Молочные реки, кисельные берега. Часть первая

Часть первая

Минутная любовь – забвенье,
Страсть, вздохи, сладость на мгновенье.
Но в этом-то жестокость бытия:
Куда несешься ты? И с кем останусь я?

ГЛАВА 1

В аэропорту около выхода для встречающих было полно людей. Самолеты садились каждые десять минут. И на табло уже светился рейс, которым летел мой друг Леонид Голованов. Мы не виделись целых девять лет. Страшно сказать. Девять лет, как я с семьей проживаю на этой земле, а он там. Когда-то казалось, что мы и дня не сможем прожить друг без друга. Оказалось, что можем и такое количество лет...
Я так волновался опоздать, что пораньше ушел с работы, но пробки на дорогах в это время дня все равно были большими. Всю дорогу думал, как посажу его в свою новенькую машину, прокачу по израильским дорогам – сразу хотел чем-то ошарашить. Я еще не писал ему о новом приобретении: хотел, чтобы для него это было сюрпризом. Да честно сказать, не знал, чем можно его – теперь уже «нового русского», удивить. Мы всегда радовались успеху друг друга, и машина для нас – это не простое приобретение – другой имидж.
Дружба наша завязалась со школьной скамьи, а вскоре к нам присоединились Володя и Михаил. С Леней я был очень близок. Как-то сразу сошлись, без особых «прикидов», хотя из всех четверых он был чисто русский, а мы все трое с примесями, позволившими нам всем в свое время лихо махнуть на Землю Обетованную.
По телефону решили, что встречать в «Бен-Гурион» поеду я один, а потом каждый пригласит Голованова к себе в гости с определенной программой: культурно-массовой, выпивоно-сидящей, прогулочно-действенной. Это у кого какие возможности.
Когда он появился, в душе что-то защемило и перехватило горло, но я вовремя взял себя в руки и, махнув рукой, уже машинально двинулся навстречу ему. Мы обнялись и расцеловались.
– Ну, привет, старина!
– С благополучным прилетом!
– Что-то мы с тобой не помолодели, – улыбнулся он мне.
– Да уж! – мы двинулись к выходу. – Но ты стал совсем «новый русский», как с журнальной страницы «Плей-боя».
– Только девочки с титьками не окружают, – захохотал Леня.
– А  ты все еще не успокоился? Все тебе мало? Седина в бороду – бес в ребро?
– Ой уж, а ты стал примерным семьянином?! Или в Израиле запрещено законом? Ваши раввины не позволяют прелюбодействовать?
– Наши раввины и позволяют, и сами не прочь.
– А, так ты меня ждал?! –  заливисто захохотал мой друг.
– Послушай, я чертовски соскучился по тебе! – перевел  я разговор. – И так рад, что ты, наконец, прилетел!
Мы подошли к моей машине, и я увидел одобрение в его глазах.
– О, брат, твоя тачка? Ничего! А что не писал?
– Хотел похвастаться при встрече.
– Это тебе удалось.
– Можно подумать, что у тебя хуже.
– Хуже – не хуже, а твоя – красива! – и добавил с грузинским акцентом: – Как дэвушка!
– А ее и зовут «Даю».
– Ну, и дает?
– В основном я даю, а она только пожирает. Софа так и говорит, что у нас три члена семьи и четвертый – монстр.
– О, хорош я, даже не спросил, как Софи? Все еще рыжая?
– Далеко уже не рыжая. Но лучше сам все увидишь, тем более что она попросила ничего не говорить тебе по дороге. Хочет произвести особое впечатление на нового русского.
– Да брось ты! «Новый русский, новый русский»… Мы с тобой давно уже не новые, а старые и русские, и евреи. Знаешь, все бы сейчас отдал, только бы вернуть то время, те отношения, вас… тебя, ребят. Вот летел и весь полет думал, как бы чуть-чуть возвратить все назад. Ужасно боялся, что увижу вас, особенно тебя, такими высокомерными, неприступными. Вы ведь теперь заграница!
– Какая заграница?! Заграница! Сейчас ты увидишь, какая мы заграница. Сплошные наши «русские» ходят.
– Какие русские?
– А это мы здесь так называемся. Там евреи, здесь русские. Так что ты как раз впишешься в наш пейзаж. А когда услышишь русский мат, сразу почувствуешь, что тебя ждала эта земля.
Мы въезжали в Ашдод. И я с удовлетворением отметил про себя, что город производит на него приятное впечатление.

ГЛАВА 2

Всю дорогу я восхищался магистралью. Вот бы нам такие! Теперь, въезжая в город, был даже удивлен его видом. Много света, машин, красивые оформления. Вообще-то, Толян описывал в письмах свой Ашдод, представляя его чуть ли не самым современным по архитектуре. Теперь я и сам убеждался, что он не врал. Когда мы въезжали в район, где находился его дом, друг с пафосом объявил:
– А это наш Брайтон-бич.
– Район так называется?
– Нет, район называется просто по букве «юд», но здесь проживают в основном все, кто прибыл из республик СНГ. Так что по аналогии с американским «бич», мы тоже обзываемся «бичами». Бич Израиля. Неплохо звучит, правда? – и он засмеялся, призывая меня хотя бы улыбнуться его шутке, которая, пожалуй, была теперь понятна только моему другу.
Квартира была на первом этаже, с землей. Толя любил повозиться в саду, правда, это был далеко не тот сад, что в России на его даче, но все было сделано с большим вкусом. Дорожка выложена мраморными плитами, красивая беседка увита каким-то особым вьюном с голубыми цветами. В беседке стоял стол и стулья зеленого цвета. А немного поодаль – мангал на высоких ножках.
Пока друг показывал квартиру, с работы пришла Софа. Толик предупредил меня, чтобы я ничему не удивлялся. Но я все же был удивлен. Передо мной появилась совсем другая Соня: не рыжая, чуть надменная, все знающая и смотрящая свысока на друзей мужа. Блондинка, с мягкими чертами лица, чуть располневшая, но с каким-то невиданным  ранее  шармом.
Я сделал ей несколько комплиментов. Она была рада, что удивила меня своим новым имиджем. И, предложив нам с Толей немного понежиться в креслах перед телевизором, направилась в свою женскую обитель – приготовить что-нибудь на ужин.
Через пару дней друзья предложили мне поехать с ними на Софьину работу. По профессии Соня была музыкантом. В России, в нашем городе, она выступала в филармонии и делала немалые сборы. Толик всегда приглашал меня на ее концерты. Честно сказать, в филармонию меня можно было затащить только по особым случаям, и то, если билет уже ждал меня. Но на выступления Софочки я должен был являться как на партсобрания. Мне доверялось преподнести один из букетов цветов, заранее купленных Толиком.
Весь концерт я мог дремать или даже, задержавшись в буфете, войти в зал за пять минут до конца выступления. Но без пяти минут – я был в полной боевой готовности принять букет для торжественного преподнесения его лучшей пианистке филармонии.
Даже когда Толик был в бегах на короткой дистанции (мужики меня поймут, а для туго понимающих объясняю: заимел бабу на стороне), оформление финала концерта с выходами и цветами он организовывал сам и никому не передоверял. 
Так вот эта лучшая, подающая надежды, самая удивительная и восхитительная – Софья Лакшина теперь выступает в фойе какой-то (правда, престижной, пятизвездочной!) гостиницы в Тель-Авиве по пятницам. Добирается в Тель-Авив тремпом (попутная машина), но чаще ее туда отвозит Толик, сидя в этом же фойе, с интересом наблюдая за отдыхающей публикой и попивая бокальчик с каким-нибудь напитком.
Мне было интересно побывать на таком концерте. Фойе было большим, светлым, очень красивым. На возвышении стоял белый рояль. Софочка без объявления подошла к нему, села на стул и, открыв крышку, сразу заиграла что-то знакомое и щемящее.
Мы с Толяном сели в углу в мягкие кресла так, чтобы Софа могла видеть нас и чувствовать нашу поддержку.
Стал собираться народ. Многие даже не обращали на нее внимания. Шум то затихал, то снова возобновлялся, в зависимости от появления новой группы отдыхающих, решивших спуститься в фойе и провести несколько минут в приятном обществе своих друзей.
Софа была просто как необходимый аксессуар для этого вечера. «Что им, – подумалось мне, – этим, возможно даже очень неплохим, людям до того, что перед ними прекрасный музыкант, с высшим, консерваторским, ленинградским образованием. Они пришли отдыхать. А ты давай, валяй, весели их! Кто платит – тот и музыку заказывает». И вдруг мне так захотелось преподнести Соне букет! Самому! И чтобы не Толик купил, а я, вот на эти свои, разменянные с долларов шекели.
– Толян, а где здесь можно купить цветы?
– Зачем тебе? – вылупился на меня друг.
– Надо.
– Сейчас?
– Да. Срочно!
– Но это ведь недешево!
– Обижаешь, старик!
Друг подошел к стойке и о чем-то переговорил с барменом. Потом возвратился и сказал, что скоро будет доставлено. И действительно, через пятнадцать-двадцать минут нам принесли букетик роз.
Впервые я сидел, как на гвоздях, ожидая конца выступления пианистки, боясь пропустить эту последнюю минуту. Толик с удивлением глядел на меня, не выпуская трубочку изо рта и попивая свой коктейль.
Наконец, Соня показала нам знаком, что исполняет последнюю пьесу, и, когда прозвучали завершающие аккорды, я подошёл в ней и преподнес свой букетик. И тут раздались аплодисменты, как мне показалось, довольно громкие. А Софочка сказала мне:
– Ленечка, это самый прекрасный букет, который только я получала за свои годы здесь. Спасибо тебе, мой дорогой!

ГЛАВА  3

С утра раздался звонок, который меня разбудил, и я услышал взволнованный голос Софы:
– Сыночка, как же ты мог забыть, детка? Хорошо, конечно, приедем. Вот только позавтракаем и тут же приедем. Что еще привезти? А у нас новость: приехал дядя Леня. Если он захочет поехать с нами, конечно, возьмем с собой. Ну, хорошо, сыночка, до встречи.
– Что там еще случилось? – раздался голос Толика.
– Аличек забыл таблетки, а у него страшно разболелась голова.
– А где же там медбрат? – уже недовольно спросил друг.
– Говорит, что у того сегодня выходной. Толя, давай вставай! Надо  ехать: ему через два часа заступать на дежурство. Он и так всю ночь не спал.
– Не спал, не спал, – передразнил жену Толян. – Это он тебе сказал, или ты сама выдумала. Может, просто захотела увидеть деточку?
– А если и так? Тебе, конечно, все равно: болит у ребенка голова или нет.
– Не заводись! Он солдат и должен служить, как все.
– А он и служит, как все. Если бы там был сегодня мед-брат, он бы не позвонил.
– А почему не позаботился о себе раньше?
– Боже мой, ну кто бы говорил?! Ладно, хватит ворчать! Вставай! Или ты не поедешь?
– Нет, ты поведешь машину! У тебя ведь «ришаен» (разрешение) водителя, который ты столько времени не можешь получить?!
– Ах ты, сукин сын!
В комнате послышалась возня и смех, а затем голос Толика:
– Сдаюсь. Поеду. Меня ты так не любишь.
– А за что тебя любить?
– Как это за что? Я хороший. Спроси хотя бы Голованова.
– Хорошо, он проснется, вот и спрошу. Вставай же! Я иду готовить завтрак.
Я понял, что пора вставать: предстоит поездка.
– Доброе утро!
– Бокер тов! Как спалось? – спросила Софа, накрывая на стол.
– Чудненько!
– Ленечка, ты не хотел бы с нами подъехать к Алику на базу? Мы должны подвезти ему лекарство.
– С удовольствием!
– Ой, я так рада! А потом мы прокатимся и покажем тебе немного Израиль.
– Ну, ты спросила у Лени – я хороший? – обратился к жене Толик, выйдя из ванной.
– А что, ты все еще сомневаешься в его святости? – спросил я Софу, стоящую к нам спиной и разливающую кофе, при этом подмигнув другу.
– В святости? А разве вашему мужскому отродью это доступно – святость?
– Софи, не обижай! Если мы и ходим на сторону, то чтобы убедиться, что своя лучше всех.
– А, проверочка! Тогда простительно. Тогда все беседер.
– Что такое беседер?
– Леха, начинай учить наш могучий еврейский, а то пропадешь. Беседер – значит, нормально! – сказал  Толик с гордостью.
– Ой уж, «наш могучий»! – заступилась за меня Софа. – Пусть остается со своим могучим русским и с его могучей русской хваткой.
В салоне зазвонил телефон. Толя нехотя взял трубку.
– А, это ты? Ну, как голова? Да, уже выезжаем, – сердито  сказал он, но, увидев испепеляющий взгляд жены, смягчил тон. – Держись, солдат! Скорая помощь уже летит.
Через пятнадцать минут мы были в пути. Толик действительно нажимал на газ и гнал свою тачку, как скорую помощь.
– О, наконец-то, проснулось чувство отцовства! – язвительно бросила ему Софа.
– А часто у вас так бывает? – спросил я у друзей.
– Да нет, это недоразумение, – стала оправдывать сына Софа. – Вообще-то в армии все медикаменты есть, но наш Алик пьет только то, что, как он считает, ему помогает.
– Мой дорогой друг! – вдруг с пафосом начал Толик. – Тебе, человеку, прошедшему русскую армию, будет трудно понять, что такое израильская армия. Но я тебе постараюсь объяснить подоступнее. Помнишь, мы проходили биографию Михаила Юрьевича Лермонтова, где бабушка – великая княгиня – чтобы, не дай бог, ее внучек не голодал в походах, ездила за ним со своей свитой и жрачкой, пардон-с, провизией на весь полк, где служил Мишенька? Так вот, тогда я еще подумал, уж не еврейская ли она бабуля?
– А при чем здесь биография Лермонтова? – обиженно спросила Софа.
– Леха, ты тоже не понял? – друг повернул ко мне голову.
– По правде сказать, я плохо помню биографию поэта, поскольку, по-моему, и не учил ее, – признался я честно.
– Тогда, разрешите, гверет (сударыня, мадам), объяснить нашему гостю и вам свою мысль, – со смехом сказал Толик. – В нашем государстве, дорогой гость, израильская армия – это любимое детище, носимое на руках всего еврейского народа и всех тех матерей, которые вскормили и вспоили славных ее воинов-победителей. Без этих мамочкиных пирожков наша армия не могла бы прожить больше одного месяца.
– А что, плохо кормят? – удивился я.
– Кто сказал, что плохо кормят? Но еврейские мамы считают, что недостаточно. Тем более, если ребенок не пришел на субботу домой, значит, ему будет плохо на кошерных харчах солдатской пищи. Благо, можно подъехать и покормить свое дорогое чадо, что мы, как и другие родители, делаем регулярно, если Алик не вышел домой на субботу. А уж если, как сейчас… Представляешь себе такое в русской армии? Но это еще ничего. А как тебе понравится такой сипур (рассказ)? Мы были приглашены на встречу с командирами нашего сына. Собралось много родителей. Каждый выслушал претензии к своему чаду со стороны командиров.
– Между прочим, нашему сыну дали очень хорошую характеристику, – встряла гордая за сына Софа.
– Да, краснеть не пришлось, – в голосе друга послышалась мягкая нота. – Так вот. Встает одна мамаша и таким нравоучительным тоном заявляет. Она, дескать, понимает, что ее сын за провинность должен дежурить субботы на базе. Но она не понимает, почему только он? Нужна, как она это понимает, какая-то очередность. А то все ее бедный сыночек. Ну, как тебе это нравится? А ты бы видел этого бугая! И как он уплетал ее домашние харчи! В общем, еврейский ребенок не доедает по субботам. А виноваты командиры: оставляют на базе за провинность. Ну, что скажешь?
– Завидно! – честно признался я. – Мы с Олей такого не испытали, пока служил Витька. Сплошные бессонные ночи и слезы в подушку. Я бы с радостью привозил сыну пирожки на базу. Да база была за тридевять земель, в тридевятом царстве, в тридесятом государстве. А на побывку выпустили один раз за три года, и то недолеченным возвратился обратно. Долечили, когда совсем пришел. Так что еврейским матерям намного легче, чем русским. А как служба?
– А вот сейчас и спросишь, – и Толя с шиком развернул машину и, въехав на стоянку, заглушил мотор.
Только мы вышли из машины, как из ворот базы показался в военной форме юноша, в котором я с трудом узнал Алика. Он очень вырос и повзрослел. А главное, стал похож на Толика в его восемнадцать лет.
– Вот теперь я точно могу сказать, что это твой сын! – обратился я к другу.
– А до этого сомневался? – и Толик хотел еще что-то сказать, но вовремя замолчал. – Мой. Только мой. Одного поля ягодка.
– Правильнее сказать, яблочко, – засмеялась Софа. – Так похожи, что подтверждают поговорку: «Яблочко от яблоньки недалеко падает». А вот почему яблонька не любит яблочко – это трудно понять?
– Да люблю я его, люблю!
– Кого, отец? – уже обнимая Толю, спросил Алик.
– Тебя, дурня!
– Вот видите, дядя Леня, – поздоровавшись со мной, призвал парень меня в свидетели. – Я их защищаю, а они меня обзывают.
– Действительно, друг, ты уж имей уважение к его заслугам перед Отечеством.
– К чему? Заслугам? – не унимался Толян.
– Ну, хорошо, если не к заслугам, то к военным регалиям. Ты ведь сам сказал, что краснеть не пришлось. За что сына обзываешь?
– О, приехал адвокат бесплатный!
– Да, пошел ты! – бросил я другу и, обняв Альку, сказал: –  Идем, командирчик, расскажешь о своей службе, пока твой папа отойдет от перегрева. Сонечка, успокой своего муженька! Что-то искры из него сыплются.

