаружил в своих архивах эту курсовую работу и после ее переработки написал и опубликовал статью к 145-летию событий на Сенатской площади о Д.И.Завалишине. Будучи в Казани в университете в его музее я увидел портрет Завалишина, экскурсовод мне ничего о нем особенного не рассказала, поэтому я отправил в этот музей свой опус об этом декабристе.   

Параллельно с интересом к отечественной истории я стал больше читать монографической литературы по античной археологии, что в конечном итоге подвело меня к необходимости подать заявление на вторичную археологическую практику, но уже на юг, в станицу Таманскую. На побережье Таманского залива, где располагалась эта станица,  осуществлялись раскопки древнегреческого поселения Гермонассы. По свидетельствам античных авторов в IV веке до нашей эры это была «благоустроенная Гермонасса», по всей вероятности, город-полис. Руководство этой экспедиции также осуществлялось Институтом археологии АН СССР, раскопки велись д.и.н. Зеест Ираидой Борисовной. Но об этой экспедиции несколько позднее. Сейчас я возвращаюсь к студенческой жизни, которая протекала также интересно в 1966-67 гг.

Кроме учебы в институте я продолжал работать в школе-интернате, тренироваться в плавательном бассейне и выступать за институт, город и область на соревнованиях по плаванию. Конечно, каких-то больших успехов в плавании я не достиг, так как  мне уже было 24-25 лет, а плавание -  спорт молодых. В этом виде спорта надо было думать о питании, тренировках со штангой и гантелями, с тем, чтобы укрепить бисцепсы рук, с мощностью ударов ног в воде у меня все было в порядке. Мой основной стиль в плавании был брасс, моим кумиром в этом виде спорта был «гутаперчивый» английский брассист Уилки. В 70-е годы моими кумирами в спорте были прыгун в воду Г.Луганис и гимнаст Д.Белозерчев. Мне также нравилось следить за спортивными достижениями гимнасток из Грозного Л.Парадиевой и Л. Турищевой. 

На втором курсе меня потянуло на сцену, я стал участвовать в художественной самодеятельности института. Мною было подготовлено ряд сольных танцев, на сцене актового зала я танцевал испанский танец на музыку П.Чайковского, а также «Седьмой вальс» Шопена, участвовал я также и в массовых танцах. Мы выезжали с концертами по городу и в районы области. Мои преподаватели не то, что поощряли это занятие, но и не препятствовали этому, иногда они даже отпускали меня на репетиции и заходили в зал во время репетиций. Учебный план я выполнял, сессии не заваливал, а даже сдавал на повышенную стипендию. Меня приглашали неоднократно в студенческие строительные отряды, но меня тянуло в археологические экспедиции, что я  и делал после окончания летней сессии.

Была ли у меня своя личная жизнь, мне кажется, она растворилась в учебе и общественной жизни. Археологические экспедиции требовали от меня большой волевой концентрации. В них я должен был реализовывать не только свой научный интерес, но и приходилось быть ответственным за отряд, который надо было накормить, наладить экспедиционный процесс и порядок в лагере, оказывать помощь руководителю экспедиции в приеме приезжающих гостей из других экспедиционных отрядов. В воскресные дни приходилось организовывать поездки   на море и быть всегда начеку, так как многие студенты не имели навыков плавания, особенно в штормовую погоду. В конце каждой десятидневки мы организовывали экспедиционные банкеты, привальные, отвальные, в честь дня рождения членов экспедиции. В этом деле надо было крутиться, как белке в колесе, так как надо было сэкономить немного денег, закупить хорошее сухое вино, на рынке купить что-либо из овощей, съездить в сад за фруктами, создать соответствующий настрой в отряде и многое другое. Замечательным было одно обстоятельство в отряде, так это музыкальность студентов из Красноярска Евгения и Эдуарда, которые своими гитарными переборами создавали настрой для коллективного пения у костра или на берегу моря.  Зачастую большую помощь мне в этих делах оказывали Валентин, его в экспедиции прозвали «Дон Валенто», и Елена Дмитриева, которую мы все любили за ее оптимистический характер, ее все звали по-доброму «Леля-пупсик». Два раза в месяц приходилось выезжать в Керчь для урегулирования финансовых вопросов. Но об этом несколько позднее.

