Глава 7

Старый замок в окрестностях Лиона был в прекрасном состоянии: нынешний владелец его мог себе позволить такую прихоть, как проживание в замке 17 века. Атос нашел его не без труда: хоть у него и были точные координаты, добираться современными способами до цели ему было непривычно. Метро он старался обходить стороной, но не всегда это получалось. Давка в поездах, духота на станциях, и бесконечные переходы с линии на линию, утомляли и раздражали. В схеме метро он разобрался на удивление быстро (сказалась привычка к ориентированию на местности, и чувство логики: парижское метро было строго логично и продумано.) Но вагоны его не шли ни в какое сравнение с вагоном поезда, и все время до городка, где расположен был искомый им замок, он провел в удобном мягком кресле в каком-то полусне: сказывалось напряжение и потрясение от разговора с сыном.

Положение, в котором оказался граф, было, как не поверни, незавидным. Позвавший друзей и сына на подмогу, Атос вдруг оказался в ситуации, когда только одно знакомство с ним было компрометирующим. Он был вынужден, чтобы все не испортить, искать, встречаться с людьми, рыться в антикварных лавках, заводить знакомства, договариваться, убеждать, порой проявлять интерес там, где ему заведомо ничего не светило в смысле поисков. Все это его донельзя утомляло, а больше всего раздражало, что он ощущал за собой непрерывную слежку. В какой-то момент он вдруг понял, что следят за ним не только враги, но и друзья. И пришел в ужас.

В этот раз ему, кажется, все же удалось ускользнуть от бдительных глаз д'Артаньяна и Арамиса. Удалось ли это с людьми Мордаунта - он не знал.

Автобусная стоянка была довольно далеко от замка. Брать такси Атос не стал - не нужны лишние свидетели, и прошелся пешком. В другое время он бы порадовался такому путешествию: он любил новые места и новые лица, но не в нынешнем его состоянии. Он поймал себя на том, что ему трудно контролировать ясность ума: мешали мысли о Рауле, и чувство странной обиды на сына: не понял, не захотел понять его поступка.

Замок стоял в глубине участка, и к нему вела аллея, до странности похожая на ту, что была в Бражелоне. Атос позвонил у изящных ворот, представился вымышленным именем и, отворив кованую калитку, ступил на аллею парка, раскинувшегося по всему участку. В конце аллеи, под сенью гигантских сикомор, сквозь густые, но сейчас лишенные листьев кроны, просматривался дом, выстроенный в стиле 17 века. Чувствуя, как странное чувство теплоты и возвращения домой охватывает его, Атос стремительными шагами преодолел аллею и, уже не глядя по сторонам, легко взбежал на крыльцо. Перед ним открыли парадную дверь и чопорный, подтянутый слуга с седыми висками и безукоризненными манерами, сделал знак следовать за собой.

В гостиной пылал камин, и приятное тепло окутывало небольшую, уютную комнату, обставленную дорогой мебелью и увешанную картинами в тяжелых рамах и дорогим именным оружием. Хозяин замка поднялся навстречу гостю из глубины кресла, столь громоздкого, что полностью скрывало сидящего от взоров вошедших в гостиную.

- Я имею честь говорить с господином... - Атос умолк, следуя предостерегающему жесту хозяина.

- Давайте обойдемся без имен, месье. И вам и мне это ни к чему.

- Как вам будет угодно, - согласно кивнул граф. - Я уверен, вы тоже навели справки, с кем вам придется встретиться. Я полагаю, вас достаточно информировали о моей персоне?

- Да, и раз я с вами согласился встретиться, это значит, что мне есть о чем с вами поговорить. Садитесь, Ваше сиятельство, господин граф, - хозяин кивнул на кресло напротив, внимательно, и не таясь, рассматривая Атоса. - Все это так фантастично, что я решил для вас сделать исключение из правил.

- В чем же заключается это исключение? - чуть улыбнулся Атос.

- В том, что я никогда не встречаюсь с коллегами по бизнесу напрямую - только через посредников.

- Вы поверили тому, что вам обо мне сказали? - полюбопытствовал граф.

- Пришлось. Хотя выглядит вся эта история достаточно странно. - Владелец замка, еще не старый господин, высокий, сухощавый, властный, с пронзительным взглядом темных глаз, чем-то неуловимо напоминал Арамиса. Это сходство расхолаживало, вызывало на откровенность.

