Перевал, глава 13

Задуманное Ильёй поочерёдное «отсыпание» вполне удалось. На второй день пира и гости, и хозяева бывали уже настолько пьяны, что и друг друга-то узнавали с трудом, где уж было помнить им о каких-то рабах.

Так же затемно вышли пленники из аула и вскоре оказались у знакомого ручья.
Достав из-под камня бурдюки, Гришка стал наполнять один из них водой. Раздувшись, мешок получился почти таким же, как и хозяйские, которые едва удавалось им поднять.

- Ну и как, по-твоему, мы это утащим? – говорил Гришка, скептически осматривая огромный, похожий на кабана, пузырь.
- Да куда ж ты набухал-то столько?! – напустился на него Илья, всё это время возившийся у «схрона». – По половине наливай!
- Ну да, конечно… сразу ведь нельзя было сказать… - ворчал Гришка, развязывая бурдюк и отливая воду.

Пытаясь определить, что тяжелее, - два неполных мешка с водой, или один полный с припасами, - Гришка приподнимал то одно, то другое, но так ничего и не определил.

- И как мы всё это попрём… - вздыхая, бормотал он.
- Пошли уже… рассветёт скоро.

Илья взвалил на спину мешок с провизией и углубился в лунный пейзаж.

                ______________


На обратном пути снова набрали воды.
Взмокшие и измученные, спотыкаясь на каждом шагу, кое-как доползли они до двора, где уже прогуливался Ахмет. Внимательно и трезво глянул он на своих, ставших какими-то уж слишком примерными, подопечных.

Утомлённые перетаскиванием тяжестей, пленники в этот раз вернулись позже, и бдительного стража волновали неясные подозрения.


- Погодить надо, - вечером перед сном говорил Илья. – Видал, как он зыркнул? Надо погодить. Не делать пока ничего.
- Да мы ничего и не делаем. Чего мы делаем-то? – невинным младенцем отзывался с полатей Гришка, только сегодня шептавшийся с Айгуль и восторженно сообщавший ей о результаты проделанного рейса.


Предчувствия не обманули старика.
Ещё целый день должно было длиться пированье, но Ахмет, трезвый как стёклышко, ни свет, ни заря явился в сарай звать пленников на работу.
Однако, единственное, что он смог обнаружить там, - двоих мужчин после честно отработанного дня спавших сном праведников.

- А ты, дед, прям это… экстрасенс прям… Как мы его? А?
- А то, - улыбался Илья, довольный, что так вовремя удалось им всё провернуть.

Теперь, даже если бы Ахмету вздумалось перевернуть сарай вверх дном и заглянуть в каждую щель, он всё равно ничего не нашел бы.
Но за время в плену Илья успел изучить характер главного хозяйского нукера и понимал, что если у того появились подозрения, так просто они не уйдут.
В последний момент могло сорваться дело, и Илья сказал Гришке, чтобы тот пока не виделся с Айгуль.


Но влюблённые и без того почти не встречались.
Чем больше скапливалось запасов в тайниках, чем ближе, реальнее становился момент побега, тем сильнее нарастало волнение, и никто не решался сказать последнее слово, твёрдо произнести: «Завтра выступаем»

Даже Гришка поутих в своём восторженном легкомыслии, а бедная Айгуль и вовсе не находила себе места.
Сознавая, что скоро придётся расстаться с родными, с домом и двором, привычными, знакомыми с детства, навсегда изменить свою жизнь, уйти в новый, неизвестный мир, где всё чуждо и странно, - девушка тосковала. Неожиданно, без видимых причин с рыданиями бросалась она на грудь матери, но та лишь ласково улыбалась, гладя по голове, относя это к волнениям по поводу близкой свадьбы.


Айгуль стала избегать Асланбека, не смотрела в глаза и если он приходил, выбегала из комнаты, прячась где-нибудь в дальнем чулане. Но и это никого не настораживало. В переживаниях девушки видели лишь детский страх от грядущих перемен в жизни.
Только сам Асланбек, чуя неладное, стал хмуриться и торопить со свадьбой. В промежутках между «походами» он не вылезал со двора, а вернувшись из очередной поездки, первым делом бежал проведать свою суженую.