На втором курсе я также часто бывал в общежитии. В комнате, где жили мои однокурсники, лидером стал Юрий К., организованный в хозяйственных делах молодой человек, внешне аккуратный, весельчак на студенческих пирушках, активный участник студенческих строительных отрядов. Мы сошлись с ним довольно быстро,  он поступил в институт после службы в армии, у нас с ним были общие интересы, учился Юрий в меру своих сил и интеллекта,  какого–то особого интереса к науке он не проявлял, это был более приземленный человек, я бы сказал, реалист по жизни. Отличало моего нового друга и такая черта, как человеческая порядочность, он не был скупым, хотя и не особенно щедрым. После окончания института Юрий уехал в Кемеровскую область и писал мне письма в Брянскую область. Затем наши связи как - то прервались сами собой и только в начале 1990-х годов мы снова встретились, в наших отношениях был тот же искренний студенческий дух. Нас радушно приняла в гости Рита Торопилова, наш добрый студенческий друг, а затем мы выехали во Владимир, где выстраивал свою карьеру наш однокурсник Валерий Махонин. Опять были воспоминания, сытый и пьяный стол, прогулка по городу, поездка в Суздаль. Мы были очень довольны этой внезапной встрече, этим возвращением в студенческую молодость.

Лето 1967 года я провел в археологической экспедиции на юге, в разных отрядах Института археологии АН СССР, которые вели раскопки и разведки на Таманском полуострове. Руководителями этих отрядов были д.и.н. И.Б. Зеест, Н.И. Сокольский. М.М. Кобылина, а также музейные работники Н.П. Сорокина и А.К. Коровина. Для меня это была большая научная практика и расширение кругозора в области античной истории.

Курировала античные археологические экспедиции доцент нашего факультета М.И. Гусева. Меня до сих пор удивляет неуемная энергия этой, уже пожилой в то время, женщины, которая брала на свои плечи организацию и финансирование наших поездок, заботу о каждом из нас. Она всегда провожала нас на железнодорожном вокзале и по возможности встречала по прибытию из экспедиции. Много позднее, я узнал о том, что, в первые дни войны она потеряла своего сына где-то в житомирских военных казармах, которые подверглись бомбардировке. Также рано ушел из жизни ее муж, работавший химиком-колористом на ф-ке им. Зиновьева. Эта маленькая женщина была источником добра и сердечности, ко всем нам она относилась как к своему сыну. Когда,  в настоящее время, я перебираю оставшийся ее фотографический архив и вижу фотографию ее сына Вадима, я ощущаю спазм в горле, точно такой же, как при рассматривании фотографии моего молодого дяди Леонида, сгоревшего в танке при освобождении житомирского села Солотвин.  Нередко проявляла интерес к нашим экспедициям и доцент Л.В. Венкстерн, особенно в тех моментах, когда наши археологические интересы пересекались с интересами студентов-археологов и профессурой исторического факультета МГУ. Это объяснялось просто, сама Л.В.В. была выпускницей исторического факультета московского университета, ее интересовало все то, что было связано со студенческими конференциями, на которых я бывал, встречами с профессурой ее alma mater.

В студенческие годы меня трижды приглашали на научные конференции в МГУ, на которых я выступал с докладами о раскопках античной Гермонассы. Во время участия на этих конференциях я слушал выступления и разговаривал в перерывах между ними с патриархами исторической науки Дьяковым, Арциховским, Рыбаковым, Блаватским и их учениками. Они также проявляли ко мне живой  и неподдельный интерес. Эти разговоры остались в моей памяти, как своеобразный университет общения и научного познания. До настоящего времени я сохраняю чувство благоговения перед этим высшим учебным заведением.
       
В первой экспедиции на Таманском полуострове, в которой приняли участие в раскопках я и мои коллеги-студенты из Иванова, мы встретились с отрядом, сформированным из студентов-историков красноярского пединститута. Археологическая экспедиция размещалась на берегу Таманского залива в станице Таманской, которая, по словам Лермонтова, являлась «самым захудалым городишком юга России». В 1960-е годы это была большая и благоустроенная станица, на территории которой располагались два совхоза (Таманский и Южный), завод по производству десертных вин «Кубань», «Тамань», «Фанагория»,  различные службы, средняя школа, пристань и церковь. Наш приезд в эту станицу произошел с определенными приключениями. Высадившись в Керчи, куда приехали впервые, мы отправились на переправу в зоне пролива между Черным и Азовским морями. Никто нас нигде не встречал, поэтому мы, переправившись на морском пароме на кавказское побережье, стали думать и гадать, каким же образом нам добраться до Тамани. Накупавшись, мы проели на берегу все наши скудные дорожные припасы, затем, забравшись в какой-то маленький автобус, к ночи приехали на железнодорожную станцию Тамань, которая находилась в станице Сенная. На попутной машине в кромешной темноте ночи мы доехали до станицы Таманской, нашли здание школы,  в ночи разбили палатки, после чего отправились на море, которое нашли по шуму волн. После ночного купанья, мы вернулись в школу и предались благостному сну. Утром мы были разбужены нашими коллегами из Красноярска, которые приехали на день раньше нас. Лагерь мы перенесли на территорию раскопок. Так, началась наша археологическая жизнь, связанная с раскопками античного города, основанного в VI в. до нашей эры.

