Три сестры. Гл. 10. Провал

                Глава 10

                Провал

                Наше время. Бытие.

               Осень. Дождь. Тоска. Буксовка у битцевского парка.
 

Стояла золотая осень. Деревья в парках Москвы в соответствии с ходом природы пожелтели, трава  увяла. Солнышко еще ласкало горожан своим последним теплом, но утро чаще встречало дождями. 
Настроение такое было в природе, как сказал бы писатель – котлованщик (20) Андрей Платонов. В такое время трудно было понять, в чем выходить на улицу. Наденешь плащ или куртку от дождя, и как бы вписываешься в хмурое и сырое утро, но вдруг к полудню погода разойдется, наступит жара, и не знаешь, что делать со снятой одеждой. Так и таскаешь ее в руках, и думаешь, как бы где-нибудь ее не забыть.
Для Кеши проблем с одеждой не было.   Он на работу натягивал кирзовые сапоги, обязательно брал на случай дождя брезентовую куртку с капюшоном и тормозок. Тормозком он называл сверток с едой, в который входили бу¬тылка кефира, бутерброд с колбасой, вареное яйцо, несколько огурчиков и помидорчиков. Иногда, вместо бутерброда, Шура всовывала ему в тормозок ляжку отварной курицы. Но Кеша курицу считал неудобной едой для тормозка, потому что из-за нее все время приходилось вытирать руки, запачканные жиром. А руками он все-таки держался за руль, который не должен был быть масляным. Курица нетерпеливого Кешу раздражала, и он настаивал на скромных бутербродах с московской мягкой колбасой. 
В шесть утра он стоял на остановке Люблинской улицы под навесом.
Кирзовые сапоги.
Брезентовая куртка с капюшоном.
Пакет с тормозком.
Маленький шофер с бурят-монгольским прошлым.
 Шел проливной дождь. Огромные лужи закрывали асфальтовое покрытие дороги. Водой поливало и поливало как из ведра. Переполненный автобус пришлось брать штурмом, и у завода Кеша выполз из автобуса основательно помятый и с испорченным настроением.
 «На всех собраниях говорим о служебном автобусе, чтоб рабочих развозил из дома и домой», - пробурчал про себя Кеша, - «все бесполезно, говорят денег нет». Путевой лист он получил тоже неудачный. Надо было отвезти песок на юго-запад, то есть через всю Москву.  Дорога тянулась мимо комплексов ЗИЛа, через автозаводский мост, Большую Черемушкинскую улицу, далее надо было выехать на Севастопольский проспект и уже по нему доехать до Битцевского парка. Там ему должны были указать, где свалить песок. «Страна идиотов», - ругался про себя Кеша, заводя самосвал, - «неужели у нас, в Люблино или Текстильщиках, нельзя всю работу делать? Надо бензин переводить, чтобы с севера на юг ехать. У них свои там машины есть. Впрочем, мое дело маленькое. Приказали, - я выполнил. В конце концов, платят мне за тонно-километр, да и завтра на пенсию». С раздражением и каким-то неосознанным предчувствием чего-то нехорошего, Кеша порулил под загрузку, а затем направился к определенному диспетчером месту в районе Битцевского парка. Проехав до круга на улице Миклухо-Маклая, Кеша развернулся, снова выехал на Севастопольский проспект и остановился у котлована напротив четырнадцатиэтажек по улице Введенского. Было раннее утро.
А там, во всю, рыли котлован под жилой дом, с видом на лес и Лысую Гору. Правда, в настоящий момент, по случаю дождя не рыли, а все строители спрятались от щедрой благодати небес в подсобках. Но, рядом с площадкой, на самом входе в Битцевский парк, случилось нечто непредвиденное, или, как говорят строители, случились дополнительные работы. Старая траншея, внизу которой шел кабель высокого напряжения, дала усадку и образовала воронку прямо под пешеходным мостиком. Почему такое проседание грунта произошло, и куда грунт уполз, никто не понял, да, впрочем, как часто у нас в России водится, никто и не стремился разобраться. Провал он и есть провал. В каких областях нашей жизни мы не проваливались вместе с государством. Засыпать песком, по-кошачьему насрать и забыть. Что такое провал по сравнению с вечностью, с катаклизмами стихийными и историческими нахлынувшими на Россию. Вон, над Челябинском метеорит взорвался в 20 атомных бомб! Вот это да! Живешь, живешь, а тебя и твой дом как оприходует камень с неба и по голове.  А такой неинтересный вопрос земного неустройства, как провал или котлован, закрывался одним самосвалом с песком. Впрочем, Андрея Платонова Кеша не читал, он был воспитан на классиках ХIХ века: если любовь, то к Ивану Тургеневу, если война и мир, то ко Льву Толстому, а уж если преступ¬ления, сладострастие, разброд и шатания в душе, то к Федору Достоевскому. Ну, где-то в его сознании затесался маленький Антоша Чехонте. Тем не менее, читая Чехова, Кеша вдруг начинал чувствовать себя мужиковствующим и сверхчеловеком.
Один раз они с Шурой даже был на спектакле «Три сестры» (21) в    одноименном МХАТе им. Чехова. Постановка ему не понравилась своей слезливостью и вздорными мечтаниями героев. «Ну что это за герои – педагоги и военные! – скрипел про себя Кеша, - и все сестры только и говорят, что трудиться надо! А ты как хочешь? Языком болтать?! Бля… бля… бля – вот и все «Три сестры»».
 Кеша подрулил к траншее в самое время. Прораб со стройки указал ему, куда ссыпать песок.
-Только не сыпь у мостика при входе в парк, мы там забетонируем и столбики поставим, чтоб на машинах в парк не заезжали, - предупредил Кешу прораб.
-Тогда для пешеходов какое-то препятствие поставить надо, чтоб здесь не ходили, - посоветовал прорабу Кеша.
-Без тебя знаю, уже плотники делают, а ты, отец, давай-ка, сдай задом на своей колымаге и засыпь воронку, где я тебе сказал.
- У нас на таблички не смотрят, то же мне нашли работу для плотников!
- Ты еще поучи нас, как жить.
Прораб пошел командовать дальше своей стройкой, а Кеша стал задним ходом направлять самосвал к траншее у мостика. Земля от дождя размокла и стала мягким и грязным месивом, поэтому Кеша боялся двух вещей.  Во-первых, он боялся забуксовать, все-таки у него был не вездеход, а во -  вторых боялся близко подъехать к траншее, вдруг земля обвалится. «Мне только не хватало задними колесами в траншею провалиться», - пробурчал он про себя, и стал сдавать немного наискосок, используя утоптанную дорожку к мостику. И все-таки он завяз. Левое заднее колесо самосвала застряло в грязи, и самосвал невольно и частично перекрыл подступы к мостику и воронке под ним.  Дождь продолжал поливать немилосердно, поэтому пешеходов, гуляющих по лесу, и прогульщиков собак не было. Собачники все дела делали рядом с домом, а в лес идти по такому ливню им было далековато и некомфортно. Чертыхаясь на свое предвиденье, Кеша, обойдя самосвал, подошел к мостику. Он даже взошел на него и тупо уставился вниз. Из траншеи, через воронку тянулись коричневые от грязи провода. Дождь хлестал по брезентовой куртке шофера и ровной струйкой с капюшона спадал на кирзовые сапоги, покрытые коричневой жижей. «Накрылись мои тонно-километры — это точно, пока строители у себя в подсобке надоминошничаются, пока кончится дождь, пока трактор подгонят, чтобы вытащить самосвал, ... целая история! А песок я все равно сейчас высыплю, будь он неладен! А за простой мне прораб все равно двойную ходку оформит, семью-то кормить надо…». Так размышлял Кеша.
А дождь косил по верхушкам желтых деревьев, которые под его тяжестью упруго наклонялись и покачивались.  Наверно деревьям дождь был в радость. Их стволы и воздух в сетке дождя, казалось, причесывался и освобождался от мельчайшей пыли, земля набухала и покрывалась бурлящими лужами. Природа проявляла беспокойство, очищаясь от духоты прошедшего пыльного лета. Но в этих благословенных небесных потоках, тем не менее, казалось, что осень разворачивается вспять к весне и Битцевский парк вот - вот снова зазеленеет. И это ощу-щение чего-то нового внезапно появилось в Кеше. У него к горлу подкатил какой-то комок грусти...
«Надо идти в кабину, а то промокну», - подумал он.

