Любовь всей жизни. вино-водочный роман

Несколько слов от автора.

Большая часть романа проходит в мире профессиональных алкоголиков. Не смотря на то, что фантасмагорическая эта жизнь находится от нас часто всего в двух шагах, иногда – в соседней квартире, нормальные граждане знают о ней куда меньше, чем о перипетиях политической борьбы в Нарнии или успехах сельского хозяйства планетарной системы Проксимы Ориона.
При соприкосновении с этой экзотической культурой, реакция организма  бывает разной. Возможно учащенное сердцебиение, нервный смех или слезы, тремор, тошнота, головная боль.
Чтобы уберечь читателей от побочных эффектов, автор назвал каждую главу маркой ассоциативно похожего напитка. Чем жестче текст, тем выше градус в заголовке.
Таким образом, люди с тонкой душевной организацией смогут пропустить слишком крепкие или неприятные на вкус отрывки,  чтоб  не навредить своему здоровью. О развитии сюжета легко можно будет догадаться по следующим главам. Опять же, выпадение из повествования отдельных фрагментов поможет полнее погрузится в атмосферу российского бухалова.
Не скучайте!

 
 Глава1.
Минеральная вода «Боржоми».

Вам везет в жизни? Вашу фамилию печатают в журнале «Форбс», причем  – не в выходных данных типографии? Вы женились на девушки своей мечты или на героине эротических  снов  пацанов всего района? Детский сад, куда вы ходили, назван вашим именем? Вы вообще задумываетесь о везении-то?
Вот у мужчин среднего возраста в минуты безделья обязательно принято подводить итоги прожитых лет. Собственно и средний-то возраст у мужчин начинается именно с того момента, когда в минуты безделья тянет подобной  жизненной бухгалтерией заниматься. Как у женщин – неизвестно,  автору  не ведомо, что там у них в голове происходит. Им, кстати, часто тоже не ведомо.
Но если ты мужик среднего возраста, то обязательно выкроишь время, чтоб полежать на диване и поразмышлять о вечном и важном. О возникновении галактики, о грядущей судьбе человечества, о становлении  великих империй, о бюсте Анны Семенович. Ну и о везении, само собой.

У Юрки Волкова везение в жизни было. Не сказать, чтоб очень много, но хватало.
 Например,  повезло ему родиться и вырасти в славном городе Ыйске. В годы царствования Дорогого Леонида Ильича Брежнева. Ну, когда он родился, он ещё, конечно, не знал, что повезло. Позже уже, в школе ему об этом  рассказали.
Ведь  Ыйск  –  это город, который вляпался в хроники человечества как родина Первого Совета. Именно здесь были заложены основы государственного управления, при котором старый мир разрушили до основания и чего-то там  затем…
Исторически сложилось так, что в Ыйске всегда было много гопников. Люмпены, с папироской в зубах и свинчаткой в кармане,  сползались в Ыйск еще со времен палеолита. Совокуплялись с пахнущими потом и духами «Ландыш» люмпеншами, пока те семечки лузгали.  Растили потомство.
В начале ХХ века у местных гопников появилось развлечение  –   собираться в большие стаи и бить коллег из соседних районов. А заодно и всех, кто под руку попадется. Зачастую под руку попадались помещики и капиталисты, городовые и жандармы, священники и интеллигенты. Избиение которых, само собой, способствовало делу пролетарской революции.
В кратком перерыве между мордобоями один из этих героических революционеров  дал начальнику своему по классовой борьбе, не менее героическому революционеру, тот самый легендарный Первый Совет. Что, собственно, за совет, никто уже точно не помнит. Может:
 – Смотри, козел какой-то идет, смотрит на нас плохо.
– И че?
– Да то, что стопудово классовый враг, про которого нас Маркс курсанул! Давай, с ноги ему наверни.
А может и того проще:
 – Нельзя денатурат просто так пить. Ты  закусывай, братан.
Опять же, неизвестно, воспользовался ли начальник мудрым советом своего подчиненного, или даже внимания не обратил на него в думах о грядущей победе коммунизма.  Но, как бы то ни было, государственное устройство при котором народ может  давать советы власти, а власть может их слушать или игнорировать, признали весьма эффективным. И большевики, совершившие в 1917 году революцию, так свое правление и назвали – Советская власть.

Впрочем, это ладно. Самое главное, чем Ыйск прославился, так это званием города невест. 
 В планировании самой плановой экономики мира вкралась маленькая ошибка. И в Ыйске понастроили  множество предприятий, на которых работают преимущественно женщины. Проблем с рабочей силой у властей  при плановой экономике отродясь не было, тружениц свезли со всего царства-государства. А вот уже потом  удивились, напугались и призадумались.
 Баб в Ыйске много было, больше, чем мужиков. И гораздо больше, чем мужиков на мужские дела охочих и способных. Ибо Ыйск – город гопников, а потребление дешевых спиртовых суррогатов и массовые драки, обязательные для каждого гопника, мужским подвигам ну никак не способствуют. Руководство, спохватившись, конечно стало строить «мужские» предприятия. Но дело было сделано, изменить что либо не получилось. Ыйск, гораздо прочнее, чем  третьей прародиной  революции  социалистической, стал в массовом сознании колыбелью революции сексуальной.

А время… Время, когда Юрке родиться повезло, занятное было.
Зло матерясь, люди стояли в огромных очередях за продуктами и промтоварами, и с нетерпением ждали начала ядерной войны. О возможности  грядущей атомной битвы взахлеб писали все советские газеты, а как уж можно не верить советским-то  газетам? Граждане спорили о том, кто победит в армагеддоне, строили планы на ядерную зиму, ну там лыжи-коньки... Главное – весело так, в предвкушении разнообразия и УЛУЧШЕНИЯ жизни. На жизнь собственную, сегодняшнюю, настоящую большинству было категорически наплевать. Так как не было в этой жизни ничего стоящего.

Собственно, всей Волковской семье  повезло. Юркин папа работал в райисполкоме и поэтому был «Большим Начальником». Не Огромным, конечно, но и немаленьким таким. Это было чуть не первое знание о мире вокруг, которое Юрка крепко-накрепко усвоил в детстве. Хотя годы царствования Дорогого Леонида Ильича были относительно мягкими и либеральными, государственные служащие по инерции продолжали бояться каждого куста. При этом особенно всего боялись именно те, кто по должности своей и положению должны были всем остальным внушать страх. И если соседи просто старались не попадаться на глаза Большому Начальнику, когда его привозила домой черная «Волга», то сам Большой Начальник испытывал панический ужас, что соседи увидят его в каком-нибудь ненадлежащем виде и настучат  куда следует.
Кроме собственного надлежащего вида, еще и все окружающие Большого Начальника лица – его семья, друзья и приятели – так же должны были соответствовать неким Высоким Требованиям. А уж дети, те в первую очередь.  Посему лет с двух Волков - младший изо всех сил старался не навредить папиной работе, не бросить тень, не скомпрометировать. Описался ночью – было опасение, что там–где–следует решат, что плохо папа его  воспитывает, не растет Юрка  будущим коммунистом, не способен будет дать отпор проискам многочисленных идеологических врагов. Ну и сделают соответствующие выводы.
А еще в лице папы Юрка своими неправильными поступками мог запросто навредить всей Советской власти и социалистической Родине. Что вообще недопустимей недопустимого! Таким образом, вероятность воплощения в жизнь  надежд и чаяний всего прогрессивного человечества, освобождение Африки от колонизаторов, героическое противостояние Фиделя Кастро американским империалистам и множество других важнейших вещей напрямую зависели от того не хулиганил ли маленький Волков, покакал ли, съел ли манную кашу и лег ли вовремя спать.
Все это Юрке  буквально с младенчества разъясняли бабушки, которые его по большей части и воспитывали. Родители-то все время на работе были. Бабушки разъяснили, а он усвоил крепко-накрепко. И все время боялся что-то неправильное совершить.
Да и просто так всего боялся. Ибо был первым и единственным  ребенком в семье, экспериментальным образцом. Первому ребенку вообще везет. Воспитывают его по всяким умным книгам и методичкам. Труды по педагогике обычно пишут люди, своих детей никогда  не имевшие, но с пристальным вниманием наблюдающие  чужих. То бишь, знатные энтомологи, ихтиологи и педагоги практикуют одинаковый научный подход. Только вот ни жуки, ни рыбы не пользуются советами ученых в воспитании своего потомства.
А еще за первого ребенка очень боятся и от всего чадо оберегают. В семье Волковых это практиковалось преимущественно в форме разъяснения последствий. Ну, если, к примеру, Юрка в детстве залезал на табурет, то сразу слышал встревоженный крик:
– Немедленно слезь! Упадешь – шею сломаешь!!!
Версии что можно вообще не падать; упасть, но ничего не сломать; упасть и сломать не шею, а  палец и т.д. не рассматривались. В результате с раннего детства он усвоил, что практически каждый мой шаг, каждое ничтожнейшее действие таит в себе смертельную угрозу. И – бояться надо всего.
Поэтому маленький Юрка со сверстниками практически не общался. Все их действия – лазанье по заборам, драки и игра в футбол консервной банкой  –  без сомнения вредили Советской власти. И таили смертельную опасность для них самих и окружающих.
 Папы других пацанов со двора не были Большими Начальниками, поэтому водиться с ними было неправильным. Он и не водился, в их забавах  не участвовал. В ответ дети победившего пролетариата, в будущем  сами авангард и передовой класс, обзывали его всякими обидными прозвищами и при возможности били. Само собой, дабы соответствовать Высоким Требованиям, Юрка  им не отвечал, лишь убегал со слезами домой или прятался. Ну и мечтал о том, что став взрослым, сдаст их туда–куда–следует, где с ними сделают то, что следует.
И чтоб упорядочить как-то жизнь, исключить из нее опасные  действия, вообще предпочитал не выходить из дома, а мечтать о прекрасном будущем, сидя на уютном и безопасном диване.

В семь лет, как положено, в школу пошел. Тут тоже повезло. Потому как – в очень непростую школу. Согласно городской легенде, здесь учили много лучше, чем в других средних образовательных учреждениях. И только очень одаренные дети могли усваивать тут знания. Одаренность детей определялась, естественно, местом работы их родителей. Ну, сами посудите -  не может же от спаривания крупного партийного работника и профсоюзной деятельши родиться обычный  ребенок! Раз родители успешно управляют кусочком первой в мире империи рабочих и крестьян, стало быть – мозги у них выдающиеся и генетически передадутся следующему поколению.
В Юркином классе у тридцати детей пятьдесят девять  родителей являлись начальниками разного калибра. И только у одной девочки папа был рабочий,  токарь.  Впрочем, и токарь-то он был тоже не вполне обычный. Станок наблюдал в реальности два раза в году – перед праздниками Великого Октября и не менее Великого Мая – когда корреспонденты местных газет фотографировали его на фоне этого самого станка. Все же остальное время заседал в различных комитетах и рассказывал везде как зашибательски в СССР токарем работать.
Вопреки уверениям родителей, уважения начинающих гопников от обучения в школе для одаренных детей маленький Волков не получил. Наоборот, дразнить стали больше, повод побить подворачивались чаще.
Друзей в школе поначалу тоже не было, общаться со сверстниками Юрка просто-напросто не умел. На переменах сидел один где-нибудь в уголке и размышлял о неправильности мира. Да и не стремился он особо с кем-то дружить. Ждал когда уроки кончатся, чтоб прибежать домой и интересную  книжку какую почитать. Настоящая жизнь – она в книжках была, а не за окном.

Так продолжалось до третьего класса.  А в третьем  классе, в конце сентября уже,  к ним девочка новая учиться пришла, Марина Симакова. Марининого папу назначали вторым секретарем областного комитета партии, то есть реально Огромным Начальником. И Маринкина семья переехала в Ыйск откуда-то из очень Средней Азии, где Симаков старший раньше  чем-то руководил. И – пропал Юрка. Раз и навсегда пропал.
Влюбился, короче.  С первого взгляда. Так крепко, что на перемене подошел к Маринке и изо всех сил дернул ее за косичку. Хотя раньше вообще к девчонкам не подходил никогда, да и к пацанам-то редко. А после уроков, покраснев как государственный флаг, предложил ей до дома ранец донести. Но Маринка сказала, что, во-первых, домой ее отвезет папин водитель, а во-вторых, «отстань, дурак».
И стал Юрка Волков думать, как покорить сердце одноклассницы.






Глава 2.
 Газированный напиток «Буратино»

А еще в третьем классе Юрка готовился стать пионером. Давно уже готовился, с 1 сентября. Потому как в этот день на торжественной линейке  третьеклассники узнали, что именно в этом учебном году произойдет самое важное событие в их небольшой пока еще жизни – опионеривание.
Конечно, октябренком быть тоже вроде как почетно. Но любой уважающий себя третьеклассник прекрасно понимал, что октябрячество – это для малышни, так, подготовка. А большие и серьезные дела происходят   в пионерии. Именно там школьники начинают строить коммунизм, а вовсе не в октябрятских звездочках. Ведь пионеров-героев множество, их вся страна знает. А про октябренка-героя хоть кто-то слышал? Вот то-то!
А Юрка Волков очень сильно хотел коммунизм построить. Его с самого детства, с яслей еще учили, что нет ничего важнее в этой жизни, чем построение коммунизма во всём мире. Чтобы всем жилось хорошо. Это пока не построили коммунизм, многие живут плохо. А вот как построят – припеваючи все заживут.
И тут – пионерия! Возможность реально советскому народу помочь в борьбе за светлое будущее. Юрка  засыпал и просыпался каждый день с мечтой о красном галстуке и дальнейших героических поступках.

Сразу после зимних каникул в  класс явилась старшая пионервожатая Зоя Вениаминовна. Главной пионерке школы было слегка за сорок. Ходила она, как и ее более юные соратницы по организации, в коротенькой плиссированной юбочке. Поэтому когда наклонялась,  а наклонялась она часто, чтоб лицом к лицу разговаривать с другими юными строителями коммунизма, все учащиеся  могли видеть белые трусы в зеленый или желтый цветочек. Октябрят и пионеров вид трусов в цветочек смешил, комсомольцев приводил в смущение  и нервную дрожь. Зоя Вениаминовна красила волосы в ярко-рыжий цвет, а губы – в тон пионерского галстука, который она никогда не снимала.
– Дорогие ребята! Скоро, совсем скоро вам предстоит вступить в ряды всесоюзной пионерской организации, – пионервожатая расправила галстук на невеликой груди. –  Это очень ответственный и важный шаг в вашей жизни. И было бы политически неправильно вот так просто принять вас всех в пионеры.
При словах о политически неправильном решении Юркино сердце учащенно забилось. Он испугался, что ошибка эта может представлять угрозу для советской власти. А пионервожатая продолжила:
– Поэтому мы посовещались и решили объявить первое в вашей жизни социалистической соревнование. Большинство мы примем в пионеры в мае, а вот пятерых самых достойных – 22 апреля, в день рождения Великого Ленина. Соревнуйтесь между собой в учебе, поведении, октябрятских делах. Соревнуйтесь, как соревнуются ваши родители в цехах заводов и на колхозных полях. И Родина наградит лучших красным галстуком в первую очередь! Ура, ребята!!!
- Урааааа!!! – закричали Юркины одноклассники.
Соревноваться в учебе и поведении с одноклассниками смысла не имело. Так как половина из класса, и Юрка в их числе, и без всякого соревнования были круглыми отличниками. Остальные же в основном хорошистами, лишь несколько учеников перебивались с троек на четверки. Отличником в школе для одаренных детей стать было очень просто. Так как хорошисты думали долго и с трудом, а троечников при других обстоятельствах рождения вообще считали бы олигофренами и учили б не сморкаться в рукав в специализированном заведении. Но, к примеру,  мама одного такого троечника заведовала базой строительных материалов. Поэтому, с полным на то основанием, мальчик считался особо одаренным и учился в  элитной школе, несмотря на капающую слюну. Так что если соображать чуть быстрее, отличником на их фоне стать можно было запросто.
Так что по учебе и поведению Юрка полкласса уже обогнал, а с другой половиной по любому на равных будет. Но в Ленинский День рождения в пионеры должны принять пять человек, а не пятнадцать! Оставалась лишь октябрятская работа, только здесь можно было  социалистически соревноваться и побеждать.
Вот тут и пришла Юрке в голову мысль, что если придумать какое-нибудь октябрятское дело особенное и привлечь к нему Маринку, то их вместе тогда раньше всех в пионеры примут. А уж в благодарность за это она обязательно с ним дружить будет, как иначе.

Думал Волков, думал и решил добыть для своего класса настоящего негра. Всем известно, что чернокожие повсеместно страдали от гнета колониализма, поэтому дружить с неграми в СССР было не просто так, а общественной работой. Велась она по-разному. Отправляли послания октябрятам и пионерам Африки… На русском языке… Про сбор макулатуры и металлолома и как советские дети в снежки зимой играют… Никто не знал сколько в Танзании, Мозамбике или Экваториальной Гвинее пионеров, знающих русский язык и интересующихся сбором макулатуры. Ответов на октябрятские послания почему-то дождаться так и не удалось.
Другим вариантом общественнорабочей дружбы с неграми было шефство над кубинцами.
В  институтах и техникумах Ыйска училось много студентов с Острова Свободы. А из всех других стран мира советские школьники больше всего любили Кубу. Ну, октябрята города и решили, с одобрения горкома партии само собой,  взять шефство над каждым кубинским учащимся. Шефство заключалось в том, чтоб периодически вламываться к ним в гости целой толпой и мешать заниматься  рассказами  об октябрятских  своих делах. Кубинцы молча терпели.
Но жители далекой страны социализма – они очень разные были. Белые, смуглые, очень смуглые, черные. Самым крутым  среди октябрят считалось шефствование над настоящим негром, а не над очень смуглым белым вроде советского таджика. А Юркиному  классу не повезло, в подшефных ходил именно что кубинский таджик – пятикурсник университета. Вот Волков  и решил настоящего негра заполучить. А что, пусть будет два опекаемых студента, октябрята справятся! Зато уж после такого дела сразу Юрка и Маринка победителями социалистического соревнования станут!!!
Несколько дней он следил за университетской общагой, где жили иностранные студенты. Темнокожих было много, но все какие-то неправильные, не слишком черные. И вот когда Юрка  уже совсем отчаялся, удача улыбнулась ему. Из кустов, где он оборудовал свой наблюдательный пункт, Волков  вдруг увидел медленно бредущего к общежитию иссиня-черного негра. Чернее отцовских ботинок, чернее соседкой кошки Муськи! Сразу было понятно, что человека с такой темной кожей особенно безжалостно угнетают колонизаторы.
Юрка проследил за потомком рабов до самой вахты общежития и, едва тот скрылся внутри, кинулся с расспросами к пожилой вахтерше.
– Тетенька, тетенька, а вот сейчас негр тут такой прошел, он где живет, а?
– А зачем он тебе мальчик? – строго спросила вахтерша и подозрительно посмотрела на школьника. А вдруг он шпион какой вражеский, который секреты наши выведать хочет? До этого вахтерша ловила лишь гулящих девок и фарцовщиков, пытавшихся пройти в общежитие. Шанс обезвредить настоящего шпиона, пусть и меньше метра ростом,  добавлял ей самоуважения.
– Тетенька мне очень сильно знать надо! Это по октябрятской работе.
Упоминание октябрятской, пионерской, комсомольской или партийной работы было волшебным паролем, открывавшим все двери и выдающим любую информацию. Не просто так человек любопытствует, а по важному делу. Вахтерша сразу смягчилась:
– А…  Этот из 214 комнаты. Аспирант из Ганы, по обмену приехал. Глаза б мои его не видели…
– Спасибо, тетенька! –  узнав, где живет нужный студент, радостный Юрка выскочил из общаги и помчался домой. Немного смущали незнакомые слова «аспирант» и «Гана». Но потом он здраво рассудил, что «аспирант» это тоже самое, что и «аспид» - змей такой, которым ругалась его старая прабабушка, жившая в деревне. А «Гана», это просто вахтерша «Гавана» неправильно сказала. Потому что малограмотная и политически необразованная.

На следующий день в школе Волков решил посвятить в свой план Маринку Симакову. Ну и Стасика Ремнева, вроде как приятеля своего, для страховки.  Стасиков папа был подчиненным Волкова - старшего, поэтому Стасиковы родители очень хотели, чтоб тот с Юркой дружил. Поэтому Ремнев в школе выполнял все, что Юрка скажет. Но Юрка с ним водиться все равно не хотел – Стасик был, во-первых, толстым, а, во-вторых, плаксой. Но на сей раз выбирать не приходилось. Волков заманил Симакову и Ремнева под лестницу возле раздевалки и заговорщицки произнес:
– Это… а хотите, чтоб все нам завидовали, типа мы крутые такие, а?
–  Да, – сказал Стасик.
–  Не-а, – прогундосила Маринка.
– Я негра нашел, настоящего. Мы можем над ним шефство взять, сами. А потом уже всему классу расскажем, вот.
– Так у нас уже есть негр подшефный, Рауль. Зачем нам еще один негр нужен? – Маринке затея не понравилась.
– Дура ты, никакой твой Рауль не негр! Он белый, просто загорел очень сильно. Может, он вообще колонизатор! А этот настоящий, черный-черный, без обмана. Чернее, чем у 3-«б».
Возможность утереть нос 3-«б», где у нее учились какие-то подруги, прибавила Симаковой интерес к проекту:
– А он захочет нашим подшефным становится?
 – Конечно, захочет! Он же кубинец из самой Гаваны! А они там знаешь как советских людей любят?!!
– Я слышал, как Андрюха, ну братан мой старший, он в девятом уже, – подал голос до этого молчавший Стасик, – с пацанами разговаривал. Там на Кубе девушки так СССР любят, что дают каждому советскому человеку. Даже, говорят, пароходы и самолеты встречают специально, чтобы дать.
– Что дать?  - поинтересовался Юрка.
– Ну откуда я знаю…  Конфет может, или фруктов каких. Бананов, например. Не важно, главное так любят, что сами  встречают и всем-всем дают.
– Ну вот, - Волков укоризненно взглянул на Симакову, – а ты еще сомневаешься пойдет ли он к нам в подшефные. Конечно. Пойдет!!!

После уроков октябрята направились в университетское общежитие. Мимо вахтерши на всякий случай проскочили незамеченными. Нашли 214 комнату, Юрка постучал. Ждать пришлось довольно долго. Наконец, дверь открылась. На пороге стоял абсолютно голый вчерашний негр, прикрываясь ниже пояса большой эмалированной кастрюлей. С негра стекал пот, глаза у него были красные – красные, с малюсенькими зрачками. Из комнаты доносилась музыка, женский смех, какие-то выкрики на неизвестном языке.
Юрка сначала даже  растерялся, но быстро взял себя в руки:
– Здравствуйте товарищ негритянский студент! Мы, октябрята  Ыской школы номер семь решили взять над вами октябрятское шефство…
– Отябьята? – будущий подшефный надолго замолчал, казалось, что даже уснул с открытыми глазами, но наконец произнес:
– Ходить на ***, отябьята!!!
Дверь с грохотом захлопнулась перед носом третьеклассников.
Растерянные школьники выскочили  на улицу, молча пошли в сторону от общежития. Первой опомнилась Симакова:
– А я вам говорила, я предупреждала. А вы такие «захочет», «конфет даст». А он ещё и слово нехорошее сказал!
 – Нормальное слово, у меня брат все время его говорит, – пробурчал Ремнев. – Ты маленькая ещё просто, вот оно тебе и не нравится. Вырастишь – будет нравиться!
– Он, может просто не может к нам в подшефные идти, – Юрка пытался найти какое-то объяснение странному поведению чернокожего студента: – Он, может, на борьбу с колонизаторами скоро уезжает. Ну и это… Опасности нас подвергать не хотел…
–  Опасности, –  передразнила Симакова, – дураки вы просто, вот и все!
И больно ударила Юрку портфелем. От обиды на кубинского студента и от боли в ушибленной голове Волков  расплакался и убежал домой.

После провала шефствования над порабощенным студентом, Волков даже и не знал, как еще можно отличиться в октябрятской работе. Думал он, думал, да и решил ничего не изобретать, а просто больше всех в классе макулатуры насобирать и с Маринкой ее поделить.
Сбор макулатуры был важной, если не важнейшей составляющей нравственного воспитания детей, оттого  проводился очень часто. Каждый раз накануне в школе проводили несколько классных часов и общих собраний, посвященных политическому значению  сбора вторсырья. Учителя подробно рассказывали, как каждый сданный килограмм макулатуры поможет семимильному продвижению страны к коммунизму, сколько деревьев спасут от вырубки старые газеты, какой огромный экономический и идеологический эффект будет от этого мероприятия.
Каждый ученик  должен был принести макулатуру, за этим строго следили. Между школами, классами, октябрятскими звездочками велась борьба не на жизнь, а на смерть – кто больше вторсырья сдаст. Старую бумагу друг у друга воровали, иногда отнимали силой, макулатурные драки вспыхивали. Задолго до дня сбора октябрята и пионеры разведывали места, где можно большим количеством макулатуры затариться.
 В назначенный день каждую бумажку взвешивали, заносили в табель. На торжественной линейке награждали победителей и стыдили отстающих. Потом огромная куча бумаги долго лежала на школьном дворе и гнила под дождем или снегом. В конце концов, ее грузили трактором на самосвал и куда-то увозили.
Юрка давно уже научился проносить на школьный двор старую бумагу так, чтоб ее не отобрали старшеклассники. Были у него свои тайные тропы, схроны и методы конспирации. А еще незадолго до зимних каникул он обнаружил богатое макулатурой место, просто бумажное Эльдорадо.
Было так. Во время очередного сбора макулатуры октябрята привычно ходили по близлежащим многоэтажкам, стучались в квартиры и выклянчивали у жильцов старые газеты. И тут  одна тетка им говорит:
–  У меня, дома, ребятки, бумаги ненужной нет. Вы сходите лучше ко мне на работу, вон – через дорогу проходная, там попросите. У нас  макулатуры много.
И случилось, что никто больше из Юркиных одноклассников не пошел по теткиной наводке, а он пошел. Недалеко от школы располагался сверхсекретный военный институт, без вывески и с вооруженной охраной. Другим школьникам и в голову не приходило, что институт в принципе и производит-то исключительно макулатуру. Институтское начальство откликнулось на октябрятскую просьбу, Волкова запускали внутрь, он ходил по кабинетам, как профессиональный нищий по электричкам, ему давали множество ненужной бумаги.
 До социалистического соревнования по досрочному приему в пионеры, Юрка старался лишь побыстрее сдать сколь-нибудь макулатуры и домой уйти. Но тут появился реальный шанс натаскать для Родины вторсырья больше всех, так как про Клондайк этот никто больше и не знал.
К очередному сбору Юрка подготовился основательно. Накануне закопал в сугробе рядом с секретным институтом найденную на помойке старую детскую коляску. Чтоб вытащить как можно больше, пусть и за несколько приемов, а потом уже везти. А на перемене подошел к Симаковой и предложил:
–  Слышь, я тут место одно знаю… Там этой макулатуры завались просто! Хочешь, вместе пойдем собирать?
– Не хочу, мне папин водитель из дома газеты старые привезет, – ответила Марина.
–  Ну ты че, дура что ли?, – занервничал Юрка, –  много ли он газет привезет? А там знаешь сколько? Сто тысяч миллионов тонн, во! Мы с тобой первое место завоюем, нас в пионеры быстрее всех примут. Да тебе и делать ничего не надо почти, свяжешь только, я сам привезу…
–  Ну ладно, – согласилась Маринка.
И после уроков они бегом прибежали в секретный институт.

На вахте сидел строгий мужик в форме и с оружием. Пройти мимо него просто так было нельзя. Охранник спрашивал,  кто ты есть и к кому направляешься, потом звонил и уточнял – ждут ли тебя там, рады ли будут. Если ждут и рады, требовал какой-нибудь документ и заставлял расписываться в журнале. После чего нажимал на кнопочку, и железная вертушка на проходной поворачивалась на 90 градусов, заталкивая посетителя внутрь института. Юрка  все эти процедуры проходил уже не раз, говорил, что октябренок идет в комитет комсомола, вместо документа давал дневник, в журнале рисовал каляку-маляку вместо росписи. И затем попадал в секретные коридоры.
Но в этот раз весь ритуал прохождения проходной пришлось проделывать трижды. Волков набирал за раз бумаги столько, сколько мог унести и  вытаскивал макулатуру на улицу, а Маринка там связывала принесенным из дома шпагатом. Затем приходилось вновь звонить в комитет комсомола и расписываться в журнале, что отнимало много времени.
Больше же всего драгоценных минут уходило на то, чтоб сложить и связать полученные бумажки. Обитатели кабинетов просто  совали Юрке старые газеты, ненужные чертежи, листы в папках, а отсортировывать и упаковывать  приходилось самим. Маринка хоть и старалась все перевязывать быстро, но не успевала. Юрке приходилось задерживаться и ей помогать. А времени на сбор макулатуры немного отводилось. В 16.00 завуч переставала взвешивать и уносила безмен. Потом – хоть вагон бумаги притащи – толку не будет. Так что торопились они, сильно торопились.
Во всех институтских коридорах вдоль стен прямо на полу лежали кипы прекрасно упакованной, завернутой в большие листы и перетянутой шпагатом  бумаги с какими-то бирками. Волков смотрел на них с вожделением – вот бы такую сдать.  Паковать не надо, вытаскивать удобно, можно вообще двигать по кафельному полу до самого выхода. И в последний заход, когда понял, что больше ходить по кабинетам не успеет, Юрка не удержался и прихватил одну такую кипу.
 Вытащил свое богатство на улицу,  погрузили с Маринкой все и повезли в школу. Соблюдая все правила конспирации, само собой, чтоб старшеклассники не увидели и не отобрали драгоценную макулатуру. Успели в последний момент, завуч уже уходить собиралась. Юрка устал ужасно, вспотел, руки-ноги болели. А Симакова только ныла, что пока он внутри в тепле бумажки собирал, она одна на морозе все это упаковывала. И больше с ним не пойдет. Зато когда взвесили их улов,  октябрятскому счастью не было предела!!!

