с локтями по жизни

ЭТО сейчас в дерьмо и в любую партию вступить одинаково просто. В коммунистическую, помню, первый раз мне отказали, потому что ещё «школу комсомола» не прошёл. Когда прошёл, оказался «интеллигентом», которых не должно быть в рабоче-крестьянской партии больше 15 процентов.
Дождался «по очереди» своего вступления. В обкоме скомандовали: «Замените Пырьева на любого еврея! Они от нашей неволи за границу бегут». Заменили. Коллега Гершл Плетинский всё равно удрал в Израиль. С партбилетом. Но это не важно.
Важно, что всю свою сознательную жизнь люди моего поколения прогибались, если хотели хоть чего-нибудь достичь. До сих пор дивлюсь тому факту, что мне, единственному сыну штукатура-маляра, матери-одиночки, без низкопоклонства перед чиновничьей властью удалось найти место под солнцем коммунистических идей.
Помню, в складчину мы с друзьями упоили «коррумпированного» преподавателя всего за четыре знака препинания, сделанных его рукой в наших сочинениях  на вступительных экзаменах в институт. Это был знаковый, судьбоносный «прогиб» во имя будущего диплома.
Ах, какие гибкие позвоночники у нынешних! Должностишку схлопотать – прогнись! И пой. Потому что счастлив. Потому, что объехал «на сраной козе» другого, не такого разворотливого, хоть бы и умного. Покладистостью и лизоблюдством всегда прокладывается дорога к любой степени благополучия. Не говорил бы так, кабы сам не посидел «в начальниках».
Было время, доверила мне тульская партийная власть в области весь телевизионный эфир на два миллиона зрителей. Первой, готовой «прогнуться», явилась секретарша с просьбой повысить жалование. Главбух вошла с реальной просьбой «не шерстить» её отчётов за последний год. Диктор заявил, что его баритон на студии никто прежде не ценил, как это могу сделать только я. Редактор новостей шептал на ухо, что мудрее нас с ним нет во всей системе областного радио и телевидения…
Я мог только догадываться, кто из этих  коллег, и каким путём оказался на своих высотах. Понимаю всякого, кто идёт по жизни с нахальными локтями. Всегда готов был  толкаться с ними. Потому, что это честно. Выпросить, вымолить должность, зарплату, надбавку, гонорар, любую подачку или иное преимущество –  можно. Но подло.
За свою «запятую», обеспечившую методом застолья проходной балл и стипендию в институте, до сих пор корю себя. Прогнулся. Виноват.
А с другой стороны? На моём месте в том же вузе оказалась бы иная особь. Ещё более подлая, способная прогибаться хоть до пришествия во власть верховную.  Разве не так?
Спасибо судьбе, что лично я не кланялся. Может, потому и не пою песен счастья ни в парламенте, ни в закулисье большой политики – проклятой и во всех смыслах грязной. Словом, миновала меня и сия чаша: сгинуть, уйти в небытие через политику.
НАПИСАЛ и понял, что сморозил глупость. Как раз через неё, через эту долбаную политику и мог я не раз (да со свистом!) вылететь из жизни или, по меньшей мере, из новейшей истории  государства.  Помню, ещё в «районке» вышел номер, за который я отвечал по графику дежурства, с банальной технической ошибкой. Генсек ЦК КПСС и Председатель Президиума Верховного Совета СССР Л.И. Брежнев был назван не председателем, а … «предателем»! Тираж  в 30 тысяч экземпляров изымался отовсюду два дня, объяснения писали  даже старики в глухих алтайских деревнях, которые успели на табачные  самокрутки пустить свежую прессу или тем  газетным номером вытереть задницу. Корректор - Пырьева, дежурный по номеру - Пырьев… «Чекистам» так хотелось увидеть в свершившемся факте сговор! Как бы хорошо было в глухой провинции разоблачить коварный замысел лингвистов-заочников  Барнаульской высшей школы!
Друзья рассказывали, что зам. с ответсекретарём в общем кабинете  уже потирали ладошки: настал-таки час поквитаться!