Примечания:

(20) Название романа Андрея Платонова «Котлован» имеет обобщенный символический смысл. Котлован — общее дело, коллективизация усилий и надежд, коллективизация жизни и веры. Здесь каждый отрешается от личного во имя общего — котлована. В названии повести «играют» буквальные и переносные смыслы: «перелопачивание» жизни, «поднимаемая целина» земли, строительство храма. Но вектор деятельности направлен не вверх, а вниз, вглубь, к «дну» жизни. Постепенно «котел коллективизма» начинает напоминать братскую могилу, в которой хоронят надежду на светлое будущее. Финал повести — похороны девочки Насти, которая жила в бараке вместе с землекопами и стала их общей дочерью. Одна из стенок котлована становится для Насти могилой.
(21) Источником конфликта в пьесе «Три сестры» является мотив одиночества современного человека в своей семье, среди людей, которых он любит и которые любят его. Но это не физическое одиночество, когда никого нет рядом в прямом смысле. Это отсутствие родственной души, которая понимала бы все душевные настроения, которой были бы близки надежды и мечты. Безусловно, в пьесе важное место занимают проблемы семьи и любви, именно вокруг них действуют все герои. Но все же главным для всех остается вопрос: «Как жить?» В первом действии звучат радостные слова Ирины: «Когда я сегодня проснулась, встала и умылась, то мне вдруг стало казаться, что для меня все ясно на этом свете, и я знаю, как надо жить». Но наивность этих слов выясняется уже в следующем действии: «…Но оказалось все вздор, вздор!».     Так же разочарована и Маша, но только в любви. Ей все казалось, что она нашла именно то, что нужно, нужного человека. О муже она говорит: «Он казался мне тогда ужасно ученым, умным и важным. А теперь уж не то, к сожалению». О Вершинине Маша отзывается: «Он казался мне сначала странным, потом я жалела его, … потом полюбила». А в конце пьесы она говорит: «Неудачная жизнь. Ничего мне теперь не нужно…».