Молочные реки, кисельные берега. Часть вторая

Часть вторая


Летит мой самолёт на юг,
А твой – несёт тебя на запад,
И больше не пожать нам рук,
И не о чем грустить и плакать.

ГЛАВА 1

К трем часам с работы вернулся Толик, и мы, пообедав, решили двинуться к Зильберманам. Друг был явно огорчен, что я так мало у них погостил. Зато Софа, как мне показалось, была рада избавиться от меня. И не только потому, что боялась воспоминаний наших прежних отношений, которые я наверняка ей навевал, но и в большей степени того, что свяжусь с какой-нибудь бабенкой, о которой ей не скажу. А эти секреты для нее как кость в горле.
Был пятничный вечер. Начало субботы. Машин на дороге было немного, поэтому Толян был рад показать свой класс шофера. Я восхищался израильскими дорогами и, по правде сказать, все время сравнивал не в нашу пользу.
Город Бат-Ям, в котором жил Михаил с семьей, тоже находился на берегу моря. Езды до него от Ашдода минут тридцать. Но за это время я уже, благодаря рассказам моих друзей, не испытывал ничего хорошего к нему. И скученный, и черный, и мрачный, и строили его выходцы из Марокко. И вообще, нельзя понять, что нашли Зильберманы в этом городе.
– Вы часто видитесь? – спросил я.
– Что ты! – раздраженно сказала Софа. – Ты не помнишь Надежду? С ее вечным учительским тоном.
– Вы, кстати, с ней похожи в этом плане, – подтрунил над женой Толя. – Нравоучение – это ваш общий конек.
– Ничего подобного, – обиделась Софа. – Ты плевать хотел на мои предложения. А с ней вы все пришибленными становитесь.
– Она все проповедует любовь к ближнему? – вспомнил я наши споры с Надеждой.
– Нет, там, в России, она не очень проповедовала любовь к иноверцам. Честно скажу, я была потрясена, когда узнала, что они приехали сюда. Вспомните, мы не раз слышали от нее, что это несчастных русских обижают те же евреи, армяне, грузины.
– Да, толстовщина из нее так и прет! – поддержал жену Толя.
– А кого же она проповедует любить здесь? Русских? – мне стало любопытно, как мыслят русские женщины, приехавшие сюда с мужьями евреями.
– Если бы! Русских… –  засмеялась  саркастически Софа. – Арабов!
– Она считает, что вы мало им отдаете?
– Мало любим. Нет у нас любви к ним. Любить их надо! Отдавать все, что попросят.
– Кем она работает? Учителем?
– Нет, до учителя здесь не дотянула. Поэтому на Михаиле вымещает свою великую любовь к русской литературе, – сказал, явно жалея Мишку, Толя. – Даже не знаем, честно скажу, где она приложила свой дар. Ты не в курсе? – обратился он к жене.
– При последней нашей встрече работала то ли маникюршей, то ли педикюршей. Но это было уже почти полгода назад, а главное, ты же знаешь, как здесь трудно найти работу по специальности, – вдруг вступилась за Надежду Софа.
– Поживешь у них. Сам все поймешь, – подытожил нашу беседу Толик и стал осторожно втискиваться в свободное место между двумя машинами.
– Ой, я не могу на это смотреть! – занервничала Софа. – Я выйду, а ты ставь! – и она, не дожидаясь, пока Толик остановит машину, открыла дверь, собираясь выйти.
– Ну, черт побери! Соня! Ты с ума сошла! Никакого терпения! – закричал на нее друг, давя на тормоз. – Вот теперь, выходи! – И когда жена вышла, он сказал мне: – Какого черта я когда-то увел у тебя эту бабу! Измучила меня, а оторваться не могу!
– Это, мой друг, судьба! – засмеялся я над ним. – С кем бы еще ты мог приехать в Израиль? Может, с Алисой?!
– С кем?  –  то ли не расслышал, то ли удивился моему вопросу Толик.
– Ладно, поговорим в другой раз, – выходя из машины, сказал я, испугавшись, что сболтнул лишнего.
Мы подошли к дверям подъезда, когда к нам навстречу выбежал Зильберман.
– Ленька! Как я рад! Какой ты представительный! Проходите, ребята! Сонечка, ты как всегда чудненько выглядишь! Все хорошеешь! – слова восторга лились из уст Михаила, как из рога изобилия.
Мы поднялись на второй этаж, где в дверях нас встречала Надежда.
– С приездом, Голованов! – она поцеловала меня по-русски – три раза. – Остальных целовать не буду. Не заслужили.
Взяв из моих рук пакеты, Надя прошла на кухню, откуда послышался возглас:
– Ну, зачем вы это придумали? Что мы – бедные? Мы тоже давно уже не олим-хадашим. Слава Богу, имеем, чем угостить. А уж Ленечке здесь будет не хуже, чем у вас!
– Вот так встреча! Нам поворачивать обратно? – обиделась таким приемом Софа.
– Ой, Сонечка, не обижайся! Надя шутит. Ты же знаешь ее. Мы вам очень рады. В конце концов, мы же друзья. Уже нужно знать выкрутасы моей благоверной, – старался исправить некрасивый выпад своей жены Михаил.
– Да брось ты, будь умнее! – шепнул я Софе.
Мы прошли в салон. Вообще-то в квартирах Израиля трудно сказать, где кончается коридор, где начинается салон, так как коридора по существу нет. Строительство большинства старых домов не предусматривало ни коридоров, ни кухонь. Так называемая американская система. И только в последнее время, как мне объяснили, с началом алии девяностых, началось строительство по европейскому стандарту. Но жильцы старых кварталов в меру своих желаний и возможностей реконструировали свои квартиры.
В квартире Зильберманов окна были занавешены. Как я сразу понял, дома стояли очень близко, и можно было видеть, что творится в квартире напротив.
– Вот, о чем я тебе говорила, – тихо обратилась ко мне Соня. – В нашем городе таких домов нет. Здесь шторы не откроешь. А летом такая духота, особенно в хамсин! Только и спасаешься кондиционером, – и чтобы чем-то отомстить за неприятные минуты встречи, спросила Надю, входящую с подносом напитков в комнату: – Вы еще не поставили себе кондиционер?
– Нет, мы считаем, что нам и так неплохо. Тем более что Михаила так замучила ностальгия, что мы уже подумываем возвратиться.
– Куда? – я чуть не поперхнулся от этой новости. – Это правда? Ты что? С ума сошел? – накинулся я на друга.
– Ой, Ленька, это долгий разговор, – занервничал  Мишка. – Надя, ну что ты начала! Мы же договорились: я сам во всем разберусь.
– А я думаю, что как раз вы – три друга – обмозгуете все лучше! Может, наконец, наставят тебя на путь истинный. Толик, – вдруг   обратилась она к Лакшину, – у тебя тоже крыша поехала? Тебе тоже не хватает русских берез?
– Хватит болтать! Давайте к столу! Голованов, ты садись рядом с моей благоверной. А я сегодня позволю себе посидеть рядом с Сонечкой. Думаю, Толя не будет ревновать? – и Михаил стал ухаживать за гостьей.
– Так, друзья, можно мне тост? – встал Лакшин со своей рюмкой водки. – У нас сегодня знаменательный день. Приехал наш друг, который собрал нас вместе. Наш голова и любимец компании. Мы все рады приветствовать его на Земле Обетованной. Пусть он хорошо отдохнет и увидит все сам своими глазами. Леха – человек умный, разберется во всем сам. Хочется, чтобы он увез с собой только теплые воспоминания о нашей земле и о нашем житье-бытье. За нашу дружбу, которую никакими расстояниями не убить! Лэхаим, бояре!

ГЛАВА 2

Телефон молчал, хотя именно сегодня Алиса решила, наконец, согласиться на встречу с этим назойливым человеком, звонившим уже дважды и предлагавшим встретиться, чтобы обсудить с ней ее будущее в плане работы.
Сначала он представился начальником отдела кадров одной из фирм, ищущих работы. Но Алиса сразу призналась, что не хочет работать, так как мечтает немного отдохнуть. Тогда он предложил ей работу неофициально, что принесет ей небольшой материальный доход. Алиса не захотела идти в разрез закону и отказалась. Но на том конце провода явно не хотели сдаваться. Предложив попить кофе и просто поболтать, мужчина сначала стал льстить ей, уверяя, что по ее приятному голосу уверен, она очаровательная женщина, и он сможет найти ей очень хорошую работу. Но его лесть не возымела успеха. Тогда он пошел на то, что стал уверять ее в своих положительных качествах, назвав себя «бахур нехмад» (приятный юноша). Такой оборот рассмешил Алису, и она попросила его позвонить в четверг, в тайне решив для себя: Бог любит троицу.
И вот сегодня, отправив дочь в школу, Алиса уже не ложилась, а стала заниматься собой: приняла душ, сделала макияж, покрасила ногти. Время подошло к двенадцати, а он не звонил. «Бахур нехмад. Бахур нехмад. Он просто сволочь или гад», – как-то неожиданно сложилось двустишие, заставившее ее улыбнуться.
– Что ни делается, то делается к лучшему! – причесываясь перед зеркалом, вслух стала рассуждать Алиса. – Посмотрите  вы на них: каждый мнит из себя Гира. Ты только должна быть Джулия Робертс – во всем амплуа проститутки. Прыгай к нему в кровать! Он оденет, он накормит, он облагодетельствует. «Купи себе трусики», «идем пить кофе», – при этом Алиса стала строить гримасы, представляя себя в роли мужчин.
– Ну, как ты думаешь? Что мне делать? Идти с ним пить кофе? – спрашивала она через час по телефону свою подругу, поведав о странном телефонном знакомом.
– Зачем тебе это надо? То, что он не поможет тебе с работой, почти сто процентов. То, что он авантюрист, это тоже как-то проглядывается, если только он, действительно, никогда тебя не видел, и попить кофе – это уже продуманный шаг. Ты скажи, зачем тебе нужен этот тип?
– Даже не знаю. Что-то говорит мне, что не стоит идти на эту встречу. Но я о нем думаю, он меня тревожит.
– В основном, как я понимаю, тебя тревожат его звонки по утрам, не дающие выспаться. Ладно, делай, как хочешь, только не садись к нему в машину. Сейчас все так неспокойно. Людей воруют, убивают. Будь осторожна!
– Спасибо за совет, подруженька. Ты, конечно, права. Я так и сделаю.
Следующие пять дней телефон молчал, и Алиса уже стала успокаиваться. И вдруг в четверг снова прозвенел звонок. Женщина спросонок не сразу сообразила, кто так настырно трезвонит. И только услышав ивритскую речь, поняла, что это телефонный знакомый.
– А, Дани! – (Почему она так обрадовалась этому звонку?)
Он извинялся, что не мог позвонить в тот четверг, но Алисе было уже приятно, что это был третий звонок, на который она и не рассчитывала (но в тайне надеялась!). Он предлагал встретиться через час. Но что такое час? Сославшись на то, что ей надо зайти в банк, она назначила на двенадцать. Дани не мог. Он стал уговаривать встретиться через час и только посмотреть друг на друга.
– Что, свидание на пять минут? – удивилась она.
– Мы только посмотрим друг на друга.
«Хорошо, если не проедет мимо», – вспомнила она слова Лины.
– Посмотрим? Или попьем кофе? Я что-то не понимаю, – занервничала Алиса.
– Я приеду и подвезу тебя до банка, мы познакомимся, а потом решим, что будем делать, – настаивал он на своем плане.
– Послушай, если ты не можешь в двенадцать у банка. Перезвони к часу домой. Я возвращусь, и мы подумаем, как встретиться.
Когда Алиса вышла из дома, со стороны Тель-Авива надвигались черные тучи. Не успела она пройти и половина пути, как разразился страшный ливень. Переждав под навесом одного из домов, она решила все же дойти до банка. И тут почувствовала, как лопнул ее сапожок, и вода залилась вовнутрь.
– О, черт, только этого мне не хватало!
Алиса была страшно расстроена. Зима входила в свои права, а значит, дожди только начались. Покупать сейчас новые сапоги? Дохлюпав до банка и сделав там свои дела, Алиса возвратилась домой уже далеко не в том настроении. Поэтому когда раздался звонок от Дани, она прикинулась, что с ним говорит ее мама. Но он оказался не так уж наивен, и вскоре раздался звонок и какой-то мужчина на русском попросил Алису. На ее ответ он ничего не сказал и повесил трубку. Настроение было мерзопакостное.
– Ну, скажи, зачем ты ввязываешься в очередную авантюру? – строго спросил ее адвокат. – Как может женщина, считающая себя гордой и независимой, позволить себе идти на встречу с каким-то первым чужаком, позвонившим по ее телефону.
– Я  устала быть одинокой. Я хочу любви.
– Но о какой любви может идти речь, если он таким образом ищет женщин? Я думаю, что об элементарном уважении здесь не идет речь, а ты просишь любви.
– Вы, мадам, по-видимому, забыли, какими представляетесь в глазах мужчин, уже сложивших свое мнение о русских женщинах? Может, напомнить? – это уже встрял прокурор.
– Да, вы правы. Это просто затмение. Я остановлюсь.
– Вот это другое дело, ты всегда была разумной! – порадовался за нее адвокат. – А вот и звоночек. Ну-ка смелее! Дай ему прикурить!
– Алиса…
Она не дала ему договорить:
– Слушай, Дани. Я обо всем подумала и решила, что кофе с тобой мы пить не будем. Ты умный человек, и должен меня понять. Мне не нужен ни друг, ни любовник. У меня сейчас много проблем, и я должна с ними справиться.
– Хорошо, я позвоню тебе через два года, – голос был недовольным.
– Что такое – через два года? – переспросила Алиса.
– Ты же говоришь, что много проблем. Думаю, два года тебе хватит, чтобы их разрешить.
– Да, два года… – и непроизвольно Алиса рассмеялась.
О, как магически действовал ее смех! На том конце провода, вероятно, решили, что она смеется над ним. И уже сердитый мужской голос стал выговаривать ей за ту обиду, которую испытывал отверженный. Как хорошо, что Алиса не понимала многих ивритских слов!
– Ой, хватит уже говорить! Бай! – и она повесила трубку.

