Жизнь поэта. книга 5-я. пр. 3 стр 81-120. пр. 4 сл

Не найти, кто так любит, другого!
Расставаясь, в сердцах ей сказал.
Но за Ветром она побежала,
Теперь милую мне не догнать!
Его любит, она утверждала,
От него даже хочет рожать.
Вот, летят они: Ветер с любимой,
Вновь она у него на руках,
Ну, а я? Я, ветрами гонимый,
Лишь витаю, теперь, в облаках.
* * *
   Появилась заспанная Нинка, с помятой мордой, я быстро сунул листок в папку с вырезками из журналов.
   Она стала тараторить, описывая свои ночные похождения, которые я так любил выслушивать. Но сегодня мне было не до неё. От её пустой болтовни, мне стало совсем невмоготу.
   В одиннадцатом часу я пошёл в её, Людмилину, аудиторию. Молил бога, чтобы, её там не было. Мне стыдно было взглянуть ей в глаза, несмотря на то, что я ничего предосудительного не сделал, просто веселился с друзьями у себя в комнате, пил спиртные напитки и пел.
   Но она стояла за своим кульманом и автоматически глянула на входящего. Наши глаза на миг встретились, и она тут же опустила их вниз. Что было в тот момент в её мимолётном взгляде, я не уловил. Но только не радость. Если бы была радость, она улыбнулась, и, тогда, я к ней подошёл бы.
-Привет, староста!
-Привет, Капцов. Твой корабль проплыл мимо порта приписки. Опять бзик?
-Похоже, что хуже. Заход в порт – запрещён.
-После нашей пьянки?
-Да, какая-то сволочь капнула. Но дело, Коль, даже не в этом. Она ждала меня в пятницу вечером, не поехала домой, а я, мудак, об этом не знал.
81
-Вы не договаривались о встрече?
-Нет! Разве бы я пошёл с тобой?
-Вань, а, может, и лучше, что вы расстанетесь? Если она станет твоей женой, пропал ты, парень! Пёрнуть не позволит на стороне. На хер она тебе нужна, такая гадюка?!
-А я и не хочу пердеть на стороне, без неё. И рядом с ней пердеть. Коль, люблю я её, хоть, убей! Пару часов не вижу, и начинается звериная тоска.
-Я этого не понимаю! Хотя, одна из девок с нашей группы мне очень нравится, но об этом никто не знает, кроме неё.
-Ты меня ошарашил, тихоня. И кто же она?
-Слушай, а почему ты не бросишь Людку и не перекинешься, к Кларе, ведь она по тебе сохнет?
-Я же сказал тебе, что люблю Грищенко.
-Клара, всё-таки лучше! Добрая, нежная, ласковая и приветливая, никогда ни кому не сказала грубого слова.
-Откуда, ты знаешь, что она нежная, трахал?
-Если бы?
-Чепижко, а почему ты вздохнул? Не эта ли дама твоего сердца?
-Ладно, уж, скажу, ты не трепач. Она, Вань! Я сразу, с первых дней учёбы положил на неё глаз. Пытался ухаживать, но она честно сказала мне, что ей нравится парень с шахтного отделения. Гадал, не мог определить, думал, что это Женька Кореньков, аккордеонист, царство ему небесное, по глупости погиб парень, а когда ты перешёл в нашу группу, обратил внимание, что она часто стала заглядывать в нашу группу и пялиться  на тебя, понял, что это ты, о ком она страдает.
-Она хорошая девчонка. По скромности – ей равных нет!
-И не ****овитая, как твоя Люда! Что ты вскочил? Сядь! Что полезешь драться? Я не боксёр, но по яйцам ногой могу двинуть. Да, у тебя от неё совсем крыша едет! А как ты, кавказский джигит, терпишь, что у неё был хахаль
82
саксофонист, цыган? Помнишь его?
-У неё с ним ничего не было, а если было, то до меня.
-Это она тебе сказала? Весь техникум знает. А она тебе лапши на уши вешает.
-Коль, я не хочу говорить об этом.
-Вань, а она искоса, всё же кидает взгляды в нашу сторону. Всё же ты ей - небезразличен. Может, подойдёшь?
-Коль, пошли, выпьем по кружке пива? Там и продолжим разговор. Только не о ней!
-Я бы с удовольствием пошёл, но у меня в кармане, только на дорогу, домой.
-Я угощаю.
-А что подумает твоя любовь?
-Какое её дело? Пошла она на хер!
-Вот это по-мужски! Знаешь, у меня такое впечатление, что все они, бабы - суки! Дурак, что ты ржёшь лошадью? Вся аудитория на нас таращится и твоя краля, тоже.
   Я, отсмеявшись, сказал:
-Ты, что открыл Америку? Думал бабы – кобели, а они оказывается, все суки!
   Мы, хохоча, вышли из аудитории. Заметил, что у неё, Люды, было красное лицо, то ли от стыда за меня, то ли она подумала, что мы хохочем над ней.
   На улице вовсю светило солнце. Было градусов двенадцать тепла. Входила мода, ходить без головных уборов и многие уже сбросили кепки. Я тоже снял и понёс её в руках, но с непривычки стала замерзать голова и я её вновь нахлобучил.
   В пивнушке было полно людей. В основном одни мужики за сорок. Немного молодёжи. Из студентов техникума – никого. Сильно накурено. Все столики были заняты. Пока я стоял в очереди за пивом, Коля нашёл два места в углу, откуда ушли двое из пятерых. Я взял четыре кружки, но заплатил за шесть. Так было проще. Не надо было второй раз занимать общую очередь. Но иногда, продавщица, накалывала, говоря, что ты не платил. Никто не  хотел скандала, поэтому с ней не спорили.
83
Я заходил часто и знал обеих продавщиц, работавших посменно. Любовь к вину и пиву осталась у меня до глубокой старости. Вино очищает сосуды, а пиво выгоняет песок и камни из почек. И эти напитки не так разрушают мозговые извилины. Пить или не пить завтра? -спросил у себя алкоголик и сам же себе ответил: -Сегодня пить, а завтра снова спросим. Но это из области анекдотов.
-Коль, я себе взял воблу, а тебе раков. Ты их любишь, а я – ненавижу. Но воблу и ты можешь грызть.
-На хрена мне вобла, если есть раки!
-На хрена мне раки, если есть вобла!
   Мы засмеялись и стали пить пиво. Разговор перебегал от одного на другое. Хмель постепенно ударял в голову и то, что лежало глубоко в душе у каждого, постепенно перекочёвывало на язык.
-Знаешь, а я тебя вначале ненавидел.
-За что, Коль? Я никогда с тобой не конфликтовал. Мы с тобой не дружили, но всегда были в приятельских отношениях.
-Это, Вань, из-за Клары. Ты горячий кавказец, хоть и не грузин, и свою ревность выражаешь очень бурно. На твоей морде всё написано. А я Клару ревновал тайно. Особенно тогда, когда узнал, что это в тебя она влюблена. Ты помнишь, когда тебя в ноябре лишили стипендии, за три пропущенных дня?
-Помню. Но я тогда пропустил два, а за два не лишают стипендии, но у меня, почему-то, оказалось в журнале три пропущенных дня?
-Это я тебе поднасрал. За Клару. Хотя ты был ни в чём не виноват. Я как раз пошёл на педсовет, со своим журналом посещаемости, туда всегда приглашали старост, иду а вы с Кларой мило развлекаетесь в коридоре. Ты что-то рассказываешь, а она хохочет. Я разозлился и, вместо тоненького плюса поставил тебе ещё один жирный минус, а на педсовете сказал, что у тебя три пропуска. К тому же у те-
84
бя была ещё и одна двойка. Вот ты и загремел.
-Коль, хоть пивом не чокаются и тосты не говорят, давай за тебя!
-Ты, определенно -  придурок! Я думал, ты после этого, плеснёшь мне из кружки в лицо.
-Зачем, ты помог мне тогда узнать ещё одну сторону жизни, выживанию студентов без стипендии. Я же с ребятами ходил разгружать вагоны и в один из таких дней, ближе узнал Людмилу. Помню, мы натырили красную рыбу, которую разгружали, и я,килограмм шесть, принёс в общежитие к девчонкам. Я, тогда, только по-настоящему влюблялся в Люду. Они пожарили рыбу и я, вместе с ними, уплетал эту рыбу и так близко, рядом видел её смеющиеся глаза и ямочки на щёчках. А её сальные, от еды, губы, так и просились, чтобы  их поцеловать. Это я должен был тогда поставить тебе бутылку. А к тебе я не стал подходить и доказывать, что ты не прав, было бы глупо и не по по-мужски. А потом, я не совсем был уверен, что прогулял только два дня, а не три дня.
-Вот, бля, а меня, потом, долго мучила совесть. Особенно после того, как я понял, что тебя интересует не Клара, а Люда. К тому же я наказал Кларочку на десятку.
-Что отобрал десятку?
-Помнишь, в начале того месяца, когда тебя лишили стипендии, ты нашёл десятку?