Гришке, занятому своим, до Асланбека и дела не было, но внимательный Илья примечал всё.
Нервничал «жених», насторожился Ахмет, между тем пора было выходить и, осторожничая, просчитывая каждый шаг, старик мучился страхами, терял сон.

                _____________


Так и не придумав ничего по поводу тёплых вещей, Илья отнёс в мешок, спрятанный у ручья несколько рваных тряпок из соседнего сарая.
Выходя, они возьмут ещё одеяла, которыми сейчас укрываются. Может быть, и Айгуль удастся захватить что–нибудь.
Но если на высоте будет так же холодно, как было в ауле зимой, всё это – защита ненадёжная.


Зато удалось им приобрести нож.

Кроме очага во дворе, имелась просторная кухня и в хозяйском доме. Сафар редко заходил туда, орудовали в ней, в основном, женщины. Но, так же, как и у очага, были там все необходимые кухонные инструменты, в том числе и ножи.
В ауле, где покупка новой вещи всегда являлась целым событием, домашняя утварь передавалась по наследству. Из рода в род переходили котелки и плошки, и каждый половник, каждую скалку для теста знали «в лицо». Исчезновение ножа при таких условиях не прошло бы незамеченным, но пленникам повезло.

Айгуль, старавшаяся теперь больше времени проводить с матерью, однажды помогала ей делать начинку. Требовалось мелко нарезать овощи и, открыв ящик, где лежали ножи, она заметила завалившееся в самый угол, старое, проржавевшее лезвие без ручки.
Спрятав в рукав, она в тот же день отнесла лезвие в сарай и Илья воспрял духом.

- Ну вот, - деловито рассматривая кусок безнадёжно испорченной стали, говорил он. – Вот это – дело. А то, что же… Собираемся невесть куда, невесть что там может случиться, а у нас даже ножа нет.

Гришка посматривал скептически, но Илья стоял на своём. Нож, даже тупой и ржавый - всё-таки лучше, чем ничего. Такого, как у хозяина, всё равно им не получить, а в пути и впрямь может встретиться всякое.


Илья отнёс нож к ручью и когда ходили за водой, Гришка наливал бурдюки, а Илья неутомимо шваркал старое лезвие то по шершавым и пористым, то по гладким камням.
В конце концов, ему и впрямь удалось вполне прилично заточить нож, а потом, с помощью возрождённого к новой жизни инструмента вырезать и приладить к торчащему с тыльной стороны железному «хвостику» деревянную ручку.

- Ну вот! – счастливо улыбался Илья, не зная, как налюбоваться на дело рук своих. – А ты говоришь!
- Да я чего, я – ничего, - не меньше его довольный, отвечал Гришка. – Нормальный нож. Я разве говорю что…


                *            *            *

- Да что же ты за упрямый такой, дед! Ну куда ещё ждать?! Выходить всё равно надо, а так – ещё и нос им утрём.
- Ага… Ты ему нос утрёшь, а он тебе – заряд картечи в задницу всадит. Момент нужен… подходящий.
- Ну какой тебе ещё момент?! Чего лучше – день в день! Нас когда украли? В пятницу? Да, - помню прекрасно – пятница была. Я ещё думал, - приеду из города, и… ну ладно, не важно. Вот. Была пятница. И число было… было… было число…
- Десятое, - сказал Илья, который в этот день только и успевал ставить на разных важных бумагах подпись и дату.
- Вот! Точно. Десятое июля. А сегодня как раз восьмое. Вот теперь считай – десятого нас, значит, поймали, да потом ещё везли…
- Три дня.
- Да потом ещё три дня везли. Это получается что? Получается, тринадцатого июля мы сюда и прибыли… - Гришка осёкся, вдруг сообразив, что выпадает им чёртова дюжина. – Ну и что, - упрямо продолжил он. - Ну и пускай. А зато пусть знают…


Днём, перед обедом, Айгуль украдкой отозвала Гришку и, утирая против воли катившиеся из глаз слезинки, рассказала, что Асланбек что-то подозревает и торопит со свадьбой.
Родителям он сказал, что калым у него готов, ждать больше нечего и, несмотря на то, что свадьба назначена на осень, те вот-вот согласятся.


