Павлин

"Павлин, говоришь?"
         Товарищ Сухов. "Белое солнце пустыни".
"Какой-такой павлин-мавлин? Ты не видишь? Мы кушаем!"
         Падишах из мультика "Приключения барона Мюнгхаузена".

День обещал быть удачным. Ещё вчера вечером, мы со Стаськой выполнили поставленную перед нами задачу, обильно полили дедушкину плантацию табака, к тому же и натаскали дополна огромную двадцативедёрную бочку воды, чтобы она хорошо
прогрелась на солнышке. Кроме того собирали яблоки, которые дедушка крошил на сушёнки, помогали бабушке полоть огород и сегодня пользовались заслуженным отдыхом.
Старики уехали первым автобусом в райцентр, на базар. Дедушка продавать связанные щётки для побелки, бабушка отправилась сдавать в аптеку заготовленные лекарственные травы, планируя после поделать кое-какие покупки, поэтому, мы были
предоставлены сами себе. В доме было тихо и спокойно, только тикали ходики на стенке, да мирно посапывал на кровати младший брат. Я поднял со стола полотенце и принялся за оставленный нам завтрак. Облупил пару яичек вкрутую, разрезал огурец на половинки, натёр его солью, прихватил несколько ломтиков сала с хлебом, быстро прожевал всё это, запил водой из ковшика, вот и всё, без лишней суеты и разговоров. Пора было приступать к делу!
Я обул разбитые, но очень удобные кеды, на голову нахлобучил кепку, и как есть, в линялых трениках и майке, вышел на крыльцо, стараясь не скрипеть дверью. На небе ни облачка. Утреннее солнце ещё не набралось сил, но припекало уже прилично. Залитый им большак, проходивший под окнами, сверкал укатанный машинами, словно его залили стеклом. Изредка по нему проносились, хлопая плохо закрытыми бортами, грузовики, иногда проезжали трактора, чадящие синими выхлопами и тащившие за собой прицепы. Кусты посеревшей лебеды вяло никли, предчувствуя полуденную жару, куры возились в мягкой и горячей пыли, разинув от зноя клювы. Кое-где паслись прибитые на прикол телки, мирно щипавшие травку. Пацанов нигде не было видно, но это меня ничуть не огорчало, так как я знал, где их искать.
Но, удача меня оставила, как только я шагнул на залитую солнцем улицу. Дверь за спиной как-то особенно противно заскрипела и на пороге появился красный, заспанный брат со взъерошенной головою. Он подозрительно уставился на меня и спросил:
- А ты куда?
Подражая дедушке, я хлопнул себя по бёдрам и возмущённо воскликнул:
- Таськя! Сколько разов табе гутарить, не кудыкай! Дорогу закажешь!
- Ладно... А ты далёко?
- В ярушку, в наше логово.
Брат со сна закапризничал.
- Меня подожди...
- Чё тебя ждать? Сам прибежишь. Только завтрак чтобы съел, а то, дупля получишь. Понял?
Стаська окончательно проснулся и возмущённо загундосил:
- Ах, ты так! Ну, всё, Андрюшечка, всё! Всё, всё! Всё будет бабушке рассказано! Всё про твои проделки! И как девчонок лягухами пугал, и как Надьке Рожковой сандалии узлом завязал на речке, да ещё узел намочил и песком присыпал! И про то, как у бабки Верки малину по ночам тырили с Зайцем! Всё, всё, как есть будет рассказано!
Последнее было серьёзной угрозой. За это одними подзатыльниками не отделаешься. Могли и хворостиной отходить! Откуда только этот поганец про малину-то узнал? Делать было нечего.
- Иди, жри, я тут подожду!
Стаська не верил и весьма обосновано:
- Нет, в дом пошли!
Пришлось идти на уступки и ждать, пока этот маленький шантажист наестся своих пышек с вишнёвым вареньем. Когда же он позавтракал, умылся-оделся, я взял его за руку, перевёл через большак, словно малыша-несмышлёныша (своего рода месть за
утренние издевательства) и мы с ним пошли в наше логово.
***
Прямо через дорогу, перед нашим домом, находилась ярушка, полого спускавшаяся вниз, к пойменному лугу. Склоны её были чисто выкошены на сено, лишь кое-где стояли заросли колючего терновника и одичалых вишен. На самом верху был заброшенный колодец, в котором, как говорила бабушка, водилась какая-то нечисть, выскакивающая на прохожих. Именно поэтому Стаська и боялся идти один, честно сказать, даже я мимо всегда не проходил, а пролетал, сломя голову. Посреди яра высился холм, с выбитой до земли вершиной. Про него бабушка говорила, что там на Ивана Купала ночью собираются колдуны да ведьмы, и водят свои бесовские хороводы, отчего трава там никогда не растёт.