Сама атмосфера замка, богатство обстановки, сам интерьер, такой обычный для быта графа де Ла Фер - все это настраивало его на какую-то расслабленность, доверие.
- Мне бы не хотелось отвлекать вас надолго от дел, - опомнился Атос. - Как видите, привело меня к вам не совсем обычное обстоятельство: история с моими Мемуарами.

- Вы хотите их перечитать? - рассмеялся хозяин. - Или желаете внести правки?

- Последнее - ни к чему, - улыбнулся в ответ Атос. - Что прошло - то ушло. Я узнал, что Мемуары послужили основой для книги.

- И теперь вам хочется сравнить?

- Пожалуй, что и так можно сказать.

- Достаточно уклончивый ответ. Послушайте, граф, а не проще ли сделать так, чтобы эти Мемуары перестали служить темой для споров и поисков?

- Я не понимаю вас, - помолчав секунду ответил Атос.

- Мне кажется, граф, что вы действительно не умеете лукавить! Так не лучше ли сразу сказать, зачем вам понадобились эти воспоминания?

- Если эти бумаги действительно у вас, я бы хотел просмотреть их.

- Зачем?

- В них есть несколько страниц, которые выставляют нашу семью не в лучшем свете. Мне бы хотелось изъять их. В конце-концов, я, как автор, имею право на правки, - улыбаясь безукоризненно вежливой улыбкой, пояснил граф де Ла Фер.

- Имели, дорогой гость. В свои времена. А ныне - это государственная ценность, как и все, что принадлежит истории.

- Но, как я понимаю, эта тетрадь находится у вас, уважаемый хозяин.

- Если бы это было не так, я бы не заставлял вас ехать так далеко. Я бы явился к вам сам, господин граф, - ответил коллекционер. - Но вам пришлось проделать не малый и непривычный для вас путь. И с моей стороны было бы безжалостно не дать вам возможности подержать в руках эту тетрадь. Только одно условие: читать вы будете на моих глазах. Уж простите, но так я буду чувствовать себя увереннее. Согласны?

- А у меня есть выбор? - пожал плечами Атос.
 
Тетрадь было сильно потрепана, и дело даже не в том, что тому причиной было время. Тетрадь была зачитана, страницы замусолены. После автора она побывала во многих, очень многих, руках.

- Как она попала к вам? - спросил граф, испытывая непередаваемое ощущение от прикосновения этих страниц прошлого, таких осязаемых для того, кто знал все не по рассказам и книгам.

- Через десятки, если не сотни, рук. Я заплатил за нее такую кругленькую сумму, что и не стоит упоминать. Но она того стоит.

- Я так не думаю, - с сомнением покачал Атос головой. - Вы позволите?

- Читайте, господин граф, я понимаю, что вам не терпится. Но, только прошу вас: и я думаю, что вы примете во внимание мою просьбу - никаких помарок, вина на страницах, попыток вырвать листы... вы понимаете, что я такого не потерплю! Я даже не стану брать с вас такого обещания: с вас просто не спустят глаз. Ваши проблемные предки такими и должны остаться в истории.

Ночь Атос провел в подвале замка. Комфортабельном, надо признать, но от этого не переставшим быть приспособленным для заключения. У него было время подумать над своим положением. Единственное, что не могло его не радовать, так это то, что друзья его след потеряли. А страшней смерти этот странный коллекционер ничего не придумает. Вряд ли он станет пытать человека, попавшего к нему, это вообще немыслимо для ...

Атос сам себя остановил: что он знает о владельце замка? Только то, что тот очень богат, и имеет связь с преступным миром? И любит коллекционировать старинные рукописи и предметы искусства? А что он за человек, насколько далеко протянул он руки, и зачем ему знать, что спрятано в тексте украденных тетрадных листов? Просто любопытство или он с Мордаунтом заодно? Подумав об этом, Атос уже не мог сосредоточиться ни на чем другом.

Приходилось признать, что он сглупил в очередной раз: он все так хорошо просчитал, так относительно быстро вышел на владельца Мемуаров, что потерял всякую осторожность. А не были ли все эти поиски просто хорошо просчитанной ловушкой для него? Мордаунт, наверняка, знает о тайне, скрытой в тетради. Но не говорит о ней никому, рассчитывая ее перехватить и использовать в своих целях. Если он задействует силы, которые всегда к услугам подобных людей, не поздоровиться не только ему с друзьями: Хаос ждет всех. С такими доказательствами на руках, и с генетическим анализом можно перевернуть все. Для этого только надо вернуться назад. Что ж, и у него и у Джона-Френсиса такая возможность существует. Вопрос только в том, кто успеет раньше: Мордаунт - пустить их в ход или он - уничтожить их до того.

