Золото, гл. 10

Глава десятая
Конец апреля 1911 года
 
На пятый день после кораблекрушения вновь разыгрался шторм. Нечего было и думать подойти к обломкам судна, которые волна безжалостно таскала по камням, то прибивая к скале, то отбрасывая далеко от берега.
- Вот и кончились наши припасы, а ить сколь еще добра можно было взять отседова! – сокрушался Василий, глядя на расправу стихии с останками «Ильи Муромца». – И-эх!
- Все не море унесет, - сказал Лисицкий. – Я это уже видел в пору осенних штормов. Что-то уносит, но что-то и приносит с прибоем. Так что, пожива нам еще будет.
- Лады, коли так, - пробурчал Василий. – Ну, пока море буянит, пойдем-ко, Никола, посмотрим, что за землю нам Бог послал. Даст ли она нам пропитание…
- Я уже обследовал остров и рассказывал тебе о нем все, что видел сам! Что еще тебе нужно знать?! - Лисицкий криво ухмыльнулся - ему не понравилось желание Лаптева все делать наперекор ему.
     - Ты обследовал? – Лаптев искоса глянул на Лисицкого и  ухмыльнулся в ответ. – Ну, тогда расскажи мне, хватит ли запасов сена для прокорма животины зимой, ежели мы скосим всю траву на острове? И где растет эта самая трава? То растительное зелье, что сейчас подъедают наши коровы и овцы в прибрежных рощах, будет съедено ими к концу мая, поверь. А что потом? Куда их перегонять, на какое пастбище?
     - М-да! – сказал Лисицкий, признавая Василия. – На травы я внимания не обращал, поскольку скотины у меня не было. Но выше в холмах и деревья растут погуще, и трава есть. Не смею утверждать, что ее будет достаточно для прокорма скота, но трава там растет в изобилии.
     - Вот потому мне и надобно самому посмотреть на эти травы и оценить, на какое время хватит нам запасов сена.
     - Благослови, Господи! – сказали Лаптевы в один голос и, перекрестившись, направились к дальним холмам.
     Лисицкий, оставшись в одиночестве, ушел в свое жилище и занялся оружием. Он вычистил все стволы, тщательно промазал оружие маслом, уберегая от вечной сырости, и, обернув ветошью, которой достаточно натаскали с корабля, чтобы конопатить ею щели,  убрал под медвежью шкуру на своем топчане. Лишь вычищенный, смазанный и заряженный семью патронами «наган» оставил в кобуре на поясе.
Выйдя из «чума» и плотно притворив дверь, Лисицкий поставил под корягу, которой в погожие дни пользовался как креслом, небольшие чурки, и отошел на двадцать шагов.
Он вскинул револьвер в руке и несколько раз приподнял и опустил ее, привыкая к тяжести оружия. Затем семь раз нажал на спуск, сбив пять чурок из семи. Стрелял он самовзводом, чувствуя при каждом выстреле сопротивление пружины спускового крючка. Лисицкий перезарядил оружие и стал стрелять, взводя курок перед каждым выстрелом. Теперь сопротивления пружины было подавлено ее натяжением, и он уверенно поразил все семь чурок. Расстреляв две пачки патронов и убедившись, что навыки стрельбы им не утеряны, Лисицкий собрал стреляные гильзы, чтобы не дразнить ими Василия, и  ссыпал их в глубокую промоину, забросав ее мелкими камнями.
Отстрелявшись, долго и с особым старанием чистил он револьвер – любимое оружие еще со времен военной службы. Снарядив барабан патронами, Лисицкий опустил «наган» в кобуру и пару раз хлопнул ладонью по крышке из жесткой кирзы, как бы проверяя, на месте ли ствол, и занялся стряпней.
Лаптевы пришли уже в сумерках, и по угнетенному виду Василия Лисицкий понял, что обследование острова стало причиной его подавленного состояния.
Он молча поставил перед Лаптевыми тарелки с вареным мясом тюленя и отошел в свой угол, усевшись на топчан.
