Большая вода

На веслах выгребая плес,
Стуча уключиной со скрипом,
Плывущий видя рядом лес,
По сторону другую с криком
Назойливым гагара вспряла
Тревожно курлыка́я гиком,
С воды вставая улетала,
Гребя крылами воздух стойкий,
Размеренно и сонно плача
Прям на лету; и лес высокий
Под небом как земли парча:
Когда уж выйдет на равнину
Безмолвия высот глубоких;
Зеленая парча, узором в седину
Что гор заведена далеких,
Стоящих преданным величьем
Всей красоте земной юдоли.
И к облакам, да с безразличьем
Гагара-птица — вестник воли.
В уключине весло дрожало
От нового гребка с усильем.
В природе тишиной стояло
Известие: о дне всесильем
За́мершим в веках; да человечьем —
Возможно счастье или мире,
Который за дымами зорь...
В туманах осени, в пещере
Дум беспросветных как и встарь,
Неодолимыми веками в вере,
Что распахнется чудный ларь
И жизнь одарит неизменно
Безмерностью щедрот своих;
Но только плачешь мизансценно,
Да дум полощишь, грёзей жмых.
Гагарой ли взмывая в осень,
И слушая как день притих,
И между великанских сосен
Гиены ли утробный чих...
Но лишь покажется, наверно.
Опять вкатил волною дрожь
В держащие потугу руки, скверно
Зарядит коль нежданный дождь.

Уж у палатки костерочек,
Чудесный жар нагой к рукам.
Не мало здесь таких местечек,
Где весь с природой по душам.
Где жадно пестуешь рассветы
Во взоре долгом вдаль идя,
И оставаясь там — изъяты
Из сердца мысли: как дитя.

Суровая могила веры
На каждом часе забытья.
Встряхнешь главой: хладны узоры
Всей вьюги сущей бытия.
Пофилософствовал, согрелся
У сонной трескотни костра.
И котелок уж накипелся;
Позавтракать и в путь пора.
Спихнуть с мели́ большую лодку:
Да там лишь только подтолкнуть.
И задержавшись на минутку
Глядя избрызнувшую утку,
Отправиться по глади в путь.
И все смотря как на волнах
Пернатое водой играет,
То клювом у крыла вздымает,
А то лишь плещет — в облаках;
Что скользко-мелко отражаясь
В разрывах тонких сизых вод,
В рассветном облике купаясь,
Да приглашают душу вброд
Во легкие туманом думы,
Что шепчут будто сказку всю...
Движения чуть-чуть угрюмы:
Я взглядом небо полощу.

Втирая вздохом вес усилия
Что в веслах падает на гладь.
Творя предчувствие бессилия
Пред дальным эхом: благодать.

Искомые копирки памяти
Расчетливо кладутся в снасть...
Не в сети; а в червивой колкости
Есть мера сути кою часть
Лишь познаешь за житие,
Что сдобрено избытным пламенем,
Опалено, да вскрыто насквозь
Скуляще-праздное нытье.
Вот плюхнул в воду донным камнем
Заякорив неспешный ход. Вскользь
Глянул по снастям, запуженно
Увел рукою путань лески,
Черкнув подошвою натруженно
По дну у банки — чую плески
Резвящихся рыбин в подплесниках
Живой воды, кишащей плотию;
Держа тугую снасть в руках
Кидаю в стрежень да к поднятию
Готовлюсь пойманного, ах.

Все призрачны чудесны облики
Бессмертных образов воды;
Растут над гладью сердца лики,
Души запретные труды.
Что вспомнится — мое; размеренно
Вмещая в пустоту наказ.
И время костью сна беременно;
И меж лесов прокатит глас,
Который слышать мне не су́ждено,
Поскольку час крамолы — прочь.
Травлю лишь свой улов напруженно,
И думой как же тут помочь?
 
Свергаются часы безволия
Во бездну циферблатом в дно,
И стрелками по кругу края
Ища предчувствие одно...
Но нет ни дна; ни края пустоши
Застроенной мечтой судьбы.
Есть хлеб дорог. Желаний вши.
Тревог покрытые гробы
Лишь тенью этих вот небес...
Дорога в память — интерес
Не для рыбалки мировой,
Которой жив сейчас шутя...
И вот над эхом новый вой;
И снова корчь потуг; дитя
Предчувствие саднит
И как играет предо львом.
И кровь в висках ногой стучит.
И вспоминаешь день с трудом.

Тот день, когда лихая блажь
Так пьяно-молча принесла
И горе и мольбу и дрожь.
И в землю вечность полегла.

Когда уверенно распяв
Своей же собственной рукой
Простую истину, и став
На жизнь, на век — себе изгой.

Младые помочи утесов
В душе и юной и живой;
И бесконечность не-вопросов.
И суть — раздавлена ногой,
Бычком дотлевшей сигареты
В снующей меж огней ночи.
Мы все как ангелы раздеты.
Пойми. Поверь. И не молчи.




2017