Лабиринт, глава 2

Глава 2
------------------------------------------
Мрачно наливаю себе чай. Мрачно помешиваю ложечкой. Хотя мешать там нечего. Не менее мрачно пододвигаю ногой стул. И усаживаюсь за столик. Который у самого окна. На двоих. Специально для конфиденциальных разговоров.

Мерно звякают ложки о края кружек. Гудит микроволновка в другом конце комнаты. Жирный парень в очках что-то доказывает своему тощему товарищу. Проходят знакомые девчонки из другого отдела, здороваются. А я смотрю в окно, на мотающиеся ветви деревьев, и жду Машку.

- Привет, - говорит она, и я сразу узнаю ее чуть глуховатый голос. – Что случилось?

Короткие кудрявые волосы встрепаны больше обычного, губы искусаны. Смуглые пальцы без конца поправляют ворот голубой рубашки.

- Ты опять не спала? – вместо ответа спрашиваю я.

Она хмурится. Морщится. Садится на стул напротив и тут же откидывается на его спинку.

- Да какая разница, - в сторону говорит она. – Если ты не могла подождать до обеда, дело в тебе.

Ее длинное узкое тело напряжено. И я просто физически ощущаю, как ее все достало. У Машки уже несколько месяцев депрессия. И хотя я знаю свою подругу как облупленную, в данном конкретном случае не понимаю, как ей помочь. Причем не понимаю все эти четыре месяца.

- Слушай, кто такая Катя, что сидит рядом со мной? – сцепляю руки и кладу на них подбородок.
- Что-о? – изумляется Машка и немедленно поворачивается ко мне всем корпусом.
- Ну, из нашего кабинета. Катя. Она новенькая, что ли?

Машкины глаза раскрываются во всю ширь. Некоторое время она просто не находит, что сказать. И от этого мне становится особенно не по себе.

- Ты меня разыгрываешь? – наконец спрашивает она.

Откашливаюсь. Одергиваю рукава кофты. Складываю губы в дудочку. Отпускаю их.

- Маш, мне нужно с тобой обсудить кое-что. Серьезное. Вокруг меня словно неразбериха. Словно я схожу с ума, - тут я выразительно кручу пальцем у виска. - Я не придуриваюсь, честное слово. Только сначала скажи мне, кто такая Катя?

Машка ставит локти на стол. Вглядывается. Отводит волосы со лба.

- Катя – одна из твоих лучших подруг, - четко произносит она.

Мои ладони тут же взмокают. Пальцы начинают дрожать. Отчего мне приходится убрать подбородок с рук и спрятать их под стол. Машка, конечно же, все это замечает и недоверчиво щурится.

- Вернее, одна из двух твоих лучших подруг, - уточняет она. – Вторая – это я, если тебе это тоже нужно знать.
- Так, - говорю я. – И как давно мы с ней дружим?

Она хмыкает, поводит головой, снова всматривается в мое лицо.

- Ну, надо же. Просто поражаюсь. Это словно для тебя новость.
- Послушай, мне действительно нужно серьезно поговорить с тобой. Но чуть позже. Ну, так как? Давно мы с ней дружим?
- Ну-у, года полтора-два. Как она пришла в нашу контору. Вы сразу сошлись, чуть не в первую же неделю. Будто всегда друг друга знали.

По спине ползет холодок. Во рту пересыхает.

- Здорово, - с трудом произношу я. – Только дело в том, что сегодня утром я ее увидела в первый раз в жизни.
- Как это? – Машка отшатывается, будто я ее ударила.
- Даже не знаю, как начать, - отпиваю глоток из кружки, чай совсем остыл. – В общем, чтобы ты сразу не приняла меня за чокнутую.
- Ну, уж я-то не приму, - она усмехается одним уголком рта. – Я и сама-то, э-э, ну не очень нормальная.
- Но если я тебе не расскажу, мои мозги просто свернутся наперекосяк. У них и так уже полный перегрев.

Машка снова придвигается, не сводя с меня пристальных глаз. Ее ресницы чуть подрагивают.

- Короче, началось все сегодня ночью. Раньше никакой такой ерунды я не замечала, - сцепляю пальцы, чтобы не дрожали. – Мы ведь лет десять дружим?

Машка медлит, вглядываясь в мое лицо.

- Ты не уверена?
- Я теперь ни в чем не уверена.
- Ладно. Действительно, лет десять. А что?
- Ну, проверяю. Чтобы не попасть впросак. В очередной раз, - тут я хмыкаю.
- Так что же случилось-то у тебя сегодня ночью? С Витькой что-то не то?
- Да дался же вам всем этот Витька! – с досадой замечаю я.
- Ну-ну. Так что же тогда?
- Представляешь, проснулась ночью. Трех еще не было. И никак не уснуть – кабан этот еще рядом храпит, как слон.