Несмотря на все эти ужасы, в которые мы свято верили, ярушка была очень привлекательным для игр местом. По дну её бежал чистейший родник, на котором было удобно строить запруды. А ещё мы в нём мыли золото! За час можно было намыть примерно грамм сто жёлтоватых, блестящих крупинок. Мы уже строили планы, как откроем новое месторождение, собирались его передать государству, мечтали, как про нас напишут в "Пионерской правде", и тут всё испортил ушлый Вовка Али-Баба. Он собрал нашу добычу и отнёс её показать в школу, учителю химии, который убедительно объяснил, что это обычная слюда. Вовку тогда чуть не отлупили, а в золотоискателей играли теперь только разные малыши, типа Стаськи.
За этим ручьём, в особенно густых кустах терновника, у нас и стоял шалаш, крытый обрывками толи, притащенной со свалки. Внутри находился самодельный стол с лавками, вкопанными в землю. Это и была штаб-квартира нашей банды. Здесь отдыхали после разных приключений, хранили добычу из чужих садов и огородов, прятали оружие отряда, всякие рогатки, палки и дубинки, играли в карты, а по вечерам рассказывали страшные истории, от которых замирала кровь, а сердце пряталось в пятках.
Когда мы со Стаськой пролезли в наше логово, там уже собралась основная часть банды. Толстый Симка Легоскин, в платке, завязанном по углам узелками, сидел, отдыхая после работы, а его тележка с травой для кроликов, стояла где-то наверху. Серёжка Заяц, чёрный и скуластый как калмык, с раскосыми глазами, вздёрнутой верхней губой и оттопыренными ушами, резался в дурака с москвичом Динамитом, приехавшим на летние каникулы к родственникам. Лёшка Хорёк, самый младший из всех, чуть постарше нашего Стаськи, худой, дочерна загорелый мальчишка с крысиной мордочкой, сирота, живший у дедушки с бабушкой, мыкался вокруг шалаша и рубил палкой лопухи, выросшие выше его роста, вот и вся собравшаяся в этот день компания.
День обещал быть жарким и мы никак не могли решить, чем бы заняться. Надо было бы сбегать на речку, но сильно не хотелось потом лезть в гору. Приключения же, начинались обычно вечером, до которого ещё нужно было дожить. И вот тут-то и появился красный от волнения и запыхавшийся Вовка Али-Баба. Первым делом он схватил эмалированную кружку без ручки и долго пил из родника холодную воду, а когда перевёл дух, выпалил:
- Пацаны! В Бобров зоопарк приехал!
Конечно, мы немного оживились, хоть какая-то новость, поговорили об облезших сонных зверях, сидевших в ржавых клетках, и дружно пришли к выводу, что ничего интересного там в общем-то нет, а москвич Динамит, совсем уж презрительно отвернулся, показывая всем видом, что он и получше видел, но тут Али-Баба торжественно произнёс:
- Там! Павлин!
И показал на себе руками гребень и хвост. Все насторожились. Вовка был большой книгочей и занятный выдумщик, он явно что-то затевал. Немного помолчали, после чего Заяц спросил:
- Ну, и что? Побежим заморского петуха смотреть?
Но, Али-Баба объяснил, сделав невероятно хитрое лицо:
- У него перья! Надо бы добыть!
Тут же поднялся дружный гвалт. Все побросали свои занятия и включились в спор. Слов нет, перья красивые, такое бы домой, да поставить в вазу, на телевизор! Любому из нас родители или бабушки сразу простят все годовые прегрешения! Об этом стоило подумать. Али-Баба рассказывал:
- Зоопарк на стадионе стоит. С утра там народу полно, но к вечеру совсем мало. Приехать туда ближе к закрытию. Там один сторож сидит, смотрит, чтобы не баловались и к зверям не лезли. Мы походим, поглядим, вести себя будем хорошо, ему надоест за нами смотреть, отлучиться куда-нибудь, он же к этому времени совсем устанет за день, а тут мы! Раз-раз-раз! Каждый по перу дёрнет и всё! Дело сделано! Ну, так, чё? Поехали?
Я сразу выразил согласие. План Али-Бабы показался мне совсем неплохим. А подарить бабушке перо такой заморской птицы! Это было бы что-то! Даже Стаська заверещал от восторга!