ГЛАВА 4

Пока родители показывали гостю Израиль, молодой командир Альберт Лакшин провел осмотр постов и, убедившись, что все спокойно, пошел к себе в комнату вздремнуть часок. Он знал, что ребята, которые были в его подчинении, не подведут, а главное, дадут поспать, сохраняя тишину. Они давно относились к нему не только как к старшему по званию, но и как к другу. А это надо было заслужить.
Алик хотел идти в израильскую армию. Больше того, он хотел служить в танковых войсках, а это уже считалась боевой частью, то есть в любую минуту готовой вступить в бой. Туда брали только физически выносливых и сильных ребят, с хорошей характеристикой.
На собеседовании, куда его пригласили, как и других ребят, желающих проходить службу в этих войсках, он даже пошел на хитрость, сказав, что в его семье все были танкистами. Но в эти войска его не зачислили, несмотря на то, что почти по всем параметрам он прошёл. Главный козырь в отказе – он был бен ехид (единственный сын). А в Израиле – это уже особая статья при распределении на армейскую службу.
Ему выдали спецбумагу, в которой должна была расписаться мать, согласная на то, чтобы сын служил в боевых частях. Без такой подписи просьба молодого человека не удовлетворяется. Больше того, зная, как может сын повлиять на своих родителей, бумагу надо было заверить у адвоката, к которому направлялись с особой бумагой.
Родители пошли на поводу у сына и решили подписать все, что надо. Но у адвоката почему-то постоянно не было на них времени. Наконец, было заявлено, что за визит они должны заплатить энную сумму. Вот это как раз и взбесило Софу. Как мать, она согласна была подписать любую бумагу, даже зная, что посылает дитя в боевые войска, но еще и платить за его жизнь!..
Короче, в семье решили, что сам Бог препятствует этому неразумному шагу, и с облегчением – со стороны родителей, и с обидой на израильскую армию – со стороны Алика стали ждать. Вскоре юноша был приглашен на собеседование еще раз, где ему уже предложили пойти в подразделение младшего командного состава. Это было неожиданным предложением и очень престижным. Совсем недавно в стране с большим предубеждением относились к новым репатриантам. Газетные статьи, как могли, чернили детей вновь прибывших, якобы не желающих идти на службу в ряды израильской армии. И вдруг такое предложение. В дальнейшем оказалось, что на эти курсы набрали довольно-таки большой процент молодых людей, бывших выходцев из России, пожелавших служить в боевых войсках и не прошедших по каким-либо соображениям, описанным выше.
Короче, Алик с большой радостью пошел в армию.
Самым трудным для него оказался тиранут (курс молодого бойца). И не только потому, что надо было жить в палатках, проходить тяжелую физическую подготовку. А в это время в Израиле началась зима, и дожди буквально заливали страну. Ему, как и другим солдатикам, стоявшим на посту в проливной дождь, было совсем не сладко. Но он никогда не жаловался. Как и его товарищи, Лакшин стойко переносил холод и, просыпаясь рано утром и спросонок опуская ноги в холодную воду, по щиколотку залившую пол палатки, не клял свою судьбу, и не жалел ни минуты, что пошел в эти части. Страдал он больше из-за своего веса. Ему не доставало пятнадцати килограммов, что, конечно, сказывалось при марш-бросках, когда вес рюкзака явно не был рассчитан на такого худого бойца.
И второе, что ужасно мешало ему чувствовать себя нормальным человеком, – это туалеты. Когда он впервые увидел эти деревянные строения с дырками, то восторженное настроение его резко упало. Оказалось, что не только он, но и другие юноши были шокированы видом довольно-таки интимного места пользования. Им, живущим уже давно в квартирах с ванными и горячей водой, тем, кто без утреннего душа не выходил из дома, предложить такой быт?! Это было уж слишком!
Но когда Альберт поделился своими мыслями с родителями, те только рассмеялись, а отец вспомнил о своем прохождении российской армии. Затем как-то само собой зашел разговор о студенческих отрядах, которые выезжали в колхозы и совхозы для помощи и жили там в очень неприглядных условиях. О теплых туалетах, да и просто о горячей воде вопрос даже не стоял на повестке дня.
Пожалуй, одним из важных положительных факторов Алькиной воинской службы был тот, что их воспитателями оказались люди, понимающие и любящие своих питомцев. Сами они были чуть постарше, только прошли боевые части, самоотверженно отдавали себя армии и не считались со своим личным временем, если надо было поддержать своего подчиненного. Они сумели привить ребятам большую любовь к израильской армии, сплотить их и подружить.
Через три месяца курс молодого бойца был закончен, и Альберта распределили в летные войска в качестве младшего командира.
Вот здесь он впервые столкнулся с другой ментальностью и отношением старших по званию к младшим. Его назначили в подчинение к командиру-женщине. Никогда раньше Лакшин не мог бы предположить, что женщина может быть так груба. Но больше всего его поражала та несправедливость, которую допускала начальница. Ее жестокость к солдатам, нетерпимость, нежелание понять и разобраться в той или иной ситуации выводили Альберта из равновесия.
Приезжая домой на субботу, он с раздражением рассказывал родителям о своей начальнице. Софа стала замечать, что сын нервничает больше обычного, да и уезжал утром в воскресенье уже не с той охотой, что раньше.
И однажды младший командир Лакшин не сдержался.
Уже давно Алик обратил внимание на то, что находящийся в его подчинении один молодой боец особенно раздражал начальницу. Он был полный, служба ему не давалась, тяготила. Ни с кем из ребят парень сойтись не мог. В отряде его дразнили, и хотя ни о каких грубых выходках речи быть не могло, но подтрунить или подшутить, как могут это сделать молодые окрепшие юнцы, объединенные в единый коллектив не по желанию, а по надобности, были не прочь. Парень очень переживал, к тому же ему казалось, что его не любят, потому что он новый репатриант из России, и это приносило ему еще больше страданий. Наконец, он не выдержал и сбежал. Альберту, как командиру, было приказано найти беглеца и привезти обратно.
Особого труда найти правонарушителя не было. Но вот уговаривать пришлось долго и терпеливо. Наконец, поверив своему командиру, парень вернулся в часть, где за провинность получил наказание. Но это показалось начальнице мало. И она в довершение всего дала указание перевести его в новый отряд. Можете представить весь ужас молодого человека: он, с таким трудом привыкший к насмешкам в одном коллективе, теперь должен был пройти такие же, в его понятии, издевательства в другом. Это было сверх его сил.
Однажды, когда Альберт уже спал (был второй час ночи), раздался звонок по экстренному телефону с дежурного поста. Взволнованный голос попросил его срочно прийти. На вопрос, что случилось, были только постоянные просьбы прийти немедленно.
При подходе к посту Лакшин ничего особенного не увидел. На посту стоял этот самый его боец-неудачник. Альберт ничего не мог понять из его сбивчивого объяснения. Наконец, тот признался, что это был повод, чтобы вызвать командира на разговор. Ему просто страшно и не хочется жить. И добавил, что если бы тот отказался прийти, то он бы просто покончил с собой.
Алик успокоил своего подопечного и, переведя все в шутку, взял из его рук ружье и проверил. Ружье было заряжено.
– А  ты думал, что я шучу? – спросил его парень. – Спасибо, что ты пришел.
– Не дури! – сдерживая волнение, сказал младший командир. – Мы что-нибудь придумаем. А пока я пойду спать, а ты меня больше не буди до смены караула.
Альберт не сразу уснул, а когда все же заснул, то спал очень неспокойно. Утром он решил поговорить со старшей по званию и попросить сделать снисхождение. Но на его просьбу та только усмехнулась язвительно, но отменить приказ отказалась. Больше того, она запретила ему заступаться за солдат, упрекнув его в малодушии и непонимании воинской службы. Вот тут-то младший лейтенант Лакшин и не сдержался, обвинив ее в том, что она не только не чувствует людей, находящихся в ее подчинении, но и из-за нее вся работа с солдатами идет насмарку, нет слаженного военного коллектива, и именно она своими действиями и поведением нарушает весь воинский устав. Если бы он сказал это ей с глазу на глаз, то и это было бы достаточно, чтобы получить выговор. Но Альберт сказал ей во время совета, где присутствовали другие младшие офицеры. Взбешенная таким противодействием старшая отдала тут же приказ: двадцать один день без выхода в увольнительный.
Это было тяжело, но Лакшин не стал спорить. Когда же пришел срок выхода в увольнительный, старшей на месте не оказалось, на телефонные звонки трубку не поднимали. Один раз ему все же удалось  дозвониться, но принимать дежурство она отказалась, сославшись на занятость. Потеряв время почти до вечера, когда до начала субботы оставалось пару часов, Альберт, наконец, снова связался с ней. Но она не захотела с ним говорить, сославшись на то, что уже дома и скоро наступит «шабат».
И тут Лакшин не сдержался. Он вспомнил могучий русский язык, вернее, тот диалект, который специально не изучается в школе, но который знает любой житель Великой России, и…
Вероятно, старшая что-то поняла, потому что в трубке как-то странно стало тихо. Но эту тишину Альберт уже не почувствовал, так как бросил трубку сам и, быстро собрав вещи, на глазах изумленных солдат покинул базу.
В воскресенье, когда он прибыл на базу, его вызвали в кабинет к начальнице. Она доложила ему, что подала на него рапорт, и он должен готовиться к худшему. Альберт и сам понял, что его ждут большие неприятности, но решил без боя не сдаваться.
А через несколько дней приехала комиссия. Во главе ее оказался человек, который решил разобраться во всей этой истории и предложил Лакшину рассказать с его точки зрения о той ситуации, которая привела к конфликту.
Алик был искренен и, ничего не скрывая, как на духу рассказал обо всем. Начальник, будучи человеком военным уже много лет, прошедший не одну войну за эту землю и ценящий солдатскую дружбу и поддержку, увидел в парне отличные задатки офицера. Ну а то, что не сдержался со старшей по званию, так мы все здесь горячие Хаимы. Да и вообще, не известно, что бы наговорил ей другой, может быть, не знающий по-русски, но зато с израильской ментальностью.
Конечно, последнее он не сказал молодому командиру. Похвалив Лакшина за честность и откровенность, попросил изложить свои предложения по поводу реорганизации в письменном виде. И хотя за грубое поведение с начальством Альберт получил выговор, но дальше дело не пошло, больше того, через некоторое время старшую по званию перевели из этой базы в другую. После чего жить стало гораздо легче, и служба была для Лакшина в радость.
Теперь он даже жалел, что не сумел когда-то уговорить родителей одного из сбежавших солдат, так же попавшего под недоброе отношение со стороны старшей. Тогда – это был первый случай в его отряде, когда дезертировавший солдат так и не вернулся. Альберт долго уговаривал парня, но когда явился отец, то все было сразу поставлено на свои места. Отец так и сказал:
– Передай своим, что я отдал в израильскую армию троих своих сыновей. Двоих я схоронил, а этого не отдам. Если ему там плохо, то я сам его буду защищать. И пусть приходит, кто хочет, его в армию больше не пущу!
И парня больше не трогали.

ГЛАВА 5

Алиса проснулась оттого, что чуть не задохнулась. Сердце сильно билось, лицо было мокрое. Она взглянула на часы. Было три часа ночи.
– Эта жара меня доконает! – прошептала женщина и пошла в душ.
Уже стоя под холодными струями, она стала вспоминать, что так могло напугать ее во сне. Но вспомнить ничего не могла. Успокоившись и остыв под водой, Алиса закрутилась в полотенце и вышла на балкон. Она сама выбрала именно этот дом, с видом на город. Перед ней открывалась целая панорама спящего любимого Ашдода. Света в окнах нигде не было, зато улицы были освещены, и нависшие над городом облака давали какой-то розовый отсвет. Облака были не дождевые. В это время года в Израиле дождей нет. Еще лето, хотя по календарю октябрь.
В этом году оно особенно жаркое. В августе-сентябре ночью влажность достигала семидесяти процентов. Так что ничего удивительного не было в том, что постоянно на улицах звучала сирена скорой помощи.
Алиса посидела минут пять и решила возвратиться в постель. Она заглянула в спальню к дочери. Та спала крепким сном, хотя волосы на лбу были мокрые, как и рубашонка на теле. «Как она повзрослела, моя милая саброчка (сабра – коренная израильтянка)!» – с нежностью подумала женщина и подняла упавшую простыню.
Сон не шел. Прокрутившись в постели минут двадцать, она снова встала, прошла в кухню и налила холодную воду, бросив туда несколько кубиков льда. «Что меня так волнует? Неужели эта вчерашняя встреча?» – вдруг подумала она.
Уже давно Алиса свыклась с мыслью, что останется одна, иногда давая себе разрядку в маленьких похождениях «с мужчинами на час», как она сама называла эти очередные знакомства.
Сначала, прибыв в Израиль, и даже после рождения уже здесь Линоры она очень надеялась на то, что сумеет построить свое счастье, и легко сходилась с мужчинами. Но вскоре поняла, что найти себе пару будет нелегко. Мужчины, как и она, новые репатрианты, были нервны, раздражительны, многие страшные нытики. Их в основном тянуло к женщине, чтобы скрыться от нахлынувших проблем абсорбции. Они сами искали сильную стену. К тому же Алиса видела, что ее ребенок никому не нужен, хотя в первые дни знакомства все старались приносить девочке подарки и как-то «умаслить». Но надолго ни у кого не хватало терпения и любви.
Она перебросилась на израильтян. Но их темперамент быстро иссякал, когда дело касалось хотя бы каких-то маленьких подарков. Нет, шекелей сто они с удовольствием оставляли ей. Один даже подарил триста. Но дальше этих мимолетных встреч дело не шло. И хотя в объявлениях обещали материальную поддержку, никто особой щедростью не отличался. А уж о замужестве даже речи не могло быть. Да, по правде сказать, ее тоже не очень прельщал такой брак: без любви, да еще с таким скупердяем.
Вскоре по стране пошла целая волна ненависти к матерям-одиночкам.  Газеты пестрели заголовками: «Алия проституток». Везде муссировался вопрос, что это за женщины приехали в Израиль?
Алиса сама почувствовала, как стали вести себя мужчины, которые еще вчера с большим уважением относились к ней. Даже в постели очередной знакомый, еще пару часов назад восторгавшийся ее красотой и чистотой, мог ни с того ни с сего намекнуть на ее положение матери-одиночки, связав его с уровнем проститутки. Даже при плохом знании иврита Алиса слышала в их словах подвох и какие-то пошлые нотки. Женщина была в шоке. К тому же тяжелое материальное положение заставляло ее хвататься за любую работу, и сил на развлечения уже не было. Но жизнь постоянно изменяла ее планы. Даже тогда, когда после очередного бурного романа все заканчивалось крахом и обилием слез в подушку, и она клялась и божилась, что больше никогда и ни с кем, – даже тогда через пару дней в ней снова оживала надежда на счастье. И как ни странно, кто-то вновь завлекал ее в сети.
Проплакав всю ночь в очередной раз, Алиса вспоминала сказку Корнея Чуковского «Муха-цокотуха» и, уже посмеявшись над собой и своей ситуацией, наутро продолжала жить с очередной иллюзией.
Вот и сейчас женщина подошла к зеркалу и, разглядывая свое лицо, произнесла заклинание, которое с юности изучила для себя:
– Чертовски мила! Хорошею не по дням, а по часам! – сказала она и с горечью усмехнулась. – Да уж! Сегодня обо мне этого не скажешь. Но еще не вечер.
Алиса прошла на кухню и поставила чайник. Надо было идти на отметку в «Лишкат-Авода» (бюро по трудоустройству). Уже месяц, как она еженедельно отмечалась по безработице и ненавидела этот день. Он приносил ей много неприятных минут. И не только потому, что постоянно напоминал о той ситуации, в которую она попала, но и потому, что здесь, в этом здании, чувствовала свою ненужность, отчужденность. Ей казалось, что люди, приходившие сюда, несли на себе печать какой-то отверженности. И хотя некоторые из пришедших на отметку с излишним гонором убеждали других, что им захотелось просто отдохнуть, их словам не верили и так же сочувствовали, как и себе.
Все рвались на курсы, понимая, что благодаря им можно продлить свой незапланированный «отдых», хотя бы получая необходимый минимум от государства. Найти работу было сложно: в стране уже который год страшная безработица. И ни одно правительство, обещавшее перед выборами изменить положение с этим вопросом, придя к власти, ничего поделать не могло. Больше того, все чаще и чаще закрывались предприятия, которые вчера еще, казалось, стояли твердо. Люди оставались на улице.
Алиса тоже попала в этот водоворот. К счастью, у нее было высшее образование, и никто не мог послать ее на обязательную работу. Несколько лет назад, по предложению министра труда Оры Намир, правительство приняло закон, обязывающий лиц без и со средним образованием, перед тем, как получить материальную поддержку от государства, по направлению той же «Лишкат-Авода» проработать на предлагаемых работах.
Работа предлагалась в основном физическая: подметать улицы, чистить, убирать помещения и так далее. Причем на работу направлялись все. Сотрудники «Лишкат-Авода» не имели ни жалости, ни сочувствия ни к людям больным, ни к матерям с маленькими детьми. Освобождением могла служить только справка от врача, и то, если в ней был написан серьезный диагноз.
Если работодатель был присланным недоволен, он мог дать справку (опять же для «Лишкат-Авода»), что человек непригоден для этого труда. Но чаще всего на одно востребованное место направлялось несколько человек. Если работа была сравнительно нетяжелой, за нее дрались буквально  насмерть.
Однажды и в их подразделение спустили несколько направлений на работу для людей в возрасте до тридцати пяти лет. Алису направили по разнарядке. Набирались работники в «Пицца-хат». На прием к начальнику уже выстроилась огромная очередь. Сюда нагнали женщин всех возрастов и образований до сорока лет.
– Вам очень нужна работа? – спросила Алису женщина, пришедшая после нее.
– Да нет, по существу я просто не знаю, в чем она будет заключаться. Если что-нибудь приемлемое для меня, почему бы не поработать?
– А мне просто необходима! Я уже устала работать на улицах и убираться в помещениях. Говорят, здесь набирают и для работы официантками.
– А что, это легкая работа? – с  изумлением спросила Алиса.
– Может быть, и нелегкая, зато чистая. Я уже работала в кафе. Есть, конечно, свои минусы, но в целом – это уже белая работа.
– Белая? Что это значит?
– Ну, чистая. На кухне тяжело и жарко. Да и что, опять мыть и чистить. А в зале работать приятно. А ты, я вижу, и не знакома с этой профессией.
– Да, Бог миловал, я еще не мыла ничего в Израиле.
Собеседница засмеялась.
– А мне пришлось и чего, и кого мыть. Меня, наверное, Бог забыл. Или чем прегрешила.
– Пойду гляну, как двигается очередь, – сказала Алиса, не желая поддерживать разговор с доверчивой соседкой.
В списке перед ее фамилией под тем же №19 красовалась другая фамилия. Она обратилась к секретарше на иврите:
– Девушка, что случилось? Почему перед моей фамилией появилась чужая?
Та, взглянув в список, обратилась к очереди, вызвав женщину под №19. Подошла бойкая молодая эфиопка и с ходу затараторила на смеси иврита с амхарским. Ничего не поняв, секретарша обратилась к Алисе, взывая к ее интеллигентности и повышенному чувству ответственности. Алисе была неприятна эта ситуация, но она была уже готова уступить, пройдя на интервью после этой эфиопки, как вдруг молодая особа углядела в этом предложении что-то обидное для себя.
– Конечно, для вас мы только эфиопы. Вот она, – при этом девушка стала тыкать пальцем в сторону Алисы, – белая, культурная, умная, а я кто?
– Да нет, – испугавшись, стала защищаться секретарша, – я другое имела в виду.
Но оля-хадаша (новая репатриантка) из Эфиопии никак не могла остановиться, призывая ожидающих в коридоре встать на ее защиту. Она так разошлась, что не услышала, как секретарша предложила ей войти в кабинет к начальнику. Когда дверь за ней закрылась, соседка Алисы сказала:
– Навезли этих чернож..., как котов в мешке! Скоро они нам покажут, кто здесь хозяин. Америка уже льет слезы от этих «несчастных». И нам вскоре аукнется наша добросердечность.
Алиса была с ней согласна, но поддерживать собеседницу не было времени. Она думала, что же сказать такое на интервью, чтобы ее не взяли на работу. Наконец, вспомнила: самой большой загвоздкой при поступлении на работу является незнание языка. Это был конек всех хозяев, не желающих брать новых репатриантов: ткнуть их носом в плохой иврит.
Поэтому Алиса старалась так исковеркать ивритскую фразу, чтобы подумали: она не знает языка. «Ани иврит катан бэ арец». Эта фраза как нельзя лучше пришла ей на память. С мыслью о ней Алиса и вошла в кабинет.
За столом сидели симпатичный средних лет мужчина и две молодые женщины.  Ее вид сразу понравился ему, и он готов был с ходу предложить ей работу официантки. Задав ей несколько наводящих вопросов, он с сожалением констатировал, что для официантки ее знание иврита неудовлетворительно. Но ему, как и всем работодателям, казалось, что просительница действительно нуждается в работе, и, украдкой взглянув на ее красивые ухоженные руки, предложил работу на кухне.
Алиса, поняв, что ее могут загнать на мытье посуды, совсем не была к этому готова и пошла на решительный шаг. Сделав наивные глазки, она спросила:
– Ма зэ митбах? (Что такое кухня?)
От такого вопроса остолбенели все присутствующие и стали жестами показывать, как моется посуда.
Наконец, ей задали «спасительный» вопрос:
– Понимает ли она, о чем они говорят.
– Слиха, – ответила  Алиса. – Ани иврит катан бэ арец. (Извините, я маленький иврит в стране.)
Одна молодуха прыснула со смеху и выскочила в коридор. Другая – еле  сдерживала себя. Мужчина, взяв из кипы документов очередную бумагу об отказе, что-то написал на ней и протянул Алисе.
– К сожалению, вы нам не подходите.
И тут, уже не сдерживая своей радости, Алиса произнесла на красивом иврите:
– Я сожалею, что отняла у вас много времени, и счастлива, что не подхожу вам. Спасибо и всего доброго!
Закрывая дверь, она услышала мужской громкий смех и слова:
– Вот так показала нам красотка! «Ани иврит катан бэ арец».