Машка морщится:
- Ну, вам это лучше с Катей пообсуждать. Ее Толстик тоже храпит, как танк.
- Ты мне друг или нет?
- Ты отлично знаешь, что друг.
- Ну, так вот. Вышла я в туалет. Возвращаюсь, а свет из окна словно и не такой, как раньше. Странный такой.
- Как это – не такой? Ночью он всегда одинаковый.
- Ну, не знаю, как объяснить. Будто появилась у него какая-то подсветка. Лиловая.
- И что?
- Дальше, больше. Легла, чувствую, от Витьки несет гнильцой.
- А раньше нет?
- Раньше – нет. Ну, за пять минут до того. Да и вообще – нет. Уж я-то его запахи давно выучила наизусть. Какой только дрянью ни пованивает, но так – никогда.
- Странно, - замечает Машка.
- Да. Странно. Этот дурак еще лезть ко мне начал. Думала, меня просто наизнанку вывернет.
- Хм, а ты не беременная?
- Нет, конечно! – возмущаюсь я. – Ты же знаешь, у него проблемы. Но это и к лучшему.

Она искоса смотрит на меня, принимается чуть слышно барабанить пальцами по столу.

- Ну, это твое мнение насчет детей мне хорошо известно. Я про другое – может, ты еще с кем-то?

Теперь я откидываюсь на спинку стула и невольно поджимаю губы. Уж Машка-то могла бы не задавать таких вопросов.

- Ты что, видишь на горизонте подходящую кандидатуру? – саркастически интересуюсь я.
- Я нет. Мне Сережика хватает выше крыши.

Да, это она права. Уж этот ее Сережик… Уж этот самовлюбленный болван…

- Так вот, вернемся тогда к нашим баранам.
- Вернемся, - Машка подпирает рукой голову.
- Короче, свалила я от него. Ночь провела в кресле.
- Ну, ты даешь! То-то я думаю, чего ты такая помятая.
- Да я спала часа два, не больше.
- И после этого ты забыла про Катю?
- Это еще не все. Утром я обнаружила на щеке Витьки родимое пятно.
- Ну да, - она опять прищуривается.
- Что «ну да»?
- Ну, оно у него всегда было. Он первое время вообще старался держаться к тебе только одной стороной. У него же комплексы из-за этого пятна.

Я опять чувствую, как мои ладони становятся влажными, а картинка вокруг начинает как бы покачиваться.

- Представляешь, я уверена, что у моего мужа Витьки никогда не было никаких родимых пятен. Особенно, - зачем-то подчеркиваю я. – На лице!
- Да-а? – недоверчиво тянет Машка.
- Да! – отрезаю я и воинственно выставляюсь на нее. – Но это еще не все.
- Да, с Катей ты меня…
- Да еще и до Кати!
- А что еще? Ты там никого, случаем, не убила?
- Ты меня за дуру, что ли, принимаешь?
- Э-э, ну ты ведешь себя несколько как бы странно.
- Ты мне друг?
- Друг.
- Ладно. Выхожу я такая из дома.

Тут я кидаю быстрый взгляд на подругу. Она внимательно слушает меня, хотя носок ее туфли нервно дергается. Туда-сюда. Туда-сюда. Прямо как секундная стрелка в будильнике с севшей батарейкой.

- И вдруг замечаю вдоль всей улицы загородку, отделяющую асфальт от газона.
- Ну и что? Здесь-то чего такого?
- Да вчера-то ее там не было! – с торжеством возвещаю я.
- Ну-у, и что? Сделали за ночь.
- Вдоль всей улицы??
- А чего такого-то? Слушай, у тебя голова не болит?
- Да оставь ты это! Дело в другом – спросила я прохожего про эту оградку.
- Прямо как на кладбище.
- Так он сказал, - игнорирую я ее замечание. – Что эта оградка здесь уже два года!

Машка молчит. Все так же пристально смотрит мне в лицо.

- Ну, по этому поводу я тебе ничего сказать не могу. Я у вас там не была. Может, мужик этот тебе наврал.
- Сомневаюсь, - отрезаю я. – Теперь вот Катя. Которую я в упор не знаю. Но которая действительно ведет себя так, будто мы в приятельских отношениях.

Машка усмехается, медленно качает головой.

