Осенние мотивы

      Сегодня вечером в крошечном кафе петербургского театра «Приют комедиантов» меня  ожидает герой рассказа «Осенние мотивы».
      Трехпалубный дизель-электроход «Григорий Пирогов» проходил шлюзование под Горьким. Шлюзовая камера с толстенными бетонными стенками, бурыми, почти черными, медленно наполнялась. Невидимая сила мощных насосов, загнавших волжскую воду в замкнутое пространство, заставляла суда, запертые в камере, медленно подниматься до уровня речной воды за тяжелыми воротами.
      Я стоял на носу теплохода и вместе с другими  советскими туристами с некоторой тревогой наблюдал за процессом шлюзования. Вокруг слышались такие фразы, брошенные негромко мнительными зеваками:
      - А что будет, если эти высокие ворота впереди «корабля» не выдержат напора тысяч тонн воды?..
      И вот, наконец, на створах загорается разрешающий свет.
      На трапе, на самом верху камеры показался человек. Он медленно прошел по железному решетчатому настилу. И казалось, совсем не обращал на нас никакого внимания. «Кто он? Зачем здесь?» – подумал я и с интересом стал наблюдать за ним насколько это было возможно. Был он высок ростом, одет в речную, не по осенней погоде летнюю форму бежевого цвета с широкими золотыми контр-погонами на плечах кителя. На седой голове его действительно красовалась как-то по-щегольски одетая парадная фуражка. Высокий человек с загорелым лицом курил трубку.
      Коротко заревела корабельная сирена. Человек в форме небрежно помахал в нашу сторону рукой, слегка кивнул, и ворота шлюза начали медленно раскрываться.
      Осенний вечер на Волге. Да еще на теплоходе… Мы сидим за столиками в ресторане «Пирожка», - так ласково стали называть наше речное судно. На ослепительно белой, накрахмаленной, хрустящей скатерти в подстаканниках ароматный крепкий чай, печенье в резной вазочке, замечательный яблочный пирог на фарфоровом блюде с надписью «Речфлот», негромкая беседа с соседями по столу. В потолочных плафонах горит неяркий, мягкий свет. За большими окнами носового салона-ресторана идет дождь. Слышно, как свистит ветер, бьется мокрый флаг на флагштоке. А внутри уютно, тепло. Совсем еще юная симпатичная официантка неспешно обходит столики, снимает с большого круглого подноса вазочки-креманки с шариками мороженого. Позднее, освоившись, я как-то исхитрился и познакомился с привлекательной «стюардессой». Ее звали Яной. Жила она под Москвой. Точно уже не помню, в Красногорске или Подольске. Жила она с мамой в коммуналке. Мать Яны работала на железной дороге проводником поезда «Москва-Владивосток». По словам моей новой знакомой, в их доме нет уюта и тепла. И ушла из дома в люди, оставив матери записку. Чтобы зимними вечерами не оставаться одной, Яна с соседкой-подружкой поступила на речфлот. Навигация с мая по октябрь. И она весь день в окружении людей. После смены команда теплохода собирается в трюмном отделении: песни под гитару, смешные анекдоты, планы на будущее…
      Я старался подкараулить и встретить ее как бы случайно. В один из теплых вечеров она стояла одна на палубе, опираясь на поручень, задумавшись о чем-то. Ее волосы цвета спелой ржи расплескались по плечам, совсем закрыв лицо. Меня она не заметила.
      - Добрый вечер, - сказал я.
      Яна повернула лицо ко мне:
       - А хотите к нам туда вниз?
       - Хочу, - ответил я.
      Она взяла меня за руку, и мы, минуя длинные коридоры, по крутым трапам стали спускаться. Стальные стены-переборки окрашены серой краской. Под потолком, извиваясь, будто змеи, уходят куда-то трубы. Неутомимо шумят вентиляторы, нагоняя воздух. Где-то гремят посудой. В небольшой каюте свободный от вахты матрос подыгрывает себе на гитаре, напевая, конечно же, песни скандального тогда и популярного актера с Таганки. Я неожиданно для себя спросил Яну, что за человек появлялся на створе шлюзовой камеры? Почему он приветствовал нас?