«Ну, вот и все. И говорить не надо.
Наверно, это даже хорошо!
Наверно, в этом есть своя отрада,
Что я тебя, чтоб потерять, нашел», –

процитировала она четверостишие, некогда подаренное ей другом-однокурсником и теперь внезапно вплывшее в ее памяти. Но на душе почему-то спокойнее не стало.

ГЛАВА 3
 
– Вставай, гость заморский! – кто-то сильно тряс меня за плечо. – Всю прелесть пропустишь!
Я еле открыл глаза. Передо мной стояла Надежда.
– Сколько времени?
– Почти восемь. Ты собираешься все утро проваляться в постели? Или пойдешь со мной к морю? – она открыла занавесы, и солнечный свет ворвался в комнату.
– А Мишка уже встал?
– Нет, он с нами не пойдет. Суббота для него священный день сна. Так что, если ты тоже предпочитаешь понежиться, валяйся! А если хочешь увидеть утренний Бат-Ям, вставай живенько! – и она вышла, даже не прикрыв за собой дверь.
По правде сказать, мне очень хотелось поспать, но, как видно, сигнал был дан не для того, чтобы я мог отказываться. Подумав, что все равно уже не заснуть, встал и, умывшись, прошел на кухню. Надежда сидела за столом, намазывая хлеб хумусом – национальное блюдо, любимое многими израильтянами. Перед ней стояла большая керамическая чашка с кипящим кофе.
– Садись, перекуси! – она придвинула ко мне хлебницу и баночки с покупными салатами.
– Тебе кофе с сахаром или ты предпочитаешь с ксилитом?
– Я по-русски. Одну ложку сахара. А вот кофе покрепче.
– Мы пьем только растворимый.
– Пусть будет растворимый. Тогда пару полных ложек. Чтобы проснуться окончательно.
Когда мы уже стояли в дверях, из спальни вышел Михаил и, продолжая направляться в туалет, бросил:
– Голованов, ты смотри, не заплывай далеко! Это тебе не Волга. И куда ты его тащишь, неугомонная? – последняя реплика уже адресовалась жене.
– Тебя это не касается! – и, закрывая дверь на ключ, Надежда сказала в сердцах: – И зачем этому жиду нужен был этот Израиль?
Меня как кипятком ошпарило:
– Надька, ты с ума сошла! Даже здесь ты не можешь скрыть свои антисемитские взгляды!
– А чего мне их скрывать? Я правду люблю. Ты вот скажи, зачем таким евреям, как мой Зильба (наша дружеская кличка Мишки от фамилии Зильберман), такая страна?! Тепло! Светло! Еды полно! Море – купайся в течение всего года. Только любите ее! Пользуйтесь ее благами! Любите друг друга!
Мы прошли не более десяти минут и вышли к морю. Было прекрасное утро – воистину чудо! У нас, в России, уже идут дожди, холодные дождливые дни. А здесь – просто рай. Не верилось, что страна уже вошла в войну. Может, не в такую страшную, как наша Чечня, но тоже на истощение. Но с Надей я не хотел спорить. Мне важно было понять, о какой любви она все время говорит?
– Ты же не собираешься проповедовать любовь между арабами и евреями? Особенно сейчас? – распластавшись на подстилке, спросил я.
– Проповедовать? – Надежда легла рядом. – Да кто меня услышит? К тому же в Израиле есть свои проповедники, только их плохо слушают.
– Наверное, народу виднее, кто проповедует истину, а кто раболепствует. Не верю я, чтобы евреи специально раздували эту войну. Они народ тихий.
– Тихий? Это там они были тихие, а здесь – это уже не те евреи, которых гнали наши полицаи на Бабий Яр.
– Послушаешь тебя, Надежда, так можно решить, что ты, мягко выражаясь, сожалеешь, что здесь нет несчастных и забитых, – я начинал злиться на эту женщину, попавшую сюда только потому, что она жена еврея.
– Ну, Голованов, тебе бы пожить среди этих братьев евреев, по-другому бы сейчас запел песню! – и Надя с каким-то вызовом полного всезнания тряхнула своей головой.
– Не пойму тебя, подруга, только что проповедовала любовь к ближнему, а теперь такие речи! – Она посмотрела на меня испепеляющим взглядом, и я понял, что лучше заканчивать этот спор: – Ладно, оставим чужих евреев, поговорим о нашем. Что у него за настроение? Чего ты говорила вчера о ностальгии у Мишки?
– Ой, да надоел он мне! – Надя села и стала рыться в своей пляжной сумке, наконец, нашла сигареты и закурила. – Вечно хнычет. То ему не так, это не подходит. Устроился на приличную работу. Заработок хороший, но что ты! Начальник не для нашего брата: дуб-дубарем. Видишь ли, ничего не понимает, а ему все время делает замечание. Не оценивает Зильбермана. Не дает Мойшеньке, понимаешь ли ты, реализовать себя! Вот там – он был признанный! А здесь – «русским» проходу не дают. Посмотрите вы на этих «непризнанных русских»! А кто тебя гнал оттуда? Что ты, как овца, блеял там: Израиль! Земля Обетованная! Так вот она! Радуйся! Живи! Люби! Изучай! Не поверишь ведь, Леня, за все эти годы мы и страну толком не видели. И не потому, что нет времени или денег. Нет желания! Даже сюда, на море, я каждый день хожу одна. А где же мой благоверный? У телевизора. Ничего ему не надо. У него, понимаешь ли, депрессия! – последнюю фразу Надежда произнесла, копируя нашего бывшего президента, к тому же так разошлась, что стала привлекать к себе внимание находившихся на пляже малочисленных посетителей.
– От депрессии и ностальгии есть одно чудненькое средство! – сказал я. – Возвратиться на некоторое время в Россию. Уверяю тебя, через неделю все как рукой снимет.
– Вот хоть в этом мы с тобой солидарны, – обрадовалась Надя. –  Я так ему и сказала: собирайся-ка ты в обратную дорогу, дорогой мой.
– А ты? – удивился я ее совету.
– А  мне и здесь тепло.
– Не скучаешь по своим русским, украинцам?
– Ты что? Решил напомнить весь великий сброд страны Советов? Нет, я уж как-нибудь среди еврейчиков скоротаю свой век. Меня ностальгия не мучает! Это – удел слабых! Пойдем-ка, Голованов, окунемся в великие воды средиземной ванны! Такой у вас нет! – и Надежда, закопав окурок в песок и не дожидаясь меня, гордой походкой двинулась к морю.

