Куда идешь? Часть1. Элиот

Элиот открыл глаза и закашлялся от дыма, инстинктивно зажмурился, и из глаз выдавились пару теплых ползущих горошин. Этот запах сгоревшего угля, перемешанный со зловонием пота кучи давно немытых тел, гниющих ран впитался в кожу, волосы, насквозь проник в ветхие нити потрепанной одежды. Он уже свыкся с ним, ну, зато хорошо видно, чем они дышат, даже в темноте вагона ощущались сероватые переливы. Элиот даже боялся, что когда их наконец выгрузят, он начнет задыхаться от пустоты. Удивительно, как быстро привыкли глаза к темноте, сквозь узкие щелки между досками вагона мелькали еще более темные полосы, изредка вспыхивающие блеклыми ускользающими искрами остающихся позади фонарей на редких в этих краях станциях. Значит, еще ночь, вторая удушливая ночь в этом забитом под завязку человеческими телами деревянном сарае на массивных колесах.

Когда-то давно, когда Элиот был еще маленьким, он впервые увидел паровоз. Тогда он показался ему огромным демоном, через ноздри которого с грохотом и шипением выходили устрашающие комки белого пара. Страшно было до дрожи в вечно разодранных коленках. Но так хотелось заглянуть внутрь, послушать, как тяжело он дышит, и узнать, чем же кормят это лязгающее чудовище. Позже Элиот, как и многие соседские мальчишки, мечтал стать кочегаром и часто по ночам видел сны. Когда он, крепкий, полуголый мужчина с блестящими от пота руками с упругими мышцами, забрасывает в ненасытное полыхающее жерло кучи черного, с тусклыми отсветами, угля. И просыпался иногда от собственных криков, когда снилось, что вместо угля именно его пожирает горячее пламя.

Мысли неслись в такт мерно постукивающим колесам, и юноша задумался о том, что мечтам почти всегда суждено сбываться. Только всегда есть отличия, которые переворачивают смысл с ног на голову, или, когда мечтаем, мы видим только кусочек картины, самый яркий момент, а все остальное остается за молочной пеленой грядущего. А, проявляясь, обнажает истинный облик нашей воплотившейся мечты, далеко не всегда такой светлый и лучистый, как казалось раньше.

Не зря в Святой книге написано: "Не мечтайте о себе". Элиот только сейчас понял весь смысл этой такой простой и незатейливой истины. Вместо крепкого, мускулистого мужчины на далекий конец континента ехал худенький бледнокожий кареглазый паренек в грязной темно-красной одежде каторжника. Детские размеры были не предусмотрены, и роба висела на нем мешком, широкие штаны были перехвачены ветхим куском ткани такого же буро-красного цвета и волочились по грязному полу, уже не подворачиваясь от старости. Сколько же поколений каторжников умерли в этих обносках, пока они покрыли его торчащие ребра? Он уже не был ребенком, и его ровесники, такие же шестнадцатилетние парни, сейчас защищали рубежи родной земли от наползающих захватчиков, погибая целыми ротами. От неумелого командования, от растерявшегося в первые дни войны руководства.

Неважно, что у них ревущие паровые машины с огромными колесами, под которыми не успевали даже скорчиться мальчики в темной форме боевых монахов всех орденов. Перемолотые вместе со своими такими маленькими перед боевой мощью врага старомодными арбалетами и тяжелыми неудобными ружьями. У нас вера, с нами наш Светлый, он поведет нас в бой и, сверкая белоснежными крыльями, его ангелы закроют нас от ревущих демонов. Так вещали проповедники, и, блестя глазами, все новые отряды мобилизованных монахов и мирян всех профессий с молитвой уходили, поглощаемые жадным чудовищем под названием "война". Элиот истово верил, что Светлый не оставит их, и так же усердно молился за всех защитников, не вставая с колен по много часов. Иногда приходил в себя, не чувствуя затекших ног, и глаза заплывали от катившихся в минуты экстаза слез. Он чувствовал, что Светлый дает ему ответ, почти видел ускользающее откровение в мимолетных видениях, или это его неуемная фантазия подсовывала ему кажущееся за действительное. Старшие братья говорили, что все это "от лукавого", что он совсем недавно принял обет и еще недостаточно чист, чтобы получать откровения Светлого. Элиот послушно внимал поучениям и молился еще сильнее. Но тот, кто превыше небес, не спешил избавить их от тягот, и Элиот понимал, что это плата за их нечестивую, гнусную жизнь, и просто настала пора расплаты и очищения. За полмесяца их территория сократилась почти вдвое, враги дошли до высоких хребтов Карахара, разделяющих страну на две почти равные части, и там наглухо завязли.