Симка Легос грустно покачал головой.
- Я не могу. Отец велел десять тележек травы кроликам заготовить! Пять на еду, пять на сено. Не сделаю, он мне такого ремня ввалит... Совсем достал, жадный, сволочь, недавно бил их, так даже головы варил, сам жрал, чтобы собакам не отдавать. Головы варёные, тьфу! Уши в штопор свернулись, а он сидит, жрёт!
Все сочувственно покачали головами. И тут Заяц нахмурился:
- Поедем. Но тут всё по уму надо делать. В Боброве и лозанов получить можно.
Все враз притихли. Это было суровой правдой. Наш городок, как и многие другие российские города, в то время потрясали уличные войны. Пацаны и подростки из Чукановки, Подцеркви, с Подстанции и Азовки, сходились в боях не на жизнь, а на смерть. К деревенским же, отношение было мягко говоря, не очень. Риск получить по морде был велик, к тому же мы ехали в самое опасное
время, ближе к вечеру. Первым заговорил Али-Баба:
- У меня двоюродный брат в Подцеркви. Скажу к нему приехал. Должно пронести.
- Ага. Тебя отпустят, а нам понавешают. Да и вдруг, на чукановских нарвёшься? Они тебе за брата всё припомнят!
Я предложил собрать шоблу побольше, чтобы отбиться, если что. Но Али-Баба резонно заметил:
- Тогда, перьев у павлина на всех не хватит.
- Слухайте, пацаны! - заговорил Заяц: - если встречаем кого, то надо узнать, чьи это. Ежели подцерковские, то говорим, что мы с Подстанции! Они союзники. А если Чукановские, то мы - азовские! Всего-то делов!
Но его осадил Вовка Али-Баба:
- Заяц, они только услышат, как ты "гутаришь", анадысь, да няхай, так сразу поймут, что ты колхозан деревенский. Мало того, что дупля дадут, ещё и будешь до утра спичкой стадион мерить!
- Ну и как тогда быть?
- Поедем человека четыре-пять. И проберёмся. Если чо, скажем честно: мы, мол деревенские, но тоже блатные! Пока они свою шоблу соберут, мы всё уже сделаем и домой удерём!
- Назад придётся пешком идти. Автобусы уже не будут ходить.
- Ну, так чё! Всего-то десять километров! Дойдём! Так, я еду, Али-Баба, Андрюха, ещё кто? Динамит, ты боксёр, нам бы пригодился, поедешь?
Довольный Динамит встал, поиграл мускулами, сделал несколько ударов по воздуху и сказал:
- Едем!
- Мало! - вздохнул Вовка.
- Во! Хорька возьмём! Мал клоп, да вонюч!
Это было правдой. Восьмилетний Хорёк в драках отличался какой-то исключительной злобой и жестокостью, и поэтому часто побеждал противников намного сильнее себя. От такого доверия, он вскочил на ноги, сдвинул босые пятки и приложил покрытую
цыпками руку к стриженной наголо голове, отдавая честь. Сказать он уже ничего не мог, задохнулся от счастья.
- А я-а-а? - начал гнусаво заводиться Стаська.
Я обмер. Вся наша затея могла провалиться. Расскажет бабушке и трындец! Но Заяц мастерски разрулил ситуацию.
- Табе особое поручение! Будешь с Лягосом базу охранять, пока мы павлина ощипываем.
Довольный Стаська закивал головой и успокоился. Заяц оглядел наше воинство и сказал:
- Всё! По домам! В четыре возле тока! И все оденьтесь поприличнее, иначе в зоопарк не пустят, примут за шаромыжников! Хорёк! Смотри, умойся хоть и ноги помой! Побежали!
***
В четыре часа, я отпросился у бабушки и прибежал на ток. Она конечно заметила, что я почему-то надел длинные городские штаны и чистую рубашку, но ничего не сказала. Пацаны уже собрались. Пришёл Заяц в своём костюме, в крупную клетку. За лето он из него здорово вырос, штаны еле доставали до щиколоток, а рукава были намного выше запястий. Непослушные вихры на голове он обильно смазал коровьим маслом, а на ноги обул новые жёлтые, скрипучие сандалеты. Пришёл Динамит в белой рубашке с коротким рукавом и расклешённых индийских джинсах. Явился Али-Баба в школьных брюках, футболке с длинным рукавом и круглом соломенном картузе с большим козырьком и пуговкой наверху. Хорёк прибежал раньше всех. Он и в самом деле умылся и уже не казался таким загорелым, как раньше. На ногах у него были чьи-то кеды, на пару размеров больше, а одежда почему-то вся мокрая. Оказалось, что переодеться было не во что и Хорёк бегал купаться на речку, стянув у своей бабки мыло, где заодно и постирался. А кеды он временно одолжил у Надьки Рожковой, которой целый час помогал полоть капусту. На задниках у них были
цветочки, но мы решили промолчать и не расстраивать Хорька зря.