ГЛАВА 4

Дни, проведенные у Зильберманов, пролетели очень быстро. Как ни странно, даже на удивление самой Надежды, Михаил с радостью согласился свозить меня на Мертвое море. Может, сказались дружеские чувства, может, он сам понимал, что надо же чем-то удивить заморского гостя, а может, все же взыграл патриотизм…
Он взял отпуск на работе, и мы решили поехать в будний день.
В семь часов утра ко мне в комнату вошла Надежда и приказала вставать. Из их спальни слышался недовольный голос Мишки:
– Ну, что тебе не спится? Какого черта ты всех будишь в такую рань? Нам что, места не хватит в твоей глицериновой ванне?
– Не ной! Пока ты встанешь, пока мы доедем, будет уже холодно купаться, – крикнула она ему из моей комнаты.
– Ты можешь себе представить, туда нам ехать час-полтора, – в дверях появился заспанный Михаил. – Если  послушать Надьку, то в двенадцать часов – уже ночь.
– Все! Хватит со мной спорить! Уже встали. Давайте быстренько умывайтесь и завтракать! У меня уже все на столе.
– Да уж… Она все приготовила… салаты из супермаркета… колбаса – из кошерного магазина… – бурчал друг, направляясь в ванную.
– Между прочим, колбаса из деликатесного магазина, – прокричала ему из кухни Надя.
– Ах, пардон-с, сегодня в честь гостя – из некошерного. Где моя мамочка? – и уже из ванной я услышал его голос. – Ленька, ты помнишь мою милую мамочку? Ты помнишь ее пирожки? А ее рыбу? 
 Да, Фира Абрамовна была чудесная повариха! Мне ли было не знать эту милую добрую женщину, которая всегда была рада накормить нас, голодных волчат, прибежавших сразу из школы в гости к ее сыну. Мы поедали горячие пирожки, запивая золотистым куриным бульоном, в один присест.
– Да, какие застолья она устраивала в праздничные дни! – поддержал я друга.
– Хватит воспоминаний! – услышали мы голос из кухни. – Мамочки больше нет, я за нее! Так что, будете есть то, что подам я!
Мы с Мишкой перемигнулись и пошли к столу. А спустя час уже мчались по направлению к Мертвому морю. Дорога была интересной. Я снимал почти все на пленку.
Море меня потрясло, хотя в какой-то мере был солидарен с другом, назвавшим его глицериновой ванной. Народу было немало для этого времени года, а главное, положения в стране, но в основном это были гости из других стран и, как ни странно, очень много из России. Своя Чечня научила нас не бояться ни Бога, ни черта. Теперь, куда ни плюнь, везде наш брат, русский.
Я тихонько, как меня научили, греб своими руками, почти сидя на воде, к буйкам. Рядом в майке с короткими рукавами не отставал Мишка.
– Ты чего в таком наряде? – удивился я.
– Сгораю.
– Так ведь не жарко.
– Для меня этого достаточно, чтобы через полчаса сгореть. А ты вот зря не надел что-нибудь на голову. Солнце у нас коварное. Это только кажется, что оно не греет.
Мы зацепились за буек и стали отдыхать.
– Слушай, Мишка, а чего тебя так назад тянет? – решил я поговорить с другом вдали от Надежды.
– Понимаешь, никак не могу успокоиться, не чувствую себя в своей тарелке. С ребятами из группы веду переписку – зовут назад, обещают все устроить. Пишут, что я им нужен: не хватает специалистов. К тому же хочу навестить могилы родителей. Я перед ними страшно виноват.
– Насчет могил, может, ты и прав. Я был как-то на кладбище, заходил на могилы твоих. Не могу сказать, что они в хорошем состоянии. А насчет всего остального – брось, не дури! В России ничего не изменяется к лучшему. А уж еврейский вопрос как был, так и остался. Да мне кажется, даже хуже. Из-за ваших березовских и гусинских.
– Наших?!
– Ну, не придирайся к словам. Ты ведь сам понимаешь: два…   
Я остановился, подыскивая слова, чтобы не обидеть друга, но он сам подсказал:
– Жида ссорятся, а страдают евреи. Ты это хотел сказать?
– Ну, если не обидишься, то да.
– А чего мне обижаться? Из твоих уст это звучит просто правдой. Хотя очень больной. К тому же, как ни крути, а балом правят действительно евреи. Все хотят поднять Россию на дыбы. Исправить положение русского народа. Все со своим самоваром к чужому столу. «Несчастный русский народ! Все его обижают», – в его голосе послышались какие-то злые нотки. – Нашли  бы кого благодарнее. Ничего, скоро все кончится. Путин закрутит гайки и нашим гусинским, и ваших… чубайсам.
– Ладно, согласен, пусть Чубайс будет наш. Хотя по мамочке, говорят, он тоже ваш.
Мы засмеялись, и я, потеряв бдительность, провел рукой по лицу… и тут же заорал от сильной рези в глазах:
– У, мать твою! Забыл совсем.
– Надо быстрее возвращаться, а то потом замучаешься, – забеспокоился  Мишка. – Говорил тебе, надень очки! Умнее всех себя считаешь!
– Да нет, очки жалко: дорогие, – честно признался я. –  Купил перед самым вылетом сюда. Отвалил кругленькую сумму. – На берегу я быстро стал промывать глаза, но они уже были… в плачевном состоянии. – Да уж, лучше бы не жалел свои очки. Теперь придется мучиться.
– Ничего, не беда. До России заживет, – посмеялась надо мной Надя. – Зато теперь ты точно знаешь, что такое Мертвое море.
Возвращались мы в Бат-Ям немного хмельные от моря и теплого просоленного воздуха. Чем выше поднимались, тем изумительнее раскрывалась перед нами панорама этого чуда природы.
– Потрясающе! – не мог скрыть я своего ощущения от увиденного. – Эх, люди! И чего вам еще надо? Живете в такой стране! Такие чудеса у вас! А вы все назад оглядываетесь.
– Друг мой, – сказал Михаил, – мы же здесь хозяева. Это ты – гость. А хозяева редко видят, что лежит под носом. Ты много видишь, что у тебя в России хорошего? Разве ты вспоминаешь, что Россия – богатая прекрасная страна? Все считаешь, успеется, увижу еще. Вот и мы. Куда спешить? Да, честно скажу, мне до этой природы… хм… Главное для меня – работа, люди. А этого как раз я здесь не вижу. Сижу на рабочем месте и каждый раз дергаюсь: уволят – не уволят. А сейчас положение, знаешь, какое?
– А в России думаешь легче? То, что у твоих там, это только на данный момент, а завтра не знаешь, что будет. Все мы на вулкане.
– Так что? Только в Израиле и в России для нас есть место? – вдруг спросил Мишка.
– А ты… еще куда-то намылился? – удивился я его словам.
– Почему намылился? У нас многие подумывают о Канаде.
– Недаром говорят, что евреям хорошо только в дороге! – встряла в нашу беседу Надежда.
Меня вдруг разозлило это метание Мишки:
– Что-то я тебя не понимаю: то ты в Россию хочешь вернуться, то вдруг Канада. Ты сам-то для себя реши точно – где твое место, а что там говорят – это пустое «бля-бля».  Я не прав?
– Прав, прав! – поддержала меня Надя. – Я очень рада, что ты ему говоришь то же, что мною было говорено сто раз.
– Ничего вы не понимаете! – в сердцах сказал Мишка. – У меня ведь предел. Кругленькую дату справлять будем.
– С чем тебя и поздравляем!  Кстати, друзья, нельзя зажиливать такое событие. У тебя ведь, насколько я помню, совсем скоро. А что если нам отметить всем четверым? Тебе, Тольке, мне и Володьке? Может, как в старые добрые времена – устроить мальчишник? С добавлением женского пола по случаю такого события. Подумать только – пятьдесят! Ох, какая страшная цифра!
– Узнаю тебя, Голованов! – обернулась ко мне Надежда. – Как был оптимист и весельчак, так и остался. Повезло твоей Ольге. Наверное, с тобой так легко жить?!
– Да! Со мной сплошное веселье! Очаровательный парень! – смеясь, хвалил я себя. – А ты разве не знаешь? Как говорит моя бывшая благоверная, а ныне настоящая жена моего друга Толика, любимец женщин и душа компании.
– Да уж, женщины тебя любили! – поддержал меня Михаил.
– Почему любили? Я и сейчас ими не обойден! – с гордостью признался я, вспомнив недавнюю связь с Алисой.
– Так что видишь, Наденька, у каждого свои недостатки! – радуясь, что у меня тоже нашлись изъяны, обратился Мишка к жене.
– Это не недостаток, а достоинство! – почему-то взяла мою сторону Надя.
– Достоинство? Хотел бы я видеть, как бы ты ужилась с таким достоинством, если бы я им обладал! – засмеялся друг.
– Ты? Да для того, чтобы иметь это достоинство, надо не быть лентяем. Тебе же лень задницу поднять с дивана, а не то, чтобы бегать за юбками. С тобой ведь любая женщина скиснет. А для того недостатка, который есть у Леньки, – (Что это она меня так вдруг фамильярно?) – нужно иметь его оптимизм, смекалку, мужское начало, наконец! – (Вот так «учителка» Надька!).
Мишка только закряхтел, но крыть было нечем.
– О ля-ля! Как она тебя? – захохотал я над ним. – Спасибо, Надежда, не ожидал от тебя такой признательности своей скромной персоны.
– Ой-ой-ой! Какие мы джентльмены! Не на ту напал! Дон-Жуан нашелся! Был бы ты моим мужем, ездил бы один по Израилям и Европам… Это только такая, как Ольга, – бессловесная  русская баба, может тебя столько лет терпеть. У меня бы ты… – и она сжала свои кулаки, наверное, представляя их на моем горле.
– Ой, помилуйте! – загоготал я. – Ты бы? Меня? Моя?.. Останови машину, Мишка. Умру от смеха! Останови, говорю, надо отлить!
Друг сам трясся от смеха. Наверное, представил ту же картину, что и я. Он остановил машину, и мы с ним заскочили за кусты.
– Ну, Мишка, повезло же тебе, что у тебя нет «достоинств», как у меня! – продолжал я смеяться, возвращаясь к машине. – Не видать бы тебе Израиля, как своих ушей. А уж о Канаде не смел бы и мечтать!               
– Да, каждому в этом мире свое! – сказал уже с грустью друг и прибавил: – Как было написано на воротах Освенцима.