И он и Мордаунт выступали как посланцы разных, противоборствующих, сил. У них были одинаковые полномочия и немалые возможности. Они могли привлекать на свою сторону нужных людей, могли перемещаться во времени, но в рамках того места, куда являлись, становились обычными людьми. Личные качества каждого, его умение добиваться цели, его харизма, были чисто человеческими. И боль и смерть их тоже были болью и смертью человека. "Пройти свой путь земной" дано было им вновь. И Атос не хотел теперь, чтобы то, что он вначале воспринял, как аналог истории с подвесками, обернулось для друзей пещерой Локмария.

О Рауле он старался не думать: у сына свой путь и свое право решать. Как в прошлом избрал он Джиджелли вместо отца, так теперь Атос не станет ему препятствовать ни в чем: пусть сам определится, кто был прав в истории с Анной. Но, как не заставлял он себя думать о Мордаунте, мысль о сыне была уже связана с англичанином намертво.

Так прошла эта, первая ночь его заключения. Утром он ждал визита и тот состоялся. Хозяин явился не сам, а в сопровождении двух охранников с достаточно непривлекательными рожами бандитов. Те остались подпирать двери, а коллекционер на спеша спустился по лестнице и уселся на стул напротив Атоса.

- Плохо спали, граф? Сны мучили? Или вообще вы не спали? Вот какие круги под глазами. Это все - бессоница. Тяжелые мысли одолели?

- Вам очень хочется знать, что за тайна скрыта на пропавших листах? - Атос закинул руки за голову и посмотрел на своего тюремщика с едва заметной насмешкой.

- Очень хочется, граф. Но я не верю, что вы удовлетворите мое любопытство так легко и быстро. Поэтому я не обещаю, что вы скоро покинете этот подвал.

- А я и не спешу это сделать. Здесь хорошо думается: никакие шумы не отвлекают, мысли текут легко, и выводы складываются сами собой, - ровным голосом заметил Атос. - Вы правы, поспать у меня не получилось. Зато отлично получилось размышлять. Я вам благодарен за то, что вы создали для этого такие комфортные условия.

- Рад был вам услужить, господин де Ла Фер, - странный владелец замка начал раздражаться, он не привык к открытым издевкам, да еще от человека, который отлично понимал, чем грозит ему пребывание в подвале. - Но хочу вас предупредить: то, что вы видите вокруг - это совсем не то помещение, в котором вам придется находиться, если вы не вспомните, что написали тогда. Там я вам комфорта не обещаю, а что такое средневековая тюрьма, вы должны знать из собственного опыта. Так что мой вам совет: включите свою память, и как можно скорее.

- Вы можете мне не поверить, но я действительно не помню, о чем писал, - лениво протянул граф. - Для того и ищу я эти жалкие страницы, чтобы успокоить свою совесть. Скорее всего, там нет ничего серьезного.

- Этот вывод вы сделали, размышляя в тишине?

- Это был не вывод: скорее попытка восстановить истину. Я писал те воспоминания в горячечном бреду, за несколько дней до смерти.

- Как трогательно! Но позвольте вам не поверить: вы не тот человек, который не знает, что творит. Постарайтесь, господин граф, все же до вечера вспомнить, что было в тех записях. Так будет лучше и для вас, и для ваших друзей, и для вашего сына в особенности, - коллекционер, а на деле, некто могущественный, и наделенный таинственными полномочиями, отвесил Атосу шутовской поклон и удалился, сопровождаемый своими телохранителями.

"Как он сказал? - Вы не тот человек, который не знает, что творит." - Атос резко сел на кровати (он так и не удосужился встать и одеться). Этот тип, который швыряется миллионами, никогда не сможет понять его, понять, что творилось в его душе в ту ночь, когда он исписывал страницу за страницей, ломая перья, задыхаясь от боли душевной и физической, и поверяя бумаге страшную тайну. Он был безумен в ту ночь, мстя за сына таким способом. Поживи он еще немного, сохрани он еще несколько дней свою трезвую голову, он бы уничтожил эти записи, ужаснулся бы легкости, с которой бросил на чашу весов истории постыдную тайну. Но - не суждено было, и черный ворон умчал в будущее эту бомбу.
 
