Доброе начало

   С детства меня учили, что в каждом человеке есть доброе начало. Я всегда в это искренне верил и даже иногда замечал на практике - например, когда, сильно пьющий и ругающийся матом, учитель труда не ставил двойки за пропущенные уроки, а, избивающий, после каждой получки, жену сосед, на следующий день на коленях слезно умолял её простить, в очередной раз клянясь, что это больше не повторится.
   Шли годы. Я закончил школу и поступил в институт физкультуры - это было время, когда философские вопросы организм отторгал, так как в основном был занят поиском доступного женского пола, борьбой с последствиями воздействия больших доз алкоголя, а в промежутках, ещё и сдачей зачетов и экзаменов. На такое существование сорока рублей стипендии не хватало, и я, как и большинство моих сокурсников, занимался фарцовкой.
   Приехали мы как-то в Одессу на толчок, сбыли товар, и разбрелись по базару прикупить из вырученных денег чего-нибудь для себя, договорившись встретиться через час у нашей машины. Организованных парковок тогда еще не было и автомобили теснились друг с дружкой на огромном пустыре в таком количестве, что издалека напоминали репродукцию из школьного учебника, изображающую нашествие татаро-монгольских орд.
   Довольно долго побродив по базару, и не найдя ничего стоящего, я отправился к машине. С ориентацией у меня было все в порядке, как, впрочем, и у всех особей мужского пола, происходящих от пещерных животных, вынужденных целыми днями блуждать по лесу в поисках пищи, а потом возвращаться именно в свою пещеру, так как в чужой можно было самому стать добычей. Перед самками же, ожидающими с потомством своего кормильца, такой задачи не стояло, поэтому и сейчас, по прошествию сотен тысячелетий, многие современные женщины до сих пор не в состоянии запомнить где «этот, блин, поворот», и могут очень легко заблудиться в трёх улицах.
   Ещё издалека приметив нашу «девятку», я направился к ней, хотя по времени было еще довольно рано. Среди машин, как муравьи, деловито и сосредоточенно сновали, нагруженные сумками и тюками люди, совершенно не обращая внимания ни на кого вокруг, и было такое впечатление, что если бы на их пути оказался верблюд или, скажем, человек в скафандре космонавта, они нисколько бы не удивились, а просто обошли бы препятствие, торопясь не потерять своё, занятое с раннего утра, место.
   Выйдя на финишную прямую - мне оставалось пройти не более ста метров - я вдруг заметил, что на капоте нашего автомобиля сидит что то вроде огромного цветастого попугая - это была цыганка. Несмотря на попытки советской киноиндустрии, выпустившей фильм «Табор уходит в небо», смягчить общественное мнение, отношение к цыганам у меня всегда было довольно предвзятое - я был уверен, что воровство для них это не просто занятие, а образ жизни и мышления, и переубедить меня в обратном тогда было просто невозможно.
   Ещё издалека, я грубо гаркнул: «Эй! А ну, пошла отсюда!», и только подойдя ближе, заметил что она кормит грудью ребёнка. Цыганка медленно встала, отошла всторону и села на капот соседней машины, причем с таким видом, как будто это не я её отогнал, а она сама решила пересесть. Погода стояла хорошая - в машине было довольно жарко, а остальные должны были появиться не раньше чем через минут двадцать, поэтому я тоже уселся на капот, рассматривая, почти антикварный «четыреста двадцать второй» москвич, припаркованный напротив. Так мы и сидели молча рядом - два человека среди груды железа под неутомимым одесским солнцем.
   От нечего делать я иногда поглядывал на цыганку и заметил, что она тоже изредка косится, но не поворачивая головы, а загоняя зрачки в крайнее левое положение, упираясь ими в угол глазницы. Это была ещё довольно молодая, смуглая черноволосая женщина, с профилем, в котором была какая то безвкусная красота и печать нелегкой жизни. Так бывает когда дочь-красавица очень похожа на отца - криворожего, мордастого мужика, и абсолютно непонятно как природа, сохранив изначальные формы, сумела уродливое превратить в прекрасное.
   Мне стало неудобно, что я так некрасиво повел себя с ней, и в голову полезли разные мысли, в числе которых и то, что даже если она и воровка, то должно же у нее быть то самое доброе начало, которое, якобы присутствует в каждом человеке, и я захотел поэкспериментировать.
 - Уснула? - миролюбиво, спросил я, кивая на, завёрнутую в тряпье, куколку.
 - Уснул, - давая понять, что это мальчик, не поворачивая головы, ответила она.
 - Как зовут?
 - Сашко.
 - Сашко? - усмехнулся я. - Так мы с ним почти что тёзки.
   Цыганка впервые повернула голову и изучающе посмотрела мне в глаза.
 - Ты, это... извини что я тебя тут шуганул - после базара нервы ни к черту... а ты чего здесь околачиваешься? - спросил я в конце, больше для поддержания разговора.
 - Гадаю.
 - Ну и много нагадала? - с легкой иронией поинтересовался я.
   Цыганка ухмыльнулась и вдруг неожиданно сказала:
 - Ты хороший человек - я по глазам вижу, послушай меня: не думай, что все цыгане такие плохие, и среди нас есть хорошие люди; в сердце твоем камень, выбрось его - ненависть уйдет, добро придет.