ГЛАВА 5

К вечеру зазвонил телефон. Это оказался Володька. Он решил узнать, когда состоится встреча с ним. По правде сказать, вот уж кого я совсем не мог понять в плане переселения в Землю Обетованную, так это его. Настоящий русский мужик, ну с какой-то крохотной частицей еврейства по отцу, которую он никогда не вспоминал и даже, как мне казалось, боялся об этом говорить. Его жена – Людмила – абсолютно русская баба, свихнувшая на религии и посещавшая церковь под большим секретом, вдруг тоже обнаружила у себя в крови какие-то примеси еврейской крови, что дало им обоим право податься в Израиль. По их рассказам о том, как они пробивались через ОВИР, доказывая свою причастность к еврейству, я понял, что проживание большой части еврейства на территории России не прошло для россиян даром. Мы тоже научились еврейским штучкам и уж доказать причастность к другой нации – это у нас раз плюнуть. Как  говорил один мой старый добрый сосед-еврей, уехавший лет восемь назад сюда: «Было бы здоровье, остальное мы купим». Интересно, где он теперь этот мудрый старик со своим херовым здоровьем и большими деньгами, неизвестно откуда взявшимися перед самым отплытием в Землю Обетованную?
Первое письмо от Володьки было восторженное. Он не только описывал все прелести южной страны, но и уверял меня, что мое место тоже здесь. Потом письма стали приходить реже, и в них уже не чувствовался особый восторг по поводу жития-бытия. Наконец, наша переписка резко прервалась, а вскоре я узнал, из письма Толика, что с Володькой просто катастрофа.
У Лакшиных Софа пыталась мне рассказать о Кобриных, но Толя, прервав ее, сказал:
– Соня, не трепи языком! Ты не все знаешь. Пусть Голованов услышит их сипур (рассказ) от них.
– От них или от него? – уточнила Софа.
– Хорошо, от Володи. Но это будет точнее и только то, что захочет ему сказать наш друг. Я не думаю, что там будет вранья больше, чем ты сейчас…– он остановился, как бы спохватившись, что может обидеть жену, и добавил твердо: – Ты сейчас нафантазируешь.
– Хорошо, только я хочу предупредить тебя, – обратилась она ко мне, – чтобы ты не удивлялся, когда увидишь Вовку, или, по крайней мере, не делал испуганные глаза.
– Да что, собственно, произошло? Что вы ходите кругами? – стал терять я терпение.
– Ладно, в двух словах, – резко встал с дивана Толя. – Володька стал инвалидом. А почему и как это произошло, спроси у него при встрече.
По телефону голос Володьки никак не выдавал его сегодняшнее состояние здоровья. Я даже подумал, что, может, все было в прошлом. Но когда наш разговор закончился, Надежда спросила:
– Ты уже в курсе, что произошло с ним? Ты знаешь, что он полупарализованный человек?
– Соня хотела мне что-то рассказать, но Толька не дал.
– И правильно сделал, – встрял в наш разговор Мишка. – И тебе не надо ничего говорить! – приказал он Наде и, взяв свой стакан, пересел к телевизору.
– А я и не собираюсь, тем более, при тебе! – и Надежда сильно застучала ложечкой по стакану, продолжая свой монолог так, чтобы слышал только я: – Хороший урок он преподнес всем вам, ищущим от добра добро. И там – не то, и здесь, видишь ли, не сахар. Но если там нашли дураков, то тут их быстро раскусили. Евреи нашлись! А детки? Видишь ли, этого болвана-двоечника не хотят принимать в институт! А он думал, что как в России. Папа заплатил – и дипломчик в кармане. Нет, тут учиться надо. Молодцы израильтяне! Они научат жить нашего брата! А кто не хочет – скатертью дорожка! В Россию обратно.
Я терялся в догадках. Поэтому решил подождать встречи с Кобриным и все узнать сам.
И вот мы встретились. До Бней-Айша меня взялся подвезти Мишка. Мы быстро разыскали нужный адрес. Володя жил в небольшом трехэтажном доме, где ему была выделена на первом этаже государственная квартира (на иврите – амигур). Дверь нам открыл старик. Нет, конечно, это только мне сначала показалось так, потому что от друга там ничего не было. Перед нами стоял скрюченный седой человек. И только глаза и улыбка выдавали прежнего Володьку. Левая рука была как-то неестественно притянута к телу, а когда он сделал два шага мне навстречу, я видел, как он тяжело тянет ногу.
Мы обнялись и расцеловались. И я поймал себя на мысли, что боюсь своими руками сломать его хрупкое тело.
– Проходите, ребята! – и Володя первый прошел вглубь комнаты, волоча левую ногу.
Мое сердце сжалось от боли. «Боже мой, неужели это наш капитан, серьезный, вдумчивый, всегда спокойный и рассудительный Володька Кобрин? Что могло случиться с ним?» Но надо было терпеливо ждать, когда он сам захочет расколоться и рассказать свою историю.
Мы выпили, немного закусили. Кстати, хорошо, что Надежда передала на наш мужской сабантуй немного колбасы и ее любимых покупных салатов.
Комната была почти пустая. Старый диван, который служил другу кроватью, небольшой стол и пару стульев – как мне пояснили, из олимовских складов. Зато двери комнаты открывались на небольшой участок, правда, очень заброшенный, но зеленый и тихий.
– Давайте выйдем на воздух! – предложил Володька и широко открыл стеклянную дверь.
Мы расположились в самом конце участка под большим развесистым деревом, на какой-то зашарпанной скамейке, принесенной сюда, по-видимому, предыдущими жильцами и гнившей под дождями не одну зиму.
– Хорошо здесь! Как на даче! – сказал Мишка, наверное, для того чтобы как-то скрасить затянувшуюся паузу.
Я протянул сигареты.
– Нет! Я теперь пас! – грустно вздохнув, отказался Володя.
– Я тоже ни-ни! – закрутил головой Мишка.
– А ты чего? – удивился я.
– Ха, знаешь, сколько это стоит? Четверть моей зарплаты. Я бросил, как только закончились запасы из России. Надежда мне так и сказала: не бросишь – ищи вторую работу!
– Правильно сказала! Зато смотри, какой ты здоровый и румяный! А главное, оптимистично смотришь на жизнь! – захохотал я. – Ну, мужики, что с вами сделали ваши бабы! Не было меня рядом с вами.
– Да, Голова (это моя кличка со школы), я часто о тебе вспоминал. Когда были вместе, ни одна холера нас не брала. Ну-ка, помоги! – попросил Володя и протянул мне плед, чтобы я расстелил на скамейке. – Мне нельзя сидеть на холодном.
– Это ты хорошо придумал! – поддержал его Мишка. – Мне тоже сыровато. Чувствуешь, как к вечеру становится холодно? – вдруг спросил он меня.
– Не знаю, мне прекрасно! Прохладно, легко дышится.
– Это  у тебя другой обмен.
– А вы, значит, уже обменялись? – спросил я смеясь.
– Не у него, а у нас, – поправил Мишку Володька. – У него с обменом все в порядке. Это у нас все в полном беспорядке: и с обменом, и с переменом.
– Я серьезно говорю. Водный обмен у него не тот, – обиженно и не замечая шутку, сказал Мишка.
– И я о том же: только ты справа налево, а я слева направо, – не уступал Вовка.
– Ладно, други, чего спорить?! – сделал я глубокую затяжку. – Давайте-ка все начистоту, пока я здесь. Может, чем помогу? Кстати, Зильба, принеси бутылочку. Там что-нибудь еще осталось? – И когда он уже был в комнате, крикнул: – Стаканчики не забудь!
Мне пришлось пить одному, так как друзья больше не захотели меня поддержать в этом деле: Володька побоялся за свое теперешнее здоровье, а Мишка сослался, что за рулем.
– Ну, давай, Кобра, раскалывайся! Что у тебя стряслось? – теряя терпение, обратился я к Володьке.
– Не знаю, с чего начинать.
– С самого начала, как в сказке: в некотором царстве, некотором государстве… жил-был царь Владимир Ясно Солнышко.
– И была у него жена – старуха из сказки «Золотая рыбка», – вдруг зло подхватил начало моей сказочки друг. – Что ни пожелает – подай на блюдечке с голубой каемочкой! Пожелала она двинуть в Землю Обетованную – и стали мы с ней евреи. Да только не учли, как в сказке, что и на старуху бывает проруха. Евреи, да не чистые. Здесь евреи по матери, а мы, как по-русски, по отцу. Вот и оказались у разбитого корыта. И показалось ей, что все не ладится именно из-за этого. Вот если бы были евреями, то и деньги посыпались бы как из рога изобилия. Как будто ко всем евреям они в карманы сыплются? И работа, как у белых…
– У каких белых? – не понял я.
– Так она называла интеллигенцию.
– А кем она здесь работала?
– Ой, кем только не работала! Но, по правде сказать, не думаю, потому что в теудат зеуте (паспорт) писалась «русская». Просто не могла найти себе работу. Годы не те. Здесь ведь в сорок пять – ты не ягодка опять, а старая грымза. Да с характером моей Людмилы… Вечно всем недовольная. Это ведь не Надежда.
– Да! Надежда – это противовес твоей Людке. Их бы сложить и поделить. Были бы две отличные бабы! – поддержал его идею Мишка.
– К тому же язык ей совсем не давался. В ульпан (школа для новых репатриантов) мы почти не ходили. Материально было туго. Надо было быстрее зарабатывать. И Людмила пошла никаенить (убирать). А потом никак не могла от этого оторваться. Все говорила, что ей это нетяжело. Тяжелее учиться на курсах и переквалифицироваться, где надо было иметь хорошую задницу.
 – А ты чем занимался? – спросил я его.
– Да, тоже пошел на завод. На химический. Натаскаешься за день, нанюхаешься – к вечеру ног не чуешь. И честно скажу, тошно во всех отношениях.
– А ты же писал, что на стройку устроился, чуть ли не прорабом, – напомнил я ему нашу переписку.
– Сначала да. Но потом наш балабай (хозяин) взял арабов. Так они над нами, «русскими», так стали издеваться. И главное, сами напортят, а на нас сваливают. И этот… мароккашка… еврей называется!.. им верит, а нам нет. А ты бы видел, как он перед ними лебезил! «Ты брат мой!» Брат. Этот брат им сейчас и показал большой братский привет! – Володька попытался скрестить руки, но у него это не вышло. – У тех перерыв, когда захотят, а мы сели попить кофе, так он уже бежит… давай, вставай!..  работай! Но я не из-за этого ушел. У нас один друг погиб. Уверен, что его столкнули… эти «братья». Он из всех из нас самый смелый был. И, ох, как ненавидел этих арабов! Спуску им не давал.
– Ну, настоящий антисемит! – схохмил Мишка.
– А что суд? – поинтересовался я.
– Какой суд? Суд… У нас в Израиле в то время даже не знали, что такое «леса». Ты помнишь, Зильба, сколько тогда писали о технике безопасности? Да что там говорить? Именно в нашу алию один «русский» стал миллионером, потому что предложил эти самые «леса».
– А почему не ты предложил? – спросил я.
– Да, почему не я? – эхом отозвался Володька.
– Ну, хорошо, ты после этого двинул на завод. И что там? Эта травма оттуда?
– Нет. Ты не торопись. Это ведь как в сказке: скоро дело делается, не скоро сказка сказывается. Я пошел на завод. А тут и детки подросли. Моя Наташка замуж вышла. Слава Богу, хороший парень попался. Они слетали на Кипр, где сочетались законным браком. А вот Витек – натуральный балбес. И копия его матушка. Все ему не так. И школу закончил еле-еле, и багрут (аттестат зрелости) – как в лучших традициях советской школы – только бы были корочки. Я ему сразу сказал: локти покусаешь. Но он только одно: все ему кто-то виноват. И эта добренькая мамаша… Подпевала… чертова. Все у нее кто-то виноват. И конечно, нашего мальчика здесь не любят, потому что он русский. В общем, перед самой армией решили, что надо его срочно возвратить в Россию.
– Куда? – не сговариваясь, спросили мы с Зильбой.
– О, прекрасный вопрос? Куда? Решили к ее матери в Ленинград. Выгребли все наши запасы, что с таким трудом копили на машину. Ой, мужики, так я хотел машину! Если не лодка, так пусть будет машина. Все наши сбережения до этого пустили на мебель в новую квартиру. И я просто дни считал. А тут – на тебе. Ладно, что не сделаешь ради детей. Тем более, сыну было плохо! И прилетели мы с ним в нашу Северную столицу. И тут, ребятушки-козлятушки, как в сказке. Прилетели прямо к волку в пасть.
– Какому волку? – удивились мы с Мишкой.
– Нашей русской мафии.
– ??
– О, вижу, что моя сказочка вам нравится.
– Ничего не могу понять, – стал волноваться Зильба. – Какая мафия? Где ты ее раскопал?
– Я ее не раскапывал! Она меня – как нового еврея! – ждала с распростертыми объятиями! – он поднял вверх указательный палец здоровой руки.
– И что? – снова поинтересовался Мишка.
– И обобрала, как липку! – высокопарно сказал друг и засмеялся каким-то больным смехом.
– Тогда это и случилось? – спросил я, намекая на его здоровье.
– Послушай, ты сам захотел сказочку про белого бычка. Так наберись терпения. Скоро сказка сказывается, да не скоро дело делается. Возвращаться в Израиль без денег было просто абсурдно. К тому же надо было что-то оставить на житье для сына. Я взял взаймы у друзей и родственников жены, а сам по договору полетел на заработки в Европу.
– Ты мне об этом не рассказывал в тот раз, – сказал Мишка.
– А я вообще мог в тот раз говорить? – спросил вопросом на вопрос Володька.
– Ну, и как Европа? – опередил я. – Она-то распростерла?..
– Да, она распростерла мне… ж…! – в сердцах сказал друг. – Напахался, как Иван-дурак. И вот тут, ребята, так мне захотелось возвратиться в нашу родимую, заметьте, родимую Святую Землю. Черт его знает, такая меня взяла тоска… по теплу… по солнышку… по морю… Так захотелось домой. Думал, приеду к Людмиле, начнем все сначала. Буду вкалывать, где угодно, только бы прилететь домой.
– И чего это ты о России так не вспоминаешь? – обиделся я за свою родину, подумав про себя: «Чего ему там не хватало?»
– Знаешь, Леха, сам не понимаю: что со мной случилось? Ну, кажется, чего бы ни остаться в Европе!? Ведь не поверите, где я только ни работал: и в Швеции, и в Финляндии, и немного даже в Швейцарии. Нет, там надо быть своим. А Израиль – для всех дом.
– Ой-ой-ой, где моя Надежда? Нашелся еще один праведник! – завопил вдруг Мишка, простирая руки к небу.
Мы расхохотались.
– Так что же с тобой случилось, если ты в таком состоянии? – нахохотавшись, спросил я Володьку.
– О-о… подходим к концу сказки. Приехал я домой. А дома-то нет! Пока я мотался по «заграницам», как высказала мне моя благоверная старуха, она в злобе и ярости продала наш дом и подала на развод, так как я, по ее выражению... я... – тут Кобрин вдруг замолчал и отвернулся.
Несколько минут мы сидели молча. Я закурил и посмотрел на небо. Оно было черным и усыпано мелкими звездами. Мне стало странным, что звезды здесь маленькие. Почему-то мне вспомнилось наше южное небо, например, в Сочи. Там звезды большие и светят так ярко. А здесь ведь ближе к югу, а звезды небольшие. Наверное, какой-нибудь писатель сравнил бы их с судьбами человеческими. Но я не сентиментальный человек. Просто надо было посмотреть на небо, чтобы отвести куда-нибудь свой взгляд.
– Короче… – решился закончить свое повествование Володька, – мы начали бракоразводный процесс. Но здесь тебе не Россия: чик-чак, и ты свободный казак… Здесь надо пройти семь кругов ада. И вот, когда, наконец, я стал свободным и мог бы принадлежать всем женщинам, – он очень старался сказать это как можно веселее, чтобы рассмешить нас, – о чем может мечтать любой мужик, это и случилось – меня хватил удар. И вот лежу, братва, я на столе и умираю. И нет уже ни пульса, ничего. И только слышу, как врач говорит надо мной: «Отключите его от системы». И так мне захотелось жить! – Кобрин сжал правую руку в кулак и стукнул им по колену. – Ох, как мне захотелось жить, ребята! И я стал читать свои стихи.
– А ты что, пишешь стихи? – удивился я.
– Да, немного стал баловаться здесь.
– Ты попроси, он почитает. Ничего. Очень даже ничего. Надька сказала, что приличные, – подтвердил Мишка.
– Да, ладно, брось! – засмущался Володька. – Вдруг проснулся Божий дар на Земле Обетованной. 
– Вот. Слышишь, это из его стихотворения, – обрадовался почему-то Мишка, как будто сам это написал.
– Не перебивай! Итак, стал читать свои стихи. И врач меня услышал. Он сам потом мне говорил, что первый раз в его практике мертвый человек читал стихи.
– А он-то откуда понял, что это стихи? – удивился я.
– Так ведь врач – тоже «русский», – удивился моему непониманию друг.
– А говорите, вы – израильтяне! – захохотал я. – Вы русские евреи в Израильской народной республике.
– Нет уж, увольте. Мы – в своей маленькой и гордой стране останемся! – не согласился со мной Вовка (ну, посмотрите-ка на этого хренова патриота!). – И неизвестно, может, это мои стихи меня спасли?
– Они или не они, но то, что это чудо – это факт! – с радостью за Володьку сказал я. – А что, ребятушки-козлятушки, не выпить ли нам по этому поводу?
Мои друзья только пригубили, а я отдувался за всех. Но даже этот стакан не снял моего напряжения, которое поднялось во время рассказа Вовки. Мне было больно за него и досадно, что такой прекрасный парень так глупо себя растратил. Его вид был жалок. Но этот странный патриотизм?! А его вдруг резко изменившееся настроение, когда он заговорил о стихах?!
– Послушай, а может надо издать твои стихи? – спросил я.
– Это мне не по карману, – честно признался Кобрин.
– Было бы здорово! – поддержал меня Мишка. – Но как это сделать? У нас в Израиле это нелегко и очень дорого. Может, ты знаешь кого-нибудь в России?
– Подождите, друзья, у меня есть одна знакомая, у которой подруга связана как-то здесь с журналистикой, – я вдруг вспомнил о том, что Алиса говорила о Полине как о журналистке. – Попробую-ка  все разузнать, а ты приготовь свои стихи. Если она не сможет помочь, я заберу твои стихи с собой в Россию и там обязательно издам.
– Спасибо! Я так тебе благодарен! – и Володя, вероятно, хотел пожать мне руку, но не совсем ловкий поворот тела причинил ему боль, и он простонал: – У, мать твою! Чертов калека! Кому я нужен со своими стихами?
– Брось ты, живешь – и радуйся! – стал успокаивать его Мишка. – И на твоей улице…– но тут же спохватился и поправился, – на нашей улице будет праздник! – и, как будто ища поддержку, вдруг обратился ко мне: – Правда, Леха?
Я утвердительно покачал головой.