Выручил нас редактор Виктор Алексеевич Шишкин. Пришельцу из «конторы глубокого бурения» (КГБ) он предложил без ошибок, грамотно написать под диктовку хотя бы несколько предложений из официальной хроники…
Через пять минут диктанта «чекист» сложил оружие: бросил «вечное перо», которым со времён войны  писал шеф нашей  «районки».
КУДА страшнее были разбирательства по фактам жалоб на мои фельетоны узбекистанского периода работы в прессе. Тронешь, «лягнешь» какого-нибудь Ташмата, а у него брат – в обкоме, а сват - в исполкоме,  деверь – в прокуратуре, свояк – в милиции, друг – в адвокатуре…
Это в России тебя сразу сдаст, продаст с потрохами каждый второй  со-племенник. В Азии, на Кавказе, в любом сообществе «малого народа» впереди обиженного всегда вырастает монолитная стена защитников.
Помню, как в августе 1991 года дружно, в течение суток, отвернулись от Василия Стародубцева сотни тысяч земляков и даже  его ближайшие соратники. О том, как те же люди «жополизничали» губернатору  Стародубцеву, рассказывать не стану, все и без меня знают.  Через призму провинциального очевидца я  напомню о том тревожном августе 1991-го…
ПРЕДАТЕЛЬСТВО людей из ближнего окружения – самое обидное в репортёрском труде. В определённом смысле мне везло на коллег, и на редакторов – в особенности. Как-то так получалось, что не я рвался в печать, в радиоэфир, в студию телевидения. Меня всякий раз замечали!  Думаю иногда: «Ну, какой шанс у безотцовщины, хулиганистого подростка, единственного сына работящей бабы из ремстройконторы  вырасти без милицейских протоколов, выучиться, взойти в профессии к достойным высотам?»  Теперь - никаких! В советское время тоже были блат, «телефонное право», «мохнатые руки» влиятельных родичей. Но в ту, ныне проклинаемую пору, одарённый человек всё-таки имел возможность прорваться чрез еврейские заслоны на пути к творчеству.
         Я бы слукавил, если бы не признал участия в своей судьбе и других людей. На Алтае «сделал» из меня заядлого театрального актёра и дипломиро-ванного режиссёра Александр Петрович Сотников. В редакцию районной газеты пригласил Виктор Алексеевич Шишкин, усмотрев в моих опусах для газеты все задатки репортёра. В областной газете (уже в Узбекистане) ещё один мой друг, Витя Токарев, пошёл на сближение очень решительно потому, что мы были соплеменниками в многонациональной семье народов братской республики.
Витя сам родился в Узбекистане, как и родители его. В совершенстве знает все местные диалекты. Он первым сказал мне, что и года не продержусь в прессе на Востоке, если не освою язык народа республики. Продержался я целых... пятнадцать лет! За кружкой пива, за карточным столом, в командировках, в кабинете друг мой болтал со мной исключительно по-узбекски, хотя при этом делали мы с ним русскую партийную газету.
         Когда первый секретарь обкома забрал Токарева к себе в помощники, как полиглота всех тюркских наречий, место заведующего отделом советского строительства в газете было передано мне. Причём редактору звонил сам «Первый». Звонок инспирировал Виктор, потому что знал: на этот же пост уже «глаз положил»  Гершл Плетинский, еврей ташкентского разлива.
Вот так первый и единственный раз я был продвинут на повышение по протекции. Вот так впервые невольно «перебежал дорогу» махровому семиту. Гершл Зеликович Плетинский,  в прочем, по жизни остается вполне приличным мужиком, каким я знал его в те далекие годы. Не выбрала партийная власть еврея на завотдельскую должность исключительно для перестраховки. Шла полоса массового бегства семитов в Израиль. Бежал  в удобный момент и наш Плетинский, коренной житель столицы Узбекистана.
Через пару лет тот же Виктор Токарев рекомендовал меня в орготдел обл-исполкома, где, оценив  познания в узбекском языке, глава областной власти использовал меня в должности своего помощника, а потом и (через решение совета народных депутатов) - на посту заведующего общим отделом облисполкома.
Почти четыре десятилетия дружны мы с Витей Токаревым, со всей его семьей. Выросли вместе и тесно общаются наши дети. Я бы привел аналогичный случай из жизни более юных моих собратьев по перу, но боюсь, что не так мило, не на зависть всем закончится этот пример.