Но на следующий день выяснилось, что они поделили на двоих лишь третье место в классе. Что, конечно, тоже хорошо, но Юрка-то на лидерство рассчитывал.
Первое место занял Ванька Прозоров. Тот вместе с дедом кучу книг каких-то из дома притащил. Вроде как полное собрание сочинений Карла Маркса. Которое переработают, сделают новую чистую бумагу и снова на ней Маркса напечатают.
 А на втором был Ленька Шляхт. Этот вообще жулик, никакую макулатуру не собирал, а каждый раз ждал, пока завуч отвернется или отойдет куда-нибудь, вытаскивал из общей кучи уже взвешенную бумагу и сдавал ее как свою. Чудом не попался ни разу. А может не чудом, а от того, что папа в ОБХСС работал. Но Волков считал, что это мухлеж недостойный октябренка. Юрка хотел честно в социалистическом соревновании победить. А больше того, чтоб благодаря нему победила Симакова.
Поэтому при следующем сборе они уже вместе прошли на территорию института.  Лишь для вида походив по кабинетам сверхсекретного института в поисках старых газет, почти сразу начал вытаскивать на улицу упакованные пачки из коридора. Юрка Маринке соврал, что это  можно,  он обо всем договорился.  Действовали они  быстро и целеустремленно. И заняли-таки первое место в классе по наполнению в школьном дворе кучи ненужной бумагой!
И в следующий сбор вторсырья действовали Волков и Симакова по этой же схеме. И опять – первое место.
И в следующий раз…
И в следующий…
То, что он что-то плохо творит  или там институтское начальство против будет, Юрка даже и не думал. Ведь никто же  не мог быть против – важное для Родины дело делалось, лес сберегался, и деньги народные экономились. А экономика, как известно, должна быть экономной. Опять же, ну не могло быть в утащенных кипах что-то ценное и нужное, кто ж что-то ценное и нужное на полу в коридоре хранить будет.

Все шло хорошо, октябрята уверенно шли в лидерах социалистического соревнования и уже не сомневались, что повяжут им галстук 22 апреля. Маринка в благодарность за эту придумку и грядущую победу стала вроде как с Юркой дружить. На уроке труда  села с ним за одну парту и как-то раз позволила проводить до дома, когда папин шофер отчего-то не приехал за ней. Короче, добился Юрка чего хотел, ну почти добился.
Но тут случился кризис, катастрофа, прямо скажем, случилась. На следующий день после очередного сбора макулатуры в школу прибежала заполошная тетка в сопровождении мрачного дяди с холодной головой, чистыми руками и горячим сердцем. Тетка плакала, бегала по классам и искала какого-то мальчика и какую-то девочку. Дядя зловеще ухмылялся. Едва войдя в 3-А, тетка сразу ткнула пальцем в Волкова и Симакову и визгливо закричала:
–  Вот он, вот они, ушлепки!!! Держите их, товарищ комитетчик! Они все, по вражеской указке, небось. А я-то в чем виновата? Они во всем виноваты. Держите их, а то я сама им сейчас головы их поганые откручу!!!
Как позже выяснилось, произошло следующее. В одной из кип, уворованных в последний раз школьниками, были тайные военные разработки. И если попадут они к американцам, о победе коммунизма во всем мире и отмене рабства для негров можно будет навсегда забыть. Институтское начальство, узнав про пропажу секретов Родины посокрушалось – посокрушалось, да и обратилось в КГБ, как инструкции предписывали. Ну, а куда им деваться-то было?
 У компетентных органов было две рабочих версии случившегося – проникновение на режимный объект шпиона-диверсанта-вредителя, которого НАТОвцы специально на парашюте забросили, чтоб чертежи украсть. Версия позволяла компетентным органам существенно увеличить штат, вытребовать у центра дополнительные ресурсы, получить внеочередные звания. Но, с другой стороны, в случае непоимки вражеского агента (а времена, к сожалению, не как при Иосифе Виссарионовиче, первого встречного на должность шпиона назначить было уже нельзя) – возможны были крупные неприятности от высокого начальства.
Вторая версия, после опроса персонала института, собственно строилась на том, что секреты уперли не в меру ретивые октябрята. Никаких благ компетентным органам эта версия не давала, но позволяла быстро раскрыть дело, завербовать в секретные сотрудники институтских деятелей, повинных в разгильдяйстве, и, забыв неприятный эпизод, спокойно заниматься многообещающей борьбой с диссидентами.
Тетка рыдала, дядя из органов рассказывал про непоправимый вред государству и криво ухмылялся. Юрка расплакался при всех и сознался в уворовывании макулатуры, взяв всю вину на себя. Маринка тоже расплакалась и заявила, что это Волков во всем виноват.
А как назло бумажную кучу в этот раз увезли со школьного двора удивительно быстро.
Потом учительница вызвала по телефону Юркиного и Маринкиного пап. Родители приехали на служебных «Волгах», о чем-то пошептались друг с другом и с грозным дядей из каких–надо органов, сказали детям «стыдно» и отбыли продолжать дело строительство коммунизма. Все это время Юрка  стоял рядом с учительским столом, хлюпал носом, вытирал рукавом капающие слезы и глаза не мог поднять от смущения и горечи.
Он, Юра Волков, сын Большого Начальника, политически грамотный октябренок так подвел и своего отца и всю социалистическую Родину! И подставил Марину Симакову, которая теперь в его сторону и смотреть не будет! Да он же диверсант самый настоящий! То-то враги в странах НАТО сейчас радуются и секреты наши изучают, что Юрка им украл. Его теперь не только в пионеры никогда не примут, а еще и из октябрят выгонят! А то и расстреляют как диверсанта и вредителя.
– Значит так, Волков, – вынес свой вердикт, наконец-то, сотрудник Комитета госбезопасности. – Завтра ранец в школу не бери. И приходи в рабочей одежде, ну погрязнее что-нибудь найди.

На следующий день Юрка пришел в старой куртке, в которой только в лес ходил. Около школы стояла вчерашняя тетка, одетая в эдакий садово-огородный наряд. То есть – как пугало. Зло взглянула на Юрку, поджала губы и отвернулась. Через некоторое время подъехала «Волга», рядом с шофером сидел вчерашний комитетчик.
– Поехали, – приказал он.
Тетка с Юркой уселись на заднее сидение. Волков  решил, что их везут в тюрьму или даже на расстрел.
 «Так нам и надо» – подумал он. – «Хорошо, что Маринку отпустили. Разобрались, что не виновата она». Тетка рядом сидела злющая, ни капельки ее не жалко было. А себя и подавно.
Но машина подъехала к городской свалке. Даже не смотря на холодную погоду вонь здесь была неимоверная.
– Ищите, – приказал КГБешник, –  бумагу вон там утилизируют. Я в машине подожду.
Через горы всяческого мусора, мимо грязных и дурнопахнущих людей, которые в этом мусоре ковырялись, Юрка и тетка  направились в указанный угол свалки. Огромная гора макулатуры валялась перед стоявшей под навесом большой печью. Два сильно пьяных мужика кидали бумагу в топку и иногда выгребали золу. Впрочем, работали они вяло, часто ложились прямо на бумажный Эверест, доставали откуда-то бутылку портвейна, лежа пили, курили и неспешно о чем-то разговаривали.
Юркина спутница подошла к ним, о чем-то спросила. Рабочие указали пальцем на восточный склон бумажной горы. Тетка направилась туда, Юрка поплелся за ней.
Несколько часов искали они пропавшие документы. Упакованных кип из института, что украли октябрята,  здесь было много. Волков вытаскивал их из общей, сырой и уже гниющей кучи и передавал тетке,  та смотрела на них бирки и отбрасывала в сторону. Наконец, нужную пачку бумаги удалось обнаружить. Сотрудница института облегченно вздохнула и бросила Юрке:
– Все, пошли, диверсант.
Но Волков, хоть и диверсант, но все же пока был октябренок. Он подошел к рабочим, в очередной раз возлежащим на собранном для Родины вторсырье и спросил:
– Дяденьки, а почему вы макулатуру сжигаете? Это же для победы коммунизма! Это же лес не надо рубить! Это же октябрятский и пионерский труд! Это ценный продукт для Родины!
– Ага, бля, ценный продукт, ценнее некуда. Вы, ****юки долбанутые, в месяц на десять вагонов этого дерьма собираете, а дают только один. А нам потом корячится, бля, убирать за вами. Короче, активист – пропагандист хренов, пошел… , –  и рабочий, дыхнув перегаром послал Юрку туда же, куда и чернокожий студент.
Сотрудник КГБ осмотрел найденную документацию, хмыкнул, потом довез Волкова и тетку до школы.  Юрка поплелся домой, размышляя о пережитом.

В пионеры его, само собой, приняли. Не в день рождения Ильича, а через пару недель, в мае вместе со всеми. Впрочем, после поездки на свалку Юрка уже не переживал по этому поводу. Коммунизм отчего-то расхотелось строить. Волков начал подозревать, что коммунизм находится по тому адресу, который сообщили порабощенный империалистическими колонизаторами чернокожий товарищ и находящийся  в авангарде советского общества пролетарий со свалки. Ибо, если верить учителям и телевизору, именно они самые политические грамотные и передовые. А значит – знают точные координаты коммунизма.
Маринку же в пионеры приняли как раз на ленинскую днюху. Ну, видимо компетентное жюри приняло во внимание и чистосердечное ее раскаянье в краже макулатуры, и место работы ее папы. Так что Симакова никак и не пострадала из-за этого случая.
Только вот на следующий день после Юркиной поездки на свалку подбежала к нему на перемене и, скорчив страшную рожу, прошептала:
–  Никогда ко мне даже близко не подходи! Дебил! Понял! Никогда-никогда!!!
Так что Волков от переизбытка октябрятского энтузиазма пострадал, получается, дважды.



Глава 3.
 Напиток «Сидр» спирт 7%

У большинства людей в детстве влюбленности быстро проходят. Сегодня в одну  одноклассницу влюбился, завтра в другую, послезавтра – в учительницу, а потом – вообще в тетю Свету из «Спокойной ночи, малыши». Ну, или в Каркушу, если совсем еще маленький или очень странный.
 Но вот у Юрки Волкова все не так было. День за днем продолжал он вздыхать по Симаковой, на других девчонок и внимания не обращал.
Да и не сказать, чтоб другие девчонки на него внимание обращали. Юрка – он тихий был, робкий даже. И – совсем-совсем обычный. Учился на отлично, так полкласса отлично учились. Всякие пионерские поручения выполнял. Так все выполняли, куда деваться при таких-то родителях. Ничего особенного, короче.
А Маринка наоборот, она всегда особенная была. И самая красивая девочка в классе. И смотр районный по художественной самодеятельности выиграла, прочитав там басню Михалкова про незабываемый вкус русского сала. И в школу  на черной «Волге» приезжала. И одевалась лучше всех.
Так что все время Юрка думал – чем бы таким избранницу свою удивить. Чему бы такому научиться, чтоб все ахнули и попадали, а Симакова – в первую очередь.
В четвертом классе в фотокружок записался. Но очень быстро понял, что умение хорошо фотографировать «Сменой» прибавит ему популярности разве что у руководителя кружка.
В пятом классе Волков решил освоить игру на гитаре, чтоб Маринке песни красивые петь. Для этого  пошел  в музыкальную школу.

Во  внешкольную работу с детишками в Советском Союзе подавались преимущественно те, кто во взрослой жизни никак реализовать себя не сумел,  аутсайдеры Большого Искусства, Большого Спорта, Большой Науки.
Личности по-своему колоритные, с непомерным самомнением и обязательной легкой психопатологией. Все, как один уверенные, что их величие в мировом масштабе не сложилось исключительно в результате происков загадочных врагов. Вот если бы не враги, они б человечеству показали настоящие искусство-спорт-науку, замер бы мир по дебильному раскрыв рот в немом восхищении! Но – враги!!!
 В роли врагов чаще всего выступали какие–надо–органы, безжалостно преследовавшие наших героев по политическим мотивам. В защиту КГБ хотелось бы сказать, что они, конечно, много куда свой нос контрразведовательный совали, но вот на политические воззрения баянистов-частушечников или хромых футболистов во времена Ильича II им было уже абсолютно наплевать.
Аутсайдеры общались  большей частью между собой, восторгались талантами друг друга и шепотом ругали власть.

Учитель игры на гитаре  – молодой парень лет двадцати пяти – считал себя королем рок-музыки в изгнании. Он вообще старался не разговаривать с учениками, все время занятий бренчал что-то на своем инструменте и красивым, отработанным жестом убирал с глаз длинные волосы.
На потертых польских джинсах учителя шариковой ручкой было написано AC/DC, на корпусе гитары красовалась мутная переводилка полуголой бабы. До общения он снисходил лишь когда к нему обращались с вопросом. Раздраженно поднимал голову от созерцания гитары, картинно откидывал челку со лба, показывал аккорд с обязательным ворчанием, типа «че непонятного-то». И продолжал творить Великое Искусство. 
Через месяц хождения в кружок, научившись через пень-колоду играть «в траве сидел кузнечик» на одной струне, Юрка осознал, что музыкальных талантов у него нет вообще никаких,  и покинул гитарообучение.

А в шестом классе вообще беда настала. Если раньше девочки отличались от мальчиков тем, что носили юбки и туфли, а не брюки и кеды, то после летних каникул  явно стали видны и другие отличия. А у Маринки Симаковой прям особенно видны. И отличия эти заставляли мальчишек краснеть, нервничать и плохо спать по ночам.
Нет, Юрка, конечно, много раз подходил к Симаковой с предложением куда-нибудь сходить вместе после уроков. Но получал лишь два ответа: «отвянь, дурак» и «отвали». Видно всерьез Маринка из-за макулатуры разозлилась.
Возник у Юрки план защитить Симакову от хулиганов. Хулиганами должны были выступить его приятели - одноклассники, предварительно надев на голову мамины чулки как в фильме «Анискин и Фантомас». Но на репетициях выяснилось, что правдоподобно Юрка защитить никого не сможет, так как драться не умеет абсолютно. Даже постановочный бой неестественным получался. Тогда он решил на боевые искусства пойти, на самбо.
 Тренер – маленький толстячок самозабвенно любил две вещи в жизни. Платонически – Большой Спорт. И чувственной и плотской страстью  – плодово-ягодные вина из нижайшей ценовой категории. Тренировка начиналась с того, что сенсей запускал воспитанников  бегать  по периметру зала, а сам уходил «разминаться».
 Сценарии дальнейшего разнились в зависимости от финансовой ситуации мастера единоборств. В дни, следующие за получкой или авансом, ученики  могли вообще не увидеть больше наставника. Вот так – побегают, побегают, потом в мячик поиграют да и разойдутся  по домам. Большую же часть месяца тренер через несколько минут приходил в благодушном настроении, вставал в центр зала и начинал громко и не очень связно рассказывать про Большой Спорт:
– Что, ****юки, только бегать по кругу умеете? А Пеле… Знаете Пеле? Как он в 1970 итальяшкам заебенил! Думаете итальяшки макаронники, а вот хрен вам. А он им из правого угла четыре – один. А вы только по кругу бегать…
Или:
– Ботвинник в 1938 Капабланку как котенка сделал! Что, не верите? Отвечаю! Конем бабах, затем так пешкой ферзевой бдыщщщ, и рокировочку такую  в конце, нате суки, не пляшут ваши! Как котенка, отвечаю!
 Историю спорта знал он действительно хорошо, теоретически разбирался во всех видах. Жаль только, что практикой заниматься ему было чрезвычайно лениво. Тренер  выхватывал из бегущего круга самого способного ученика, один, максимум два раза показывал ему некий прием, а дальше вменял в обязанность научить остальных. А сам рассказывал и рассказывал.
В дни перед получкой и авансом сенсей бывал трезвым и злым. Сам разминаться не уходил. Сначала устраивал зверскую зарядку – с «гусиным»  шаганием, прыжками, подскоками и ужимками. Затем заставлял показывать –  чему воспитанники научились. Не кричал, не возмущался, лишь ухмылялся презрительно и зубом цыкал, видя, что ни хера ученики не умеют…
Ситуацию усугублял тот факт, что к спорту Юрка был подготовлен примерно так же, как полету в космос или одиночной зимовке в Арктике. Ну, не очень хорошо. Книжный домашний мальчик, не игравший со сверстниками в подвижные игры и, само собой, вообще не развитый физически. Очень часто болеющий – а откуда иммунитету-то взяться.
Волков падал, пробежав один круг по залу. Не мог перебросить ровесников даже через бедро – сил не было. Соответственно, спортивная  карьера закончилась быстро – через три месяца из секции он смотался.

А в седьмом классе различия между мальчиками и девочками настолько разительными стали, что Юрка к Симаковой не только подойти стеснялся, а даже рядом стоять не мог. Краснел, бледнел, потел и куда-нибудь спрятаться старался,  едва Маринку видел. Лишь мечтал о ней и днем и ночью. Ночью особенно.
Юрка вообще с самого раннего детства много мечтал. Как и другие мальчишки. Например, о профессии будущей.  Ну, вот космонавтами стать хотели, пожарными, шпионами или  мороженным торговать.
Еще многие пацаны в детстве мечтали защищать прекрасных дам или восстанавливать справедливость где-то там кем-то попранную. Сколько  точно –  не известно, но – много. Никак не меньше, чем потом мотали срок за разбитую рожу сожительницы или украденную в гастрономе банку кильки в томате.
А еще  мечтали путешествовать.
А еще  мечтали стать суперменами, донжуанами и петросянами.
В общем, разные мечты были.
К четырнадцати годам Юрка больше всего крутым хотел стать. Как – он не знал пока, но обязательно очень крутым. Чтоб Маринка сама уже за ним бегала.
Реальнее всего представлялось найти некое волшебное средство – эликсир, микстуру, таблетки или даже ректальные свечи – которое в одночасье, вдруг и сразу, сделает его взрослым, сильным, уверенным, остроумным и привлекательным. Типа – минуту назад был тихий скромный ботан, вдруг раз – и уже принц на белом коне. Впрочем, можно и без коня, главное – сразу. Эволюционным путем взрослеть и крутеть получалось плохо и медленно. Оттого день ото дня  и росла вера в некий революционный путь. В эликсир. Ну, или событие, которое жизнь внезапно изменит.

А пока не происходило ничего сверхъестественного, Юрка на настоящих крутых смотрел. Некоторые его школьные товарищи  вхожи были в  хулиганские уличные компании  своих районов. На правах их знакомого, Юрка так же мог тусоваться с тамошними гопниками. Вернее, молча сидеть на скамейке, лузгать семечки и слушать серьезные базары. Его там никто не гнал, но и  своим не считали. Так – пассажир.
 Пару раз  пытался он чей-то сказать. Но, как мальчик много читающий, сам того не осознавая, включал в свои фразы слова типа «амбивалентно», «аллюзия» и «нонконформизм»… Гопники, услышав подобные ругательства,  смотрели на Волкова так, как смотрят обычно люди на говорящую лошадь. Дружно сплевывали сквозь зубы и демонстративно стучали кулаком об кулак. Ну, и решил Юрка больше рта не открывать. Пока… До тех пор, пока не освоит их настоящую, взрослую речь – матерную ругань.

В 13 лет идеалом считается что-то недостижимое и непонятное. При этом опасное и романтичное. Стать космонавтом  в перспективе представлялось Волкову  реальным – сам умный и способный, папа – Большой Начальник  – поставь цель и лети себе  в космос, делов-то. Да и звать тебя Юрой… Но не воображалось ему как-то в скафандре ходить. В космонавты – не то, это достижимо… А вот недостижимое…
Татуированные, небритые уголовники, со стальными фиксами, нигде никогда не работавшие, ворующие и посылающие всех туда, куда он и сказать не мог. Вот где романтика, опасности и настоящая жизнь! В тюрьме посидеть, а потом чтоб все боялись! Вот этим персонажам он пытался подражать. Вот где крутость настоящая. Вот они-то и стали Юркиными  новыми героями.
  Поэтому  материться представлялось тогда абсолютно необходимым для жизни умением. Когда взрослых не было дома, он запирался в туалете, нажимал на спуск и, пока грохотала унитазная вода, шепотом повторял запрещенное слово «***». Примерно с месяц  чуть слышно  в туалете; потом на улице – но когда рядом никого; затем, еле шевеля губами,  среди школьных приятелей, причем ни к селу, ни к городу. Через три - четыре месяца научился-таки! И – сам себе экзамен жесткий устроил.
В кругу гопников по обыкновению обсуждалась лихость и удаль ныне сидящих товарищей, укравших из подсобного хозяйства  мешок комбикорма или шапку с ПТУшницы сдернувших, и беспримерная подлость и коварство мусоров поганых, товарищей этих на нары определивших. И Юрка, набравшись храбрости, ввернул  рассказ про своего соседа. Ну, скажем честно, написал эту историю  сэр Артур Конан Дойл. Волков лишь переименовал Шерлока Холмса в опера из Ленинского РОВД Ыйска. А главным злодеем назначил соседа Мустафу, отмотавшего сроков пять за драки и мелкие кражи. Но криминальная  биография профессора Мориарти представлялась слегка  интересней. А главное, Юрка   пересказал все это  матом.
Никто из гопников не знал столько приставок и суффиксов, никто не умел так играть падежами и склонениями. У рассказчика   получилось с помощью пяти корней образовать такое количество новых слов, что слушатели пооткрывали рты. И Волков счел, что экзамен на крутость пройден успешно.

На следующий день на перемене подкараулил момент, когда Маринка была одна и, набравшись храбрости, подошел с предложением:
– Слышь, бля, Симакова! По****овали сёдня вечером в киношку нахуй? Фильмец заебательский идет.
– Ты, Волков, и раньше был полудурок, а теперь совсем дурак стал, – Маринка повернулась и пошла прочь.
 А Юрка понял, что далеко ему еще до настоящей крутости.  Для этого и  решил  освоить настоящее мужское дело, ну то, которое отличает мальчиков от мужей. Курить научиться.
Сигарета представлялась настоящим взрослым удовольствием,  неимоверно повышающим социальный статус.
 Есть у российских родителей – от грузчика и поварихи до академика и редакторши центральной газеты – такая добрая традиция невинное еще детское любопытство пресекать ответом «вот вырастишь»:
–  Мама, а сигареты вкусные?
– Вот вырастишь – хоть обкурись, а пока даже не спрашивай!
Или:
– Папа, а можно мне шампанское попробовать?
– Вот вырастишь – можешь каждый день пить, а пока нельзя.
Почему-то не говорят наши родители «вот станешь дебилом и ушлепком – обкурись и пей каждый день!», а внушают «вот вырастишь»… Ну и думают дети, что взрослыми они именно тогда и станут, когда бухать и курить начнут.
С месяц где-то Юрка мечтал о том, как хорошо и круто  быть курящим. О том, как небрежно достает  пачку в компании девчонок, а те от восторга сразу же раздеваться начинают. О том, как идет по улице с приклеенным к нижней губе бычком, как самый настоящий урка, а все окружающие шарахаются в испуге. О том, как угощает собеседника сигаретой перед началом серьезного мужского разговора о том, как Федьку-Долбанутого менты повязали. Ну и раз уж седьмой класс открывал двери во взрослую жизнь, войти туда без сигареты в зубах представлялось моветоном.
 Наконец настал день, когда он решился попробовать. Родители куда-то уехали с утра до позднего вечера, оставив  рубль, чтоб сходил в столовую пообедать. Юрка же купил в киоске пачку дрянных югославских сигарет, пришел домой,  достал гостевую пепельницу, дрожащими руками с седьмой или восьмой попытки прикурил сигарету и сделал первую в жизни затяжку. Ну, никакого эффекта – ни удовольствия, ни отвращения. Не закашлялся, но и эйфории не было. Вообще никак. Будто дыма от костра глотнул в большом количестве. Еще пару раз пыхнул – тот же результат. Потушил сигарету, задумался – чей то не так здесь.

…Мозг – он интересно устроен. Блокирует он единственно правильный анализ ситуации, при котором обозначается вывод, что лох ты и идиот. Вместо этого сложными путями подкидывает сознание аргументы в защиту собственной глупости, рационализирует явный проигрыш, выдает чувства и ощущения, оправдывающие любую ошибку. Лишь бы самому себе придурком полным не казаться.
И вот – улавливают посетители дорогих ресторанов легкие оттенки изысканного вкуса в той вареной мочалке, что заказали за бешенные деньги.  И вот – сидят любители искусства на спектаклях бездарных режиссеров и видят скрытый смысл и сакральную мудрость в творящейся на сцене белиберде. И вот тянуться толпы к психоаналитикам, дабы те помогли объяснить им лень, глупость или жадность сложными детскими психотравмами. И вот – …

 И вот нашел Юрка, выкурив вторую сигарету, в дешевом югославском табаке с сеном вперемешку интереснейшие вкусовые оттенки, почувствовал прилив ментальной энергии и раскрепощение сознания, короче – объяснил себе, что он не тринадцатилетний придурок, давящийся сигаретой, а сибарит и тонкий эстет.
Соорудил в школьной сумке двойное дно, куда и спрятал пачку сигарет и коробок спичек. И   закурил уже постоянно с самой первой сигареты. Вначале – по одной штуке в день. Затем - больше.
После овладения такими необходимыми во взрослой жизни навыками как мат и курение, Юрка был полностью готов к переходу из подростков в юноши. А тут как раз и четырнадцать лет исполнилось. И вызвали его в школьный комитет комсомола, и спросили строго – готов ли он в рядах ВЛКСМ дальнейшую жизнь свою продолжить, и велели готовиться к вступительным экзаменам в славные ряды.
Комсомол – это такая организация, состояние в которой свидетельствовало о взрослении даже больше, чем ночные поллюции.
Волков в комсомол собирался, ему  туда ну очень надо было. Не из желания коммунизм построить во всем мире, а так – коммунизмик маленький, локальный в своей личной жизни, поэтому чуть дрогнувшим голосом ответил, что давно уже готов. Затем в течение месяца его и окомсомолили.
Прицепив на лацкан пиджака комсомольский значок, а к губе –  сигарету, Юрка еще несколько раз порывался к Маринке подойти и куда-нибудь ее пригласить. Но все без толку. Так седьмой класс и закончился.





Глава 4.
Пиво «Жигулевское» спирт 4%

А на летних каникулах впервые Юрка попал на настоящие танцы. Нет, до этого ходил, конечно, на школьные вечера, где одноклассники  вяло переминались с ноги на ногу в окружении бдительно охраняющих нравственность учителей.  И даже девочек несколько раз на медляк приглашал. Танцевал молча, держась от партнерши  на расстояние вытянутой руки. Но осязание  ладонью где-то далеко под многочисленными слоями одежды юного тела приводило в неописуемый восторг. А если во время танца удавалось потрогать застежку лифчика на спине… Это вообще возбуждало гораздо больше, чем групповуха в зрелые годы. С оттанцованной одноклассницей Юрке потом неловко было даже взглядом встретиться, пару недель всячески старался ее избегать. Симакову, правда, ни разу пригласить не рискнул. Но вообще танцевал же! Правда,  это все не то было. Настоящие танцы проводились в городском саду.

Город Ыйск делился на районы по названию больших улиц. Нигде  официально деление это зафиксировано не было. Но все знали, что улица Рыбинская и прилегающая к ней территория это «Рыба», проспект Клары Цеткин и ближайшие к нему переулки это «Целка», кварталы в историческом центре это «Центруха» и так далее. Пацаны с одного района пребывали в сложных, запутанных отношениях с парнями из других районов. Ну, собственно поэтому, Ыйск в начале века и был революционным городом. Короче, весьма исторически  стабильный населенный пункт.
Танцевальный сезон длился с мая по октябрь. Заканчивался – как холодать начинало. А вот открытие всегда происходило первого мая. Поэтому весь апрель традиционно уходил на вырабатывание межрайонного политического расклада на год вперед. Объявлялись войны. Заключались союзы. Ратифицировались пакты о сотрудничестве в различных сферах. Декларировался нейтралитет или независимость. Все – как в большой политике. С той же весомостью поводов и аргументов для внешнеполитических действий. Например – бабу не поделили (Троянская война); пацана нашего ихние отоварили (Первая мировая); они, пидоры, чего-то против нас замышляют и смотрят косо (вторжение США в Ирак).
Итоги всей этой длительной закулисной возни демонстрировались в день открытия летнего танцевального сезона  в городском саду имени Великого Октября, сокращенно – просто в «Октябре». В виде массовой драки, а вернее даже – эпической битвы.
Сами танцы начинались в шесть вечера. Вначале на площадке, где-то с полчаса примерно, дергались только девушки. Главной целью у них на танцах (да и в жизни) было парня склеить. Для этого следовало показать себя во всей красе. И вечер открывался паноптикумом  Ыйских ПТУшниц. Макияж, способный свести с ума каннибалов Новой Зеландии; ультракороткие юбки и грязные трусы; танцевальная имитация полового акта и убивающий насекомых запах пота вкупе с духами «Красная Москва». Ыйские леди извивались под музыку, бросая томные взгляды в сторону аллей, где собирались джентльмены, и время от времени царапая друг другу морды. Мужчины пили портвейн, обсуждали стратегию предстоящего боя и приценивались к подругам.
Половина седьмого  уличные бойцы  выходили, наконец,  на позиции. Из аллей группами появлялись на площадке и располагались по периметру. В течение еще где-то получаса происходили перемещения районных группировок по краю танцпола – смысл передислокации состоял в том, чтоб объединиться с союзниками.
Потом пацаны медленно сходились к центру. Некоторое время  две армии переминались с ноги на ногу в центре танцевального круга. И – ждали повода начать битву.
Без повода – моветон, нарушение некого неписанного кодекса. Бывало  по полчаса танцевали, а мотив так и не находился… Но вот, обычно под очень энергичную музычку, кто-то кого-то наконец толкал, раздавался боевой клич «ты че, сука!!!» и начинался долгожданный махач.
Дрались просто руками и ногами, дрались отломанными от скамеек досками, дрались принесенной с собой арматурой и велосипедными цепями. Дрались, короче,  всем, что пригодно для драки. Вначале бились стенка на стенку, стараясь достать врагов с других районов. Потом порядок ломался,  колошматили  уже всех подряд, до кого получалось дотянуться.
Через несколько минут в побоище вмешивалась  милиция. Стражи порядка тоже хотели подраться, те же гопники, только в форме. Они лупили всех без разбора и оттаскивали в дежурку потерявших сознание. Именно этим самым слабым бойцам и предстояло сидеть в ментовке и платить штрафы за участие в массовых беспорядках.
Первого мая до поздней ночи по всему городу то тут, то там еще происходили локальные бои. Но главная битва  года была именно на танцах.