-Коль, ты сделал подлянку, а бог помог. Я прохожу мимо, болтавших Нелки и Кларки, а в пяти шагах, от них, лежит красненькая. Поднял, спросил, не их ли, они отка-зались, говорю, надо спросить у группы. Тогда Нелка и говорит:
-Капцов, дурак, ты что ли? Спроси у всего техникума. Какой нибудь умник, точно скажет, что он потерял.  А ты без стипендии. Это бог тебе послал.
-Но ты, всё равно спросил у группы, когда вы зашли с Нелкой. Все отказались. А это, Вань, тебе не бог послал, а
-А ты, Коляша?
85
-Хрен, там, я! Даже и не подумал. Это Клара тебе подкинула незаметно десятку, чтобы её кумир не умер с голода. А ты, подлец, когда украл рыбу, то всю принёс в её, Людкину комнату и смотрел на её жирные губы. А Клара, может быть, в тот вечер и не ужинала.
-Выходит, Коль, ты осознал свою вину, раз говоришь, что наказал Клару на десятку.
-Я давно осознал. Но не только. Много раз после этого даже прикрывал твою жопу. Многие твои прогулы я не заносил в журнал. А, однажды, когда у тебя за месяц выш-ло три двойки, одну в журнале аккуратно исправил на тройку. Это когда ты часто стал поддавать. Перед тем комсомольским собранием. Но теперь это всё позади. Нас уже никто не выгонит из техникума.
-Коль, ты посикать не хочешь?
-Ещё как, по две кружки усасали!
-Давай проверим, пойдём и посым у входа в техникум, а потом посмотрим, выгонят нас или нет?
-Нет, Вань, нас тогда не выгонят, а вышвырнут.
   Мы засмеялись и пошли в туалет.
   За второй порцией пива, я спросил:
-А откуда ты узнал, что это Клара, подкинула деньги?
-Валя Левченко проговорилась, недавно. Мы же, с ней  сидим рядом за кульманами. Когда ты пришёл в новом чёрном костюме, и пошёл слух, что подарил Грищенко импортные духи и два ожерелья, Валя сказала:
-Сволочь, этот Капцов! Убила бы!
-За что, Валь, что не тебя любит, а Людку?
-Что, эту ****ищу Людку, а не Клару, А та дурочка, сохнет по нему. Сколько раз ей говорила, что он твоего мизинца не стоит. Тогда, когда этого придурка лишили стипендии, и он нашёл десятку, это Клара подкинула ему.
-Откуда ты знаешь?
-Здрасьте-мордасте! Мы живём в одной комнате, и она лучшая моя подруга. Сколько раз ночью выла из-за него. А в нём нет ничего путного. Шибздик! Карлик!
86
-Валь, я тоже шибздик! Капцов сантиметра на два выше меня. И намного красивее. Мы же не виноваты, что у тебя метр восемьдесят, с лишним?!
-Метр восемьдесят два. А Кларочка намного красивее Людки.
-Одному нравится арбуз, а другому дыня. Ничего не поделаешь.
-Три влюбленных дурака!
-Кого ты имеешь в виду?
-Клару, Капцова и тебя.
-Я-то, тут причём?
-Не надо, Коль! Клара, со мной, подругой, всем делится. И о тебе тоже говорила. Хоть, ты не носишься со своей любовью, как с писаной торбой, как это демонстриру-ет Капцов, но когда ты рядом с Кларой, то глаза у тебя загораются блеском. И ещё, ты расстроился, когда узнал, что Клара оказалась в одной аудитории с Капцовым. На мой вопрос, почему ты Клар, не уселась рядом, с Вано, та мечтательно ответила, я бы тогда не работала, а только смотрела на него. А Капцов то и дело бегает, чтобы убедиться, не увели его кобылу? Вот поэтому я и сказала, что три влюбленных дурака. Но ты, Коль, не волнуйся! Клара с Капцовым дураки видимые, а ты – скрытый. Тебя вижу только я, потому, что наблюдаю.
-Да, Валюш, ты чётко расставила точки над И. Скоро, все  разъедемся, и останутся только одни воспоминания.
   Вот, такой разговор был у нас с Валей Левченко.
   Потом мы ещё взяли по кружке пива и болтали о разном. Николай уехал домой, а я - спать в общежитие. Во дворе общежития встретил сплетницу Нелку и обрадовался. Эта сорока принесёт в клюве сплетню, что видела Капцова пьяным, ну не совсем, а весёленьким. Падать в глазах любимой, так уж до конца. А она пусть потом пос-мотрит на дно, той пропасти, куда я свалился по её вине.
87
   Утром, когда я пришёл на полчаса позже, Нинка уже была там. При встрече её глазки бегали, как у нашкодившего мальца. Эта курва, точно что-то знает о Людке, нехорошее. И говно прёт, чтобы сказать, и не решается. А у меня появилось какое-то равнодушие. Усталость от такой непонятной любви между мной и Людмилой.
-Нин, я уже почти, сделал дипломную работу. Мне осталось всё переписать в черновик. Это на неделю. А у нас ещё два месяца впереди. А у тебя не початый край. Брат предложил поехать на недельку, дней на десять в их дом отдыха. Или ты начинаешь серьёзно работать, а я тебе помогаю или я уезжаю.
   Я безбожно врал, нахально глядя ей в глаза.
-Ванечка, не уезжай! Всё работаю. А ты, гад, сам вчера смылся и где-то пил!
-С чего ты взяла, что я пил?
-Нелка сказала, что часа в три ты шёл домой пьяным.
-Хватит собирать всякие сплетни. Давай, работать.
   За три часа она сделала столько, сколько не делала за неделю.
-Капцов, я устала. И жрать хочу!
-И денег у тебя нет!
-Ошибаешься, деньги у меня сегодня есть. Могу трояк одолжить.
-Сволочь ты, Нинка, у меня брать, так без - отдачи, а мне  – так одолжить!
-Вань, я пошутила. Деньги у меня, правда, есть. Пошли в буфет. Я угощаю. Даже на кафе хватит.
-Нин, принимаю угощение, но с одним условием, ты меня кормишь в буфете, и не будешь стараться возвратить долг, в сумме двести одиннадцать рублей, пятнадцать копеек. Пять с лишним стипендий. Тебе показать свои записи в блокноте?
-Не надо, я верю! Капцов, это я у тебя столько денег занимала?
-А, что ты думала? Вспомни, сколько своих хахалей, ты поила коньяками?
88
-Вот, бля, да на эти деньги можно было купить пальто и сапоги.
-А ты тратила их на хрен.
-На хер, Ванечка, а не на хрен.
-Давай, я с тобой расплачусь, ты знаешь как?!
-Нин, ты с дури не ляпни в комнате, что столько брала у меня! Никаких записей я не вёл. И взяла ты у меня от силы полтинник, а то и меньше.
-Нет, Вань, пожалуй больше той сумы, что ты назвал.
-Забудь об этом! Пошли.
   В буфете людей было немного.
   Я ел бутерброды с сыром и колбасой, а она пирожные. Кофе был как моча. И я пошел, взял ещё и чай.
-Ванечка, дай слово, что не бросишь меня и до конца, будешь помогать мне?
-Если ты так заговорила, значит, сделала мне какую-то подлянку. Если, ты свела Людку с хахалем, на меня, тогда больше не рассчитывай, а если распустила какую-то сплетню, то это мелочи жизни.
-Я самовольно залезала в твою папку с вырезками.
-И видела там голых баб, вырезки из зарубежных журналов?
-Нет, они меня не интересуют. Вчера, пока тебя ждала, стало скучно, и решила найти у тебя в папке, что-нибудь почитать. А там, сверху лежал листок с твоим стихом.
-Ты, любопытная сорока, искала не что-нибудь почитать, а заметила, как я прячу листок, вот и полезла в мою папку.
-Да, так оно и было.
-Прочитала, так прочитала, что с того?
-Вань, знаешь, я эту муть, стихи, с детства не терплю. И читать я его стала потому, что написал его ты. Всюду исправления. Начала читать и увлеклась. Это первый стих в жизни, который мне понравился, как Ветер дерёт девку, но только под Ветром я представила здорового самца,  метра два ростом, а этой девкой,
89
я представляла Людку. Они трахаются, а ты стоишь, смотришь и плачешь, а мне тебя жаль. Никогда не думала, что какая-то писанина, может так взволновать! Но это не главное. Я его отнесла Людке. И она тоже читала. И ей тоже понравился стих. Я смотрела на её морду, когда она читала, и даже приготовила платок, на случай, если у неё появятся слёзы, а у неё на лице была язвительная улыбка. Или она, по-другому, поняла стихотворение, или была рада, что её, хоть и не наяву, трахает такой самец. 
-А ты фантазёрка, похлеще меня. На хрена тебе строительство? Ты в нём ничего не соображаешь. А критиком тебя возьмут сразу в любой толстый журнал. Ну, и что сказала Людка, прочитав, стихотворение?
-Сказала, Нин, подождёшь, пока я перепишу?
-А вдруг появится Капцов и обнаружит пропажу?
-Не появится! Они со старостой ушли, хохоча. Или уже, до этого успели поддать, или пошли поддавать. Так, что скоро его - не жди! Она переписала. А когда перевернула листок, мы смеялись, как красиво ты рисуешь солнышко, как мы обе. А потом рассматривали имена, которые ты вывел, как ее хахалей, Людка сказала, что здесь  только пятая их часть.