ГЛАВА 6

За круговертью дня Алиса совсем забыла о встрече, которая состоялась накануне и принесла ей немало горьких минут разочарования. Она уже поостыла и не кипела от ярости и бессилия, но душевная боль терзала ей душу и не давала успокоиться.
Сейчас после такой удачи с отпиской от работы, Алиса, присев в садике на скамейку и с удовольствием поедая мороженое, вспоминала тот вечер, стараясь спокойно разобраться в ситуации, в которую себя сама загнала. В эти минуты она сама была себе и прокурор, и судья, и адвокат. И в эту игру она любила играть.
– Подсудимая, расскажите суду, как произошла ваша первая встреча? И кто был в этом виновен? – естественно, этот вопрос задавал судья.
– Я работала в одном из офисов, где подружилась с сотрудницей чуть старше меня, местной. Она относилась ко мне, как к новой репатриантке, с большим пониманием. Тем более, узнав о том, что я мать-одиночка, старалась всячески быть ко мне благосклонной и помогать в работе.
К концу работы за ней часто заезжал ее муж, очень симпатичный мужчина. Он любил поболтать с нами, пока его жена собирала свои вещи и заканчивала работу. Мне он задавал почти всегда одни и те же вопросы: «Как мне в Израиле? И как идет изучение иврита?»
На все я старалась ответить: «Беседер, или беседер гамур, что значит на иврите – нормально, или полный порядок», – и побыстрее ретироваться, так как было видно, как изменяется лицо моей сослуживицы. А из-за этого я могла потерять ее хорошее расположение ко мне, что для меня было важнее вопросов ее благоверного.
– Можно подумать, что вы, мадам, никогда не кокетничали с ее супругом? – это уже вопрос прокурора.
– В первые недели никогда! Во-первых, как я уже сказала, расположение и помощь его жены были мне больше нужны, чем его заигрывание. Во-вторых, я уже стала разбираться в израильских мужчинах, в их постоянном домогательстве белых женщин, особенно новых репатрианток из России, на которых навесили клеймо женщин легкого поведения.
– А это не так? – вопрос прокурора.
– Я протестую! – вступился адвокат.
– Протест принимаю! – судья оказался справедливым.
– Нет, почему же, если дадите мне слово, я выскажу свою мысль. И даже больше, я хочу произнести речь, оправдывающую новых репатрианток. Если бы с приездом наших женщин Израиль приобрел новый вид деятельности для израильтянок, то думаю, это было бы подхвачено многими странами как нововведение. Но это не так. До нас в стране прекрасно процветала проституция. Так что ничего нового мы не привезли, кроме одного: белого цвета кожи. Но главное, с легкой подачи какого-то безграмотного чиновника всех женщин из России: и замужних, и незамужних, порядочных и непорядочных – записали в проститутки. И довели дело до полного абсурда. Потом все разом прекратилось: нашли новых «козлов отпущения» – ученых, признав их всех с поддельными документами.
– Ну, а как вы, гверет, объясните тот факт, что многие русские женщины принимают ухаживание и материальную поддержку израильтян? – это снова прокурор.
– А вы что, держали их за ноги? – это, пожалуй, грубо, лучше спросить: – А  вы знаете статистику? Я, например, совсем не уверена, что здесь уместно слово «много». А главное, что такое материальная поддержка? Если речь идет о замужней женщине, то вряд ли она имеет достаточно времени проводить его на стороне за большое вознаграждение. Если же мать-одиночка или просто одинокая, – то на 300–400 шекелей в месяц не проживешь. А о большей сумме со стороны мужчин я как-то не слышала. Может, еще до меня слухи не дошли?
– Хорошо, продолжим наше заседание. Расскажите, когда вы почувствовали, что не безразличны к истцу?
– Однажды он заехал за своей женой, хотя та была больна и на работу в этот день не вышла. Его наивные отговорки о том, что он забыл мобильный телефон дома, всем показались странными, но никто не придал особого значения и только посмеялись на этот счет.
Когда же я вышла из здания и прошла пару кварталов по направлению к автобусу, сзади просигналила машина. Но я так углубилась в свои мысли, что даже не обратила внимания, пока идущий навстречу мужчина указал на машину, сигналящую мне.
– Ну и конечно, вы сели в нее? – прокурор был как всегда очень скрупулезен.
– А почему бы и нет? Если есть возможность сэкономить на поездке, тем более, это ни к чему меня не обязывало.
– Продолжайте, пожалуйста! – попросил судья, взглянув на часы.
– По дороге он намекнул, что не прочь попить кофе у меня. Но я отказала, сославшись на усталость и на то, что у меня есть дочка, которой надо уделить внимание. Тогда он предложил пойти с ним в кафе. И мы договорились на следующий день после моей работы встретиться около этой остановки.
– И вас не грызла совесть? – Ох, уж этот прокурорский вопрос!
– Грызла, не грызла! Ну, устала я от одиночества! Захотела стать снова красивой, надеть нарядное платье, нравиться. Что же здесь зазорного? Я же не собиралась уводить его от жены. Немного пофлиртовать? Да! Хотела. Но он же сам предложил, я не напрашивалась.
То, что все в этот день на работе валилось у меня из рук, – это  объяснять, думаю, не надо. Кто не бегал на свидания, а тем более, на тайные, тот не поймет, а кто не без греха… Короче, еле дождалась окончания рабочего дня. Он ждал меня на условленном месте. И мы поехали на набережную Бат-Яма. Уже был вечер, народу почти не было. С моря дул сильный ветер. Мы быстро замерзли, и он предложил зайти в молочное кафе. Здесь, пробыв почти час, мы согрелись и постарались поближе познакомиться. Он рассказал о себе, о своей женитьбе, о детях – их у него трое. Потом расспрашивал обо мне.
А потом он повез меня в гостиницу. Я собственно и не сопротивлялась. Это было как-то естественно, что мы пошли с ним в номер. Я просто ни о чем плохом или некрасивом не думала. Мне хотелось этой близости.
Когда мы прощались, он протянул мне 100 шекелей и сказал:
– Сегодня – День мамы. Это тебе на шоколадку или какую-нибудь безделушку.
Я сначала растерялась. Не знала, брать или не брать. Но потом подумала, что деньги на дороге не валяются. Если не себе, так куплю что-нибудь дочке.
– Ну вот, а говорите, что не нужна материальная помощь! – прокурор даже просиял. – И не надо себя и других обманывать.
Кто же себя может обмануть? Мы самые жестокие судьи себе. А если не мы, так наша совесть. Вот и сейчас женщина, уже забыв о своей игре, вспоминала те встречи. Они каждый раз становились все короче и короче. Он не приглашал ее больше в кафе, зато сразу вел в эту гостиницу, где с большой страстью набрасывался на нее, а потом, не дав даже немного отдохнуть и постоянно посматривая на часы, торопил одеваться, и гнал машину с такой скоростью, что Алиса боялась, как бы они не попали в аварию. Уже в дороге он по мобильному соединялся с женой и убеждал, что застрял в пробке и скоро приедет. Каждый раз, прощаясь, он неизменно протягивал 100 шекелей и просил сделать подарок от его имени. И каждый раз эти деньги все больше и больше обжигали ей руки. И в сердце ударяла какая-то боль, которая душила ее всю дорогу до дома, а порой и всю ночь, не давая сомкнуть глаз.
Однажды он не появлялся очень долго. Не приезжал и за своей супругой. За это время Алису уволили с работы. Она надеялась, что он позвонит, но телефон молчал.
И вот вчера он, наконец, позвонил, сказал, что очень соскучился и хочет ее видеть. Сначала Алиса хотела отказаться от встречи, но потом решилась.
Он приехал к ее дому и сидел долго в машине, не выходя из нее и терпеливо ожидая Алису, которая все еще никак не могла решиться надеть туфли и спуститься вниз. Сомнения буквально раздирали женщину: стоит ли начинать все с начала или позвонить самой и отказаться от встречи. Вдруг резкий звонок прервал ее сомнения. Звонила мама – уточнить, стоит ли укладывать девочку спать у себя, или Алиса заберет дочь домой.
– Я постараюсь вернуться побыстрее. Пусть она меня ждет, – сказала Алиса. – И, пожалуйста, мама, не давай ей много мороженого.
– Хорошо, хорошо. Алисочка, детка, может, скажешь, куда ты едешь?   
– Мамочка, обязательно все расскажу, но позже. А сейчас мне пора бежать. Бай! – и она положила трубку.
«Да, пожалуй, надо рискнуть еще раз», – осматривая себя в зеркало перед выходом, сказала сама себе Алиса.
Несколько минут, пока они выезжали из города, оба молчали: боялись нарушить ту маленькую тоненькую ниточку, которая еще связывала их. Каждый был в обиде на другого, но сразу выкладывать свою боль не спешил, чтобы не испортить все одним махом.
– Ну, что слышно? – не выдержал, наконец, он, когда машина вырвалась на трассу и набрала нужную скорость.
– Все нормально!
– Что поделывала без меня?
– Тебя это заинтересовало только сейчас? А раньше были другие интересы? Или другие женщины?
Он услышал в ее голосе что-то жестокое и, повернув голову в ее сторону, увидел странное выражение лица. Поэтому сразу решил не шутить, а просто сказать правду.
– Очень сильно болела моя мама. А до других женщин мне дела не было.
– Целых полгода? – вопрос вылетел «совсем случайно», ведь она была счастлива услышать именно такую версию.
– Я же тебе рассказывал, что в семье я старший и все серьезные и важные проблемы мне приходится решать первому. Мои сестры и братья живут в других городах и работают, так что мне пришлось крутиться больше других. О каких женщинах могла идти речь? Теперь ты веришь?
– Да, верю. Но ведь мог и позвонить.
– А  ты почему не позвонила?
– Ты не поймешь. У меня еще небольшой запас ивритских слов, чтобы тебе это правильно объяснить.
Он улыбнулся и сказал:
– Ладно, Алиса, главное, что мы снова встретились. Правда? – и он поласкал ее колено правой рукой.
– Конечно, а ты скучал? – и в глазах ее засветилась радость.
– Безумно! – ответил он абсолютно искренне.
Они сразу поехали в гостиницу. Хозяин очень удивился, снова увидев их вместе. За это время он, наверное, решил, что эти постоянные в прошлом году клиенты уже не переступят порог его старой, маленькой гостиницы, находящейся, правда, на самом берегу Бат-Яма, что делало ее многолюдной в летние дни. Но зимой посетителей было мало, и каждый новый клиент запоминался надолго.
Эта пара сразу бросилась ему в глаза. Во-первых, они зашли в холодный, дождливый вечер. Во-вторых, сразу было ясно, что они не супруги. Больше того, было видно, что она новая репатриантка. И вдобавок, делает это в первый раз, по крайней мере, в этой стране. Наконец, их пребывание длилось недолго: он заплатил только за час.
С началом алии из России к нему в гостиницу часто заходили такие пары. Он сам принял на работу несколько женщин – новых репатрианток, которых иногда зажимал где-нибудь в коридоре. Но ни в одной из них не было того шарма, который он увидел в этой посетительнице, дрожащей не то от холода, не то от того положения, в котором она оказалась. «А, впрочем, все они проститутки!» – выругался он грубо, стараясь успокоить свою мужскую неудовлетворенность.
В последующие посещения этой пары хозяин пренепременно был на месте, чтобы еще раз увидеть лицо этой молодой особы, когда она спускалась по лестнице. Однажды он специально пригласил своих работниц, чтобы увидеть их реакцию на эту женщину. А может, даже услышать их осуждающие отзывы, как всегда, когда они убирали постели за часовыми посетителями.
Когда, спустившись в холл, Алиса стала проходить мимо замолкнувшей группы людей, с таким сладострастьем готовящихся устроить судилище этой шлюшке, продавшейся «какому-то мароккашке», то ее воспитание взяло вверх, и она тихо, но внятно сказала:
– Спасибо! До свидания!
И пока она выходила из гостиницы, никто не произнес ни слова.
А может быть, просто каждый вспомнил заповедь: брось в нее камень, кто сам безгрешен.

ГЛАВА 7

В этот раз им достался номер с верандой, откуда открывался чудесный вид. Пока Хаим принимал душ, Алиса любовалась морем, с наслаждением вдыхая свежий воздух. И хотя внизу по набережной машины неслись одна за другой, здесь было свежо, а чудесный вид успокоил молодую женщину.
«Жаль, что не взяла купальник, – подумала  она. – Можно было искупаться потом».
– Хочешь принять душ? – услышала Алиса за спиной голос Хаима.
– Да, пожалуй, можно, – обернувшись и увидев его тело совсем рядом, вдруг почувствовала, что он снова стал желанным, и она еле сдерживает себя, чтобы не броситься к нему.
Когда Алиса вышла из душа, он лежал на кровати и, по-видимому, немного дремал.
– Иди скорее ко мне! Я так соскучился! – тихо сказал Хаим, протягивая ей руку.
Она была счастлива и, забыв о своих обидах, отдавалась с большим наслаждением. Он тоже был безудержен и упивался этим мгновением. К тому же, как мужчина востока (пусть не обижаются на меня мужчины запада и других сторон света!), он был горд, что снова имеет возможность позволить себе тайное свидание на стороне, чтобы в мужском разговоре похвастаться своими победами. А главное, Хаим теперь был абсолютно уверен, что его возлюбленная в течение этих шести с половиной месяцев не изменяла ему ни с одним мужчиной. Это льстило ему и заставляло снова идти на «подвиги».
Наконец, оба решили передохнуть. А потом он заказал ужин в номер, и, сидя на веранде, они наслаждались вечерней трапезой. Вернее, в основном, ела она, он, покуривая сигарету, глядел на нее и размышлял о своем.
– Почему ты не ешь? – наконец, обратилась она к нему. – О чем ты думаешь?
– О  нас.
– Ты  любишь меня?
Этот вопрос она задавала ему за сегодняшний вечер уже несколько раз. А он не мог сформулировать ей свой ответ и только улыбался или отвечал вопросом: «А как ты думаешь, почему мы вместе?» И вот опять этот наивный вопрос.
– Алиса! А что ты хочешь услышать от меня?
Он, вероятно, спросил это резковато, потому что ее глаза стали какими-то печальными. В них как будто погас свет.
– Ну, хорошо, объясню тебе, что я понимаю под любовью. Когда я был молодым, и мы встретились с моей будущей женой, это была любовь. Я люблю ее и сегодня, хотя эта – другая любовь. И предавать ее не хочу.
– Но ведь предаешь?
– Нет. Нам, мужчинам, это простительно. И поверь, я не бегаю на сторону все время. Это случается очень редко. Например, у меня к тебе особое чувство, и я хочу только тебя, тогда я позволяю себе такую шалость.
– Шалость?.. – она чуть не задохнулась от возмущения.
– А нам, женщинам?
– Что ты от меня хочешь? Я плохо к тебе отношусь? Я прошу только одного: чтобы ты ни с кем больше не встречалась. Особенно с грузинами.
Эта просьба ее даже рассмешила.
– А почему с грузинами нельзя?
– Они нехорошие, – и увидев ее удивленный взгляд, подтвердил: – Да, да, они черные.
Перед ней несколько минут назад на белых простынях лежал очень смуглый человек. В России его бы и назвали черным. Но женщина почувствовала в его словах другой смысл понятия «черный».
– Почему черные?
– С ними нельзя иметь дело. Они все лгуны и воры.
Алисе стало грустно. Она вспомнила, как много лет назад в одной компании, в которой справляла Новый год, разгорелся спор по национальному вопросу. И это страшная фраза – «они все…» звучала из уст, казалось бы, культурных людей, которые скопом приписывали отрицательные черты своего недруга целой нации, к которой тот принадлежал. Особенно разошлась красивая на вид Лариса, которая допрашивала Алису:
– Скажи, ну почему вас никто в мире не любит? Значит, в вас есть что-то такое, за что вас ненавидят?
– Так скажи мне: за что? Что есть в нас такое, чего нет у вас?
– Не знаю, но, значит, есть! – с вызовом ответила та.
– Ой, Лариска, да кто кого в этом мире любит? – решила разрядить обстановку Ирина – хозяйка вечера, понявшая, что назревает неприятный инцидент. – Ты просто слепа, если не видишь, как нас, русских, давно нигде не любят.
– Ничего, полюбят. Вот покажем им свою силу!
– Какую силу, дорогуша? – возмутился Вадик словами Ларисы. – Проснись! Кто нас боится? Мы сами в ж… давно сидим.
– А главное, разве можно заставить любить силой? Попробуй, полюби садиста! – встрял в разговор молчавший до этого Олег. – Тебе ведь все лаской и по шерстке подавай!  А если против шерстки, так сбежишь к другому.
Все засмеялись, поняв, на что он намекает.
– Дурак же ты! – надулась Лариса и, вскочив с дивана, выбежала в коридор.
«Как давно это было! – подумала Алиса. – И вот снова – «они все». А ведь он и обо мне так может подумать. Конечно, он не скажет – «черная», скажет – «проститутка». Сколько раз я уже слышала, что «русские» – проститутки. А и, правда, кто я? Что я здесь делаю? Почему он должен любить меня? Уважать? Что я жду от него? Для чего я ему?»
– Пожалуй, нам пора возвращаться, – сказала Алиса и, войдя в комнату, начала быстро собирать вещи.
– Что с тобой случилось? Куда ты спешишь? – нервно спросил Хаим. – У нас еще есть время. Мы можем немного еще полежать.
– Я очень устала и мне пора возвращаться. Надо еще дочь забрать от мамы, – в  эту минуту она действительно подумала о Линор, которой так мало уделяет внимания, и которая, к счастью, не знает, чем занята ее мать, когда девочка вынуждена ночевать у бабушки.
– Ты обманываешь?! – он подошел сзади и наблюдал, как она красит губы. – Что случилось? Я ведь вижу, как ты изменилась?
– Что ты видишь?
– Все вижу! – его глаза стали злыми. – Вижу, что ты ничего не умеешь в постели, что ты хочешь многого, а дать сама ничего не можешь. У тебя белье, наверное, еще из России. В Израиле давно такие трусы женщины не носят. Я дам тебе сто шекелей. Пойди и купи что-то новое.
– Мне не нужны твои деньги, – еле сдерживая слезы, прошептала Алиса. – А трусы я ношу такие, какие хочу. Если тебе важнее трусы, чем я, то и ищи себе женщину с красивыми трусами!
Она забежала в ванную и начала лихорадочно мыть пылающее лицо. Руки тряслись, в голове стучала одна мысль: «Так тебе и надо, дуреха! А на что ты еще рассчитывала? Паршивый мароккашка! – но тут же устыдилась. – Вот, теперь я сама опустилась до него. Ладно. Это даже к лучшему. Надо заканчивать эти встречи. Ни уму, ни сердцу. Все надеялась, что он тот мужчина, что мне нужен. Как видно, нет. И хорошо, что он все сам развязал».
Алиса вышла из ванной. Хаим курил на веранде.
– Поехали. Я готова, – взяв  сумочку, направилась она к двери.
– Ты обиделась? – он потушил сигарету и взял ключи от машины со столика. – Давай поговорим.
– Я не хочу больше разговаривать. Пожалуйста, поехали.
– Я не хотел тебя обидеть.
Он говорил искренне, но Алиса уже не хотела ничему верить, тем более, ложиться в постель с этим человеком. Она уже все решила для себя и больше не хотела никаких связей с ним. Каждая минута в этой комнате была для нее в тягость. Она стала задыхаться и хотела быстрее покончить с этой ситуацией.
– Да, ты просто сказал правду? Ну и прекрасно. Правда всегда горька, но это правда. А дальше это мое дело. Но на сегодня разговоров, действительно, достаточно.
– Ну, пожалуйста! Я хочу тебя! Хорошо, если тебе так важно это слово – я люблю тебя! – Хаим старался обнять ее, но она резко отстранилась.
– У нас в России так не любили, а к местной любви я еще не привыкла. Менталитеты не сходятся. Так что пора нам закругляться.
Алиса почувствовала, как горький комок подкатывает к горлу, и еще минута – и она заплачет, поэтому резко рванула дверь и вышла в коридор.
– Пропади ты пропадом со своей любовью! – прошептала она и, не обращая внимания на удивленно посмотревшую на нее консьержку, быстро стала спускаться по лестнице.
Хаим догнал ее у выхода. Он был очень рассержен и даже не мог скрыть этого.
– Садись! – он резко распахнул дверцу машины с ее стороны.
В его глазах Алиса снова увидела тот злой взгляд, который испугал ее первый раз. «Какие у него злые глаза! Как я раньше этого не замечала? Наверное, он недобрый человек. Как же я могла ошибиться? Неужели любила его?»
Всю дорогу она старалась найти оправдание своим чувствам к этому человеку, который несколько минут назад был так с ней ласков и страстен, а теперь зол и неприятен.
«Воистину: от любви до ненависти – один шаг. И этот шаг я уже сделала».
Он затормозил у намеченного места и полез в карман за деньгами. Увидев его жест, Алиса резко остановила его:
– Не надо! Ничего больше не надо! Я хочу остаться в твоей памяти любовницей, а не русской проституткой! – и, выйдя из машины, сильно хлопнула дверью.
Хаим, все еще надеявшийся на примирение в последнюю минуту, саркастически улыбнулся ее выпаду, в котором очень хорошо понял смысл слов, хотя они были не совсем правильно построены в ивритской фразе, и, нажав на газ, так что машина взревела, умчался, грубо ругаясь и проклиная эту сумасбродную «русскую».