Данные о городе почерпнуты из источников античного и византийского периодов. Они свидетельствовали о городе-острове, основанном выходцами из Митилены (восточное побережье Средиземного моря). Некоторые источники о нем, как о «благоустроенном городе»,  которым определенное время правила женщина, в честь ее город получил название Hermonassa (это наиболее устойчивая версия). С VI и до IV веков до нашей эры город играл большую политическую и экономическую роль на данной территории, есть предположение о том, что из этого города вышла династия Археанактидов, правителей Боспорского царства, уступившая позднее свое правление династии Спартокидов. О значимости данного города свидетельствовали находки в несистемных раскопках или в раскопках кладоискателей XIX века. Так, были найдены фрагменты мраморных статуй и надписей под ними, в которых были посвящения греческим богам Асклепию - Дельфинию, Деметре, Афродите и местным культам. Также были найдены фрагменты клазоменских ваз, преподносимых только победителям Олимпийских игр, вероятно, один из жителей Гермонассы был не только участником, но и победителем на этих играх. Среди находок имелся кубок с золотыми и электровыми статерами (монеты того времени). Самым значительным из находок являлся мраморный саркофаг, который был открыт на Лысой горе в начале XX века, по мнению историков, он мог принадлежать только представителю из высшей знати азиатского Боспора. В настоящее время саркофаг находится в государственном историческом музее в Москве. О богатстве греческой и местной (синдской или киммерийской) знати, сближении местной и греческой культуры свидетельствовали значительные находки в курганах Большая и Малая Близница.  Обо всем этом я прочитал в книге В.Ф. Гайдукевича «Боспорское царство», переизданной в конце 1960-х годов в Германии под таким же названием «Bosporische Reih». Все это естественно возбуждало интерес к раскопкам, в которых предстояло участвовать.

Раскопки производились на глубине 10 метров от дневной поверхности, что свидетельствовало об интенсивной материальной и духовной жизни на территории данного городища. Стратиграфия культурных слоев была неравнозначной по историческим периодам, наиболее сильным, около 3 метров, был античный слой, который давал основную массу находок. Это были останки здания с рустованной каменной кладкой в его основании, фрагменты мощеной улицы крупными керамидами и водостока, массовым археологическим материалом были фрагменты керамической посуды домашнего обихода и керамической тары (амфоры и пифосы). По клеймам на ручках амфор можно было точно датировать время и место производства этой тары, в основном керамическая тара, наполненная вином, прибывала из острова Хиос. Фрагменты бытовой керамической посуды свидетельствовали о мастерстве ремесленников того времени, это была краснофигурная посуда (VI век до н.э.) и чернолаковая посуда (IV век до н.э.). Среди находок нередко попадались трехгранные сарматские стрелы, рассыпанные античные монеты II века до нашей эры и монеты времен начала первых веков нашей эры. Характер находок позволял судить о непростых отношениях между местными жителями и степняками-сарматами. Историческое и художественное воображение позволяло каждому из нас представлять жизнь людей тех далеких времен.