      - Я мало знаю об этом. Иногда, подменяя ночную вахту, стоит боцман. Он знает о нем. Он давно на реке.
      Ночные вахты все моряки мира ненавидят. И называют ее «собакой». Боцман – мужчина лет шестидесяти, довольно плотной комплекции, невысокого роста, с толстыми короткими пальцами сидел на бухте пенькового запасного троса на юте(корма), сжимая в толстых пальцах  горящую папиросу, нарушая при этом строжайшую инструкцию. На судах курить запрещено вплоть до списания!
      - Что не спите-то? – первым спросил он.
      - Да вот что-то. А что за человек с трубкой выходил из маленького домика к нам во время шлюзования, как бы встречая? – поинтересовался я сразу у боцмана.
      - Он был первым капитаном нашего корабля. Принимал «Пирогова» со стапелей. До этого он командовал старинным, 1912 года постройки, Сормовского завода, пароходом. Колесный пароход «Память Азина» и сейчас еще ходит коротким маршрутом. Пойдем назад, пришвартуемся к нему. Кстати, и наш почетный водник Кузьма Иванович в это время будет на пристани-дебаркадере. Там у нас бухгалтерия, зарплату получаем. А в зале на втором этаже целая выставка его картин.
      Очень хотелось мне посмотреть, что за картины такие, что за пароход такой!      
      «Григорий Пирогов», заправившись солярой в Астрахани, повернул вниз по Волге.  В Горьком, как и сказал мне боцман ночью, мы точно пришвартовались к «Азину». Можно было с переброшенного трапа попасть на пароход. Таких речных судов я еще не видел. Пароход настоящий, дворянский! Верхние каюты и палуба первого класса. Прогулявшись по длинным узким коридорам, я открыл наугад, постучавшись, дверь в одну из кают. Там уже готовились к выходу на берег на автобусную экскурсию женщины - работницы Костромского текстильного комбината. Пароход был арендован на выходные их профсоюзом. Я попросил разрешение осмотреть каюту. Наша каюта на «Пирожке» маленькая, тесная, с низким потолком, с крошечным рукомойником. Да еще рано утром стучал в стенку грузовой лифт, поднимая готовые блюда в ресторан.
      Но эта каюта!.. Высокий потолок с настоящим сверкающим хрустальным старинным светильником в бронзе. Широкие диваны, обитые плюшем. Зеркала на стенах. Большой стол. Да и сам воздух здесь кажется пропитанным духом аристократизма. Так и кажется, что он гуляет вместе со сквозняками в бесконечных коридорах с ковровым покрытием.
      Женщины поспешили на свой автобус. А я на дебаркадер. Целый этаж его занимали службы Горьковского речного пароходства. Из бухгалтерии доносился стук костяшек счет. Рядом без всякой охраны милиции и полиции окошечко в стене с простой надписью «Касса». И надо же было случиться такому совпадению, «мой» капитан-художник, как я назвал его про себя, стоял у одной из своих картин. Все стены зала были увешены пейзажами, видами Волги. Поборов робость («ну, кто я? вот лезут же все с расспросами к человеку, проходу не дают, а тут еще я», - мелькнуло в голове), я подошел к нему и стал расспрашивать о картинах, о его долгой службе на реке. Всю жизнь Кузьма Иванович провел на Волге. Еще до войны ступил на мостик старинного парохода. Он рассказывал мне, какая замечательная паровая машина эксплуатируется на «Азине», что колеса ничуть не хуже современных винтов и имеют свои технические преимущества. Набравшись храбрости, я попросил судоводителя что-либо подарить мне на память. Ну, хоть  самую маленькую картинку, набросок. Капитан быстро посмотрел на меня и достал из своей полевой офицерской сумки два небольших прямоугольника плотной бумаги. На первом акварелью был изображен высокий волжский берег с далеким в легкой дымке лесом. На втором, написанном черной тушью, перелесок с низкорослыми северными березками и стелющимся кустарником.