ГЛАВА 8

Алиса встала со скамьи и, бросив бумажку от мороженого в урну, пошла по направлению к дому: надо было возвращаться, скоро Линор придет из школы.
Девочка была единственной радостью Алисы. Она ее баловала, хотя сама понимала, что наносит своим воспитанием большой вред дочери, да и себе тоже. Ее мудрая мама читала ей нравоучение по этому поводу, но сама тоже часто не удерживалась, чтобы не побаловать внучку.
– Мне можно, – защищалась  она от Алисы. – Я – бабушка! А ты должна быть стойкой и непреклонной.
Галина Львовна была женщиной своеобразной. Она писала стихи, посещала все культурные мероприятия, проводимые в клубе для новых репатриантов. Была в курсе всех городских событий, а в дни предвыборных кампаний – защитницей русских политических партий. Особенно ей нравился господин Щаранский. Она рьяно пропагандировала программу его партии «Исраэль ба-алия» и, свято веря в то, что только эта партия может наладить приличную жизнь в любимом ею Израиле, часами пропадала на избирательном участке в дни выборов. С какого-то времени все люди стали делиться ею на «наших» и «ненаших». Естественно, «наши» были те, кто поддерживал ее любимую партию. Их она называла умными людьми. И «ненаши» – кто выступал против. Их она называла (конечно, за глаза) «недоумками» и всячески старалась обходить. В споры Галина Львовна не вмешивалась, считая это ниже своего достоинства.
– Пусть дозревают! – говорила она с повышенным пафосом. – Только бы не упасть переспелым плодом!
Но особенно не воспринимала людей, которым было все равно за кого голосовать.
– Как можно?! – с возмущением отчитывала Галина Львовна новых репатриантов, ничего не понимающих в этой израильской жизни, но идущих на избирательные участки. – Вы должны четко знать, для чего и за кого голосуете. Это решается ваше будущее.
– А ваш Щаранский даст нам работу? Выделит квартиры? Снизит машканту (ипотечная ссуда)? – спрашивали в ответ.
– Вот, посмотрите на них! – возмущалась после этого разгневанная защитница «Исраэль ба-алия». – Для них только одно: квартира и работа. А где же будущее детей, ради которых, как они там божились, едут на историческую родину?
Особенно Галина Львовна любила побеседовать на эту тему с подругой дочери Полиной. Та была внештатным корреспондентом на радио РЭКА, и многие жители их города знали эту женщину, так смело поднимающую городские проблемы в эфире под псевдонимом Пнина Раз. Но в доме своей подруги ее называли просто Линой, и Галина Львовна постоянно ставила ее в пример своей дочери.   
Правда, однажды они чуть не поссорились. Как-то, будучи вместе на собрании оргкомитета, куда приехал Натан Щаранский, Галина Львовна, увидев своего любимца, светясь от восторга, шепнула Полине:
– Не правда ли, он душка! И умный!
– Да, ростом только маловат!
– Ну и что? Ленин тоже был маленьким.
– Да, и тот был с бревном, а этот в кепке и без! – но тут же пожалела о своей шутке, потому что увидела, как надулась и отошла от нее, презрительно ворча себе под нос, Галина Львовна.
Помирились они быстро, потому что Полине было предложено на время предвыборной кампании возглавить местную газету, и она – в качестве компенсации за причиненный милой даме «ущерб» – напечатала ее стихи  в  первом  же номере. Инцидент был исчерпан.
Алиса очень любила свою новую подругу. К моменту их встречи та была уже репатриантка со стажем, а Алиса – совсем еще наивная «олимка-хадашимка», как ее на первых порах называла Лина. Они встретились в «русском обществе», куда она однажды случайно зашла. Прочитав объявление о вечере для женщин, Алиса заинтересовалась, где это будет проходить, и заглянула в Бейт-оле (Дом новых репатриантов).
Сначала молодая женщина решила, что это очередное собрание, на которые так любит ходить ее мама, но, подумав, что все равно потеряла вечер, зашла в зал вместе со всеми. Просидев несколько минут, Алиса поняла, что здесь интересно, и решила досидеть до конца.
Мероприятие было организовано в виде устного журнала для женщин. На сцене за столом сидела красиво одетая средних лет особа. Она представляла очередную страницу журнала и гостя, который, поднявшись из зала, отвечал на вопросы или делал небольшой доклад. Все выступления были рассчитаны на 15-20 минут и не были утомительны. К тому же в конце, как и обещали, многим женщинам было предложено сделать косметический макияж, а всем преподнесены подарки. После вечера оказалось, что Алиса жила в соседнем доме с организаторшей, и по дороге они познакомились.

ГЛАВА 9

Вот уже неделю страну лихорадило. Все говорили о начале войны, и все жили надеждой, что ее все же не будет. Уже накануне Судного дня арабы снова начали бузить. На территориях и в секторе Газа вспыхнули беспорядки, началась интифада. Арабские лидеры во главе с Ясером Арафатом не предпринимали никаких попыток успокоить зарвавшихся юнцов. Наоборот, они всячески разжигали страсти и накаляли обстановку очередным бредом о несчастьях арабского населения страны. К тому же репортажи с мест событий и похорон погибших арабских интифадников всячески демонстрировали всему миру виновность «израильских агрессоров».
Израильское левое правительство металось в своих попытках остановить террор, но больше всего боялось, что будет сброшено своими же правыми. Последние в это время, вместо того, чтобы объединиться и не думать о своих амбициях, старались выдвигать свои требования и заставить левых лидеров повернуть все вспять. Поэтому правительство национального единства никак не организовывалось. И все неслось в пропасть с ужасающей быстротой.
Население страны было в панике, все ждали худшего и боялись его. В основном беспокоились пожилые люди, которые прикипели в эти дни к телевизору, и в результате… сирены скорой помощи почти каждые полчаса оповещали город о сердечном приступе. Среднее поколение тоже было взволновано, но многих спасала работа, где до них не доходили последние новости.
Юные израильтяне после суток Судного дня, в течение которого они не могли и пальцем пошевелить, но все больше и больше наливались ненавистью, вышли, наконец, на улицы израильских городов, громя и поджигая арабские магазины и рестораны. Видеть это было больно, а главное, все разумные израильтяне понимали, что такой протест юных горячих голов уж точно не выход из создавшегося положения.
В течение двух недель весь прогрессивный мир старался остановить начало войны. В регион прибыл председатель ООН Кофе Анан, министр иностранный дел России Игорь Иванов, американский представитель… Но тогда, когда, казалось, что можно установить спокойствие, арабские террористы совершали очередное злостное кровопролитие… и снова звучали выстрелы.
Лина в эти дни была просто в шоке. Ее постоянно преследовало видение войны. Но теперь оно не вызывало страх за себя, как много лет назад страх погромов преследовал ее в России, заставивший подняться в Израиль. Теперь она боялась за сына и его семью. Уже подрастал внучек – первенец, и невестка носила под сердцем еще одного.
К тому же пришло сообщение из России, что ее отец умирает: у него был обширнейший инфаркт, а теперь еще вспышка его болезни крови. Телеграмма пришла в Израиль на следующий день после окончания Судного дня от сотрудников лаборатории отца, где просили ее по возможности прилететь. 
Целый день Лина просидела дома. Слезы, не останавливаясь, катились по щекам. Разум отказывал помогать ей в создавшейся ситуации. Сплошные эмоции захлестнули ее. К вечеру дико разболелась голова, и заныло сердце. Нужно было выйти из дома. Предлог быстро нашелся: надо купить что-нибудь от головной боли.
В аптеке было немного народу. Впереди стоял молодой, лет тридцати пяти полноватый мужчина. У него зазвонил мобильник, но когда он стал отвечать, тут же зазвонил второй. Это вызвало смех у Лины. И впервые за много часов она подумала, что еще не все потеряно, и жизнь продолжается.
Но мужчине явно не понравился ее смех, и он спросил:
– Что здесь смешного?
– Ничего. Просто это здорово, что в наши дни человек так занят.
– Да. Я работаю очень много. Вы получаете 500 долларов в час? – и, не дожидаясь ее ответа, с гордостью констатировал: – А я получаю.
– Что ж, прекрасно! А нельзя ли войти с вами в пай в вашей работе? Может, я подойду?
Но мужчина не расслышал ее вопроса, так как в это время снова зазвонил мобильный.
– Нет, вы не подойдете ему, – шепнула ей аптекарша. – То, чем он занимается, не подойдет вам.
– Да? А чем он занимается?
Но аптекарша не успела ответить. Закончив разговор, мужчина с гордостью обратился к Лине сам.
– Я собираю в Израиле лучших людей и переправляю их в Америку.
– Что значит лучших? – удивилась Лина. – Лучшие, как мне кажется, остаются здесь.
– Нет, здесь остаются смелые.
– Зачем же вам отсюда зазывать людей в Америку, где жизнь далеко не счастье?
– Я не верю в Израиль. У него нет будущего. И спорить на эту тему с вами я не хочу.
В это время снова раздались звуки мобильника. И пока мужчина вел бурную беседу, Лина рассматривала его. Одет он был модно, но, как у всякого полного человека, даже красивый наряд выглядел как-то неряшливо. На средних пальцах обеих рук блестели золотые перстни. На левом запястье были дорогие часы, на правом – золотой браслет. На толстой шее красовалась цепь. «Новый русский на американский манер! – подумала  Лина. – Какое-то наряженное ничтожество!»
– А видели ли вы дерево, увешенное золотыми монетами? – вдруг снова обратился мужчина к Лине.
– Нет, не видела. Но думаю, что не в этом счастье. А вы видите в этом счастье американцев?
– Не надо спорить! – сказала аптекарша к Лине. – Вы его не убедите. – Затем она обратилась к мужчине: – Меня, Миша (вероятно, она знала этого человека), вы тоже не сумеете уговорить. У нас был выбор в свое время в России – ехать в Израиль или в Америку. Мы предпочли Израиль. Больше того, мои родители летали в Америку и поняли, что там нас тоже не ждут. А в гостях везде хорошо.
– Конечно, сколько лет твоим родителям?
– Они еще молодые.
– Да поймите вы, Америка – это свобода. Свобода выбора. Такая свобода, о которой вы и мечтать не можете! Но, конечно, там надо работать, очень много работать. Поэтому я собираю только молодых и сильных.
– А где прикажете оставить родителей?
Но он не услышал ее вопроса, а обратился к Лине:
– У  вас есть дети?
– Да, два сына.
– И  какую свободу вы им уготовили, когда привезли их сюда? Они могут сделать выбор: пойти или не пойти в армию?
– Мой старший был в армии, и ему очень понравилось там, – женщина  почувствовала, как у нее внутри закипает гнев. – И поверьте мне, он любит Израиль и ни о какой Америке не мечтает. А вы-то еврей? – вдруг спросила она его в лоб.
– Да!.. – ответил он, удивленный ее вопросом.
– Знаете что: поменяйте свою национальность. Пишитесь русским, американцем, кем угодно, но вы не еврей!
– Да я двенадцать лет прожил в Америке, – с обидой набросился на непонимающую его женщину мужчина, – и четыре года уже здесь!  У меня все здесь схвачено! Я здесь процветаю! Но я вижу, что у евреев здесь нет будущего!
Лина почувствовала, как страшная боль ударила ей в сердце.
– Хватит, молодой человек! – еле сдерживаясь, чтобы не закричать, произнесла она громко. – Давайте каждый останется при своем мнении! Желаю процветание вам и вашей Америке! Только очень бы хотелось, чтобы в трудный для нас час ваша Америка не предала нас! –  и, с яростью распахнув дверь, Лина выскочила на улицу.

ГЛАВА 10

В гневе Лина не заметила, как пролетела квартал, и только резкий сигнал машины на перекрестке остановил ее бег. Высунувшийся из окна водитель заорал на нее на иврите, чем сразу охладил ее пыл.
– Слиха, адони! (Извини!) Ани мицтаэрет мэод! (Я очень сожалею!) – произнесла она и улыбнулась.
Водитель, сам перепугавшийся этого инцидента, был рад, что женщина не собирается с ним спорить, и спросил:
– Ат  беседер? (Ты в порядке?)
– Беседер гамур! (В полном порядке!) – она перевела дух и уже не бежала, а шла тихо, успокаивая свои нервы и сильно стучавшее сердце.
«Вот было бы весело, если бы угодила сейчас под колеса, – думала  Лина. – Из-за чего так разволновалась? Ну, работа у него такая. У мужика главное в жизни деньги. А если они к нему идут, – значит, есть спрос на его деятельность. А это уже из другой области. Что-то гонит людей отсюда. Зачем далеко ходить за примером? Моя  родственница только что уехала в Канаду? Уехала! Что, казалось, не хватало ей в Израиле? Работа была, квартиру купили, машину приобрели. Может, она быстрее почувствовала приближение войны?» Никак не хотелось думать, что людьми руководит только корыстная цель. Конечно, как и другие отъезжающие, ее родственница не сказала правду. А на вопрос: «Не боится ли она антисемитизма», – ответила: «Нет, как раз здесь я «русская», а там снова вспомню, что еврейка».
Уже выходя из лифта, Лина услышала телефонный звонок в своей квартире.
– Ты куда запропастилась? – услышала она в трубке голос мужа. – Я звоню уже полчаса.
– Бегала в аптеку.
– Я задержусь сегодня. Приеду поздно.
– Хорошо. Ужинать будешь?
– Нет, наверное, покормят здесь. Я еще перезвоню после семи.
С работы он звонил каждый день. Она никогда не могла понять: то ли это была проверка, то ли действительно беспокоился о ней. В их жизни давно не было того горячего чувства, которое бывает у любящих людей, но зато появились ответственность и взаимопонимание. Они давно уже понимали, что семья их держится только благодаря детям, которых оба любили и боготворили. А после того, как появился первый внук, в их взаимоотношении установилось большее спокойствие и стабильность.
Сначала Марк очень переживал, что будет дедом в сорок восемь лет. Он ругал сына, сердился на невестку. Доходило до того, что он предлагал Лине самим родить ребенка. На что та, тоже не испытывая большого восторга от сюрприза молодоженов, отвечала:
– Считай, что это будет наш третий малыш.
А когда внук появился на свет, Марк стал по-настоящему горячим дедом.
Поженились они по любви в родном городе, Ленинграде. Марк был на десять лет старше Лины. Их познакомили на вечеринке у друзей, куда девушка пришла со своими подругами. Новые знакомые были уже солидными мужчинами. Все только и говорили о Марке.
– Ах, какой умница! – шептала подруга слева.
– Ах, какой красавец! – вздыхала подруга справа.
Лине он тоже понравился, но до него ее ухажерами были или ровесники, или чуть-чуть старше, а этот аж на десять лет. И все же ей польстило, что именно Марк весь вечер ухаживал за ней, а в конце пошел ее провожать.
Девушка тоже произвела на него большое впечатление. Она была хороша собой, стройная, с красивыми пышными волосами. Но особенно выделялись ее черные, как вишня, глаза, они излучали счастье и неподдельную радость.
В течение последующих встреч Марк все больше и больше влюблялся в эту веселую, неунывающую девчушку, которую все удивляло, и радовала любая его выходка. Ее оптимизм, жизнерадостность передавались окружающим. И везде, где бы она ни появлялась, всем становилось радостно и легко. Она как-то сразу завладела сердцем его матери, до Лины отметающей всех его подружек одним только суровым взглядом, в котором так и читался приговор: ты ему не пара.
Его сестра, которая не была обласкана мужским вниманием и уже уготовила себе титул старой девы, приняла избранницу брата как-то совсем просто и мягко.
Со стороны ее родителей особых противодействий не было, так как и матери, и отцу основным условием для замужества дочери было только, чтобы будущий муж был еврей. А здесь все в полном ажуре.
Молодожены сняли одну комнату в коммунальной квартире на четыре семьи, но зато в центре города. И первые пару лет они жили очень счастливо. Пока не появился их первенец. С тех пор у них начались первые ссоры. Естественно, они вспыхивали из-за пустяков, но Марк перестал понимать, почему его веселая жена перестала ласково встречать его дома, а Лина, падая с ног от усталости, уже не видела в муже того внимательного и доброго мужчину, которого полюбила буквально с первого взгляда.
Наконец, наступил тот день, который стал началом крушения их семейных отношений. Марк пришел домой поздно и хорошо навеселе. От такого унижения и страха с Линой случилась настоящая истерика. Марка это страшно рассердило, и, обозвав ее грубыми словами, он покинул дом, громко хлопнув дверью на прощанье. 
Лина не побежала за помощью к маме. Проплакав почти полночи, она решила, что прощать мужа не будет, а завтра же подаст на развод. Но утром, часов в шесть, Марк вернулся и умолял не бросать его. Он клялся и божился… И она уступила. Но потом, как снежный ком, все покатилось снова. Лина не знала, как остановить мужа. Она не пускала его в дом, неделями не разговаривала с ним. Наконец, не выдержав, она чистосердечно призналась родителям, что больше не может с ним жить. Но к своему удивлению поняла, что ее родной отец не принимает ее решения уйти от мужа.
– За человека надо бороться! – нравоучительно сказал он дочери. – Тем более что это твой муж и отец твоего ребенка!
Мама, провожая ее, у дверей тихо заплакала и сказала, что очень надеется на то, что все еще устроится.
Возвращаясь домой, Лина почувствовала, что никому не нужна в этом холодном городе. Еще вчера такая любимая северная столица, которую она обожала, сегодня показалась ей страшной вонючей подворотней. Людей на улице почти не было. На мостике над Фонтанкой женщина прислонилась на парапет и заплакала. Сначала она плакала тихо, но потом ее так захватила жалость к себе, что не почувствовала, как зарыдала во весь голос.
– Девушка, вы что-то потеряли? Почему вы плачете? Вас кто-то обидел?
Вопросы один за другим задавались Лине, но она никак не могла успокоиться, чтобы что-то ответить. Наконец, она затихла и подняла глаза на спрашивающего.
– Вам помочь?
– Нет, спасибо, вы не сможете мне помочь.
– Вы что-то потеряли? – не унимался прохожий.
– Да, я потеряла… Я потеряла… любовь.
– Наверное, она была слишком большой, раз так много слез?
Лина не поняла, смеется над ней ее утешитель или действительно сочувствует:
– А любовь бывает маленькой? – серьезно спросила она.
– Любовь, как люди, бывает разной. Но об этом, я думаю, нам лучше поговорить где-нибудь в тепле. Знаете, пойдемте-ка лучше ко мне в гости. Попьем чай, пофилософствуем, послушаем последние записи, которые я привез из-за границы, – и, видя ее нерешительный взгляд, мягко добавил: – Обещаю, плохо вам не будет!
– Да уж куда хуже!?
– Ну-ну, все обойдется. И любовь еще большую найдете! – и, предложив ей взять его под руку, тихо добавил: – Может, и мне повезет.