- «В приятельских», - передразнивает она. – Говорю же, Катя – твоя лучшая подруга. Уже года два. Или что, ты и мне не веришь?
- Маш, тебя я знаю. Знаю твоего Сережика. И буквально до последнего момента была уверена, что подруга у меня одна, это ты. Причем, она, эта подруга, и является лучшей. А не одной из.
- Ой, как интересно, - Машка принимается крутить ложечкой.
- Я ничего не понимаю. Чем дальше, тем ширится ворох каких-то несообразностей. И я уже действительно боюсь сойти с ума, - опять отпиваю холодный чай. – Может, у меня амнезия? – с надеждой спрашиваю я у нее.
- Какая, к черту, амнезия? – восклицает она. – Правда, я не уверена точно, что это такое.
- Ну, я вот тоже.

Мы молчим. Она - покусывая палец. Я – делая глотки противного чая.

- Почему я что-то помню, а что-то нет?
- Да это-то еще полбеды. Мне кажется хуже то, что ты уверена в чем-то, а оно совсем не так. Голова не болит?
- Ой, да отстань ты с этой твоей головой! И вовсе я не чокнутая. Неужели ты думаешь, что можно вот так раз – и слететь с катушек?
- Не знаю.
- На самом деле, я тоже не знаю, - разглаживаю юбку на коленях, потом поднимаю глаза. – Расскажи тогда мне про Катю, чтобы я не села в калошу.
- Ты действительно ничего не помнишь?
- Вообще сегодня в первый раз ее увидела! – с жаром отвечаю я. – Чуть не обалдела, когда она внезапно так стала меня за локоток брать, да на ушко шептать.

Машка хмыкает, около ее глаз проступают веселые морщинки.

- Да, я бы тоже обалдела. От незнакомого-то человека.
- Ну вот и я про то же.

Она скручивает салфетку и принимается водить ею по столу.

- Катя твоего возраста, достаточно давно замужем, давнее тебя. За Толстиком. Это у него прозвище такое. Детей у них нет, как и у вас с Витькой. Ну-у... Еще Катя очень не дура, цепкая такая по жизни, но жутко правильная. Подлостей не делает, не наушничает. Ну, и между вами, насколько я знаю, нет никаких секретов. Так-таки ничего не вспоминаешь?

Во время ее рассказа я судорожно роюсь в памяти, стараясь отыскать хоть какой-то хвостик информации. Не могло же исчезнуть все вот просто так, в одночасье. Но…

- Представь себе, как про чужого человека говоришь.
- Странно все-таки это, - тянет она. – Может, ты вовсе и не Марина Соснова?

Фыркаю – столь экстравагантная мысль как-то не приходила мне в голову.

- Ну, а кто же я тогда, по-твоему?
- Ну, не знаю, - все так же тянет Машка.
- Слава богу, у Витьки таких сомнений не было, - тут я начинаю смеяться. – Хотя очень интересно, лег спать с одной женщиной, проснулся – с другой. Все мужики наверняка мечтают об этом.
- Ой, ну не начинай…

Да, с Сережиком у них, конечно, не все в порядке. Еще Светка, Машкина дочка, ему не родная. Подцепила Машка этого павлина и посчитала, что любит его. Впрочем, и сейчас так считает. Но вот сто процентов – если бы он внезапно куда-нибудь делся, скоро забыла бы про него.

- Ну, так и что Катя?
- В семье их она главная, Толстик известная мямля и тряпка. Если бы не Катя, так бы и прозябал инженеришкой на каком-нибудь заводе. Хотя понтов у него, особенно перед посторонними, просто пруд пруди. Фамилия Кати – Караванова…

Внезапно Машка меняет позу, придвигается ко мне и с воодушевлением задвигает:
- Ну вот я тебе и говорю, отвела Светку в садик, а она – в рев.

Я несколько обалдеваю от такого поворота, но сзади тут же звучит уже знакомый голос:
- А, вот вы где, красавицы. Я уж беспокоиться начала, куда ты запропастилась, Васильна.

Да, и чего она меня так странно называет? Будто я старуха какая. Смотрю на Машкину реакцию, но та удивления не выказывает. Видимо, такое обращение давно и прочно принято между мной и Катей. Черт! Надо было Машку еще спросить, как я-то Катю называю обычно. Может, Мумзиком каким-нибудь.

Тут я фыркаю, уж больно смешное это прозвище. А Катя садится рядом.

- Тоже, что ли, с вами чаю попить?
- Давай, - сразу предлагает Машка. – А то Маришка что-то совсем расклеилась.

Катя обращает внимательный взор в мою сторону, хмурит светлые брови.

- Правда, Мариш?
- Да не знаю. Не по себе как-то. Витька вот достал уже окончательно.
- Ей кажется, будто от него воняет помоями, - вставляет Машка.
- Не помоями, - строго поправляю я. – А гнилью.

Катя раскрывает и без того большие глаза, несколько секунд глядит в упор. Принимается было крутить косу, но бросает.