Вечером, сообщив Илье новость, Гришка снова настаивал на том, чтобы выйти день в день. Тем более, что день этот не за горами.
Но Илья возражал, что слишком высок риск, что и без того зорче стал присматривать за ними Ахмет, а сели ещё и заподозрил что-то жених, то следует быть вдвое осторожнее.

- Ты сам посуди, – урезонивал он. – Ну как это мы, ни с того, ни с сего - возьмём, да и сорвёмся с места? А проснётся кто? Сейчас лето, - они спят-то по три, по четыре часа. Когда мы успеем?
- А ты предлагаешь до зимы ждать? Когда они, как медведи, по двенадцать часов дрыхнуть будут?! Так?!
- Не до зимы, а вообще… не время сейчас. Подождать надо.


Ни на чём не порешив, непримиримые оппоненты уснули, а утром, по характерным, знакомым признакам, Илья понял, что готовится новый «поход».


Экстренно вызвали Айгуль и сообщили, что побег назначается на первую ночь после пира.
Не хуже других знавшая, что роковой момент рано или поздно наступит, девушка восприняла новость, как объявление смертного приговора. Узкая полоска между платками побледнела, зрачки расширились и незряче вперились в пустоту, но она лишь молча кивнула головой и выбежала из сарая.


- Видал? «День в день»… - многозначительно произнёс Илья.

                _____________


Все уехали, аул опустел.
В такое время у влюблённых наступала самая активная пора свиданий, но сейчас они лишь перекидывались взглядами, когда по утрам Айгуль выходила к очагу за лепёшками.

Каждый на свой лад переживал грядущие изменения, а Илья снова и снова перебирал в уме припасы и оценивал риски.


Пшенка, спички… вода у них будет, топливо тоже есть… ещё лепёшки. Две недели… Как знать… Впрочем, если экономить… Они ведь уже привыкли к строгой диете, да и девушка, чай не много съест. Как-нибудь… Как-нибудь протянут.
Главное - выйти. Выход – самое рискованное. Нужно будет идти очень быстро, а там ещё перешеек этот, камни… Времени совсем не будет…
Рискованно, слишком рискованно всё это.


Илья засыпал и просыпался с одними и теми же мыслями, погруженный в расчёты и раздумья, а Гришка уже рисовал в фантазиях, как они придут, как обрадуются, удивятся все, сколько будет расспросов…


- Слышь, дед, а вот интересно, сколько вообще расстояния? Сколько нам идти… до дома, - как-то в вечернее время перед сном, ставшее уже традиционным для доверительных бесед, начал он.
- Хм… не знаю, - озадаченно протянул Илья. – Если на УАЗике… Если, допустим, ехали мы три дня… часов, допустим… ну, допустим, часов шесть – семь. Какая там скорость была?
- Вот это ты спросил! Мне спидометр не показывали.
- Ну, какая бывает скорость у УАЗика?
- Не знаю… Километров шестьдесят.
- Да брось. Чай, уж побыстрее ехали.
- Ну – семьдесят.
- Вот. Это, считай, километров семьдесят – восемьдесят… да на семь часов… да на три дня…

Илья помолчал, соображая.

- Ну, в общем, тысячи полторы получается… расстояние.

Озадаченный неожиданной мыслью, которая до сих пор как-то не приходила ему в голову, Гришка долго молчал.

- Да-а-а… - наконец сказал он. – Пешком это, пожалуй… пожалуй, далековато будет.
- А ты всё думаешь – шуточки. Нет, милый. Это ещё надо суметь. Ещё осилить надо. Хотя… Главное – отсюда нам выбраться. А там уж Россия. Там свои.


                *             *             *


Поход оказался удачным как никогда.
Улыбались довольные, разбогатевшие воины, сиял Алабай, а на камнях, покрывающих двор, с мешком на голове валялся новый живой «трофей».