   Краска залила мне лицо. Там же были ещё нарисованы стрелки и имена парней, которых я считал её мнимыми любовниками, а, может, они были и настоящими.
-Скотина, ты, Нинка!
-Вань, прости! Ты меня не бросишь?
-Не брошу! И что сказала Грищенко?
-Ты уже начал называть её по фамилии?
-Не твоё дело!
-Она, сказала: « -Жаль, что он перечеркнул нашу любовь, а она была такая красивая!»
-Я не перечёркивал! Это она перечеркнула!
-Да, Капцов, это она, козлиха, часто пьёт! И от неё пахнет  мужиками,  особенно  после  выходных.  Отлупи  её, Вань, за это, алкоголичку, такую!
90
-Хватит меня воспитывать! Я – не мальчик!
-Дурак, ты, а не мальчик. Иди, принеси мне ещё пирожное! Чая - не надо! И пойдём работать.
   Когда она заканчивала перечерчивать лист на чистовик, а я тупо смотрел на её работу, думая  о своём, она сказала, словно, продолжая наш разговор в буфете:
-А, потом, переписав, Людка сразу ушла, я заходила к ней ещё пару раз, но её не было. Вечером, все девки, кроме Алки, переписали твой стих. Так, глядишь, ты и станешь знаменитостью.
   А я думал, что пока мы, с Колей глушили пиво, она лежала дома и думала обо мне, или гуляла в сквере. А, может, пошла в кино, а, может, и к неизвестному мне, своему хахалю, не зря же она сказала Нинке, что на том, моём листочке, были написаны имена только пятой их части.   
   Я вспомнил рассказ аргентинца, когда его друг, художник Хоакин рисовал для него портреты женщины, а затем стирал их. И в конце сказал, что любой образ мож-но нарисовать в своём мозгу или стереть его. Где же мне найти такого художника Хоакина, который сотрёт её образ и нарисует другой?
-Дурак, ты Вань! Зачем тебе икать какого-то мазилу Хоакина? Весна, столько красивых девок, и каждая жаждет потрахаться. Найди себе кралю и Людка сама выбро-сится из головы, как пьяный мужик с балкона пятого этажа. Но это уже сказала не Нинка, хотя я видел её открывающийся и закрывающийся рот, а, сволочь, мой Ванька-двойник.
-Ты, что оглох? Или сочиняешь новый стих? Я у тебя третий раз спрашиваю, вот эту стенку тоже рисовать?
-Ты не рисуешь, а чертишь. Это же закрытый, арматурный цех, как он может быть без одной стенки?
-Правда, Вань, я в строительстве ни хера не соображаю, надо идти в критики. Пойдём на улицу, покурим.
91
-Ты стала курить?
-Покурить, в смысле – отдохнуть. Кстати, мы все в нашей комнате, даже Алка, пробовали курить, но это такая гадость! А Лариска, вроде бы - пристрастилась. Но скрывает.
   На улице было великолепно! Весна не шагала к нам, как об этом пишут писатели, а летела на крыльях. Кому-то она принесёт счастье, от любви, а кому-то муки и тоже от любви, как мне. Предвкушение встречи с любимым человеком чувствуешь не так остро, как расставание. А мне оно скоро предстоит. Почему предстоит? Оно уже началось. И чем раньше оно завершится, тем лучше для меня. Потом, будет не так больно!
   Была последняя длинная перемена и многие высыпали на улицу. Минуты через три прозвенел звонок и сквер, почти опустел. По аллеям бродили несколько мам с малы-шами из соседних домов, и парочка влюблённых сидела на скамейке.
-Нин, что, пойдём в сквер?
-А что, будем стоять у входа? Нет, уж Вань, пойдём, походим по аллеям. Все пиз....дят, что Нинка общетехникумовская сука и зачисляют всех, с кем меня видят, в моих хахалей. А тебя ко мне ещё не приписали. Пусть и ты окажешься в их числе. Всё равно ты уже холостой, разведённый. Она схватила меня под руку, и мы пошли в сквер.
   После второго круга, уже, подходя к входу в техникум, увидели, как со стороны города идёт Людмила.
-Вань, смотри, твоя красавица! И куда эта сучка моталась? Подождём, спросим!
-Ты жди, а я пошёл!
-Стой, индюк! Стук твоего сердца, после того, как ты увидел её, доходит даже сюда, до моих слушалок.
   Она крепко держала меня под руку.
-Что, подруга, бегала на свидание?
-Нин, я не такая, как ты. Сразу захватила в плен, чужого парня,
92
вцепилась в него и не отпускаешь.
-На, забирай своего джигита!
-С чего ты взяла, что он мой? У него много других.
   Я чурбаном стоял и слушал их шутливую перебранку, но у меня в душе уже начинала закипать злость. Но я пока сдерживался. Ещё минута и я пошлю их обеих на хер.
-Вы поболтайте, а я побегу, стала замерзать. –Нинка быстрыми шагами пошла в здание техникума.
   А мы стояли и молчали. Не потому, что мне нечего было сказать, не знаю, как ей, но в эту минуту я почувствовал, что нахожусь от неё на тысячу километров, как, же быстро она отдалилась от меня.
-Твоё стихотворение мне очень понравилось. Только я не такая ветреная, как ты показал меня в своём стихотворении.
-Там разве есть слово Людмила?
-Там нет слова Людмила, но это слово было на обратной стороне листа.
-Там тоже не было слова Людмила.
-Зато в центре кружочка, солнца, написано «моя любовь».
-Мало ли кого можно подразумевать – «моя любовь»?
-Подразумевай кого хочешь, мне всё равно, только больше никогда, слышишь, никогда не пиши те имена, что ты написал на листе! Кроме одного, своего. Его ты можешь связывать с кем угодно. Но только не с моим.
-Люд, пойдём, походим в парке. Я сорву тебе веточку сирени, с набухающими почками, отругаю Самсона, за то, что он до сих пор не порвал пасть льву, пошли, а?
-Не прикасайся ко мне! Убирайся! Иди, пиши свои грязные пасквильные стихи!
В её глазах я ещё не видел столько ненависти. Вот это – всё! Это уже окончательный развод.
   Она повернулась и плавно пошла в сторону общежития. Она не пошла, а поплыла, как шхуна под зелёными парусами в своём светло-зелёном пальто. А я стоял и смо-
93
трел ей в след, как упавший в море моряк, видящий, что остался в воде один, а его любимая шхуна, с которой он столько времени бороздил моря и океаны, под всеми па-русами удаляется от него и он начинает тонуть, лишаясь последней надежды. В душе ничего не осталось, кроме пустоты.   
-Что, Капцов, помирились?
-Навсегда, Нин.
-Тогда с тебя бутылка.
-Отныне – завязал!
-Ты купи мне, а я найду с кем выпить.
-Ты такую услугу сделала мне, с тем листом, что можно купить и две бутылки.
-И одной хватит.
-С графической частью – покончено. Дальше начнём заниматься твоей пояснительной запиской.
-Спасибо, Ванечка! Ты настоящий друг. Я и вчера говорила Людке, что Капцов, настоящий друг.
-Я в этом не сомневаюсь, Нин, -сказала она и вздохнула.
-Не переживай Люд, подумаешь, выпил! Поженитесь, возьмёшь его в свои руки. Мужики любят, когда их держат в руках.
-Вот здесь надо заштриховать, Нин, иначе у тебя всё сливается. Ты доделывай, а я пожалуй пойду.
-К Людке?
-Да. Только она сказала, чтобы я к ней, не прикасался.
   Пошёл уже пятый час и я решил сходить к Володьке. Давно его не видел. Подсохло. Дорога к нему хорошая. Грязи нет. А то, если пойдёт дождь, к нему опять не проберёшься. Дома была одна Роза, его сестра.
-О, Ванечка, заходи! Ты так долго у нас не появлялся, что я забыла, как ты выглядишь. Вроде не плохо?!
-Роз, А ты – хорошо! Вся светишься. Помолодела.
-Не поддевай! Я ещё  не  старая! Тридцать  будет лишь
94
в июле. А свечусь оттого, что выхожу замуж. Ты же не захотел на мне жениться!? И даже не захотел переспать!
-Ты же не предлагала!
-Намекала, неоднократно, а ты делал вид, что не понимаешь.
-Розуля, но это никогда не поздно, можно и сегодня! 
-Пришёл бы часа на три пораньше, может, что и получилось бы, минут через двадцать придёт мать с работы.
-А где Вовка?
-У Вовки – любовь.
-Ушёл к девчонке?
-Уехал. В Молдавию, к своей цыганке. Слышал о ней?
-Немного. Вовка рассказывал.
-А мне, сестре, гад, - ничего не рассказывает. Прочитала её письмо. Написано, так, словно писал слон хоботом или обезьяна хвостом. Безграмотная, сучка.
-Обезьяны пишут руками, лапами, а хвостами они рисуют. И что там, в письме было написано?
-Прочитай сам. Вовка забыл его взять или не захотел. Взял только конверт с обратным адресом. Вот, читай!