Очень тяжело одному тащить такой груз. Даже его друзья не знают правду до конца. Даже сын!.. Сыну он, вообще, после последнего разговора, не скажет больше ничего. Самому близкому человеку в мире, которого он растил так, словно воплощал в нем все свои несбывшиеся мечты. Которому любовно прививал собственные принципы. И вот: удар! Рауль не приемлет его поведения, он не верит в его правоту, не считает его вправе решать судьбу преступницы, сомневается в его честности! Если виконт думает, что любовь важнее чести... тогда он, граф де Ла Фер, что-то упустил в воспитании сына или... или тогда правда на его стороне?
А что бы сказал Арамис, узнай он секрет? Что вся его авантюра с узурпатором вообще не имела смысла! И что сказал бы сам Атос, знай он правду изначально? Наверное, его отец не стал бы заставлять его давать клятву верности династии Бурбонов. Правду знали три человека, и среди них - его мать. Но она умела молчать.

Память вернула в те времена, когда он, совсем еще мальчишка, бегал из Наваррского коллежа к матери в Лувр. Темные переходы огромного дворца, шелест тугих крахмальных юбок дам, жаркий шепот любовных пар из оконных ниш, колеблющейся свет канделябров в руках пажей, и запах плесени и миазмов Сены, стойко сопровождающий каждый лестничный марш, каждую галерею. Он, этот запах, преследовал его все годы, до самого Бражелона. Атос Лувр не переваривал, хотя и провел с ним рядом, и в его стенах, немало лет.

                ***

Свеча, которую он припас, давно погасла, и он двигался почти во мраке, который изредка рассеивала луна сквозь высокие, сейчас распахнутые, окна галереи. Свет был слабым, но Оливье много раз ходил этой дорогой, и знал ее, как свои пять пальцев. Душа немного ныла: разговор у них с матерью должен был быть неприятный, мальчик знал, что его ждет выговор, но ослушаться приказа матери не мог: статс-дама Марии Медичи не любила шутить, если дело шло о поведении ее детей.

Ему надо было пройти только один поворот, и дальше шел коридор, где располагались апартаменты статс-дамы и ее "летучего отряда", когда он услышал шепот и замер: голос бы материнский.

- Роже, вы просите невозможного, - Изабо де Ла Фер не скрывала возмущения.

- Милая графиня, но согласитесь, я все же имею кое-какие права на мальчика, - настаивал какой-то мужчина.

- Сделать женщине ребенка еще не значит стать его законным отцом, Роже. А законным вам не стать никогда, вы это понимаете, я надеюсь?

- Никто не знает, какие сюрпризы может преподнести нам жизнь, мой друг. Разве вы могли подумать, что у вас все закончится браком с Ла Фером?

- Беда в том, герцог, что мы с вами слишком много знаем друг о друге. И рискуем уже головой, что знаем еще больше о других. Мой вам совет, Роже: оставьте эти мысли: они вас не приведут ни к добру, ни к власти. Вы уже получили достаточно.

- Но и вы, моя милая, не остались в накладе: знание тайны упрочило ваше положение, - в голосе говорившего прозвучала насмешка.

- Мое положение в любой момент может смениться немилостью: Кончино не дремлет. А мне надо еще подумать о карьере Оливье. Мне пора, Роже: я как раз жду мальчика у себя.

Неясные тени в углу шевельнулись и, судя по шелесту платья, дама удалилась. Мальчик стоял не шевелясь: ожидал, пока удалится незнакомый ему господин. Ему показалось, что он уже когда-то слышал этот властный, обволакивающий голос, и даже смутно видел этого высокого, удивительно красивого, господина с черными глазами, надменным лицом и изящными манерами. Как же о нем докладывали? Ах, вот! Герцог де Беллегард. Роже де Беллегард.

Атос улыбнулся: тогда он был просто ошеломлен. Понимание пришло позднее.

                ***

Душу его уже пытали много раз. А вот тело - впервые.
 
Первые сутки без воды были еще терпимы. Что это пытка, он понял сразу и не унизился до просьбы. Умирать такой смертью было противно, но все же лучше, чем на дыбе или еще как-то: как тут могут пытать он предпочитал не знать. Сейчас, когда он для себя решил все и понимал, что ему не выбраться, он мог позволить себе думать о сыне и о друзьях.

Страшнее всего была мысль, что Рауль отвернулся от него, перестал видеть в нем пример. Роль образцового отца, которую Атос взял на себя, заставила его пересмотреть очень многое в своей жизни. И историю с женитьбой, погубившую десять лучших лет его молодости, он пытался переосмыслить много раз. И всякий раз у него выходило, что иначе он поступить не мог: только так он мог хоть в какой-то мере искупить свою вину, смыть позор, не подвергая публичному осмеянию свой род. И каждый раз его охватывала дрожь, когда он представлял, что творилось бы в его семье и вокруг нее, если бы позор вскрылся. И вдруг Рауль сомневается в его правоте... Рауль считает его чрезмерно жестоким!

