Цепь Белиала

 Он стоял на скале возле своего замка и смотрел на восход. Свет разливался по его крыльям, - белоснежным крыльям, скрытым под пеленой мрака. Яркий теперь слепящий его глаза свет Луны проникал в глубины его вечной памяти. Он вспоминал…
 Белокрылым ангелом был он. Сферы вечного неба звучали для него первозданным огнем Создателя. Глаза его смотрели на немеркнущее Солнце и пели созвучно Творению песни любви веры и света. Чистотой его крыл восхищались все ангелы небесные. Оттенкам белого света его оперения любовались первые духи и силы и даже звезды и ветра. Радостью и сил был исполнен он. Как же тогда его наименовали? «Лаиль Энель», - вспомнил он давно позабытое имя.
 Прошло столько лет после падения Первого Павшего, а Лаиль Энель остался прежним. Так же чист и прозрачен был его взор. Так же легок полет крепких крыльев. Так же были светлы их бесподобные тона. И думал он тогда, что нет больше счастья и радости, чем служить Творцу. Но как всегда тот, кто любит, - тот и предаст. Если можно назвать предательством любовь. Еще помнил ангел падение Сияющих, которые сошли на Землю. Еще не забыл распростертый крылья, Семйъязы и его мольбы перед Троном Отца, и пылающий гнев Архангелов. И ответ мятежника: «Разве может ангел устоять перед красотой дочери человеческой?!» Творец не простил его, хотя он был виноват лишь в том, что потерпел поражение и был изгнан Азазелем, который предложил своему уже воинству взять жен человеческих. В кошмарных ритуалах жестоких и изощренных познали Сияющие суть человеческую (суть мужа) чтобы войти к женам своим и зачали они. Поражением обернулось и это восстание.
 Но разве восстал он Лаиль Энель? Нет! Когда он увидел ее то сразу постиг, - такое дивное дитя достойно только рая. Его теплых мягких садов где в небесных цветах; в переплетении трав и деревьев человек не знал печали и грусти. Она как будто пришла на Землю пропитанную горечью, болью и несправедливостью из рая. Она была всегда весела, а теплые небесные взоры ее сияли солнечным светом. Светом любви! Светом счастья! Ее волшебная кожа была чище и светлее его крыльев, - от нее исходило настолько безупречное сияние, что когда Лаиль Энель пытался отыскать в ней хоть один изъян…он впадал в безумство. В такие моменты он был беспомощен. Теперь он понимал сияющих. И несмотря на всю мерзость содеянного ими не мог бы сказать, как бы поступил он сам в подобной ситуации.
 А поступил Лаиль Энель очень просто. Он пришел к Творцу и его крылья упали вместе с ним перед Отцом апеллируя к Его мудрости и терпению.
- Отец, я люблю! -  голос его дрогнул. О, как в этот момент он напоминал распростертого Семйъязу.
- Встань, дитя… - голос Творца был так же чист, как голос предмета чувств смущенного ангела
- Прости меня, Отец…
- Тебя не за что прощать, дитя…Встань…Что хочешь ты, все будет исполнено. Проси.
- Позволь мне показать ей рай. Ее место лишь там.
- Хорошо, дитя, будь по твоему. Я разрешаю деве человеческой с тобою ступить в сень запретного сада. Только от древа Вечности запрещаю вкушать вам. Живите, как когда-то Адам с Евой. Да будет на тебе Благословение.
 Сейчас, взирая на каменные уступы пропасти, которая открывалась темному созданию внизу он помнил все слова Творца. Все, - до единого. Каждую паузу. Каждую интонацию. Ветер трепал его непослушные волосы и выл с ним вместе. Да, когда-то чистый ангел выл, как зверь…
 Все было просто совершенно…бесподобно. В столбе ревущего пламени спустился Лаиль Энель на землю. Осторожно и нежно взял на руки свою возлюбленную и понес сквозь облака и звезды. Никто ни ангел, ни человек никогда не брал на руки настолько желанную ношу. И закружились звезды, когда встретились их взоры и потонули друг в друге. Легче облака спустился ангел с девушкой на руках в рай. Он смотрел в небо ее глаз и не видел больше ничего. Он даже не хотел опускать ее на цветущую поляну Эдема. Покинутого Эдема. Заброшенного Эдема. И обретенного Эдема.