ГЛАВА 11

В дверях его квартиры их встретил большой серебристого цвета дог. Он зарычал на гостью, но тут же отошел вглубь коридора и лег на свое место.
– Проходите в комнату! Не бойтесь! Никого в доме больше нет. А Дороти вас приняла. Она не злобная собака, но женщин особенно не любит. Вероятно, ревнует.
Спаситель подтолкнул ее к дверям гостиной и, войдя за ней, включил торшер.
– Думаю, так будет уютнее. Садитесь, где вам удобно, а я быстренько поставлю чайник.
Он вышел. Лина присела на диван и стала рассматривать комнату. Она была большой, с паркетным полом. Особый вид придавали окна ротондой, около которых стоял письменный стол с креслом. Одна стена была полностью занята книжными полками, на которых было столько книг, что они уже не вмещались аккуратно.
Вся стена над диваном была в фотографиях. Чтобы лучше рассмотреть их, Лина встала, но в это время в комнату вошел хозяин, и она невольно опустилась обратно.
– Ну, что же вы не любопытничаете? Не рассматриваете мои фотографии?
– Я  как раз хотела это сделать, но подумала, может, вам это неприятно.
– Мне? Что вы?! Я очень люблю, когда меня хвалят. Ведь это я сам фотографировал!
– А вы уверены, что я буду тоже хвалить?
– Ну, попробуйте поругать! После того, что я спас вас от холодного ветра? Привел в теплый дом? А теперь еще напою вас чаем? Попробуйте, не похвалите! Увидите, что будет! А пока, помогайте-ка лучше мне по хозяйству! Видите ту большую коробку? – он указал на письменный стол, а сам стал разливать чай. – Тащите ее сюда! Думаю, таких конфет вы еще не пробовали. Они из самой Швейцарии!
– Вы  сластена?
– Да, я люблю конфеты. Но не простые, а шоколадные. И друзья, зная мою слабость, привозят мне из-за границы в подарок именно шоколадные конфеты.
– У вас много друзей?
– Нет, не много, но это настоящие друзья! И за них стоит выпить! Может, и вы станете моим другом? Кстати, для начала не плохо бы познакомиться. Разрешите представиться: Эдуард, или просто Эдик.
– А  я Полина, или просто Лина. 
После первой рюмки ей стало тепло и захотелось спать, но она не хотела покидать этот гостеприимный дом. Во-первых, потому что боялась возвращаться домой, где, предчувствовала, может разгореться очередная ссора с Марком. Во-вторых, Лина опять ощутила себя свободной, раскрепощенной, как несколько лет назад, когда еще не была замужем. Конечно, она понимала, что вступает в какую-то новую фазу своей жизни, но старалась не думать об этом, а отдаться сиюминутному спокойствию и счастью. Теперь она была даже рада, что уговорила своих родителей оставить у себя внука на несколько дней.
Эдуард сунул кассету в магнитофон и, выключив люстру, оставил только свет торшера. Затем подошел к гостье и сказал:
– Мадам, разрешите пригласить вас на танец.
Несколько мгновений поколебавшись, Лина согласилась, и он, обняв ее за талию, нежно повел под музыку. Она чувствовала, что прижимается к нему все ближе и ближе, как напрягаются его мышцы, как участился его пульс и прерывается дыхание. Ей стало жарко, волнение, которое так давно не охватывало ее, вдруг снова напомнило те минуты сладостного соединения. Ноги перестали слушаться и передвигались, как ватные. Но раньше, чем в ее сознании промелькнула мысль о каком-то запрете, она полностью отдалась своему желанию.
Эдуард, в первые минуты знакомства видевший в Лине только забитую и страдающую женщину, теперь был приятно удивлен раскрывшейся страстной натуре, о которой он мог только мечтать. Эта ночь была большим подарком для двух изголодавшихся по любви людей. Они не могли оторваться друг от друга, боялись заснуть и пропустить эти сладостные минуты. Наконец, под утро, измотав друг друга до изнеможения, оба сдались.
Разбудила их Дороти, которая звала хозяина на улицу, недовольная тем, что ей всю ночь пришлось пролежать в коридоре на подстилке. Пока Эдуард выводил собаку, Лина привела себя в порядок, поставила чайник и накрыла на стол в кухне. «Что же теперь будет? Как я объясню Марку, где провела ночь? Что будет со мной? Кто для меня теперь Эдуард? Как будет у нас дальше?» – мысли одна за другой прорывались у нее в голове, наводя ужас.
– Ух, какая ты молодец! – пройдя на кухню, похвалил Эдуард. – А на улице опять капает. Мы еле успели пробежаться. Правда, Дороти? – он погладил собаку по голове, и та приветливо заворчала.
– Давай побыстрее позавтракаем, и я пойду, – сказала Лина.
– Куда ты пойдешь? – не понял Эдуард. – Я думал, ты останешься у меня.
– Нет. Сказочная  ночь закончилась. За окном день, а с ним – и  правда жизни.
– Какая правда? – заволновался он.
– Правда, что я замужняя женщина. Правда, что у меня есть ребенок. Правда… – она  замолчала.
– Ну, ну… договаривай! Правда, что с твоей стороны это была минутная слабость, и что ты меня не любишь?
– Господи! Эдик, ты говоришь, как юноша, который только что встретил свою первую любовь. Ведь мы с тобой зрелые люди. Все гораздо сложнее. Нам обоим надо подумать.
– О чем думать? Мне не о чем думать! Я все для себя решил сегодня ночью.
– Я тоже счастлива была сегодня ночью. И поверь, лучшего любовника мне и не надо! Но есть ведь будни. А для них нужно, чтобы мы были готовы быть рядом. Ты не знаешь меня. Я тоже еще… – она  постаралась подбирать слова, чтобы не обидеть его, – не готова изменить свою жизнь.
Он подошел к окну и, открыв форточку, закурил. Лина встала и обняла, прижавшись щекой к его спине.
– Не обижайся! Если судьба нам быть вместе, мы будет вместе. А пока… спасибо за все!
Она почувствовала, что снова грусть охватывает ее. Выскочив в коридор, Лина стала надевать плащ. Дороти с любопытством наблюдала за ней.
– Проверяешь, не возьму ли что твое? – пошутила Лина.
– Нет, это она жалеет, что ты уходишь, – Эдик притянул к себе Лину и, нежно обняв, сказал. – И я тоже очень жалею, что ты уходишь. Мне было так хорошо с тобой. Пожалуйста, реши все и позвони! В любом случае позвони! Я буду ждать тебя.
Лина, выйдя из подъезда, не знала, куда идти. Но пока она обдумывала свои дальнейшие шаги, ноги сами привели ее к дому. Открыв своим ключом входную дверь, женщина прошла к себе. Сначала ей показалось, что в комнате никого нет, так как затемненные шторами окна не давали света, и разглядеть кого-то было трудно. Но потом глаза привыкли, и она увидела Марка, лежащего на диване и тупо глядевшего в потолок.
– Ты была с другим мужчиной?
От его вопроса у Лины подкосились ноги, и она, чтобы не упасть, села на стул.
– Ты была всю ночь у мужчины? – снова спросил Марк.
– Я хочу развестись с тобой, – стараясь  держать себя спокойно, сказала Лина.
– Почему?
– Я больше не хочу с тобой жить.
– У тебя появился другой мужчина?
– Тебя это не касается! Главное, я не хочу жить с тобой.
– А что будет с Геной?
– Геночка останется со мной, а ты сможешь его навещать.
– Ты понимаешь, что ты говоришь? Ты сказала об этом своим родителям?
– А при чем здесь мои родители? – стала волноваться Лина. – Даже если они против, неужели ты думаешь, что это меня остановит? Ты понимаешь, что я устала с тобой жить?! Я не хочу больше ложиться с тобой в постель! Не хочу видеть рядом… – она искала слова пообиднее и, наконец,  процедила сквозь зубы –  …скотину!
– Скотину? – Марк даже вскочил с дивана. – Это я-то скотина? Да с тобой ни один нормальный мужчина не уживется! Вечно недовольная! Ты разве женщина?! Да от тебя в постели тошнит!
– А ты прав! С тобой в постели я не женщина! И если ты – нормальный мужчина, то я, действительно, ненормальная женщина! Поэтому, зачем нам продолжать жить вместе? Давай, собирай чемоданы! И катись на все четыре стороны!
Впервые Марк видел такой протест со стороны жены. Это уже не была женщина, вешающаяся ему на шею, держащая за ноги, беспомощная, унижающаяся. В ней проснулась женщина, которая вызывала к себе уважение. А главное, она не нуждалась больше в нем. «Кто сделал ее такой? Что произошло с ней сегодня ночью? Кто был с ней? Кто посмел увести ее от меня?» – эти вопросы шквалом пронеслись в его голове. Но он вовсе не собирался уходить из этого дома. Поэтому решил, что пора предъявить свои права на квартиру.
– Нет, я никуда не пойду. Если тебе надо, сама уходи!
– Хорошо.
Лина достала дорожную сумку и начала укладывать свои вещи. Марк с интересом наблюдал за женой. Но когда вещи были уложены, и она решительно шагнула к двери, он вдруг вскочил с дивана и загородил ей выход.
– Ты никуда не пойдешь! – крикнул он злобно.
– Это почему же? Между нами все кончено! Пропусти! – и Лина постаралась оттолкнуть его, но Марк схватил ее руку, а другой притянул к себе.
– Не уходи! Давай все начнем сначала! Вот увидишь, я изменюсь. Ты только поверь мне. Я все теперь сделаю, чтобы у нас была нормальная семья. Ну, потерпи еще немного!
– Сколько? Сколько можно терпеть?! Ведь ты же сам видишь, что все губишь! Ты убил во мне женщину! Ты погубил нашу семью! Ты уничтожил нашу любовь! А сын? Ты хоть раз вспомнил о нем? Подумал, что будет с ним, когда он вырастет и увидит, какой у него отец?
– А без отца лучше?
– Без такого, как ты, да! Пропусти!
– Куда ты пойдешь? У тебя кто-то появился?
– Какое это имеет значение? Я не хочу оставаться здесь!
– Пожалуйста, не уходи! Я виноват! Ну, хочешь, я встану перед тобой на колени? – и он, не дожидаясь ответа, опустился перед ней на колени.
– Ой, хватит паясничать! Встань! Это уж слишком! – она почувствовала, как все больше начинает жалеть его.
Но Марк продолжал стоять на коленях, обнимая ее ноги, и молчал. Его щека была так крепко прижата к ее ноге, что даже через платье она чувствовала жесткую щетину. И вдруг он поднял на нее лицо, и она увидела в его глазах слезы.
– Пожалуйста, не покидай меня! Я не смогу жить без тебя! Ты мне нужна! Линочка! Пожалуйста, не уходи! – и, разрыдавшись, бросился на диван.
Лина никогда не видела мужских слез. Она даже не предполагала, что ее Марик может плакать. Да еще вот так, навзрыд... Она бросилась к нему и стала ласкать его голову.
– Хорошо, хорошо… Я не уйду. Не плачь! Все будет хорошо! Только ты не обманывай меня больше!
Но он долго не мог остановиться, как будто боялся, что она может передумать и покинуть его, если он прекратит плакать. Наконец, стих и сел.
– Я не говорил тебе правду. Я просто стал алкоголиком. Я не могу справиться с этой болезнью сам. Мне самому плохо. Но если ты покинешь меня сейчас – это будет конец.
– Хорошо, я останусь. Только надо что-то делать. Мы должны срочно что-то предпринять!
И с этого дня Лина вся окунулась в борьбу за спасение мужа. Она ходила с ним на консультации, на все приписываемые ему процедуры. Когда его на неделю положили в больницу, она ежедневно по два раза навещала его, готовила ему любимые блюда и привозила еще горячими, не считаясь ни с дальностью пути, ни с денежными затруднениями.
Наконец, врачи сказали, что Марк здоров и может возвращаться к нормальной жизни. Но для Лины эта нормальная супружеская жизнь принесла еще большее разочарование. Марк больше не был мужчиной. Поняв это в первую же ночь после возвращения мужа из больницы, она повела себя очень тактично и постаралась успокоить его, сославшись на усталость и то, что они просто давно не были вместе. Но скоро пришло и понимание, и отрезвление. Примирившись с положением, они решили продолжать семейную жизнь во имя сына. Тем более что вскоре сама жизнь повернула их мысли совсем в другое русло, и даже думать о постели было уже некогда.

ГЛАВА 12

За суматохой дней Лина все же не забывала о встрече с Эдуардом. Больше того, она очень скучала и надеялась на то, что судьба снова сведет ее с человеком, с которым она почувствовала себя женщиной, любимой женщиной. Звонить ему она не решалась, зато несколько раз старалась пройти мимо его дома в надежде увидеть Эдуарда. Но все было бесполезно.
И вот однажды, возвращаясь из больницы от Марка в метро, Лина остановилась купить свежие газеты в киоске и тут же почувствовала чей-то взгляд. Купив газеты и журнал, она медленно повернулась и осторожно посмотрела вокруг. И тут их взгляды встретились. Он стоял около большого окна, сжимая в одной руке дипломат, а в другой – букетик гвоздик. Лина не знала, как повести себя: ведь за это время Эдик мог обидеться и познакомиться с другой женщиной. Но он не дал ей времени на раздумье, и сам направился в ее сторону.
– Здравствуй, милая! – он протянул ей букетик. – Долго же ты решаешь. Но, по-видимому, решила не в мою пользу. А я очень соскучился. У тебя есть время? Может, зайдем ко мне? Выпьем по чашечке кофе?
– Если только ненадолго. Мне в пять сына забирать из детского сада.
– О, в нашем распоряжении целая вечность! – и он постарался улыбнуться.
Пока они шли к его дому, Лина рассказала Эдуарду о своем выборе и попросила понять ее правильно. Когда он открыл дверь, она сразу же обратила внимание на отсутствие в доме собаки.
– А где Дороти? С ней что-то случилось?
– Дороти убили «добрые люди».
– Как? За что?
– За что? Это только им известно. Вероятно, потому что она была «еврейка».
– Какая «еврейка»? – Лина решила, что Эдуард разыгрывает ее, и это показалось ей смешным. Но, увидев на его лице пробежавшую тень, она поняла, что произошла какая-то трагедия, и только спросила еще раз: – Что  случилось?
– После твоего ухода вся моя жизнь резко изменилась. Какой-то злой рок буквально преследует меня. Какие-то бандюги стали предлагать мне деньги, чтобы я уматывал из Ленинграда. Затем стали грозить отравить собаку. Наконец, однажды кто-то позвонил в дверь, и когда я хотел уже открыть, с той стороны раздались выстрелы. Дороти бросилась на дверь и была тут же сражена пулями.
– А  ты позвал милицию?
– Да. Только ты же понимаешь, что никто не будет искать убийц собаки. У нас человеческая жизнь перестала цениться.
Они вошли в комнату, и Лина в изумлении остановилась. Комната была почти пустой. Полок с книгами не было. На месте дивана раскладушка. В углу стояли два больших чемодана.
– Ты переезжаешь? – заволновалась Лина.
– Нет, дорогая, я уезжаю.
– Куда?
– Куда все евреи.
– В Израиль? Зачем?
– Милая моя! Ты, вероятно, живешь с завязанными глазами? Линочка, ты, правда, не видишь, что происходит в Ленинграде?
– А что происходит?
– Чудная моя! Так ведь фашизм! Фашизм в Ленинграде!
– Эдик, а что ждет тебя там?
– Наверное, особенно ничего. Тем более что языка я не знаю, профессии для Израиля у меня нет. Но ведь живут же люди и там. А главное, в том, что мне не хочется быть убитым, как моя собака. Я человек и хочу хоть с оружием в руках погибать. Вот жалко только одно, что ты не со мной, – он подошел к окну и открыл его, затем закурил.
На его слова Лина ничего не ответила, и Эдуард понял, что это молчание – ее ответ на его надежду, которая еще теплилась в нем. Поэтому чтобы возвратить все в русло беседы, он после долгой затяжки сказал:
– Да сейчас и поздно об этом говорить. Все документы уже готовы. Я отплываю, вернее, улетаю через неделю.
– Так скоро?! – это вылетело у нее как-то внезапно, раскрыв чувства, которые она так тщательно скрывала. – Для меня это так неожиданно. С тобой я как будто что-то приобрела, а теперь опять теряю… – Лина почувствовала, как слезы наворачиваются на ее глаза. – Что же мне теперь делать?
Эдуард затушил сигарету и подошел к ней.
– Ну, что ты? Девочка моя! Ты же не одна. У тебя есть муж, сын. Тебе надо думать о них. Ты должна быть сильной!
– Не хочу быть сильной! – как капризный ребенок ответила Лина и уткнулась ему в грудь. – Я устала быть сильной! Я хочу, чтобы кто-то заботился обо мне.
– Но ведь ты сама выбрала свою судьбу. Будь благоразумна! Сейчас в тебе говорит жалость к самой себе. Все пройдет. Вот увидишь.
Он сам не замечал, что гладит ее по голове, прижимая к себе, вытирает ее слезы платком. Ему самому хотелось завыть от одиночества и боли, которые чувствовал все эти дни, но о которых раньше не мог себе позволить даже думать, а не то, что чувствовать.
«Мне нельзя расслабляться! Я не выдержу!» – приказал он сам себе, а вслух сказал:
– Красавица, а не пора ли нам попить чай с сахаром, а то сплошные соленые слезы? Иди, помой глаза! А я поставлю чайник, – и он вышел из комнаты.
Лина зашла в ванную и посмотрела на себя в зеркало. На нее смотрело заплаканное лицо с красными от слез глазами и распухшим носом.
«Ну и красотка! – улыбнулась она сама себе. – И чего я расхныкалась? Это даже хорошо, что он уезжает! Я бы не смогла теперь расстаться с ним второй раз. А так даже хорошо! Видно, судьба сама все расставила на свои места».
Эдуард постучал в ванную и спросил:
– Ты готова? Выходи! Я соскучился!
Она открыла дверь, и он, войдя в ванную, обнял ее сзади и приник к ее волосам.
– Я умираю! Я хочу тебя! Я так соскучился!