ГЛАВА 6

Ночевать я возвратился к Мишке. У Володи не было дополнительного места, да и, по правде сказать, мне было тяжело оставаться в той атмосфере. По-видимому, друг это тоже понял и не настаивал. По дороге до Бат-Яма мы почти все время молчали. Зильба включил радио. Там снова говорили о теракте.
– У-у, сволочи! Так и тащат нас к войне. Если бы ты знал, Леха, каким я был левым! Как верил, что можно жить с этими арабами в мире! Конечно, страна маленькая, земли немного. Но ведь главное – это мир! Покой. Всем места хватит, как мне казалось. Но эти последние события во мне все перевернули. А уж когда увидел по телевизору, как они расправились с нашими солдатами… Ты видел линч?
– Да, зрелище ужасное! – согласился я с ним.
– Думал, меня разорвет от боли! Впервые почувствовал, как сердце болит за наших ребят. И все. После этого меня как перевернуло. Все свои взгляды пересмотрел.
– Вы, как я погляжу, здесь такие все политизированные стали.
– Ну, что ты! В первые годы, когда все старались поддерживать друг с другом связь, такие у нас диспуты вспыхивали при встречах! Даже забывали, что пора расходиться. Лакшины – это правые. Особенно Софочка. Они как сцепятся с моей Надеждой, ну, хоть завтра иди на баррикады, в бой. О! А когда был Рабин. Честно скажу, я не очень симпатизировал ему. Но как-то соглашался с доводами о сдаче территорий в обмен на мир. А Софа, так та просто органически его не переваривала. Когда хотела показать, какой он руководитель, такое вытворяла!.. То показывает, как он, выступая перед новыми репатриантами, будучи в пьяном состоянии, яйца чешет, то с Яськой лобызается. В общем, ШАБАК по ней плакал. А уж когда пришел к власти Барак, так нам пришлось просто на время не встречаться. Ты ведь видел, как наши женщины друг к другу относятся.
– А кто же ей нравился? – во мне вдруг взыграло любопытство, какой мужик (если политика можно рассматривать относительно пола) может понравиться моей бывшей благоверной.
– Нетаниягу, конечно.
– А что? Губа не дура у Софки.
– Ты с какой точки зрения рассматриваешь сейчас ее взгляд? – спросил Зильба, как будто поняв, на что я намекаю.
– Ну, мужик он ничего, как я видел по телевизору. И как я слышал от Лакшиных, умный, настоящий политик, с головой.
– Ой, все они с головами! Только какая шея крутит этими головами? Знаешь, Леха, скажу тебе начистоту – не узнаю я евреев. Кто сказал, что мы умная нация? Наверное, вы, русские, и придумали.
– Э, нет! Это ваши побасенки. Скажу тебе честно. Вы умные, но в вас много высокомерия. Не знаете меры ни в чем. Как вы мне говорили о своей нации: если умный – то Эйнштейн, если дурак – то Иванушка-дурачок по сравнению с ним покажется Ломоносовым. Но ты не плачь! У нас всю жизнь у власти Иванушки-дураки. И ничего, как-то живем. И вы пробьетесь. Тем более, у вас такие женщины. Одна Софочка что стоит! У, Толька, мерзавец! Увел у меня такую бабу! А то и я бы сейчас тут с вами в Израиле загорал. И что мне ваши арабы по сравнению с нашими чеченцами?!
Мишка, по-видимому, был ошарашен моим монологом, потому что как-то резко снизил скорость и посмотрел на меня.
– Ты что, действительно, жалеешь, что не приехал в Израиль? Это ведь можно сделать. Сейчас многие приезжают, – сказал он сочувственно.
– Давай, жми на газ! Все в порядке. Просто пошутил, – похлопал я друга по плечу.
«Хотя в каждой шутке есть доля правды», – это я сказал уже про себя.

ГЛАВА 7

Отпуск друга подходил к концу. Ему оставалось всего пять дней, и он предложил устроить отвальную, как в старые добрые времена – на берегу какого-нибудь залива. Поскольку речек и озер рядом не оказалось, решили провести мальчишник на берегу моря. К тому же как такового мальчишника тоже не получалось: наши женщины – моя Софа и Надежда (их можно считать за целый полк!) – в этот раз восстали против наших мальчишеских посиделок. Пришлось согласиться на разбавление.
Выбор пал на Ашдод, так как улетать Голованов должен был от нас. За Кобриным съездил я, Голованова привезли из Бат-Яма Зильберманы. За пятницу мы с Софой запаслись мясом, и моя благоверная заготовила шашлыки по рецепту, который Леха – как главный босс по шашлыкам – диктовал по телефону. Хорошо, что начался субботний тариф. По правде сказать, не знаю, что так долго можно диктовать по телефону. Но, по-видимому, это был действительно рецепт, просто моя Соня любит все тщательно записать. Ну и, конечно, она все-таки что-то напутала, потому что, как только Ленька зашел в кухню и сунул свой нос в кастрюлю, где с вечера до самой ночи жена готовила мясо, он заорал благим матом:
– Сонечка! Ты каким ухом слушала? Я же тебе русским языком говорил… – дальше шел, по-видимому, великий русский, но шепотом, чтобы не обидеть ушки своей бывшей благоверной.
– Вот именно! – встав на защиту моей женушки, обратился я к другу. – Ты в какой стране находишься? В Израиле. Какой язык у нас? Иврит. Так чего ты на нее кричишь? Выучи наш язык – тебя и Софа понимать будет.
– Посмотри-ка на него! – удивился Леха. – Заступаешься? И давно такая любовь вспыхнула?
– А вот как только ты приехал, так и вспыхнула! – поддержал я его игру.
– А!.. Испугался, что украду? Увезу обратно?
– Нет, не увезешь, а останешься! – в тон ему сказал я.
– А что? Все еще не доверяешь жене? – он прищурился.
– Не жене, а тебе, – теперь вступилась за меня Софа. – Ты у нас человек ненадежный, и даже друг теперь это понял, – и она победно вскинула головой.
– Но мы-то с тобой знаем, что нам теперь можно доверять на все сто? Не так ли? – сказал Леха и подмигнул ей, вероятно, желая напомнить Соне какой-то эпизод, о котором я, конечно, ничего не знал и не должен был знать.
– Так, так…– смутилась она, явно не желая вспоминать или боясь, что я о чем-то догадаюсь.
– Господи, что еще ты тут натворил? – мурашки ревности побежали у меня по спине. – Не успеешь тебя оставить на минуту без присмотра, как ты уже у дамских ног.
– Да чего ты раскипятился? Давай спокойно разберемся! – он стал размахивать кухонным ножом перед моим носом. – Ножки-то твоей жены. Так? А ты мой друг? Так? А я у тебя в гостях. Так-так! А как у северных народов: что гость пожелает, то отдается ему, – и он вытянул вперед свою руку, победно подняв над головой нож.
– Ах, ты гость дорогой?! А не перепутал ты стороны света? Мы ведь не на Севере, а на Востоке. А Восток – дело тонкое. У нас мужчины за полную эмансипацию, только не у себя в Израиле. Так что, дорогой мой, ножек моей жены ты не увидишь! – и я схватил с деревянной доски, что висела над столом, самый большой черпак и встал в оборонительную позу.
Моя жена, ничего не понимая, как вкопанная стояла и смотрела на наши дикие выходки.
– Слышишь, Сонька! – вдруг заорал Голованов. – Закрой свои коленки! Смущаешь, дура, честных мужиков! До войны доведешь нашего брата своими ляжками!
И все трое мы расхохотались.
Заслышав зычный голос Голованова, а потом гомерический смех, друзья, отдыхавшие в беседке нашего сада, вбежали в комнату, чем вызвали у нас еще больший смех.
Через пару часов мы выехали на берег моря.
У меня, как у настоящего ватика (старожила), уже все давно было припасено: и мангал, и угли, накануне купленные в одном из магазинов. Пару лет назад на работе мне к Песаху подарили сумку-холодильник. А друзья ко дню рождения преподнесли конверт с деньгами, на которые мы купили походный раскладывающийся столик. Так что полная амуниция. Но Голованов и бровью не повел. Как будто ничего не заметил. Зато все время вспоминал наши мальчишники, которые мы проводили на Волге. «А ты помнишь… а ты помнишь…» – только и призывал он всех нас вспомнить.
Не знаю, как другие, я все помнил, хотя и не хотел. Не хотел вспоминать наш последний прощальный мальчишник. Он был связан с той женщиной, которую я полюбил, как, может быть, не любил никого и никогда, но которую просто предал, хотя, честно, не хотел этого. Мой далеко не мужской поступок (себе-то я мог не врать) как камень все еще лежал на моем сердце. И иногда она мне снилась. Я бежал, бежал... Но догнать никак не мог. После этого сна я совершенно  не мог работать. Все валилось у меня из рук. Была только одна надежда, что она нашла какого-нибудь другого мужика и счастлива сейчас с ним, забыв о нашей встрече, как о кошмаре. А вдруг нет? И хотя Леха мне сказал, что она… в общем, не будет матерью, что нас ничего с ней не связывает, на душе было неспокойно. Я все хотел спросить его об Алисе, но боялся будоражить старое. А друг молчал. Или тоже ничего не знал, или знал, но говорить не хотел. Уж не заменил ли мой «молочный брат» меня и здесь? А, может, это и к лучшему. В конце концов, мы на этом берегу, они – на том. А лодочник – стал калекой.