 Они общались без слов. Действительно зачем влюбленным слова? Как отчетливо ангел помнил все это. Каждую секунду. Каждый ее легкий шаг, и его шаги рядом с ней. Ангелы изначально не имеют одежд, - лишь крылья скрывают их принадлежность к тем или иным силам или началам. Одежды же его девы сгорели в пламени еще тогда, когда проносились они сквозь небеса и звезды. Она пришла в рай абсолютно обнаженной. Чистая безупречная красота ее плоти не имела названия. Безграничная чистота и красота. Такой он помнил ее тогда. Такою она оставалась для него и теперь.
 Она кружилась перед ним в восхитительном танце, а он рвал цветы и осыпал ее. Он падал ниц пред нею как перед Творцом, и целовал аккуратные пальчики ее ног. Не была ни одной частички ее совершенной плоти, которой бы не коснулись его губы. Иногда она гладила его волосы и смотрела в его глаза. Как он любил это! Больше чем все поцелуи и объятия, и даже ночи страстного (почти животного) соединения. Когда их глаза были рядом он пил из них сладчайший сок святости чистоты и красоты. «Это сон…», - шептала она так тихо, как только могла. «Это не сон…», - отвечал он ей, и слова его не слышал никто.
 Как безмятежны и счастливы были те времена. Но у всего есть начало, и у всего есть конец. Велик соблазн дочерей человеческих! Не было не змея-искусителя…Никого, кто бы мог им помещать или разрушить их счастье. Лишь они сами. Однажды так и произошло. Создатель предвидел это.
 Лаиль Энель летал над ней и над древом Вечности, -  у корней его тек чистый сверкающий серебром ручей. Ангел опускал в воду свои крылья, а потом взмахивал ими над своей девой и нежные, теплые, прозрачные капельки падали на ее чарующую кожу, и тоненькими линиями стекали к ее стройным ножкам, и травы пили эту влагу и пели свои волшебные песни. Тогда ангел упал рядом с ней и принялся собирать те капельки, что еще не успели скатиться вниз своими жаркими невесомыми губами, слегка покусывая ее плоть… Как это было завораживающе.
 И вдруг она протянула ему плод очень похожий на клубнику: красный; источающий до невозможного приятный аромат; с небольшими точечками косточек; правда состоящий будто из четырех ягод, и чем-то напоминающий звезду. Когда она успела сорвать его? Он не заметил…
 Лаиль Энель застыл перед ней как камень, - она была предупреждена о Воле Творца. Он не успел ничего сделать, когда дева откусила сладкую сочную мякоть… и время остановилось вместе с ней, давая ему принять решение. Какое?! Их судьба отныне и вовек едина.
 Он успел подхватить запретный, - ему даже больше других, - плод…и откусил. Небо над Эдемом снова загремело громом, как уже было когда-то. Его безупречно белоснежные крылья окутал легкий темный туман. И вот он уже перед троном Отца. Его девы не было видно.
- Создатель… - тихо обратился ангел к Отцу.
- Она нарушила закон. – сказал Творец, - место ее в аду. Чего же желаешь ты еще, дитя?
- Я то же вкусил с ней…Позволь и мне разделить горькую участь любимой.
 Создатель смотрел на него очень долго не отрывая своих мудрых печальных глаз. Почему то глаза Отца всегда были печальны. Ангелы же находящиеся здесь улыбались. Ему казалось, что они даже посмеиваются над ним. Как же все-таки вся их сущность близка человеческой, хотя они не признают и не понимают этого.
- Будь по твоему. – ответил Создатель, - Как должно так и случилось.
 Это все, что он помнил.