- Да, похоже, серьезный случай, - наконец говорит она. – Надо бы нам, девчонки, посидеть вместе вечерком. Посудачить о том, о сем. Мой-то Толстик опять вчера пьяный приперся. Начальника провожали, а отказаться, якобы, никак.
- Ну, известное дело, - Машка презрительно щурится. – Ты же сама рассказывала, что Толстик жопу ему постоянно лижет.
- Пойду-ка я чаю себе тоже налью, - вместо ответа встает Катя. – Вам подбавить?

Медленно кручу мутноватую жижу на дне своей чашки, потом ставлю ее подальше от себя.

- Ой, нет. Что-то поганый какой-то чай нам в этот раз привезли. Добавки не хочется.

Катя кивает и отходит.

- Слушай, - шепотом интересуюсь у Машки. – А я-то как Катю называю?
- В каком смысле? – не понимает она.
- Ну, она меня все «Васильна» да «Васильна».
- А-а, вот ты про что, - Машка фыркает. – Не знаю, почему у вас так повелось. Да все уже привыкли, внимания не обращают.
- Ну! – поторапливаю я ее, так как вижу, что Катя уже идет обратно.
- «Катя» и «Катя». «Катюха» вот иногда.

Катя ставит чашку с дымящейся коричневой жидкостью. Проводит рукой по волосам, поправляя выбившиеся пряди, отпивает глоток.

- Ну что, муженьков обсуждаем? – улыбается она.

Я опускаю глаза, не зная, что сказать. Но Машка тут же приходит мне на выручку.

- Не так, чтобы очень, - говорит она. – Все больше обо мне.
- А что, бессонница опять?
- Ага. Часа два если спала, то хорошо. Сегодня вот новый фортель добавился – лежу себе такая, лежу, пялюсь в темный потолок, башка чугунная от снотворного. Сережик рядом не шевельнется, будто и нет его тут. И вдруг становится мне так страшно, так страшно. Просто вот ну чуть не до крика.
- Сразу, что ли? – Катя водит пальцем по краю своей чашки, и я обращаю внимание, что лак у нее ярко красный, подстать помаде.
- Сначала просто как-то беспокойно. Потом этот страх. И по нарастающей, по нарастающей. И еще кажется, что я – это не я.
- Как это? – мои брови ползут вверх. Не сказать, что я удивлена, просто вот, может, я – тоже вовсе не я.
- Ну, не знаю, - лицо Машки страдальчески морщится, отчего она сразу кажется намного старше. – Словно все это тело – не я. А я заперта внутри. Верите, был момент, когда до того хотелось разодрать себе грудь, чтобы выцарапать оттуда себя, что еле остановилась.
- Всякую дрянь тебе надо перестать пить. Сама себя закармливаешь какими-то снотворными, какими-то транквилизаторами. Вот и отравляешь организм. Лучше бы сходила к врачу, - Катя поджимает губы.
- Свернулась я в клубочек, - не слушает ее Машка. – Закрылась с головой одеялом да и прижалась к стенке. Если бы не Сережик, вообще забилась бы под кровать.

Красивое узкое лицо Машки подрагивает, длинные черные ресницы смыкаются. И мне представляется, что передо мной не она, а некий буддистский божок. Прекрасный и ужасающий одновременно. Прекрасный понятно почему. А ужасающий – потому что пугает своей какой-то вселенской безысходностью.

- Надо, девчонки, съездить на выходные на турбазу, в лес. Снять домик на троих, да и отвлечься от всех этих проблем, - предлагаю я.
- Куда? – распахивает черные глаза Машка.
- Куда, куда. Да хоть в ту же Кедровую Западь.
- А где это? – немедленно интересуется Катя.

И я замираю, не успев закрыть рот. Господи, может, и нет никакой Кедровой-то Запади. Откуда она только выпала на язык?

- На юг от города минут тридцать на электричке, - поясняет Машка.
- А давайте и правда, - соглашается Катя. – Только надо решить, когда точно. Мне Толстика надо заранее начинать обрабатывать.

Я непонимающе смотрю на нее, и она поясняет:
- Ну, ты ведь знаешь его, тридцать три раза проконтролирует, к столбу приревнует.

Машка незаметно кивает мне. Видимо, мелкий деспотизм Толстика хорошо известен нам троим и не должен вызывать удивления.

- А давайте тогда в следующие выходные? Как раз еще не сильно холодно будет. По лесу погуляем, в саунке погреемся.
- Ну и Толстика своего успеешь обработать, - улыбаюсь я Кате.
- Классная идея, - поддакивает она.
- Девчонки, уже сидим чуть не час, - спохватывается вдруг Машка. – Глодя мне голову оторвет.