   Она умолкла и отвернулась. Честно говоря, такой тирады я от нее не ожидал - было впечатление, что она прочла мои мысли, и я уже даже и не знал как вести себя с ней дальше, как вдруг она проговорила:
 - Хочешь погадаю тебе, красивый, бесплатно - дашь только копеечку на счастье.
   «Ну вот, началось, - злорадно подумал я, - сейчас начнет «разводить», а все эти «базары» о добре и зле, как говорят в Одессе, просто «понты для приезжих»»
 - Ну, раз бесплатно, то давай, - изображая равнодушие проговорил я, спрыгнув с капота, и подошел к цыганке.
   Она, не вставая, положила ребенка рядом с собой, взяла мою руку и сказала:
 - Положи копеечку.
   Я достал из кармана первую попавшуюся монетку и положил на свою развернутую ладонь.
 - А сейчас, голубоглазый, - продолжала она, - приложи к ней бумажную денежку, она ей силы добавит и всю правду расскажет.
   Теперь у меня уже не было сомнений - это самый известный трюк, когда просят, якобы только приложить большую купюру, которая потом, чудодейственным образом исчезает, и её уже никогда не вернуть - ведь не станешь же ты потом тормошить женщину, да ещё и с грудным ребенком.
   В кармане у меня был червонец - в те годы для среднестатистического гражданина немалые деньги, но я мог себе позволить рискнуть, так как под левой подмышкой к моим ребрам плотно прилегала кожаная сумочка в которой было полторы штуки рублей, заработанных за день, что составляло тогда примерно три месячных зарплаты квалифицированного инженера. Мне стало просто интересно «слижет» ли она эту десятку после таких «трогательных» слов, или действительно бывают исключения, и, достав, слегка помятую купюру, положил на монету. Цыганка другой рукой накрыла деньги, сгребла их к себе в кулак, оставив торчать только указательный палец, и стала водить им по линиям на руке. Она говорила что-то о дальней дороге, богатстве и славе, но я её не слушал, так как напряженно следил за её рукой, как змея в цирке следит за палочкой факира - мне очень хотелось уловить тот самый момент, когда она перепрячет куда нибудь деньги, но моментов было очень много: она поправляла одежду и волосы, укрывала хныкающего ребенка, а иногда прикладывала руку к груди, говоря что-то, то ли о сердце, то ли от сердца. Распрощавшись с деньгами, я уже продумывал оскорбительную фразу, которую я брошу ей в лицо, когда она закончит: что-то типа того, что все они ворье и дерьмо, и даже, честно признаюсь, подумывал плюнуть, чтобы унизить её до самого конца.
   Цыганка закончила... Я стоял, она сидела, держа в левой рукой мою вывернутую кисть, а правая , стиснутая в кулак зависла в воздухе и, как в замедленной съемке, разжалась... и мне на ладонь упал мятый червонец.
 - Забирай свою денежку, красивый! - с укором выговорила она, видимо заметив, что я её совсем не слушал, и добавила: - Хороший ты, но злой - большие деньги тебя портят - проглядишь ты свое счастье, красивый, ой проглядишь!
   Я вытаращился на червонец и мне даже стало стыдно за ту фразу, которую я уже приготовил, чтобы больно ударить в ответ на обман. Обмана не было, а цыганка, как бы решив меня добить, близко поднесла к моему лицу, оставшуюся у неё, монетку:
 - И это забери, мне она не нужна, но запомни: если потратишь ее - бедным станешь, а с большими деньгами будешь держать - разбогатеешь!
 - Это как - с большими деньгами? - не понял я.
   Она взяла червонец, завернула в него монету и сунула обратно мне в руку.
 - Пускай так полежит - будешь меня всю жизнь помнить.
   Вдруг заворочался и заплакал ребенок, с капота стало съезжать на землю дырявое одеяльце и я, быстро сунув деньги в карман, подхватил его на лету и, довольный своей реакцией, протянул его цыганке.
 - Спасибо, дорогой, - буркнула она в ответ, завернула малыша и, не попрощавшись, медленно побрела вдоль бесконечных рядов, покрытых свежей пылью, машин.
   Я смотрел ей вслед и думал о том, что она, сама того не подозревая, преподнесла мне неплохой урок, и, что может быть действительно у всех людей на свете есть хорошее начало.
   Чуть позже мы с друзьями заехали в небольшой ресторанчик, в котором мы всегда обедали после утомительного дня на толчке. Там готовили очень вкусный борщ, к которому вместо хлеба приносили пампушки под чесночным соусом, а жаркое подавали в глиняных горшочках. За едой я в подробностях рассказывал друзьям о цыганке, но меня никто толком не слушал: смертельно голодные, они только «угукали», запихивая в рот огромными кусками мясо и картошку. Когда пришла пора расплачиваться, все потянулись за деньгами и я, достав из кармана сложенный во много раз червонец, вытряхнул из него монетку и бросил его на кучу денег. Официант вдруг нервно заулыбался, а все мои друзья, почти одновременно прыснули - на разноцветных купюрах с портретами Ленина, гербами и кремлевскими башнями лежала, выкрашенная красной акварелью, сложенная вчетверо, бумажка.