Жизнь в лагере не замыкалась только участием в раскопках, мы были молодыми людьми, которым хотелось интересно проводить время. Мы иногда работали в саду совхоза на уборке созревших фруктов, это позволяло нам выписывать  вместо оплаты за труд фрукты и овощи для экспедиционного стола и на банкеты. Некоторые студенты, подружившись с местной молодежью, ходили на танцы в сквер на берегу залива, где недалеко от памятника Антону Головатому находилась танцплощадка. Иногда мы переплывали на катере Керченский пролив и проводили воскресенье в Керчи, где рассматривали узенькие улицы со следами войны на стенах домов и каменных заборов.  Иногда мы ходили в гости к археологам из музея, которые вели раскопки общественного комплекса зданий на горе Митридат. Наши руководители вели в отряде археологические семинары, это позволяло нам выезжать в другие экспедиции на Таманском полуострове, где мы наблюдали раскопки древнегреческих колоний Фанагории, Тирамбы,  селища Кепы и Патрей. Лично мне пришлось много поездить в составе других экспедиций по полуострову и воочию ощущать ценность этого исторического места для изучения далекого прошлого. Во время раскопок мы достаточно хорошо сближались друг с другом, чему также способствовали наши вечера с песнями у костра под гитарные переборы Евгения и Эдуарда. В дождливые дни иногда наш раскоп заливало водой и мы, обуреваемые желанием как можно быстрей начать раскопки, вытаскивали не по одной тысяче ведер воды из раскопа и ждали, когда все в нем просохнет.

Экспедиция закрывалась во второй половине августа, отправив груз в Москву, в Институт археологии, я переезжал в экспедицию к Н.И.Сокольскому, которая вела раскопки некрополя  курортного античного городка Кепы, а также мастерских виноделия и засолки рыбы. Останки античных памятников находились недалеко от залива, практически прямо на берегу и могли бы быть разрушены любым строительством, которое активно осуществлялось местным заводом. Конечно, в этом отряде не было той студенческой задушевности, что сформировалась в гермонасской экспедиции. Состав экспедиции был пестрым и состоял из местных наемных рабочих, которые были отличными землекопами, но их не интересовала античная история, они выполняли работу в качестве определенного временного заработка. Московские участники экспедиции в основном являлись выпускниками МГУ, это были профессионалы-археологи, которые видели в раскопках возможность обнаружения необычного материала, с тем, чтобы исследовать его и написать о находке статью. Эти их ожидания обычно заканчивались безрезультатно, так как руководитель экспедиции не «выпускал» из внимания этого обстоятельства и не позволял без его разрешения обрабатывать материал. Разочарованные археологи, поняв эту систему отношений, нередко уезжали из отряда. В раскопках некрополя была своя особенность, это была монополия жены руководителя экспедиции и в ее группу входили самые доверенные и опытные люди. Я вспоминаю случай, когда один из археологов, остроумный Яша Г., нашел стелу с античными надписями и десять километров нес этот тяжелый груз на себе, мечтая о работе над этой находкой. Однако все вышло по-иному.  Через несколько дней состоялся продолжительный разговор руководителя экспедиции с Яшей, после чего археолог уехал из отряда.

В составе этого отряда я работал над раскопками курганных захоронений с использованием бульдозеров и скреперов. Это были сложные и в тоже время ювелирные работы, необходимо было отслеживать каждый снятый пласт земли, начиная от подошвы кургана, и заканчивая его «шапкой». Необходимо также было отслеживать прикурганные захоронения и возможные прокопы в центр кургана, что часто делалось грабителями или кладоискателями. Работы на курганах велись по десять дней над каждым, но каких-то неожиданных результатов они не дали, так как были разграблены еще в то далекое время, когда совершалось погребение. Кроме раскопок мне приходилось заботиться о питании отряда и бульдозеристов, поэтому я каждый день выезжал в станицы для закупок продукции. Пищу я готовил на газовой плитке. В сентябре Азовское и Черное моря еще были теплыми и я, по возможности, много плавал утром или вечером, после раскопок. Однажды в середине сентября поздно вечером к нам неожиданно приехал руководитель экспедиции и сообщил весть о событиях в Чехословакии, на этом основании он принял решение о прекращении археологических раскопок и закрытии экспедиции. Мы срочно собрали свои вещи, перегнали технику в станицу, и уже ночью при свете фар экспедиционной машины собрали «отвальный» стол. Я в суматохе сборов отварил мясо кусками, нарезал помидоров и огурцов, принес несколько кистей винограда и ведро сухого вина, до утра мы сидели у костра, слушая рассказы нашего руководителя о жизни в годы войны, о его поездках на конференции в Грецию и Швейцарию. Как сейчас помню, я в этот момент думал, что для меня это лишь всего мечта, да и то несбыточная. Однако через много лет я побывал в Греции.  После экспедиции я вернулся в институт с большим опозданием, и хотя в деканате о моем отсутствии знали, мне от этого легче не было, так как пришлось много материала самостоятельно прорабатывать.