ГЛАВА 8

И все-таки он позвонил еще раз. Алиса почему-то почти была уверена, что это случится, но чтобы так быстро… Это были какие-то его правила игры, в которую он, вероятно, играл не с одной ею. Но почему он не может успокоиться и так заинтересован в этой встрече с ней?
Звонок прозвенел не в утреннее время, в которое она теперь, чтобы не нарываться на беседу, отключала телефон. А около четырех часов.
– О, какой праздник! – расхохоталась она, когда услышала его голос.
– Почему праздник? – удивился он.
– Ты позвонил.
– Если это – праздник, то я должен прислать тебе цветы, – обрадовался он, что Алиса ему отвечает, а не бросила трубку, как делала при последних его звонках. – Скажи свой адрес. И я тут же пришлю тебе цветы.
– Дани, неужели ты не понимаешь? Существует менталитет. Это некрасиво. Я не кукла и не вещь, что ты должен меня смотреть. Я не понимаю, тебе трудно найти кого-нибудь, кто бы знал тебя и меня и мог бы познакомить нас.
– Можно я тебе сейчас объясню, почему я это не делаю? Послушай. Мой отец, а он был миллионером, – он для убедительности решил повторить это последнее слово: – миллионером настоящим. Он мне говорил: никогда не доверяй то, что можешь сделать сам. Тем более, знакомство. Например, обо мне тебе скажут, что я очень хороший человек. А ты увидишь, что я не такой. Я хочу, чтобы ты меня сама увидела. Мы взрослые люди. Мы ведь можем только встретиться и познакомиться.
– Для чего это тебе? Что ты ищешь?
– Люблю знакомиться с людьми. И может быть, помочь тебе.
– Хорошо, – («Он меня достал!»). – Я приду на встречу.
Они договорились встретиться у цветочного прилавка на центральной автобусной станции. Напоследок он спросил:
– А как я тебя узнаю?
– Я войду – и ты узнаешь, что это я. А ты какой? Высокий  или…
– У  меня рост метр восемьдесят, – не дал он закончить ей вопрос.
– Хорошо! – обрадовалась Алиса («Только такого и ждала!»).
– Почему хорошо?
– Мне это подходит! – и она засмеялась («И ни на сантиметр ниже!»).
– Что-то не совсем понял, но я рад. Так до завтра?
– До завтра.
Повесив трубку, Алиса сразу подумала, что слишком рано назначила ему свидание. Ведь надо будет встать раньше обычного и привести себя в приличный вид.
– Этого еще не хватало! Для чего это тебе марафетиться? Ты действительно собираешься его покорять? А зачем тогда столько раз отказывала? – это прокурор.
– А что же, идти на первое свидание драной кошкой? – неплохой довод.
– В конце концов, она же женщина, господа! – это уважаемый адвокат пришел ей на выручку. – Посмотрим, каким придет на свидание наш нетерпеливый друг.
– Тем более, он постоянно говорил, что серьезный и интересный мужчина, – напомнила Алиса слова, без лишней скромности произнесенные Даней при первом и последнем телефонном разговоре.
– Вот будет смеху, если это какой-нибудь очередной болтун, – рассмеялся прокурор. – Вы, милочка, частенько попадаете на таких трепачей, а снова лезете на крючок. Вот ведь странная женская натура. Чего вам не сидится. Займитесь ивритом. Идите на курсы, изучите какой-нибудь новый предмет. Ведь скоро безработица закончится, где будете искать работу. Неужели и правда надеетесь на то, что он поможет? Наивная вы моя. – (Наверное, подумал другое: например, дуреха, глупая, идиотка.)
– Пусть так. Но ведь отказать всегда можно. А вдруг в этот раз будет все так, как бывает в жизни. А вдруг и Алиса попадет в страну чудес? – «Ох, мой добрый, верный адвокат! Где бы найти эту страну?»
Утро следующего дня началось слишком рано.
– О, Боже! – взглянув на часы, которые показывали только девять, застонала Алиса. Она проводила Линор в школу и решила немного доспать, так как последнее время ее страшно мучили головные боли. – Как я могла забыть отключить телефон? Но ведь мы договорились, что я приду. Зачем снова звонить?
В трубке кто-то дышал, но на ее призыв ответить, никто не сказал ни слова, а дал отбой. Опять ложиться уже не хотелось. Она вышла на балкон и посмотрела вниз. Улица давно жила своей жизнью. Летели куда-то машины, шли пешеходы. Какая-то солидных лет дама выгуливала очаровательную коричневую собачонку. Алиса давно приметила эту женщину. Она степенно прохаживалась по новому тротуару, пока ее четвероногий друг бойко выискивал место для туалета. Собачонка никогда не гадила на тротуаре, четко метя только деревья и кустарнички. «Может, действительно, заиметь собаку? – подумала Алиса. – Говорят, они улучшают настроение и повышают жизненный тонус. А для Линор будет большой радостью».
«Бред сумасшедшей! – оборвала она свои мысли. – Кто будет следить за этой четвероногой тварью, когда я буду работать? А прививки? А лечение, если она заболеет? Это в Израиле очень дорого. Ладно, обойдемся без собаки. Самим бы не завыть, как пес».
Она возвратилась в комнату и, прибравшись, поставила чайник. Когда была почти готова, чтобы выйти из дома, вновь зазвонил телефон. В трубке снова молчали.
– Зачем он это делает? – удивилась Алиса, но решила не забивать свою голову домыслами, а узнать все при встрече.
Сначала ноги несли ее четко к автобусной станции, но, взглянув на часы, она увидела, что еще рано: не прибегать же на свидание раньше намеченного времени. В «Лишкатке» никого не было, и к 12 часам она уже освободилась. До места встречи Алиса доскакала за три минуты. (Вот так прыть!) И вот тут сердце ее почему-то стало так сильно биться, что она сама себе сказала – стоп! Во-первых, надо успокоиться. Во-вторых, хотя бы десять минут надо опоздать на первое свидание, как пишут в правилах этикета. Поэтому Алиса прошла в туалет и провозилась там минут пять. Если бы она могла знать, что именно эти пять минут… сыграют с ней злую шутку, то, возможно, она отложила бы свой марафет. Но…
Итак, когда она была уже готова двинуться в бой (ну, тореадор, а не женщина!), Алиса увидела… нет, как раз она никого и ничего не увидела у назначенного места. Там никто не стоял и никто ее не ждал. Женщина попала в такое состояние, в которое, надо признаться, еще ни разу не попадала. Она медленно прошла мимо цветочного киоска и подошла к витрине с серебряными украшениями. Долго рассматривала их, но абсолютно ничего не видела от досады и обиды, охватившей ее. Несколько раз она обошла все витрины, то и дело посматривая на входную дверь, открывающуюся и впускающую в каньон посетителей. Охранник – молодой здоровый детина, вероятно, прошедший армию где-нибудь в «Голани» (род отборных войск в израильской армии) – у входа тщательно и бесцеремонно проверял сумочки женщин и портфели мужчин. Никто из вошедших даже близко не напоминал Дани – мужчин, ростом метр восемьдесят, просто не было.
Но вот Алиса заметила через стеклянную дверь магазина электротоваров средних лет человека, который, как ей показалось, просто чтобы скоротать время прохаживался и с легким любопытством рассматривал товары, то и дело бросая взгляды на дверь. По описанию она решила, что это, возможно, и есть новый знакомый. Женщина вошла в магазин и, тихонько приблизившись к мужчине, стала прислушиваться к его голосу, стараясь уловить тембр. Но тут как назло к ней подлетел продавец и стал предлагать свои услуги. Алиса поблагодарила, не отводя взгляда от мужчины, но тот, по-видимому, ее не замечал. Зато к ней стали буквально подлетать другие продавцы, предлагая помощь.
Вообще, глядя со стороны, можно было подумать, Бог знает что. Представьте такую картину: по магазину с большим достоинством, и разглядывая товар, ходит мужчина, за ним (естественно, чтобы он не заметил) перебежками продвигается Алиса, а за ней – удивленные ее поведением молодые парни, которых намуштровали на террористов (а ведь в душе каждый мнил себя Ален Делоном или в худшем случае Ричардом Гиром), а тут какая-то непонятная особа, на ходу и даже не глядя на них, не говоря уже о товаре в магазине, охотится за солидным мужчиной, предпочитая его очаровашкам! Это просто наглость. Средь бела дня ловить мужиков?! И к тому же в магазине электротоваров!
Когда мужчина вышел из магазина, Алиса остановилась и оглянулась. Глаза всех продавцов пристально глядели на нее, но никто больше не предлагал своих услуг. Увидев всю сцену со стороны, она чуть не расхохоталась, но потом, вспомнив, в каком дурацком положении находится сама, смутилась и выскочила из магазина. Проходя мимо витрин, увидела взгляды, которыми провожали заинтересованные ее поведением юные создания. Еще немного покружив в каньоне и поняв, что она проиграла, Алиса поспешила к выходу. И тут она увидела… да, конечно, это и есть он… «механик Гаврилов».
– Ата Дани? (Ты Дани?) – потеряв всякую осторожность, спросила его Алиса.
– Нет, к сожалению, я не Дани, – сказал мужчина на чисто русском языке (а он и правда – «механик Гаврилов»!) и, с надеждой посмотрев на женщину, так странно бросившуюся к нему, предложил:  – А я не могу вам помочь?
– Нет, нет! Мне помощь не нужна! Спасибо! – ей очень хотела скрыть свою досаду, но, вероятно, ей это плохо удалось, потому что прохожий только пожал плечами и быстро отошел от нее.
День был испорчен окончательно. Теперь просто необходимо было уйти, нет, убежать из этого проклятого места. Алиса даже не заметила, как дошла до дома. Ненависть и злоба буквально кипели в ее груди. «Мерзавец! Пусть только позвонит! Я ему скажу! «Серьезный человек»! Очередной трепач!»
– Ну, как мадам, свиданьице? – съязвил прокурор. – Вы опять остались с носом!
– Как вам не стыдно? Вы же солидный человек! – вступается адвокат.
– Зато ваша подсудимая – настоящая дуреха! Ну, чего поперла? Где у нее сехель (ум)?
– У нее атиква! (надежда!)
– Не знаю никакой «атиквы», а вот на плечах у нее, по-видимому, действительно тыква.
Не успела Алиса переступить порога квартиры, как зазвонил телефон. Это был Дани. Ну, конечно, он был там. Он ждал ее семь минут. Ну, как вам нравится: всего семь минут?! Да какой же культурный человек, придя на свидание, ждет семь минут? Это что? Производственный перерыв? У него, видите ли, изменились планы, и он не мог больше ждать. А поскольку Алиса не пришла вовремя (ну и наглость!), он уже решил, что она и вовсе не придет. И вот теперь просит прощения и уверяет, что это просто произошла ошибка. Он не врун. Он честный и прямой человек. И просит разрешения позвонить еще раз.
Господи, неужели ей всю жизнь суждено только ждать?

ГЛАВА 9

Я улетал в среду вечером. После бурного предыдущего дня меня все еще знобило, но я старался держаться, хотя мне это не совсем удавалось. Софа очень расстроилась и ругала нас всех за то, что совсем потеряли голову. Мы действительно ее чуть не потеряли, правда, если уточнять, какую именно часть тела я чуть не потерял, так это трудно даже сказать. Потому что, напившись и решив охладиться, рискнул поплавать. Оставив женщин отдыхать на зеленой лужайке после сытного ужина, мы втроем пошли на берег. Войдя в море, я вскоре понял, что выйти из него не могу: меня тащило все дальше и дальше от берега. Толька и Мишка сидели на берегу и о чем-то трепались. Как они потом всем рассказывали, удивлялись моей храбрости купаться в такую погоду. А ведь раньше только при такой все и плавали в Волге, и при температуре воды – куда более низкой.
Когда я понял, что мне, по-видимому, «копец», заорал своим зычным голосом. Но опять, как узнал позже, это только мне так казалось. Друзья меня не слышали. И только Софа, моя милая лапушка Сонечка, каким-то шестым чувством поняла, что со мной что-то стряслось, и прибежала к самому морю.
Ну, дальше Толян бросился мне на помощь, набежали откуда-то еще мужики. Вытащили гостя заморского из вод Средиземного моря. Я лежу. Надо мной что-то делают. Все кричат. Русский, иврит… мат… Руками машут. Откуда-то полиция прилетела. Короче, дурдом по-еврейски.
Лакшин после этого не мог долго прийти в себя. А когда сел за руль, то руки его дрожали. Когда я постарался все же снова как-то пошутить, он странно прореагировал на мои слова, сказав:
– А ведь я снова не слышал. Почему?
– Кого? Когда еще ты не слышал? – не понял я.
– Да так, вспомнилось, – тихо сказал он и замолчал, показывая всем видом, что отвечать не намерен.
Утром мне дали отоспаться. Софа, приготовив завтрак, убежала выполнять заказы моей супруги. Когда я проснулся, то вдруг вспомнил, что чуть не забыл попрощаться с Алисой. Набрал ее номер, но никто не ответил. Я решил пройтись до ее дома, в тайне надеясь повидаться еще раз.
К сожалению, Алисы дома не было. Прождав в скверике возле дома почти час, я понял, что не судьба. К тому же погода стала портиться, подул сильный ветер. Я стал возвращаться и тут заметил детский магазин игрушек. Ну, конечно, надо купить девочке собаку. Большую, лохматую. С красивыми печальными глазами.
В конце концов, у ребенка должна быть собака! Если нет отца…