Сейчас он стал обитателем ада. Одним из великих князей, почти равный Первому Падшему. Да что там сам Сатанаил его побаивался и обходил стороной его замок, как впрочем и все обитатели бездны. Слишком белы были его крылья даже под легким туманом черного пепла. И они снова были вместе! Правда ей не разрешалось выходить из замка, а ее господин иногда выходил наружу посмотреть на Луну, и почувствовать обжигающий холод ветра. В такие минуты он раздумывал о том, что возможно было бы лучше если бы она никогда бы не узнала его любви…По крайней мере она бы не очутилась здесь на цепи.
 Теперь у него было новое имя, - Белиал. И одна цель дана ему владыкой ада, -  соблазнять дев. К разным грехам склонял он чудесные прекрасные создания, и ему позволяли некие вольности…
 Расправив крылья Белиал слетел со скалы и направил свой полет к замку. Он осторожно приземлился рядом со ступенями и ступил на них как можно осторожней. Дело в том, что ступени представляли из себя головы грешных дев, лишенных тела. Головы в той или иной степени напоминали ему любимую. У них имелась своя корысть служить господину таким образом, - он побеспокоился о том, чтобы его «ступени» никогда бы не испытывали боли. Кто из дев соглашался служил в аду таким образом и освобождался от всех пыток и издевательств. Правда Белиал сам иногда любил погладить их волосы; потрогать очертания их лиц. Не то, чтобы ему не хватало возлюбленной на цепи…
 Он кинул беглый взгляд на них, и отметил что волосы его девичьих голов отрасли до неприличной длины. Нужно прислать садовников подстричь их. В подобном деле Белиал любил аккуратность. Уход должен осуществляться постоянный, - нельзя нарушать очарование его дворца. Он хотел, чтобы все здесь напоминало о его любимой.
 Белиал торопился. Торопился разделить боль своей любимой. В этом была непонятная ему ирония. Головы-ступеньки его дворца не знающие боли, и его дева на цепи способная чувствовать только боль, но всегда зовущая его…чтобы эту боль разделить. По всем правилам он вообще не должен был ее касаться. Когда он делал это огонь обжигал его с такой силой, что иногда он терял сознание в ее объятиях. И все же с каждым разом, - после своих недолгих прогулок или дел, - он спешил как безумец к месту своего мучения. Он желал его всем сердцем!
 Цепь приковала ее в середине зала. Чтобы не делал Белиал, как не пытался он разорвать ее тускло мерцающие серебром звенья у него ничего не получалось. Дева постоянно испытывала жгучую боль, и в то время, когда он забирал ее теплые слезы катились на пол, - раз в тысячелетие одна из них попадала на звено цепи и прожигала его на несколько миллиметров. Сама же цепь была невероятно толста, что Белиалу казалось подобное насмешкой. Понадобится тысячелетий двадцать, чтобы звено расплавилось.
 Иногда она прогоняла демона бывшего ангелом, не желая причинять ему страдания. Белиал не уходил. Он бесился! Он бушевал! Он был с ней дерзок и резок в такие моменты. Но никогда не уходил. Для него она была все той же девочкой, танцующей в раю вместе с ним. Правда теперь, когда он обнимал ее, или соединялся с ней все его тело покрывали ожоги. Даже крылья нехотя, но неотступно поддавались огню ее плоти и когда-нибудь должны были сгореть. Но он не думал об этом. Это был все тот же огонь любви! Да в другой своей ипостаси! Да причиняющий боль! И вместе с тем огонь любви. Неужели подобное и есть несовершенство человеческого рода, которому он поддался?!
 Но он любил свою милую деву. Любил и в Эдеме, и здесь, - на мраморе адского своего дворца на цепи. В любом облике, в любой точке вселенной они будут вместе испытывать и радость и боль. И все чувства, которые только есть.
 Пусть любви нет прощения. Пусть любви нет названия. Пусть…умрет вся вселенная, а он все равно и в пустоте будет прижиматься к ее чистой белоснежной плоти; будет пить сок ее восхитительных нежных губ и их сладкие радостные улыбки, и будет счастлив даже боли в своем сердце. Так подумал Белиал с дикой страстью сжимая восхитительно прекрасную, как солнечная заря обжигающую свою бесконечную обретенную под лучами Эдемского Солнца любовь!