Третий курс был насыщенным в организации учебного процесса для историков, в плане этого курса предполагалась педагогическая практика в школе, выполнение ряда курсовых работ. Для меня этот курс совпал с подготовкой на международную конференцию студентов-историков в МГУ, на которой я выступал на секции археологов-античников. Среди участников секции были мои знакомые студенты из МГУ по предыдущим экспедициям, вечерами они приглашали меня в свои московские компании, состоящие из однокурсников. Это были веселые студенческие пирушки с сухим вином, песнями и бесконечными разговорами о московских новостях. В этих компаниях ощущался богемный стиль общения. В этой компании я познакомился с норвежкой Анной, которая занималась проблемами норманской теории в истории государственности на Руси. Конечно, были споры и одновременно, интересная информация, о которой я не мог узнать на лекциях в институте. Мы в течение весны несколько раз перезванивались, затем она уехала в Осло и вышла замуж.

После возвращения из МГУ я с головой ушел в педагогическую практику, ее я проходил в школе N35 под руководством Л.В.Венкстерн. Было много интересных методических находок и хороших отношений с классом, что вызвало положительный отклик у дирекции школы и нашего методиста. По итогам педагогической практики на курсе обычно проводилась итоговая конференция, которая завершалась походом в ресторан «Заря», в котором можно было недорого поесть и побалагурить с однокурсниками. На этот раз, вероятно, произошел эмоциональный перегрев, после посещения ресторана мы шли по улицам города и громко пели, а перед общежитием, в районе «Барашка» (в Иванове так называли рынок на улице Краснопрудной), встретили декана и ряд преподавателей. Конечно, мы увидели укоряющие в наш адрес их взгляды, но каких-то нравоучений не было. На третьем курсе в нашем студенческом мальчишнике уже происходили новые повороты в судьбах, появлялись подруги, а отсюда новые интересы. В группе уже кто-то выходил замуж или женился.

Лето 1968 года я опять провел в археологической экспедиции на Тамани, переезжая из одного отряда в другой – все было интересно и захватывающе. Я впервые увидел ночью во время плавания фосфорицирование воды. Это необычайное зрелище, человек выходит из моря и весь некоторое мгновенье сверкает от капель, содержащих фосфорические микроэлементы. В отряд в то лето к нам пристала группа  аспирантов из Физтеха и подруга одного из них, выпускница консерватории. Это были интересные ребята, ученики академика Тамма. Они построили нам летнюю печь, которая издавала интересный звук во время приготовления на ней пищи. Мы эту печь назвали »Тоникой». Вечерами мы собирались у этой печки и устраивали импровизированные дискуссии и вечера песен. Моя задача заключалась в обеспечении настроения для таких мероприятий,  вместе с Валентином мы приносили сухое вино и кое-что из фруктов. В отряде с нами работал студент из химтеха, Сэнди К., который происходил из музыкальной, артистической семьи. Этот молодой человек «заразил» нас организацией вечерних концертов. Обычно концерты происходили при зажженных кострах недалеко от обрыва берега залива. Сэнди занимал небольшой раскоп поблизости и в составе нескольких человек изображал оркестр, которым он дирижировал. Наши гости из Физтеха не любили это действие, но их подруга Любаша-консерваторка иногда одаряла нас своим пением. Красивым грудным голосом пела на этих концертах член нашей экспедиции Светлана, она не любила себя упрашивать и охотно пела романсы. Я под оркестр Сэнди вытанцовывал «Лебедя» Сен - Санса и испанский танец. Елена Дмитриева и Наталья Морозова отплясывали «Канкан», надо было видеть этих двух крупняшек в таком танце. Эдик и Женя, а также их друг Шуня, играли на гитарах и шутили. Эти вечера, вероятно, запомнились многим членам экспедиции.

По завершении работы нашего отряда я и Валентин переехали в отряд А.К.Коровиной. на раскопки некрополя Тирамбы, но наши отношения с ней не сложились, как это было с руководством в Гермонассе, мы вскоре отъехали из этого отряда. В учебе был уже последний курс, мы решили без всяких опозданий вернуться в Иваново.