   Вовачка приезай мая муж апят сидит в турме. толка в табар ни прихади. всретимся на вакзале. буду там гадат и ждат тиба. твая циганачка ЛУЛА лублу лублу лублу
   Да, безграмотная! Но хорошо даёт! –подумал я. Вот, бля, кругом одна любовь! Повсюду! И у всех только начинается, а у меня уже закончилась.
-Ванечка, радуйся, что холостой! Это же хорошо! Я до тридцати вела, холостятский образ жизни и не жалею.
-Роз, но ты всё время хотела замуж?
-Все бабы хотят замуж и все хотят спать с мужиками, неважно, до замужества или после?
-А после будешь спать с другими?
-С другими, не знаю? А с тобой буду, если захочешь! Приходи завтра, часов в десять. Я в отпуске. Буду опять одна, побарахтаемся.
-Не обещаю, Роз, как получится.
95
-Хочешь, рюмку портвейна, креплённого, «три семёрки»?
-А ты будешь?
-Нет, буду смотреть, как ты будешь пить, конечно, буду! С таким красавчиком, да не выпить?
-Не преувеличивай, Роз! Не такой уж я и красавчик!
-Красавчик, Ванечка, красавчик! Красавчик уже только потому, что молодой, всего-то двадцать лет!
-Двадцать два будет в августе.
-Ты, когда доживёшь до моих лет и посмотришь на себя в зеркало, только тогда, оценишь себя.
-Думаешь, я за это время изменюсь?
-Постареешь, а, может, и полысеешь. У тебя уже маленькие, но залысины.
-Не доставай вино, Роз, не стану я с тобой пить, ты меня уже сделала стариком, и я стал себе противен.
-Дурачок ты, миленький!
   Она схватила меня в охапку и присосалась к моим губам. Я машинально повлёк её к дивану.
-Нет, нет, нет! Минут через десять придёт мать. Завтра, миленький, завтра. Я буду ждать!
   Мы пили вино, когда пришла тётя Зина. Она была в два раза старше дочери и в два раза красивее и стройнее. Её фигуре, наверно, завидовали девчонки. Вовка, был в неё. Такой же красавец. А Роза в – отца, и лицом и фигурой. Когда я ещё был невинным мальчиком, то, приходя к ним, отгонял от себя крамольные мысли переспать с ней, а сейчас, немного познав жизнь, уже не скрывал их. Перед моими глазами предстала голой эта прекрасная, ещё пока очень красивая женщина, которая немного стала увядать. Она, видимо, уловила мой похотливый взгляд и покраснела.
-Ванечка, я рада, что ты пришёл! Ты так давно у нас не был. Я всё время интересовалась у Вовы, почему ты не ходишь.
-Делаю дипломную работу, тётя Зина.
96
   Она подошла сзади и поцеловала меня, сидящего, в голову. Её твёрдые, упругие  груди, как у девушки, упёрлись мне в спину, а острые соски, вонзились в тело и чуть не прожгли рубаху своим огнём страсти. Я даже покраснел. Но Роза, наверно, подумала, что это от вина или стыдливости.
   Посидев ещё с полчаса, я ушёл, отказавшись от ужина, надеясь нажраться у Левинсонов. Мало кто готовил так вкусно, как жирная овца – Рахиль.
   Спешить было некуда, и я пешком, напрямую, пошёл на Блочок. Пешком получалось идти немного дольше, но что для меня, молодого здорового парня эти полтора ки-лометра. Хмеля в голове, почти не было. Одна бутылка портвейна, почти на троих. Тётя Зина выпила один бокал.
   Весна, словно сорвалась с цепи, как сучка, сбежавшая к кобелям. Трава поднялась сантиметра на полтора, полезли одуванчики и кое-где стали распускаться листочки на деревьях. В одном из дворов увидел красно-белый тюльпан. Плащ я нёс в руках. Душа, конечно, не пела, но настроение немного поднялось.
   Лира появилась бабочкой и летела параллельно.
-Ты меня разочаровал. Совсем забросил сочинять.
-Я сочинил хороший стих недавно, но сучка, Нинка отнесла его Людмиле.
-Это я устроила, чтобы рассорить тебя с ней. Зачем она тебе нужна, дурак! Она сломает тебе жизнь. Держись от неё подальше. Несчастные те, кто соприкасаются с ней, она их убивает, как ядовитое дерево. Ты же помнишь, то дерево в Батумском ботаническом саду, которое огородили, чтобы туристы к нему не прикасались?
-Помню. Но ты, Лира, преувеличиваешь.
-Ты помнишь Флорина-саксофониста? Он же был первым кого не стало после встречи с ней. Она – ведьма! Вспомни её зелёные глаза. Вспомни, каким испепеляющим взглядом она посмотрела на тебя, там, в сквере. Мне тебя жаль мальчик и я сделаю всё, чтобы расстроить ваш союз.
97
-А я сделаю всё, чтобы она стала моей!
Пришла Весна. Весна примчалась,
Ей закричал: - Весна, привет!
-Ты слышал эти две строчки?
-Да! Красивые.
-Дарю! И продолжай дальше сам. Как же я стану смеяться, когда ваши поезда, вскоре, будут мчаться по разным рельсам. Я подарю тебе ещё пару строчек для стихотворения о том, скором будущем. Но ты сочини, вначале, первое.
   Бабочка полетела во двор, поцеловаться с тюльпаном.
   Строчки вертелись в голове. А затем полился стих:
Пришла Весна. Весна примчалась,
Ей закричал: - Весна, привет!
   Я остановился и записал эти пару строчек. А затем, сочинив куплет, также останавливался и записывал. В общежитии или в техникуме отшлифую и запишу.
-Любимая твоя умчалась,
Не удержал её, Поэт.
Любовь уж больше не вернётся,
Коль ты любовь свою прогнал,
И над тобой, сейчас, смеётся,
Ведь, кончился уже твой бал.
-Весна, молчи! Об этом знаю,
Больную душу не трави!
Она ушла и я страдаю,
Остался яд один, в крови.
-Любовь, как птица – улетает,
Если ты клеть уже открыл,
А в клетке,  и она страдает,
Поэт, её ты не любил!
Любовь свою ты не лелеял,
Любовь свою ты не жалел,
Ходил, бараном рядом, блеял,
Теперь, остался не у дел!
98
Ну, как ты мог быть с ней небрежным?
Как мог любовь свою прогнать?
-Я был всегда с любовью нежным,
Готов был всё, всегда прощать.
Я перед ней, Весна, виновен,
Но, как любовь свою вернуть?
-Не спорь! Всегда будь с нею ровен,
И поразмысль, каков твой путь!
Порою, с нею ты нечестен,
Порою груб и часто пьян,
Путь исправленья всем известен,
Исправишься, коль, не болван!
А я, Весна, всем помогаю,
Влюблённым радости даю,
Я, вместе с ними - вся страдаю,
Я, вместе с ними – вся пою.
Весна так мило засмеялась,
Меня, паршивца, обняла,
Ведь, для меня Весна старалась,
Тюльпаном красным расцвела.
Пойду к любви, что улетела,
И попрошу прощенья вновь,
Если б она простить сумела,
То возвратилась бы ЛЮБОВЬ!
      * * *
   Вроде бы – нормальное. Вот бы передать это стихотворение Людмиле! Также, через Нинку. У меня она не возьмёт. Заорёт «не прикасайся» и «убирайся». Посмотрим.
   Дверь открыла Верочка. В халате и с полотенцем на голове. Телепатия. Она уже знала, что я иду, и помыла её, свою девочку, вместе с собой. Как же она похорошела, за то время, что я не видел её. Маленькая чёрненькая мексиканочка или испаночка, а точнее – евреечка. Она расцвела с приходом весны. Но это не первая весна, что я её знаю. Вспомнил. Галка говорила, что у неё новый хахаль и она от него без ума. Хер с ним с хахалем! Мне-то какая разнинца!
99
   Пока эти мысли долбили верхнюю голову, он поднял свою нижнюю голову и сказал:
-Шеф, выпусти, а то я сильно голодный. Не вытерплю и начну плеваться.
-Заткнись, дурак! – а вслух я сказал:
-Верочка, ты царица всех цариц! Ты королева всех  королев! Ты звезда всех звёзд! Как я о тебе соскучился! Я распахнул её халат. Там вместо обычных чёрных кучеря-вых волосиков, вокруг её пещёрки - чуть выше, красовался треугольный газон, а на пальцах ног блестел лаком – педикюр. Она, как могла, украшала своё тело для нового хахаля. Я привлёк её к себе и хотел поцеловать. Но она оттолкнула меня и сказала:
-Ванечка, отстань! Сегодня моё тело - не для тебя! И... вообще! Может, когда-нибудь позже?
-Вер, я голодный! Накорми меня!
-Иди на кухню и ешь, только поторопись, а то мне надо уходить.
-Я пекусь не о пузе, а о своём мальчике.
-Значит, твоему мальчику – облом! Хочешь ласки, то жди Галку! Но она, не знаю, когда придёт. У неё девичник. И родители придут поздно. Можешь, остаться.
-Может, ты хоть на час задержишься?
-Ты в час никогда не укладываешься, а потом, я не хочу! Я – влюбилась!