ГЛАВА 10

Телефон надрывался уже полчаса, но Алиса трубку не брала. Она боялась, что это снова Дани. А именно сегодня ей никого не хотелось видеть и слышать, уже не говоря о том, что снова пробуждать в себе какие-то надежды.
Наконец, не выдержав, она схватила трубку.
– Алло! Слушаю.
– Алисочка! Ну, наконец-то, – зазвенел голос Лины. – Что с тобой случилось? Почему ты не берешь трубку?
– Ой, Линуся, это ты? Просто стараюсь спрятаться от назойливого типа.
– Он все еще звонит? – удивилась подруга. – Явно какой-то маньяк.
– Да брось ты! Какой он маньяк?! – почему-то встала на его защиту Алиса. – Если бы был маньяк, давно бы вычислил меня. Просто засвербело мужику. Хочет свое мужское достоинство потешить. 
– Ну, я вижу, ты тоже свое женское достоинство не упускаешь, если до сих пор не послала его к черту, – съязвила Полина.
– А что я могу сказать?
– Припугни его, скажи, что заявишь в полицию! – стала давать советы подруга.
– Зачем в полицию? Он меня не обижает. Наоборот, говорит приятные слова. Кто еще мне скажет с утра, что он думает, что я красивая, потому что только у красивых такой приятный голос?
– О! Дорогуша, у тебя, по-видимому, полное затмение! Тогда беги на свидание! – занервничала Лина, не понимая, что собственно хочет ее страдающая подруга.
– Вот этого мне что-то страшновато сделать, – сказала Алиса, понимая, что безбожно врет, но не говорить же правду, тем более что за этим надо будет все рассказать, а это уже ни в какие ворота не шло.
– Ладно, с тобой все ясно! Теперь послушай ты. У меня такая новость, что даже трудно рассказывать по телефону. Можно мне прийти к тебе через полчаса?
– Конечно! – обрадовалась Алиса. – Я так буду рада.
Но, вероятно, новость Лины была такой ошеломляющей, что уже через двадцать минут она стояла в дверях Алисиной квартиры.
– Ты не против, что я раньше? Просто летела к тебе на крыльях!
– Проходи, проходи! Вместе позавтракаем, – и Алиса достала из шкафчика еще одну чашку. – Выкладывай, что стряслось?
– Помнишь, я тебе немного рассказывала о своем похождении в Ленинграде? Ну, с Эдуардом?
– А, журналистом?
– Нет, фотокорреспондентом, – уточнила Лина. – Так вот. Сегодня в девять часов утра раздался телефонный звонок. Он в Израиле. Он здесь, представляешь? Он рядом.
Алиса молчала, внимательно следя за Полиной, которая была так взволнована, что накладывала в чашку четвертую ложку сахара.
– Тебе не много? – корректно спросила Алиса, поняв, что кофе будет вылит в унитаз.
– Ой, прости! Я совсем обалдела! – покраснела Лина. – Ты не знаешь, сколько я положила ложечек?
– Если выпьешь, на здоровье! – и тут же перевела разговор: – Так что же ты намерена делать?
– Сама не знаю. И хочется, и колется, – честно призналась подруга. – Я так о нем скучаю! Это боль моя, от которой никак не могу избавиться. К тому же есть одна тайна, которая грызет меня уже много лет.
– Так раскрой ее кому-нибудь. Поделись. Может, будет легче? – удивилась Алиса стойкости Полины.
– Вот я и прибежала к тебе. Думаю, что ты сможешь немного поддержать меня и… Может, посоветуешь что-нибудь?
– Линуся, ты такая умная. Что я могу тебе посоветовать? Да ведь ты не за советом пришла, а за подтверждением своего решения? Признайся, я права?
– Наверное… да… ты права, – Полина вдруг сама усомнилась, что может посоветовать ее молодая подруга, запутавшаяся в своих любовных похождениях.
– Ладно, давай, прыгай с моста! – пошутила Алиса.
– Понимаешь… мой Дэвик… – Полина так глубоко вздохнула, что казалось, ей не хватает воздуха, чтобы закончить фразу. – Мой Давид – его сын.
– Вот так новость! – Алиса чуть не уронила чашку. – А откуда ты знаешь? – и сама удивилась своему глупому вопросу. – Где подтверждение? Ты разве не жила после этой встречи с Марком?
– В том-то и дело. Я была уверена, что Дэвик сын Марка, пока мальчик не подрос. И я стала замечать, что ничего общего с мужем нет. Вот мой Геночка – тот точно Марк. А этот... Во-первых, очень похож на Эдика. А характер? Они с Геной – два разных человека.
– А Марк знает?
– Что ты! Он обожает Дэвку. Считает, что тот соединил нас, скрепил семью. А главное, я тоже только последнее время стала замечать, что мой младший сынуля из другой стаи.
– Ой, Линуся, ты скажешь! Стаи. Клина. Стада. Уши, чьи уши? Ну, заяц, погоди! – и Алиса расхохоталась.
Полину заразил ее смех, и обе они, припоминая анекдот за анекдотом, долго не могли успокоиться. Наконец, вытирая слезы от смеха, Алиса спросила:
– Где он остановился?
– Он приехал по турпутевке, и теплоход стоит у нас в порту. В первый же день узнал, где я живу, и хочет со мной встретиться. Сегодня вечером после экскурсии их возвратят на теплоход, и он позвонит. Но я не знаю, стоит ли нам видеться? Зачем это мне? Ум враскорячку. Я и хочу, и боюсь. Посоветуй!
– Что же мне тебе советовать? Я бы на твоем месте обязательно встретилась. Кстати, где он теперь живет? Чем занимается?
– Я не совсем поняла, чем занимается? А вот живет почему-то в Германии.
– А что тебя так удивляет? В Германию многие евреи махнули. Мне лично это непонятно… но…
– Вот именно. Меня так совсем потрясает. Как это Эдик поехал к фашистам! Сам убеждал меня, что я слепая, не вижу, что в Ленинграде фашизм, а сам… Может, пойму при встрече, что у него стряслось. Почему он не в Израиле? Или хотя бы в Америке. Сейчас трудно его осуждать.
– Так вот… я о чем… – вспомнила Алиса, почему спросила о деятельности Эдика. – А что, если он богатый человек? Пусть позаботится о своем сыне.
– Ты с ума сошла! – Лина не ожидала такого совета от своей подруги и, вскочив со стула, забегала по комнате. – Ты понимаешь, что сейчас предложила? Да я ни словом не обмолвлюсь о Дэвике!
– Зря! – спокойно сказала Алиса, подумав про себя, как ситуация Полины похожа на ее, но ведь она сама поступила точно так же, отказав Линор в отце.
– Зря? – Полина чуть не упала, задев за край ковра носком ботинка. – Ты  представляешь, что будет в нашей семье? Что будет с Давидом, который своим отцом считает Марка. Да и Марк… Как я могу разрушить семью еще раз? – Полина вдруг упала в кресло и закрыла лицо руками.
– Ты плачешь? – испугалась Алиса и подскочила к подруге.
– Нет-нет. Ничего сейчас пройдет. Просто закружилась голова, – Лина  опустила руки. – Дай мне водички, пожалуйста.
– Ты меня напугала, – протягивая ей стакан, сказала Алиса. – Видишь, я же тебе сказала, что ты умная. А мои предложения не бери в голову. Я сама не знаю, как жить, что делать. Раскрою тебе свою тайну. Ведь отец Линор живет в Израиле. А я не только не знала, но и не хочу его видеть. Тоже, наверное, как ты, чего-то боюсь.
– А ты-то чего боишься? – теперь пришло время удивляться Полине.
– А вдруг он не хочет даже вспоминать обо мне? Ведь тогда я ему не нужна была. Он был, мягко сказать, не очень рад известию о ребенке. А теперь как поведет себя, узнав о Линор? У него ведь семья. И еще… как ни странно, обида все еще жива. Наверное, я злопамятна? – и она как-то по-детски посмотрела на подругу.
– Прекрати, Лисочка, и на твоей улице будет праздник. Поверь, такие бабы, как ты, не могут оставаться одинокими. Все должно быть хорошо! – и Лина, обняв ее, поцеловала.
– Да! Все у нас получится! – с горькой иронией ответила ей Алиса.

ГЛАВА 11

Еще час назад Полина не решалась на эту встречу. Нет, она просто все делала, чтобы опоздать и под этим предлогом не увидеть Эдика. Когда он вчера позвонил, она долго не брала трубку, надеясь, что он сам обидится и перестанет звонить. К тому же вот-вот должен был прийти Марк и тогда…
Но вот этого «тогда» и не произошло. Во-первых, Марк не пришел, так как опять задерживался на работе: то их ждешь этих шаот носафот (дополнительные часы работы), а тут как назло. Во-вторых, Эдуард и не думал обижаться, наоборот, он трезвонил каждые пятнадцать минут, абсолютно уверенный, что она просто жаждет с ним встретиться.  Наконец, Лина решила, что это судьба и взяла трубку.
Его голос был таким счастливым, что она не в состоянии была ему отказать. Но с самого утра, женщина не находила себе места. Она ругала себя за слабость, выдумывала любые причины, чтобы все же не пойти на свидание…
«И вот все-таки она бежит, и ты посмотри, как резво! Как будто боится опоздать! – язвила сама над собой Лина. – Ну, что ты можешь там найти для себя? Зачем тебе эти проблемы на голову? Что будет потом? Снова бессонные ночи? Страдания при луне – благо в Израиле она большая?! Зачем ворошить старое?»
А это старое приближалось все ближе и ближе… И вот оно… Вернее, он… такой близкий и родной… Как будто и не было этих лет. Только морщины у глаз сильнее и волосы на висках совсем седые.
– Здравствуй, моя девочка! – он протянул букет цветов. – Ты совсем не изменилась.
– За комплимент спасибо! Но мне можешь не врать. Мы все не молодеем.
– Это тонкий намек на меня? Я сильно постарел? – вдруг забеспокоился он.
– Если узнала сразу, значит, не сильно. К тому же седина тебя красит.
– Думаю, раздавать друг другу комплименты мы можем в более уютном месте. Давай для начала куда-нибудь зайдем, выпьем по чашечке кофе. Я тут приглядел неплохое кафе.
– Каким временем ты располагаешь? – спросил он, когда официант, принявший заказ, отошел.
– Если я понадоблюсь, меня найдут.
 Лина уже поняла, что уйти быстро от него она не сможет, и не пыталась убегать от судьбы. Больше того, она сразу согласилась пойти с ним в гостиницу, не жеманясь, чем вызвала в его душе и радость, и гордость, что он не ошибся в своем давно назревшем желании. Нельзя сказать, что они оба были особо страстны, но им было хорошо. К тому же, в душе каждый хотел быстрее закончить с этим внезапно нахлынувшим чувством и начать говорить. Время поджимало. А главным в их встрече (и это они оба понимали) было – не постельные страсти, а желание узнать как можно больше друг о друге.
– Расскажи, как ты попал в Германию? – первая начала разговор Лина, как только он вышел из ванной. – Ты ведь уезжал в Израиль.
– «Шел в комнату – попал в другую», – процитировал он Грибоедова. – Вот и я. Ехал в Израиль – попал в Германию. Нет, не совсем так. Я приехал в Израиль. Прошел крещение абсорбцией, правильнее сказать, бриз абсорбции и, испытав легкий стресс, навсегда покинул этот солнечный край. 
– Что же тебе здесь не понравилось? – обиделась за Израиль Лина.
– А тебе здесь все нравится? – он присел на кровати и стал открывать бутылку, которую заранее купил в магазине, когда они шли в гостиницу.
– Все – не все. Но страна не хуже другой! Уж по крайне мере, не хуже, чем твоя Германия! – села около него Лина, закрывшись простыней.
– Да? А ты бывала в Германии? – подавая ей стакан с вином, спросил Эдуард.
– Я не была и никогда не поеду туда! Мне там делать нечего! – она отстранила его руку со стаканом. – Я не пью вина. Дай-ка лучше конфетку!
– На тебе конфетку, моя нимфетка! – он развернул и подал ей ее любимую «Белочку». – Оцени мою память, милая! Я ведь правильно выбрал конфеты. Кстати, купил в «русском» магазине. Их в вашем городе, как мне сказали, в каждом районе не менее двух. Я думаю, дорогая моя, ты ошибаешься, что живешь в Израиле. Ты в России. Так что, за нашу великую Русь, где мы с тобой встретились, чтобы навек разлететься по другим странам! – он залпом осушил стакан.
– Послушай, не уходи от ответа. Рассказывай, почему ты в Германии? Что тебе так было плохо здесь? Ты ведь сам кричал, что надо уезжать из России, что там фашизм. А уехал в самое логово! Как все это объяснишь?
– Трудно, но попробую. Только, пожалуйста, не кипятись и постарайся меня понять, – он закурил и отошел к окну, делая вид, что высматривает что-то на улице.
Лина вспомнила тот прощальный день в Ленинграде. Он стоял к ней спиной, как будто боясь, что она увидит его глаза. И она тогда подошла сзади и обняла. Ей так не хотелось его отпускать! Как боялась она потерять его! Такое же желание было у нее и сейчас, но она не встала и не подошла к нему. Может, он тоже вспомнил, но, поняв, что повтора не будет, сам повернулся к ней лицом.
– Ладно. Я тебе все расскажу. Прилетел я сюда в полной эйфории. Ну, что ты! Израиль! Свой дом родной! Специальность моя, ты знаешь, оказалась здесь просто не нужна. Пошел работать. Спроси, кем?
– Кем? – повинуясь его приказу, спросила Лина и сама улыбнулась.
– Всем! Вот видишь, ты сама смеешься! – затушил он сигарету. – Кто был никем, тот станет всем! Да, да. И чистильщиком, и мойщиком. И грузчиком, и шомером (сторож)…
– Шомер – это еще хорошо! – успокоила она то ли его, то ли себя.
– Хорошо, если днем, а я пахал ночью, так как днем работал на складе – таскал тяжелые ящики и мешки, – Эдуард  начинал нервничать.
– Ты  ведь мог обратиться в газеты, журналы. Показать свои работы.
– Какие работы? Деточка, мне не на что было жить. Я снимал квартиру в Холоне, за которую платил бешеные деньги. А услуги? А еда? Короче, никак не мог вырваться из этого… – он на мгновение замолчал, подыскивал слово, наконец, как выругался,  – …рая. К тому же ты знаешь, что здесь, как в России, нужны протекции. Ты сумела пробиться? Кто тебя взял в газету? Ты зацепилась за радио? Ты же сама сказала мне, что погибаешь здесь от тоски и бессилия пробиться.
– Я – женщина. Мне тяжелее, – тихо сказала Лина, понимая, что тут он прав на все сто.
– Почему же тяжелее? Всем тяжело, если нет руки. У тебя хотя бы есть муж, семья. А у меня никого не было. Я даже… пожаловаться никому не мог. Только и согревали воспоминания… о тебе, – он вдруг резко подошел к кровати, опустился на колени перед Линой и обнял ее. – Как я скучал по тебе, если бы ты знала! Как мечтал, чтобы ты приехала ко мне! Все надеялся, что ты прилетишь, что уйдешь ко мне. Я все бы тогда выдержал, если бы знал, что ты когда-нибудь приедешь в Израиль.
– А что же ты не мог найти себе другую? – гладя его по волосам, спросила Лина.
– Так когда же? Дорогая моя! И зачем? Я вообще был, по-моему, тогда и не способен не только любить, а просто… – он подыскивал слово, которое правильно было бы растолковано ею, – …иметь женщину.
– А сейчас все в порядке? Что ты делаешь в Германии? Чем занимаешься?
– Пишу, работаю в газете. Снова фотокорреспондент. Я снова стал человеком.
– А женщина? У тебя есть кто-то? – она стала медленно проводить по его лицу рукой.
– Знаешь, по честному сказать, мне это как-то и не надо. Я весь в работе. Очень много приходится мотаться по городам, иногда, когда очень повезет, как сейчас, и по странам. Иногда и сплю по три-четыре часа за ночь. Но я счастлив. Заработок у меня хороший. Могу многое себе позволить, правда, пока не шикуя. А насчет женщины?..  Вот если бы ты приехала ко мне! – он с такой надеждой посмотрел на нее, что Лина подумала: «Теперь бы, как в хорошем фильме, надо броситься к нему на шею и закричать: «Я твоя! Бери меня!» – «аваль!» (но!), как бы сказал Маяковский, «нету чудес, и мечтать о них нечего!»
– Об этом не будем. Это уже из области фантастики. К тому же я в твою Германию не поеду! – и, посмотрев ему прямо в глаза, добавила: – Я и немцы – несовместимы!
– А зря! – он встал с колен и налил себе еще один стакан вина. – Кстати, тебя не шокирует, что вас здесь называют «русскими»?
– Нет. Мы все здесь евреи, когда нас везут на кладбище, как любил шутить один мой знакомый «поляк». А пока живы – дети разных народов. Зато ты, я думаю, хорошо помнишь, что ты еврей?! – Лина почувствовала, что садится «на своего конька»: национальный вопрос – это ее боль, за которую она готова драться.
– Да, и твоя ирония меня не задевает. Ты права. Я быстро вспоминаю, какая кровь во мне течет. В Германии не дадут забыть. И это, пожалуй, единственное, что не устраивает меня.
– Значит, если бы ты нашел здесь работу, ты бы остался и полюбил бы Израиль? – с надеждой спросила Лина.
– Полюбил? – удивился Эдуард ее вопросу. – А что здесь можно любить? Кого? Этих пейсатых? Этих кабланов? Этих жуликов, которые продают Израиль направо и налево?
– Прекрати! – вдруг громко сказала Лина. – Ты прожил в этой стране сколько лет?
– Почти три года!
– Три года! Три года!! И ничего не увидел хорошего?! Как же ты смотрел? Куда ты смотрел? Ты, который жил и бредил этой страной там, в России?! Ты, который заставил меня пересмотреть всю мою жизнь и приехать сюда?! Ты не увидел свой многострадальный народ? Не услышал звуки сирены в дни траура? Не плакал вместе с теми, кто хоронил своих близких после теракта? И это ты? Ты?.. Кого я так любила?! – и вдруг, закрыв лицо руками, Лина разрыдалась.
– О, Господи! Линочка! Что с тобой? – Эдуард бросился к ней и сильно прижал ее к груди. – Девочка моя, прости! Я не знал, что для тебя это так важно. Милая моя! Прости, прости…
Она долго еще всхлипывала, напоминая ему то юное создание, которое он когда-то увидел на мостике в Ленинграде. Как давно это было! И было ли вообще? Сколько он уже живет? Сколько всего повидал! Он вдруг почувствовал себя старым и усталым рядом с этой милой женщиной, которая так и осталась восторженной и где-то слишком наивной. Но, может, поэтому и молодой, и… такой желанной.
Лина перестала плакать и вытирала полотенцем лицо.
– А как же ты, моя умница! – (Ой, как он ненавидел в себе этот менторский тон!) – Неужели не видишь, что творится у тебя под носом? Где ты живешь? Ведь ты – журналистка, должна бы понимать ситуацию на сегодняшний день и вообще те проблемы, которые есть у вас в Израиле! – он сам поймал себя на слове «у вас», поэтому кожей почувствовал, как покоробило оно Полину.
– Почему же? – она встала с кровати и начала быстро одеваться. – Я все вижу и понимаю, кстати, как и в России, в Ленинграде. Все видела и понимала, может, чуть позднее, чем ты… Но не думаю, что менее глубоко и болезненно чувствовала. А вот сразу во всем рубить с плеча не могла ни там, ни здесь. Мы все дозреваем. Каждый в свое время. Но что касается своего берега, я прибыла окончательно.
– Евреечка ты моя! Патриоточка! – он старался рассмешить ее, но сам чувствовал, что это у него плохо выходит.
 К тому же Лина всем видом показывала свою отчужденность к нему, с каждым мгновением отдаляясь от него все дальше и дальше. Пересев к туалетному столику, она стала приводить себя в порядок: то взбивала, то снова разглаживала волосы. Ее движения были резки и хаотичны. Эдуард внимательно следил за ней в зеркало, но она явно не хотела встречаться с ним взглядом. 
– Можно мне задать еще один вопрос? – не поворачиваясь к нему лицом, вдруг спросила Полина.
– При условии, что ты больше не будешь плакать, если я скажу правду, – ответил он, закуривая очередную сигарету.
Несколько мгновений в комнате воцарилась тишина.
– Эдик, а если бы у тебя был сын… – Лина почувствовала, как ее сердце выпрыгивает из груди, – …где бы ты хотел, чтобы он жил?
Она увидела в зеркале, как пристально он взглянул на нее, как изменилось его лицо, как вздрогнула сигарета в руке.
– Если этот сын будет от тебя, он должен жить в Израиле! – твердо сказал Эдуард.
– Что ж, пусть так и будет!
Расставаясь, она уносила с собой свою тайну, прекрасно понимая, что если бы он узнал ее, то теперь его очередь была бы плакать. А мужских слез она не переносила.