В отличие от большинства своих современников, граф о жестокости задумывался не раз. И желание умереть в бою частенько охватывало его. Но боевой задор, и редкостное умение во владении оружием, всякий раз спасали его. В свои, не лучшие часы, он мечтал, чтобы шальная пуля или клинок убийцы из-за угла прекратили, наконец, его мучения, но ничего не получалось: стоило ему взять в руки шпагу, и она становилась продолжением его руки, и не желала поражения. И Господь хранил его от всего: от клинка убийцы, от пули, от яда, и от мора, наверное, для того, чтобы род его не угас опозоренным, а воскрес, осеянный добродетелью этого, найденного так вовремя, мальчика.

Если Рауль, который был почти свят в своей духовной чистоте, обвиняет его в жестокости, значит - он прав. Тогда придется, когда все закончится, и он вернется туда, откуда, как правило, не возвращаются, поговорить с Анной. Если им в жизни не удалось примириться, может, теперь, они найдут, что сказать друг другу?

В Атосе все восставало против такого решения. Сын, своими словами, поколебал все устои графа. Что он скажет своим друзьям?

Если Рауль прав, значит прав и Мордаунт в своей мести? Атос не хотел его смерти, уходил от прямого конфликта все время. Теперь их опять столкнули события, и ставки непомерно возросли. Неужели ему придется признать свое поражение? И вновь в нем вспыхнула жажда жизни, как в тот, решающий момент. Но теперь он хотел жить не ради сына: ему нельзя было умирать, возвращаться без того, чтобы погасить в зародыше грядущие катаклизмы.

Представление о времени Атос давно потерял: оно утонуло на дне того воображаемого источника, которым он хотел погасить чувство жажды. Он встал, покачнулся, стараясь удержать равновесие в жарком мареве, плававшем вокруг него. Где-то мерно падали капли, пробуждая мысли не о воображаемой, а действительной влаге. Он старался отвлечься, перебирая варианты побега. Биение крови в голове, которое граф слышал, как барабанный бой, участилось, и вдруг перешло в вой сирены, пронзительный и страшный. Привыкнуть к нему было невозможно, и он рождал непреодолимое желание упасть, вжаться в землю, стать крохотным, невидимым. Он с трудом подавил это желание, как и движение - зажать уши, не слышать этого чудовищного вопля. Рассудок подсказывал: это все - внутри него самого, рождено жаждой. А снаружи - мертвая тишина.

Атос ошибался: те, кто пытал его, сидели за односторонне-прозрачным окном, замаскированным под кирпичную кладку. Сидели со специальными наушниками, потому что разрывающий мозг вой достигал и их.

Наконец, узник повалился на пол без чувств, и сирену отключили.

- Что будем делать? - спросил человек за окном, поворачиваясь к присутствующим.

- Пусть очнется. Потом продолжим.

- А если он умрет?

- Сегодня только второй день он без воды. Подождем.

- Вы верите, что он что-то вспомнит? - вопрос был задан не без иронии.

- А он помнит: просто пока комедию ломает. Еще день-другой, и он заговорит в бреду. Способ опробованный.

- А потом?

- А потом: никаких "потом"! Для него это - возвращение.

- А для остальных?

- Я не думаю, что господина Мордаунта интересуют остальные. Впрочем, как он скажет,- человек, так категорично отвечавший на все вопросы, встал и снял темные очки: это был хозяин замка.- Да, и выключите софиты: все равно он ничего не чувствует сейчас.

                ***

Сознание возвращалось толчками, и каждый толчок сопровождался мучительной болью в затылке. Жажды он уже не ощущал - осталось чувство, что он ссохся в крохотный комок плоти, которому недоступно ничего, кроме чувства боли и жара. Который день он здесь? Пора бы и кончать эту пытку... все равно он ничего не помнит... даже как его зовут, и то вспомнить не может... да и зачем вспоминать? Кому это нужно? Ему? Он уже почти растворился в каменном полу камеры, он ничто...

Голосов и шума драки он не услышал. Не услышал, как его подняли на руки, как куда-то несли по темным переходам, как уложили в машину. Очнулся он уже в какой-то комнате, с капельницей, медленно, капля по капле, возвращавшей его к жизни.
 

Примечания:
На самом деле уже доказано, что отцом Луи 13 был все же Генрих 4.