После открытия  танцевального сезона драки в саду становились обязательным, но не самым главным делом. Многие приходили пару найти. Другие – портвейна выпить. Третьи – с кем-то встретится, поболтать. Было даже несколько оригиналов, которые приходили  на танцы потанцевать.  Массовые битвы становились  лишь одним из развлечений.
На танцы Юрка попал не для того, чтоб в потасовке поучаствовать. Боже упаси, он и драться-то не умел и боялся. Пришел просто так – интересно было.
Обычный, жаркий июньский  день. Народу в Октябре было мало, в центре площадки переминались с ноги на ногу с десяток самых страшных ПТУшниц (товарки поприятней уже пристроили себя на сезон, обзавелись парнями), пацаны неспешно готовились к драке. Волков, открыв рот, стоял на краю площадки и наблюдал за этой новой для себя жизнью.
 Посмотрел  побоище, в тот день скоротечное и не азартное, так уж – для порядка. Помечтал о том, как вот так же когда-нибудь смело пойдет биться, размахивая кистенем, за правое дело с какими-нибудь Еловыми или Целкинскими, коварно покупавшими портвейн в магазине на Рыбе или гулявшими с телками из Хутора. И так уверенно  себя почувствовал от виртуально-мечтательной удали, тем более  что в реале стоял на весьма безопасном расстоянии от театра военных действий, что на этой волне пригласил на медляк дивчину в джинсовой юбке на пуговицах и лиловой кофте с грязным пятном на груди.
Но на этом смелость Юркина закончилась. В начале танца попытался он выдержать привычно-безопасную дистанцию в вытянутую руку, но партнерша неожиданно как-то выскользнула из его ладоней и прижалась всем телом. Сказать, что Юрка испытал возбуждение – это ничего не сказать. Внизу живота ломило от боли, пуговицы на брюках трещали.
Это было стыдно и неудобно, как можно дальше отклячив зад, чтоб девушка не заметила его паховых напряжений, Волков, заикаясь, спросил ее,  нравиться ли ей поэзия Блока. Именно так по Юркиному представлению и нужно было ухаживать за милой барышней. Милая барышня, источая ароматы цветов, рыбы и сигарет «Дымок», ответила что-то типа «гыы!» и вновь попыталась придвинуться к нему поближе. Так они и топтались на месте до конца музыкальной композиции – Юрка отодвигался и вел светскую беседу, дама не понимала ни слова и пыталась приблизиться. По окончании танца Волков позорно сбежал. Вообще из  Октября…
Ночью замучили поллюции. И начал Юрка планы строить, как бы замутить хотя бы с такой девчонкой, если уж с Симаковой не получается. Мысль о том, что мутить не надо, нужно лишь не выеживаться, подобные девчонки все сделают сами, в голову как-то не приходила.

Несколько раз в течении лета наведывался Юрка в Октябрь, выбирая дни поспокойней. Стоял обычно весь вечер в стороне, глядя на танцплощадку и обмирая от робости. В одно из посещений все же набрался смелости, подошел-таки к высоченной девке с огромным бюстом и чирьями на лице. Начал, как водится издалека, типа «а не соизволите ли вы, милостивая государыня, соблаговолить подарить вашему покорному слуге следующую танцевальную композицию…». Девка смерила Юрку оценивающим взглядом, совершенно точно вычислила, что верх непотребства, на которые он решиться, это за ручку подержать, и пресекла романтические блеяния недвусмысленным отказом:
 – Мальчик, иди в жопу!
Густо покраснев, Волков ретировался.
Второй раз ну очень пьяная девушка сама пригласила его  потанцевать. По причине хорошо залитых глаз она не просекла, что кавалер – полный рохля. Обдавая немыслимым перегаром и брызгая слюной, прошептала:
– Пойдем со мной.
 Юрка поперся ее провожать в общежитие галантерейной фабрики. Во время прогулки старался произвести впечатление, рассказывая об импрессионистах и влиянии ницшеанства на становление германского фашизма… Подруга висела на Юркиной  руке и, когда трижды отходила в кустики (два раза поблевать, один раз поссать, как она сообщала), каждый раз приглашала с собой. Как истинный джентльмен, он отказывался. Довел ее до дверей общежития и спросил:
–  Когда мы вновь встретимся?
 – Че ж, сука, не везет то как!!! – промолвила пассия  и ушла.
Ничего не поняв, Юрка отправился домой.

 Смешно, но Ыйские девушки хотели от Волкова того же самого, что и он от них. Но Юркино сексуальное воспитание (вернее, полное отсутствие оного) не позволяло и помыслить об этом. Все беды человечества от того, что люди не умеют внятно рассказать другому о своих чувствах и желаниях.
Он уже знал, чего желает от девчонок. Ну, не совсем точно, конечно знал… Так, догадывался… Техническая сторона процесса продолжала оставаться тайной великой. Вся информация об этом складывалась из рассказов гопников на улице. Про то, как они по сто раз за ночь трахались.  И про то, как шалаву одну прямо в сугробе в сорокоградусный мороз окучивали. И про то, как безошибочно определяют целка баба или не целка по форме лодыжки. И про то, что если девке язык в ухо поглубже засунуть, она даст обязательно, так как там нервы связаны…
При этом Юрка абсолютно уверен был, что все, что связанно с сексом для женщин противно и болезненно. И в контакт всяческий они вступают, исключительно принося себя в жертву. Ну, как Соня Мармеладова, другим примерам семья и школа как-то не научили. И хотелось этих жертв - чем дальше, тем сильнее.

Впрочем, для обучения в восьмом классе 1 сентября Волков явился в образе эдакого циничного плэйбоя, все познавшего и от всего уставшего. Ну в самом деле – в кармане покоилась пачка «Кэмала», матерился он  виртуозно и кроме того трижды уже знакомился с настоящими шалавами. Что еще стоящего можно испытать в жизни? Юрка уверен был, что Маринка Симакова сразу падет к его ногам от эдакой крутости. Но жизнь – коварная штука, в первый же день учебы ждало Волкова жестокое разочарование.
Маринку, как обычно утром привез в школу папин водитель. Целый день Юрка ждал подходящего момента, чтоб подойти к ней и назначить свидание. На уроках не слушал ничего, с друзьями не общался почти – слова нужные выбирал. Но подходящий момент так и не настал.
Сразу после занятий Маринка выскочила из класса, Юрка за ней побежал. А во дворе  ее ждал парень лет двадцати в модном джинсовом костюме. Маринка его обняла, поцеловала в губы, потом они куда-то вместе пошли.  Юрка же остался стоять на крыльце со слезами на глазах. У Симаковой появился ухажер, гораздо круче любого школьника – взрослый, здоровый, стильный, студент какой-нибудь…
Тогда Волков на Симакову обиделся. Стал демонстративно на нее внимания не обращать, игнорировать всячески. И лишь оставшись наедине с собой мечтать, что когда-нибудь поймет она все, вероломная, и сама на коленях приползет. А он, Юрка, лишь презрительно на нее взглянет, сплюнет сквозь зубы, сигаретку закурит и уйдет молча. Ибо – не использовала она свой шанс, так и нефиг теперь.

Только Симакова на коленях приползать что-то не тропилась. Гуляла со своим студентом и абсолютно не обращала внимания на то, что Волков на нее изо всех сил внимания не обращает.
Несколько раз Юрка встречал их вместе в городе. Маринка с ухажером весело смеялись. А еще пили то шампанское в кафе, то пиво на скамейке в сквере. Даже в день смерти Брежнева, когда вся страна в трауре была и размышляла как дальше жить, Симакова со своим парнем жизни радовались.
Назло коварной однокласснице весь восьмой класс Юрка изо всех сил пытался познакомиться с девушкой. Ну, чтоб Маринка тоже его случайно на улице встретила,  и страдать начала. Безрезультатно. Помочь в этом мог лишь волшебный элексир, других вариантов в голову уже не приходило.
Зато учился он отлично и комсомолил как сумасшедший. С результатами, то бишь.
А уже в середине мая, накануне экзаменов, пришла к Юрке в голову мысль: а может знакомства-то всякие и получаются от того, что люди предварительно выпивают? Вон и Симакова с хахалем пиво пьет.  И девки, которых он в Октябре встречал, пьяные были. И решил Юрка алкоголь попробовать – а вдруг?

У каждого человека случаются определяющие  дальнейшую судьбу события. Поворотные моменты такие.  Редко, очень редко. Один, два, максимум три раза в жизни. Когда – вот до этого мига был ты одним человеком, вдруг произошло что-то, и стал совсем другим.
Например, Волковский тезка  Юрий Гагарин, если верить песне, полностью  жизнь поменял,  махнув на все рукой и сказав «Поехали!». Второй римский проконсул Юлий Цезарь, тоже почти тезка,  речку маленькую перешел. И все – другой человек – был вторым проконсулом, а стал императором. А идти то – метров десять было…
Впрочем, у большинства все как-то попроще… Свадьба, получение диплома, амнистия, защита диссертации, перелом челюсти, выигрыш в «спортлото», еще что-то в этом духе. У Юрки же таким моментом в жизни стала покупка бутылки темно-зеленого стекла с желто-синей этикеткой в форме смайлика  с дрянным пивом «Жигулевское».
Пиво тогда продавали везде. Через каждые 150-200 метров на аллеях в центральном парке стояли ящики, и разбитные буфетчицы бойко сбагривали хмельной напиток гуляющей публике. Никого не смущало, что срок годности пива уже истек. Видимо, в магазинах и ресторанах бывали какие-то проверки, а вот так, в парке, можно было сбыть просроченный товар без проблем. На дне бутылок был какой-то белый осадок, напоминавший то ли мелких медуз, то ли крупные сопли.
Короче, купил Юрка за 50 копеек бутылку. Время было еще раннее, гуляющей публики толкалось немного. Поэтому вполне получилось найти уютную, чуть уединенную скамейку, чтоб впервые в жизни попробовать алкоголь.

…И началось-то все сразу черти как, будто сверху кричали «Не пей, дурачок, козленочком станешь». Открывалки или ножа с собой естественно не было. Но Волков много раз видел, как железную пробку с бутылки мужики сбивали о край скамейки, поэтому и решил, что и сам собьет без проблем. Ну и отбил горлышко. Мало того, что весь облился этим пивом, так и пить страшно было – вдруг стекла. Но – раз уж начал глупость делать, надобно доводить ее до конца. Поэтому повязав на разбитое горлышко носовой платок – типа фильтр –  налил мутную жидкость в сворованный из автомата с газировкой стакан. И выпил. Вкус показался просто отвратительным. Советское пиво и без того не на гурманов рассчитывалось, а уж просроченное и подавно. На какой-то миг Юрка  пожалел о потраченных впустую пятидесяти копейках, как вдруг…
Приятное тепло разлилось по организму, мир чуть покачнулся и стал ярче. Проходившие мимо девушки – гораздо красивее, парни – дружелюбнее. Солнце прибавило накал, ветер стал нашептывать какие-то стихи. А самое главное, сам Юрка  вдруг стал другим – смелым, сильным, остроумным и уверенным в себе. Вот стал – и все тут. Выпил еще стакан, закурил сигарету. Ощущения только усилились! Волков дохлебал  бутылку и сразу же решил взять еще одну.
Но, едва встал со скамейки, почувствовал, что ноги какие-то ватные и земля вращается с ненормально высокой скоростью. Пришлось присесть снова. Только карусель эта и тот странный спецэффект, что весь мир воспринимался чуток не в фокусе, почему-то тоже очень понравились. Необычно  и весело.
 Юрка сидел на скамейке, курил и наслаждался новыми ощущениями. Расслабленное блаженство и не думало заканчиваться. Поэтому, как только удалось совладать с координацией движений и идти более-менее ровно,  отправился он за второй бутылкой.
Ее  пил уже не спеша, перекуривая после каждого полстакана. Проглотить пиво старался сразу, залпом, чтоб не чувствовать гадостного вкуса. Зато  смаковал ощущения. С дебютного литра Юрка стал не то, чтоб очень пьяным, но в приличном таком подпитии.
 Как допил – познакомился с двумя девчонками. Легко и свободно. Ничуть не смущаясь, не думая о том, что делать дальше. Погулял с ними где-то с час, шутил, целовался в первый раз в жизни, причем  с обеими, облапал как следует. Короче, замечательно время провел.
И понял Юрка, что нашел он, наконец, тот волшебный эликсир, который все его проблемы разом разрешит. А потом с его помощью и Маринку завоевать можно будет, запросто.

Скоро, правда,  экзамены начались,  и Юрке стало не до эликсиров всяких и даже не до Маринки. Впрочем, сдал все на сплошные пятерки и отправился на заслуженные каникулы. С Симаковой же на каникулах увидеться не было никакой возможности, так как она традиционно уезжала с семьей куда-то в жаркие края. Так что  завоевание девушки мечты Юрка отложил на новый учебный год, а отдых решил посвятить дальнейшему вхождению во взрослую жизнь.




Глава 5.
Вино «Столовое розовое» спирт 9-12%

На каникулах Юрка  занялся исследованием воздействия слабого алкоголя на свой  растущий организм. Крепких напитков   боялся, а вот сорта пива испробовал все. Все три – большого разнообразия пива  при советской власти в Ыйске  не было.
 Пил  бутылочное и разливное в больших стеклянных кружках в чапке.
Это вообще было супер! Берешь кружку с обгрызенными краями, чинно подходишь к ближайшему столику, за которым уже стоят несколько мужиков. Столик грязный и липкий, на него проливается пиво, пристает  сигаретный пепел и рыбная чешуя. Под столом неизменная куча мусора.  Местами наблевано. Но это ничего, это наоборот добавляет стиля.
 Мужики делятся воблой. Рыба разделывается тут же, на газете. При этом бумага приклеивается к  рыбным шматкам, вместе с вяленым деликатесом  приходиться есть  передовицу из «Правды».
 Посреди стола в спичечном коробке стоит соль. Насыпаешь соль на край кружки, суешь в рот кусок твердой рыбы, отхлебываешь немилосердно разбавленного пива и ведешь с народом неторопливый серьезный разговор на важные темы.
– Слыхали, мужики, после Нового Года третья мировая война начнется. Точно говорю!
– А после нового Нового Года или после старого? А то я в деревню съездить хотел…
– Езжай, кто тебе не дает.
– Дык, если война будет, сгорит деревня к ****ям. Чего ж туда ехать-то? Да и мы все сгорим.
– Да и наплевать, жалко что ли. Ты вот лучше скажи, что будет если в толчок движущегося поезда лом бросить. Здоровый лом, который не сломается. Сойдет поезд с рельсов или нет?
– А ты попробуй. Купи билет и попробуй. Так просто не скажешь.
– Да, надо попробовать. В выходные, пожалуй, займусь. Лом у меня есть… Слушайте, а правду говорят, что Андропов – переодетая баба?
– Сам ты баба переодетая! Он герой Советского Союза! Был бы бабой – героиней бы был.
–  А я вот про мужика одного слышал. Он до войны кошек ловил, и шапки из них шил. И заработал больше миллиона. А как война началась, на этот миллион танк купил и подарил его армии, во. Так ему тоже героя Советского Союза дали.
Короче, замечательно было пить разливное пиво в чапке и набираться взрослой мудрости. Одно плохо – вставляло такое пиво гораздо слабее бутылочного, а стоило по факту дороже.
Перед родителями Юрка не палился, пил днем, к возвращению домой уже успевал протрезветь и продышаться.
Вечерами знакомился с девушками. После употребления волшебного эликсира – неизменно удачно. Гуляли, болтали, целовались-обнимались.

Юрке  нравилось и выпивать, и находиться в алкогольной теме. Он мог подолгу разглядывать витрины винных магазинов, изучая напитки. Странно, но, не смотря малолетство, ни разу ему не отказали в продаже алкоголя. То ли реально старше выглядел, то ли всем наплевать было на спивающихся детишек.
В один из дней, когда Волков привычно рассматривал алкогольный ассортимент гастронома, к нему с нижайшей просьбой добавить 10 копеек  подошел мужичок с золотыми фиксами и весь в татуировках. Подумав, Юрка предложил взять на двоих. Купили бутылку портвейна за рубль – тридцать. Такой гадости Юрка еще не пил. После стакана его повело конкретно. Это было новое какое-то опьянение, он вдруг почувствовал  силу и злость. И стал откровенно задирать своего случайного собутыльника. Грубить, угрожать, подначивать. И тут  сломался мужичок, заслуженный сиделец СССР. Стал чей-то лепетать, извиняться, унижаться. Пару раз Юрка приказал ему стрельнуть у прохожих сигарету, хотя свои были. Потом накуражившись вволю,  и вовсе послал  по анатомическому адресу. И тут же сбежал собутыльник, сбежал с явным облегчением.
 Погуляв пару часов и несколько придя в себя, Волков вдруг понял, что с помощью дешевого портвейна напугал того самого былинного урку, который в прежней жизни казался идеалом смелости, силы и бесшабашности, потому, что сам  был гораздо сильнее – безбашеннее. И эта сила чувствовалась. А получил он ее из алкоголя.
На следующий день Юрка  самостоятельно взял бутылку портвейна. Привычно уже стащил в автомате с газировкой стакан и расположился на скамейке в парке. И вот тогда-то и произошла первая неприятность по синей теме.
Как оказалось под жарким летним солнцем, да при полном отсутствии закуски, да при минимальном опыте, бутылки  дешевого портвейна «Кавказ» для пятнадцатилетнего подростка многовато будет. Выпить-то он ее, конечно выпил. Портвейн на вкус был еще мерзопакостней, чем пиво, приторно-сладкий с каким-то гнилостным послевкусием. Ну и запах соответственный. Позже уже Юрка  узнал, что полуразложившиеся трупы и дешевый портвейн пахнут примерно одинаково. А тогда просто старался не нюхать,  и заглотить пойло как можно быстрее. Вот скорость выпивания и сыграла роковую роль.
Оприходовав бутылку, Волков привычно отправился снимать девок, встал со скамейки и двинулся вглубь парка. Как вдруг неожиданно закружилась голова, ноги перестали слушаться и он рухнул  на газон – счастье, что не на асфальт. Интересно, что сознание не выключалось, соображал  вроде как и нормально, только подняться не мог. Любая попытка оторвать голову от мокрой после дождя травы оборачивалась тем, что мир вокруг начинал вращаться с сумасшедшей скоростью, а внутри черепа начинала пульсировать тупая чугунная боль.
А потом взбунтовался желудок. Винище за рубль–тридцать ломанулось наружу, все, что Юрка смог, так это  повернуться на бок. Он лежал и блевал фактически под себя. Драло страшно, казалось, кишки сейчас вылетят наружу. Тело сотрясали конвульсии, содержимое желудка в несколько приемов выплескивалось на лужайку. Мимо проходили люди. Кто-то брезгливо отворачивался, кто-то смеялся.
Наконец, рвота закончилась. Волков откатился в сторону и замер в позе эмбриона, сжавшись в комок. Бил озноб, вся одежда была грязной и насквозь сырой от мокрой травы, собственной блевотины и обильно выступившего пота.
Полежав так несколько минут он, наконец, поднялся. Организм очистился, стоять, не падая,  уже получалось. Только ноги были ватными, сердце стучало в бешенном ритме и волнами подкатывала слабость. Кое-как Юрка добрел до ближайшей скамейки, шлепнулся на нее и, нарвав листьев, как смог почистил одежду. Вид конечно тот еще, но хоть явных следов рвоты на рубашке не видно… Посидел-посидел, да и побрел домой с полной уверенностью, что постиг его солнечный удар. Как то сразу сознание уцепилось за эту версию, как самую удобную.
Дверь открыла мама. Юрка начал жалостливую историю про активное солнце и печальные последствия прямого излучения для юношеского здоровья. И тут, почувствовав исходивший от  него запах, мама закричала:
 – Да ты пьяный!!!
Ну, Юрка  обиделся сразу. Людям пьющим вообще свойственно обижаться на то, что кто-то замечает их опьянение. Вот от чего ж гады не видят какой он умный, добрый, красивый, больной, несчастный, страдающий, талантливый, избитый, (нужное подчеркнуть). А видят лишь несущественную деталь, к делу никакого отношения не имеющую. Он тут  болел, страдал, на газоне валялся, чуть не умер от солнечного удара и резко-континентального климата. И вместо того, чтоб его быстренько пожалеть, отмыть, накормить и спать уложить, ему вдруг заявляют, что он типа пьяный. Мама продолжала что-то кричать, а Юрка на ватных подгибающихся ногах гордо прошествовал в ванную – отмываться. А затем, едва приведя себя в относительный порядок, плюхнулся на диван и сразу же уснул.

 С утра начались репрессии. Для начала родители  стыдили–увещевали–ругали–грозили. Час, наверное, слушал Юрка бессвязную лекцию о вреде пьянства и дальнейших перспективах его  личностной деградации. В ответ просто мотал башкой и думал о своем. Ну, о бабах и бухалове…
Наконец предки устали речи толкать,  сообщили, что карманных денег Юрка больше не получит, ибо пропьет их. И это раз. А еще – раз не умеет он сам нормально отдыхать, то они, родители, за него решат, где и как ему лучше сил набираться перед новым учебным годом. А пока не решили – пусть сидит Юрка дома и книжки читает.
Впрочем, вариант нашелся  быстро, за пару дней. На семейном совете постановили, что Юрка отправится  в спортивный лагерь Ыйского зооветеринарного института под присмотр старого друга семьи, по совместительству тренера тамошней волейбольной команды – спортом позаниматься, покупаться, позагорать, грибы-ягоды пособирать.

Спортивный лагерь «Зооветеринар» располагался на берегу большого озера.  Лагерь строился в иллюзорной надежде на то, что каждый абитуриент, студент, аспирант и преподаватель Ыйского зооветеринарного института по совместительству станет звездой мирового спорта. Огромная территория, множество корпусов и спортивных площадок.
По факту же, каких-никаких спортсменов среди будущих ветеринаров было раз, два и обчелся. Физкультурный дом отдыха   был заполнен в лучшем случае процентов на пятнадцать и пугал своей безлюдностью.
Дядя Валера, друг семьи, под надзор которого Юрка был сослан, выделил ему отдельную комнату в преподавательском коттедже, показал, где столовая и напрочь забыл о его существовании.
Дядя Валера был неплохой, молчаливый мужик. В отличие от своей жены, крашенной хной стервы тети Лены, которая не умолкала ни на секунду. Поэтому больше всего в жизни дядя Валера ценил тишину. Собственно,  работу на кафедре физкультуры он поэтому и выбрал. Можно было заставить студентов бежать кросс, а самому наслаждаться безмолвием, пока они падать не начнут.
Дядя Валера не пил водку (почти), не трахал студенток, не сидел ночами за преферансом. Быстренько потренеровав волейболисток, он садился в лодку, отплывал на середину озера, куда не долетали  звуки с берега, и до поздней ночи сидел там один с удочкой.

Спортивные победы для Ыйского зооветеринарного института добывали преимущественно девушки. Впрочем,  и учились там преимущественно девушки, по большей части с каких-то Богом забытых совхозов и колхозов Ыйской области. У деревенских парней на высшее образование времени не хватало – нужно было в армии служить, пить водку и драться со сверстниками из соседнего села.
А между тем партия и правительство всячески заботились о воспитании и образовании сельских кадров, создавая им особые правила приема в ВУЗы страны. Чтоб поступить в Ыйский зооветеринарный, абитуриенту из деревни достаточно было просто сказать «да», как в ЗАГСе.  Даже проще, чем в ЗАГСе – там однозначное, твердое  «да», а здесь «ну фиг знает, можно попробовать». Но сельчане не ценили заботу партии и правительства. Конкурс, даже в самые сложные для поступления годы, не превышал три человека на десять мест. Поэтому комсомолу на местах было поручено всячески агитировать пейзан получать высшее образование.
 Ну, мужскую половину уговорить удавалось редко, ибо выпив водки, посылали они комсомольских активистов на *** и шли заниматься любимым делом – дальше водку пить. А девушки поддавались, особенно если комсорг с чубом был и на гармошке умел играть. Опять же – маячила вдали туманная перспектива выйти замуж за городского…
Впрочем, суровая Ыйская реальность быстро развеивала эти мечты. Конкуренция за место замужем в городе была сверхвысокой, большой удачей считалось хотя бы постоянного парня на потрахаться найти.
Самые красивые не сдавались и продолжали бороться за вожделенное замужество. Которые «не красавица, но ниче так» с головой уходили в учебу, чтоб в дальнейшем с помощью высшего образования хоть как-то повысить свой матримониальный рейтинг. Страшненькие начинали заниматься спортом,  дабы заглушить зов плоти и убить свободное время, которого много было.
Так что в лагере отдыхали и тренировались именно что страшненькие зооветеринарши. Те немногие парни, что каким-то чудом затесались в женский спортивный коллектив, отличались невероятным  просто дебилизмом и обязательно какой-нибудь странностью.
Кто-то целыми днями напролет качал самодельную штангу, негромко попердывая. Кто-то носился с отпечатанными на машинке методиками здорового питания, якобы запрещенными КГБ, и агитировал всех встречных присоединится к нему в диссидентском поедании сырой моркови. Кто-то отрабатывал технику гребли на байдарке, сидя на поляне в лесу, хотя лодок на озере было в избытке. На коллег–спортсменок–ветеринарш парни не обращали ни малейшего внимания.
Юрка внимание обращал, но тайно, так как без эликсира стеснялся. Без чудодейственного средства даже мысль с девчонками познакомиться в голову не приходила. Целыми днями лежал он в гамаке около преподского домика, делал вид, что читает умную книжку, а сам разглядывал из-под страниц подпрыгивающие груди бегающих ветеринарш. Изредка купался, больше с целью охладиться. Спать ложился рано – исключительно от нечего делать. Так прошло десять дней, за это время Волков умудрился прочитать до конца пару детективов и хорошо рассмотреть сиськи всех лагерных спортсменок.
И тут дядя Валера в телефонном разговоре с Юркиными родителями проговорился, что сын их целыми днями в гамаке валяется, и те попеняли за недостаточно активное вовлечения чада  в спортивно-развлекательную жизнь лагеря. Поэтому опекун ни с того, ни сего он вдруг завел разговор, что типа Юрке абсолютно необходимо спортом заняться или хоть на дискотеку вечером сходить. На спорт Юрка был несогласный – лениво и стремно, а вот на танцульки в качестве компромисса пойти уговорился.