Учеба на последнем курсе пролетела очень быстро. По учебному плану мы уже с середины сентября начали последнюю практику в городских школах. Я с Валентином попали в школу N6, в которой нашим руководителем была интересный педагог, выпускница ИФЛИ в Москве в довоенные годы  О.И.Геленсон. Я проходил практику в 10 классе, кроме уроков по истории и обществоведению пришлось вести и большую воспитательную работу, подготовку к 50-летию комсомола. Интересно, что директор этой школы поручил мне вести уроки истории и в 8 классе, за которые мне оплачивали небольшую зарплату. В этот же период мне пришлось сократить тренировки в бассейне и пропустить ряд соревнований. Итогом нашей практики был поход двух десятых классов в лес за город, где мы развели костер и всю ночь вели разговоры, пели песни, пекли в углях костра картошку. Мне и Валентину поставили высокие оценки за практику, после которой мы выехали в Ленинград и провели в нем незабываемые дни.

Зима 1968/1969 гг. пролетела быстро, я продолжал работать в интернате, ходить на тренировки в бассейн и на занятия в институт. Зимние каникулы я провел дома и обратил внимание на то, как постарели отец и мама. Отец очень заботливо относился ко мне в те далекие дни, он старался накрыть на стол, когда приходил я со своим другом юности Шедетом, угощал нас домашним вином и сам убирал со стола. О чем мы разговаривали с отцом я мало, что помню, но разговоры вечерами у нас всегда были. Мама как-то ревниво относилась к этому сближению меня с отцом, она любила что-нибудь вставить в наш разговор. В целом я понимал, что я люблю своих родителей, но мои эмоции были какими-то неуклюжими, сдержанными, так как я всегда помнил их иронию по отношению к моим эмоциональным взрывам, проявляемым в более раннем возрасте по различным поводам. В тот февраль 1969 года скончался брат отца, Сергей Дмитриевич, а осенью этого же года я хоронил своего отца.

Весной 1969 года у нас прошло собрание, на котором нам представили места будущей работы и хотя я знал, что у меня будет направление в аспирантуру Института истории и археологии АН,  все же выбрал далекую сельскую школу в Брянской области. Государственные экзамены я помню как в тумане, затем было торжественное собрание с вручением дипломов и банкет. Мне был вручен красный диплом, т.е. диплом с отличием и направление в аспирантуру Института археологии АН. Лето я опять провел в археологической экспедиции, но уже в одном отряде, так как к 15 августа мне необходимо было выехать в Брянскую область, на место моего дипломного распределения. Так, началась новая страница в моей жизни.

В связи с описанием моих студенческих лет интересно вспомнить социальный фон в городе и в жизни студенческой молодежи. Вторая половина 60-х годов в жизни студенческой молодежи был периодом взрыва романтизма дальних дорог, строительных и целинных отрядов. Я был свидетелем романтических ожиданий большой части молодежи надеть форму целинника и считаться членом ССО. Чтобы записаться в отряд надо было пройти определенный фильтр различных комсомольских комиссий, конкурс был большим. Социальная атмосфера вокруг ССО подогревалась романтическими встречами с участниками этого движения, молодежными вечерами с концертами и воспоминаниями. С весны разговоры среди молодежи в основном сосредотачивались вокруг вопроса о предстоящей поездке на целину. В городе часто происходили торжественные построения членов студенческих строительных отрядов, гремела медь духового оркестра. В день отъезда отрядов в городе царила особая торжественная атмосфера. Целина была “второй планетой” в жизни студенческой молодежи. Мои однокурсники неоднократно приглашали меня в эти отряды, однажды я даже был зачислен заочно комиссаром одного из таких отрядов, но это даже  в большей степени оттолкнуло меня от попытки включиться в это движение. Конечно, для молодых людей это было серьезное испытание в жизни, но с другой стороны, заработок в ССО позволял многим из студентов решать свои материальные проблемы в течение года. Мои однокурсники Юрий К., Валерий М. и Александр С. были неоднократными участниками поездок в отряды ССО. Осенью, по возвращению отрядов в город, молодые люди любили расслабляться в ресторанах города, эта тенденция заметно развилась в 70-е годы.