Заяц подошёл к колхозным шоферам. Его отец работал бригадиром, поэтому он запросто договорился с одним из них, и тот согласился подбросить всю ораву в город, до мясокомбината. Был риск, что отцу расскажет, но Заяц предпочёл после отбрехаться.
И вот, мы попрыгали в кузов, и покатили по большаку на раздолбанном грузовике в Бобров.
Мотор работал с перебоями, нас подбрасывало на кочках, ветер раздувал волосы, мимо мелькали поля, кусты и деревья, а мы летели навстречу большому приключению. Наконец грузовик загремел по городским улицам, мощёным булыжником и со скрежетом остановился возле мясокомбината. Я скомандовал:
- Десантникам приготовиться к прыжку! Первый пошёл!
И мы сыпанули на землю через борт. Водитель уехал, а наш отряд приготовился к боевым действиям и начал выдвигаться на свои позиции. Первым шёл Лёшка Хорёк, главный разведчик. Короткими перебежками, использую складки местности и естественные укрытия, он продвигался вперёд, примерно на квартал. Внимательно осмотревшись, давал рукой отмашку, и мы, цепочкой быстро бежали за ним. Таким образом добрались до центральной улицы и увидели стоящие овалом на стадионе клетки-вагончики передвижного зоопарка. Здесь уже не было смысла таиться. Мы пошли в открытую, словно обычные пацаны, пришедшие за мороженым, да заодно и поглазеть на животных.
Около самого зоопарка привели себя в порядок, дали пару подзатыльников сильно вошедшему в образ Хорьку и подошли к деревянной сборной будочке с надписью "Касса". В окошко выглянула толстая тётя с улыбкой до ушей. Лицо её было столь густо покрыто косметикой, что я подумал было, что это клоун. Но всё прошло, как обычно. Динамит поговорил с ней, отдал деньги, получил несколько билетов, похожих на лотерейные, и мы прошли ко входу, где сидел потный мужик, пожилого вида, в штанах галифе, кожаных тапочках и подтяжках, поверх дырявой майки. Он собрал наши билеты и открыл узкую калитку, предупредив, чтобы мы не баловались и не дразнили животных.
Притихшие, стройным рядом, словно школьники на экскурсии, мы прошли внутрь. Кроме нас в зоопарке была ещё какая-то бабушка с пухлым, губастым внуком, лет пяти. Мужик контролёр взял табуретку и уселся так, чтобы контролировать территорию.
***
Зоопарк нам не понравился. Звери сидели в тесных ржавых клетках, сильно пахло мочой, многие спали. Бурый медведь вообще, растянулся во всю длину и дрыхнул с открытой пастью, в которой летали мухи. Волки были какие-то шелудивые, пума явно
старая, со сточенными клыками, пантера величиной чуть побольше вовкиного Мурзика, орлы какие-то унылые, а питон похож на кусок пятнистой резины, лежал себе за сеткой и ничего не делал. Мы ожидали большего. Немного было веселее у клеток с
обезьянами, которые всё-таки хоть что-то делали, сновали по своим помещениям, иногда толкались, щипались и строили друг-другу рожи. Чуть задержались мы и у облезлого верблюда, стоящего за невысоким барьером, привязанного к приколу длинной верёвкой. Сначала он меланхолично жевал жвачку, потом неожиданно пробудился и стал проявлять интерес к соломенному картузу Али-Бабы. Вовка вовремя это заметил, сдёрнул его с головы и спрятал за спину. Тогда верблюд оскалил большие жёлтые зубы, утробно захрюкал и стал катать что-то во рту, явно намереваясь плюнуть. Мы убрались от него, подальше, пока не поздно.
Тем временем, бабушка с губастым внучком пошла домой, контролёру тоже прискучило сидеть на одном месте. Он предупредил нас, что через полчаса закрываются, и, видя, что мы ведём себя хорошо, отлучился в какой-то вагончик. Мы сразу поняли, что это шанс, которого больше не будет. По уже отработанной в чужих садах методике, Хорёк кинулся к калитке и встал на атасе. А мы все подошли к клетке с павлином.
