Доверие только у собак

Пришёл я в отдел, в который меня направили работать. Этот отдел славится на всю региональную контору тем, что он расположился в старинном доме, в котором в годы войны было гестапо. Поднимаюсь по скрипучим ступеням деревянной лестницы. Похоже, что дубовой.

Меня встречает Юра С., с которым мы когда-то немало чаю выпили. И он меня с ходу, прямо на верхней ступеньке лестницы, ошарашивает тем, что в нашей работе всё изменилось. Теперь ценность сотрудника определяется не количеством предоставленных справок и сообщений. Ценность определяется видом открытой ему визы.

А я уже знаю, какие сложности теперь при оформлении виз. В разных странах для открытия визы требуются разные лицензии. Вот в Конго, например, требуют лицензию на совершение таможенных операций. В Мозамбике – визу не откроют без лицензии на вырубку джунглей.

А я туда и не хочу. Но с тревогой осознаю, что у меня уже начинаются трудности. А может, вообще – препятствия.

Потому что лицензия записывается на чип, который вставляется в зуб как пломба. Только цвет у такой пломбы светло-коричневый. Малюсенькая такая штучка с утолщённой головкой.

Перед приёмом на новую работу мне надо было все свои натуральные зубы заменить на искусственные имплантаты. Ведь в родных зубах содержится информация, которая приведёт к неизбежному провалу с разоблачением. По зубам можно определить, где и когда родился, чем занимался и из каких закромов питался, открывал ли зубами пробки бутылок. Да всё почти можно определить! Только зубы свои показал – и всё, слился!

А я пожалел свои «восьмёрки», как-то связанные с запасом мудрости. Их у меня три осталось, ну и решил – может ещё когда пригодятся. Не пригодились. Да ещё думал, что сэкономлю. Не сэкономил, разницу всё равно пропили вместе с зубарем.

И недавно ещё один зуб из своих, потревоженный профессиональным вмешательством, треснул и впал в состояние кариеса. Я сначала расстроился, а потом обрадовался: можно использовать, чтобы лицензии как пломбочки менять. Но теперь в нём и пломба с лицензией не удержится, вывалится. И проблемы могут возникнуть. Пожуёшь чего-нибудь твёрдого или липнущего – и выпадет! А без жевания – пока никак. Всё жидкое вылезет… или вытечет? Не поверят, что просто бзик. Сразу – в инфекционку.

Приходят потом ребята. Я их всех знаю. Одни просторы бороздили. Одними и теми же канавами ползали. Ну и рассказал о своей проблеме. Они, конечно, поморщились. Я и сам понимаю – надо от зубовных проблем уходить самому, без посторонней помощи. Но они на этот раз вошли в моё наклонённое положение. Ничего, говорят, что-нибудь придумаем. Всё равно тебя ведь никуда конкретно ещё не посылают. Начальство не любит торопиться. Пока взвесят, потом только решат. На рыбалке обсудим!    

На какой ещё рыбалке?! Нет, понятно, что рыбалка – это РЫБАЛКА, но...

А они: делов-то, берёшь пару литров и летим – в Крым!

Ну ни фига себе, как это – в Крым?! Из города Л за Полярным кругом – туда, где яблоки?

Они посмеиваются: да наши сейчас везде туда-сюда летают! А в Крым – так каждый день! Ну, кроме воскресенья.

Как и на чём мы в Крым прилетели – хошь убей, не вспомню. Был уже хороший. И хорошо, наверное, долетели. Вижу – вода! Там, где воды нет – берег.

Только на море как-то не похоже. Похоже на раздольное озеро. Мужики моего недоумения не понимают. Ну и что, что не похоже? Мы же на рыбалке. А в море сейчас ловить нечего. Ловят сейчас там, где разводят и подкармливают.

Залюбовался я на водные просторы. Удивительная вещь – вода. Вода, вода, кругом вода. По ней не определишь, где кого разводят и подкармливают.

И тут замечаю, что вода начинает мёрзнуть. А замёрзшая вода – это лёд. И замерзает она не сразу и не везде. Где лёд, где полынья. И снова – там лёд, а тут – полынья.

Ну, и как тут рыбачить? А главное – чем? У меня ничего нет, а все куда-то пропали. Они всё знают, а я ничего не знаю. Смотрю только и вижу то, что видится. Получается, что чего-то не вижу: того, что не видится.

Ну, и куда все подевались-то? Ни своих рыбаков нет, ни чужих. А потом увиделся мне бетонный мост, за его высоким пролётом – ледяное поле с вагончиком посередине. Чувствую – все там! В тепле. Пьют уже, наверное. Да не наверное, точно – пьют!

Иду туда. На льду много уже снега и не скользко идти.  Я даже попрыгал – крепкий лёд! И с чего всё замёрзло, ведь мороза нет. Я в какой одежде был на работе – в такой и остался, мне не холодно.

На подходе к вагончику слышу собачий лай. И - вот они, - несутся! На то и собаки, чтобы появиться и облаять. Хотя бывают и такие, что кидаются рвать. Но зачем такие тут? Наши сами грелки руками рвут!

Я ложусь на какую-то жёрдочку лицом вниз. Собаки этого не ждут, это их успокаивает. Ко мне подбегает одна собачка, за ней – другая. Смотрю – а они молоденькие совсем, почти щенки. Я их погладил, а они хвостами завиляли.

Они тоже – неприкаянные. Наклоняюсь к ним – нос к носу. Вижу умные и верные собачьи глаза. Собачки-то не мои, а добрые и доверчивые к тому, кто без зла!

А которые мои? Нет таких!

И я ни на кого не злюсь и никто злой мне сейчас не нужен. Собачки рады живому и доброму. И я готов радоваться живому и доброму.

Доверять бы ещё.