Морг. Фрагмент 13

В три с четвертью часов ночи Олеся почувствовала сильнейший приступ стенокардии. В её молодом возрасте, когда гормоны правят разумом и разум отдаёт телу бодрость и лёгкость, такие приступы говорили о чём то сверх ординарном. А после пошли язвы по всему телу, бледно-розовые как вестники тяжёлой болезни.

Стас испугался не на шутку: тяжёлая испарина завладела им, сухость во рту как при диабете сковывала ум, мешая придумать что-то нужное.

- Химия? - спросила парня Олеся, откровенно потерявшая надежду на существование. Её мысли - ломкие, хрупкие - давили на душу. Она поняла, что России, какой она любила её, уже нет, где-о под Клязьмой от ядерной бомбы наверняка погибла семья отца... Как всё это несовместимо с радостью просто жить!

- Какая-то зараза из-под земли... - тянул Стас. - Возможно, сибирская язва... Я в полной прострации...

Девушка лежала на кушетке в морге и смотрела на дождь, капающий и видимый в открытую дверь. Где-то лаяли собаки, после всё остановилось как в чёрно-белом кинофильме.

Олесе стало хуже через 45 минут: язвы начали лопаться, зелёно-жёлтый гной, пахнущий спорами грибов, вытекал из жерл язв, призывая в свидетели смерть как самое честное завершение этого кошмара. И девушка стонала в бреду, примочки Стаса делали приносили ей лишь ещё большую боль, словно скалящийся маньяк резал по-живому это нежное женское тело...

Дождь барабанил по жестяному ведру, тушил стасовы окурки, распугал всех собак, и поздняя гроза завершила это представление - ветер и гром дали свои окончательные вердикты закончить самую длинную ночь для Олеси и Стаса. И эта ночь стала для Олеси последней - не только самой длинной, но и самой болезненной.

Труп девушки Стас положил в холодильник, а затем он ушёл к больницы и разбил все окна этого уважаемого помещения. Стоял такой грохот, словно отборная дивизия вермахта крушила еврейские кварталы.

- О, как бы я врезал тебе, Бог, дал бы под самый дых! Ненавидимый справедливый в кавычках, Ты забираешь только тех, кто нужен тебе в услужении... Почему бы Олесечке просто не жить на земле, этой дермовой земле и заниматься со мной любовью, кормить грудью наших детей и курить тринадцатую за день сигарету? Но нет, тебе нужны служанки для твоего гарема, нужны пташки для твоей золотой клетки... Ненавижу! Стас кричал как резаный. В дали запищали автомобили, поставленные на сигнализации.

Стас взял лопату и кирку, ушёл в небольшой сад, припорошённый опавшими листьями, и стал копать могилу для своей возлюбленной, которую он впервые поцеловал пять с небольшим лет назад, в армянском ресторане, под звуки дудука.

Земля была как асфальт. Кричали как сумасшедшие птицы, после раздались три выстрела, кто-то закричал, залаяли собаки, шорохи, вой сигнализации.

- Я любил тебя, моя настоящая девочка, как никто никогда не любил ранее... Эта любовь была моей раной, но я старался приносить тебе лишь радость... Я не создан для высоких чувств, я слишком жесток по отношению ко всему живому... Моим временем должно было стать эпоха Инквизиции, когда бы я старался во имя католицизма принести людям свет... А меня угораздило родиться в твоё время - во время гуманности и атомных апокалипсисов... Это время забрало у меня тебя, и что мне делать, я не знаю... Может, идти в даль как ушёл Вайцман, пропасть как бродячий пёс...

Закопав треп девушки, Стас лёг рядом на землю, раскинул руки и заплакал.

- Ну, это ты зря, - раздался голос Вайцмана. Он вышел из тумана, а позади его остановился автобус, полный солдат в противогазах, висящий на плечах.

Стас встал, встряхнул голову и ошмётки песка и сухой травы посыпались во все стороны.

- Олеси больше нет, - глухо произнёс Иосифу Семёновичу Стас.

- Такова судьба, дорогой, - похлопал тот парня по плечу.

Стас подошёл к автобусу, дверь открылась и вышел офицер, капитан, с сигаретой в руке.

- Привет, дружище! - бодро произнёс служивый, смерив Стаса придирчивым взглядом. - Мы тут у тебя немного приберёмся, а то бациллы гуляют, матушке-России спать не дают, - капитан пожал висящую руку Стаса и побежал в морг. За ним последовали солдаты в костюмах из химзащиты.

Вайцман и Стас сели на пеноблок, задумались каждый о своём. Стас решал, куда теперь ему податься и кончиться ли черёд смертей, а Иосиф Семёнович гадал, оставят его главврачом или вытурят по статье за столь хилые руководящие поползновения на стаже здравоохранения.

- Слушай, пошли пожрём, - предложил Вайцман.

- Пошли, - поддержал его Стас бесцветным тоном.

Защли в автобус, сели на задние сидения, открыли консервы с мясом, шпиком и рыбой. Главврач уплетал за обе щёки. Стас же давился.

- Прошёл я 4 километра, встретил парней, садись, говорят. Сел, говорят, Москву разбомбило вдрызг, а Петербург стоит. Главнокомандующий сейчас находится в бункере под Рязанью, готовит выступление перед народом. Америке тоже досталось. Но террористы получили ощутимые ответные меры...

- Олесе вы очень понравились, - остановил его Стас. - Она любила людей со своим особым мнением, таких, которые во всём угадывают свои интересы.

- Как же ты не заболел?

- Не знаю. Я всё детство рос хилым, хоть и закалялся на море. Отчим говорил, что таких как я нужно ликвидировать ещё в зародыше. Мнение маньяка, у которого было пять жён и ноль детей.

- Ты называл его отцом?

Стас пожевал табак, сплюнул, вышел из автобуса чтобы отлить. Вышел и Иосиф Семёнович.

- Не помню, возможно. Отец родной человечнее был.

- Тогда тебе будет легче смириться с этой утратой. Ты сильный человек.