Приперся  часам к восьми, через час после начала танцевального вечера. В окне столовой были выставлены две колонки, по тридцать минут  без перерывов звучала музыка, преимущественно итальянская эстрада. Каждые полчаса заканчивалась кассета, кто поближе, шел в столовую и переворачивал ее. Собственно, вот и весь автопати…
Парней на танцах не было вообще – продолжали штангу поднимать и сырую морковь есть. Двадцать девчонок топтались в кругу, под медленные композиции танцевали друг с другом. Юркино появление стало сенсацией вечера.
 Конечно, спортсменки и до этого видели, как он в гамаке валялся. Но близость преподавательского коттеджа оберегала от женских чар лучше мелового круга – в СССР за нравственностью следили строго, недостойное девственницы-весталки поведение могло закончиться отчислением из института, прощанием с мечтами о замужестве и возвращением в родной колхоз ко всяким там курам, поросятам, комбайнерам. А что недостойным поведением считается – так только парткому и ведомо. Поэтому как-то привлекать внимание одинокого юноши, наверняка чьего-то из преподов сына, студентки вблизи начальственных глаз не рисковали. А тут – танцы, вроде как все невинно – партнер нужен. Да и главное  –  надзирателей лагерных нет. Ну,  добыча сама из норы вылезла…
Никогда еще столько девушек не рассматривали Волкова  с таким явным интересом. Птеродактиль какой, залети он на эти танцульки, вызвал бы меньше внимания.
От такого количества нескромных взглядов Юрка совсем скукожился, застеснялся, сел в самый темный угол площадки и только что голову подмышку не засунул. Но не тут-то было! При первом же медляке к нему подскочила девчонка и вытащила танцевать. Потоптались они на месте под жалобные стоны Аль Бано и Ромины Пауэр. Она чей-то говорила, Юрка сопел…
Следующий медляк – ситуация повторилась, другая девушка попыталась в Юркином лице найти свое счастье. А вот третья девушка умнее оказалась. Или опытней. Она уже знала, что счастье искать и ждать нечего, его хватать надо. Поэтому когда музыка закончилась, и Волков вроде как повел ее на место, прошептала ему в ухо:
– Отстойные танцы, Пойдем лучше погуляем.
Отказать он при всем желании не смог бы – во рту пересохло и язык вообще отказывался поворачиваться. Принять бы хоть стакан пива – Волков поразил бы даму своим остроумием. А на сухую только молчать оставалось. Ну, и  они отправились гулять.
Спортсменки – они от обычных дивчин отличаются волей к победе и на редкость оптимизированными действиями для достижения желаемого результата. Едва представившись, девушка  Лена двумя-тремя правильно заданными вопросами разузнала, кто Юрка такой и какое отношение имеет к преподавательскому составу. Выяснив, что он не представляет  потенциальную опасность в плане комсомольско-профсоюзных оргвыводов, ветеринарша поняла, что делать с ним можно все, что угодно.
Едва они вышли за пределы освещенной зоны, Лена резко развернулась, перегородив Юрке дорогу. По инерции продолжив движение, тот фактически впечатался в нее всем телом. Тут она спросила «я тебе нравлюсь?», и, не дожидаясь ответа (да он все равно не смог бы ответить, слишком неожиданно и стремительно все происходило, мозг отказывался сотрудничать с телом на таких скоростях), взяла Юркину ладонь, положила себе на грудь и впилась в губы поцелуем.
 Впервые Юрка целовал и осязал девушку без алкогольного допинга. С сопением и поскуливанием он терзал ее грудь. В штанах сразу стало сыро. С минуту потерпев такой порыв страсти, Лена отстранилась (ну, спортсменка… а он со спортом никак… поэтому хватило у нее сил отстраниться) и прошептала «ну все, все, пойдем погуляем».
Они  двинулись вглубь леса. При этом Юрка не убирал руку с ее груди, что требовало гимнастической ловкости.
 …О чем можно разговаривать с девушкой? Ну, если стакан предварительно не накатить? Волков не придумал ничего лучшего, чем поведать ей о своей мужской многоопытности. Типа, он не лыком шит! Часа два-три они  бродили по лесу, спотыкаясь о всякие коряги. Все это время Юрка пересказывал сексуальный байки, услышанные в уличных компаниях. Ну, как  он  с тремя женщинами одновременно в сугробе в сорокоградусный мороз сто половых актов совершил.
В конце концов Лене надоело слушать этот бред, или грудь у нее затекла, или поняла наконец, что кроме рассказов о сексуальной крутости, ничего от кавалера не дождешься. На какой-то лесной полянке она заявила, что устала и хочет отдохнуть. Уселись прямо на траву, Юрка продолжал терзать ее грудь и молоть всякую чушь. После очередного поцелуя девушка вдруг заявила:
– Очень жарко, давай разденемся.
Юрка было начал мямлить, что совсем не жарко, напротив ветерок дует, сыро, можно простудиться. Но девушка как-то по-армейски быстро сняла с себя тренировочный костюм и лифчик с плавками. Отступать было некуда, сгорая от стыда Волков разделся до семейных трусов и сел рядом с ней.
 Взглянуть в ее сторону прямо он боялся, но косил изо всех сил. После минутной паузы  вновь положил ей руку на грудь и срывающимся голосом продолжил рассказывать небылицы. В паху все разрывалось буквально от напряжения, соединить вместе ноги он не мог физически. Так и сидел – с опухшими яйцами, раздвинутыми ногами, вывернутой под неимоверным углом рукой, чтоб девичью грудь держать, косящими глазами. Что-то из Пикассо, короче…
Еще немного подождав и ничего нового не дождавшись, Лена завалилась на спину и скомандовала «Ляг на меня!». Как истинный джентльмен, Волков начал ей объяснять, что мол мужик он здоровый, килограммов семьдесят с лишним весит, что ей будет тяжело и вообще  раздавить может… Но спортсменки – девушки настойчивые и сильные. С помощью какого-то хитрого приема самбо Лена уложила Юрку сверху. А затем взяла его член в руку и попыталась ввести себе внутрь. Тут он кончил. Будто в голове что-то взорвалось. Никогда еще Юрка не испытывал в своей жизни ничего даже близкого к подобному восторгу. Вроде как рычал и подвывал чего-то в экстазе. Кончил много, очень много, ощущение, что весь лес спермой залил. Ну, девушку-то обрызгал всю…
 И пока  подруга рвала траву, чтоб оттереться, пока как-то недовольно сопя, одевалась, Юрка лежал, блаженно пялясь на звезды, и переваривал новые ощущения. За те полторы секунды, что длился его первый половой акт (или как это назвать) он вдруг понял смысл жизни. У него появилась самая главная цель – испытывать этот восторг еще и еще.
 Лена оделась и обиженно сказала: «Пойдем, проводишь». Юрка быстренько напялил на себя одежду и вновь схватился за ее грудь. Голова работала очень плохо, что говорил, он соображал с трудом. Сообщил, что ему пятнадцать лет; клялся в любви.  Настаивал, что лучше ее у него никого не было, что было правдой, кстати – у него вообще больше никого не было. Обещал обязательно жениться, если она подождет три года до совершеннолетия. Она терпеливо слушала, на вопрос о новом свидании сообщила, что завтра ее смена заканчивается.
– А в городе?
–Ну, давай телефон, я тебе позвоню…
 Ручки с бумагой не было. Дойдя до жилых домиков, при свете фонаря Юрка разорвал сигаретную пачку и дважды нацарапал свой номер, слюнявя спичечную головку. Еще долго целовал  и щупал подругу, шептал в ухо как он ее любит и как будет ждать звонка. На том и расстались.

Утром Волков увидел, что несколько автобусов со студентами действительно уезжают из лагеря. Была мысль подбежать, найти и попрощаться. Но, во-первых, стеснительность победила. А во-вторых, при дневном свете он, возможно, что и не узнал бы эту Лену.
Через пару дней и Юрка покинул спортивную базу.
Она, конечно, не позвонила. Впрочем, сумасшедшая влюбленность как-то быстро отпустила, важным остались лишь воспоминания о блаженстве секса. А отсутствие звонка Юрка списал на то, что в потемках номер неправильно записал. Эгоцентризм и нулевая информированность в половых вопросах  уберегли от развития каких-либо комплексов.
С долгожданным обретением смысла жизни (ну, потрахаться…) Юркины действия приобрели некую целенаправленность. Если раньше во время каникул он валялся в постели до полудня, бестолково полдня  слонялся по квартире, шел гулять кое-как одевшись и вообще был разболтанным и апатичным, то после спортлагеря все изменилось. Юрка вставал достаточно рано – часов в десять утра, а затем долго приводил себя в порядок.
Тщательно прифасонившись, шел бродить по улицам в надежде найти этот самый смысл жизни где-нибудь в кустах. Искать ходил ежедневно, как на работу. Домашние эту приобретенную аккуратность и подчинение некому распорядку дня сочли проявление того, что Юрка повзрослел благодаря спорту.

Уличные пацаны знакомили Волкова иногда с девушками, пару раз сам подходил на танцах. Но Юрка  понятия не имел как себя вести дальше, ведь первая (и единственная) все-все сделала сама. Краснел, бледнел, мямлил, не знал куда руки деть. Короче, ничего не получалось. В том случае, если Юрка трезвый был.
А вот если удавалось где-то пивка попить или портвейна – нечасто впрочем, Юрка перед родителями засветится боялся  – все складывалось как нельзя лучше.  Всегда, ВСЕГДА после приема алкоголя  Юрка снимал подругу. Пообжиматься в кустах, нацеловаться вдоволь. На другой день не встречались, так – подружки на вечер. Ну, из самых страшных ПТУшниц…
А в последнюю неделю августа очень сильно поддатый пошел он одну дивчину провожать через городской парк. А там кусты всякие растут и деревья. И случился у Юрки второй в жизни секс, вроде как и нормальный даже, да и не в один заход. И девушка довольная осталась, и телефон свой записала на листочке (он его, правда, тут же потерял). А сам то Волков уж как доволен был!!!
Работал эликсир, замечательно работал.
Так что по любому выходило – без бухла никуда.


Глава 6.
  Вино белое марочное «Рислинг» спирт 11-12,5%

Девятый класс начался препогано. В первый же учебный день, подходя к школе, Юрка увидел Симакову. Маринка повзрослела так, что смотреть было больно, вернее – ходить, когда посмотришь. Но не это главное. Главное – не на папиной служебной машине она в школу приехала, а сама, пешком пришла. Но не просто пришла,  ее провожал тот самый здоровый парень, вроде как студент. Что, согласитесь, с утра пораньше наводит на самые разные подозрения.
Юрка так разволновался от увиденного, что даже в школу не пошел.
 Отправился в городской парк. Купил по дороге чикушку водки, впервые в жизни. До этого он  ничего крепче 18 оборотного портвейна «Кавказ» не пробовал.  А тут – раз уж страдать, то страдать по-взрослому. Устроился на дальней скамейке, достал бутылку и плавленый сырок, выпил, закусил. Нормальная такая водка оказалась, если глотать очень быстро. Сначала ничего не происходило. А потом, как кувалдой по затылку ударили. Вот только что было трезво-грустно и раз! Уже пьяно-весело!
А когда водяра помогла пережить Маринкино вероломство, решил, что больше даже смотреть не будет в сторону Симаковой, раз она вот так… А студента ее обязательно отмудохает. Ну не сейчас, потом когда-нибудь. Когда друзья появятся, способные студента отмудохать.

2 сентября Юрка пришел в школу, как ни в чем не бывало, решив твердо своего нового плана придерживаться. Учебный год  начался с похода в чапок. Попили с одноклассниками пива  после уроков. Юрка  много, они по чуть-чуть. И на следующий день. И на следующий…
 Важное правило Юрка  усвоил:  «Делать можно все, что угодно. Главное – не попадаться».
То бишь, если бухаешь, то надо тщательно это скрывать, чтоб ни дома, ни в школе не засекли. Быть трезвым вообще стало неинтересно. Наконец найденный, волшебный эликсир давал силы, смелость, остроумие и прочая, прочая, прочая. Ну, не дурак же Юрка от этого всего отказываться.
Поэтому бухать стал постоянно, но чтоб никто не увидел и не унюхал. То с одноклассниками. Но те не бойцы оказались, после нескольких дней пивопития, стали отказываться.
То, гулял по улице, встречал знакомого какого из уличных пацанов. Здоровались, какделакались. И тут  с ходу, с места в карьер, можно было сказать:
–  Слушай, а че мы как нерусские-то? Столько не виделись, надо бы  по чуть-чуть за встречу.
А спустя бутылку – две Юрка понимал уже, что лучше друга у него за всю жизнь не было, чем этот собутыльник.
Еще Волков, слегка выпив, стал постоянно ходить на танцы. Поэтому, в условиях города невест, личная жизнь стала весьма насыщенной и разнообразной. Опять же, девчонки часто сами угощали.

Ну и пошла дальше учеба в девятом классе – вялая и спокойная. Экзамены в восьмом уже сданы, в десятом – еще предстоят. Девятый передышка, никто тебя особо не трогает. Через день ходил Юрка в школу с шариковой ручкой и тетрадным листком в кармане. Ну, чтоб иногда хоть что-то там записывать. Портфель с тетрадками и учебниками таскать было влом, да и куда его денешь, если после школы гулять идти приспичит. Иногда что-то учил, иногда что-то сдавал. Учился на тройки, впрочем, родители и учителя объясняли это периодом полового созревания, который скоро пройдет, не беспокоились.
И вроде как совсем своим стал он на улице, и вроде как  с одноклассниками дружил. Только  вот одного Юрка никак понять не мог, как ни старался. По всему выходило, что другие люди не всегда хотят выпить. Хотят иногда, но – не всегда.
 А еще оказалось,  другие люди не постоянно думают о том, как бы потрахаться. Поэтому периодические отказы приятелей пойти вмазать, а потом баб снять, Волкова  удивляли и расстраивали. А чем еще в жизни заниматься-то? И приходило понимание, что не друзья это вовсе. Так – попутчики.
Разумеется, он мог и один выпить. Но, во-первых, не по кайфу, а во-вторых, как-то  неправильно.
И девчонок он один, само собой,  ходил снимать, причем вполне успешно. С дальнейшим приглашением в общежитие галантерейной фабрики и сексом там под завистливые взгляды соседок, которые неумело притворялись, что спят на соседних койках. Но – опять же, одному телок кадрить и сложнее (они всегда стадами ходят) и не так весело. Так что срочно нужна была своя компания, настоящие друзья. Такие, что и в огонь, и в воду, а главное – за водкой и бабами по первому зову.

И вот в конце ноября поперся Юрка на танце в клуб галантерейной фабрики. Будний день – на площадке вяло переминались с ноги на ногу человек двадцать парней с разных районов и около полусотни баб. Для возбуждения интереса к себе прекрасный пол поил кавалеров плодово-ягодным  винищем из местного буфета. К Волкову  тоже подлетела очень страшная деваха с вопросом «а не хочет ли он выпить?». Он хотел. Дивчина достала из сумочки полбутылки какого-то приторно-сладкого пойла. Допил Юрка бутылку из горла, потанцевал с ней чуть-чуть, потом девушка предложила:
 – У моей подруги парня хата свободная, недалеко отсюда, пойдем в гости.
Ну а чего нет то?
…Наличие свободной хаты в те достопамятные времена было редкостным и высоко ценимым достоинством любого тинэйджера. У такого чела неизменно было очень много подруг и друзей. Такому  многое прощалось, многое позволялось. Да и в других возрастных категориях ситуация была практически такой же…
Добрались  они до обычной обшарпаной хрущевке. Зашли в подъезд. Страшная деваха (толи Люся, то ли Люда, да как-то и без разницы было) попросила подождать пару минут на площадке, сама поднялась этажом выше. Юрка слышал, как открылась дверь, как что-то шептала его новая подруга, затем раздраженный мужской голос:
– Светка спит, ей на работу в ночную. Хотите – сидите на кухне, трахаться можете в ванной, только не шумите.
 Люся-Люда спустилась и, входя в роль, прошептала Юрке на ухо:
 – Пойдем, только тихо.
Направились они  сразу в санузел.

Авторы «Камасутры», зодчие Храма Любви в индийском Каджурахо, редколлегия журнала «Хастлер» или какой-нибудь Тинто Брасс никогда не были в совмещенном санузле стандартной советской квартиры, прозванной в народе «хрущебой». А если б вдруг попали туда, то даже б помыслить не смогли, что здесь можно заниматься сексом. А вот когда простые советские люди им бы это объяснили, то данные господа поняли бы, что ничего не понимаю в предмете, описанию которого посвятили жизнь, устыдились бы и в дальнейшем описывали муравьев и бабочек в период спячки. Ибо нефиг!
А как заниматься сексом, причем со вкусом и разнообразно, в помещении площадью 2,8 квадратных метра, где располагаются чугунная ванная, унитаз, раковина, стиральная машинка, корзина для грязного белья, чистое белье, которое сушиться на веревке над ванной и еще какая-нибудь хрень, которую больше поставить некуда, лыжи например? А между тем многие из наших соотечественников, включая известных политиков, бизнесменов, артистов и телевизионных вещателей, были зачаты именно в такой обстановке.

 Впрочем, в данном случае любовные игрища были скоротечны. Девка реально очень страшная была, полбутылки вина ее ничуть не украсили. Наскоро проведя благотворительно-половой акт, Юрка отправился курить на кухню. Точнее – хоть куда-то от своей пассии. А на кухня на столе стояла едва початая бутылка водки. И тут же пришла в голову мысль задержаться слегка в этом гостеприимном доме, авось чего и нальется…
Проснулась в комнате легендарная Светка. Громко так проснулась, во всю мощь своих легких продекламировав мантру «сукаблянахувпиз», обеспечивающую на стандартный рабочий день стандартное депрессивно–злобное настроение. Шаркая тапочками и матерясь, Светка отправилась в ванную, где и встретилась с подругой своей закадычной Люськой-Любкой. Женщины стали о чем то о своем, о женском ругаться – визгливо и непонятно. На кухню же заявился хмурый хозяин дома.
Парень лет двадцати, одетый в истертые тренировочные штаны и рубашку с галстуком, смерил Волкова недовольным взглядом и сквозь зубы представился:
 – Саня.
Юрик  промямли в ответ, что типа мол очень приятно.
Ситуация была неловкая, к тому же шансы махнуть водочки уменьшались секунда за секундой. От растерянности Волков взял ручку, валявшуюся на кухонном столе, и стал что-то рисовать на обрывке газеты – бывшем кульке от семечек. Ну, была у него такая привычка – от скуки или волнения всякую фигню рисовать. А рисовал он  относительно неплохо. Конечно, Репина с Суриковым подвинуть с пьедестала вряд  ли мог, но если уж пытался изобразить какую-нибудь даму с собачкой, то на картинке получаются именно дама с собачкой, а не варварское оружие моргенштерн.
 После совокуплений в ванной комнате черкалась  именно что голая баба, не специально, так – шутки подсознания. Саня–в–галстуке вдруг застыл и одним лишь глазами стал заворожено следить за  рукой рисовальщика. А потом расплылся в улыбке, шире чем у крошки - енота, разлил по стакан водку и спросил:
 – Слушай, братан, а ты не мог бы мне картину нарисовать?
 Так Юрка Волков скорефанился с Саней Иванцовым.

У Иванцева были  два хобби, которые  определяли его индивидуальность. Первое – это дизайн. Саня фонтанировал украшательскими  идеями во всех практически областях – интерьер, авто, ландшафты, одежда и визаж, даже кошачье - собачьи прически. Небольшая сложность заключалась в том, что у него  напрочь отсутствовали даже намек на хороший вкус, какие-либо таланты и знания в области дизайна. Все это с лихвой компенсировалось сумасшедшим энтузиазмом.
Экзотический наряд, в котором он вышел знакомиться – темно-синяя фланелевая рубашка в белый горох, ядовито-зеленый галстук с широченным узлом и треники типа «адидас» – был лишь маленьким штрихом в огромном полотне Иванцовских экспериментов. Саня считал своим долгом придать новую необычную форму всему, что попадалось на его тернистом пути слесаря-сантехника ЖКО. Жильцы обслуживаемых Саней домов предпочитали сами заменить смеситель или разбитый унитаз, вместо того, чтоб  выслушивать Иванцовские советы по колористике портьер типа «А вот сюда заебато было бы зеленую такую ***ню за****ячить!». С литературным русским у Иванцева тоже были некоторые сложности.
Волков оказался в Иванцевской квартире в тот самый момент, когда тому пришло в голову замечательное решение по украшению  санузела.
В те годы продавались маленькие такие, пять на десять сантиметров, пластмассовые таблички на дверь в ванную и туалет – писающий в горшок мальчик и моющаяся под душем девочка. Видимо, кто-то в Госплане решил, что советские люди категорически не способны запомнить, где  у них в малометражных квартирах находятся ванная и туалет без неких опознавательных знаков.
 Так вот, вдохновившись этими самыми табличками (истинный художник из какого только дерьма ни черпает вдохновение!), Саня решил во всю дверь в свой совмещенный санузел изобразить русалку, сидящую на унитазе. Почему именно русалку и как русалки справляют нужду на унитазах с их-то анатомией,  так и осталось загадкой.
Воплощению в жизнь этого грандиозного проекта мешали две вещи. Во-первых, Саня никогда, ни одно дело не способен был довести до логического конца и сам знал за собой такой грех. Памятники его революционных дизайнерских новаций красовались по всей квартире. Вскрытые в комнате полы и некая уродливая конструкция из кирпичей – потенциальный бассейн с золотыми рыбками и красивой подсветкой. Пробитая насквозь стена в соседнюю квартиру, заботливо заделанная с той стороны фанеркой и уже проходящий фонарь под глазом (вместе с фанеркой – соседское участие в проекте) – попытка вмонтировать в стену автомобильную магнитолу. Прочее в том же роде.
 Вторая причина – Саня напрочь не умел рисовать. Даже «палка–палка–огуречик» не мог изобразить – человечек никак не получался. А русалку ужасть как хотелось, куда больше, чем бассейн или магнитолу в стене. И тут подарком судьбы  Люська-Любка художника потрахаться притащила.
А второе хобби, а возможно, что и болезнь – Иванцев все время врал. Абсолютно бескорыстно, ничего со своего вранья не имея, кроме звездюлей. Невпопад, бессмысленно и глупо. Не к месту и не в дело. Вроде как в психиатрии это называется «синдром Мюнхгаузена». Может Саня и был болен этим странным недугом, но, скорее всего, просто старался таким образом произвести впечатление на окружающих.
 В первый же вечер знакомства Волков смог насладиться этими байками.

Светка с Люськой-Любкой вроде как помирились в ванной и вместе стали собираться на выход. Светка – мрачная крупная девица чуть посимпатичней, конечно, Люськи-Любки, но тоже страшненькая – на работу в ночную смену. Подружка Волковская – просто здраво прикинув, что ловить тут больше нечего. Светка беспрестанно материлась, курила «Приму», а перед самым уходом брызнулась такими духами, что лучше б уж обделалась. Наконец, дверь за ними закрылась. Иванцев помолчал с минуту, а затем, боднув воздух в направлении выхода, важно произнес:
– Актриса, бля! В драматическом театре работает. Только главные роли играет. Сейчас в Москву зовут, в Большой театр. И еще в кино сниматься. Слышал, небось, продолжение «Штирлица» снимать будут. Ну вот – Светке главную роль предложили, радистки, жены Штирлица. По ходу, сам Штирлиц и не играет почти, она больше. Отказалась пока. От меня уезжать никуда не хочет – любит, ****ец аж!
– А че ты с ней не поедешь в Москву-то, – Волков спросил лишь для того, чтоб придти в себя от шока, вызванного Иванцовским рассказом про сожительницу. Представить Светку в качестве киноактрисы было еще сложнее, чем самого Саню в качестве министра иностранных дел СССР. –  В Москве-то интересней жить.
– Дык, не могу я. Ты только никому не говори, я ведь на спецзадании от КГБ здесь, ну вроде как учебу прохожу. А потом меня в Штаты забросят. Светка, наверное, повесится от любви, когда я уеду… Ну че, нарисуешь мне русалку-то, такую большую, грудастую. Я проставлюсь, базара нет.
Короче, договорились назавтра начать работу над фреской «Морская Сирена справляет нужду, подражая людям». Иванцев обещался добыть краски и бухло, Волков – доставить на место своей выдающийся художественный талант.

Итак, на следующий день для создания шедевра прибыл Юрка на Иванцевскую хату. Хозяин подготовился основательно:  на кухонном столе стояли бутылки с водкой и портвейном, банка с селедкой пряного посола, несколько емкостей с масляными красками, явно скоммунизженных в родном ЖЭКе, гуашь и акварель. За столом располагалась художественная комиссия – сам Саня и двое его корешей, с которыми он Юрку и познакомил, – задумчиво-прыщавый бугай Мишаня Дроздов и Вася Губернаторов, вертляывый пацанчик с неимоверным количеством наколок. Перед началом серьезного, большого дела – росписи двери в санузел – как водиться выпили. Вначале за знакомство, затем за успех дизайнерской задумки, потом просто так. Ну и познакомились заодно.
Мишаня был философом-самоучкой, обожавшим рассуждать о морали, этике и духовности. Что-то он читал, что-то где-то слышал. И буквально обо всем имел собственное мнение. Отстаивал он его громко, во все стороны брызгая слюной. Спорить о любой фигне мог часами. За это уличная шпана его недолюбливала, но побаивалась – он реально здоровый был. А для Иванцева Дроздов являлся заменой институтам, техникумам, училищам и даже школе, которую Иванцев не окончил, – неиссякаемым источников разных бесполезных знаний и недостоверной информации.
Вася Губернаторов был классическим уркой. Вот если Парижской палате мер и весов вдруг зачем-то потребуется эталон российского урки – могут смело Васю брать, не прогадают. Он сидел. Естественно за кражу, естественно за идиотскую – бутылки дешевого плодово-ягодного винища из универсама напротив отделения милиции. Собственно, сидел только в КПЗ, камере предварительного заключения, в ожидании суда, меньше чем полгода. Посадили потому, что Вася и до этого частенько попадался на кражах всякой дешевой херни из магазинов – ловили его практически всегда. На суде ему дали два года условно и отпустили восвояси. Но за полгода, проведенные в заключении, Вася умудрился сделать себе такое количество татуировок, какое люди и за двадцать лет отсидки не накалывают.
А еще он «ботал» исключительно «по фене», снисходительно переводя свои тексты непосвященным в тонкости тюремной жизни на обычный матерный язык. На Васиных пальцах были наколоты различные перстни, скрипичный ключ, слова ЗЛО, СЛОН, ЛОРД, солнышко, садящееся в воду и какие-то загадочные точки. Некоторые участки кожи были сожжены будто зажигалкой – Вася пояснил, что сводил марганцовкой неудачные татуировки. У Васи был рондолевый зуб, возможно коронка ставилась на абсолютно здоровый клык, исключительно для форсу. Вася беспрерывно лузгал семечки и сплевывал длинную, вязкую слюну
Выпив стакан, Юрик начал его подкалывать к огромному удовольствию Сани и Мишани. Пацаны от души веселились, а Вася сарказма не понимал, отчего и ржал вместе со всеми. В общем, как-то достаточно быстро они сдружились и, что удивительно, Волков стал центром этой странной компании, хотя все парни были старше. Иванцеву было 18, Губернаторову – 20, Дроздову и вовсе – 23. Ну, бывает.
Несколько дней  встречались на Иванцевской хате, Юрка трудился над образом русалки. Благодаря рекомендациям худсовета, морская жительница получилась с абсолютно невероятного размера грудями, огромной задницей, хоть и покрытой чешуей и пухлыми губищами.
Потом просто вместе тусить начали. Пили и шли болтаться по улицам. Так – поржать, баб поснимать.
Периодически к  компании присоединялись  разные пацаны с улицы, но именно эти парни  стали эдаким сплоченным ядром, не–разлей–водой шайкой. Ибо – общие интересы, да.

Все  свободное время шарахался Юрик  до одурения по городу с новыми друзьями.  Пробовали разный – всякий алкоголь, опытным путем искали оптимальные дозировки. Да девчонок клеили. Про Симакову Юрка старался не думать, хватало подружек. Идея парня Маринкиного отметелить тоже утухла как-то сама собой. За весь учебный год единственным достижением Юрки стало доскональное изучение всего вино - водочного  ассортимента гастрономов.
Чтоб потом с видом знатока  рассуждать о букетах и послевкусиях, разглагольствовать о правильной выдержке и чей-то говорить об урожаях. Ну, типа: «Вино красное, плодово-ягодное «Золотая осень», цена рупьтридцать за поллитра из гнилых яблок урожая позапрошлого года, которые свиньи уже не жрут, а просто выбросить колхозникам жалко. И некое пойло, называемое портвейном с гордым именем «Кавказ», цена за 0,7 литра рупьвосемьдесят, из виноградных помоев вперемежку с другим всяким мусором выброса этого года. Вот когда с «Осени» блюешь, отрыжка недолго мучает, но  во рту как кошки насрали. А с «Кавказа» отрыжка долгая, но во рту вкус винограда, только прокисшего.» Так, наверное и настоящие сомелье про меж собой нюансы вкуса обсуждают.
Впрочем, узнав про водку, Юрка  как-то сразу красное разлюбил. Оно по башке много хуже давало, да и обратно просилось частенько – не принимал  организм дешевых вин. Пил, конечно, но лишь от безысходности – когда водку нашару не наливали. А вот о водках судил с видом знатока. За тот самый девятый класс удалось попробовать практически все, что выпускала советская пищевая промышленность, из водочного ассортимента. От той самой дешевой «Андроповки» - фи, напиток для быдла, которому лишь бы ужраться. До элитной водки «Золотое кольцо», стоившей пятнадцать рублей за бутылку 0,7 и продававшейся в красивой упаковочной коробке – вот, это действительно настоящая водка, из элитных сортов пшеницы, полезная для здоровья и дальше бла-бла-бла…
Что там еще? Коньяки–всяки – по праздникам, то есть когда деньги заводились. Ликеры – вообще непонятные жидкости, тягучие как подсолнечное масло, нереально сладкие, не дающие никакого опьянения, кроме неходибельных ног. Пиво, ну пиво оно и в Африке пиво, ссышь больше чем дуреешь.
Девчонки разумеется. Это важно и нужно, всегда по-пьяни. Знакомились на улице, преимущественно с работницами легкой промышленности и такого же поведения, пригнанных из глухих молдавских и туркменских деревень работать на фабриках Ыйска.
За таким вот обучением в школе жизни и прошел незаметно девятый класс. Который Юрка закончил на сплошные тройки, что послужило поводом для серьезного разговора дома. Ну, перед лицом семейного совета он обещал взяться за ум и десятый-то закончить как надо. Родители не знали, что Юрка пьет. Он их любил, уважал  да и побаивался. Поэтому либо гулял, пока не выветривался запах,  и полностью не проходило опьянение. Либо ночевал у родственников или друзей, предупредив об этом по телефону. В девятом классе это все еще легко проходило, не попадался.



Глава 7.
Вино полусухое «Монастырская изба» спирт 10%.