ГЛАВА 13

«Я умираю! Я хочу тебя! Я так соскучился!» Лина, переодеваясь, смотрела на себя в зеркало и вспоминала слова Эдуарда. Ей самой хотелось закричать через границы и года: «Я умираю! Я хочу тебя! Я так соскучилась!»
«Где же ты, мой родимый друг? Почему не ищешь? Не зовешь меня?» – и сама улыбнулась грустной улыбкой своему поэтическому настрою. – «Где ты бродишь? С кем в кровати спишь? Кого любишь? Почему молчишь?»
Ее мысли прервал телефонный звонок. Лина нехотя взяла трубку, но, услышав голос подруги, обрадовалась.
– Алисочка! Приходи ко мне сейчас. У меня мерзопакостное настроение и хочется кому-нибудь поплакаться. Будь моей подушкой, пожалуйста!
– Хорошо, при условии, что ты заменишь мне плечо.
– Прекрасно!  И вместе напьемся!
– С горя!
– Это как потом решим. Прибегай!
– Ну, подушка прибыла! – весело защебетала Алиса уже в дверях. – Начинай плакать!
Женщины обнялись и расцеловались.
– Как я тебе рада, Алисочка! Ты мой добрый Ангел!
– Лина, ты что, правда, плакала? – увидев мокрые глаза подруги, спросила Алиса. – У тебя что-то случилось?
– Ой, Алечка, столько печального, что взгрустнулось, до боли сердечной взгрустнулось! А пошла за лекарством, так совсем чуть концы не отдала, – и она поведала о своей встрече с молодым человеком в аптеке.
– Вот мерзавец! – поддержала ее Алиса. – И деньги захапал, и в Америке живет! А мы тут подыхай за здорово живешь! Давай выпьем за то, чтобы он всех наших пейсатых с собой увез! Может, тогда нам матерям-одиночкам что-нибудь перепадет. А то все им, да им. И чтобы мужиков-предателей с собой в охапку! И бюрократов из «Лишкатки» – туда же, в америки!
– И к ним же прибавь хапуг всех мастей и трепачей из всех партий! – разливая по рюмкам ликер, поддержала ее Лина.
Женщины рассмеялись и выпили за быстрейший отъезд «нежелаемых элементов».
– Пожалуй, так в Израиловке после нашей чистки евреев не останется, – закусывая пирогом, сказала Алиса.
– Д а? А мы, что? Не евреи?
– Нет! Мы русские проститутки! Как ты писала в своем репортаже: «Да здравствуют русские проститутки! Самые  лучшие проститутки в мире!»
– Ну, ты и вырвала из контекста! – обиделась на подругу Лина. – Так из-за тебя меня дисквалифицируют.
– Да! Хороший был репортаж! Жалко, что по израильскому радио его нельзя было передать! – и Алиса с жалостью вздохнула.
– Вот именно, по израильскому это звучало бы гордо! – засмеялась Лина. – Я налью тебе еще чаю?
– Нет, лучше плесни еще немного ликеру. Я такой первый раз пью.
– Да, это специально для меня Марк купил к празднику. Он легкий и приятный.
– Скажи, подруженька, ты счастливая? – вдруг прямо в лоб задала вопрос Алиса.
– Смотря в чем?
– Я спрашиваю о семье. Ты счастлива с Марком?
– Это трудно сказать одним словом. Наверное, это не так называется в нашем случае. Просто привыкли. А как писал великий поэт Пушкин: «Привычка свыше нам дана, замена счастию она».
– Со стороны кажется, что у вас идеальная семья. Мне даже немного завидно.
– О! Вот этого делать не надо! Завидовать нечему! Всякое бывало.
– А ты изменяла мужу? – Алиса первый раз спросила об этом подругу и внимательно посмотрела на нее.
– А как ты думаешь? – Лине не очень хотелось вспоминать об этой стороне своей жизни, и она решила уйти от вопроса, предоставив подруге самой решить эту задачу.
– Насчет тебя, не знаю, а вот Марк, по-моему, тебе изменял.
– Давай сначала выпьем, любопытная моя, за то, чтобы в жизни у нас обязательно были еще любов… – Лина спотыкнулась, ей так хотелось сказать это заветное слово – любовники, но она добавила только окончание «и» и рассмеялась созданному слову.
– Много любовей?! Это так здорово! Я согласна выпить за любовь! Но ведь ты хотела сказать другое слово? Так? – Алиса прищурила свои глаза и внимательно посмотрела на подругу.
– Так, так! Пей уже! Дотошливая ты моя!
– А знаешь, Линка, – разворачивая  конфетку, хитро прищурилась Алиса, – что  нам не хватает?
– Да? Что же?
– Как раз то, что ты так хотела сказать и не сказала: хороших любовников! Мы просто неудовлетворенные женщины.
– А кем ты собираешься здесь удовлетворяться? Вот ты сама много увидела здесь настоящих мужчин? Как, кстати, у тебя с этим «французом»?
– А… – махнула  рукой Алиса, – все кончено. Надоел он мне! Одно название «француз». А на деле оказался арабский падишах. С этим не ходи, с этим не спи. Этот, видите ли, «черный». Можно подумать, что он «белый»! А главное, жди его как подарок к восьмому марта: когда его светлость соизволит прибыть и удовлетворить?!
– Ну, вот видишь? А у меня еще плачевнее. То был безденежный олим, который даже в постели думал о том, чтобы завтра его с работы не выгнали. То мой добрый милый старичок. Конечно, он очень славный. И цветы, и маленькие презентики не забывал дарить. Но, дорогуша, сколько же можно наслаждаться природой?
– Ой, Полиночка, я тебе не рассказывала, какой у меня недавно был интересный случай? Моя соседка уговорила меня познакомиться с одним богатым бизнесменом. Он, видите ли, очень заинтересован во встречах с интересной молодой особой. Помощь гарантирована. Я особенно не брыкалась. Ты же знаешь мое материальное благосостояние.
– Кстати, ты на автале (пособие по безработице) еще или что-нибудь нашла?
– Какое нашла?! Вот слушай, что я нашла. Вернее, мне нашли. Я согласилась на встречу. Он должен был заехать за мной. Честно скажу, я ужасно волновалась. Не знала, стоит ли вообще начинать, ну, в общем, в башке моей мысли так и рвались наружу. Наконец, решила: хуже, чем есть, не будет. А попытка не пытка. В три часа к моему дому подкатил лимузин. Да, да, настоящий лимузин темно вишневого цвета. Правда, в тот момент от волнения я не поняла даже, что это за машина. Это потом соседка с восхищением сказала, что меня катали на «Мерседесе». Я села. Что тебе сказать? – Алиса остановилась и стала подыскивать слова для дальнейшей передачи своего состояния на тот момент.
– Ну, говори же! – не удержалась от любопытства подруга.
– За рулем сидел боров! Толстый, отвратительный, хотя и молодой, боров. На затылке у него были три складки жира. Он сказал, что мы просто покатаемся, познакомимся и поговорим. Я от оцепенения не знала, что и сказать. Поэтому была рада, что мы только покатаемся. Но самое интересное было потом. Его вопросы были как по заказу от моей соседки, которая научила меня, как надо отвечать на те вопросы, что он мне задаст, чтобы произвести хорошее впечатление.
– Да? Интересно, что же это за вопросы?
– Первый был: зачем я хочу с ним познакомиться?
– Ты, конечно, честно призналась, что ищешь денежный мешок?
– Вот, сразу понятно, что психотест ты бы не сдала! А надо ответить, что очень хочу выучить иврит, а кто может быть лучше учителем, как не друг израильтянин.
– Уверена, его иврит был на уровне литературного?!
– Если не считать, что я сначала вообще ничего не понимала из того, что он мне говорил: у него была каша во рту.
– Как же ты поняла его второй вопрос?
– Вопросов больше не было. Он сказал, что очень занятой человек и что будет заезжать за мной и возить. Тут он почему-то стал намекать на свою роскошную тачку. Я ее хорошенько осмотрела, поняв, что это и будет нашей постелью. Недаром и занавесочки на окошечках предусмотрены, на все случаи жизни, и барчик.
– Вот видишь? Он – учитель по танцам в машине. Ну, а как с материальной помощью?
– Это тоже сразу было оговорено. Как в сбербанке. Хозе (договор) подписано – будет музыка. Он сказал, что много выделить не может. Шекелей триста в месяц. У него ведь есть семья, дети. Так что такса, как при честном заработке проститутки. Ты мне, я тебе. И все, киса, по домам. А если я ему очень понравлюсь, может быть, подарочки по праздникам.
– Да, Алисочка, это какой у тебя по счету блин комом? – засмеялась подруга.
– Честно тебе скажу, Линуся, я сама была как блин на сковородке! Как ошпаренная, выскочила из машины!
– И даже не поблагодарила за проезд в личном транспорте? Не попрощалась?
– Лина, я же культурная женщина! Даже обещала подумать. Он ведь дал мне номерочек и попросил позвонить побыстрее. Сказал, что я ему – ну очень! – понравилась.
– А соседке ты сказала, что тебе не подошел ее протеже?
– Она была просто в шоке и все удивлялась, почему он мне не понравился? С такой машиной и с такими связями он бы мог мне во многом помочь.
– Так она все же о тебе пеклась?
– Не знаю. Думаю, просто хотела оправдать свое поведение, что не одна продается в этом мире. Ведь так она нашла себе друга, правда, намного старше, который в дальнейшем стал ее мужем, обеспечил хорошей работой и материально помог. А эта «умница» его отблагодарила – вышла замуж, а бегает теперь по другим мужикам.
– А тебе-то что? – Лину удивило, почему подруга так подробно рассказывает личную жизнь своей соседки.
– «Завидовать будем, товарищ Жуков!» – процитировала анекдот Алиса, и обе подруги расхохотались.

ГЛАВА 14

Первая гостевая неделя пролетела очень быстро. Лакшины возили меня в Иерусалим, показали ночной Яффо. Каждое утро я бегал к морю и с удовольствием окунался в его бурные воды. Потом, лежа на горячем песке, рассматривал израильтян. Правда, среди них в основном были люди с моей родины, так что я не ощущал себя за границей, а, пожалуй, наоборот, было состояние полного комфорта и ощущения Черноморского побережья Кавказа.
К тому же был уже октябрь, осень. И местное население считало, что сезон купания закончен. Среди лежащих рядом соседей меня заинтересовали две дамочки, которые бурно обсуждали какие-то вопросы. Они стали спорить, и одна из них, я бы сказал по Гоголю, «дама приятная во всех отношениях», вдруг, заметив мое пристальное внимание к ним, спросила:
– А вы не знаете, как будет на иврите: «Мы с вами где-то встречались»?
– Да? А мы, действительно, с вами где-то встречались! – сказал я уже твердо, так как лицо ее мне показалось очень знакомым.
– Что ты его спрашиваешь? – возмутилась ее напарница, или по тому же Гоголю, «дама просто приятная». – Разве ты не видишь, что он еще оле хадаш (новый репатриант)?
– Нет, уважаемая, я не еще, и не «Оле», и не «Хадаш», а просто Леонид, если вам это будет интересно, – продолжал я привлекать внимание этим двух новых «израильтянок» к своей персоне, или, как бы точнее сказала моя женушка, вылезать из штанов при виде очередной женской ляжки.
– Боже мой! Леня, это ты? Неужели не признаешь? Это я, Алиса! – и  «дама, приятная во всех отношениях» подошла ко мне.
– Алиса? Ты? – я был убит наповал. – Встретить Алису в стране чудес! Это сказка?! – поцеловал я ее в щеку. 
– Для меня тоже большой сюрприз. Ты в гостях? Когда ты приехал? Где остановился?
– У Толяна, в Израиле уже неделю.
– А что, Толя живет в Ашдоде? Давно?
– Уже лет восемь. Здорово живете, евреи! Даже не знаете, что на одной улице?
– Наверное, не на одной, если за все эти годы не встретились.
– А линька! Ты совсем не изменилась! Даже стала еще красивее.
– Спасибо. Раньше ты мне об этом не говорил.
– Неправда, я всегда тобой восхищался. Просто ты больше любила Лакшина, а на меня и внимания не обращала, поэтому и к словам моим не прислушивалась.
– Да? А разве ты их говорил? Ты предпочитал действовать! – сказала она с обидой, но потом, тряхнув своей головкой, весело сказала: – Ой, все это глупости и дела давно минувших дней!  Пойдем-ка лучше охладимся!
Мы вошли в воду, волны одна за другой накатывались, сбивая нас с ног. В какой-то момент Алиса не удержалась и чуть не упала, я схватил ее за талию и мгновенно прижал к себе.
– Лисонька! Это судьба! Я думал, что навсегда тебя потерял!
– А ты и потерял. Отпусти!  На нас люди смотрят.
– А черт с ними, пусть глазеют! – и я приник к ее соленой шее.
– Да перестань! – отбивалась она от меня. – Ты точно не изменился! Везде и всегда готов!
– Рядом с тобой мои годы возвратились на двадцать лет.
– Вот трепач! Мы всего-то десять лет, как расстались.
– Ого! Всего-то… Да это целая жизнь! Вот Толян взбесится, когда узнает, что я тебя здесь, в море так обнимал!
– А тебя это только и волнует. Опять обскакал своего друга!
– Так мы ведь с ним не просто друзья? Правда? Мы ведь «молочные» братья?! Это как у вас с арабами.
– Опять ты все путаешь. Мы с арабами – сводные братья.
– Вот поэтому и беситесь. А были бы «молочные» – всегда бы любили друг друга. Да здравствуют «молочные» братья!
– Да замолчи ты! – зажала она мне рот своей ладошкой. – Совсем сдурел!
Я действительно был на грани помешательства. На мгновение мне показалось, что это сон, прекрасный сон, который снится так редко и после которого жизнь становится намного светлее.
– Ладно, отпущу тебя. Мне надо охладиться! – и я поплыл подальше в море.
Когда я вышел на берег, Алиса представила меня своей подруге:
– Полиночка, познакомься: это гость из моего города. 
– Да, гость дорогой! Из страны далекой той! – чуть сощурив глаза, ехидно проговорила «дама просто приятная». – Что-то всех так и потянуло к нашим брегам, как пчел на мед. А раньше все нас гнали в «наш Израиль». Оказалось, что совсем неплохо сюда самим заглянуть!
– Вы всегда такая «гостеприимная»? Или я вам не по вкусу пришелся?
– Действительно, Линуся, ты чего на него набросилась? Это ведь хорошо, что люди из России к нам приезжают.
– Погостить – так пусть приезжают, а ты знаешь, сколько потом работать остаются?
– Обещаю, я не останусь! Только отдохну и уеду обратно. Давайте познакомимся! Леонид!  – и  я протянул ей руку.
Она засмеялась и тоже протянула мне свою.
– Извините, я сегодня не в духе. А гостям мы всегда рады! – она встала и сняла свои очки. – Теперь вы посидите на берегу, а я искупаюсь! Надо охладить свой пыл.
– Это твоя подруга? – спросил я Алису, когда Полина отошла от нас на приличное расстояние.
– Да. Она вообще очень добрая. Это сегодня она немного взвинченная. Да к тому же ты меня увел купаться. Ей, наверное, стало обидно.
– Хорошо, я могу исправить свою ошибку и искупаться с ней тоже!
– Ну, ты неисправимый бабник! – захохотала Алиса, отошла в сторону, и, распустив волосы, стала приводить их в порядок.
С этой минуты я не мог отвести от нее взгляд. Копна черных волос с каждым прикосновением становилась все пышнее и пышнее. Она как будто росла на моих глазах, превращая свою хозяйку в таинственную восточную красавицу. Покрывая ее светлую кожу, волосы делали женщину еще более таинственной и желанной. Я почувствовал, что в меня вселяется бес. 
– Если ты захочешь, могу стать праведником, – подойдя к Алисе, сказал я.
– Все зависит от меня? – удивилась она.
– Ну да. Пригласи к себе в гости. И я буду только твоим!
– Это и есть твое «праведничество»? – засмеялась Алиса.
– Надо же с чего-то начинать, но не сразу же все бросать. Начну с верности тебе – не буду бабником!
– Тебе трудно отказать! – все еще смеясь, сказала Алиса. – Хорошо, приглашаю тебя к себе. Но только с целью исправления, вернее, направления на путь истинный. Да, и, пожалуйста, ничего не говори Толе!
«Буду просто идиотом, если не воспользуюсь подарком судьбы, – решил я про себя. – В конце концов, как можно отказать такой даме?! Это уже будет не по-рыцарски!»
Вечером, когда друг приехал с работы домой и предложил прогуляться после ужина, я вежливо отказался и спросил, где находится культурный центр района «хет». Толя удивился и сказал, что он с удовольствием меня туда отвезет. Но я снова отказался от его услуг.
– Ты что, не видишь? Он идет на свидание, – ставя на стол тарелки, обратилась к мужу Софа.
– Какое свидание? С кем? Когда?
– С женщиной! Сейчас! – ее взорвало непонимание Толи.
– И с какой женщиной! – слова так и рвались наружу, я еле сдерживал себя, чтобы не разболтать тайну.
– Когда ты успел? – удивился друг.
Я захохотал.
– Ты же сам писал, что у вас страна – неограниченных возможностей и постоянных чудес.
– Ленечка, узнаю тебя! – язвительно сказала Софа. – Неужели все не можешь угомониться?
– Милая, у вас в Израиле такие женщины! Жгучие! Страстные! У нас таких нет! Всех вывезли эти прохвосты евреи. И своих, и наших заодно прихватили.
– Ничего, на твой век хватит. А вот то, что действительно ваших слишком много здесь девиц – так это уже проблема не только ваша, но и наша! – и она решительным шагом направилась на кухню.
– Соня, прекрати политические дискуссии! Леня приехал отдыхать, а не выслушивать твои глупые претензии к их государственным деятелям. Все равно ничего передавать не будет. И вообще, Леха, живи и наслаждайся жизнью, пока есть силы и желание! – И тихо, пока жена вышла из комнаты, добавил: – Самому бы тряхнуть стариной! Да Сонька стала очень злая и недоверчивая. Все поймет.
– Смотри, Ленечка, будь осторожен! У нас женщины очень коварные. Ты хотя бы знаешь, кто она, откуда приехала? – уже чисто с женским любопытством стала наставлять меня Софа, раскладывая по тарелкам свое фирменное блюдо – любимые мною фаршированные баклажаны.
– Не болеет ли она СПИДом? Есть ли справки из вендиспансера? – стараясь как можно серьезнее, Толька задавал мне идиотские вопросы, но не выдержал и захохотал.
– Все издеваешься надо мной! Считаешь меня дурой! А я не шучу! – обиделась Софа.
– Он  застрахован! Правда, Леха?
– Гарантия полная! – поддержал  я друга.
– К тому же он ведь не должен волноваться о национальности своего будущего дитя: тот будет чистый еврей, так как будет рожден от чистой матери. Ленечка, вот тут, пожалуйста, постарайся не промахнуться. Еврейское государство тебе не простит, если твоя избранница будет не наших кровей. Надеемся, что она еврейка?
– Да, она настоящая еврейка!
– А кто это может знать? – уже совсем серьезно спросила Софа.
– Я уверен. (Ох, если б можно было сейчас открыть правду?!)
– А еще мужчина, подтверждающий чистоту ее еврейства, есть? – спросил Толя.
Я почувствовал большой подвох в его вопросе:
– А  сколько надо?
– Всего два, но обязательно знающих ее не менее пяти лет.
– Каким образом?
– Это, наверное, кто как может! – сквозь смех проговорила Софа, и мы все расхохотались.
– Хорошо, я постараюсь найти второго! – продолжая смеяться, сказал я и многозначительно посмотрел на Толика.
Но он не понял моих последних слов и как-то странно посмотрел на меня. Зато его жена поняла это по-своему и погрозила мне пальцем:
– Голованов! Ты это брось! Сам б…й, сколько хочешь! А Лакшина с пути истинного больше не сбивай! Здесь у нас не Россия. Все сразу будет известно. Я не хочу больше страдать!
– Соня! Ну, хватит уже! При чем здесь я? – и Толя, встав из-за стола, поцеловал ее в щеку. – Все было очень вкусно. Спасибо.
– Так, друзья! С вами хорошо, но мне, действительно, пора идти на свидание, – сказал я, взглянув на часы. – И ничего меня не остановит. Потому что я не буду считать свой отпуск полным, если не узнаю вкус поцелуя израильской красавицы.
– Израильской красавицы с русскими корнями, – похлопал меня по плечу друг и объяснил, как дойти до места встречи.
Я уже собирался выйти из дома, когда зазвонил телефон. Софа взяла трубку и тут же закричала мне вслед:
– Подожди, Леня! Здесь звонят Зильберманы. Они хотят, чтобы мы тебя привезли к ним завтра. Как ты?
– Хорошо. Как  вам будет угодно. Я полностью согласен с вашим планом. Только лучше, если мы решим это либо сегодня вечером, после того, как я возвращусь, либо завтра утром.
– Утром? – прикрыв трубку рукой, Софа сделала большие глаза. – Ольга меня убьет, если узнает о твоих похождениях.
– Соня, не лезь со своим нравоучением! – выручил меня Толян.
– Как хотите, – обиделась Софа. – Слышишь, Михаил, сейчас Леня уходит и решить ничего не может. Мы перезвоним утром. Думаю, завтра к вечеру мы его к вам доставим, если ничего за это время не изменится.
Дальше их беседу я уже не слышал. Быстрым шагом я ринулся к месту встречи. Сказать по правде, давно так не волновался. Мои любовные похождения в России давно уже были закончены, и теперь я сам себе удивлялся. Во мне снова ожил дух какого-то странного азарта. Я чувствовал себя совсем молодым и здоровым, забыв о своих частых болях в области сердца, о которых предпочитал умалчивать. В конце концов, умереть лучше в постели на любовнице, чем в больнице на больничной койке! – таково было мое жизненное кредо, и сегодня я еще раз о нем вспомнил.
ГЛАВА 15