                _____________


Догадываясь, что у Ахмета возникли неприятные для них подозрения, Илья даже не предполагал, насколько они были серьёзны.
Неглупый и проницательный, «начальник», как сторожевой пёс, верхним чутьём чуял угрозу и, даже не имея фактов, безошибочному своему инстинкту вполне доверял.
Ни строптивые Гришкины выходки, ни побеги, доставлявшие всем так много хлопот прошлой осенью, ничуть не обеспокоили его. За амбициями он легко угадывал всю неосновательность желторотого юнца, наперёд зная, что никогда и ничего серьёзного не выйдет из его попыток.
Но теперь по-новому смотрел Илья и Ахмет навострил уши.

Он по-прежнему отпускал пленников одних за водой и по другим поручениям, но исподтишка следил за ними, старясь поймать на чём-нибудь, что можно было бы представить хозяину как проступок.

К рабам привыкли, их наличие уравнивало Алабая с Умаром, будущим тестем. Просто так отправить их «в расход» хозяин не согласится, а доказать нехорошие предчувствия - нечем. Нужен повод, веская причина начать разговор.

Но благодаря мерам, принятым осторожным Ильёй, слежка ничего не давала. Припасы давно перенесли за поворот, в сарае не осталось ни кусочка угля, ни пшенного зёрнышка и Ахмет не находил ничего подходящего для обвинений.
Тогда он решил задавить измену в зародыше.


Понимая, что избавившись от старика, «нейтрализует» и Гришку, Ахмет убедил хозяина в том, что Илья слишком слаб и немощен, что он уже не может работать, и что такому солидному и важному господину негоже держать у себя дряхлую рухлядь, которая уже в гроб смотрит.
Найдя в этих доводах много справедливого, Алабай «заказал» своим молодцам нового раба, помоложе и повыносливей. Гришка обучит его, а старика, за ненадобностью, можно будет просто пристрелить.

                ______________


Несчастливец лежал посреди двора как некогда лежал Гришка, но был в сознании и не умолкал ни на минуту. По характерному, мягкому акценту, нетрудно было определить, что человек этот по национальности украинец.

- Ой-ой…ой… ой, та що ж це… ой, та и що ж це такэ, - причитал он, то хватаясь за голову, то ощупывая руками пространство вокруг себя, порываясь встать. Но пинок всякий раз возвращал его в исходное положение.

Вместе с пленником абреки привезли большую матерчатую сумку, раздутую по бокам от множества вещей, наполнявших её.


Из дома вышел хозяин и, поставив на колени, с головы человека сняли мешок.
Прозрев, хохол испуганно таращил глаза то на тех, кто держал его, то на группу, столпившуюся возле хозяина, продолжая ныть и скулить.

- Паны! Паны добродии! Видпустытэ мэнэ! В мэнэ ничого нэма! Ни дэнэг, ни скарбу! Ни якого добра! Видпустытэ мэнэ!

Причитания надоели, один из караульных пнул его ногой в лицо. Хохол замолчал, выплёвывая кровь, но когда перед Алабаем вывалили содержимое его сумки, снова заскулил.

- Паны! Паны добродии! Що вы робитэ?! Що вы…

Очередной удар объяснил правила поведения.

Между тем Ахмет и ещё двое приближенных разбирали вещи, надеясь найти что-нибудь ценное. Попадался всякий хлам. Одежда, какие-то бумаги, куски пирогов в целлофановых пакетах.
Но вот показался плотно завёрнутый, тщательно упакованный, тяжелый свёрток.
Абреки оживились, заулыбались. Так старательно сделанная оболочка наверняка содержит внутри что-то стоящее. Взрослые мужчины с сияющими радостным любопытством глазами по-детски ожидали сюрприза.
Слой полиэтилена сменился куском мешковины. За ней снова оказался полиэтиленовый пакет и в нём – следующий кусок ткани, уже более тонкий и, судя по запаху, который распространился вокруг, - для чего-то пропитанный уксусом.
Не видя конца процессу, Ахмет достал нож и распорол оставшиеся обёртки.
Истомлённые ожиданием зрители, готовые к самому невероятному, увидели матово-белый, ароматный, щедро посыпанный перцем кусок сала.


Когда ребёнок, которому на день рождения пообещали живого щенка, получает в подарок плюшевого мишку, разочарованием это даже трудно назвать. Такие же чувства испытывали сейчас горцы. Обман, предательство, низость. Кто сказал, что можно так поступать с ними?