-Понимаю. Весна. Кругом любовь. Амуры – стреляют.
-У тебя тоже любовь. Иди к своей мокрой курице.
   Я промолчал.
-Молчишь? Не рвёшь за неё глотку, значит, и там облом! В твоем распоряжении – десять минут. Уложишься?
-Маловато, но попробую.
   Мозг бешено работал. Десять минут – мало. Совсем мало! Но главное туда войти! А потом она сама не захочет, чтобы я оттуда выходил. А руки, в это время спешно расстёгивали ремень и брюки.
-Дурак! Зачем ты начал снимать штаны? Я имела в виду кухню. Иди, поешь!
100
   Мозг остановился. Руки – тоже. Затем мозг, включившись, дал команду языку.
-Налей, тогда, полстакана водки. Есть?
-У мамаши всегда есть, в заначке! Иди на кухню!
-Не пойду! Принеси сюда. И солёный огурчик, если есть.
-Нету. Есть маслины в банке.
-Неси.
-Держи, только без своего тоста! Опаздываю, а мне ещё нужно одеться.
   Я выпил водку, проглотил маслину и сказал:
-Верочка, счастливого трахания!
-Ванечка, у нас с ним трахания нет. У нас каждая минута встречи, превращается в год любви. Мы можем просто сидеть и смотреть друг на друга.
-А как же любовь к Лёве?
-Какая к чёрту любовь? Настоящая любовь у меня, сейчас! Тогда была детская иллюзия.
-Вы ровесники с этим парнем?
-Старше меня на одиннадцать лет. Ванечка, ты не обижайся? Извини, я пошла одеваться.
   Бог любит троицу. У меня сегодня три облома. Второй и третий – мелочи. А с мокрой курицей, Людой – серьёзный. Только странно! При мне её снова назвали мокрой курицей, а я даже не возмутился. Мы всё сильнее и сильнее отдаляемся друг от друга.
   Спешить было некуда, и я потопал ножками.
   Бабочка, но уже другой расцветки летела параллельно.
-Эти две вещи – несовместимы. Поэзия и женщины. Надо выбирать что-то одно. Когда ты в постели с дамой, тебя интересует её красивое тело и совсем не интересуют рифмы, ну, может быть, кроме одной – «звезда – пиз...да». Или наоборот. А когда дамы нет рядом, то тогда душу окутывает романтика и  возвышенная  любовь. Тогда  красивые,
101
не похабные рифмы роятся в твоей голове и пчёлами приносят тебе волшебный нектар поэзии. Укладывай его в медовые соты и отдавай людям. Человека, независимо оттого, мужчина или женщина, можно быстро научить водить машину, теплоход или самолёт, владеть десятью языками, но сделать поэтом – невозможно. Ни за час, ни за год и ни за всю его длинную или короткую жизнь. Поэта выбирают боги, то есть высшие космические силы и с детства приставляют к нему или к ней Лиру, для того, чтобы учить этого индивидуума поэзии. А эти индивидуумы, порою такие козлы или козлихи, что не только противно их учить, но даже противно подлетать к ним. Как сейчас, к тебе. Потому, что – ты пьян. Все поэты – пьяницы! Боги, в рацион обучения поэзии внесли ежедневную небольшую дозу веселящего нектара вина, чтобы, повысить производительность поэта и качество его сочинения, а поэты, вместо вина, произведенного при помощи солнца, пьют чёрте что! Ну, скажи, как с ними работать? А нам, Лирам, птичье молоко за вредность – не дают!
   Она ещё долго трепалась, то чуть отдаляясь, то вновь подлетая, то обгоняя и возвращаясь, а я шёл, смотрел на диск закатывающегося, за террикон, солнца и думал, где, сейчас, она моя Людмила? С кем? И чем занята?
   Лира подлетела вновь и сказала:
-Одно моё задание ты выполнил. Стих так себе, на тройку с минусом, теперь начинай второе!
-Какое второе?
-О бегущем вагоне, колёсах, стучащих по рельсам, о ветре, поющем тебе прощальную песню расставания с любимой. Напиши и можешь показать эти оба стихотворения, своей мокрой курице, ведьме, которая убила саксофониста Флорина. А он тоже был немного поэтом. Он сочинял такую красивую музыку, жаль только, что его, такого красавца, курировала не я, а другая шлюха Лира, которая только умеет петь и играть на трубе! Я улетаю, но не прощаюсь. Потом прилечу и проверю твою работу.
102
Принимайся за дело прямо сейчас. Алкаш!
-Я уже готов. Вот уже ловлю слова и начинаю их нанизывать на нитку строки. Поехали:
Тук, тук, тук, тук .... поют колёса
И поезд весело бежит,
В руках у дамы папироса,
Рука её слегка дрожит.
-Зачем вы курите, родная?
Ведь сигарета – это яд!
-Кругом от края и до края,
Что ни мужик, то, точно, гад!
-Но я же, не похож на гада!
Все гады - ползают давно,
-Твоя милашка, может, рада,
Что уезжаешь ты – говно!?
-Меня вы, дама, рассмешили,
А кто же женщины тогда?
-А дамы – стервы! Вечно были...
Уж такова у них судьба.
-Гляжу, весь мир для вас противен,
Обидели, наверно вас?
-Да, мир, повсюду агрессивен,
Готов убить в секунду нас.
.............................................
Она ушла. А я остался.
И в дымном тамбуре стоял,
Ну, вот и всё! Я с ней расстался,
И мир, как будто мрачным стал.
Может, вот так, моя Людмила,
Как эта дама взбешена;?
Меня она, ведь не любила
И мной пресыщена сполна.
Поезд летит навстречу ветру,
Поют колёса и стучат,
Я от неё, по сантиметру,
Всё дальше, дальше и молчат,
103
Замолкли струны у гитары,
Души, израненной моей,
Вручают боги свои кары
И кары эти всех трудней!
Разлуки с милыми нас ранят,
Лекарство – время, говорят,
Оно мозги нам затуманит,
Тогда и души не болят.
И только лишь воспоминанья
В больном останутся мозгу,
Но не избавят от страданья
И образ милой не сожгут.
Навеки образ сохранится,
Его не сжечь и не стереть,
Я на него буду молиться,
К нему стремиться улететь.
Колёса поезда стучали,
Тук, тук ... Смеялись надо мной,
Они, конечно, точно знали,
Расстались, милая, с тобой!
   * * *
   Подлый террикон скрыл солнце. Только ещё его жёлто-красные боковые лучи, тайно махали мне рукой, ведь они меня любили, как и я их. Надо быстро им помахать, пока не высыпали из келий, ночные потаскухи монахини звёзды, которые всегда ревнуют меня к Луне, а сами не дают мне взлететь к ним. Я бы тогда сверху любовался своей Людмилой и каждую ночь дарил ей весь свет звёздного сияния. И дарил бы – звёздное ожерелье!
-Парень, ты совсем охерел, прёшь на людей! Не умеешь пить – сиди дома!
-Извините, дядя! Замечтался.
-Все вы, в таком возрасте, мечтатели, идиоты! Сидишь на папиной шее. Шёл бы сейчас из забоя, с угольной пылью в глотке и заднице не мечтал бы!
104
   Как легко испортить высокую небесную поэзию -  земной вульгарной, низкой жизненной прозой!
   В сквере было много студентов и городских жителей. Люды там не было. Сделал круг по аллеям, убедился, что её нет, и поплёлся в общежитие. В их комнате загорелся свет и о чудо она, моё солнышко, подошла к окну. Я как раз проходил под фонарём, значит, меня хорошо видно. Помахал ей рукой, и она, тут же, отошла от окна, сказав этим, «я на тебя....», а что – не знаю?
-Вань, ты немного опоздал! Только что выпили остатки, сказал Валера, показывая на пустую бутылку из-под водки.
-Во, бля, и здесь облом! Одни обломы, целый день!
   Нинка шла вразвалочку, свежая, не помятая, видимо, сегодня спала дома, а не у хахаля.
-Привет, Капцов!
-Привет, принцесса!
-Надо добавлять – лягушка.
-Почему ты так решила?
-А потому, что вчера кикимора Казимирова, во всеуслышание заявила, что наконец-то Иван-дурачок, бросил одну принцессу Людку, пустил стрелу из лука правильно и попал в принцессу-лягушку Нинку Горобец. Так, что, милый Ванечка, зря ты меня не оттрахал, когда я навязывалась, всё равно нас уже считают любовниками. Тем бо-лее, что мы вчера гуляли в сквере под ручку.
-Тебе, что привыкать к сплетням? Пусть болтают.
-Вань, от тебя снова воняет перегаром. Ты вчера, около шести шёл со стороны города, был в пивной?
-С чего ты взяла?
-Тебя видела в окно Людка, ты покачивался и помахал ей рукой.
-Я в это время был уже в общежитии. Можешь узнать у ребят.
-Тогда у этой ненормальной – точно галлюцинация!
105
Она тобой бредит. Ей везде уже кажешься ты. Когда я, вытерев лицо от мыла, выглянула в окно, тебя там не было. Говорила, что ей померещилось, а она упирается, что видела тебя. Так, что не переживай! Ты её крепко подсадил на свой крючок. Хоть бы показал, какой он! А что ты пишешь?