Летние каникулы пролетели за теми же немудрящими развлечениями. Ну и начался новый учебный год. Десятый класс, выпускной. Юрка всерьез планировал взяться за учебу. Первого сентября пришел в школу с полным портфелем учебников и тетрадей – новая жизнь. И видит, что  Симакову, с которой он за весь девятый класс двух слов не сказал, снова утром папин водитель в школу привозит. А после школы – забирает.
Несколько дней Волков эту картину наблюдал, а потом плюнул на все свои зароки и подошел к однокласснице:
– Слышь, Маринка, а ты со своим-то рассталась что ли?
– Ну, допустим, а тебе-то что?
То, что Симакова не ответила привычным «отвали, дурак», а хоть как-то начала диалог, внушало надежду.
– Дык это… Может сходим куда-нибудь вместе. Ну, как-нибудь.
– Может куда-нибудь как-нибудь и сходим…Но – потом, не сейчас… Усек?
Волков все усек! Впервые появился шанс завоевать девушку своей мечты. Тем более, что Маринка такая стала… такая… Каждую ночь она Юрке снилась в тех снах, по мотивам которых немецкие кинематографисты фильмы снимают. И с каждой своей случайной подружкой Юрка представлял, что это не работница галантерейной фабрики, а Симакова. Ну, образ жизни-то у него не сильно изменился – так же с пацанами выпивали и баб клеили. Учеба… Учебу подтянуть время еще есть, ведь только начало нового года.

Каждый день Юрка предлагал Маринке куда-нибудь сходить. Но она все время отказывалась, вроде как  не может пока. Впрочем, теперь  они много общались на переменах, говорила она с ним ласково и дальнейшие ухаживания поощряла. Так продолжалось до середины октября.  А в середине осени  страна традиционно начала готовиться к празднику октябрьской революции, который в ноябре отмечали.

Дважды в год большая часть трудоспособного населения страны колоннами проходила мимо трибун, где стояли руководители разных рангов. Зачем – не очень понятно. Это называлось «демонстрация». Демонстрация чего никто никогда не объяснял. Ну, типа демонстрируем мы что-то важное, да и ладно. Добровольно идти на демонстрацию в выходной день никто не хотел. Но всех как-то заставляли и мотивировали.
 За месяц до демонстрации начинались ее репетиции. Перекрывали уличное движение, рабочих и служащих освобождали от работы, школьников и студентов – от учебы. Чтоб те смогли  потренироваться, как ходить мимо партийных вождей, машущих руками с какого-нибудь возвышения.
 Не меньше месяца вся страна работала и училась в полсилы в связи с исторической необходимостью пронести мимо стоящего на трибуне товарища Андропова Ю.В. огромный портрет товарища Андропова Ю.В.. Будто бы у товарища Андропова Ю.В. дома зеркала нет, и он себя только вот таким образом увидеть может.
Как комсомольца  и просто здорового парня Юрку назначили нести портрет Ленина, лукаво ухмыляющегося  задорной улыбкой людоеда.
Несколько дней Юрка с другими здоровыми комсомольцами учились на городском стадионе правильно Ленина и весь Ленинский ЦК КПСС таскать. Поэтому и на уроки Волков не ходил на вполне законных основаниях. А в школе ждал его сюрприз. Едва Юрка появился на занятиях, к нему подошла Симакова. Сама. Первая.
– Слушай, Волков. Если хочешь, можем седьмого ноября погулять. Ну, если хочешь, конечно. У меня родители в Москву уезжают. Можно по городу походить, потом у нас дома посидеть. Как?
– Марин, да я, это… Конечно хочу!
– Ну и отлично! Я на демонстрацию не пойду, болею, –  Симакова улыбнулась, давая понять, что просто не по кайфу ей в колоне с шариками ходить. –  Можно ближе к вечеру где-нибудь в центре встретиться.
Юрка был на седьмом небе от счастья. Даже еще выше – на восьмом или девятом! Наконец-то сбудется мечта стольких лет. Правильно он все рассчитал – поняла Маринка, что лучше парня ей не найти.
Накануне демонстрации Волков целый вечер приводил себя в порядок – сам погладил костюм, выпросил у отца самый красивый галстук, побрил небогатый пушок на лице.
И вот настал самый счастливый день его жизни. Ну, Юрка так думал.

В тот год ученики Юркиной школы должны были шествовать во главе праздничной колонны демонстрантов. Ну, не совсем во главе. Первыми шли барабанщицы – девахи из кулинарного техникума, в очень коротких юбках и белых колготках. Главным коммунистам города  смотреть с трибуны  на девочек с красивыми ножками, пусть и стучащих по барабанам, гораздо приятнее, чем на злых мужиков, несущих портреты членов политбюро. А шествие хотелось начать с эстетическо-оптимистической ноты. Демонстрация начиналась в 11.00. Поэтому в 08.00 все уже должны были стоять на приготовленных позициях и ждать начала. 
В семь утра учащиеся  собрались у школы, получили всякие - разные портреты, флаги, транспаранты, шарики и отправились на стартовую площадку в пятистах метрах от центральной площади города. А холодно было, ветер дул. И скучно стоять до офигения. Поэтому школьная администрация сквозь пальцы смотрела на то, что многие расселись по скамейкам в сквере рядом с местом трехчасовой стоянки. В случае чего можно лишь крикнуть погромче, все сбегутся.
А сразу за сквером был дом, в котором жил один из Юркиных школьных друзей  – Вадик. Он и предложил по-быстрому к нему сбегать – в холодильнике чуть коньяка, говорит, осталось. Смотались парни впятером, но вот пить только Волков согласился, остальные побоялись. Вадик притащил пузатую бутылку грузинского коньяка, на дне плескалось грамм пятьдесят, не более. Ну, выпил Юрка. Да че там выпил, так – рот испачкал. Впрочем, хватило для того, чтоб возникло непреодолимое желание догнаться. Ребята уже торопить начали, пошли, дескать, а то хватятся нас. А Юрка  – к Вадику:
 – Найди еще чего-нибудь вмазать.
– Спиртного нет, но есть огуречный лосьон, несколько флаконов у матери, – тот отвечает. –  Я видел – мужики его пьют. Хочешь – дам, не жалко.
 Ну, Юрка и согласился. Во-первых, раз уж сам тему начал, съезжать было как то не по-пацановски. Во-вторых, очень хотелось крутость свою одноклассникам продемонстрировать. Он-то считал, что парфюмерию пить это песец как круто. Что парфюмерию пьют только настоящие мужчины, которые потом в хоккей играют. Что авторитет его вырастет прямо как на дрожжах, если он парфюмерию выпьет.
 Вадик принес флакон граммов на сто пятьдесят зеленой, как «Тархун», жидкости. Юрка с опаской налил чуть-чуть в стопку и залпом опрокинул в себя.
 Ну, что сказать… Не «Камю», не «Наполеон», даже не «Мартель»… Отвратительная маслянистая бурда с запахом и вкусом мыльных огурцов, пролетела по пищеводу, оттолкнулась от дна желудка и устремилась обратно, наверх, на свободу. Но Юрка уже умел, уже был опыт. Правильным дыханием и водой угомонил он рвотный позыв, зажевал эту фигню печенюшкой и уже смелее налил себе вторую дозу.

Самое неприятное в питье парфюмерии это отрыжка. Даже если жидкость наружу не проситься, приживается сразу – отрыжка все равно будет. Будто воздушный шарик поднимается снизу из желудка, медленно так. Шарик неизменно имеет вкус и запах дерьма, даже если пьешь  дорогие французские духи с восхитительным ароматом. Вот он выходит из тебя со странным гхыкающим звуком, изо рта и из носа идет пена – попутчица шарика из газов. Фууу! Ну, а потом ничего. Главное – привыкнуть.

 Друзья смотрели на Юрку, открыв рот.
Третью дозу он попробовал разбавить водой. Жидкость побелела и запенилась, что-то подобное показывали на опытах по химии. Впрочем, когда реакция прекратилась, выпить этот коктейль оказалось легче, чем неразбавленный продукт. Короче, уговорил Юрка полтора пузырька этого самого «Огуречного» лосьона. Причем быстро, минут за пятнадцать. И не опьянел практически, не успел вернее. Неплохо для дебюта, правда?
Развезло его уже на улице, когда парни вернулись в праздничную колонну, порисовались перед учителями и смотались в сквер покурить. Юрка пьянел как-то  непривычно. Подсел на лавку к барабанщицам-кулинаркам, закурил и начал знакомиться. Зачем – не ясно, вечером же свидание с Маринкой.  И тут его стало развозить.
Что было, потом сам Юрка помнил смутно. Впрочем, свидетели рассказывали, подробно и не один раз.
С барабанщицей у него сладилось. Ребята сказали – она тоже датая сильно  была. Вначале они просто сосались на виду у всей школьной демонстрантской колонны, дальше больше – чтоб рукам удобней было по девичьему телу шарить, все, что мог, Юрка ей расстегнул и поднял. Учителя вмешались, когда они уже вроде как прямо там трахаться собрались. Истошно вереща, подбежали классная и директриса, потребовали, чтоб Волков вернулся в строй. Еще, сообразив что Юрка пьяный вумат, велели ему поменять портрет Ленина на знамя какой-нибудь союзной республике. Ну, чтоб в плотном строю других знаменосцев идти и не отсвечивать.
 Ну поменялся… Стоял, опираясь о древко, и стоя спал. Когда прозвучала команда двигаться, организм все ж решил избавиться от продуктов исключительно наружного применения, и Юрка начал блевать.  Блевал маленькими порциями, то вперед, то в сторону. Блевал на ходу, размахивая флагом. А еще очень сильно шатался. Вот так, поблевывая и пошатываясь, полностью сломав построение всей колонны, Волков и прошествовал мимо трибуны с начальством, на которой и папа его стоял. В оконцовке, просто выкинув флаг неизвестной местности, вообще смотался с демонстрации. Хорошо одноклассники это знамя дурацкое подобрали и сдали завхозу потом…

Все так же, на автопилоте, Юрка добрался до Иванцева, где его ждали, чтоб годовщину революции отпраздновать. Свидание с Маринкой на шесть вечера назначено, было еще время. Впрочем, отмечальщик из Юрки  был уже никакой, в тепле его окончательно разморило, и он вырубился в кресле у стола. Весь остаток дня Юрка иногда просыпался, залпом выпивал грамм сто–стописят и засыпал вновь. А в пять друзья-приятели его кое-как растолкали и Юрка отправился на долгожданное свидание. Ну, пару бутылок красного с собой прихватил, разумеется.

Встреча была назначена у бывшего памятника Брежневу. Про монумент генсеку стоит рассказать отдельно. Во все времена и при любом правлении на территории нашей страны удельные бонзы более всего обеспокоены были тем, как бы свое уважение и восхищение вышестоящему начальству продемонстрировать. Ну, климат, видать, у нас такой. Менялись правители и общественные формации, а традиции анилингуса оставались неизменными.
 В годы царствования Ильича II и так вся страна была увешана его портретами и транспарантами с высказываниями по любому поводу. Портретов генсека и его ближайших сподвижников по Политбюро было не меньше, чем сейчас рекламы.
Школа, где Юрка в те былинные уже годы учился,  располагалась в самом центре Ыйска, актовый зал был огромен. Поэтому – повезло ему познакомиться с художником-реставратором ленинского Политбюро. На центральной площади города перед Октябрем и Первомаем вывешивали самые большие портреты главных старцев страны. А после праздников снимали. Так вот, работа у мужика была портреты эти в порядок приводить. Реставрировать, обновлять краски. А главное – пририсовывать новые звездочки героев, которые руководители страны сами себе периодически вручали.
Работал мужик два раза в году по две-три недели. Раскладывал по актовому залу огромные полотна и подновлял их. Жил  припеваючи, ездил на личном автомобиле (в советские годы – признак богатства). По его словам, больше не занимался ничем – хватало. Ну и вхож был в высокие кабинеты, как–никак – царский портретист.
И вот – чей-то деньги ему большие понадобились. То ли машину новую решил приобрести, то ли дачу отстроить. И предложил он властям Ыйска возвести прижизненный памятник Дорогому Леониду Ильичу. Ну, формально-то – не Леониду Ильичу, конечно, подхалимаж имел все ж свои ограничения, но по сути – именно ему, дорогому. Властям города очень понравилась идея вот так преданность и восхищение свои продемонстрировать. И возвели – прямо напротив Юркиной  школы.
Де-юре памятник был в честь Ыйских гопников начала века. Пятиметровая гранитная стела представляла собой развивающееся знамя. Половину площади занимал портрет Ильича II в орденах и медалях кисти того самого художника. Ну, не во всех, конечно. Ильич II только героем Монголии раза три или четыре был, все бы не влезли. Но  в самых главных советских  это точно. На второй половине гранитного знамени золотыми буквами красовалась цитата из какой-то генсековой речи о том, что «Ыйские пацаны много всякого для дела революции понаделали, уважуха им».
Открыли стелу торжественно, митинг провели, а через неделю закрыть понадобилось. Ибо Дорогой Леонид Ильич в очередной раз героем Советского Союза стал. Поэтому  портрет пришлось демонтировать, тащить в актовый зал Юркиной школы и еще одну звезду пририсовывать. А гранитный стяг накрывать дефицитным брезентом и наряд милиции выставлять, чтоб брезент не скоммуниздили  дачники.
Ладно, вновь открыли памятник. Но тут Ильич II удостоился Ордена Победы, который вручался высшим военачальникам за руководство сражениями, решившими исход войны. Ну как было полковнику – политруку за задушевные беседы о роли партии с бойцами во время небольшой и не слишком удачной операции в Крыму не дать такой орден! Опять пришлось портрет снимать, в школу тащить. На сей раз власти рассудили умней, на место водрузили портрет генсека вообще без наград – в штатском костюме. Ну, чтоб подчеркнуть его скромность.
Простояла обновленная стела несколько месяцев, и тут новая напасть. Некий водитель пожарной машины, которого прокатили с получением жилья, нажрался в зюзю и направил свой ЗИЛ на памятник, Гастелло бля… Особого вреда монументу он не нанес – пока ЗИЛок через все газоны - поребрики скакал, скорость потерял значительно. Отбил лишь по краю гранитную облицовку и пару кирпичей из основания вывернул. Герой, когда милиция приехала, буквально выпал из кабины – подготовился к теракту основательно. Ну, бросили его в камеру в ближайшем райотделе милиции…
А вот утром мужика переклинило. Как проспался – потребовал ручку и бумагу и наваял добровольное признание, что пытался он снести памятник ненавистному генсеку по политическим мотивам. Менты – они тоже люди. Пальцем у виска покрутили, по почкам побили для профилактики малость и попытались объяснить дураку: напиши, что пьяный с управлением не справился, прав лишишься и домой пойдешь, а так – сядешь, чудило. Но переклинило мужика крепко, есть у русских мужиков такая особенность – совершать с похмелья поступки себе во вред и вопреки всякой логике из чистого принципа. «Нет, - кричит: - я, типа террорист и борец с проклятым коммунистическим режимом!».
Передали героя в какие-надо органы. Каким-надо дядям этот герой тоже нафиг не нужен был, начальство лишь по ушам надает за то, что теракт прошляпили и население не воспитывали. Убеждали его, убеждали, и руками убеждали, и ногами – пиши мол, что пьяный с управлением не справился. Тот ни в какую, «Че Гивара внатуре я Ыйский» и все тут. Ну, делать нечего. Вкатили ему восемь лет принудлечения в психиатрической больнице строгого режима. Не за памятник, конечно, Боже упаси. За намеренное создание ситуации опасной для жизни граждан – он же на тротуар заехал. А у стелы поставили будку с круглосуточным караульным милиционером. Вроде как тот, в случае чего, сможет несущийся ЗИЛ остановить…
На этом злоключения жополизной стелы не закончились. Генсек-то умер. Через месяц после похорон гранитное знамя накрыли брезентом. А тот самый художник расположился было портрет нового руководителя ленинского типа рисовать. Но этот проект быстренько свернули – во-первых, новый правитель земель русских и околичных никогда ничего про Ыйскийх гопников и вообще про Ыйск не говорил. А цитата являлась важной составляющей. А во-вторых, сверху видать какая-то директива пришла, что Новый явного подхалимажа не любит.
Посему власти нашли соломоново поистине решение. Огромное гранитное знамя сносить было накладно, да и политически недальновидно.  Спустя несколько месяцев после смерти Ильича II, стелу освободили из брезентового плена вновь. На сей раз  вместо портрета красовался герб СССР, а вместо цитаты  - строчки из гимна про то, как союз нерушимый сплотила навеки…
 Уф, выдохнули власти, да и весь город. Вот это уже навсегда! Но, если вперед забежать,   через несколько лет СССР, навеки сплоченный, развалился на куски и приказал долго жить. Стелу вновь накрыли брезентом и, в конце концов, продали некой коммерческой фирме под рекламу. После снятия покрывала горожане узрели обещание всех застраховать от различных напастей некой застрахуечной конторы. Наверное, это был самый помпезный рекламный баннер в истории человечества. Застрахуйщики в итоге обанкротились. Впрочем, времена были смутные, и рекламу так никто и не снял. Мистическая какая-то стела, приносившая погибель всем, кто на ней красовался.

Тогда стела как раз с гербом красовалась. Юрка пришел за полчаса до свидания. Он был пьян, сильно пьян. Очень волновался, что Маринка его опьянение заметит. И поэтому, чтоб нервы успокоить, постоянно отхлебывал портвейн из захваченной бутылки.
Симакова появилась даже чуть раньше назначенного времени. Была она чудо как хороша в короткой юбке, на высоких каблуках, вся такая чистая и свежая. Юрка издали ее заметил и двинулся навстречу. Только вот шатало его очень сильно – выписывал он диковинные кренделя, мотаясь от одного края тротуара к другому.
– Юра, ты чего? – Симакова застыла в изумлении.
– Марин, нормально все… щаз пройдет… все нормально, – хотя язык сильно заплетался, Юрка держался изо всех сил.
– Нуууу… Ну поехали ко мне – родителей дома нет. Протрезвеешь, надеюсь, – Симакова подхватила Волкова под руку и потащила к троллейбусной остановке.
Юрка понимал, что не просто так они к Маринке домой идут. Что скоро все сбудется. Но организм слушался плохо, гораздо больше секса хотелось поспать.
Подошел троллейбус. Юрка плюхнулся на единственное свободное сиденье, так как на ногах держался плохо. Маринка встала рядом. А пока она билеты покупала, Волков еще из бутылки хлебнул. И тут его развезло окончательно. Причем, голова еще что-то соображала, а вот другие органы работать отказывались. Компания подвыпивших парней на задней неожиданно начала клеится к Маринке.
– Эй, красавица, пошли с нами.
– Я бля.. щаз… вам пидоры… –   бормоча угрозы, Юрка попытался подняться, чтоб вступить в кровавый бой, но рухнул на грязный пол, а встать уже не смог. И в первый раз в жизни обмочился по пьяному делу.
Маринка завизжала, потом заплакала и на первой же остановке выбежала из троллейбуса. Парни выскочили вслед за ней. А Юрка так и лежал  в грязи и моче на полу, люди перешагивали через него, кто-то пинал, кто-то плевался. На очередной  остановке  кое-как выполз из транспорта на четвереньках, бухнулся в лужу вдобавок. Потом исхитрился лечь на остановочную скамейку, полежал с полчаса, переждав слабость в ногах и головокружение. Одна бутылка с вином разбилась, впрочем растекшееся по ноге пойло и осколки в кармане уже никак не могли ухудшить  внешний вид. А вторая ниче так, целая была.
 Отлежавшись, побрел Волков домой (ну, а куда деваться), держась за заборы и стены домов. Несколько раз падал, лежал в грязи, потом кое-как поднимался и шел. Чудом не попался на глаза ни одному милицейскому патрулю.
А вот дойдя до дома, Юрка сообразил, что бутылку родители выкинут. Поэтому, зайдя в подъезд сел на ступеньки и выпил ее из горла. Да так на лестнице и уснул. Соседи, злорадствуя от всей души, доволокли до квартиры и сдали на руки отцу.
 …Наутро, родители ушли на работу, а он никуда не пошел, целый день лежал и депрессовал от стыда … Мысли метались от желания повесится до уехать стоить БАМ инкогнито.

Само собой, после такого феерического возвращения, и пуще того после звонка классной с рассказом о Юркиных подвигах, вечером был скандал. Мама плакала и обвиняла сына в том, что он стал алкоголиком. Отец злобно скрипел зубами и говорил, что в его-то возрасте он так вообще спиртного не нюхал. Потом родители полностью лишили карманных денег и назначили комендантский час – Юрка должен был возвращаться домой не позже семи вечера.
Но не это самым страшным было. Страшно было встретиться с  Симаковой, тем более Волков  даже не знал, как она до дома-то добралась. Пока шли каникулы, несколько раз он хотел ей позвонить, извиниться. Снимал телефонную трубку, но потом снова клал на рычаг – смелости не хватало. И как жить с этим позором Юрка понятия не имел.

В первый день новой четверти они, конечно, увиделись в школе. Маринка не сказала ни слова, но посмотрела на Волкова так…  Лучше б застрелила, короче. Юрке было стыдно и больно, так стыдно и больно, как никогда еще в жизни не было. И поэтому он стал пить еще больше.
…Интересно, если человек случайно отрубил себе топором палец, ему же в голову не приходит  от расстройства отрубить себе еще руку или  ногу. Но если из-за пьянки случилась крупная неприятность, то считается нормальным с горя именно что пить. И окружающие относятся к этому с пониманием и сочувствием…
В школе теперь Юрка появлялся очень редко, стыдно было с Симаковой даже мельком встречаться.  Прогуливал неделями уже. Целыми днями, прямо с утра, болтался с друзьями по городу или у девчонок по общагам зависал. Ну и пил.
Хоть родители денег  не давали, вмазать никогда проблемой не было. Во-первых, девчонки поили. В Ыйске, городе невест, вообще нормой считалось, когда бабы за все платят, а уж за спиртное-то – вообще закон. Во-вторых, друганы работали, имели доход.  В те годы деньги вообще никто особо не считал. У кого есть – тот и угощает. Иванцев трудился сантехником, Дроздов – на галантерейной фабрике. А Губернаторов… Губернаторов нигде не работал – типа «вору работать западло». Но артистично клянчил мелочь у магазина по схеме «братишка, добавь десять копеек». А еще участвовал во всяких махинациях, вроде аферы с батником.

Дело было так. Как-то сосед притащил Васе  на пропой ультрамодный батник «Монтана», пошитый непосредственно в самом американском из всех американских городов, то ли Гусь-Хрустальном, то ли в Бердичеве.  Но даже там эдакое чудо шили редко, посему ценилась такая одежка очень высоко.
 Тонкой джинсы рубашка, вся в заклепках, лейблах, кожаных и металлических бляхах,  смотрелась удивительно фирменно. По слухам, в американских тюрьмах выдавали такие, а по освобождении не забирали обратно. Поэтому, многие пацаны строили планы как бы им попасть в американскую тюрьму (ну, там посла грохнуть, например), что на выходе эдакую рубашку получить.
Васиному соседу этот писк моды подарили на день рождения вскладчину родственники. Сосед же, здраво рассудив, что если сдохнет он с похмелья, один фиг в батнике не пофорсит, ринулся его пропивать за 150 рублей. Хитроумный Вася притащил батник своей  матери и уговорил купить это чудо за 230 рублей. Разницу в 80 целковых оставил на обмывание покупки. На эти деньги праздник и устроили.
А у Юрки после пары стаканов озарение случилось. И Васин монтановский батник превратился в деньгодобывательное средство для всего района. Волков, как автор сценария и режиссер,  сам в спектакле не участвовал.
Действие было таково – рубашка передавалась в краткосрочную аренду какому-нибудь пацану. Тот приносил ее родителям и сообщал, что некий придурок эту фирму всего за 150 рублей отдает. Это дешево, предки в большинстве своем велись и давали сыну данную сумму на обнову.
Деньги пропивались всем коллективом, чадо пару дней ходило все в «Монтане», а потом приходило домой голое и с фингалом. Типа, модную шмотку сняли хулиганы в темном переулке. Дело в те времена привычное, если потом и писали заяву в милицию, никто особо ей не занимался. А батник переходил к следующему участнику шоу. Ну, еще  в перерывах его Губернаторов носил, хозяин все- таки.
Бизнес процветал, бухло  покупалось ежедневно без всяких проблем. Пока в один непрекрасный день Вася не поперся в этом батнике провожать какую-то девку в чужой район, где его отпинали и в самом деле сняли фирмовую рубаху. То ли по закону вселенской гармонии и материализации желаний через тонкие струны эгрегора, то ли исключительно из-за Губернаторовской глупости.

Ну и шла несколько месяцев беззаботная жизнь. Только перед самыми выпускными экзаменами Юрка собрался, гулянки  забросил и засел за учебники.
Школу закончил кое-как, на тройки. Да и то ладно, последние два года вообще ж не учился.
На выпускном Юрка впервые со дня испорченного свидания подошел к Симаковой.
–  Марин, ты это… Ну, понимаешь.
– Ладно, Волков. Проехали. Нормально все. Удачи тебе, – Симакова вроде как простила, но общаться дальше явно не хотела. Ну и то хорошо…




Глава 8.
Пиво «Ячменный колос» спирт 11%.

Само собой, по окончании школы встал вопрос – как дальше жить-поживать. Собственно, Юрка хотел или работать идти год до армии, или если поступать, то в университет. Ибо мозги у него  напрочь гуманитарные, вот ни разу даже не технические. Но тут родители на слабо взяли.
 –  А вот слабо тебе, сынок, в машиностроительный институт поступить?
–   Мне? Слабо??? Да легко, как два пальца об асфальт!!!
Единственной достойной и перспективной профессией Юркины родители считали профессию инженера. То, что можно и в гуманитарной сфере как то прилично устроиться для них представлялось абсурдным.  А вот инженер – это нормально, со временем можно карьеру сделать, если не на производстве, то по партийной линии.
 Ыйский машиностроительный институт считался престижным, конкурс туда был большой. И только поэтому Волков  туда и полез – доказать всем, что может. Ну, поступил, конечно.

А Маринка уехала в Москву, в ГИТИСе учится. Папа помог, конечно. Может и к лучшему, что уехала,  все равно не получалось у Юрки с ней ничего.

В сентябре всех первокурсников отправляли в подшефные колхозы картошку собирать. Вообще, навык сельхозработ был самым важным в профессии будущего инженера-машиностроителя, поэтому и преподавался первым. Будущих конструкторов, ученых, испытателей и прочий технический бомонд, одетых в ватники и старые болоньевые куртки, рассадили по раздолбаным ПАЗикам и повезли на помощь не справляющимся с урожаем крестьянам.
В автобусе и произошло первое знакомство группы. Восемнадцать парней и две девушки. Большинство ребят уже после армии, конкурс на специальность был большой, а демблям какие-то льготы при поступлении полагались. Вчерашних школьников было всего семь человек.
Уже были назначены деканатом староста и комсорг. Куратор – преподаватель с кафедры научного коммунизма – как-то сразу отстранился от всех и уснул на переднем сиденье. И так получилось, что пока все робко знакомились и присматривались друг к другу, именно Юрка предложил:
 – Ну че, народ, посидим вечером, отметим знакомство?
 Народ идею поддержал.
Расселили студентов в сельском клубе, девчонок в будке киномеханика, парней прямо в зрительном зале, предварительно оттуда скамейки убрав. Впрочем, бригадир от колхозников, дыша страшенным перегаром, сразу предупредил – кино привезут, зрители на ваших койках сидеть будут. Быстренько кинув вещи, Юрка с двумя пацанами  собрали деньги на вечернее знакомство и отправились в магазин, в соседнюю деревню. А заодно и на разведку.
До этих самых пор Волков в деревне и не был ни разу. В настоящей, кондовой, посконной и сермяжной российской деревне. Поэтому шел как по другой планете и офигевал.
Все дома покосившиеся. Все! Хотя в теории так просто не может быть, если только их специально не строили с уклоном, как Пизанскую башню. Но, на практике – хоть одна стена, хоть крыльцо, хоть веранда, но обязательно куда-то вкривь и вкось.
В каждом втором доме автомобиль (это сейчас нормально, тогда же – огромная редкость, в городе может только у каждого сотого был). Причем, практически каждый автомобиль стоит на вечном причале, что твой крейсер «Аврора» – кузовы ржавые, колеса сняты, в салонах что-то вроде сарая оборудовано. Позже удалось выяснить, что купить машину в деревне было значительно проще, чем в городе. К тому же давали ее в кредит по какой-то специальной сельской программе. Все пейзане и напокупали. Но выехать куда-то на этом автомобиле можно было только два-три месяца в году, в остальное время грязь была такая, что колесные трактора застревали. Поэтому машины были, но на них никто и не пытался ездить. Типа есть и все тут!
Да и вообще все вокруг какое-то сломанное, чиненное-перечиненое, грязное и убогое.
До соседней деревни идти было около километра. Это в городе километр не расстояние, а тут после каждого шага нужно было вытаскивать ногу из хлюпающией грязи, внимательно следя за тем, чтоб сапог там не оставить.
Другое село было точно таким же. Только вместо клуба  школа была и магазин наличествовал. Ну, затарились парни под завязку бухлом и провизией. Вновь, уже с полными рюкзаками, совершили марш-бросок по непролазной грязи. Барышни приготовили дебютный обед – по предварительной договоренности они на поле не должны выходить, вместо этого готовить и обстирывать всю группу.