Заморский петух важно клевал что-то с пола. Серёжка Заяц вытащил из кармана горсть зерна и сыпанул перед ним, через прутья клетки. Павлин гордо принял подношение и подозрительно на нас поглядывая, застучал клювом по полу. Хорёк дал маяк, что всё спокойно. Серёжка подскочил, просунул руку и дёрнул длинное перо, павлин зашипел, но он уже отскочил с добычей. Времени  терять было нельзя. Я метнулся к клетке, заранее уже приметив одно из перьев, которое еле держалось и почти висело. Быстро ухватился за него, дёрнул и через мгновение спрятал его под рубашку. Павлин перестал клевать зерно и смотрел на нас с негодованием. Следующим подобрался Динамит. Одним быстрым движением он цапнул перо и рывком вырвал его из хвоста.
Птица негодующе закулдыкала и веером раскинула свой хвост, представ перед нами во всёй своей красоте. Наступила очередь Али-Бабы. Он полез в карман и вытащил оттуда ножницы. Заяц изумлённо уставился на него:
- Али-Баба, гад, ты и ножницы прихватил?
- А чего тут такого?
- И что ж ты молчал? Мог бы и нам дать!
- Своей головой надо было думать!
Вовка стал подбираться к жертве. А павлин, словно желая облегчить ему задачу, не только раскинул свой хвост, но ещё и повернулся к нему задом. Али-Баба торжествующе поглядел на нас:
- Учитесь, студенты, пока я жив!
Павлин тем временем заворчал и затоптался с ноги на ногу. Вовка схватил его за самое красивое перо и потянулся к нему ножницами. И тут, петух негодующе вскрикнул, напрягся, поднатужился, и прямо из-под хвоста, в лицо Вовке ударила толстая белая струя, толщиной в палец. Али-Баба повернулся нам, весь покрытый птичьим помётом, даже глаза были закрыты.
События начали развиваться стремительно. Павлин, захлопал крыльями и негодующе, истошно завопил, словно включили школьную сигнализацию. Лёша Хорёк свистнул и заорал:
- Атас!!!
Из вагончика выскочил, встревоженно тряся щеками, красный от тревоги контролёр. Мы рванулись на выход, но он, широко расставив руки и ноги, перекрыл его. Тут, в контролёра с разбегу врезался ничего не видящий Али-Баба, и тот отлетел в сторону. Мы выскочили на улицу и рванули так, что рубахи на спине надулись пузырями от встречного ветра. Из кассы выбежала накрашенная тётка, которая уже не улыбалась, брови её были нахмурены, а рот распахнут на всё лицо. Пронзительным,
скрипучим голосом, она завопила на всю улицу:
- Фулюга-а--ны-ы!!!
А поднявшийся на ноги контролёр, придерживая руками выпадающий из майки живот, побежал за нами. Мы же неслись по улице, как спринтеры, только мы с Серёжкой ещё и тащили ослепшего Али-Бабу. Точнее, бежал-то он сам, мы лишь на поворотах
придавали ему правильное направление. Погоня вскоре отстала. А мы через три квартала остановились у ближайшей колонки.
Али-Баба отдал свой картуз Динамиту и кинулся мыться. Лицо его превратилось в белую маску, которая от ветра быстро загустела и стала превращаться во что-то наподобие гипса. Пахло от него почему-то чесноком, аммиаком и тухлой рыбой. Сначала Вовка промыл глаза и рот. Потом поднял удивлённое лицо и сказал:
- Хорошее такое гавно, не отмоешь...
Державший рычаг колонки Заяц, посоветовал:
- Может, ну его на фиг, а Вовец? Высохнет и само отвалиться!
- Ага! Воняет!
И Али-Баба продолжил усердно умываться. Минут через пять, он более-менее стал похож сам на себя, только капли белого кала ещё висели на оттопыренных ушах и ресницах. Пока он застирывал на себе рубашку и мыл соломенный картуз, мы окончательно пришли в себя и огляделись по сторонам. Первый встревожился Заяц:
- Пацаны! А где же Хорёк?
- Ё-моё! - воскликнул я: - Хорька повязали!
Наступило тревожное молчание. Каждый лихорадочно думал, что же делать? Возвращаться не хотелось, это было настолько опасно, что даже предвидеть то, что произойдёт, было невозможно. Хорошо, если просто уши надерут, а если в милицию сдадут, что тогда?
- Меня отец вожжами запорет, неделю на животе спать буду, - мрачно молвил Заяц.