Проснулся я оттого, что услышал, как по радио передавали экстренное сообщение. Выйдя из комнаты, я увидел Софу, сидящую у телевизора.
– Ну, вот снова началось. Террористы утром обстреляли автобус с детьми, ехавшими в школу. Нет нам покоя! – почти выкрикнула она и стукнула кулачком по ручке кресла.
– Террористический акт?
– Да, как бы сказали наши левые: «издержки мирного процесса».
– Ничего себе «издержечки»! – посочувствовал  я ей. – И что теперь будет?
– Не знаю. Поживем – увидим. Наши ведь все кричат, что мы сильные. Мы – супердержава на Ближнем Востоке!
– Да, эти лозунги нам знакомы. Тогда чего же вы боитесь? Надо трахнуть, и дело с концом.
– Ой, кто даст нам трахнуть? Это тебе не Россия! Мы смотрим, а что скажет мировое сообщество? Что прикажет Америка?
– Мировое сообщество – это шайка бандитов. А великая Америка – это вам не друг! Сейчас даже у нас в России стали понимать, зачем вы Америке.
– У нас тоже многие понимают, но что поделать, когда наше правительство так и смотрит в рот Америке? А там бал правит – один –  проститутка во всех отношениях, другая – еврейских кровей антисемитка. Как ваш Жириновский.
– Жирик? Нет, ты не скажи! Он нужный паяц в Думе. А то очень уж там кисло. Он выйдет на трибуну, ляпнет – всем веселуха. Паяц  при дворе идиотов!
– Это ты прав. Нам не над чем и не над кем смеяться. Плакать хочется! – она встала и выключила телевизор. – Ладно. Пока наше правительство думает, как ответить на теракт,  давай позавтракаем. Я тебя ждала.
– Ну, как провел вечер? – спросила Софа, как только мы приступили к еде.
– Прекрасно! – ответил я и улыбнулся. – Даже больше, чем ожидал.
– О, это уже интригующе! – и на правах хозяйки дома она приготовилась послушать о моем вчерашнем похождении.
– А тебя так и распирает от любопытства? – подтрунил я.
– Ну, если не хочешь рассказывать, можешь держать свои секреты при себе. В конце концов, все это одно и то же.
– Что одно и то же? – удивился я ее выводу.
– Поцелуи, страсти, вздохи! Это мы уже проходили, – и она кокетливо улыбнулась, явно намекая на прошлую нашу близость.
– А ты всю жизнь верна моему другу, после того как ушла от меня? – задал я ей вопрос прямо.
– А это тебя волнует? Хочешь услышать, что и я не святая? Нет, не услышишь. Я честная женщина. Порядочная.
– «Порадочная»? – подтрунил я над ней, припомнив анекдот о порядочных женщинах. – Это здорово, что у моего друга «порадочная» жена!
Собрав посуду со стола, Софа стала ее мыть. Я наблюдал за ней. И тихо подкравшись, спросил ее прямо на ушко:
– А старое не хочешь вспомнить?
– Ты что, сдурел?! – на ее лице я увидел такой ужас, что пожалел о своем вопросе. – Как  только у тебя язык повернулся?
– Ну-ну, Софочка, успокойся! Я только хотел проверить твою порядочность. И теперь вижу, что ты – на все сто двадцать! Толик может тобой гордиться!
– Зато твоей жене можно только посочувствовать! Такого кобеля всю жизнь терпеть!
– Вот тут ты не права. Она прекрасно знает, что я от нее не уйду. Только проверю, правда ли она лучше другой, и ей нет равных?
– Да, это кредо твоей жизни мы уже знаем. И когда этот сравнительный процесс закончится?
– Обязательно тебе сообщу, если тебя это очень волнует, как опекунше моей благоверной! – я начинал сердиться на нее и, решив закончить разговор, вышел на участок.
На улице было тепло, солнце пригревало сильно. Не верилось, что уже октябрь. Присев в кресло и с наслаждением затянув сигарету, стал вспоминать вчерашний вечер.
Мое удивление началось с первой же минуты, как я попал в дом к Алисе. Квартира была трехкомнатная, богато обставленная итальянской мебелью. К моему приходу был накрыт стол. На хозяйке дома было красивое балдахином платье с разводами, в ее черных волосах – большая заколка в виде бабочки.
– Проходи, устраивайся поудобнее! Можешь посмотреть мои апартаменты, – предложила она, поблагодарив за букет и ставя его в вазу.
– Да, у тебя шикарно! Не поверишь, что это твоя квартира.
– Почему? Я работаю постоянно. К тому же, как мать-одиночка опекаюсь государством. Так что все, как у людей.
– Что значит, мать-одиночка? – эта новость сразила меня еще больше.
– А ты разве не знаешь, кто такая мать-одиночка? – она игриво посмотрела на меня, радуясь, что шокировала меня своим ответом.
– И когда же ты успела? – от полного недоумения задал я еще более нетактичный вопрос.
– Идем, я тебе кое-что покажу, и ты поймешь, когда? – спокойно с достоинством сказала Алиса и пошла вперед, приглашая последовать за ней.
Мы вошли в небольшую комнату, похожую на детскую. Над диванчиком висел большой портрет девочки лет шести-семи.
– Сейчас она на три года старше, – пояснила  Алиса, давая мне самому право просчитать, когда же это было.
– Так ты… не сделала… – я подбирал слово, чтобы не обидеть ее, зная, как болезненно относятся к этой процедуре женщины.
– Нет, не решилась, – прервала мой вопрос Алиса. – И сейчас очень счастлива! У меня прекрасный ребенок! Без нее было бы просто тошно жить.
– А я ведь сказал Тольке, что ты сделала… – и я невольно опустился на диван.
– Вот и прекрасно! Нам никто не нужен! – присела Алиса на стул у письменного стола.
– А девочке? И как зовут?
– Линор. Она родилась в Израиле, через два месяца после нашего приезда, и я дала ей ивритское имя. В честь тебя.
– Линор! Линор! – я несколько раз произнес это имя. – Красивое  имя! Но почему в честь меня? Я-то тут при чем?
– Хм, не приди ты тогда ко мне, не пожалей, может быть, и решилась. А так я поняла, что мужики у меня еще будут, а вот стать бесплодной могла бы на всю жизнь.
– Ну и как с мужиками?
– Все в порядке, – усмехнулась Алиса. – Как и предвидела. Только замуж никто не берет.
– А зачем тебе этот хомут? По тебе не видно, что ты нуждаешься.
– Ты не прав. Если говорить о материальной стороне жизни, то, конечно, легче было бы с мужчиной. Да и чужие мужики – это ведь чужой каравай. А на чужой каравай, ты знаешь, рот не разевай! – она встала. – И что я решила поплакаться? Давай выпьем за нашу встречу.
– Алинька, – обратился я к ней, после того как мы выпили первую рюмку, – ты сказала, что «мы приехали». А кто это «мы»?
 – Я ведь приехала с родителями. Они дали мне на квартиру свою машканту (ипотечная ссуда). Но вскоре папа умер: не выдержал абсорбции. А мама не захотела со мной жить. Нашла себе друга, – в Израиле это модно. И переехала к нему. Со мной ей тяжело. Хочет побыть еще молодой, а я, как она говорила, ее закабаляла.
– Так прекрасный пример для подражания! – засмеялся  я.
– Ой, Ленька, брось! – поморщилась Алиса. – За стариком ходить – это не кабала, а помочь собственной дочери с внучкой – большая обуза?! Мою маму всегда было трудно понять. Она жила всегда ради себя, а уж на старости что с нее взять? То, что успели при жизни папы с квартирой организовать, и на том спасибо.
– А с внучкой совсем не помогает? – удивился я.
– Она ходит с ней на танцы, водит на английский. Такая миссия бабушки ей нравится.
– Вот и прекрасно! Радуйся! Это такое счастье, когда тебе постоянно не капают на мозги, как надо жить и что делать. Нет, на мой взгляд, старики должны жить отдельно. Где-нибудь в домах для престарелых, как в Америке.
– У нас тоже есть такие дома. Причем двух видов. В одних живут, как в общежитиях, в однокомнатных квартирках. В других – помещают совсем больных и немощных, где за ними постоянный уход.
– Цивильное общество. Не то, что у нас. Когда уже Россия поднимется? – сказал я. – Давай, молодуха, выпьем за наших стариков! Мои совсем стали сдавать. Отец уже два раза в больницу попадал. А там уход… врагу не пожелаешь. Даже простыню свою приносили. А о лекарствах и говорить нечего. То одного нет, то другое слишком дорого. Короче, лучше быть здоровым и богатым, чем бедным и больным.
После ужина мы пересели на диван, и Алиса подала кофе-глясе. 
– О! Это уже кайф! – похвалил я хозяйку. – А полный кайф тоже предусматривается?
– А это что такое?
– Как что? Мадам! Вы меня удивляете! Заморскому гостю по полной программе! – и я многозначительно посмотрел на нее в упор.
– Ах ты мерзавец! – поняла мой намек Алиса. – Заморский гость! Хватит с тебя просто кайфа! – она собралась встать с дивана, но я схватил ее за руку и сильно привлек к себе.
Она несколько секунд трепыхалась под моим натиском, но от меня просто не уйти. Наконец, она сдалась…
– Какой же ты…
– Ну, договаривай! Сволочь! Негодяй! – я продолжал целовать ее шею и лицо.
– Да, да. Именно такой! – тихо повторяла она мои слова, но в глазах ее я не видел ненависти, а только сияние от наслаждения. Нет, что ни говори, а женщин я знал. Я их чувствовал. Это был мой конек. И я сам был всегда на коне.
После небольшого перерыва, мне снова захотелось продолжить, но тут зазвонил телефон. Алиса схватила трубку и ответила что-то на иврите. Я только понял, что она разговаривала с дочерью, и та о чем-то просила. Повесив трубку, Алиса довольно нервозно сказала:
– Вставай, гость заморский! Вечный кайф закончился! Сейчас привезут Линор.
– Откуда? Я думал, что она у твоей мамы.
– Она была на именинах у подружки, а ехать ночевать к бабушке не хочет. Так что не обессудь…
– Что ты! Алиса! Я так счастлив, что встретил тебя. Для меня это настоящий подарок! Мне уйти сейчас или можно увидеть девочку?
– А ты хочешь с ней познакомиться?
– Конечно. Мне очень интересно, какое творение создал мой друг?
– Чтобы похвастаться, что ты увидел первым?
– Нет, на сей раз не угадала. Просто очень интересно увидеть дитя, зачатое в России, а живущее в Израиле.
– Ничего интересного. Израильские дети очень экспансивные, своенравные, их трудно в чем-то убедить, они должны все сами испытать. Да ты сам сейчас убедишься...
Через минут пятнадцать в дверь позвонили, и на пороге появилась девочка. «О, настоящее дитя любви!» – мелькнуло у меня в голове. Она была невысокого роста, очень худенькая. Коротенькое платьице доходило, как говорят, до пупка. Зато ноги – ноги предсказывали ее хозяйке большой успех у «нашего брата» в будущем. Но все это было ничто по сравнению с ее превосходнейшими волосами, буйно ниспадавшими до пояса, и глазами. Ох, уж эти еврейские глаза! Скажу по правде, я всегда был покорен глазами еврейских женщин. Они манили меня и в Соне, и в Алисе. В них таилась какая-то неимоверная грусть всего еврейского народа, тоска по какой-то неведомой нам жизни. Я любил много женщин, но именно глаза этих женщин я любил больше всего. Если бы можно было дать название глазам женщинам каждой нации, то глазам женщин этой нации надо было бы присвоить звание – грусти человечества.
Это милое создание – с глазами грусти человечества – подошло ко мне познакомиться.
– Я Линор, а ты?
– Надо говорить «вы», – поправила ее Алиса.
– А вы? – переспросила девочка. – Как тебя зовут?
– Меня зовут Леонид. Я приехал из России.
– Леонид? – обрадовалась почему-то девочка. – Мама, это Леонид! Он из России!
– Да, да. Только я не понимаю, что так тебя удивило? – смутилась Алиса.
– А разве… ты же сама говорила… он же из России.
– Линорочка, мотек шели (сладкая моя), ты что-то путаешь, – Алиса сильно заволновалась. – Иди умойся и ложись спать!
Но девочку это не устраивало:
– У нас гость, а ты гонишь меня в кровать. Я тоже хочу посидеть и поговорить о России. Мне тоже интересно знать, как живет Леонид в России, – и она села возле меня на диване.
– А что тебя интересует, детка? – теперь пришла моя очередь удивляться.
– У тебя есть дом? – совсем серьезно просила Линор.
– Нет, у меня квартира, как у вас с мамой, только в ней пять комнат.
– Беседер, – одобрила она мое жилищное состояние. – А у тебя есть… махшев?
– Компьютер, – помогла дочке Алиса.
– Дома нет, а на работе есть, – старался я как можно серьезнее отвечать на вопросы девочки.
– Значит, ты не очень богатый, – подытожила мое финансовое положение Линор. – Тогда на какие же деньги ты приехал?
Мы с Алисой засмеялись.
– Вот, видишь, израильские дети! У них нет никаких комплексов, – сказала мне Алиса и обратилась снова к дочери: – Хватит расспросов, дорогая! Иди к себе в комнату.
Девочка со вздохом поднялась с дивана и, пожав плечиками, сказала:
– Хорошо. Лайла тов! (Спокойной ночи!) Только вы здесь недолго, а то нам завтра рано вставать.
– Линор! – взорвалась Алиса. – Как тебе не стыдно?! Леонид наш гость!
– Если он гость, то где же его подарок?
– Извини, я не знал, что ты вообще существуешь. Я бы обязательно привез тебе подарок, – смутился я.
– Оставь! У нее мало игрушек? Она сама не знает, что хочет.
Девочка, казалось, ушла к себе в комнату, но тут она снова появилась перед нами.
– Почему? Я знаю, что хочу.
– Что же ты хочешь, Линор? – опередил я Алису своим вопросом.
– Тебе это не понять! – как-то совсем по-взрослому сказала она.
– Почему? Ты объясни, я пойму!
– Я хочу собаку! – вдруг закричала девочка. – А мама не разрешает ее взять, – и она убежала к себе в комнату.
– Да, мне только еще собаки не хватало! – с горечью сказала Алиса. – Видишь, сколько проблем! А я одна… – она резко встала из-за стола и вышла на балкон.
Я вышел за ней. Несколько минут мы стояли молча, я курил, она вытирала украдкой слезы. Мне было жалко ее. Еще не прошло и часа, как я думал, что передо мной сильная своевольная женщина. Теперь я увидел милую слабую женщину, которая могла бы быть прекрасной супругой любому мужику. Но что-то в ее жизни не складывалось…
 …Я так предался воспоминаниям о вчерашнем вечере, что не заметил, как ко мне подошла Софа. От неожиданности даже вздрогнул.
– Посмотри, что я тебе принесла показать, – и она протянула фотографию. На ней была вся наша компания двадцать лет назад.
– «Как молоды мы были, как молоды мы были. Как искренне любили…» – и, стараясь, как можно правильнее пропеть мотив, я изобразил сцену.
– Ой, ой, ой! Лучше речитативом, пожалуйста. Певец ты никудышный! – нравоучительно сказала Софа.
– Зато, признайся, я был всегда великолепным мужчиной? – подтрунил я над ней.
– Да, любимец женщин и душа компаний!  Что было, то было. Этого у тебя не отнять! – смеясь, сказала Софа.
– О! Наконец-то и от тебя получил комплимент. Это надо отметить. В этом доме есть что выпить?
– Все найдешь в баре. Пей, наслаждайся жизнью! А я должна выскочить в магазин, надо купить немного провизии: вечером поедем к Зильберманам.
С удовольствием просмотрев содержимое бара и убедившись, что мой друг в Израиле продолжает наше хобби по сбору хороших вин, выбрал бутылку и возвратился в беседку под сень зелени. Услышав, как хлопнула входная дверь за Софой, я с наслаждением окунулся в свои воспоминания.