А хохол, думая расположить к себе, гостеприимно призывал:

- Сало! Цэ сало! Кушайтэ!


Большего оскорбления воинам, свято чтившим обычаи предков и не употреблявшим слова «свинья» даже в разговоре, нельзя было и придумать.
Благодушие вмиг обернулось яростью и, швырнув кусок в пыль, абреки бросились на хохла, так некстати проявившего щедрость.
Сжавшись на земле, тот как мог закрывался от ударов, отчаянно вскрикивая:

- Що вы робитэ!? Що вы робитэ!?

Но это только добавляло куражу мучителям.


Всё это время Илья наблюдал из-за сараев, ни на секунду не забывая о главном. Увидев сало, он тотчас сообразил, что на перевале где холод и ветер, такая вещь ещё как пригодится.
Когда все занялись хохлом, он пробрался к месту, где валялось серое от пыли сокровище, воровато оглянулся, схватил кусок и исчез.


Но за партизанским манёврами старика никто и не следил. Издевательство над живым существом, занимательное и само по себе, благодаря мольбам и крикам, превращалось в настоящее шоу.
Абреки выстроились в круг, пиная и перекатывая хохла между собой, особенно радуясь, когда очередной пинок совпадал с воплем несчастного, а тот всё плакал, всё молил о пощаде.

После нового пинка с его ноги слетела обувь, - старый, до тла стоптанный башмак - и хохол сразу бросился за ним, стал надевать.
Это вызвало взрыв хохота, абреки говорили что-то, поднося к самому носу несчастного подошвы своих кроссовок, но чуткий Ахмет отреагировал по-другому.
Он остановил избиение, подошел к хохлу, пинком опрокинул его на землю и таким же пинком, только полегче, снова сковырнул башмак с его ноги.

- Що вы робитэ? – стихнув, едва шептал хохол и в остановившихся глазах его читался панический ужас.


Действия Ахмета многих привели в недоумение, зрители стояли, обмениваясь осторожными, вполголоса замечаниями. Но когда, подняв башмак, тот вытащил спрятанную в самой глубине его, в носу, туго свёрнутую в небольшой рулончик пачку разноцветных купюр, сомнения разрешились.
Новый сюрприз положил предел терпению горцев. Шутить с ними такие шутки не смел никто.
Презрительные усмешки сменились злобными взглядами, все разом заговорили, грозно сдвинувшись, смыкая ряды вокруг насмерть перепуганного, мелкой дрожью дрожащего хохла.

- Що вы робитэ? Що вы робитэ? – чуть слышно лепетал он, снизу вверх глядя на наползающую со всех сторон угрозу.


Дотошный Ахмет не поленился снять и второй башмак и в нём тоже оказались деньги.
Как будто увидев в этом указание, сигнал к действию те, кто стоял ближе, начали пинать, уже не для забавы, не с тем, чтобы посмеяться и повеселить других, а расчётливо, метко, с одной целью – забить.

Входя во вкус, абреки наседали всё с большей силой и обезумев от боли, несчастный верезжал, не помня себя, как верезжит зверь в предсмертной агонии. Первобытный звук и в остальных будил древние инстинкты и, подчиняясь этому неодолимому зову, они били и топтали, теряя остатки человеческого.

В кругу появилось ружьё.
Залитый кровью, хохол пытался ползти, но новый пинок опрокинул его навзничь, жесткая подошва придавила горло к земле. Не в силах говорить, он таращил глаза в пространство, а в шею уже вонзалась холодная сталь двустволки.


Выстрел перебил артерию и из-под ноги убийцы фонтаном хлынула кровь.

Хохол захрипел, выкатив из орбит изумлённые, круглые, как биллиардные шары, очи и, отразив в стекленеющих зрачках бездонное небо, упал бездыханный.


Вышла из тела жизнь, вышла и злоба, пропала ярость мучителей. Схлынуло напряжение, и как вампир, насосавшись крови, сытый, отваливается от жертвы, отошли, разбрелись они, усталые, по двору.


Следующая глава  http://www.proza.ru/2017/10/14/360