ГЛАВА 12

В аэропорт с Головановым мы ехали вдвоем. Соня в этот вечер была занята с очередной ученицей и даже ради Лехи не захотела пожертвовать уроком. А может, это была ее очередная выходка: доказать мне и ее бывшему благоверному, что для нее существует только семья и работа, а мы, мужики, – дела давно минувших лет.
В любом случае, это было хорошо, так как нам, как, пожалуй, и всем при расставании, не хватило именно вот этих двух часов, чтобы наговориться. Хотя все знают, перед смертью не надышишься. В нашей ситуации понимай: перед расставанием не наговоришься.
Ленька улетал, как и подобает заморскому гостю, с подарками для жены, детей, сослуживцев. Последнее, что я погрузил в багажник, была огромная красивая собака.
– А это-то кому? – полюбопытствовал я.
– Одной милой девчушке, – ответил друг, и в его глазах забегали чертики.
– У, старый козел! – тихо сказал я. – Небось, вторую семью на стороне имеешь?
– Ну-ну, не блей сам! – обиделся Леха. – Скоро все тебе открою. Потерпи немного.
– Что? Соньку боишься? – съязвил я.
– Чья бы корова мычала… – хлопнул меня по спине друг и, вероятно, хотел что-то добавить, но в это время к нам с пакетом подбежала Соня. – Ладно, заводи машину! Я только попрощаюсь с хозяйкой. Надеюсь, ты разрешишь мне ее поцеловать? – и почему-то добавил: –  По-дружески…
– Могу отвернуться, – подхватил я его удар. – Целуй не по-дружески! Если сможешь здесь и сейчас.
– Ой, Леня, что же ты не взял на дорожку? Ведь лететь долго, да еще с посадкой, – заволновалась моя благоверная, что мы забыли заготовленный ею пакет с едой.
– Спасибо, дорогая! Только ты меня и любишь в вашем Израиле!
 «А ничего, легкий подхалимаж ему тоже к лицу», – подумал я, а вслух сказал:
– Соня, ты опять все перепутала. Леня летит самолетом, где подают охэль (еда) каждые два часа, а не едет поездом «Самара – Москва», где даже чай «Пыль с грузинских дорог».
– Почему ты все должен испортить? Даже на прощание своего друга не можешь сдержаться, – расстроилась Соня.
– Сонечка, это он все еще ревнует, – решил защитить меня Голованов. – Я сейчас улечу, а завтра у вас будет мирно, тихо…
– Да, тихо… как в танке «Меркава»! – опять не удержался я, конечно, имея в виду наше положение в стране.
– Ну, как тебе это нравится? – рассмеялась моя женушка. – Ладно, давай я тебя поцелую, мой дорогой! – обратилась она к Лехе и полезла целоваться. – Передавай твоим от нас привет. И приезжайте в следующий раз всей семьей!
Мы выехали из Ашдода и рванули на всех парусах в аэропорт. К счастью, дорога была без пробок, и уже через сорок минут мы въехали на автостоянку аэропорта. Припарковавшись, я собирался уже выйти из машины, когда мой друг, положив руку на мою, сказал:
– У  нас есть пару минут? Думаю, что мне надо сказать это тебе сейчас. Здесь.
– Ты что это так заговорчески? – удивился я.
– Слушай, Толька! Ты помнишь Алису? – Леня пристально посмотрел мне в глаза.
– Помню… как же не помнить? – мне стало жарко, и я достал бутылку с водой, которую всегда держал при себе в кармане машины.
– Так вот. Я встретил ее здесь. Она живет в Ашдоде. Рядом с тобой. Понимаешь?
– А чего не понимать? – ответил я, по правде сказать, ничего уже не понимая.
– Я был у нее в гостях.
«Наш пострел везде поспел», – констатировал я про себя, уже давно не удивляясь его выходкам: Голованов всегда должен был быть первым. А то это уже не был бы Голованов.
– Ты чего молчишь?
– Слушаю тебя. Ну, так был в гостях. Дальше что?
– А дальше… дальше то, что есть у нее ребенок, – он снова внимательно посмотрел на меня, и, хотя в машине становилось темно, я хорошо уловил этот взгляд. – Этому ребенку десять лет. И зовут ее Линор. – Леня полез в карман и достал маленький блокнот и ручку. – Вот адрес и телефон. Думаю, тебе надо увидеться с Алисой.
– Так это твой ребенок? – разозлился я, сразу подумав недоброе про своего друга и мою бывшую любовницу.
– Почему же мой? – удивился Голованов.
– Ну, Линор, по-видимому, в честь отца, то есть тебя.
– Ой, Лакшин, какой же ты еврей, если так плоско мыслишь? – почему-то решил меня обидеть Ленька.
– Можно подумать, что только русские мыслят плоско? – отозвался я зло, прекрасно понимая, что не место и не время.
– Ладно, национальный вопрос оставим в стороне, – согласился он со мной. – Да, ты прав, в честь меня, но не потому, что я отец.
– А почему? – я вдруг почувствовал какое-то волнение в груди и тошноту.
– А вот почему, ты лучше спроси ее сам, – и Леха вырвал листок из блокнота и протянул мне. – Кстати, за одно и узнаешь, кто отец. Ну, ладно, пошли. Открывай багажник!
Я стал вынимать вещи из машины.
– Нет, нет, – остановил он меня, когда я собирался вынуть игрушку. – Собака для девочки. Она мечтает о живой, но Алиса, сам понимаешь, купить ей не может. Так что это будет как компенсация за настоящую. Тебе только надо доставить ее Линор.
Больше мы не могли ничего друг другу сказать. Регистрация уже началась, так что это тоже спасало нашу ситуацию, в которую мы оба попали. Посадка на самолет была еще через час, но Голованов решил подняться наверх, пройтись по «дьюти-фри». Я не отговаривал.
Мы обнялись, и он сказал:
–Толька, ты ведь знаешь, кто ты для меня. Я очень хочу, чтобы ты был счастлив. Но думаю, что без этой маленькой тайны ты не будешь счастливым. По крайней мере, даже ради этой тайны мне стоило прилететь в Израиль. Все. Будь! – и, лихо схватив свою черную дорожную сумку, он буквально влетел на эскалатор.
Через мгновение друг исчез.
Я подошел к машине и, открыв багажник, вынул собаку.
«Какие у нее печальные глаза, – подумал я. – Даже игрушки у нас с еврейскими глазами».

ЭПИЛОГ

Был одиннадцатый час ночи. Алиса вышла на балкон. Город медленно погружался в сон. Внизу, в садике, уже было пусто. Молодежь давно разбежалась по домам, не то, что летом, когда шум стоит до двух ночи. Только юная соседка никак не могла расстаться со своим кавалером. Уже дважды отец звал ее домой, но призывы были бесполезны.
«Еще немного, и Линор тоже не будет меня слушаться, – подумала Алиса. – А потом уйдет из дома. И я останусь одна. Как будто сейчас не так? Как будто я не одна… Не плачу по ночам в подушку? Не жду снова кого-то… Зачем жду? Кого? Надо бы встряхнуться, поехать в Эйлат. Может, там что-нибудь изменится? Но не сейчас. Надо переждать этот период. Война на пороге». 
И вдруг прямо над ней, шумно хлопая крыльями, пролетела стая журавлей. Это было так неожиданно, что Алиса даже вздрогнула. Птицы летели низко, вероятно, уже шли на посадку, и в темном небе они казались особенно белыми.
– Боже мой, какое чудо! К нам прилетели журавли! – вслух произнесла женщина.
 Стая быстро превратилась в маленькую точку, а затем и вовсе исчезла из вида.
Алиса провожала их взглядом и думала: «Откуда вы, милые красивые птицы? С каких молочных рек и кисельных берегов? Может, из России? Кто вы? Добрые вестники мира? Или несчастные посланцы израненной земли? Почему прилетели в Израиль? Что ждете вы здесь? Чего ищете на наших берегах?»