Вяло пожевав мясо, Лаптев обернулся к Лисицкому.
- Значится, барин, здеся нам не перезимовать! – безапелляционно заявил Василий. – Травы мало и растет она высоко в холмах. Остальное – мхи и лишайники. Но если овцы смогут пропитаться зимой даже мхом, выкапывая его из-под снега, то коровы и волы таким образом добывать пищу не приучены. Зимой им нужно сено и теплый двор с крышею. Но даже если мы выкосим на острове всю траву и каким-то образом доставим на берег, запасов сена на зиму не хватит. Нужно уходить!
- Куда?! – воскликнул Лисицкий. – Ты забыл, что мы на острове?!
- В тайгу! – ответил Василий. – Через пролив… Мы выходили с Николой на лед – он достаточно крепкий. Дошли до противоположного берега. Лишь на середине пролива лед начал подтаивать, образовывая небольшие озерца, но их можно обойти. Ты вообще смотрел на лед в проливе в летние месяцы? Когда он полностью разрушается?
- Не смотрел никогда! – ответил Лисицкий. – Ни в летние месяцы, ни в зимние! Я же понимал, что в одиночку мне нечего и думать покинуть остров. Ну, перейду я пролив, а дальше-то что?! Землянку копать в тайге голыми руками? Да, и как бы я в лютую стужу пролив преодолел, если мне до берега дойти и набить тюленей, это… это надо было подвиг совершить!
- Понятно! – Василий запустил пятерню в бороду. – В одиночку, оно конечно… Тута ты прав, пожалуй. Но теперя нас трое. И скотина… Кабы не скотина, можно бы было зимовать. Но ить не выдюжит скотина! Вот в чем беда-то! Иттить надобно в тайгу!
- Послушай, Василий! Я дворянин! Конечно, жизнь на острове кое-чему меня научила! Но я не зодчий – я не умею возводить дома; я не привык ходить за скотиной; я не могу возделывать землю… И много еще чего не могу!..
     - Ты к чему это? – нахмурился Василий. – Опять нас в холопы пытаешься записывать?! Так знай же: мы весьма свободолюбивы! Всегда было так - начнут нас власти притеснять, говорить, как нам надо жить, мы, когда становилось невмоготу,  просто собирали детей и уходили! И всюду мы находили родню - братьев по вере. В случае необходимости нам всегда помогали восстановиться на новом месте. Жизнь нас била и колотила нещадно, но Господь не оставлял нас, и мы поднимали жизнь снова и снова.
     - Да не об этом я! – досадливо махнул рукой Лисицкий. – Не собирался я вас в холопы верстать! Я к тому, что мне у вас, наоборот, многому учиться надо, многое из житейской мудрости постигать. Я ведь тоже лиха хлебнул в своей жизни немало! С детства меня готовили к военной службе, как и всех детей аристократов. Шестнадцати лет от роду поступил я в Николаевское кавалерийское училище, в Царскую сотню, откуда был выпущен в 1904 году в Атаманский лейб-гвардии полк в чине хорунжего. В том же году началась война с Японией, и отправился я под Ляоян командовать полусотней, а затем первой сотней Аргунского казачьего полка, прозванной впоследствии за беспримерную отвагу  «Волчьей сотней». Со своими казачками много славных дел мы совершили, рейдуя по тылам японцев, но благодаря тупому командованию генерала Куропаткина, угодили мы в  феврале 1905 года в печально знаменитую «Мукденскую мясорубку». Армия наша была практически окружена, но ценой огромных потерь сумела прорвать блокаду японцев и отступить. Мы тогда потеряли, глупо потеряли около ста двадцати тысяч человек. И я в порыве гнева сорвал погоны с одного тщеславного полковника, который в ответ на упрек за столь значительные потери сказал во всеуслышанье: «Не беда! Русь велика, и бабы еще нарожают солдат на убой!» За что и был отчислен из казачьих частей, лишен наград и сослан в столицу, в комендантскую роту поручиком. Ну, а там я запил горькую и закончил в 1909 году дуэлью с одним отставным майором… После чего был уволен с военной службы и решил отправиться на Аляску, чтобы все начать с чистого листа. Да вот, не суждено было добраться мне до Аляски… Попал я на этот остров, опять же из-за водки, будь она проклята!