Сели студенты  за стол перед клубом, выпили по первой, закурили. Тут на шести мотоциклах деревенские хлопцы пожаловали. Надо сказать, на предколхозном собрании декан произнес пламенную речь о смычке города с деревней.
– Товарищи первокурсники, - торжественно сказал он, – вы поступили в институт, далеко не последний институт, надо заметить! И это, безусловно, свидетельствует о том, что люди вы образованные и интеллигентные. Но деревенские парни в подшефных колхозах люди совсем необразованные и неинтеллигентные. Поэтому они будут вас бить. Ни в коем случае не отвечайте им! Советской интеллигенции абсолютно не к лицу драться с крестьянами. Они вас побьют-побьют, потом им это надоест и они отстанут.
И вот, видать, сбылось деканское пророчество.
 Десяток байкеров в возрасте от десяти до тридцати лет слезли со своих мотоциклов. У их лидера, прыщавого парня с абсолютно пустым взглядом, к мотоциклетному рулю был медной проволокой примотан коровий череп. Сам он был, несмотря на жаркий день, одет в дерматиновую куртку с вышитой зелеными нитками надписью AC/DC на спине. Колхозников было десять, половина дети, а те, кто повзрослее, какие-то хилые и нескладные. Студентов –  восемнадцать, все здоровые парни, большинство после армии. Молчание нарушил староста, проявил инициативу:
– Че, братва, бить нас приехали? А то нам декан драться с местными запретил…
 Эйсидисер прокачивал шансы, тягостные раздумья явственно читались на лице промеж угрей. Благоприятного расклада ну никак не получалось. Наконец он промямлил:
 – Да нет… Мы это… Закурить не найдется?
 – Не, не курим мы, спортсмены.
– А… Ну ладно… Ну мы поехали тогда…
– Звездуйте, ребятишки.
Местные сели на байки и, разбрызгивая грязь, уехали. Больше первокурсники сельскую молодежь ни разу не видели.

Ну, посидели, выпили, перезнакомились, анекдоты потравили. Тут Юрке пришла в голову мысль номер один – а ведь он впервые за свои семнадцать лет находится без всякого контроля со стороны! Всегда его пасли родители, учителя, родственники, наставники всякие. А тут – никого! Он, типа, совсем взрослый и самостоятельный – твори что хочешь! И удивительной была мысль номер два – надо нажраться, вечером никто обнюхивать и проверять не будет. То есть – единственное, для чего  нужна была неограниченная свобода – это бухать до поросячьего визга! Раз столь замечательная идея пришла в голову, Юрка ее тут же громко озвучил:
 – Братва, может еще в магазин сбегаем, добавим по чуть-чуть!
 Ну, кто не в курсе «по чуть-чуть» это такой эвфемизм идиомы «в задницу»…
К огромному его  удивлению на такое замечательное предложение откликнулся только один человек – Саня-Якут. Остальные пробурчали что-то вроде «да хорош уже, хватит на сегодня». У большинства сокурсников представления о том, зачем нужна неограниченная свобода разительно отличались от Юркиных.
С Санькой они еще раз сгоняли  в магазин, взяли бутылку водки, плавленый сырок и стеклянную вазу для цветов. Другой посуды, пригодной для питья, в магазине не было. Посидели, из вазы выпили, «Дружбой» закусили, перспективы высшего образования обсудили. Короче, душевно и с пользой время провели.

А утром будущих машиностроителей, не выспавшихся и слабых от вчерашней интоксикации, разбудили на работу. В семь утра явился куратор группы, который исчез сразу по приезду в колхоз. Одного взгляда на мужика было достаточно, чтоб догадаться почему он пропал… И предположить, что и в дальнейшем не особо часто его видно будет –   рожа отекшая, небритая, руки дрожат, болезненно морщится от каждого звука. А с ним бригадир – колхозник, прикрепленный к шефствующим студентам, чтоб ими командовать.
Позавтракали наскоро кашей, которую девчонки сварили, и поперлись в поле.
 Студенты должны были заниматься подбором оставшейся картошки, после уже прошедшего комбайна. Бригадир закрепил за каждым по боровку – полосе вспаханной земли, где в грязи и нужно было искать картофельные клубни, выдал холщевые, пахнувшие плесенью и говном, мешки для сбора и ушел похмеляться с куратором.
Началась, мать ее, сельхозработа. Целый день, с кратким перерывом на обед, согнувшись в три погибели, Юрка ковырялся в жирной бурой слизи, выискивая  картофелины размером с куриное яйцо, в каких-то белых наростах и глазках, и наполнял ими мешки. Спина не разгибалась уже, от постоянной влаги кожа на пальцах сложилась в твердую гармошку. В пять вечера, под конец смены, на тракторе по полю поехал бригадир. Он  спрашивал  фамилию студента, ответственного за боровок,  а затем считал мешки, пока будущие инженеры их закидывали в прицеп. Когда весь собранный урожай был заброшен в трактор, первокурсники  поплюхали к овощехранилищу, где мешки предстояло еще разгрузить.
Бригадир был уже порядком пьян. По дороге сообщил, что в следующий раз на тракторе он приедет только послезавтра, а два дня нам надобно вот так же вдоль своего боровка мешки ставить. Собранную картошку приказал сгружать на землю рядом с овощехранилищем:
 – Да че, ёптыть, она ж гнилая вся, ёптыть, почитай один хрен выбрасывать.
 Потом попросил подсобить в самом хранилище мешки перекидать.
 А там, внутри, была картошка отборная, красивые один-к-одному крупные клубни. Парни аж удивились, почему разная такая.
– Дык, эту, ёптыть, нам с Одессы привозят, – пояснил бугор. –-Почитай, ёптыть, каждый год – для посадки. Сажаем мы ее, ёптыть!
 – А  много ли с посаженной красавицы-картошки урожаю?– поинтересовались студенты.
 Бригадир задумался, долго что-то видать считал в уме, шевеля губами. Затем выдал:
 – Дык, ёптыть, столько же! Сколько, ёптыть, сажаем, столько и собираем. Меньше, ёптыть, редко бывает – у нас всеж-таки передовое хозяйство.
– А зачем хорошую закапывать, чтоб плохую выкопать потом?
– Дык, ёптыть, план!
Пока возвращались с трудовой вахты  с парнями к родному клубу, Волков вновь предложил выпить вечером. Но согласился только Саня-якут.
Быстренько поужинав, Юрка с Саней чуть не бегом побежали в магазин. До закрытия оставалось каких-то полчаса. Успели, взяли, вмазали в ближайшей лесополосе. И мысль в голову одна пришла…
Пошли они, короче, на картофельное поле и натаскали полных мешков с картошкой от овощехранилища на свои боровки. Расставили аккуратно, приблизительно на той дистанции, что соответствовала наполнению этого самого мешка, если клубни из грязи выискивать. Ну, потрудились, конечно, часа полтора на это убили. Но не весь рабочий день! А норма завтрашнего дня – вот она, выполненная стоит!

На следующий день эту уловку, конечно, заметили другие парни. И тогда группа разделилась на тех, кто вечерами таскал на свой боровок мешки от овощехранилища (большинство) и тех, кто из страха быть пойманным или по идейным соображениям честно собирал картошку (меньшинство). Пока меньшевики трудились в поле, большевики сидели на полянке, жгли костер, пекли эту самую картошку и играли в карты. Ну, один конечно, на атасе всегда стоял – вдруг бригадир или куратор в неурочное время на поле заявятся. Все время  так «работали». В итоге, бездельники и аферисты получили зарплату в полтора раза больше, чем честные труженики. Которых похмельный куратор еще и на собрании отчитал, как лентяев. Что куча перед овощехранилищем практически не увеличилась никто и не заметил. В этом была вся суть советской плановой экономики.
В питейных делах обычно Юрку только Якут поддерживал.
Но когда первую получку выдали и  Волков бросил клич «надо бы это дело отметить», мужики согласились и вечером устроили массовую пьянку. А утром, перед работой, подошли ко Юрке обе однокурсницы и чуть не хором выдали такую фразу:
 – Юра, ну ты-то понятно, человек конченый. Но ребят хоть не спаивай, они ж только после армии, у них вся жизнь впереди!
 А он… А он прямо возгордился от таких слов. Получалось, что малолетка, самый опытный по жизни и прожженный, старших пацанов типа плохому учит. Разум странно работал. Но бухать с той поры стали они вдвоем с Якутом, подальше от людских глаз, чтоб не светиться. Настучат еще, мало ли, а сейчас в стране антиалкогольная компания. Ведь пока Юрка всяческой учебой занимался, в государстве великие перемены происходили.

 После малозаметного правления  товарища Черненко, недолго поцарствовашего после смерти Андропова, верховный пост в стране занял Михалсергеич Горбачев. А вот его заметили, тут же. За долгие годы он был первым лидером страны, про которого не думалось, что он вот-вот кони двинет прямо на трибуне партийного съезда. Это было ново, оригинально. Советский народ уже привык к тому, что глава государства одной ногой в могиле под кремлевской стеной стоит. А тут молодой мужик, энергичный. Говорит много и без бумажки, правда непонятно и не очень грамотно, но это мелочи.
Но Михалсергеич вознамерился в историю триумфально войти,  тогда еще граждане и не подозревали насколько. Поэтому просто оригинальной молодости ему мало показалось, и он начал с пьянством и алкоголизмом бороться, ибо точно знал, что уж вот это советский народ никогда не забудет. Поначалу за пьянку стали с работы увольнять. Ну и из ВУЗа могли выгнать…

Но в институте  Юрка  сразу учиться не стал. Практически с первого дня. Была мысль, что он типа супермозг и сессии буду закрывать играючи, подготовившись за пару дней. Тут никто не пас, не интересовался был он или не был на лекции. Со старостой Волков договорился, отмечали его регулярно. А еще удалось хитрым способом заполучить койку в общаге, хотя он был местный и в общежитии не нуждался. В комнате с Юркой  жили Саня Якут и еще один раздолбай-алкоголик, Гоша, со второго курса, земляк Сани, который всю эту аферу и провернул.
Они были очень нужны друг другу. Ибо времена настали страшные, лютые – антиалкогольная компания Михалсергича набирала обороты. И если в колхоз студенты  уезжали из города лишь с некоторыми питейными неудобствами, то вернулись в алкогольный ад.
За какой-то месяц местные власти решили, что они святее папы римского, точнее марксистее самого Ленина. На пятисоттысячный город оставили лишь двенадцать магазинов, торгующих спиртным. С раннего утра у дверей заветных торговых точек выстраивались длиннющие очереди. Абсолютно бессмысленные, надо сказать, так как за час до открытия приходила всякая лихая братва, начинала лезть вперед с криками «я занимал» и очередь превращалась в обыкновенную толпу. В момент открытия магазины брали штурмом, как Зимний дворец в старинном немом фильме, где революционные матросы–рабочие–крестьяне лезут через закрытые ворота со стороны Большой Морской улицы на Сенатскую площадь. Только вот у революционеров, видать, просто ума не хватило по набережной обойти, чтоб через ворота не лазить, а Ыйцам деваться было некуда.
Пессимисты говорили, что хуже уже не будет. «Да будет, будет!» - с энтузиазмом восклицали оптимисты и, таки, оказались правы. В то время спиртное еще свободно продавали в ресторанах, кафе, барах. Все упиралось в цены. И так за полгода алкогольная продукция подорожала практически вдвое, бутылка водки стоила уже десять рублей (при минимальной зарплате или студенческой стипендии в сорок), а тут еще нехилые ресторанные наценки. Еще спиртное продавали таксисты – за полторы цены днем и за две цены ночью. Ваще дорого! Посему Юрка с соседями по комнате дежурили по очереди у винных магазинов, чтоб поближе к дверям быть в момент открытия. Че ж, покупали с трудом, пили.
А пить еще больше хотелось, уже назло властям, из чистого диссидентства. Еще новый статус – студента, как-то сам собой привел к практическому устранению родительского контроля. Юрка  ночевал где хотел, приходил во сколько хотел. Единственно из уважения к родителям и по инерции не заявлялся домой пьяным. Кроме попоек с однокашниками, бухал еще с Иванцевым, Дроздовым и Губернаторовым и старыми знакомыми из уличной шпаны. Сложность в добывании лишь прибавляла азарта. Пили часто, два – три раза в неделю. В институте появлялся Волков лишь от случая к случаю, да и то обычно спал на лекциях.

Глава 9.
Портвейн «777» спирт 18%.

За пару дней до наступления  Нового, 1986  Якут  сообщил Юрке, что достал билеты на межвузовский новогодний вечер в модном кафе. Машиностроительный, традиционно мужской ВУЗ и фармацевтический, соответственно бабский.
– Пойдем, – говорит, – сходим, развеемся.
Сходим, че ж не сходить. С утра Волков начал готовится к развееванию. А именно –  пить. К началу званого ужина он уже хороший  был.
 Фэйс-контроль на входе удалось миновать удачно, сделав рожу кирпичом. Столик на восемь человек –трое пацанов и пять девок-фармацевтов. Но настроение  было такое –  девки-фармацевты Юрку не интересовали вообще, хотелось еще вмазать. Бывает такое, недогон называется.
Ну и начал он под завязку накачиваться. Неспеша, чтоб не блевануть. Посидит, покурит, подождет, пока приживется, и опять накатывает.
И тут подбегает  Санька и орет прямо Волкову в ухо, чтоб ансамбль перекричать:
– Юрок, так, соберись! Немедленно соберись! Баба напротив тебя сидела, Аня зовут, помнишь? Короче, она на тебя запала конкретно!
– Отвали, не помню, – единственное, что Юрка внятно  смог произнести.
– Да ни фига! Новый Год справлять в общаге – отстойно, а она одна в частном доме живет, большом. Сама сказала. Короче, все от тебя зависит! Иди, потанцуй с ней, договорись!
А Волков – человек ответственный и радеющий за общее дело. Раз надо – значит надо. Поэтому превозмогая подкатывающую тошноту и особенно активную в этот день силу земного притяжения, отправился  с этой Аней про аренду хаты говорить. К Ане его подвели, он б сам ее и не узнал. Впрочем, в тот момент он б и себя в зеркале мог не узнать…
Повис Юрка на девушке, ну вроде как медленный танец, начал какие-то анекдоты на ухо ей сопеть. Потанцевали, сходили покурить на улицу. На морозе он вроде чуть оклемался, начал более-менее внятно говорить. Вернулись за столик, Волков  еще тяпнул и снова поплыл.
Собственно, так немудряще вечер и прошел – выходили они с Аней на улицу, Юрка малость приходил в себя, рассказывал пару анекдотов, потом танцевали, возвращались за столик, где он добавлял и утухал вновь. К концу вечера  плохо стоял на ногах, но острить и ухаживать еще пытался. Когда всей толпой высыпали на улицу, Якут сунул Волкову бутылку вина:
 – Держи, Юрок! Проводишь, посидите, выпейте! И про Новый Год не забудь, короче, хата с тебя. Вернее, с нее!
Естественно, Юрка собрался с Аней идти. Только вот, опять слегка протрезвев на морозе,  решил, что чисто для сугреву необходимо чуть-чуть вина выпить. Ну и выдул из горла всю бутылку. Ну и все… Дальше Аня понесла его на себе себя провожать. Вначале он вроде еще чей-то говорил, песни петь пытался. Но потом окончательно сдулся. И сознание выключилось полностью.

А проснулся – ни фига вчерашний день не помнит. Обстановка незнакомая, вроде частный дом. Лежит Юрка в огромной кровати, в куче подушек, гирлянда елочная на стенке висит, мигает. Что за ерунда? Глядь – баба какая-то суетится. В общем, ничего баба, только малость тощевата..
И тут девка эта делает то, что никто и никогда ни разу в жизни с ним не делал, больше того – он представить себе не мог, что такое возможно. Даже в кино такое не видел и в книжках не читал. Короче, смотрит она так жалостливо и говорит:
 – Что, Юра, оклемался? Плохо тебе? Сейчас…
 И приносит на подносе прямо в постель  тарелку борща, блюдце с маринованными огурчиками и полный стакан мутноватой белесой жидкости с острым запахом спиртного.
Вообще-то, Юрка не болел. Физически чувствовал себя вполне нормально, только не помнил вчерашний вечер. Ну, это ерунда, не в первой, люди добрые расскажут. Но вот перспектива начать день со стакана, прямо с утра влить в себя двести пятьдесят грамм хорошего настроения, ему очень понравилась. И впервые в жизни он вроде как опохмелился – выпил крепчайшего самогона сразу после пробуждения. Все прочие пьянки до этого обычно стартовали ближе к вечеру, с алкоголя Юрка день не начинал. Вмазал, борща похлебал – понравилось! К тому же похорошело на старые-то дрожжи. И девчонка эта сразу в разы симпатичнее стала. Ну, думает, надо хоть познакомиться для приличия…
– А как, тебя, красавица, зовут-то? – спрашивает.
– Вообще ничего не помнишь? – рассмеялась красавица. – А вчера в любви объяснялся. Я Аня.
– Слушай, Аня, – следующий важный вопрос Волков задавал несколько смущенно, потому что опять же, первый раз в жизни, – а у нас с тобой вчера что-то было?
– Было… Много раз было, – тоже смутившись ответила Аня. – Ты не подумай ничего такого, просто ты мне понравился очень. Ну и ты сильно хотел…
Юрка ничего такого не думал. Он вообще тогда плохо  думал. Ему было уютно и комфортно. Потихоньку начала возвращаться память, вчерашний вечер  прояснялся в сознании, как фотоснимок в ванночке с проявителем.
 Ну Аня и Аня, замечательная Аня оказалась. Вначале велел ей еще стакан самогонки принести, выпил, потом на любовь потянуло, потрахались. Так практически и прошел первый день знакомства – Юрка не вылезал из постели, Анна безропотно подавала туда выпивку, еду, сигареты и секс. И стала казаться ему идеальной женщиной. Таких он еще не встречал.
 
Впрочем, она и была идеальной. Только тогда Волков еще про это не знал. Потому, что впервые судьба свела его с Настоящей Женой Алкоголика. А Настоящая Жена Алкоголика  это вам не просто так, какая попало ей стать не сможет. Настоящих Жен Алкоголика можно только с детства, с младенчества воспитать, как каких-нибудь суперниндзей в Шао-Лине или канатоходцев–жонглеров в цирковых династиях. Иначе не получится. Слишком тщательной обработки мозга они подвергаются, быстро не выйдет внедрить в сознание настолько абсурдные идеи. Идей-то, собственно всего три, но одна другой чуднее.
 Главная – «ОН самый лучший, замечательный, а все плохое от того, что пьет». И поэтому ОН будет бить ее смертным боем, не работать годами, отнимать деньги и пропивать ее вещи, чморить детей, трахаться со всеми подругами, валяться обоссаным во дворе на виду у всех соседей, устраивать скандалы и крушить мебель. Да че угодно ОН будет делать, может даже прирежет ее по пьяному делу! Но и умирая от множественных колото-режущих ран, Настоящая Жена Алкоголика будет думать, какой он хороший. Ну а ножом засандалил – так это от того, что пьяный, по-пьяни с кем не бывает...
Переубедить Настоящую Жену Алкоголика в том, что нифига ее суженый не замечательный, и что бухло лишь раскрывает его истинную сущность, не удастся никому и никогда. Случается, что иногда подобные типы вдруг завязывают пить на время. К примеру, всякие домашние боксеры, теквондисты и каратисты традиционно очень трепетно относятся к своему здоровью. И странное покалывание в правом боку запросто может подвигнуть их завязать на время с бухаловом. В отличии, например, от инвалидности жены или детей. И вот тогда Настоящие Жены Алкоголиков начинают изо всех сил провоцировать их на пьянку. Ведь их мозг не в состоянии вместить мысль о том, что ОН и пьяный – мудак, и трезвый – мудак. Много проще вернуть оправдательную причину его мудачества.
Вторая идея – «Я смогу своей любовью (терпением, заботой, скандалами, умением печь оладушки) остановить ЕГО пьянство». И пусть Настоящая Жена Алкоголика три ВУЗа окончила и прекрасно знает о том, что алкоголизм это болезнь. И пусть она реалистка-атеистка в мирной жизни и вполне осознает, что любовью, скандалом и оладушками невозможно даже насморк вылечить. И пусть… Да, не важно. А важно то, что именно у нее получится именно ЕГО исцелить. Тысяча предыдущих попыток закончилась полным фиаско лишь потому, что она что-то не так сделала. Ну, доброе слово вовремя не сказала или оладушек недосолила. Но вот в следующий раз все уж точно получится.
И последняя, третья,  идея – «Без меня ОН пропадет». То, что ОН и с тобой пропадет, причем гораздо быстрее, чем без тебя, опять же никак в голову не приходит. То, что опиться насмерть техническим спиртом или замерзнуть по пьяни можно  по пути домой из булочной за углом, тоже не важно. Вот «без меня пропадет», и все тут! Хоть об стену убейся, обратного не докажешь.
Само собой, человеку пьющему просто необходима Настоящая Жена Алкоголика. И само собой он эти замечательные иллюзии всячески в ней поддерживает. Главное – не отпускать. Алкоголик – он как паук  - сложной паутиной опутывает, чтоб соки все выпить.
 Понятно, здоровый человек, не искалеченный с детства присутствием алкашей в семье, на вечное пьяное сокровище ни за что не клюнет. Но алкоголику здоровый-то и даром  не нужен... Ему всегда нужна та, которая жертва–прислуга–повод. Жертва – чтоб поток сознания изливать и эмоции свои больные. Прислуга – за водкой бегать, кормить, поить, стирать, сексуально обслуживать. А повод – «дык я ж только из-за этой суки пью, если б не она я бы ого-го!!! Давно бы королем Швеции стал! Но вот она всему виной».
Настоящие Жены Алкоголиков искренне верят, что могут спасти. Собственно, на этом все и строится. Они спасают, а алкаши - см. выше.
А уж сети грамотно расставить и держать в них – тут бухарикам равных нет. Поддерживать годами иллюзию того, что вот-вот  и спасет, вот-вот  и все получится. Проникновенные разговоры, блестяще поставленные спектакли "Любовь" "Страдание" "Ревность". Репертуар большой. А бабы верят... Потому что - с детства хотят в это верить.
Алкаши  безошибочно вычислял среди сотен женщин таких. И пользуются. Они спасают... А алкоголику нужно лишь чтоб за водкой бегали и минет делали...
Настоящие Жены Алкоголиков - психологические инвалиды с детства, которых алкаши беззастенчиво калечат дальше... Воспитывать их начинают в младенчестве вечно пьяные папаши. Которые вдруг, ни с того  ни с сего, после постоянных подзатыльников и обзывания, вдруг садятся перед детской кроваткой, достают из кармана половинку растаявшей шоколадки, которая от закуси осталась, и, размазывая по лицу сопли, навзрыд изрекают:
 – Ах ты моя принцесса, только из-за тебя я живу на этом свете!
 Все! Наживка проглочена. Пусть завтра пьяный папаша будет кидать в нее окурками и называть пятилетнюю дочь «проституткой», она уже знает – папка хороший, только пьет, но я его спасу обязательно. Папку (страшнее и печальней, когда мамку, а то и обоих вместе) спасти, конечно, не удается. И весь спасательский пыл изливается на мужа, часто единственного алкаша и придурка выбранного из множества других, весьма достойных кандидатов на эту роль.

Но все эти знания уже позже пришли. А тогда Юрка просто кайфовал. Уже поздним вечером проснулось в нем  чувство ответственности. Кое-как встал, оделся и с Аниной помощью доковылял до телефона-автомата. Позвонил родителям, сказал, чтоб в ближайшие дни не ждали. Позвонил своим, сообщил, где они Новый Год встречать будут, чтоб завтра подтягивались. И лишь сделав эти звонки, поставил Аню перед фактом, что завтра у нее пятнадцать человек Волковских  друзей и подруг праздник отмечать будут. Аня не возражала. Она вообще мало когда возражала.

Юрка, весь разомлевший и расслабленный, попытался проанализировать ситуацию. И получилось, что замечательная ведь Аня баба! Поискать такую надо! Маринка Симакова где-то в столице про него и не думает даже. А Аня рядом. Юрка целый день валяется и ничего не делает, а она шустро так все жизненные удовольствия ему прямо в койку поставляет. Очень Волкову такая жизнь понравилась! А значит и Аня, как единственный организатор такой жизни, очень понравилась. Логично ведь. О чем Юрка тут же Ане и сообщил, мол, очень сильно ты мне нравишься,  и не только Новый Год, а  вообще будем пока вместе жить.
Частный дом, где праздник отмечать собрались,  Аня снимала за небольшие деньги. Частные дома при СССР вообще дешево сдавались. Учиться в Ыйском фармацевтическом институте она приехала из белорусского города Овцевичи, сейчас уже на третьем курсе была. Быстренько сообразив, какую великую ценность после Михалсергеечевскх полусухих законов стал приобретать алкоголь, Аня привозила с малой родины самогонку практически ящиками, да и тут пыталась гнать по чуть-чуть.
В Белоруссии умели делать самогон! Напиток под 60 градусов удивительно легко пился и не имел сивушного запаха и вкуса. То, что Аня пыталась гнать здесь, было гораздо хуже. Юрка  смог почувствовать разницу – после его признания в оченьнравиценье, Аня окончательно размякла и выставила на стол уже настоящую белорусскую самогонку, до этого же угощала его бурдой местного производства.
Сама она практически не пила, могла лишь стопку весь вечер тянуть за компанию.  Впрочем, спиртное изначально предназначалась не для угощения гостей, а для успешной сдачи  зачетов и экзаменов, и для эффективного решения всяческих бытовых проблем. Впрочем, Волков-то поважнее грядущей сессии или машины дров будет, не так ли? Убаюканный Аниными рассказами и белорусским самогоном, Юрка уснул как младенец.

А потом понеслось! Веселый новый Год плавно перешедший в не менее веселое Рождество. Праздник и пьянка, друзья и подруги, музыка и танцы. А главное – делать ничего не надо, можно вообще из постели не вылезать. Анька все туда приносит.
Сессию Юрка, естественно завалил. И сдавать ничего не собирался, да и не мог, так как не знал нифига. Родители сильно переживали потенциальный конец его студенчества и уговорили взять академотпуск. Сбегал  в институт, оформил все бумажки и опять вернулся к Ане – на кровати лежа пить. Была вроде как мысль, что надо бы на работу устроиться… Но самогонки было много, через день заходили друзья со спиртным, Аня, произнеся мантру  «бросайпить», неизменно продолжала удовлетворять Юркины  мелкие и крупные прихоти – короче, жизнь вполне удалась и без всякой работы.

Пока в одну прекрасную ночь, вернее уже под утро, когда Волков только-только после всяческих ночных излишеств спать приготовился, не раздался стук в окно. Аня выглянула, побледнела и прошептала «мама приехала…». Пока она возилась с замками всякими и говорила приветственные слова, Юрка судорожно пытался найти свои трусы. Не нашел (вообще, трусы это такой предмет одежды, который мистическим образом пропадает в самый неподходящий  момент) и только успел натянуть брюки на голое тело, как в комнату влетела женщина с перекошенным от злости лицом.
– Вон отсюда,– проорала она Юрке, а потом взялась за Аню. – ****ствуешь? Тебя учиться послали, а ты ****ствуешь?!! А мне как после этого жить на свете?!!!
Послышались громкие рыдания, прерываемые невнятными криками. Женщина ломанулась обследовать весь дом, видимо подозревая, что здесь в каждой комнате по любовнику. В спальню заскочила перепуганная Анька и прошептала:
 – Собирайся быстро и уходи тихонечко. Я разберусь. Сама позвоню.
Юрка стал одеваться, слушая истеричные крики, рыдания и мат, доносившиеся из другой комнаты.
Ему бы побырику собраться и уйти. Но Волков ж благородный был до офигения, особенно когда пьяный. И поэтому пошел  защищать свою даму сердца от этой страшной женщины. Как еще и сам не знал, но пошел…
Анина мама – неопрятно одетая тетка с сильно опухшим, одутловатым лицом, сидела посреди кухни на табурете, рыдала и утирала слезы подолом юбки.
– Извините, не волнуйтесь вы так, – робко начал Юрка, – мне поговорить с вами нужно…
– Съебись! –  меланхолично сообщила мама. – А про***** эту я сейчас удавлю, а потом и сама повешусь...
Перспектива лишиться пьяного уюта отношений с Аней Юрку отнюдь не радовала. Поэтому настойчиво выставив Аню из кухни, он подсел к маме за столик и начал ее успокаивать:
– Ну, вы не так все поняли… У нас с Анечкой все серьезно, очень серьезно. Я ее типа люблю, ну и ваще…
– Женится что ли хочешь? – Анина мама как-то сразу успокоилась, буквально за секунду прекратив истерику и поток слез.
– Ну это, типа…, – вопрос абсолютно выбил Волкова из колеи. Но он был пьян и благороден, кроме того – хотел и дальше оставаться пьяным и благородным в собственных глазах. – Ну типа, да, можно и жениться…
– Анька!!! – гаркнула потенциальная теща. – Выпить есть че?
Аня принесла бутылку хорошей белорусской самогонки. Мама взяла с полки две чашки, налила по полной себе и Юрке, залпом выпила свою порцию и только потом обратилась к Ане:
– Ну че, кавалер на тебе жениться хочет. Пойдешь за него?
– Пойду… – пролепетала Аня
– Ну и ладно, договорились. Что не пьешь зятек, пей давай, а то как не родной. Тебя как зовут то, кстати? Меня Оксаной Владимировной кличут, но ты меня можешь «мамой» называть. Ну, давай вздрогнем!
Вот так Юрка и сделал что-то вроде предложения Ане, вот так  и познакомился со своей будущей тещей. Вздрогнул, хорошо вздрогнул. Редко когда семнадцатилетний пацан так вздрагивает.
Оксана Владимировна приехала, как выяснилось, на пару дней (правда непонятно – зачем), но деятельность развила за этот небольшой срок бурную. Первый день ее визита пили и планировали будущую Юркину  с Аней жизнь вплоть до пенсии. Сама Аня в планировании участия не принимала, молча снабжала плановиков выпивкой и закуской. Узнав, что Юрка в «академке», будущая теща велела Ане тоже академотпуск взять и на полгода в Овцевичи вернуться – свадьбу сыграть. Саму церемонию решили отложить до достижения Волковым совершеннолетия – благо всего полтора месяца осталось.
 Ну и по мелочи всякие планы – как внуков назвать, через сколько лет  кооперативную квартиру купить и прочее. Пила Оксана Владимировна больше Юркиного, за время их  долгой беседы он пару раз отрубался, а она – ничего, как огурчик. Утром второго дня они еще малость вмазали и поехали знакомиться к Волковским  родителям, благо выходной был.