      Долго я хранил эти наброски, при случае демонстрируя их. Но по прошествии времени они куда-то затерялись. А ведь это память о советском капитане и нашем осеннем речном путешествии по маршруту «Москва – Астрахань – Москва» продолжительностью в двадцать четыре дня.

      Послесловие.
      В последнюю нашу встречу рассказчик, спохватившись и вспомнив о чем-то, сорвался вдруг со стула, так и не допив свой капучино. Но теперь он, кажется, в настроении, не спешит и, с удовольствием отпивая, смакует ароматный напиток. Я сижу напротив него… Как всегда озабоченные и озадаченные своими проблемами петербуржцы равнодушно проходят мимо театральных окон. Мой герой нарушил молчание:
      - А хотите, я расскажу, чем закончилась эта история с Яной? - нам принесли еще по одной чашке горячего кофе, - так вот!..
      Осенью, когда на реке усиливается ветер, и он поднимает волну, особенно это заметно на крупных водохранилищах. Движение в туман и штормовую погоду запрещается. Низким баском завыли палубные электрические брашпили, отдавая якорные цепи, которые через оба носовых клюза с грохотом пошли на дно с носовыми якорями. Пассажирский теплоход,следуя правилу судоходства, прекратил движение.
      Туман. Ни кормы, ни носа почти не видно. Только на мачте и рубке неярко горят огни. Периодически коротко дает о себе знать судовой гудок. Включили освещение. На сегодняшний вечер, как сообщило радио, у нас будет дискотека на корме, чтобы развеять это туманно-осеннее настроение. Я пригласил Яну поучаствовать в этом культурно-массовом мероприятии. На удивление, на корме под развешенными разноцветными электрогирляндами прыгали, то есть танцевали от холода, довольно много туристов. Но Яны среди них не было. Она не пришла. Обслуживающему персоналу и членам команды негласно запрещено общаться с нами, путешествующими пассажирами. Я решил разыскать капитана для того, чтобы спросить, когда мы возобновим движение. Но капитана нигде не было. Поговаривали, что он любитель «заложить за воротник».
      В трюмном отделении, где я проживал, в каюте под настилом пола плескалась вода. В задраенный иллюминатор, заливая его, настойчиво ударяла волна. Просачиваясь, она стекала через короткую трубку в кювету под стеклом. Вот что случится, и не выберешься отсюда! Трап наверх – в конце коридора… А все же это романтика! Здорово слушать, как бьет в борт штормовая волна, и чувствовать себя зависимым от природной стихии. На всякий случай все-таки проверил спасательный жилет. А вдруг?
      Когда я бываю в Питере, - продолжил рассказчик, - всегда захожу сюда в это маленькое кафе. Здесь, на удивление, варят замечательный кофе, - он сделал большой глоток и продолжил, - трудно теперь по прошествии десятилетий понять, зачем в один из последних погожих осенних дней я отправился в речной южный порт. Трехпалубный теплоход стоял у причальной стенки. Вокруг ни души. По трапу я поднялся на борт. Навстречу мне спешно вынырнул откуда-то вахтенный матрос в грубом теплом свитере с повязкой на рукаве.
      - На судне никого нет, - сообщил он, узнав и поздоровавшись со мной, - команда списана на берег в длительный отпуск. На днях  судно уходит в затон на зимнюю стоянку в Касимов. Кстати, нынешний капитан родом из этого города.
      Я перебил его:
      - У вас в ресторане работает официанткой девушка Яна, - и испытующе глянул в ярко-синие глаза молодого матроса.
      - Она сейчас на берегу. На сегодня ее отпустил старпом.
      Тогда я передал ему записку, а сам спросил себя «зачем?» На мое послание она конечно же не ответила. Или вахтенный не передал. Может быть, там внизу в тесной каюте они все вместе обсуждали, прочитав мою короткую записку.
      Зачем я приехал тогда в порт? До сих пор не могу ответить на это…
      Кофе в наших чашках остыло. За окнами зажглись огни вечернего Петербурга.