ГЛАВА 16

Алиса долго не могла заснуть, хотя глаза буквально слипались. Сон не шел, а в голове один за другим роились вопросы. «Зачем, зачем нужна была эта встреча? Зачем я пригласила его к себе в гости? Ведь можно было отказать, сославшись на занятость. А эта его, так называемая, любовь… Как это у Евтушенко: «И ерзал на мне, не снимая галстука!» Что я все ищу? Когда же угомонюсь и не буду такой глупой и слабой?»
Это было одиннадцать лет назад. Алиса вышла замуж за парня из Одессы. Он был милым и добрым человеком, но ужасно слабохарактерным. Когда молодожены приехали на знакомство в Одессу, вся семья молодого супруга была уже на чемоданах. В городе евреи буквально бредили великой Палестиной, хотя и представления о ней не имели. С утра до вечера, на всех встречах, организованных в честь новобрачных, речь шла только об Израиле и о том, кто и когда уже покидает или покинул Одессу.
Родители мужа ежедневно вели разговоры с молодыми супругами о том, что им просто необходимо собираться в путь. На Алисин вопрос: «А что я буду там делать?» – Свекровь ответила: «Продавать булочки». После такого «перспективного» будущего невестка не только отказалась ехать, но в завершении разразился страшный скандал, окончившийся далеко за полночь полным разрывом и заверением больше никогда друг друга не видеть.
Молодой муж метался от матери к супруге, уговаривая ту и другую понять и успокоиться. Но успокоились только тогда, когда Алиса дала согласие отпустить мужа на все четыре стороны, что означало одно: полный развод и девичья фамилия.
Наутро молодожены помчались на вокзал, и она купила билет до Москвы. Один билет себе. Он оставался в Одессе. Весь поникший, как мятая груша, молодой супруг уговаривал Алису не покидать его. Но она была непреклонна: «Либо я, либо твои родители с их «бзиком» об Израиле!»  Откуда было ей тогда знать, что «бзик» достигнет и ее?!
Нет, Алиса не жалела, что разошлась с этим «мямлей», «манной кашей», «шлимазлом», как отзывалась о нем ее мама, пропитанная вся великим патриотизмом к «любимой социалистической родине». Наоборот, ей показалось это добрым предзнаменованием: ведь она вышла замуж, только чтобы не ехать по назначению в деревню. Теперь открепительные документы были на руках. А мужа она себе найдет почище этого маменькиного сынка!
Вечером они прибыли на перрон. Алиса не могла смотреть на мужа. За эти несколько часов он постарел лет на двадцать, превратившись в небритого мужика. Ей было больно на него смотреть, но и уступать она не хотела.
– Ладно, давай прощаться! – затараторила Алиса, когда по радио сообщили об отходе их поезда. – Не держи на меня зла. Ты сам выбрал этот вариант. У тебя будет все в полном порядке. Я в этом уверена, – и, чмокнув его в губы, быстро вошла в вагон, чтобы не разреветься.
Несколько минут они видели друг друга через окно. Потом поезд дрогнул и медленно пополз вдоль перрона. Алиса не могла оторвать взгляда от маленького человека, еще по бумагам считавшегося ее мужем, так беспомощно старающегося догнать поезд и не упустить ее из вида. Наконец, перрон закончился, и он остановился, как перед последней чертой.
«Мне это аукнется!» – с болью подумала она.
Дальше Алиса уже ничего не видела. В сердце что-то сильно ударило, и ей показалось, что оно остановилось. Голова закружилась, и она, войдя в купе, присела на полку.
– С вами все в порядке? – спросила соседка. – На вас лица нет. Вам плохо?
– Да, мне плохо! Мне очень плохо! – призналась чистосердечно Алиса и заревела во все горло.
За сутки, что она ехала в поезде, боль прошла, ее совесть совсем стихла, тем более, что в лице добрых соседей она нашла прекрасных утешителей. В Москве Алиса быстро (к своему удивлению) прокомпостировала билет на поезд до родного го-рода. И вот тут в ее судьбу ворвался Толик.
Да, именно ворвался. Как только Алиса вошла в купе, она увидела интересного мужчину, лет сорока, с красивой, аккуратно выстриженной французской бородкой. Узнав, что ее полка над ним, он сразу предложил ей поменяться местами. Алиса с удовольствием согласилась, так как не любила спать на верхних полках, боясь упасть ночью. Затем он уговорил присоединиться к его трапезе, убедив в том, что один не сможет все одолеть. Женщина особо не капризничала, так как была голодна, а купить в дорогу ничего не успела. Наконец, когда Алиса собралась лечь спать, он пожелал ей спокойной ночи и никак не претендовал на ее честь, чем только подкупил еще раз.
Наутро ее встретил чисто выбритый мужчина с предложением выпить чай, который он уже приготовил и только ждал, когда она проснется. Это было как в романах. Исключение составлял чай. Чай в постели! Такого Алиса не могла себе даже представить! Ее неопытное сердце было покорено. Да и какая из женщин не попалась бы на такую удочку?!
С поезда они сошли уже друзьями. А к вечеру она уже шла с ним в номер одной из лучших, если таковая была в их городе, гостиниц.
Через пару дней он позвонил и предложил провести отдых на прекрасном островке. К назначенному часу она пришла на берег Волги, где ее ждала лодка и четверо мужчин. Анатолий познакомил ее со своими друзьями: Леонид, Володя, Михаил.
– Так вот вы какая! – громогласно произнес Леонид, высокий здоровый мужчина. – Теперь понятно, почему наш друг летает в облаках. Я бы тоже потерял голову.
– Да прекрати ты! – смутился  Толя и сердито посмотрел на него.
 Хозяином лодки оказался Володя, худощавый блондин среднего роста. Он показался Алисе спокойным и деловитым.
– А куда мы едем? – спросила она его, когда лодка вырвалась на просторы реки.
Но тот не успел ответить, так как инициативу перехватил Леонид:
– Мы покажем вам молочные реки и кисельные берега, дорогая гостья! Но при условии: если вы нам понравитесь.
– Кому это вам? – забеспокоилась Алиса.
– Всем нам и мне в частности! – не унимался Леонид, вызывая недвусмысленный смех у друзей и раздражение у Толи.
– Леха, хватит дурить! Чего ты ее пугаешь? – закричал на него Лакшин. – А ты, Аля, не обращай на него внимания! – успокоил он женщину и, накидывая ей на плечи свою куртку, тихо сказал: – Я не дам тебя в обиду.
– Вы не обижайтесь на нас, Алиса! – прокричал Михаил, сидевший напротив нее. – Это в нас заговорила мальчишеская дурь. Хотим себя показать перед женщиной. Как говорят, «крыша поехала». Так что не сердитесь, а примите эти шалости как комплимент вам.
– Вот за что люблю я Мишу, что исправит нашу «крышу»! – громко процитировал только что придуманное двустишие Леонид, чем вызвал бурный смех в лодке.
– Прекратите ржать! Лодку перевернете, идиоты! – заорал Володя, но его слова только вызвали новый взрыв смеха.
Лодка летела по реке, как метеорит, и уже через минут десять, заглушая мотор, капитан повернул ее в заливчик, окруженный деревьями и кустами.  Место было сказочным. Прекрасный белый песок, тишина, пение птиц и шелест листьев. Мужчины стали выбрасывать из лодки все вещи на берег и переносить на выбранное заранее место.
– Иди сюда, Алиса! – позвал ее Анатолий, расстилая большой брезент на песке. – Ты отдыхай, пока мы разожжем огонь. Купальник взяла? Можешь искупаться.
Главным по шашлыкам в компании считался Голованов. Поэтому он на правах главнокомандующего выбрал себе помощниками Толика и Михаила, и они все трое углубились в заросли. Володя оказался не у дел.
– А не прокатиться ли нам по реке? – спросил он у Алисы, подсаживаясь рядом. – Думаю, мы успеем к шашлыкам немного развеяться. Я вам обещаю интересный круиз.
– С удовольствием! – обрадовалась Алиса. – Только не знаю, как на это посмотрит Анатолий?
– Не волнуйтесь, мы это уладим! – и он, легко вскочив на ноги, протянул ей руку.
Они направились к лодке, и уже через две минуты, сделав кружок по заливу, вырвались на простор реки.
– Хотите постоять у руля? – крикнул Володя Алисе, когда они проплыли метров двести.
– А можно?
– Конечно! – и он, передав ей руль, встал рядом за ее спиной.
Лодка летела все быстрее, набирая скорость. У Алисы захватывало дух.
– Не боитесь? – удивился Володя. – Вы рискованная женщина!
– Мне нравится! Такое странное чувство, как будто сейчас взлетишь над волнами! Чудесно! Просто чудесно! Я никогда не водила лодку! – кричала с восторгом Алиса.
– Вы сами просто чудо! Где вас раскопал Толян? – с восхищением сказал Володя и обнял ее за плечи.
– Нам пора возвращаться. Мы и так далеко уже уплыли, – испугавшись его порыва, сказала Алиса и передала ему руль. – Мне, пожалуй, достаточно, а то улетим куда-нибудь.
– Вы меня испугались?
– Нет, ну что вы! Просто не ожидала. А за комплимент спасибо. Но ведь нам, действительно, надо возвращаться, а то как-то некрасиво: одни работают, а мы с вами развлекаемся.
– Не волнуйтесь, это по решению нашего мальчишника и с полного согласия Толика.
– А как же ключ без права передачи? – спросила Алиса, введя Володю в замешательство с ответом.
– С ключом… это мы как-то… не подумали, – стал растягивать он слова, поняв, что в вопросе скрыт какой-то подвох. Но, не зная, как же среагировать на этот «ключ», был рад увидеть проход к заливу.
– Так-так, кто-то работает, а кто-то отдыхает! – громогласно возвестил об их прибытии своим помощникам Леонид.
Он как раз направлялся к реке, чтобы охладиться после кулинарных таинств шашлыка. За ним появились Анатолий и Михаил. Алиса увидела, как недобро блеснули глаза Толика, и поняла, что он ревнует. Она подошла к нему и, как маленький ребенок, оправдывающийся за свою шалость, сказала:
– Володя покатал меня на лодке. И разрешил поводить ее.
– И все? – конечно, он знал, что больше ничего не могло быть, но уже не мог остановить свою ревность.
– И все! Ключа не было! – Алиса сказала это громко, чтобы услышал Володя.
– Какого ключа? – удивленно спросил Лакшин.
– Вот и ты потерял его! – похлопав по спине друга, поддержал ее подошедший Володя, в большей степени заинтересованный узнать какую-то тайну.
– Какой ключ? О чем вы говорите? – заорал вдруг Толя.
– Остынь! Иди сюда! Отелло! – раздался громогласный вопль Леонида почти с самого центра заливчика. – Даже здесь слышно, как ты ревешь! Володька! Иди, принимай дежурство! Следи за огнем! Я скоро буду!
– Плыви уже! – толкнул его в воду Володя. – А мы, Алисочка, идем накрывать на стол!
Поднявшись наверх, они сразу попали на красивую зеленую поляну, со всех сторон окруженную высоким камышом. Чуть поодаль – высились три дерева, дающих тень. Было так тихо, что слышался хохот мужчин из залива.
– Красота-то какая! – с восторгом сказала Алиса.
– Ты еще никогда не бывала в таких местах?
– Мои родители возили меня по Прибалтикам и Кавказам! Так что красоту я тоже видела, но не такого плана.
– А я люблю Волгу. Здесь я с самого детства. Объездил все берега и заливы. Мои родители меня никуда не возили. Отдыхал летом в деревне у бабушки. Для меня лодка, рыбалка, тишина, природа – это вся моя жизнь.
– А семья? Жена?
– Она меня не понимает. Даже ни разу со мной на рыбалку не ездила. Ей бы тоже куда-нибудь в Крым! Море! Чего ты смеешься? Все вы, бабы, такие! Вам наряды да чтобы по бульварам задницей вилять!
 – Ой, какой ты грозный! Мы-то такие! А вы какие? За нашими задницами бегать?! – и она захохотала, увидев его удивленные глаза.
– Ну, тебе палец в рот не клади! И где тебя Толян нашел! У него еще такой не было! – и, спохватившись, что сболтнул лишнего, приказал: – Давай, давай, не останавливайся! Доделывай салат! А то сейчас голодные крокодилы набегут, нас с тобой съедят! Будем вместо шашлыка! Скоро что ли они вылезут? Жрать хочется!
Володя подошел к мангалу и стал переворачивать угли.
– А какие у Толика были женщины? – взяло любопытство верх у Алисы.
– Это ты у него и спроси! – сказал Володя, обрадовавшись тому, что на поляне появились друзья.
– Все расспросы в сторону! – закричал Леонид и бросился к мангалу. – Вот, так и знал, что нельзя ничего тебе доверить! – пробурчал он. – Толян, иди помоги! А то еще сотню лет ждать будете шашлыки.
Пока два друга возились у мангала, Алиса доделала салат, Михаил и Володя приготовили закуску.
– У нас все готово! Давайте начнем! – предложил Михаил и стал разливать водку по кружкам.
– Ой, мне не надо. Я водку вообще не пью, – и Алиса закрыла ладонью свою кружку.
– А  как же за знакомство? Это не по-людски! Ну, хотя бы символически! – и Володя умоляюще посмотрел на нее.
– Нет, нет, я не пью! – категорически запротестовала Алиса.
– Эй, Анатолий, наша гостья не хочет с нами пить? Иди, помоги уговорить! – призвал его на помощь Володя.
– Оставь ее в покое! Не хочет – не надо!
– Как это не надо? – возмутился Леонид. – Вот, держите, Алисочка, шашлычок. А водочка – это ведь только для поднятия духа. Чуть-чуть. И нам приятно! – и, подняв свою кружку, обратился к мужчинам: – Пьем за прекрасные глаза нашей гостьи! Ура!
Под радостные возгласы друзей Алиса сделала один глоток водки, чуть не задохнулась, но спас ее Толик, вовремя поднеся кружку с водой. Но даже глотка водки оказалось достаточно, чтобы у женщины закружилась голова. Она съела кусочек мяса и тихо сказала Толе:
– Мне что-то плохо! Можно я отойду!
Под смех и шутки друзей Толя помог Алисе встать и проводил ее до дерева, под которым аккуратно разложил одеяло.
– Ложись и немного поспи!  Будет легче. Это со всеми бывает в первый раз, научишься, – успокаивал он. – Вот так. Ты только постарайся поспать. На природе хорошо спится. Все будет хорошо, – поправив плед и нежно поцеловав ее руку, Анатолий возвратился к друзьям.
Алиса слышала, каким взрывом смеха встретили его мужчины, но обижаться было бесполезно. Да и зачем? Сама ведь поддалась на уговоры. Она несколько минут глядела на крону, предаваясь своим мыслям, и не заметила, как уснула.
Алиса вздрогнула от прикосновения к ее груди холодных рук.
– Ты проснулась? Это я тебя разбудил? – Толя нежно ласкал ее плечи и грудь. – Лисонька, я так хочу тебя!
– Ты с ума сошел?! А где твои друзья? – смутилась Алиса.
– Они уехали покататься на лодке. Не бойся! Мы совсем одни, – и он стал снимать с нее купальник.
– Подожди! Это так неожиданно! Прямо здесь?! А если кто-то увидит? – старалась она остановить его.
– Да что ты?! Кто увидит? Мы здесь совсем одни! – он начинал злиться на ее глупые вопросы и поэтому все быстрее и нетерпимее работал руками.
– Толик, ты делаешь мне больно. Остановись. Дай передохнуть!
– Я еще и не начал. Прекрати ломаться! – сердито сказал он, почувствовав ее сопротивление. – Я столько ждал этого. С чего вдруг такие игры? Или нашлась мне замена? – он сильно сжал ей грудь, причинив боль.
– Мне же больно! – вскрикнула Алиса. – Ревнивый идиот!
– Я тебе покажу, ревнивый идиот! Ты у меня забудешь, как с другими мужиками в лодках кататься! – последним рывком он рванул с нее купальник.
Алиса сама удивилась, как возбуждающе оказались все его действия. Поэтому только закрыла глаза от наслаждения и доверилась ему, не думая о том, что, может быть, кто-то наблюдал в это время за ними. Потом, уже совсем потеряв стыд, она, как Ева, спокойно сошла с берега к воде и окунулась, даже не почувствовав ее прохладу. Проплыв несколько метров, Алиса остановилась и захотела встать, но дна не было. Испугавшись, она невольно закричала:
– Толик! Помоги!
Но кроме своего голоса в ответ ничего не услышала. Она быстро сориентировалась и поплыла к берегу. Уже выходя из воды, подумала: «Как хорошо, что никого действительно нет! Не хватало, чтобы меня сейчас увидели! А если бы еще бросились спасать?!» От этой мысли она начала смеяться, сначала тихо, потом все сильнее и громче, представляя себе лица мужчин и Толика. Она так развеселилась, что не заметила, как к ней подбежал Толя с полотенцем и, увидев ее, абсолютно голую, хохочущую на песке, стал быстро прикрывать ее наготу, боясь, что друзья могут сейчас прибыть.
– Лисонька, что с тобой? Почему ты смеешься? Да успокойся же! – он прижимал ее к себе, гладил по руке, по мокрым волосам.
Вдруг его озарила мысль, и он воскликнул:
– Ты тонула? Да? Почему же ты не звала меня?
– Я крикнула, но ты не слышал… Наверное.
– Господи, о чем ты говоришь?! – он сильно прижал ее к себе. – «Наверное». Ты сомневаешься,  бросился бы я тебя спасать? Почему? Ты мне не веришь? Что же, по-твоему, я привез тебя сюда, чтобы утопить? Глупенькая! Я так рад, что ты со мной! Ну, скажи, как бы я тогда мог жить?
– Ой, да брось ты свои вопросы! Как ребенок! Как мог? Как мог? Смог бы! – веселое настроение вдруг резко сменилось унынием, и, замотавшись сильнее в полотенце, она пошла наверх.
Алиса только успела надеть на себя сарафан, как послышался шум мотора лодки, а затем на поляне появились довольные мужчины. Впереди вышагивал Голованов, торжественно неся канистру с пивом. За ним – друзья тащили большой пакет, из которого торчал хвост вяленой рыбы.
– Все к столу! – громко приказал Леонид. – Отпразднуем в последний раз мальчишник в полном составе. – Лакшин! Где ты там бродишь? Все не охладишься? – крикнул он появившемуся в проходе камышей Толе.
– Алиса! Вам, как женщине, украсившей сегодня наш мужской коллектив, разрешите преподнести чисто женский подарок, – и он вынул из большого пакета маленький сверток. В нем оказался газовый шарфик и духи «Быть может».
– Ой, мои любимые! – как ребенок обрадовалась она подарку и, тут же подушившись духами,  завязала шарфиком свои волосы.
Мужчины заулыбались и выпили за милую гостью по большой кружке холодного пива. Затем ели воблу, травили анекдоты, пили с тостами и без, под общее – «Будем!»
Алиса уже не сердилась на Толика и разрешила поцеловать себя при всех, когда мужчины провозгласили тост за любовь. В конце концов, может быть, он действительно не слышал, когда она его звала.
Толя уехал на другой день. По телефону сказал, что будет через месяц, может быть, и раньше, просил не забывать его, обещал побыстрее выбить очередную командировку.
А через пару недель Алиса почувствовала себя плохо. Ее рвало. Страшно болела голова. На еду она смотреть не могла. Галина Львовна сразу все поняла, но панику не подняла, а предложила дочери срочно сходить к гинекологу. Диагноз подтвердился. Алиса была беременна. Эта новость и обрадовала, и испугала ее. Она не знала, как отнесется к этому Толик, хотя в душе очень надеялась на его порядочность и любовь, о которой он все время твердил. Поэтому, когда в трубке прозвучал веселый голос Лакшина, оповещающий, что он уже в городе и ждет ее в гостинице, Алиса ни минуты не сомневалась, что обязательно все ему расскажет, и он что-нибудь придумает.
Первые тридцать минут оба наслаждались в объятиях друг друга, и, боясь спугнуть эти мгновения близости, сохраняли свои тайны. Потом во время паузы он, взяв ее за руки и глядя прямо в глаза, сказал:
– Аля, я хочу раскрыть тебе небольшой секрет. Честно говоря, не знаю, как ты к этому отнесешься, но не сказать я не могу.
– У меня тоже есть для тебя секрет, – обрадовалась она тому, что у него от нее секретов нет. – Но сначала ты.
– Аля… Алиса… – он вздохнул глубоко и затем тихо и внятно выдохнул: – Я уезжаю… в Израиль.
– Зачем? Когда? – она побледнела, и ее глаза стали наливаться слезами.
– Только не плачь! Пожалуйста, не плачь! Не мне тебе объяснять, почему евреи уезжают. Мы давно собирались. И вот на следующей неделе покинем страну. Я приехал попрощаться с тобой.
– А друзья твои знают?
– Да, конечно. Разве ты не поняла, что и мальчишник они делали как отвальную для меня?
– Нет. Не поняла. А что же будет со мной? А как же я? А что же мне делать?
– Аля! Ты же взрослый человек! Ты же сама понимала, что мы не могли быть вместе всегда.
– Да, да… Нет… Не это, – и она заплакала.
– Разве я тебя в чем-то обманывал? Давал надежду? – испугавшись ее слез, спросил он ласковее.
– Нет. Ты все делал честно, – тихо сказала Алиса и заплакала еще сильнее.
– Ну, что ты. Зачем плакать? Ты найдешь себе хорошего мужика и забудешь меня как кошмарный сон. Лучше скажи, какая у тебя тайна? Может, легче решить твой вопрос.
– Теперь мы не сможем его решить вместе. Я должна буду решать все сама! – Алиса вскочила с кровати и забежала в ванную.
Умывшись и успокоившись, она вышла, надела платье и стала приводить в порядок лицо у зеркала.
– Почему ты не хочешь сказать мне свой секрет? Это ведь важно для тебя. Может, я все же смогу тебе помочь? – он подошел к ней сзади и обнял за плечи.
– Да? Ну, попробуй! Мой секрет таков: я беременна. Этот ребенок твой.
В зеркале Алиса увидела, как краска залила его лицо, и он, потупив глаза, спросил:
– И что же ты собираешься делать?
– Об этом я подумаю завтра, если в течение этих суток не услышу от тебя дельного предложения. Надеюсь, мой номер телефона ты не забыл, – и она вышла, плотно закрыв за собой дверь.
Идя по длинному коридору гостиницы, она еще надеялась, что он догонит ее. Надежда в ней теплилась, когда лифт спускал ее с шестого этажа. И даже тогда, когда пересекала площадь перед гостиницей, ей все еще верилось, что он догонит ее и вернет. И только когда дошла до остановки и села в троллей-бус, поняла, что осталась одна со своей неразрешенной проблемой, и решать ее будет сама. Только сама.
Он не позвонил ни через час, ни через сутки. Ни через год. Никогда.