Мама с папой откровенно прифигели и от перспективы Юркиной  скорой женитьбы, а еще больше от самой Оксаны Владимировны, которая, привезя в подарок им бутылку все того же самогона, разливала, тостовала и делилась планами. В оконцовке Волковы-старшие  сказали что-то типа «пусть Юра сам все решает, это взрослый поступок, пусть и несет за него ответственность». Расстались недовольные друг другом – с пьяных глаз Юрка ожидал потока радости и энтузиазма от своих предков, а тут как то холодно все…
Но Оксана Владимировна (вот молодец!) сказала, чтоб зять не расстраивался, купила у таксиста бутылку водки, которую они на двоих  в каком-то подъезде  выпили. Аня же молчала практически всю эту эпопею, лишь внимательно следила за тем, чтоб родственнички  не споткнулись и не упали. Вечером  проводили Оксану Владимировну на поезд, на вокзале она долго обнимала Юрку (много дольше, чем Аню), плакала и повторяла, чтоб они приезжали в Овцевичи как можно быстрее. Когда она уехала, наконец, Аня взяла Волкова за руку и, глядя в глаза, сказала:
– Спасибо! Но ты ничего делать не обязан… Я все понимаю…
– Да перестань, все уже решили же! – ударные дозы алкоголя  в желудке не давали свернуть с выбранного пути. –  Нормально, бери академку, поедем к твоим, поженимся! Заживем!!!

Собственно, на этом и остановились. С неделю Аня занималась закрытием сессии и академическим отпуском, Юрка же отмечал с друзьями скорую женитьбу. В конце февраля они сдали дом хозяйке, раздарили друзьям остатки самогона и поехали на Анину родину жениться.
…И не то, чтоб за это время Юрке в голову ни разу не пришла мысль, что делает он совершеннейшую хрень.  Что «самогон в постель» не лучший повод для вступления в брак. Что «хочешь узнать какой твоя невеста в старости будет – посмотри на ее маму».  Что Аня вообще не его типа женщина, да и не интересно  с ней особо, что…
Много разных мыслей в голову приходили, не всю же дорогу он вумат был. По утрам, по крайней мере, хоть чего-то соображал. Но вообще-то с детства Юрка особой смелостью не отличался, а тут еще на фоне постоянного бухалова развился у него такой странный страх – в любой ситуации он категорически не мог тормознуть и включить заднюю передачу. Если  начинал делать любую, самую несусветную глупость – остановиться  уже не мог, из страха. Набирал скорость, пер вперед по инерции, лишь бы не дать себе и минуты раздумий, лишь бы не снижать обороты.
Так Юрка дрался – бездумно махал руками и ногами, не понимая зачем и почему, до тех пор, пока его не вырубали. Так он пил, особенно на спор – любую гадость, стаканами, до тех пор, пока не падал. Соответственно так он и жениться стал – понесло куда-то, а и ладно! Будь что будет, лишь бы не останавливаться, лишь бы не думать.




Глава 10.
Водка «Русская» спирт 40%.

Короче, прибыли они в Овцевичи, небольшой районный городок в западной Белоруссии. Народ в Овцевичах был приветливей и дружелюбней, чем жители Ыйска. И пили здесь, в целом, несколько меньше.
Впрочем, Юркиной новой родни это не касалось. Будущий тесть, Николай Иванович, дядя Коля, был потомственным, родовитым алкоголиком. Мужик неплохой, беззлобный и даже сентиментальный, по пьяни он постоянно влипал в какие-то истории, драки и скандалы. Супругу свою, Оксану Владимировну он боялся и лишь изредка, вмазав лишнего, грозил ей страшной расправой и смертоубийством за то, что «ну ты ваще, бля, нах, ты это, ну ваще». Впрочем, нечастые бунты мужа тетя Оксана пресекала на корню, единолично управляя своим маленьким мирком. Выпить она любила не меньше дяди Коли, а то и больше…  Тесть где-то столярничал на маленьком окладе с еще меньшей ответственностью. Главным плюсом в работе было то, что можно было безнаказанно прогулять несколько дней в месяц и бухать непосредственно в течение рабочего дня. Иногда он оставался ночевать прямо в цехе – не было сил дойти до дома.
А тетя Оксана, кроме основной работы маляром-штукатуром в каком-то СМУ, еще гнала самогон на продажу и делала на дому аборты. Как и где она научилась этой медицинской операции – история умалчивает. Только частенько в доме появлялись девочки с трассы М-1 Москва-Брест, так называемые «плечевые» –  дешевые дорожные проститутки. В качестве анестезии, хлебнув пару стаканов самогона, они запирались с тетей Оксаной в ванной, откуда доносились истошные крики.  Затем девочки лежали час-полтора на диване в гостиной и шли дальше выполнять свою нелегкую, но такую нужную людям работу. Гинекологическую операцию в условиях хрущевского совмещенного санузла Юрка застал буквально в первый день своего визита – зять зятем, а клиентуру терять нельзя было.
По этой причине по приезду  выпили совсем по чуть-чуть. Основная встречательно-ознакомительная пьянка состоялась уже практически ночью, когда избавленная от нежелательных последствий своей профессии, очередная ночная бабочка улетела в сумрак. Выпили, облобызались, выпили, поговорили…
Вернее, говорила в основном тетя Оксана. Муж лишь пыхтел, да изрекал глубокомысленно «во, бля!».
А еще у Юркиной будущей тещи с поразительной просто скоростью под влиянием спиртного менялось настроение. От безудержного смеха и веселья, выпив еще пятьдесят грамм, она мгновенно переходила к пугающей злости и агрессии, потом начинала плакать навзрыд, затем рассказывать,  как она всех любит. И выпить могла огромное количество, оставаясь на ногах. Аня не пила, почти не принимала участия в разговорах, убирала посуду, накрывала на стол. Затем уложила спать – сначала отца, потом маму, а затем и Юрку - чувствовался немалый опыт в подобных делах.

Оштукатуривание и покраска всего на свете в строительно-монтажном управлении, шабашки по той же теме у частных лиц, производство нелицензированного алкоголя и медицинские операции над унитазом в совокупности приносили очень неплохой доход. Оксана Владимировна реально содержала всю семью, о чем собственно по несколько раз в день и сообщала домочадцам – «я вас всех кормлю, а вы – суки неблагодарные». Впрочем, поначалу  Волкова  ее постоянные наезды и придирки никак не касались. Наоборот, в семействе его возвели в ранг высококомпетентного авторитета во всех областях, чье суждение было истиной в последней инстанции. Впрочем, говорил Юрка немного. Ему было реально страшно находиться в этом доме, среда была абсолютно чуждой и непонятной.
Дело в том, что до этого ему не приходилось видеть как живет семья алкоголиков, где и муж, и жена много пьют, и уж тем более жить внутри этой замкнутой экосистемы.

Первую неделю отмечали приезд и предстоящую свадьбу. В честь гостей дорогих Оксана Владимировна взяла на работе отпуск, а Николай Иванович попросту забил на свой столярный цех. Пили. Пить начинали с утра, вроде как по чуть-чуть для здоровья. Уже побольше накатывали в обед, основная же пьянка происходила вечером. Анька молча прислуживала, а ночами, если Юрка был вменяем, рассказывала ему в постели какие у нее замечательные родители, когда не пьют, особенно мама.
Каждый день заканчивался скандалом между будущими тещей и тестем. Юрка присутствовал в роли зрителя и иногда рефери. Здесь  был настоящий цирк с конями – тетя Оксана обзывала мужа последними словами, подробно рассказывала интимные эпизоды  их личной жизни, где супруг был не на высоте, кидала в него всякой домашней утварью, а еще в слезах шла вешаться.
За месяц Волков наблюдал это шоу раза три. Суицидальница брала веревку, мыло и, громко рыдая, ходила по всей квартире и со всеми прощалась. Затем шла в ванную, не закрывая дверь, прилаживала петлю на полотенцесушитель, садилась и поджимала ноги. На этом этапе муж срезал веревку, Оксана Владимировна еще минут пять плакала, причитая «зачем ты меня спас?», а потом возвращалась к повседневным занятиям.
Игра с повешеньем была в семье привычной, отработанной и не вызывала никаких эмоций. Это Юрка, увидев этот концертный суицид в первый раз, чуть не обмочился со страха…
Дядя Коля в скандалах обычно ограничивался междометиями типа «ухбля» и «аааепт», но зато порой хватался за нож и начинал бегать за женой. Впрочем, ссоры  заканчивались так же неожиданно, как и начинались. Побегав пять минут с ножами и, обменявшись обвинениями в гомосексуализме и проституции, супруги вдруг уставали и уже через пару минут мирно сидели обнявшись и пили. Смыслом семейных разборок была не борьба за какие-то права и блага, а, собственно, сам скандал как способ времяпровождения…

 Все что удалось полезного сделать за первую неделю жизни в Овцевичах, так это заявление в ЗАГС подать. До свадьбы оставалось чуть больше месяца. На общем семейном совете Оксана Владимировна единогласно решила, что свадьба должна быть «не хуже, чем у людей».
На практике это означало сумасшедший размах, всякие яркие и громкие прибамбасы, огромное количество гостей и прочая, прочая, прочая… Юрка вроде попытался вякнуть, что можно и скромненько в ЗАГСе расписаться и посидеть по-семейному. Но данное предложение семейный совет в лице Оксаны Владимировны отказался даже мимоходом рассматривать, ибо мы других не хуже. Ну ладно.
Свадьбу решили справлять дома, в трехкомнатной хрущевке. Соответственно, вся подготовка состояла в закупке продуктов (в первую очередь разнообразного спиртного), приготовлении самогона и приглашении гостей. Поэтому, практически все дни до свадьбы проходили одинаково. С утра молодые с Оксаной Владимировной шли доставать продукты – ездили в Минск, в Брест, ходили по рынкам и знакомым продавцам в магазинах. Цель была – удивить всех изобилием и разнообразием еды на столах. После обеда, с двух часов ломились в очереди за спиртным. На покупку спиртного уходило часов по пять-шесть каждый день. 
Вечером втроем шли приглашать гостей, ну и Юрку заодно демонстрировать. Тогда, кстати, и понятно стало, чего это он так тут котируется. Всем приглашенным подробно рассказывалось, что будущий зять из очень хорошей семьи, интеллигент в *** знает каком поколении, что папа его в Ыйске большой начальник, ну и он со временем таким станет. Короче, жених не хуже, чем у людей. Приглашали каких-то родственников близких и дальних, знакомых и коллег, бывших соседей и просто нужных людей. Везде пили. На обратном пути тетя Оксана неизменно в подробностях рассказывала какие редкие сволочи только что приглашенные на свадьбу люди. Создавалось впечатление, что целью было собрать всех злейших врагов в одном месте… Совсем поздно вечером гнали самогон, пили и скандалили. Ну, такая вот насыщенная и разнообразная культурная программа была.

Тут еще выяснилось, что Анька беременна. Причем, порядком уже сколько времени, просто раньше она думала, что это  простуда… Ну ладно хоть не расстройство желудка или кариес… Основную информация об абортах Юрка черпал из истошных криков проституток, доносящихся из ванной, где Оксана Владимировна орудовала вязальными спицами и чем-то вроде детского совочка. Поэтому сразу решил, на сей раз сам–один, что Ане надо рожать. Подобного издевательства над своей будущей женой он допустить не мог. На том и остановились.

И уже накануне свадьбы Волков был окончательно принят в семью. Дело было так. Во время традиционной вечерней пьянки, вдоволь отсмеявшись над каким-то анекдотом, тетя Оксана неожиданно остановила на Юрке тяжелый, немигающий взгляд и, обращаясь к Ане, промолвила:
– Ну и ***плета ты себе нашла!  Целыми днями пьет, не работает. А я, ****ь, вас всех сволочей кормить должна? Убирайтесь все на ***!!!
От неожиданности и нелогичности Юрка просто опешил и растерялся. Дядя Коля произнес обычное «нуептабля…».  Тетя Оксана кинула в мужа чашкой, чуток поорала, потом неожиданно успокоилась и сказала:
– Ты, Юрок, не обижайся. Я ж любя, чтоб всем как лучше было. Ты парень хороший, лучше моего Володьки-разъебая.  Давай выпьем лучше.
Володька-разъебай – это был Анькин брат, которого Волков не видел еще. Судя по фото – фактурный красавец, из тех, на кого девки вешались. Но женился Володька-разъебай на очень страшной бабе, удивительно просто страшной. Высокая и необычайно тощая, с обтянутым кожей черепом, редкими сальными волосами и пучеглазая, она напоминала Смерть с картин Босха. Но работала где-то в строительстве и получала просто бешенные по советским стандартам деньги. А еще прекрасно понимала, что шансы даже не замуж выйти повторно, а просто с кем-то потрахаться, у нее практически равны нулю. Поэтому Володька-разъебай не работал и вытворять мог что угодно – водить домой девок, пить, сколько влезет, уезжать неожиданно – жена прощала все. В то время Володьку-разъебая забрали на армейские сборы и супруга честно его ждала. Впрочем, ждать нечестно у нее бы не получилось…

Так и проходило время. С  стороны жениха на свадьбе должны были быть только родители и Саня-Якут. Счет гостям со стороны невесты Юрка  давно потерял. Да и вообще старался как можно меньше думать, а для этого как можно больше пить. Остатки разума вопили просто, что бежать надо отсюда сломя голову, что большей глупости в своей жизни он еще не совершал, что еще не поздно все изменить. Но установки типа «мужик сказал – мужик сделал», «а что люди подумают», «мы в ответе за тех, кого приручили» и прочая дребень мешали это сделать.
А еще практически на восемнадцатилетие свалился Волкову еще один, своеобразный подарочек. Днем, принеся очередную партию свадебных бутылок из магазина и выпив какой-то несчастный стопарь водки, он собирался немого отдохнуть. Как вдруг абсолютно неожиданно закружилась голова, и одновременно стало судорогой сводить мышцы на руках и ногах. Юрка упал и забился в припадке. Телом своим управлять не мог, каждый орган жил какой-то своей, отдельной жизнью. Руки и ноги буквально выламывала неизвестная сила. Он не терял сознания, мозг фиксировал происходящее, только вот контроль над организмом  потерял. Анька жутко испугалась, Оксана Владимировна пыталась запихнуть Юрке ложку в рот, затем они перетащили его на кровать. Приступ длился не больше минуты, на смену ему пришла слабость. Анька плакала. Будущая теща сказала:
 – А мужик то у тебя – эпилептик… Так и будет всю жизнь падать и колотиться…
Впрочем, для Аньки возможность вытаскивать мужа  не только из алкогольной пучины, но и из падучей, была, похоже, только дополнительным бонусом. Так – еще жальче… Много позже Волков узнал о существовании алкогольной эпилепсии, когда припадки обусловлены исключительно интоксикацией. В течении следующего года он падал и бился еще раз шесть или семь. Всегда после бурных пьянок. Потом приступы закончились так же неожиданно, как и начались и никогда больше не повторялись.

Ну и вот, наконец, наступил день «Х». Накануне несколько часов подряд  Юрка с дядей Колей сколачивали столы и лавки, женщины чего-то жарили, парили, резали. Спать легли за полночь.
А в пять утра ехать на вокзал – встречать родителей. Еще через полтора часа – опять, встречать Якута, который прибывал другим поездом. Сил не было, а кроме того Волков страшно волновался перед свадьбой. Поэтому решил разруливать все проблемы с помощью того универсального лекарства, которое знал. Спер трехлитровую банку с самогонкой из общих запасов спиртного, благо там было столько, что пропажу трех литров никто  не заметил. Набрал на кухне всякой колбасы–сыра, нарезанных на закусь, взял стакан и спрятал все это в их с Анькой комнате, чтоб в любой момент иметь возможность приложиться, так, чтоб никто не видел. Ну и поехал на вокзал.
С приезжающими и приходящими прямо с утра пораньше гостями Юркины тесть и теща сразу же начинали пить. Юрке же, как жениху, вроде не полагалось участвовать…
Волкова трясло от нервного напряжения. И если б не заныканная банка, которую он постоянно навещал, точно б сбежал на хрен с этого мероприятия, наплевав на последствия и чужое мнение. Но заветная жидкость давала силы и дальше делать глупость.

Ну, а настоящий «праздник» начался  с десяти утра. Ибо нужно было обязательно соблюсти все  свадебные ритуалы.
…Вероятно,  большинство свадебных забав изобретено одинокими тетками пенсионного возраста, которые постоянно тусуются у подъездов. Развлечений у них всего два – похороны и свадьбы. Нечасто бывают – это минус. Но превращаются тетками в незабываемую резвлекуху – это плюс.
 С похоронами особо не разгуляешься – скорбящие родственники терпеть не будут. Ну, чуть над гробом  малознакомого, а то и вовсе незнакомого человека попричитать. Ну, посокрушаться о безвременной и ранней кончине, даже если покойному сто шесть лет исполнилось. Все!
А вот чужая свадьба дает простор для креативных изысканий на ниве массовых развлечений. Диапазон типа веселых конкурсов достаточно широк – то жениху предлагают что-то съесть-выпить, не прибегая к помощи рук; то всякие эпитеты на весь подъезд орать о своей избраннице; то через несколько ступенек прыгать. Много всякого… А, ну и обязательно всяким незнакомым теткам деньги давать надо. Ни один жених не сказал потом в доверительной беседе, что от этих подъездных развлекушек он получил удовольствие…И ни одна невеста этого не сказала… Однако ж  везде эту фигню практикуют. М-да…
К Юркиному счастью Якут уже набрался достаточно для того, чтоб вместо жениха с безумным смехом скакать через несколько ступенек и кусать черствый батон. К Аньке соседи были милосердней. Она всего лишь подмела грязный подъезд  и выбрала из кучи сора рассыпанную там мелочь. Ну, в белом платье и фате, само собой. Наконец, отвязались  от соседей с их конкурсами и напутствиями.
Во дворе стоял стол, за которым наливали всем желающим. Но наши люди нахаляву пить не любят, по крайней мере – делают вид, что не любят. Все угостившиеся пытаются  отработать налитый стакан длинной, пышной и бестолковой речью. Какое-то время молодые весь этот бред слушали, потом просто сели в машину и поехали в ЗАГС, время поджимало.

Верней, не в ЗАГС, а в выездную версию этого отдела. Торжественные бракосочетания в Овцевичах проводились во Дворце Культуры Железнодорожников – самом большом и помпезном концертном сооружении города. Новые советские семьи образовывались на лестничной площадке между этажами. Сверху вниз вела богато убранная, с вычурными перилами лестница; снизу – два обычных, щербатых пролета. Едва подъехал кортеж, к молодым подскочила распорядительница:
– Брачующиеся, как пойдем? Выход торжественный будем делать или обычный? Торжественный? Тогда - за мной.
Резвым аллюром всей толпой побежали за теткой по узкой пожарной лестнице наверх, вылезли на пыльный чердак и, перелезая через стропила и укорачиваясь по возможности от обстрела побеспокоенных голубей, полезли, матерясь и спотыкаясь, к двери в дальнем конце. За дверью был небольшой коридор, в котором  передохнули минутку, стерли носовыми платками голубиный помет, отряхнулись от пыли и двинулись за теткой дальше. Затем, миновав какие-то подсобки и аппаратные, вышли, наконец, в фойе второго этажа. Торжественный выход, как выяснилось – это спуститься вниз по помпезной лестнице, а обычный – это подняться по боковым маршам. Основная разница была лишь в увлекательной прогулке по чердаку и отмывании птичьего говна.
– Брачующиеся, фамилия жениха как? Волков? Через десять минут расписываться будете. Как рукой махну – сразу торжественно выходите. Выход запорите – второй раз фотографу доплачивать придется.
Выход они не запороли. Все с первого дубля, фотограф потом похвалил. Пафосно говорила ЗАГСогиня, пела артистка железнодорожной самодеятельности, очень долго пожилой депутат местного Совета рассказывал о последнем пленуме ЦК КПСС, опять пафосно говорила ЗАГСогиня, Юрка с Анькой расписались в толстом гроссбухе, обменялись кольцами и поцеловались взасос под улюлюканье друзей. На все про все – полчаса. И все, песец, стал Волков женатым человеком.

Потом  катались по городу и возлагали цветы к различным памятникам. Наконец вернулись  домой, где за накрытыми столами уже сидели в ожидании гости. И началась пьянка. Отцы – и Юркин, и Анькин – смогли выйти к столу лишь на полчаса, заплетающимися языками сказать невнятные тосты и вновь уйти спать.
За столом Волков и не пил почти. Так – шампанское да вино, женихам пить не положено, да и маму расстраивать не хотелось, она и так вся на нервах была. А вот банку заветную навещал регулярно. Свадьба шла своим чередом. На улице играл ансамбль, танцевали абсолютно «левые» люди. Периодически к Юрке лезли целоваться какие-то незнакомые мужики и тетки, дыша перегаром сообщали, что теперь он им брат и ваще ему повезло. Несколько раз вспыхивали, но быстро затухали драки. Короче, реальная такая свадьба получилась.

Волшебная банка закончилась в районе девяти вечера. За семнадцать часов Юрка умудрился выпить в одну харю три литра пятидесятиградусного самогона, это не считая всяких шампанских. Ни разу в жизни он не выпивал за день больше. По медицинским показателям – несколько раз смертельная доза. Но, что удивительно, Юрка был  абсолютно трезв. Никто даже  не заметил, что он «слегка» поддавши. Видно, так сработало колоссальное нервное напряжение. Гуляли где-то до одиннадцати вечера. Около полуночи ушли последние гости. Тесть так и не просыпался с начала свадьбы, теща тоже отправилась спать. Анька сообщив, что сегодня, «первая брачная ночь, не забудь!», ушла в спальню. Волков остался один и впервые с начала дня смог выдохнуть – уфффффффф.
Ну и решил еще одну стопочку на посошок выпить. И вот эта самая стопочка, грамм тридцать водки и стала той соломинкой, что переломила спину верблюда. Весь выпитый за день алкоголь ударил  в мозг, с великим трудом Юрка добрался до кровати,  рухнул, полностью одетый, в костюме и ботинках поперек молодой жены и тут же захрапел. У Аньки спихнуть его сил не хватило, так до утра Юрка поперек жены и проспал. Вот такая первая брачная ночь получилась, новую страницу в Кама-Сутру вписал, можно сказать.

Второй день  на традиционных славянских свадьбах проходит одинаково – сползаются помятые, кряхтящие гости, похмеляются и ненавязчиво пытаются узнать друг у друга «что вчера было» и «я не сильно барагозил»…
Это пиршество исключением не стало, где-то к полудню собрался весь болеющий народ и пьянка потихонечку стала набирать обороты..  Около четырех Юрка поехал провожать на вокзал родителей. Отец во второй день не пил, был мрачнее тучи, в смущении отводил глаза. Мама с трудом сдерживала слезы. Перед поездом напутствовали они сына фразой «че ж, счастья тебе, может что у вас и получится» и отбыли на родину в Ыйск. Якут должен был уехать  на следующий день.
Когда Волков вернулся к свадебному столу, то заметил значительные изменения. Все «приличные» люди уже откланялись. Остались исключительно любители как следует вмазать – человек двадцать всего. Водку, вино, шампанское и другой промышленный алкоголь со столов убрали, хотя в загашнике было еще не меряно. Самогон и только самогон! И легкая закуска – колбаса, сыр, зелень. Большинство и вовсе не закусывали, так занюхивали кусочком сыра. Ансамбль отпустили, народ тупо пил, выяснял кто кого уважает и орал песни. Официальная часть закончилась. Посему Юрка решил, что больше статусу непьющего жениха можно и не соответствовать, а спокойно расслабиться и нажраться. Но едва он сел за стол и пропустил пару стопочек, как Оксана Владимировна, глядя на него тяжелым немигающим взглядом, обратилась к соседке по столу:
– Вон какого «красавца» дочка то нашла… Не работает, не учится, только пьет. Алкоголик, настоящий алкоголик!
Юрке как то совсем не до конфликтов было, попытался свести все к шутке, но тещу уже понесло. Постепенно увеличивая громкость так, что в конце слышался лишь матерный визг, тетя Оксана продолжила скандальную тему:
– Нашла, ****ина, себе пару достойную – алкаша и тунеядца. Сама дура, так и этого дурака мне на шею повесила! Вон на *** из моего дома! Убирайтесь в ****у, чтоб духу вашего тут не было!!!
А Юрка пьяный уже. А еще – просто надоело все это за время жизни в Овцевичах хуже горькой редьки. Поэтому вскочил, выдернул из-за стола Аньку и повелел ей грозно:
 – Собирайся, мы уходим!
 Аньке деваться некуда – все, мужнина жена, что супруг сказал – то и делать надо. Покидала она в спортивную сумку какие-то трусы–носки и покинули молодожены ее родительский дом. Понятно, что и Саня с ними пошел – ему-то какой резон с незнакомыми людьми оставаться. К тому же – побить могут, как друга и сподвижника главного на текущий момент врага Оксаны Владимировны.

 Ушли к Анькиной подруге через два дома. Подружка их  табор приняла, поохала-поахала, повздыхала, бухло с закусью на стол поставила. Ну и решили о том, что дальше делать, наутро подумать, а сейчас просто выпить в теплой компании.
Сидят, пьют, анекдоты травят. Тут в десять вечера звонок – Оксана Владимировна. Вычислила где  они и позвонила. Волкова к телефону просит. Подошел…
– Юрочка, прости меня, не поминайте лихом, живите с Анечкой хорошо, ухожу я из этой жизни, прощайте!
 И трубку бросила. Ну, очередной постановочный суицид, которых уже несколько было. Волков ребятам рассказал, они и не волновались с Анькой особо, чай не первый раз, да и дядя Коля рядом. Но – решили пойти, проверить, да и помириться – свадьба все-таки, хоть и второй день, праздник. Дошли, в дверь позвонили – не открывает никто. Впрочем, первый этаж, хоть и окна высоко расположены. Нашли какой-то ящик, Якут на него залез и заглянул в окно гостиной. А Оксана Владимировна там с петлей на шее посреди комнаты на табурете стоит. И как увидела она в окне морду Сани, так с табурета и спрыгнула.

Не известно что это было. Скорее всего, как обычно решила теща Юркина всех напугать и повеситься так, чтоб спасли. Не в первый раз. Только вот никого в квартире не было, дядя Коля каких-то гостей провожать пошел. Впрочем, этаж первый, Якут в окно заглядывает. Вроде как и верно все рассчитано, если б Саня стекло разбил и веревку срезать ломанулся… Только у него на это соображалки не хватило или воспитание не позволило. Он в форточку полез, что с его габаритами много времени заняло…
А может – банальное пьяное безумие, психоз, когда и о последствиях не думаешь, и отчета своим действиям не отдаешь. Когда несет непонятная злая сила и остановиться нет возможности.
Алкоголики вообще часто сводят счеты с жизнью. Обычно – вешаются, потому  как быстро, не очень больно и идти никуда не надо. Реже прыгают с высоты. Только те, кто живет на верхних этажах. Идти специально на крышу многоэтажки для алкоголика не реально, пока идет - закончится запал. Прочие способы самоубийства – вскрытие вен, отравление таблетками или крысиным ядом, удушение газом и другие не несут в себе столько зрелищности, как самоповешение,  сопряжены с болью или ненадежны. Поэтому вешаются алкоголики чаще всего.

…А может – по-другому все.  Иногда суицид не является результатом пьяного помрачения рассудка. Скорее, наоборот. И приходит озарение –  явственно понимает человек, что все, он в капкане и вырваться из него не сможет.
 Жизнь закончилась, дальше уже ничего не будет, кроме изматывающего и всеобъемлющего желание выпить, выпить любой ценой. Желания иррационального, не выдерживающего никакой критики, но настолько сильного, что сопротивляться ему или пытаться осмыслить происходящее сил не будет. Больше уже ничего, кроме этой дикой жажды. Больше никаких событий и никаких чувств. Только жажда и постоянная тупая боль.
Эта жажда снесет все нравственные барьеры внутри, заставит лгать, предавать, подличать, воровать, делать множество других мелких и крупных мерзостей. Эта жажда может заставить убить. Эта жажда уничтожит напрочь все  мечты и желания. И как дешевая заводная игрушка, со страшным скрипом, нетвердую походкой ты будешь ходить в поисках новой дозы, любого пойла, способного выключить разум. И не будет ничего, что сможет остановить тебя в этом бесконечном поиске.  Не будет ничего, через что не смог переступить ради заветной цели.
И приходит озарение, что лучше уж раз и навсегда прекратить эту жизнь, оборвать ее, не дожидаясь тотальной ненависти и презрения всех вокруг, а особенно самых близких. А что еще поганей – собственной ненависти и презрения к самому себе. Что вздернуться гораздо лучше и честней, чем жить, сжигаемым этой дикой жаждой, если уж никак не можешь с ней справиться. Ну и лезут в петлю, если успевают, конечно, до того момента, когда мысль о самоубийстве вытесняется мыслью где еще стакан засадить. Может и так.

Короче, пока Якут в форточку влезал, пока нож искал и веревку резал, пока то да се, затяжная петля успела сделать свое дело – Оксана Владимировна умерла. Пробыв Юркиной  тещей чуть больше суток, сделала она такой вот необычный «подарок» дочери на бракосочетание – повесилась на второй день свадьбы.