-Как раз вечером, в общежитии, сочинял стихи. Вот, переписал на чистовик. Могу дать прочитать. Оба стиха.
-Давай!
   Пока она читала, я смотрел за мимикой её лица. Человек невольно выражает свои эмоции, когда знает, что на него не смотрят и по лицу можно читать его душевное состояние. Я смотрел на неё боковым зрением, которое у меня хорошо развито.
-Капцов, ты прямо-таки, разговариваешь с природой, как будто знаешь её язык!
-Каждый может научиться разговаривать с природой, если её любить.
-Да, ладно, не пиз...ди! Что же ты не научился разговаривать с Людкой, хотя её любишь?!
-Она тоже часть природы, но состоит из более тонкой, высокой материи, которую сложнее понять.
-Из говна она состоит! Больно высокого мнения о себе, чем на самом деле! А стихотворение мне понравилось. Зачем ты перед ней пресмыкаешься, унижаешься? Даже здесь, в стихотворении. Ты думаешь это бабам нравится? У меня был один хахаль. Вернее хахалем он стал позже. Станцевали мы раз, и я согласилась с ним уйти с танцплощадки. Это было ещё дома. Ну, он прижал меня, а я стала упираться, мол, не хочу! Надавал он мне пощёчин, повернулся и пошёл. Тогда я побежала за ним и бросилась на шею. Он поднял меня на руки и понёс в тёмный угол на скамейку.
-Нин, я не такой. Бить женщину – это унижать и её, и себя. Себя – больше. Ты бы не стала бить ребёнка, который слабее тебя?
106
-Если он говнюк, ещё бы как стала! Стихотворение красивое. Мне понравилось. Если бы не видела, что ты пишешь, зачёркиваешь, перечёркиваешь, меняешь слова, подумала бы, что ты этот - аллигатор.
-Плагиатор. Вор чужих произведений. Аллигатор – крокодил.
-Хер с ними! Давай второе.
   Читая второе, она сильнее выражала свои эмоции мимикой лица.
-А это лучше чем первое и даже лучше чем то, что я тогда отнесла Людке. Интересно, чтобы она сказала прочитав?
-А ты отнеси ей и узнаешь!
-Правда, можно?
-Тебе можно, а ей, почему нельзя? Если захочет, пусть оставит себе. Черновик у меня есть.
А мне дашь?
-Бери, только переписывай сама.
-Тогда я перепишу с этих листов, а потом отнесу ей.
-А я, пока смотаюсь в буфет. Утром не завтракал.
-Деньги есть?
-Сколько надо?
-Нисколько!
-Смотри! А, то - я могу дать.
-Откуда у тебя стали появляться деньги? Ты не шаришь по чужим карманам?
-Вань, не поверишь! Всех хахалей я ссужала, а этот даёт деньги мне.
-Значит, богатый.
-Шахтёр. А они все с деньгами, правда, их, курвы, жёны - обирают.
-Выходит, у этого жена не такая.
-Говорит, что разведённый.
-На много старше тебя?
-На двенадцать лет.
-Замуж не зовёт?
-Закидывал удочку, но, пока  я  ничего  не  решила. Не знаю, что делать?
107
-Нинуля, я тебе здесь - не советчик! Решай сама. Побежал, хочу жрать.
-На, деньги, купи мне шоколадку.
-Потом.
-Купи тогда и Людке. Я отнесу.
-А то бы я и сам не догадался!
-Вы в разводе.
-Но алименты ей, мне всё равно надо выплачивать.
   Мы засмеялись, и она стала переписывать мои стихи.
   Вернулся, отдал Нинке шоколадки и взялся переписывать свою пояснительную записку к диплому на чистовик.
   Её не было часа полтора. Женщины всегда найдут тему для разговора.
   Наконец она появилась. Сияющая. Болтать всегда приятнее, чем работать, так думает, каждая вторая женщина. Ну, может, и третья?
-Да, Ванечка, ты меня удивил!
-Чем?
-Людка, когда я уходила, сказала, что ты настоящий поэт и у тебя будет большое будущее, если ты не перестанешь писать.
-Она мне тоже всё время говорит, и отговаривает бросить её.
-Кто кого? Ничего, не поняла!
-Моя Лира. Говорит, что надо писать постоянно и расстаться с ней, моей Любовью, моей Людмилой.
-У тебя есть другая баба, Лира?
-Да, и она мне помогает писать.
-По ночам. Понятно, почему от тебя, иногда, прёт такими дорогими духами.
-Почему ночью? Ночью мы спим. Я, например, одно из этих стихов написал днём, а другое вечером.
-Кобель ты, Капцов! Людка давно чувствует, что у тебя есть ещё баба.
108
-А я и не скрываю. Есть. Лира или Муза, покровительница и помощница поэтов. Но её, Нин, трахать нельзя! Она – символ!
-Баламут ты, Капцов!
-И что ещё сказала Люда?
-Когда я положила перед ней шоколадку и сказала:
-На, ешь, твой Капцов заботится о тебе! – она отодвинула её от себя и сказала:
-Верни её обратно, пусть жрёт сам!
-Какая же ты идиотка! Вчера он тебе мерещился в окне, а он в это время был в общежитии и писал стихи о тебе, а сегодня отворачиваешься от его шоколадки.
-Опять пасквиль, ложь обо мне.
-Ешь шоколадку. Когда он пошёл в буфет, я сказала, чтобы он купил шоколадки мне и тебе.
-Так это он не сам купил? Ты купила? Тогда я отдам тебе деньги, но дома. Вот, сволочь! Даже уже шоколадку ему жаль для меня!
-А ты больше выпендривайся! Мужики долго не могут терпеть без манды, найдёт себе бабу. Ешь и читай. Это он написал вчера, когда ты видела его в окне.
-Нин, неужели мне померещилось? Я же его видела, как, сейчас, тебя. И он помахал мне рукой и ещё, гад, улыбался!
-Но когда я посмотрела, там никого уже не было.
-Ты долго возилась со своей мордой, и он успел уйти.
-За одну минуту?
-Ты протирала свои глаза не минуту, а целых три, а может – пять?
-Читай! Только вначале вот это, о весне.
   Людка стала читать, а я смотрела на неё. Но только не так, как ты, когда читала я, украдкой, искоса, делая, вид, что смотришь на кульман, а прямо глядя на её физиономию. Её лицо, вначале, было суровым, глаза пристальными, но не такими яростными, которые метали молнии и искры летели из них, когда она читала, то первое твоё стихотворение о ветре.
109
   Глаза, по мере чтения, всё добрели и добрели, а затем даже улыбка появилась на лице, когда она читала про барана, которым ты себя обзываешь. Там ты, как бы извиняешься перед ней, за пьянство.
-А вот, когда она читала второй стих про поезд, глаза у неё были грустными, грустными, даже повлажнели, думала заревёт. Я даже приготовила носовой платок. Мне стало её жалко.
-Ни хера, себе Нин! Я тебе почти всю дипломную работу сделал, а тебе не меня жалко, а её?!
-Вань, если вы так и разъедетесь, расстанетесь, то ей намного будет труднее. Ведь она баба! А бабы всегда тяжелее переживают разлуку. Она же тебя любит, идиот!
-Если любит, пусть не выпендривается!
-А мы, бабы – дурочки! И рыбку хотим, и сесть хотим. Я тоже выпендриваюсь со своим, но чувствую, что такого мужика, потом – найду ли?
-На сколько лет он старше?
-На двенадцать.
-Вчера встретил знакомую, на трамвайной остановке, твоя ровесница, сказала, встречается с мужиком на одиннадцать лет старше её, с таким нетерпением ждала трамвай, словно у неё иголки в заднице. Любит. Минуту не может без него. Хотел уговорить сходить в кафе на пару часов, какой там!? Только подошёл трамвай, кошкой запрыгнула в него. А мне надо было в другую сторону.
-В, общем, не согласилась на трах? А ты голодный, а, Вань?
-Я час назад пришёл из буфета.
-Да, я не о тебе, а о твоём дружке! Голодный. Людка уже с полгода тебе не даёт. Чуть меньше. Как началась дипломная работа. Ванечка, если будет совсем невмоготу, шепни, даже ничего не говоря, погладь меня по ляжке и я всё пойму, накормлю.
-И как я, потом, стану смотреть в глаза Людмиле?
-А то, ты ей не изменял?!
110
-Если и изменял, то не с её подругой.
-Дело твоё.
-Так она взяла стихи?
-Я же не принесла их обратно! Спросила: «- Нин, подождёшь, пока я перепишу?» «Зачем, Люд, Капцов просил оставить, если возьмёшь.»
-Да, Нин, как мне её понять до конца?!
-Ты сам виноват! Надо было наладить хорошие отношения с этой гадиной Алкой, это она баламутит Людку и всё время настраивает против тебя. Все неудовлетворенные бабы – злые! Нашёл бы ей хахаля или сам бы выпихал её, и всё было бы нормально. А к Людке, попробуй подкатить ещё раз!
