Человек рек и озер

"Онегин, добрый мой приятель..."

Смотрел недавно видео-урок Дмитрия Быкова о "Евгении Онегине", и вспомнил, что с детства, моего советского детства, слышу эту байку, эту телегу про Онегина. Мол, дескать, чмо, ничтожество и, вообще, не понятно, чего он забыл в таком великом романе и гнать его отудова поганой метлой!
Дмитрий Львович, кончено, большая язва и, вообще, сатирик по призванию, но не понимаю его боевой стойки. Особенно, на уроках литературы. Положим, Писарев и Гончаров не смотрели "презренного" Тарантино. Не смотрели даже наш телевизор, не слушали ни Соловьева, ни Навального, и поэтому Чацкий Гончарову так застил  глаза, что и Онегин уже недочеловек. Но мы-то в XXI веке живем. В постмодернизме третьей степени как-то тут обретаемся.
Да, пародия, да, месть Байрону и Раевскому и т.д., но не бывает так: три четверти текста гениального романа в гениальных стихах посвящены герою, а герой - никто и звать его никак. Высокомерное животное. Бубнит через губу. Высмеивает и презирает все, что не понимает. А не понимает все, что видит.
Нет! Хочется встать на дыбы и выразить свой категорический протест. Два героя у романа, Татьяна и Евгений, заветный вензель "О" да "Е", но и при таком паритете, тело романа - мужское, тело - Онегин. Татьяна - идеал человека и русской женщины, и к тому же - автопортрет Пушкина, его души, его таланта и чести, и все-таки линия Онегина серьезней. И религиозней, и глубже. Пушкин здесь явил себя в оригинальной ипостаси - предтечи автора "Криминального чтива", который, как известно, якшается с самыми ничтожными представителями рода человеческого и поднимает их до праведников. Так Христос поднимал до небес равноапостольную Магдалину и разбойника Благоразумного.
Понятно, что роман Пушкина начинается с какого-то петербургского мажора, но новая встреча с Татьяной и его запоздалая первая любовь преображает малообразованного, невротичного денди в Христа романа, точно также, как встреча с Соней Мармеладовой, преображает Раскольникова в Христа "Преступления и наказания". Именно в этом сверхзадача сюжета и главный аттракцион, а вовсе не ангельский ответ Татьяны Онегину. Нет, понятен восторг литературной публики по поводу Татьяны, некоторые впечатлительные особы в обморок падали, когда Достоевский на открытии памятника Пушкину речь толкал. Но Онегина чего же сразу в Мойке топить?
Тем более что, (открою один страшный секрет) "ничтожество" Онегин - такой же автопортрет Пушкина, как и Татьяна. Там тоже Пушкин, его осмысленная лень, его грехи, его мужские слабости и пороки, его страсти, его фирменная пушкинская легкость, его утонченность, его вкус, его проницательность. Об Онегине он говорит, как о ровне себе, а нужно иметь задатки гениальности, чтобы, как Феллини, читать "по абзацу из какого-нибудь философа", и при этом водить дружбу с автором романа "Евгений Онегин". Или цитата из другого автора: "Был бы ты холоден, но ты - тепл!". Онегин - не тепл. Это лед о двух ногах. Гений светской жизни, обольщения и сибаритства. Пушкин им явно любуется. С иронией, но любуется. Все-таки Татьяна тоже часть его.
Лично мне Онегин представляется самым симпатичным героем русской классики. И какой финал! Какой разворот! Симпатичность героя романа - всегда на сопротивлении. Вернусь опять к началу всех начал, и в том числе, жанра романа. Кто стал главными апостолами? Петр и Павел. Петр - самый брутальный и ершистый из спутников Иисуса, а Павел, вообще, враг, римский офицер, которого потребовалось ослепить, чтобы привлечь на свою сторону.
Мне нравится еще такое обвинение в адрес Онегина - бездельник. Ну, хорошо, а Татьяна вся в трудах, весь роман, аки пчела, аки пчела! Бездельник Онегин, да,бездельник, матерый лентяй и абсолютно лишний такой человечище, но только это не его вина. И даже не его беда. Не будь Онегин бездельником, Онегиным стал бы другой. Онегин деятель просто не попал бы в роман. Конечно, напиши Пушкин такой роман, о положительном Евгении, Писарев с Гончаровым восхитились бы, да Пушкино оно надо?
Так и быть, открою еще один секрет. Совсем страшный. Герой великой пронзительной истории, романной истории, - всегда бездельник. Возьмите роман, который произвел на вас самое сильное впечатление, и он будет о бездельнике. Золотой век русского романа начался с появления на свет материала для него - более или менее образованного бездельника. Это не случайность и не традиция, это закон эстетики. В бумажной тюрьме романа уживается только бездельник. Покоритель Северного полюса или борец с самодержавием выскользнет оттуда, как намыленный. В лучшем случае, это помещик, который чем-то и кем-то там управляет. Базаров - герой гениального романа, потому что мы понимаем, что он занимается полной фигней. Не будь у древних греков рабов и массы свободного времени, не было бы у нас никакой мировой культуры. Человек остается человеком, пока он свободен, в том числе и от дел. Человек дела, профессионал, трудоголик - это не человек, это - функция. С точки зрения эстетики романа, конечно. О человеке с профессией еще можно что-то наскрести для хорошего фильма, да и то, если это женщина. Скажем, стюардесса. Турбо-реактивный ангел. О мужчине с профессией даже фильм - это всегда жанр. Семнадцать мгновений весны. Улицы разбитых фонарей. В крайнем случае, "Девять дней одного года". Но на роман никогда не наскрести о каком-нибудь профессионале. Житие, жизнеописание, автобиография, ЖЗЛ, все, что угодно, но только не роман. Потому что роман - это история души, а "душа по природе своей - христианка". А что такое христианин по Гамбургскому счету? Христианин по Гамбургскому счету это - "брось все и следуй за Мной".
Как сказал поэт (другой поэт, но тоже куртуазный маньерист Андрей Добрынин) "У тех, хоть оправданье есть: мозги разъевшая забота, а вам, тем более, не в честь считать меня за идиота". Единственное исключение - герой романа может быть писателем, ну репортером, который хочет стать писателем ("Фиеста" Хемингуэя), но только потому, что писатель - метафора Творца, Бога, а из истории Бога на земле вышли все романы.
В средневековом Китае была категория населения, которая не входила ни в какое сословие, не подлежала переписи, не платила налогов, но и не пользовалась поддержкой государства. Это нищие, бродяги, поэты, что часто было одним и тем же, охранники, бандиты, что, как у нас в 90-у, на 100% было одним и тем же, проститутки, журналисты... Называлась эта прослойка общества "люди рек и озер". Цзян ху. Спектр был крайне широкий, объединяло всех этих людей чувство внутренней свободы от государства. Великий До Фу был человеком рек и озер. "Что собираешься делать?" - спрашивает приятель одного из героев Визбора. "Стану озером, буду лежать, отражать облака".
И, наконец, о стилистической экспертизе письма Онегина, которое  Быкову кажется верхом пошлости. Стихи, конечно, дело вкуса. Но история, в общем-то, старая. Маяковский - тот, вообще, бросал, бросал Пушкина в набежавшую волну, а потом встретил Лилю Брик, и сутками бубнил пошлые строчки пошлого письма пошлого Онегина: "Я знаю, век уж мой измерен, но чтоб продлилась жизнь моя, я утром должен быть уверен, что с вами днем увижусь я".