Детская месть

  Было это на Дону в конце двадцатых годов. Полным ходом шло раскулачивание казаков. Кого высылали, кого расстреливали, кого просто грабили. Страшное было время. В станицах и на хуторах организовывались Комитеты бедноты, которые обязаны были изымать у кулаков казаков зерно, деньги, лошадей, крупный рогатый скот и так далее.
  На хуторе Комитет бедноты возглавлял Степан Сыч.Был он высокого роста, крепко скроенный, мощный. Говорят, на фронте австрияка кулаком убил. Сам из казаков, но, побывав на фронтах Первой мировой, потом Гражданской войны где-то набрался таких революционных блох, что всему хутору от него житья не стало. Первое, что он сделал, это ушел от законной жены казачки. Без развода, так ушел.  И тестя раскулачил в числе первых. Потом привез себе из Ростова другую жену революционерку Цилю. Худая, бледная, всегда с длиной цигаркой в зубах, она все время заседала в сельсовете и в решениях своих была непреклонна. Чего стоил только ничего не выражающий взгляд холодных глаз.  Цилю хуторяне боялись больше, чем Сыча. Он не венчался с ней, не расписывался. Просто жил. С собой Циля привезла только диковинную собаку, таких на хуторе отродясь не видели. Высокая на ногах с прекрасной длинной белой шерстью. Тело утонченное, но удивительно сильное. Голова удлиненная, с длинной шерстью,висячие уши,лапы мощные, покрыты густой и длинной шерстью. На лбу шерсть была расчесана на прямой пробор. Собака вся просто сияла чистотой и красотой. В отличие от хозяйки, у нее был веселый взгляд и добрый характер. Циля называла ее просто Ша, а хуторские дети называли Шаня. Она откликалась и на то, и на другое имя. Веселая Шаня радостно носилась вдоль Донца, охотясь за всякой мелочью, а потом позволяла ребятне выбирать из прекрасной шерсти репяхи и другие липучие колючки. Сыч не возражал против этого, видно самому было нудно заниматься этим непростым делом. Одно было плохо. Шаня безошибочно находила спрятанное казаками зерно, а Сыч со своей командой выгребал все, до зернышка. Даже из колыбельки малютки, куда мать спрятала насыпанную в детские носочки пшеницу, забрали «сховы». Не было у Сыча жалости ни к кому. До войны был человек, как человек. А тут, словно подменили его. Поговаривали, что таким его сделала Циля. Хуторские казачки называли ее между собой «Сычева сука».
  Председатель Комитета бедноты с революционным фанатизмом выполнял свои обязанности до той поры, пока Шане не понадобился жених. Циля, чтобы не изуродовать породу, приказала ехать куда-то за таким же псом.
  О том, что Сыч уехал за кобелем, мгновенно узнал весь хутор. Председатель Комитета бедноты столько горя принес в каждый дом, столько слез, что всем хотелось ему как-то отомстить. Взрослые боялись закона, а дети могли. Вот что они придумали.
  Сыч, уезжая, закрыл Шаню в загородку, чтобы хуторские кобели к ней не пробрались. А хвостатая команда уже собралась под сычевским забором. Собаки усиленно рыли подкоп. С той стороны забора слышалось поскуливание  Шани. Ей тоже хотелось на свободу. Хуторские дети мгновенно поняли, чем можно досадить Сычу. Они решили помочь собакам. Принесли лопаты, и вмиг Шаня оказалась на улице. Радостно помчалась хвостатая ватага к Донцу. Впереди неслась, сверкая ослепительной шерстью, красавица Шаня, а за нею всякие разные большие и малые черные, рыжие, пятнистые кавалеры. Циля была беременна, но так много работала, что на улицу не выглядывала.
  Когда Сыч вернулся вместе с таким же, как Шаня кобелем и его хозяином, то просто взвыл от горя, увидев, что его любимица водит тичку, как простая дворняга. А главное, ему было очень стыдно перед приезжим гостем.
  Прошло время и в одну ночь рожали Циля и Шаня. Фельдшер лежал в тифу, и роды у Цили принимала, как в старину, бабка-повитуха. Циля родила двойню, но сама едва осталась жива. Ее в эту же ночь увезли в Каменскую. Детям нужна была кормилица. Бабка-повитуха занялась поисками. В хуторе все новости разносятся очень быстро.
  Все бы ничего, но по дороге к сельсовету появился огромный плакат, на котором большими печатными буквами детской рукой было написано следующее:
«СЫЧ НЕ ПРИЗНАЕТЬ ДЕТЕЙ СВОЕЙ СУКИ СВОИМИ, ХОЧЕТЬ ЗАКОПАТЬ ИХ В ЗЕМЛЮ. КОМУ НАДО МАЛЫШИ, СРОЧНА БЯГИТЕ В КАМИТЕТ БЕДНАТЫ, А ТО БУДЕТЬ ПОЗНА»
  В хуторе было много вдов, так и не успевших родить детей. Мужчин после войны и репрессий было мало, а детишек хотелось всем, несмотря на голод и лишения.
Когда в Комитет бедноты пришла первая вдова, Сыч никак не мог понять, зачем ей его дети. Он решил, что это кормилица. Когда понял, что женщина хочет забрать его собственных детей себе, аж заикаться начал. Едва прогнал первую вдову, как в дверь постучалась вторая, потом третья, потом еще, еще и еще. Даже из соседнего хутора приехала на подводе женщина и заявила, что возьмет обоих мальчиков. Да еще и подсолила заявление фразой: «Казак должен расти казаком! Не дам, душегубец, детей уничтожить! Наших мужиков сгноил по тюрьмам, уже и до собственных детей добрался, окаянный!» Сыч, вытаращив глаза, стал материться, но женщина гордо стояла посреди комнаты, показывая, что не боится его. Спустив пар, Сыч спросил, с чего она взяла, что он хочет уничтожить собственных детей. Подбоченясь, казачка ответила, что вся округа об этом знает и за дверью ждет целая толпа. Никто не позволит уничтожить малюток.
  Поднявшись во весь свой гигантский рост, Сыч шагнул за дверь. Там толпились женщины. Взглянув в их ненавидящие глаза, он взмолился. «Бабоньки, помилуйте! Цилю увезли в Каменскую. Я искал кормилицу для деток и не собирался их губить! С чего вы взяли это?». Тогда кто-то принес плакат. Сыч несколько раз перечитал его, а потом расхохотался. «Вы что, не видите, что тут написано, что я не признаю детей Шани, а не собственных. Шанька гуляла с кем попало, а мне порода нужна!»  Женщины, зная его жестокий нрав, смотрели недоверчиво. Потом одна прыснула от смеха. Потом поднялся хохот.
  Щенков, конечно, разобрали, но вот незадача. Мальчишек-блезняшек Сыча с тех пор стали называть Сукины дети. Так это прозвище за ними закрепилось на всю жизнь. В Великую Отечественную Сыч погиб, а Циля с сыновьями куда-то уехала.
В памяти хуторян осталась эта история.