-Сейчас, уже поздно налаживать с Алкой контакт. И к Людке, бесполезно подкатывать. Ты, сказала, для того, чтобы ты мне дала, тебя надо только погладить по ляжке. А ей можешь передать, что для того, чтобы наладить со мной отношения, Людмиле надо просто подойти и погладить меня по руке. Уже скоро двенадцать, а мы ничего не сделали. Проболтали с тобой. Завтра уже суббота. Давай поработаем.
-Поработаем завтра, в субботу.
-Ты, Нин, как хочешь! Можешь и в воскресенье работать, а я буду отдыхать. Поеду к брату. Часов до четырёх я перенесу чертёж на беловик.
-Я так быстро не смогу. Но до понедельника - управлюсь.
-У тебя есть чистый лист из пояснительной?
-Для нового стихотворения?
-Для объявления. Напишу большими буквами и повешу на входе в техникум. Сенсация! Нинка Горобец в субботу и в воскресенье впервые за время учёбы не пойдёт к хахалю!
-Дурак, ты, Капцов!
Мы, молча, принялись с ней за работу. В 16 - я свалил.
111
   Я шёл к Левинсонам и вспоминал сегодняшний день. Планировал я его по-другому, отдать Нинке стихи и свалить к Розе. Правда, я твёрдо не обещал ей прийти, она мне не особенно нравилась и, к тому же - старая мымра, скоро тридцатник, но меня мучил голод. Вспомнил её горячий поцелуй, а затем мысль переметнулась на её мать, тётю Зину, какая сила неги и томления исходила от неё, когда она прикоснулась ко мне грудью, а потом, когда я уходил, её чёрные глаза излучали неведомый поток бешеной страсти. Я много раз приходил к ним, но или не замечал, будучи невинным ягнёнком, или она не проявляла её, эту бешеную страсть. А может, мне всё это показалось?
   Жирная овца Рахиль открыла дверь.
-Ванечка, ты таки пришёл? Бесстыдник. Вы с Вовой таки, совсем забыли нас, особенно Вова.
-Я вчера был у него дома. Он уехал в командировку, в Молдавию, и не знаю, когда вернётся.
-Не обманывай меня, мальчик. Он нашёл себе девочку и бросил моих курочек.
-У него нет девочки! Я-то точно знаю. Вот приедет и обязательно придёт к вам.
-Ты кушать хочешь?
-Если скажу - нет, то обману вас, если скажу - да, тоже обману вас. И хочу и не хочу!
-Не пудри мне мозги таки! Такое не бывает.
-Хочу, но мне стыдно, сразу, как я прихожу, садиться за ваш стол!
-А ты сразу не садись-таки, а через пять минут!
   Мы захохотали.
   Я ещё не успел откусить от котлеты кусок, как в кухню вошли курочки Рахели, которые вернулись с работы домой одновременно, что, видимо, редко с ними бывает.
Вера стала ещё красивее и свежее, в одеянии. Вчера я её видел в халате и голой, с полотенцем на голове. А сегодня она стала принцессой.
112
   Принцессой, но в тапочках, сняв хрустальные туфельки в коридоре. Нет, она не просто стала красавицей, от неё ещё исходил неуловимый аромат весны. Галя, видела, что я вперил свой взгляд в Верочку, и, похоже – завидовала. Мне стало стыдно, и я перевёл свой взгляд на неё. Если бы я не занимался боксом, а баскетболом, и дорос до тренера, то, непременно, взял бы её в сборную города, да-же если она не умеет держать мяч в руках. Мой мозг ещё не развился до такого состояния, чтобы уметь говорить комплименты, сразу двоим и я, сказал комплимент одной, но старой овце – Рахиль:
-Тётя Рахиль, вы видите что-нибудь?
-Я, Ванечка, вижу-таки только одну эту проклятую кухню и больше ничего!
-Вы посмотрите на ваших цыплят, нет курочек. Они уже не курочки, а самые красивые девушки Енакиева.
-Ванечка, надо ещё добавлять «целочки». «Девушки-целочки».
   И мы все захохотали. Недаром она родом из Одессы, а там все, люди, даже женщины – юмористы.
-Целочки, кушать будете?
-Да, мама, будем. Ещё по дороге мечтали о твоих котлетах. – сказала Галя.
   Пока они переодевались и мыли руки, одну котлету я уже успел уговорить, а их было три, а если перевести по объёму на техникумовские, то шесть, а если по количеству мяса в них, то двенадцать.
   С одной стороны, я был рад, что пришли девчонки, с другой – огорчён, что такую прекрасную пищу придётся переваривать на сухую. Мы с овцой Рахиль, обязательно тяпнули бы таки по рюмке, другой.
   В коридоре послышались голоса. Я замер с вилкой у рта и побледнел. Одним из голосов был голос родного брата - Павла Игнатьевича, о котором они много расска-зывали, а я не говорил им, что он мой брат. И вот неожиданная встреча.
113
   Они прошли на кухню. Павлик обнял Рахиль и когда она целовала его в щёки, похлопывал её по спине, хорошо, что не по заднице. Потом Рахиль засуетилась.
-Павел Игнатьич, я сейчас накрою стол в зале.
-Зачем, Рахиль, давай лучше посидим с молодёжью. Немного вспомним и свою молодость. А девочки у тебя стали ещё красивее!
-А, это, Павел Игнатьевич, Ванечка, студент, лучший друг моих куроч... девочек.
-Ну, здоров, студент!  И как учёба?
-Пишу дипломную работу. В черновике уже сделал. Я чувствовал себя солдатом перед генералом, и моё тело порывалось встать и докладывать по стойке смирно.
   Подошёл Мойша и подал мне руку, чего он никогда не делал раньше. Нет, не потому, что я жрал его хлеб, пил спиртное, топтал его курочек и носил чёрный шикарный костюм из его отреза, а потому, что он, начальник стройки города, и с такой мелкой шушерой, как я, видимо, не привык здороваться за руку. Он, наверно, нутром почувствовал в нас, с Павлом, родственные отношения и поэтому протянул мне руку. Она была большая, пухлая, но вялая, как мой спящий член.
-Павел Игнатьич, что будем пить: коньяк, водку или ром, кубинский, настоящий?
-Михаил Абрамович, знаешь, я всё пью, что поставят.
-Что ты таки, Мойша, спрашиваешь у человека? Надо поставить всё, а гость нальёт сам, что надо. Ванечка, достань из погреба по бутылке каждого напитка! Да, а для девочек захвати бутылку вина.
   Я встал и пошёл в коридор, где был лаз в погреб, а мне спину жёг взгляд брата, который мысленно говорил себе:
-Ни хера, братец! Если ты уже хозяин погреба, значит, ты и петушок в их курятнике. Интересно, какую ты топчешь? Конечно, маленькую, чёрненькую, как та армяночка, по которой я страдал в школе, когда жил там, на моей, да, и на твоей родине – Грузии. Как  же  ты, братец,  ухитрился,
114
с твоей русской мордой, пробраться к евреям?
   Когда все уселись и Павлик наполнил бокалы вином для девочек, мужчинам  ром, а Рахили водку, которую она любила сильнее других напитков, то, подняв рюмку, ска-зал:
-За вашу дружную семью!
   А когда все выпили, как бы продолжил тост:
-Похоже, что в вашем доме будет скоро свадьба? Пара красивая – Верочка и студент Ваня, Рахиль, на свадьбу пригласишь?
-Приглашу, Павел Игнатьич, обязательно, только свадьба будет не скоро. Да, а почему ты так и не привезёшь к нам своего брата? Столько раз обещал! Девочки даже поспорили, сколько волос у него на голове.
-Рахиль, на его пустой голове целый лес, не то, что у меня. Но, а когда он был маленьким, до моего ухода на фронт, то был кучерявым. Над отцом даже смеялись, что он не его сын, а я вот, сейчас, смотрю на него и вижу черты отца, а волосы у него, конечно от матери. Иван, так на кого ты похож, на Игната или Агафью?
-Павлик, и на отца и на мать, и стану похожим на тебя, когда растолстею и полысею.
   Мойша, чуть не поперхнулся котлетой. Все молчали.
-Первой очухалась, самая умная из них – Галя.
-Павел Игнатьич, так Ванечка, ваш брат?
-Был, если теперь не откажется от меня.
   Второй очухалась овца Рахиль, вторая по уму в этом доме.
-Так, за это надо выпить-таки! Ванечка, а почему ты никогда не говорил, что Павел Игнатьич твой брат?
-А вы не спрашивали меня об этом, хотя часто рассказывали о директоре таксопарка Павле Игнатьевиче. А если бы я сказал, что он мой брат, подумали бы, что я вру.
-И подумала бы и перестала бы тебе верить.
-Рахиль, а мой брат умнее, чем я о нём думал!
-Павел Игнатьич, если бы  мои  курочки  не  были  уже
115
помолвлены, то, может быть, мы и породнились?!
   Мы сидели часа три. Я ещё раз опускал свою задницу в бездонный погреб, целое бомбоубежище Левинсонов и доставал оттуда ром и вино.
   Галка, наверно, тоже была голодная, как и я, и похотливо смотрела на меня, а я, нагло, на – Верку. И, когда мы с ней, остались на какой-то миг одни, она шепнула, «-се-годня я не ухожу и разрешу тебе любые вольности». Я даже успел потрогать её упругую титечку.