Динамит пожал плечами. Ему, приезжавшему к бабке на лето, многое прощалось. Али-Баба тоже особо ничем не рисковал. Школьный отличник, гордость матери, дома скажут, что он ни в чём не виноват, на него плохо повлияли Андрюшка с Зайцем. Меня же могли оттаскать за волосы, или ещё хуже, отправить домой, в Воронеж. Однако бросать друга было не по-пацански. Я решился:
- Динамит, сиди здесь, с Али-Бабой. Пошли, Заяц, Хорька выручать...
Мы отдали свою добычу друзьям на сохранение, а сами отправились назад, к стадиону. Ноги наливались свинцовой тяжестью, внутри холодело, и мы грустно строили планы спасения товарища.
- Скажем, ничего плохого не сделали, только хотели петуха покормить зерном, а он разорался...
- Ага, это если они его хвост не видали, наполовину ощипанный...
- Тогда: дяденька, отпустите Хорька, мы боле так не будем... И ныть пожалостней...
И тут, из-за угла на первом же перекрёстке, на нас выскочил потный, запыхавшийся Хорёк. Мы радостно закричали:
- Хорёк Хорькеич! Откуда ты?
Лёшка перевёл дух и начал рассказывать:
- Как вы убежали, я секу, контролёра нет, ну, так я и снова к павлину. Он всё равно вопит, никто и не заметит. Вот я и надрал у него ещё перьев. А потом, я же маленький, худой. Пролез под вагонами, да и дёру! Вот!
Хорёк полез за пазуху и вытащил оттуда четыре крупных, отборных пера, даже лучше, чем наши...
***
Домой возвращались пешком. Никакие автобусы уже не ходили, попуток не было. Но что такое десять километров до села деревенскому пацану? Бывало, вечерами и больше отмахивали, когда ходили на пруды, на рыбалку. Мы шли по нагревшемуся за
день грейдеру и радостно обсуждали свой удачный поход. Лишь один Вовка уныло держался в сторонке. Трофеев у него-то не было.
Лёша Хорёк сделал из своих перьев веер, а затем, подражая танцовщицам из индийских фильмов, начал покачивать бёдрами, изображая восточные танцы и запел:
"Али-Баба! Ты посмотри, какая женщина!
Она танцует, смеётся и поёт".
Тут уже все мы, даже и сам Вовка, дружно подхватили:
"Али-Баба! Ты посмотри, какая баба!
Она обманет, ограбит и по миру пошлёт!"
Хорёк сложил над головой руки и начал покачивать шеей, ну, совсем как индийская танцовщица, а когда песня закончилась, подошёл к Вовке:
- Слышь, Вовец, не грусти! Я так вот подумал. Куды мне четыре пера-то? Одно бабке подарю, другое училке, Нин-Петровне, третье Надьке Рожковой. А с четвёртым что делать? Деду, что ли отдать, чтобы пропил? В жопе у него не кругло. Держи!
И он протянул перо Вовке, у которого тут же от счастья запунцовели уши и оттопырилась нижняя губа...
***
Прошло с той поры много лет. Не помню уже, кто и как распорядился своими трофеями. Я же подарил своё павлинье перо бабушке. Всплакнула она, поставила в пустую бутылку из под кефира и поместила в углу под иконами. А когда умерли мои старики и дом их продали, неизвестно, куда оно делось.
Да что там перо. Нет уже Серёжки Зайца, скончался после долгой и тяжёлой болезни. И Динамит, вышел однажды тёмным сырым вечером на московские улицы и канул в неизвестность. Лёшка Хорёк со школьной скамьи попал в колонию и теперь в тюрьмах
проводит больше времени, чем на свободе. С ним мы иногда видимся.
Я же много лет прожил в Воронеже, а потом всё-таки не выдержал и перебрался в Бобров, на свою родину. А сейчас и домик в Коршеве купил, почти такой же, как был и у бабушки с дедушкой. Каждое лето провожу там, хозяйствую понемногу. И Вовка Али-Баба, отставник военный, после службы поселился тоже в Боброве, прямо напротив моего дома. С ним мы дружим по-прежнему.
И однажды, был я у него в гостях. Сидели, предавались воспоминаниям, всплыла и эта история. Тогда Вовка встал и пригласил меня в соседнюю комнату, где на телевизоре, в вазочке, стояло павлинье перо. А сам Вовка сделал задумчивое лицо, как у красноармейца Сухова, в "Белом солнце пустыни" и спросил:
- Павлин, говоришь?