     - Стало быть, ты людей убивал? – тихо спросил Василий.
     - Не людей, Василий, врагов убивал! Ибо на войне коли ты не убьешь, так тебя убьют! А майор… Так ведь это честная дуэль было – по всем правилам!
     - А вот энто уже не замолишь! – будто продолжая размышлять вслух, промолвил Василий. – И жить с нами в однем дворе ты покамест не можешь! Как человек сторонний, отныне будешь есть из той посуды, какую мы тебе виделим, нашу трогать не моги!
     - Ты что же, выгоняешь меня из моего же жилища? – спросил Лисицкий, уже плохо соображая. – И ты будешь теперь решать, из какой посуды мне пищу принимать?! Да ты в своем ли уме, Василий?!
     - Я-то в своем! – ответил Василий и перекрестился. – А тебе надобно три года поститься и покаянные молитвы читать, чтобы очиститься от скверны. А до того времени, паря, и близко к нам с Николой не подходи!
    В «чуме» повисло тягостное молчание…
    Никола и Василий, нахохлившись, сидели за столом, Лисицкий на своем топчане. Он все еще не мог переварить в голове слова, сказанные старшим Лаптевым…
     - Значит, Василий, ты теперь старший в доме, и ты все решаешь за всех. Так? – наконец раскрыл уста Лисицкий.
     - Именно так! – сказал Василий, не поднимая головы.
     - И значит, я человек недостойный, по-твоему? И не имею права голоса?
     - Именно так! – повторил Василий.
     - Ты, Василий, вероятно, позабыл, кому ты жизнью обязан? Кто помог тебе Николу вызволить?
     - Господу обязан! – ответил Василий и перекрестился. – И Господь же помог мне Николу с разбитого судна снять! А ты, паря, был лишь орудием в руках Господа. И ты уже сделал все, что повелел тебе Господь для спасенья нашего. А теперя, коли хочешь подле нас быть, тебе надобно очиститься и покаяние принять  пред Господом нашим! Мы приходим на исповедь с сокрушенным сердцем, желая раскаяться и избавиться от мучающих нас грехов. А тебя терзают твои грехи?! Готов ли ты к покаянию?! Нет, не готов! Благочестивая жизнь, духовные труды становятся малополезными в том случае, если человек подолгу не исповедуется, а уже тем более, ежели никогда не бывал на исповеди. Приход каждого человека к исповеди должен быть осознанным. Опять же вопрошаю: готов ли ты к этому?! Не готов!
     Лисицкий вдруг расхохотался, держась за живот…
     - Уж не ты ли, Василий, исповедь мою примешь?! – сквозь смех спросил Лисицкий. – Не ты ли грехи мои отпустишь?!
     -  А боле некому! – не чувствуя подвоха, ответил Василий. – Я приму твое покаяние как духовный наставник, несущий ответственность за соблюдение тайны исповеди. После того как приму твою исповедь на покаяние, буду считаться твоим духовным отцом.
     - То есть, ты, Василий, в данном случае сыграешь роль Бога. Верно?
     - Так есть! – серьезно ответил Василий, все еще не понимая, что Лисицкий просто куражится… - Хотя в таинстве покаяния кающийся исповедует свои грехи Богу, однако же совершает он это в присутствии духовного наставника, который в этом таинстве действует от лица Бога и даже как бы заступает место Его.
     - Ну все, Васька! – Лисицкий вдруг оборвал смех. – Если ты сейчас заступаешь место Бога и являешься моим духовным наставником, то я, как твой духовный ученик, задам тебе всего лишь один вопрос. Сможешь ли ты, вот прямо сей же час, в одиночку перейти пролив и перевести за собой всю скотину?

Продолжение следует -