Внезапно раздавшийся резкий скрежет колес под полом распилил монотонную тишину надвое, заставив что-то внутри вывернуться наизнанку, и лицо Элиота слилось с шершавыми досками стены, повторяя все ее рельефные неровности. А затем он так же резко отлетел назад, наваливаясь спиной на еще толком не очнувшихся от липкого тревожного сна товарищей по несчастью.

- Сектанты, выходи по одному! - Гулкий голос охранника заглушил прокатившуюся по вагону волну встревоженного шепота обитателей.

- Куда их? Отдельно повезут куда? - Тихо спросил юркий паренек с обрезанным ухом.

Из карманников, наверное, вяло подумал Элиот, потирая рукой набухающую шишку на лбу и пытаясь пробиться к выходу среди вязкого месива из людей.

- Куда прешь, предатель, в расход их! - Он ощутил чувствительный толчок в спину, и перед глазами замелькали скалящиеся щербатые рты.

- Пошел! - Крепкий высокий мужчина в серой форме охранника с шевелящимся в свете факела круглым серебристым значком на рукаве собрал в кулак складки ткани на груди Элиота и выволок его из вагона.

Их выстроили в ряд почти прямо на насыпи, всех пятерых, и босые ноги вязли в мокром песке. Мелкий дождик все еще моросил, но свежесть ночного воздуха все равно не успевала наполнить истомившиеся легкие - паровоз выпускал из себя не сизо-белесый пар, как во время движения, а выхаркивал темные клубы застоявшейся в его утробе не прогоревшей угольной пыли.

Прямо напротив них спиной к вагону выстроился взвод охраны с потемневшими от частого употребления арбалетами. В руках крайнего дюжего парня была огромная керосиновая лампа, дребезжащий огонек которой выводил странные разводы теней на лицах.

- Вчера вышел новый указ - все предатели, отказавшиеся с оружием в руках защищать свою Отчизну от неверных, подлежат уничтожению.

Элиот застыл от услышанного и медленно сжал в леденеющей руке горячую потную руку Нокса, своего друга и духовного наставника.

- Но величайшие правители проявили божественное милосердие и дают вам последний шанс - вы можете прямо сейчас взять арбалет и пополнить ряды светлых защитников своей Родины. Кто решился отречься от вашей ереси и перейти на светлую сторону - шаг вперед.

Элиот смотрел в землю, боясь поднять глаза. Никто из их шеренги не сдвинулся с места, и юноша тихонько облегченно выдохнул.

Прямо над ним нависла огромная темная тень, и крепкие узловатые пальцы подняли подбородок вверх.

- Ты боишься фронта, грязный ублюдок? Думали отсидеться за чужими спинами, еретики проклятые? Ну, скажи хоть что-то в свое оправдание, чтобы твоя никчемная жизнь не вызывала такой блевотины у тех парней. - Он кивнул на роту охраны, почти таких же молодых ребят, как и сам Элиот, может совсем немного старше, чем он.

- "Не убий", - прошептал Элиот, сначала тихо, но упрямо глядя в глаза, переливающиеся в свете лампы и факелов.

И повторил то же самое, но уже громко и четко.

- Лукавый забрал у вас остатки разума, не смей касаться своими грязными устами святых слов. - Мужчина с силой толкнул Элиота, и тот едва устоял на ногах, его тщедушное тельце ощутимо качнулось в сторону темного леса за спиной.

Лающие звуки команды надрывным колоколом отдались в ушах, и Элиот, не закрывая глаз, зашептал горячие слова молитвы. Он почти не чувствовал страха, но и чувство радости от того, что прямо сейчас он встретит Светлого, тоже не приходило. Может, он все-таки в самом деле еще не достиг святости, и Светлый не возьмет его в свои чертоги? Страшная в своей реальности мысль обожгла сознание и потерялась вместе с шелестящим звуком пролетающего над головой арбалетного болта.

- Не описались, еретики? - гоготнул командир охраны. - Это было последнее предупреждение, теперь прощайтесь со своей никчемной жизнью.

Вдруг Элиот почувствовал, как разжимается его рука, впившаяся в руку друга, и глаза отказывались видеть то, что видели: Нокс неуверенно, как неживая мумия переставляя ноги, шагнул вперед. В какое-то мгновение их ровная, как заточенный клинок, маленькая шеренга разломалась, и следом за Ноксом так же неуверенно, словно пробуя дорогу на прочность, вышел еще один брат.

Элиот остался стоять с двумя жилистыми седовласыми, но еще совсем не старыми братьями, которые лишь крепко сомкнули губы и стали поближе друг к другу. А он остался чуть в стороне, такой маленький и совсем в одно мгновение опустошенный мальчишка с непослушными вихрами и округлившимися глазами.

- Давай, малыш, не трусь, у тебя вся жизнь впереди, - сквозь гул в ушах раздался неожиданно ласковый, почти отеческий голос охранника.

- Не нужна мне такая жизнь, - едва слышно выдавил он.