Тут же услужливо всплывает воспоминание – Глодя он потому, что постоянно что-то грызет, жует, сосет. Привычка у него такая дурацкая. Конфетки, печеньки, мармеладки – ничего не пролетает мимо его рта.

Воспоминание это меня радует, как маленькую девочку. Ведь основная канва событий все-таки имеется в памяти, утеряны или подменены только некие крохи. Ну, если смотреть по сути.

- Тебе так нравится, что Глодя даст мне взбучку? – с подозрением интересуется Машка.
- Что? – спрашиваю я и обнаруживаю, что улыбаюсь во всю ширину своей, так сказать, пасти.
- Да нет, вспомнила что-то смешное, - выручает Катя, пристально глядя в мое лицо.

И тут я замечаю Борис Борисыча, грозно пялющегося на нас из противоположного конца комнаты. Он выдвигает нижнюю челюсть и еще больше становится похожим на борова.

- Катя, нам пора, - тихо говорю я ей, многозначительно двигаю бровями и тяну ее за рукав.

Она, помедлив, оборачивается и вдруг принимается махать начальнику рукой, изображая самую приветливую гримасу. Борис Борисыч охреневает, зачем-то одергивает свой серый пижак и бочком вдвигается обратно в коридор.

- Замечательно, - констатирует Катя. – А теперь нам действительно пора.


На обед Машка не успевает. И мы идем вдвоем с Катей. Она рассеянно крутит сумкой, с каким-то особым упорством стремится проткнуть асфальт острыми каблуками и поглядывает больше по сторонам.

- Ты сегодня какая-то странная, - неожиданно прерывает она затянувшееся молчание.

А затянувшееся оно потому, что я не знаю, о чем говорить с совершенно незнакомым человеком, искренне считающим себя как раз давно знакомым. Впрочем, окружающие тоже полагают именно так. Машка говорит, что у нас с Катей нет друг от друга секретов. Но как обстоит дело в реальности? Что о двоих может наверняка знать третий? Ведь забыла я как раз Катю, а не Машку, к которой и ринулась сразу же со своими проблемами. Да и забыла ли? До сих пор не могу в голове уложить все необычные события этих суток. Просто не укладываются, и все. А никаких правдоподобных объяснений – ну, кроме самого незамысловатого - что я чокнулась – в голову не приходит.

- Чего не отвечаешь? – спрашивает Катя и как-то сбоку, по-птичьи, смотрит на меня.

Хорошо, что вечером мы с Машкой договорились всю эту ситуацию обсудить. У нас рано уходят, закроемся в столовой комнате, никто и не помешает.

- Даже не представляю, что и сказать, - наконец говорю я.
- А ты скажи, как есть, правду, - Катя останавливается, берет меня за локоть и заглядывает в глаза. – Я же вижу, что что-то не так.
- С чего ты взяла?
- Ну, мне-то несложно догадаться, знаешь ли, - она сердито усмехается. – Такое впечатление, что ты все пытаешься что-то понять, что ли. Уяснить. А оно – никак, - Катя отпускает мой локоть, делает несколько шагов вперед. – А со мной ты вообще как деревянная. Будто видишь впервые в жизни, - она опять останавливается.

Меня даже озноб продирает от ее слов, настолько она близка к истине. Отвечаю не сразу. Несколько раз снимаю и надеваю перчатку, словно мне это нужно.

- Катя, - наконец говорю я. – Давай обсудим все завтра. Сегодня мне как-то действительно не по себе.
- Ну да, конечно. Сегодня ты сначала обсудишь все с Машей. Ведь ее-то ты хорошо помнишь, - несколько язвительно замечает она.

Теперь останавливаюсь я. И в изумлении выставляюсь на нее.

- С чего ты взяла, что тебя я не помню?

Катя хмыкает. На несколько секунд отворачивается. Потом смотрит прямо в глаза.

- Ты лучше скажи, что еще ты забыла?
- Да с чего…, - начинаю я.
- Мариш, я тебя знаю, как облупленную. Мы с тобой ближе, чем две сестры. Ты в туалет пойдешь пернуть, я и это сразу узнаю, - она опять хмыкает. – По одной твоей походке.
- Что-то я не пойму…
- А тут передо мной… Ну, не то чтобы другой человек. Человек-то тот же самый. Но который, однако, словно в первый раз в жизни видит меня. Совершенно дурацкое ощущение.

Она дергает плечом, поправляет мохнатый воротник и продолжает:
- А самое удивительное, что этот самый человек почему-то пытается вести себя так, будто он меня помнит. Хотя я для него – первая встречная с улицы. Скажи, - она опять хватает меня за локоть. – Нет, ну скажи, для чего ты притворяешься-то?

