Вопреки всему. Глава 4

Было тихо и одиноко. Он думал о своих товарищах и воображал, как бы теперь говорил с ними. Вдруг дверь камеры отворилась и тут же захлопнулась. На пороге стояли три человека. Один из них был веснушчатым мужчиной лет тридцати-сорока в суконной гимнастёрке тёмно-защитного цвета и тёмно-синих шароварах. Двое других, стоявших  по правую и левую сторону от него, были в гимнастерках из легкой ткани защитного цвета и шароварах защитного цвета.

Мясников встал, веснушчатый сделал шаг вперёд и заговорил:

- Мне необходимо довести до Вашего сведения, что Ваша просьба о свидании с женой не может быть удовлетворена, пока идёт следствие. Кроме того, устроить аудиенцию со Сталиным представляется невозможным, так как на это нет высшего распоряжения.
 
Мясников хотел возразить, броситься на этих сытых глупых людей, но те тут же вышли из камеры, захлопнув перед ним дверь. Положение было безвыходное, хотя Гавриил Ильич упорно не хотел в это верить. Он ясно понял, что жёлтый обрывок бумаги, на котором он писал своей жене, никто ей и не собирался передавать и что теперь от него уже ничего не зависит.

Он на секунду прислонился к стене, но тут же оторвался и начал ходить из угла в угол. Физическое ощущение своего тела, ног и суставов привело его в чувство, и он стал делать шаги реже и в какой-то задумчивости. Автобиография была уже давно написана, но отчего же его не отпускали события прошлой жизни?

Ганька Мясников участвовал в декабрьском вооружённом восстании в Мотовилихе в 1905 году. Как вчера, он помнил тот снежный день, когда холодное зимнее солнце сначала слепило глаза, а потом вдруг исчезло за тяжёлыми тучами. Он состоял в боевой дружине А.М. Лбова, хорошо известного на Урале революционера. Острое чувство справедливости своих требований давало каждому бунтовщику столько сил, сколько им не приходилось тратить и за год невыносимой заводской работы. В самом воздухе витало ощущение, что по-прежнему никогда уже не будет. Будет по-другому, возможно, ещё хуже, хотя в это все отказывались верить, но лишь бы не так, как раньше.

Мясников помогал строить баррикады и разоружать охрану, у которой было отобрано двенадцать револьверов. Один из них достался Ганьке. Они стреляли из одного дома с другими рабочими по казакам и убили двоих. Когда дом был разгромлен, Мясникова схватили и избили до полусмерти. В его памяти смешалось всё: копыта лошадей, кровавый снег и эти бесконечные злые, сосредоточенные лица.
 
Сильный и внезапный удар нагайки сбил его с ног. На него полетела мостовая, и через мгновение пронзительная боль от удара по голове лишила его сознания. Очнулся Мясников в заводской больнице. Как он впоследствии вспоминал, один из участников восстания, В.Т. Фролов помог ему до неё добраться.
После восстания в Пермь приехал Яков Свердлов, чтобы восстановить разрушенную организацию большевиков. Выполняя его поручения, Мясников был арестован в числе других пятидесяти четырёх человек. Его осудили на два года и восемь месяцев каторжных работ.

Но Гавриил Ильич не растерялся. Прибыв на место, он продал всё, что у него было, даже арестантскую одежду, купил лодку и сбежал. Ушёл из-под носа царской полиции. Его ловили, он сбегал, его снова ловили, и он сбегал. Берега, сёла, деревни и города сменялись один за другим. Ганьке часто везло. Находил себе немудрящее пропитание, иногда ненадолго оставался в небольших городах, чтобы заработать батрачеством и снова пуститься в путь, конца которому не было видно. Однообразие скитальческой жизни не пугало его. Напротив, теперь он мог посвятить себя духовным изысканиям. Книги в его заплечном мешке менялись одна за другой, и неизменной спутницей была только Библия. Перечитывая раз за разом Ветхий и Новый завет, он задавался всё большим количеством вопросов, которые порой не давали ему покоя даже по ночам.

Погоня за Мясниковым длилась до 1913 года, когда его арестовали по приговору Тифлисской судебной палаты за принадлежность к партии большевиков к шести годам заключения, а за побеги – к трём годам каторжных работ. Закончились скитания, но они уже сделали Ганьку другим человеком. Понимая всё своим мужицким умом, не обременённым системным образованием, Гавриил Ильич приходил к неожиданным выводам и всё больше убеждался в том, что социализм – лучшее, что может быть для простого рабочего человека. Но никаких действий он теперь не мог совершать, ведь до марта 1917 года сидел в Орловской каторжной тюрьме.

http://www.proza.ru/2017/10/15/432