Другим романтическим событием в жизни молодежи конца 60-х и все 70-е годы был БАМ. Мы утром вставали под позывные:
”Слышишь, время гудит, БАМ,
На просторах страны, БАМ
И большая тайга покоряется нам.
Слышишь, время гудит,  БАМ,
На просторах страны, БАМ
 Это голос звучит  в  сердцах молодых”.
На стройку БАМ ехали многие по зову романтических устремлений увидеть страну, проявить себя, состояться материально. Молодежь распевала “А я еду, а я еду за туманом, за туманом и за запахом тайги”. Правда были и скептики, которые переиначили слова песни: “за туманом едут только дураки”. В эти годы широко был востребован песенный талант А. Пахмутовой, композитора-романтика и не менее романтичного поэта Н..Добронравова. Их песни “Бирюса”, “Девчонки танцуют на палубе”, “Морзянка”,  “Голубая тайга” были у всех на слуху и звучали на всех молодежных вечерах и по радио. Эти песни были своеобразные позывные из 50-х годов, когда звучала песня этих же авторов о тревожной молодости: “Забота наша такая, забота наша простая, жила бы страна родная и нету других забот”. Моими любимыми песнями тех лет остались те, которые я выучил, слушая их по радио, или со слов Валентина. Мы с ним вместе любили у костра в лесу или в экспедиции петь такие же романтические песни, как, например: ”Кораблям не спится в порту, им снятся ветра, им снятся дожди и, как человек, тоскует корабль”, “Как провожают пароходы совсем не так, как поезда”, “В речке каменной бьются камни, по гранитным скользя камням, древними каменными глазами смотрят горы на меня. Смотрят горы сквозь серый вереск, напевая наперебой. Я, каменею, почти поверив в их могущество над собой”, “Журавленок”, “Перекаты”, “ЛЭП 500”, “Карелия”. Часто на студенческой пирушке мы пели песни 50-х годов - ”Глобус”, пионерскую “Картошку”, ну и, конечно, песни Б.Окуджавы и В. Высоцкого

В нашей студенческой жизни были интересные диспуты на историческом факультете, встречи с выпускниками факультета, спортивные соревнования, кроссы зимой на лыжах и осенью легкоатлетические, совместные выходы в театр или вечеринки в общежитии. Мы крайне редко собирались у своих сокурсников на квартирах, да и не было особого стремления к этому. Все майские и ноябрьские демонстрации, официальные праздники для нас студентов-историков были обязательными. Иногда мы ходили группой в кино, помню такой случай? он произошел в связи с выходом на экран кинофильма “Спартак”, мы вместе с Гусевой М.И. ушли с лекции на этот фильм. В те 1960-е годы мы любили проводить в студенческой столовой “Огоньки”. Вообще вся страна любила эту форму общения и отдыха, улицы пустели, когда по телевидению транслировались передачи ”Голубой огонек”. В те же годы мы открыли для себя и такие зрелищные передачи, собиравшие всегда большие аудитории, как “Соревнования по фигурному катанию”(Н.Белоусова-О.Протопопов), ”Хоккей”, не менее зрелищными были передачи, транслировавшие партийные съезды, или первые многосерийные телефильмы, например, ”Семнадцать мгновений весны”, “Сага о Форсайтах”, “Наш дом” и многое другое.
 
В 1960-1970-е годы менялся и облик нашего города. Мне кажется, Иваново раньше был более уютным и значительно более зеленым городом, хотя и менее благоустроенным. В центре города у здания старого цирка, построенного в 1930-е годы, был большой зеленый сквер с фонтаном, кафе “Голубой Дунай” и стадион “Химик”. Конечно, для молодежи это было любимое место встреч и свиданий, особенно весной в период цветения черемухи и сирени. В настоящее время на этом месте стоит здание нового цирка. Стадион, в связи с застройкой нового здания фабрики имени “8 марта,” был уничтожен. Вообще эта затея по ликвидации стадиона и взрыва старых корпусов фабрики с позиции настоящего времени была бредовой, так как здания старой фабрики могли бы послужить основанием для создания интересного музея истории текстильного производства в области и стране. На месте интересных корпусов промышленной архитектуры начала XIX века была поcтроена бетонная коробка, так называемая фабрика-автомат, хотя такой она никогда не была. Бесславная история этой фабрики закончилась тем, что ее демонтировали и в настоящее время это супер-маркет «Серебряный город».