Я вдруг обнаруживаю, что с все возрастающим интересом наблюдаю за ней. И она замечает это.

- Что, не ожидала от такой куклы такой проницательности? – она насмешливо щурится.
- Э-э-э, - не знаю я, что ответить на этот выпад.
- Вот и я про то же. Что еще ты не помнишь? И когда вообще с тобой это случилось? Мешок на голову, что ли, упал?
- М-м-м… А-а…
- Господи, Васильна, да что происходит-то? – она берет меня за плечи и встряхивает. – Пойдем-ка лучше не в «Рассвет», а вон в ту «Коровку», там хоть поговорить можно. Ведь я смотреть на тебя не могу. Тьфу! – Катя энергично растирает носком сапога воображаемый плевок.

Не успеваю ничего возразить, как меня уже волокут в дурацкую эту «Коровку».

- Слушай, - пытаюсь я придать своему телу более-менее независимое положение. – Там долгий разговор, Кирпич нас прибьет.
- Ничего, - сквозь зубы констатирует она. – Перебьется сегодня.

Взяв смешные столовские обеды, мы устраиваемся в углу у окна. Но это, на самом деле, совершенно излишняя предосторожность – зал практически пуст, и подслушать нас просто физически некому.

- Ну давай, рассказывай, - понукает Катя, тыкая вилкой вялую котлету.
- Да что рассказывать? – снова начинаю сомневаться я.
- Сначала про то, когда это у тебя началось и почему. Вчера ведь ты совершенно нормальная была.
- Да?? – искренне удивляюсь я.
- Естественно, - исключает любые сомнения Катя. – Толстика вон моего еще все критиковала, - она внимательно смотрит на меня. – Надо же, а теперь как будто и про него первый раз слышишь. Хотя, чего это я? Если ты меня не знаешь, то откуда мужа-то моего будешь помнить.
- И что? Вчера я была обычная?
- Конечно! – она берет салфетку и принимается мять ее.

Я слежу за мельканием красного лака на ее ногтях, затем перевожу взгляд на лицо.

- Самое интересное, - в конце концов говорю я. – Что еще вчера тебя вообще не было в моей жизни.

Катя отклоняется на спинку диванчика. Рот ее приоткрывается.

- Да-а? – тянет она.
- Да. Вот представь себе. Машка была. Кирпич был. Рустам, Лена и Вася – тоже были. А тебя нет.

На нее нападает кашель. Она хватается за горло, дергает бусики. А я предупредительно пододвигаю ей чашку.

- Выпей хоть чаю, дурища.

Кашлять она сразу перестает, вытирает платком нос.

- Ну, хотя бы словечки свои не позабыла. И то хорошо, - она делает несколько глотков, не отрывая взора от меня. – Ну, и кто же тогда, по-твоему, сидел за столом возле тебя? Или в твоем вчера и стола-то этого не было?
- Ну, почему же не было. Был!
- Ага?
- Да только он уже пустой полгода как. С тех пор, как Костя уволился.
- Ка-какой Костя? – вытаращивает она глаза.
- Да тот самый. Савеленко. Он сюда пришел года два назад, а полгода назад уволился.

Катя вдруг принимается с воодушевлением есть. Брови ее то поднимаются, то опускаются. Я следую ее примеру и ковыряюсь в полуостывшем рагу.

- Знаешь, - неожиданно поднимает она голову. – Ни про какого Костю Савеленко я никогда и не слышала. Но самое интересное, что два года назад в вашем отделе появилась как раз я. Я, а никакой не Костя.
- Да ну? – не поддерживаю я ее энтузиазма.
- Да! А вот полгода назад собиралась увольняться. Точно. Все ждала приглашения от Александра Вадимовича. Ты, кстати, была «за» обеими руками. Там перспективная должность.
- И что же?
- Да ничего же, - передразнивает Катя. – Своего кого-то они взяли.
- Ну вот. Ты тоже кое-чего не помнишь, - пытаюсь я ее поддеть.

Она некоторое время глядит на меня. Ну, как бы с сожалением. Потом усмехается.

- Знаешь, Васильна, я почему-то уверена, что если мы спросим любого из отдела про этого твоего Костю, то его не вспомнит никто. Никто, слышишь? Этого Костю, получается, знаешь только ты.
- Оч-чень интересно, - я даже вилку откладываю.
- Ты лучше скажи – второй раз спрашиваю – когда это у тебя началось. Ведь ты наверняка отметила в какой-то момент, что что-то не так.
- Ты сочтешь меня за дуру, - нерешительно замечаю я.

Она снова внимательно оглядывает меня. Затем улыбается.