   Видно, винные пары на время заглушили её любовь к новому хахалю. Поэтому всех пьяных женщин, даже жён, тянет на сторону. Или не надо их поить, или не надо их –осуждать!
   Когда мы с братом уезжали, мой лучший друг, в штанах, тихо сказал мне по-грузински:
-Ме минда мутели! (Я хочу пи.....у!)
-Гачумди, кле! (Замолчи, х...й)! – также тихо сказал я ему и мы пошли к персональной машине брата, которая должна отвезти нас к нему.
   Опять облом! А могла быть такая волшебная ночь с двумя курачками? Но по отдельности! Ни Галке, ни мне не нравится втроём. Вдвоём – сплетение тел и душ. А втроём - только сплетение тел и позже остаётся неприятный, гадливый осадок.
   Я уже засыпал, но всё ещё краем уха слышал, как бубнила Нина, жена брата, за то, что не только пришёл пьяным сам, но и привёл меня, пьяного. А потом меня унёс Морфей, и засунул в самый тёмный угол, в котором я проспал до утра, без всяких сновидений.
-Иван, сказал Павлик, когда мы сели в машину, -у меня мало времени, в десять совещание в Донецке, мы сейчас, заедем ко мне на работу, Юра оставит меня, на пол-часа и увезёт тебя в техникум.
-Павлик, ты поедешь через Горловку?
-Другой дороги нет, вернее есть, но не стану, же  я  делать большой круг!
116
-А мне, сегодня, делать в техникуме нечего! Осталось переписать пояснительную записку к диплому, а у меня нет чистых листов, сказали, что в Горловке такие папки продаются и дали адрес.
-Много слов. Так бы и сказал, что нет денег на покупки папки.
   Он достал десятку и положил мне на колени.
-Так я доеду с тобой до Горловки?
-Хоть до Донецка.
-Нет, только до Горловки, а затем я вернусь и начну переписывать пояснительную записку.
   Мы минут пять ехали молча.
-Иван, а у тебя губа не дура! Только я вчера так и не понял, какую из курочек, как их зовёт Рахиль, ты топчешь? Скорее Галку. А Верка, похоже, тебе так и не дала. Ты вчера так жадно смотрел на неё, что её сестра, баскетболистка, ревновала тебя. Юр, если бы ты видел эту красотку Верочку, ты бы, подлец, нашёл тысячу причин, чтобы не возить меня и покатал бы эту цыпочку.
-Павел Игнатьич...
-Заткнись! Если бы ты не был моим племянником, я бы уже давно вышвырнул тебя! Ты позавчера вешал мне лапшу на уши, что у тебя сломалась машина, а на самом деле возил Светку из отдела грузоперевозок в лес. Мне сразу же доложили. Молчишь? Вот и молчи!
-Вань, так я угадал, что Верочка тебе не даёт, а ты страдаешь?
-Павлик, они обе помолвлены. У них, вроде того, есть мужья.
-У Светки, которую Юрка, мой водитель, подлец, (не оборачивайся, смотри за дорогой), возит в лес, тоже есть муж, а она раскидывает ножки для Юрки. Мне нравятся брюнетки, как всем, кто жил на Кавказе, а она блондинка, какие же у неё красивые волосы? Когда мне по работе нужны, какие-то данные, я вызываю её.
117
-Дядь Павлик, так, значит, это ты признался, что влюблён в неё?
-Юр, ладно ты хамишь мне, как дядьке, но ведь я твой начальник, директор, допечёшь, уволю, гада!
-Ну, и что, дядь Павлик? Уже три раза ты меня увольнял. Вечером придёт моя мать к вам домой, как сядут они, две сестры, две кобры, на тебя, а если ещё позовут гадючину, бабку, ты сразу поднимешь лапки и на следующий день даже выпишешь мне премию за хорошую работу.
-Ты этим и бравируешь. Хоть бы поимел совесть?
-Зато другой водитель, которого ты возьмёшь вместо меня, хер будет ждать тебя до полуночи, когда ты пьёшь с друзьями или торчишь у любовницы. Да, ещё заложит тё-ть Нине. Она постоянно допытывает, есть ли у тебя любовница, а я всегда ей говорю, что ты квасишь с друзьями. Так, что, любимый дядька, цени меня!
-Юрка, идиот ты! Взял и рассказал все секреты брату.
-Он, что не мужик? Не побежит же он к тётке  Нине закладывать тебя!
-Иван, значит, ты спишь с этой милой баскетболисткой Галей?
-Павлик, я ни с кем из них не сплю!
-Не делай из меня идиота! Я старше тебя, почти в два раза и знаю жизнь. Чтобы Ливенсоны пустили тебя в свой погреб просто так? Ни за что не поверю! А, может, ты овцу – того?
-Дядь, столько баб вокруг, неужели Иван полезет на овцу или козу? Что ты взъелся на брата? Он нормальный парень!
   Мы с Павликом, засмеялись.
-Юр, а ты знаешь, как зовут жену Мойши?
-Ты сам, Павел Игнатьич, посылал меня много раз к ней. Один раз мы даже ездили с ней за лекарством, для её дочери, в Донецк. Как же я не знаю её имя?! Рахиль. Тётя Рахиль.
-По-еврейски, Рахиль в переводе – овца.
118
   Мы подъехали к управлению таксопарка.
   Юрка сразу убежал заниматься своими водительскими делами. А я сидел и размышлял:
   Одна проблема снята, где взять деньги на бумагу для пояснительной записки. Вторая, надеюсь,  снимется, там, в Горловке. Лена никогда мне не отказывала. Единственно, если у неё «гости», как выражается Нинка – менструация. Авось, пронесёт. Третье – самое главное, вдруг увижу Люду и она скажет: «- милый, какой ты молодец, что приехал! Я так тебя ждала!
   Юрка успел заправить машину до выхода Павлика. Через минуту, как машина подкатила к входу в управление Вышел Павлик.
-Иван, вот здесь 70 листов хорошей мелованной бумаги, для твоей пояснительной. Взял у секретаря.
-Тогда забери деньги назад.
-Оставь себе. Пригласи Верочку в кафе. И трахни её!
-Имея десятку в кармане?
-Юр, какие наглые сейчас молодые люди?! Десятки ему мало?! Три бутылки водки. На, братец, ещё десятку, это тебе и на ресторан с лихвой хватит на двоих. Давай, по-быстрому в техникум и погнали в Донецк!
-Павлик, можно я всё-таки доеду с вами до Горловки?
-Зачем?
-Ну, надо мне!
-Темнишь ты, братец! Когда сказал о бумаге для пояснительной, я сразу подумал, а почему не купить у нас, в Енакиево? А теперь – понятно. Девка у тебя там. Точно?
-Старших не обманешь.
-Вот и не надо обманывать! Лучше говори честно. Куда, в Горловке, тебя доставить?
-По Ленина, к ювелирному магазину. Она живёт рядом.
-Павел Игнатьич, мы всё рано едем по Ленина, по-пути.
-Гони,  Юра! Торопись,  но не  спеша! Так  говорили  в старину.
119
   Я сошёл возле ювелирного магазина и, когда машина исчезла из вида, вошёл в него. Там были две девушки, которых я раньше не видел.
-А можно пригласить Лену?
   Они обе сразу засмеялись.
-Надо же, Ленке так везёт! Второй красавчик за десять минут. Нет её и не будет! -сказала она, повернувшись ко мне. Она в отпуске и отдыхает в доме отдыха. Адрес дать?
-Спасибо, не надо!
   И здесь облом. Интересно, а что ещё за красавчик приходил к Ленке? Наверно, новый хахаль. Нужны они мне!?
   Схожу ка я, к ней, моей Людочке! Вероятности мало, что я её увижу, но всё равно делать нечего. Поторчу час, другой возле её дома и поеду в Енакиево.
   Не доходя, метров тридцать-сорок, увидел, как она вышла из дома во двор, но не одна, а с парнем, военным. Они вышли за калитку и стали разговаривать. Парень, что-то говорил, жестикулируя, а она смеялась. Прячась за деревьями, я подобрался ещё метров на десять-двенадцать. Отсюда хорошо было видно, даже нашивки на его погонах, две или три полоски, или как говорят лычки. Я не служил и в званиях не разбирался. Слышно было плохо, только некоторые слова. Раза два, парнем, было произнесено имя «Володя». Затем из дома выползла кобра, не змея, а мать Людмилы. Я обратил внимание, как она похожа на Алку, вернее, та на эту старуху. Старуха дала в руки Людке свёрток и они, втроём, поговорили ещё минут пять, а затем голубки, полетели в сторону, противоположную городу, в глубь посёлка, а старуха смотрела им вслед.
   Всю эту картину я наблюдал без волнения. Словно внутри отключилось реле, отвечающее за переживания. Только противно было ощущать себя в роли собаки-ище-йки, взявшей след. Но бог свидетель,  всё  получилось  ав-
120
Продолжение 4 следует.
мой сайт:
www.kapczov-stihi.ru
На Стихи.ру. публикуются почти ежедневно
мои новые или старые стихи, которых непочатый край.