На площади Революции был зеленый сквер с цветниками, которые выращивали городские любители-цветоводы, осенью они устраивали конкурсы лучших цветников. Сам сквер был огорожен небольшой каменной оградой. Среди цветников и деревьев стояли гипсовые фигуры пионеров и спортсменов. В настоящее время площадь Революции имеет совсем другой вид. Нет уже большинства старых деревьев, исчезли скульптуры пионеров и спортсменов, нет тех цветников, которые любовно выращивались самими горожанами. Площадь приобрела более официальный вид, в котором прослеживаются амбиционные претензии бывших руководителей города и партийной бюрократии. Революционный дух, отраженный в скульптурной группе и гранитной стеле, составляет стержень этой площади. Определенное время ряд историков-краеведов настоятельно выдвигали предложение о восстановлении дореволюционного облика этой площади. Это интересная идея вряд ли может быть осуществимой,  в условиях современного экономического состояния города. Мне приходилось видеть проект восстановления этой площади. Действительно архитектурный ансамбль мог бы быть украшением города. До 1934 года на этой площади стояли несколько церквей и большая часовня, датируемые концом XVIII - начала XIX веков. По данным исследователей истории города Иванова-Вознесенска, так раньше назывался наш город, в этих сооружениях находились интересные и уникальные экспонаты, начиная с XVI века. В этот период истории нашего Отечества происходило “избиение” Новгородской республики, Псковской и Тверской удельных вольниц. Это обстоятельство приводило к бегству из этих земель жителей, частично они оседали на Ярославской земле, и, вероятно, проникали на территорию села Иванова. Довольно интересно об этом написано в журнале “Русский экскурсант” за 1913 год. Примыкающая к площади Революции (бывшая Покровская улица) улица Энгельса до конца 60-х годов была узкой, но зеленой, среди старых деревьев звенел трамвай. К 100-летию города, в 1971 году улицу расширили, были снесены многие старые постройки, среди которых кинотеатр “Арс”, магазин N23 и многие жилые дома. Улица стала называться проспектом Энгельса с трамвайно-троллейбусным движением. Интересно, что раньше эта улица называлась Большой Шереметевской. Многие, патриотические настроенные жители, любители истории города, в настоящее время потребовали восстановления прежнего названия этой улицы. Недавно я обратил внимание на то, что у Введенского женского монастыря уже вывешена табличка с напоминанием о том, что эта улица в прошлом называлась Большой Шереметевской улицей. В настоящее время проспект Энгельса переименован в Шереметевский проспект.  В администрации города было принято постановлении о объявлении графа П.П.Шереметева Почетным гражданином города, стал функционировать художественно-творческий центр «Шереметев-Центр», который всячески способствует восстановлению истории прошлого в жизни города. Председателем этого объединения является профессор Е.Бобров, а почетным членом объединения является граф П.П.Шереметев, ректор Парижской консерватории имени С.Рахманинова. Мне приходится сотрудничать с этими творческими людьми, неоднократно я встречался с графом Шереметевым,  более того мы вместе провели несколько интересных мероприятий общественного звучания. Проспект Шереметева в сравнении с 1965 годом помолодел, но утратил свой  колорит улицы уютного провинциального промышленного города. Начиная от Дома культуры железнодорожников, все здания по правой стороне проспекта являются постройками конца 1960-1970-х годов. Авангардистской архитектурой является кинотеатр «Современник», в неоклассическом стиле выстроен театр драмы, ныне это здание Союза промышленников и предпринимателей. Вся пятиэтажная застройка жилых домов между улицей Калинина и Шереметевским проспектом является новым районом 1960-1980-х годов.

Изменения произошли и в самом центре города, на площади Пушкина. На месте старого театра драмы стал функционировать Дворец искусств, в котором имеются  три сценические площадки. Большие деревья, высаженные на этой площади еще в тридцатые годы, и которые создавали определенный уют, а иногда и защиту от дождя, были спилены,  на их месте был разбит фонтан и молодой сквер. В настоящее время это одно из любимых мест общения молодежи, в праздничные дни сюда стекаются жители города и нередко народу так много, что» яблоку некуда упасть». На окраинах города выросли новые жилые районы с многоэтажной застройкой. До начала 1990-х годов в городе работал международный аэропорт с широко разветвленной системой пассажирских и грузовых перевозок. Мне лично приходилось вылетать в Свердловск, Сочи, Ленинград, Ригу, Минеральные Воды, Одессу. В настоящее время аэропорт работает частично, город лишился такой удобной и быстрой системы связи, но у администрации города есть планы восстановления аэропорта и придание ему статуса международной пассажирско-грузовой аэрогавани. 

Отзвенели студенческие денечки, отпелись веселые студенческие песни, погасли походные  костры, друзья разъехались по весям и долам, началась проза жизни со всеми проблемами, радостными и печальными событиями, утратами и находками. Надо было выстраивать свою жизнь и отвечать в ней за свои дела и слова.



Рецензии