- Ну нет. На дуру или чокнутую ты как-то не тянешь. Уж извини, Васильна. Так что давай, выкладывай.
- Ну, ночью проснулась. Витька храпит, как слон, - тут Катя понимающе кивает, мол, знаем-знаем. - Ну вот. Сходила в туалет. Возвращаюсь. А что-то не так.
- Как «не так»? – уточняет она.
- Ну, освещение какое-то не такое. Дальше – больше.
- Ага, - поощряет она меня.
- От Витьки запах какой-то не такой.
- Не такой?
- Не такой! – с вызовом подтверждаю я.
- Знаешь, ну все они… Как бы это правильнее выразиться…
- Послушай, ну не может же у человека запах измениться за пять минут!

Катя на некоторое время задумывается. Брови ее причудливо изгибаются.

- Продолжай, - наконец говорит она. – Ведь это не все?
- Нет, не все. Утром вдруг родимое пятно у него на щеке заметила. Чуть не обделалась со страху.
- А что у него не то с пятном?
- Как что?? – взрываюсь я. – Да у него этого пятна раньше просто не было!
- Да? – изумляется Катя.
- Да!
- Знаешь, Васильна… Э-э… Дело в том…
- Что у него это пятно всегда было. Да? – заканчиваю я за нее.
- Ну, да, - подтверждает она. – Ты Машку спрашивала?
- Спрашивала.
- И что?
- Она тоже говорит, что было, - упавшим голосом констатирую я.
- Да ну, - успокаивающе кладет она ладонь на мою руку. – Не расстраивайся. Лучше факты выкладывай.
- А что «факты»? Потом еще эта дурацкая оградка вдоль газона.
- Какая оградка?? Ты что, была на кладбище?
- А что? Думаешь, пора? – мрачно интересуюсь я, доскребая рагу.
- Тьфу, что за ерунда? Говори яснее.
- Ну, хорошо. Вдоль нашей улицы. Как я к метро иду.

Катя молчит. Колупает ногтем всю ту же измятую салфетку.

- Вообще-то, - нерешительно начинает она. – Если ты эту оградку имеешь в виду, то она у вас была еще год назад. Когда я первый раз к тебе в гости ходила.
- Так ты еще и в гостях у меня была? – удивляюсь я. – Да еще и не раз?
- А что в этом такого? – несколько обижается она. – Откуда бы я твоего Витьку тогда знала? Хм, и ты у меня была, если хочешь знать. Хотя, что это я? Если ты меня не помнишь, так откуда ты будешь знать, была я у тебя или не была. Вот Машкиного Сережика я лично не знаю.
- Зато я этого балбеса знаю отлично! Редкостный петух.
- И ну его к черту.
- Точно. Машка и так склонна к депрессиям, еще этот добавляет… Своими закидонами.
- Мужики – они ж все козлы. Еще и придурки, к тому же. Считают себя пупами земли, - Катя на некоторое время замолкает, рассматривая ноготь на указательном пальце. – Если бы не дети, - наконец поднимает она голову. – То и нафиг бы они вообще сдались.
- Но вы ведь с Толстиком-то давно вместе, - осторожно вставляю я. – Однако детей у вас нет. Пора бы уже, если тебе их действительно надо.

Катя поджимает губы, переводит взгляд в окно.

- Ребеночка бы, конечно, надо, - говорит она, все так же глядя на улицу. – Иначе в жизни-то совсем смысла нет. Только пока еще не время.
- Так зачем же ты тогда с Толстиком живешь? – удивляюсь я. – Нашла бы себе мужика получше… Знаешь, при твоей-то внешности и мозгах…

Катя прищуривается и усмехается.

- Где их, нормальных-то, найти? Все они долбанутые на одном месте, - лицо ее презрительно морщится. – И всем им одно только и надо. Думаешь, они вьются возле меня для чего-то серьезного? Пфе… А Толстик, по крайней мере, когда я сильно болела, ну, это еще до тебя было, давно, ну, я рассказывала тебе, помнишь?

Я отрицательно мотаю головой. Она сцепляет пальцы. Потом расцепляет их и принимается барабанить по столу.

- Блин, все время забываю, что ты ничего не помнишь… Ну, в общем, когда я сильно болела – в больнице лежала, он ухаживал за мной лучше матери. Не бросил ведь.
- Но ведь это не любовь. Просто привык к тебе, удобно ему с тобой. Где он еще такую красавицу найдет? При его-то параметрах.
- Мариш, а где ты видела ее? Любовь-то эту? – Катя отклоняется к спинке диванчика. – Только в книжках и пишут. В кино показывают. Мужикам бы только совокупляться без конца налево-направо, да чтобы их всяко-разно обслуживали. Ну, и чтобы показаться на люди не стыдно было. Ты же при них вроде новомодной крутой тачки. Ну, а нам… Господи, ну и кого из них можно любить-то?? И за что?? Если только из жалости к кому привязаться – так это мазохизм чистой воды.
- Но ведь живешь с ним.
- Живу, - она опять усмехается. – Но ведь и ты с Витькой живешь.
- Ну, у меня ситуация несколько иная. Я на себя обязательства взяла. И дала слово. А если ты меня знаешь, то должна знать и то, что для меня слова абсолютно нерушимы. Не могу я их нарушить, и все тут.
- Н-да, это всем идиотам в округе известно. Главное, вырвать из тебя обещание. Потом можно быть спокойным - умрешь, а не изменишь тому, что сказала.
- Ну вот. А детей этих мне и даром не надо.
- Ну, а мне – надо! Если их нет, то для чего я вообще живу, а? А так – хоть продолжение какое-то.
- Слушай, мне кажется, что в этом месте мы всегда с тобой спорим.
- Ну, слава богу, хоть что-то начинаешь припоминать.
- Да ничего я не припоминаю. К сожалению. Просто так кажется.
- А Толстика я все это время проверяла. На надежность. Да и с деньжатами нужно было определиться. Не в сарайке же ребеночка заделывать.
- Ну и что, проверила? – тут уже усмехаюсь я.
- Да. Никуда он не сбежит, так как и сбегать-то ему некуда. Вынужден будет воспитывать детей. И точка.

Мы некоторое время молчим, поглядывая то друг на друга, то в окно, за которым начинается снег - крупными хлопьями пронизывает воздух, прилипает к стеклу.

- А от главного-то мы отвлеклись, - вдруг словно вспоминает она. – Как же у тебя все эти замещения произошли? Сама-то ты что по этому поводу думаешь?

Поправляю воротник кофты, разглаживаю юбку на коленях.

- Не знаю, - наконец отвечаю я. – Сама ничего понять не могу. У меня совершенно четкие воспоминания. Совершенно! А, выходит, в реальности все несколько по-другому. И ведь специально с утра в интернете посмотрела – что-то подобное бывает у психов. Но, господи, чокнутой я себя не ощущаю. Веришь?
- Верю, - спокойно подтверждает она.
- И потом – должны же быть какие-то предпосылки к сумасшествию. Не случается же это в один миг. Вот скажи, ты замечала что-нибудь странное за мной в последнее время.

Она снова прищуривается, внимательно рассматривает меня.

- Нет, не замечала.
- Ну вот.
- Знаешь, что я на самом деле думаю? – интересуется Катя, вновь сминая и расправляя салфетку.
- Что?
- Ты всегда много читала. Даже придумывала что-нибудь. Интересное. Иногда необычное. Нас вот с Машей постоянно забавляла своими рассказами. За чаем, за прогулкой.
- И что?
- Может, достало тебя все просто? Окончательно, то есть. Жизнь-то ведь серая, мутная. Неприглядная.
- Ну?
- Вот и сместилось что-то. Чтобы, так сказать, поинтереснее стало. Из чувства самосохранения.
- Ага. Офигительно интересно, есть у Витьки пятно или нет. Вкопана та оградка вдоль улицы, или и в мыслях не было.
- Да, все это мелочи, рутина. Однако теперь тебя заботит, что же происходит, почему и зачем. Разве не так?
- Получается, с воображением у меня, знаешь, не того… Убого как-то, знаешь…
- Почему? – Катя переменяет позу, подпирает голову рукой.
- Ну, вот если бы я проснулась, а вокруг чудесный сад, сама я в удивительном замке…

Катя начинает смеяться, но беззлобно, по-дружески.

- Смешно, да? Ну, хорошо: не сад, а просто корзина цветов. А рядом не Витька, а прекрасный принц.
- Тебя опять понесло. В обычном твоем ключе. Принц не может жить в той халупе, в которой прозябаете вы с Витькой.
- Ну, что ты за человек! – в сердцах восклицаю я. – Ну, хорошо, хорошо. Обойдемся тогда только корзиной цветов. Дело-то не в этом.
- А в чем?
- Да в том, что ладно произошло бы что-то замечательное, удивительное. А то, ты правильно заметила, рутина и серость. Одна дрянь заменилась другой. В этом вся разница. Еще и тебя забыла – исключительное достижение, ты не находишь?

Она кидает взгляд на часы, вздыхает.

- Пора, Маришка, на работу. Кирпич нас сегодня точно заест, - она берет шарф, медленно наматывает вокруг шеи. – Зато теперь у тебя две подруги, а не одна.

Мы выходим из кафе. Разыгравшаяся пурга кидает в нас пригоршни снега. Катя ежится, и в ее походке уже нет прежней энергичности, а сумка тоскливо свешивается с плеча.