Глава 11.
Настойка горькая «Перцовая» спирт 28%.


Дальше? Дальше обычная смертно-похоронная суета. Милиция и труповозка, возвратившийся дядя Коля со своим «нуёптабля!», слезы и причитания, обзвон родственников и друзей с  длительным убеждением каждого, что это не розыгрыш, назначение даты похорон и т.д и т.п.
Хоронили Оксану Владимировну через два дня после смерти. Патологоанатом сказал по секрету, что с таким количеством алкоголя в крови она все равно шансов не имела. Впрочем, Волков-то знал, как заблуждается патологоанатом. Но похороны собрались те же люди, что и на свадьбу, за исключением Юркиных родителей и Якута. Ну, еще Анькин брат приехал с партизанщины, Володька-разъебай. Попрощались на кладбище, вернулись домой на поминки – за тот же стол, с тем же спиртным, с той же закуской, что и на свадьбе, с большим запасом приготовлено было. Алкоголя и жратвы хватило и на девятый день, и на сороковой.
Схоронив тещу, Юрка ударился в настоящий, безудержный запой с дядей Колей и Володькой-разъебаем. Все понимали и сочувствовали – скорбят люди, горе у них, грех не выпить. Начинали с раннего утра, едва проснувшись. Пользовали огромные домашние запасы, ходили по друзьям и знакомым, гуляли в ресторанах и кафе. Пропивали «свадебные» деньги и какие-то полученные страховки. Анька безропотно прислуживала трем скорбящим мужикам, видать у нее горе не такое сильное было. А они болтались по городу, завязывали драки и даже снимали каких-то баб. Из памяти вылетали часы и дни, узнать сегодняшнюю дату можно было лишь у независимых экспертов. Не было тогда у Волкова друзей ближе, чем тесть и шурин. О существовании молодой жены он вспоминал редко.
Справили поминки на девятый день, народу немного было. Отметили сороковой – уже с песнями и дракой. А пьянка все продолжалась.

Бухали в нон-стопе до конца июня. Впрочем, Юрка уже плохо соображал какой на дворе месяц, год и век. Половина дней вообще вывалились из памяти. Пробуждение, уже не утреннее, а когда придется, сопровождалось  сначала тревогой, а позже –  диким, безотчетным страхом. Единственное лекарство от сковывающего ужаса – срочно вмазать. Но страх и тогда не отпускал до конца, он просто прятался где-то глубоко в сердце и в медленно угасающем разуме. И именно этот страх помог ему понять однажды вечером кошмар всего происходящего.
Сидя  в одиночестве на кухне в окружении водочных бутылок, Юрка вдруг  отчетливо осознал, что все неприятности и беды этой семьи вызваны кознями какого-то черного мага, живущего в доме напротив. Найти его он уже не успевал, злые чары становились все сильней. Нужно было срочно спасть ничего не подозревающих Аньку, дядю Колю и Володьку-разъебая! Но сначала обезопасить себя!
Мозг работал удивительно ясно и четко – к счастью для всех Волков точно знал, что надо делать! Вначале  с помощью электропаяльника и окурков выжег обережные руны у себя на запястье. Было больно,  но сделать это было абсолютно необходимо, иначе магия сломала бы его. Чтоб хоть как то заглушить боль Юрка пил прямо из горла откуда-то взявшуюся водку. Когда же волшебный символ был закончен, Волков пошел спасть свою новую семью. Это было несложно – новые знания переполняли его. Нужно лишь  освободить их бессмертные души от зараженных черной магией тел! Найдя ритуальный Светлый Нож, он хлебнул еще водки и отправился на благое дело. И тут сознание выключилось.

Очнулся Юрка от яркого света, который слепил глаза даже сквозь закрытые веки. Глаза не открывал – боялся ослепнуть, да и просто боялся. Воспоминания о вчерашнем вечере как удар кувалды обрушились на голову. Дичь какая-то! Ну, взял  нож, а дальше-то что?
Волков рывком, не открывая глаз, попытался встать, но не тут-то было. Руки оказались привязаны. Открыл глаза – запястья были обмотаны чем-то вроде парашютной стропы, закрепленной с двух сторон к узкой металлической кровати. Юрка, изогнувшись, мог почесаться, но встать с постели или сделать какие-то резкие движения не мог. Неприятные ощущения от скованных запястий напрочь заглушала боль в перебинтованной левой руке. Из вены же в правой торчала капельница. Ложе, узником которого он являлся, стояло в небольшой, на три койки,  больничной палате. В окно ярко светило солнце.
На соседней кровати сидел мужик в застиранных сатиновых трусах и пижамной куртке, опухший и явно дегенеративного вида. Третья койка в палате пустовала.
– Где мы находимся? – робко прошептал Юрка, втайне надеясь проснуться и навсегда забыть страшный сон с привязанными к кровати руками и опухшим мужиком в застиранных трусах.
– Ты, гыыыыыы, парень, теперича, бля, дома! – мужик явно наслаждался растерянностью соседа. – Один раз, гыыыы, сюда попал – считай, бля, дальше всю дорогу тута кочумать будешь!
– Сюда, бля, это куда, бля? – в тон мужику спросил Волков, повысив голос.
– Сюда – это в дурку, гыыыыы, куда ж, бля еще? – мужик почесался пятерней с грязными нестриженными ногтями. – А ты с белочкой? Или так просто – дуру по-пьяни гнал?
– Не помню…
– Не помнишь, это, бля, плохо! Это ты запросто мог мочкануть кого – одного… Или двух… Или трех… Хотя нет, не боись, за трех бы тебя сразу на спецуху отправили. Так что замочил ты максимум двоих, не переживай, – мужик громко рыгнул.
Юрка б, наверное, в самом деле сошел с ума от ужаса, но к счастью в этот момент в палату вошла санитарка. Обычная такая санитарка – из того типа женщин, что сразу из девочек становятся бабушками – вечно чего-то моющая–убирающая; вечно брюзжащая. Смерив Волкова презрительно-сочувственным взглядом, она затянула привычную, видать, песнь песней:
– Что очухался? Такой молодой и так пьешь! И не стыдно тебе! А дети у тебя будут – какой пример ты им подашь то? Небось и не работаешь нигде, только пьешь? Сталина на вас нет, совсем порядка не стало…
– Что вчера было? – затаив дыхание, задал Юрка самый главный вопрос, который его мучил.
– И не помнишь ничего? Алкоголик ты и есть алкоголик! Ничего не делаете, только пьете, – тут санитарка, видимо слегка оттаяв от жалкого вида пациента, снизошла-таки до хоть каких-то объяснений. – Че было… Да я почем знаю… Фельдшер с бригады, что тебя привезла, сказывал, что ты вон вены себе вскрыть пытался. А так, вроде, не натворил ничего… Их женка твоя вызвала, когда бригада приехала – ты с ножом под лестницей в подъезде лежал скукожившись, все повторял, что спасешь всех и плакал. Да ниче – обычный психоз от перепоя. Полежишь здесь, подлечим тебя, может - пить бросишь…
– Я никого не убил? – нестрашный рассказ санитарки придал Юрке решимости задать основной вопрос. Сосед по палате гнусно заржал.
 – Убил? Да ты сидеть не мог, даже не стоять – не то что убить. Только вон руку себе изуродовал. Ну что, отвязать тебя, что ли… Не будешь буянить-то, убивец? – санитарка сноровисто сняла вязки с Юркиных рук. Волков сел на кровати и стал разминать затекшие конечности. Сосед по своему истолковал этот жест, засуетился:
 – Эй, ну ты че? Я ж шуткую. Тута ведь без шуток юмора никак нельзя, внатуре свихнешься…Ты это, без обид, лады… Шуткую я…
Впрочем, никакого дела до соседа-приколиста Юрке не было. В жизни он и в обычных больницах нечасто бывал, а тут очутился в дурдоме… Необходимо было осмотреться, освоиться, выяснить перспективы этой нежданной госпитализации и все обдумать.

…Возможно, среди читателей есть такие странные личности, которые ни разу в дурдоме не лежали. Конечно, слабо вериться в существование подобных человеческих феноменов, но вдруг… Ну так вот, специально для таких, жизни не нюхавших, надо пояснить  – дурки, они очень разные. Гораздо больше одна от другой отличаются, чем зоны, например, или театры оперетты.
Есть  – похожие на обычные больницы; есть – похожие на обычные тюрьмы; есть – похожие на декорацию к фильму про доброго доктора Лектора; есть такие, что ни одному сценаристу-триллерщику в голову не придут, самой извращенной фантазии не хватит, чтоб такое выдумать.
Например, где пациенты лежат по несколько человек на нарах, скованные между собой наручниками. Не из какого-то особого садизма персонала – исключительно из соображений безопасности. В минуты полных затмений разума в человеке просыпаются странные, запредельные силы. И субтильный мужичонка запросто, «легким движением руки», рвет вязку – парашютную стропу, которой принайтован к кровати. А может и цепь от наручника порвать… А когда они вместе скованны, он при обострении коллег своих перебудит, а они шум поднимут – персонал успеет отреагировать. Может быть…
Ну, короче разные они – психушки. Так вот, Овцевический районный психо–неврологический диспансер, если сравнивать с курортно–отдыхательными заведениями, был типа пятизвездочного отеля на Лазурном берегу. Впрочем, тогда Юрка этого не знал еще… Узнал позднее, побывав в заведениях, которые в свою очередь по этой градации тянули на шалаш не ближе пятой линии у моря Лаптевых.

Замечательная эта, дебютная его, психушка представляла собой скопление уютных домиков среди соснового леса. В каждом корпусе находились пациенты с одинаковым диагнозом, болезни не смешивали. Палаты на троих, с туалетом и душем. Кормили очень прилично.
В первый же день, после обеда Юрку приняла лечащий врач – смешливая и добродушная тетка лет сорока. Она-то и пояснила, что была у него обычная пьяная истерика, с такими, обычно, в больницу не забирают – в милицию в камеру на ночь сажают и все. Но он нанес себе увечья (рука под повязки нестерпимо болела и чесалась), бормотал какие-то невнятные угрозы непонятно в чей адрес и найден был родственниками с ножом в руках, отдать который категорически отказывался. Поэтому бригада и доставила Юрку сюда, вроде как суицидальника. А так – пьяный бред. Ничего пока страшного, кроме алкоголизма. Поэтому подержат его здесь сорок пять дней и отпустят на все четыре стороны. А уж потом самому пить надо бросать, а то такой молодой, а уже алкоголик, и чем это все закончится может…
Ну и пошел Юркин первый срок этой психиатрически-санаторной госпитализации. Лечением его не напрягали – витаминки, сонники, «тормозилки» слабые. Весь день, кроме времени приема лекарств, никто его не контролировал, не беспокоил, он был волен гулять по территории диспансера. А за территорию по-любому попасть бы не смог – забор четырехметровый, КПП с серьезной охраной. Раз в неделю, по выходным, приезжала Анька – привозила вкусного пожрать, выпить и потрахаться. Чаще приезжать у нее не получалось, дурдом находился далеко за городом, а беременной Аньке пришлось устроиться на работу – пьющих мужиков нужно ж было как-то содержать.
С пьяной истерикой лежал  один Юрка, остальные пациенты отделения были  преимущественно белочники. Поэтому большинство разговоров, которые велись за картами, чифиром и перекурами, были именно про этого забавного пушистого зверька, который неожиданно их посетил. Тут-то Волков  и узнал, что это за напасть такая – белая горячка, «белуга», «белочка».

По науке «делирий тременс» является вроде как галлюциногенным психозом, возникающий при абстинентном синдроме вследствие интоксикации организма. Ну, как оно по науке, собратья по несчастью не знали, делились своими переживаниями.
Самое прикольное в белочке, что навещает она уже трезвых, в абсолютном сознании, алкашей. Обычно на второй-третий день после прекращения пьянки. Но может и позже, в течении трех недель прискакать. А в очень редких случаях – до 45 дней после последнего стакана возможно начало веселухи. Ну в оооочень редких, впрочем возможных, поэтому и держат в больничке полтора месяца – а вдруг?!!! Галлюцинации при напасти этой бывают удивительно яркими и образными. Кто-то понимает, что крыша съехала, кто-то принимает происходящее за чистую монету. Рассказы белочников были в основном прикольными.

…Сидел один мужик, Серега, дома. Нормальный мужик, работяга, выпить-подраться не дурак. Тут отпуск у него к концу уже подходил, поэтому с бухаловом он уже дней пять как завязал. Мирно вполне себе в уюте хрущевской однушки смотрел телевизор. И тут стук в окно. А мужик на первом этаже живет, к нему корефаны часто в окно стучались. Выглянул – смотрит – брат родной в гости нагрянул. Братан шепотом и говорит: – «слышь, Серый, тебя там у дверей менты пасут, натворил что ли чего?». Ну, братан в окошко залез, с собой принес закусить-выпить, как без этого. Серега в глазок глянул – и вправду мент на лестнице под дверью сидит. Ну мало ли, может по пьяному делу избил кого, может украл что – да не помнит – вот и пасут менты. Ладно, дверь не ломают – и слава Богу. Короче, сидят Серега с братом, пьют закусывают, за жизнь базарят и тут опять стук в окно. Глянул Серый – второй брат нарисовался. То же за ментов сообщил, потом решил, что мужским коллективом сидеть скучно, смотался куда-то, привел трех шмар, через окно залезли – сидят, пьют-закусывают вшестером уже, девок трахают, за жизнь разговоры умные ведут. Хорошо!!! А тут опять стук в окно. Глянул мужик, а там третий брат в гости пожаловал.
– И тут, пацаны, – Серега сделал театральную паузу: – Я вдруг вспоминаю, что брат у меня один, двадцать лет уже в Биробиджане живет и в Овцевичах никак оказаться не может. Ну и догоняю я, что пришла «белая», а у меня была уже, знаю. Вещи в авоську собираю и иду в больничку сдаваться. На всякий случай через окно – а вдруг мусора-то настоящие?!!

…Михась, высокий худой парень, всю дорогу был мрачнее тучи, с однодурдомниками общался мало, но все же под напором общественного любопытства поведал свою историю. Трудился Михась в родной советской милиции сержантом ППС. Хоть в те годы и не было возможности облагать данью иностранных подданных, нелегально работающих на нашей земле, но все ж служба считалась очень привлекательной для тех, кто не стремился поднимать ничего, тяжелее стакана. Знай ходи себе по улицам, телок кадри, да пьяных обшманывай. Поэтому Михась работай своей очень дорожил. И коллективом тоже. От общества никогда не отдалялся, исправно участвовал во всех питейно-некультурных мероприятиях. А сам-то вроде как и не любитель особый выпить был – больше рыбалку с охотой уважал.
 Но вот чей-то свалились на отдел милиции разные всякие события друг за другом – то день рождения чей, то лычку новую кто получил, то начальник за помещение на Доске почета проставился. Короче, пил Михась с коллегами жестко больше недели. Ну, а потом поводы закончились, он и завязал. И где-то через дня три после окончания пьянки шел он вечером, практически ночью, со службы домой и вдруг по дороге увидел пруд, а в нем рыбы – немерянно, так и плещется, хвостами бьет. Подивился Михась такому делу, вроде хорошо город знал, а пруд этот впервые обнаружил. Ну и обрадовался – вот где порыбачить-то можно! И от дома недалеко. Ну, а зачем откладывать назавтра то, что можно сделать сегодня? Службу закончил, впереди выходной, погода прекрасная, рыба чуть из воды не выпрыгивает. А у него в кармане кителя случайно и леска с крючком и прочими причандалами оказалась. Соорудил он по-быстрому удочку, ветку с дерева обломав, накопал червей и сел рыбачить.
Утром ранние прохожие наблюдали странную картину – на ступеньках Горисполкома  сидел милиционер в фуражке и кителе, но без брюк, в одних семейных трусах, увлеченно забрасывал невидимую удочку на тротуар куда-то в сторону памятника Ленину, подсекал и вытаскивал невидимую рыбу, а «улов» бережно складывал в завязанные мешком форменные брюки. Сапоги стояли рядом, неподалеку валялась портупея. Пальцы у милиционера были содраны в кровь, ногти обломаны до мяса – Михась копал невидимых червей, руками роя гранитные плиты. Кто-то вызвал «скорую», Михася забрали сюда. Теперь его ждало обязательное отчисление со службы – ну не держат в милиции рыболовов.

…У Коляныча, суетливого вздорного мужичонки, были хорошие шансы пережить делирий в домашних условиях, без всяких дурок. Ну, или крякнуть от сердечной недостаточности – при белой горячке это обычная вещь. Но подвела страсть к сутяжничеству, стукачеству и жалобщине. У Коляныча был тот самый нечастый случай, когда белочка прибежала достаточно поздно – через две с лишним недели после окончания запоя. И белочка-то такая забавная и пушистая, ничем по жизни не мешающая – Коляныч везде видел хор русской народной песни с солисткой Людмилой Зыкиной. Куда б Коляныч не пошел, где б ни находился – везде, чуть в сторонке от него, выстраивались бабы в кокошниках и мужики в косоворотках и начинали «калинку-малинку» петь.
Ну, Коляныч то мужик толковый и продвинутый, он сразу сообразил, что это центральное телевидение клип снимает. Камер нет – так пока что репетируют. Хор репетировал на пляже, во дворе Колянычева барака, в цеху вагоноремонтного завода, где Коляныч токарем трудился. Так продолжалось два дня. А на третий день Коляныча возмутило такое разбазаривание государственных средств – сколько можно за народные деньги репетировать! И он решил накатать жалобу в прокуратуру, пусть компетентные органы разбираются на какие ши-ши они сутками без толку поют. Надо сказать, что жаловаться Коляныч любил, жаловался на всех и всем, имел в этом деле немалый опыт. И чтоб жалоба весомей была, он решил ее коллективной сделать. Накатал текст и пошел по соседям-коллегам подписи собирать, грязным пальцем им на репетирующий хор показывая – ишь, распелись, ироды! Кто-то вызвал спецбригаду…

…С некой долей презрения ко всем остальным относился Чайник. По имени он не представился ни разу; судя по количеству зоновских наколок, мог и забыть его напрочь, так как большую часть жизни прозывался Чайником. Прочих он искренне считал «психами ****утыми», сам же утверждал, что попал сюда исключительно в результате ментовского беспредела, так как с головой у него все в порядке, мозги набекрень не съезжают. Впрочем, некая доля правды и своеобразная логика в его словах присутствовали.
Чайник был идейным алкоголиком, с бухательской философией и убеждениями. Кредо Чайника – один раз живем, все равно помрем, так хоть кайф от жизни получить по максимуму. Другого кайфа, кроме бухла, Чайник не знал, впрочем, как и слова «максимум», с успехом заменяя его гораздо более громоздкими матерными лингвистическими конструкциями.
Чайник пил все, всегда и с помощью любых средств. Поэтому, когда умерла его мать, оставив Чайнику  двухкомнатную квартиру с обстановкой, Чайник стал неистово наследство пропивать. В те годы продать недвижимость было невозможно, но вот из хаты:
 – Пацаны, в натуре, все сдал!!! Унитаз загнал, плиту, бля газовую! Линолеум по всей квартире поснимал и пропил.
 Короче, остался Чайник в абсолютно голых стенах – из всего имущества имел лишь проссаный матрас на голом бетонном полу, да ту одежду, которая на нем была.
И тут вдруг в гости какие-то друзья приятели нарисовались, принесли бухла и огромный кусок мяса (откуда и чьего – не важно). А плиты газовой нет уже давно, на трубе заглушка стоит, аварийкой поставленная. А жрать хочется. Ну, закусить.
  –И вот решаю я, пацаны, мясо на костре пожарить. Ну а костер в комнате развести – там же вообще гореть нечему – голые стены да бетонный пол. Это ж с пожарной точки зрения безопасней, чем на улице костер жечь – там деревья и кусты всякие.
Короче, набрал Чайник дров и стал при открытых окнах мясо среди комнаты на костре жарить. Кто-то из прохожих по 01 позвонил – дым из окна валил нехило. Приехали пожарные, подтянули к окну лестницу и, поднявшись со своим шлангом, увидели, абсолютно офигев, Чайника с сотоварищами, мирно сидящими посреди комнаты вокруг горящего костра. При вызове пожарной охраны автоматически на место пожара выезжали скорая помощь и милиция. Поэтому менты надавали звездюлей Чайниковским корефанам, прогнав их взашей. А скорая доставила Чайника сюда.
 – По беспределу, пацаны, я ж понимал, че делаю. Там же гореть ваще нечему!!!

Разумеется, не все горячки и психозы оканчивались столь весело и благополучно. Просто в Юркином отделении лежали исключительно «легкие». «Тяжелые» находились в других лесных домиках. Но про них знали, порой видели во время прогулок или на процедурах.
К примеру, в разряд легенд и сказаний Овцевеческого психо-неврологического диспансера вошла история Змеелова. Молодой парень, чуть за двадцать, поймал нехорошую белочку. В животе у него поселилась змея, где-то там, в кишках. Змея пожирала бедолагу изнутри, скорейшим образом извлечь ее было вопросом жизни и смерти. Наш герой взял здоровенный кухонный нож и, на глазах у жены и пятилетней дочери, сначала вскрыл себе живот, затем, покопавшись во внутренностях рукой и не найдя змею, стал делать другие разрезы. Отхватил себе пол-члена и яйцо, изрезал весь пах, а в конце, засунув нож в анус, пытался вытащить его вверх, к позвоночнику, но потерял сознание.
 Самое поразительное заключалось в том, что он выжил. Много часов хирурги боролись за его жизнь, сшивая то, что можно сшить. А одновременно нарколог откапывал от белой горячки.
 А делирий это такая болезнь, которая проходит практически всегда после одной-единственной капельницы. Ну, интоксикация снимается, пациент спит, отдыхает мозг – и ву-а-ля, мы видим перед собой абсолютно нормального человека. Но в данном случае – инвалида первой группы, обреченного всю оставшуюся жизнь ходить в подгузниках, так как способность контролировать моче-и-каловыделение он утратил навсегда. Несчастная супруга, на глазах которой происходил процесс поисков змеи, долго лечила нервы здесь же, в дурке. Какую психологическую травму получил ребенок, остается только гадать. Ну, вот такой многогранный и затейливый это зверек – белка.

А вообще в Овцевической психушке было хорошо. Юрка реально отдыхал от пьянства. Полгода каждый день  вхлам – это огромный и тяжелый труд, не каждый организм выдержит, сил множество забирает. Он отъедался, отсыпался, дышал воздухом, вел неспешные разговоры с другими пациентами на самые актуальные темы (к примеру, как пить медицинский йод), много гулял. Гулять там было одно удовольствие – советский дурдом являлся неиссякаемым источником хорошего настроения.
Известно, что супруги, долго живущие вместе, становятся похожи друг на друга. Укротители со временем перенимают некоторые повадки животных. А врачи-психиатры начинают смахивать на своих пациентов. В Овцевической дурке персонал работал давно…
Сразу после КПП с охраной, на площади перед администрацией больнице располагался памятник Ленину (ну вот как в дурдоме памятник вождю мирового пролетариата не поставить!), Доска Почета и стенд «экран социалистического соревнования». И вроде как все и ничего, вроде как все обыденно, если б не одно но… На Доске Почета красовались фотографии не только персонала, но и пациентов диспансера! Были какие-то, видать, критерии, по которым выбирали самого почетного шизофреника или олигофрена. Фишка тут в том, что многие пациенты, один раз сюда попав, стен этих уже не покидали до конца жизни. Были и  такие, которые проводили здесь большую часть года.

Так на Доске Почета разместили фото Саньки-охранника, которого знали тут абсолютно все. Санька-охранник служил вертухаем в ГУЛАГе еще при дядьке Сталине. Но в 1952 году получил от зеков доской по черепу, отчего у него в голове все перемешалось. Тогда-то он сюда и загремел. Санька-охранник напрочь позабыл все необходимые человеку навыки – есть ложкой, снимать штаны в туалете, мыться-бриться. А еще Санька визжал и бился в конвульсиях. Его пытались лечить, привязывать к кровати, сажать в одиночку – без толку. Санька истерил и визжал даже под убойными дозами успокоительного. Пока в начале 60-х кому-то не пришло в голову оставить его в покое и посмотреть, что будет.
 А ничего страшного. Оказывается, позабыв почти все на свете, он не утратил ни единого умения, прописанного в уставе караульной службы. Санька взял швабру у уборщицы и стал обходить больничный забор по периметру. Ко всем встречным обращался с вопросом «стойктоидет?», а если ему не отвечали, расстреливал из швабры и спокойно шел дальше. Отдежурив таким образом ровно шесть часов (видать, внутренний счетчик исправно работал), Санька возвращался в палату, был спокоен и благостен, позволял делать с собой все, что угодно. Вот с тех пор уже больше четверти века Санька-охранник ежедневно по шесть часов патрулировал периметр территории больницы. За какие заслуги его рожу разместили на Доске Почета – неизвестно. Может, в туалет научился сам ходить, может всех врагов народа из своей швабры перестрелял…

Экран социалистического соревнования, опять же, отражал соревновательские процессы как среди персонала, та и среди больных. Как и в чем могут меж собой соревноваться аутист, маньяк и шизофреник  не очень понятно. Но они соревновались!!! Юркино, алкашеское отделение почти по всем показателям было на последнем месте. Несознательным алкашам эти игрища и даром были не нужны! Зато отделение с умственно отсталыми неизменно было в фаворитах социалистической гонки.  По выписке, хотя и не понятно, как это от больных-то зависело?!!  По работе в приусадебном хозяйстве  – психи разводили кроликов.  По художественной самодеятельности. Кстати, художественная самодеятельность в дурке процветала, постоянно какие-то конкурсы проводились, на очередном Юрке посчастливилось побывать.

Конкурс проводился в клубе диспансера и являл собой самую цинично-карикатурную модель человечества, которую Волкову доводилось видеть. Основная идея конкурса – ненавидеть тех, кто умнее и всячески издеваться над  теми, кто ниже по интеллектуальным показателям.
От каждого отделения выступали работники и пациенты, оценка выставлялась, таким образом, в командном зачете. Работников кухни, к примеру, к конкурсу не допустили – у них пациентов не было. Не участвовало и алкашиное – ни один ханурик на такую байду не подписался.
 От персонала выступали в основном толстые нянечки в грязноватых халатах, которые пели хором (ну, им казалось, что хором и что пели…) «ой цветет калина в поле у ручья».
Пациенты были разные, в основном с пониженным интеллектом. Зал искренне радовался любой оплошности и неудаче артистов, толстые нянечки громким шепотом сообщали своим творческим соратникам по отделению, что если «нормально петь не будешь – к кровати привяжу и курить никогда не дам».
Один из местных талантов обделался прямо на сцене во время исполнения песни  «Щорс идет под знаменем, красный командир». Видимо от восторга и сопереживания героическому большевику с обвязанной головой.
В итоге жюри присудило первое место полнейшему идиоту с капающей слюной за исполнение одного куплета песни «спят усталые игрушки» и его артистическим подругам – двум медсестрам, прочитавшим в ролях какую-то басню Михалкова. Все другие найденные таланты сразу же возненавидели победившее отделение.

В перерывах между немудрящими этими развлечениями Волков все-таки задумывался о своей нелегкой судьбе, на вираже которой и попал в это заведение. Вроде как по всему получалось, что бухать в таких количествах больше не стоит. Ну, тормозиться надо как-то. Поэтому и решил он свалить из Овцевичей в родной Ыйск. Вроде как город во всем виноват, дома он меньше пить будет.
Полтора месяца санаторно-психиатрического лечения пролетели быстро. Пребывание в дурдоме автоматически означало освобождение от армии – советским вооруженным силам нужны были только умные воины.




Глава 12.
Портвейн белый «Агдам» спирт 19%

После выписки Волков с недельку поотмечал свободу в компании тестя и шурина, а затем сообщил Аньке, что они переезжают обратно в Ыйск. Анька не возражала, она вообще редко возражала.
Родители  отчего-то совсем не обрадовались возвращению блудного сына с семьей.  И быстренько сняли частный дом,  чтоб молодые свою жизнь учились строить. Впрочем, Юрка был только «за», мама и папа, в отличие от жены, существенно ограничивали свободу. В институте  решил не восстанавливаться – необходимо семью кормить, ребенок вот скоро появиться.

А раз так, то нужно было работать. Но работать совсем не хотелось. Куда приятней тусить с друзьями и  подругами. В итоге нашел-таки Юрка компромиссный вариант между собственной ленью и социальной необходимостью. Устроился в профессиональную пожарную охрану – сутки через трое.  Замечательная работа! Трое суток можно шароебиться, не высыпаться и уставать. Чтоб потом спать на работе по 15-18 часов подряд. Пожары случались редко, тушили их преимущественно военные, у которых погоны и сутки через двое. А профессионалы…
Юркина часть курировала большой завод, на котором  и гореть-то особо нечему было. Руководство предприятия старалось не доверять борьбу с мелкими возгораниями огнеборцам, к слову – вполне справедливо – любой костерок заливался таким количеством воды, что ущерб от потопа неизменно превосходил потенциальный ущерб от пожара,  и предпочитало обходиться собственными силами. Еще в зону  ответственности части входило несколько жилых пятиэтажек, то же не особо пожароопасных.
Две трети коллектива составляли пенсионеры, которые думали лишь о том, как пройти ежегодную переаттестацию и не вылететь с работы. За пьянство на работе никого не наказывали, пить можно было   и на службе, а уж придти с похмелья вообще правилом считалось. Зарплата была маленькая, ну дык – Юрка  ж не меркантильный, плюсы перевешивали.
 Впрочем, на работе он почти не пил, с коллегами общался мало – отсыпался за выходные дни.

Ибо жизнь в Ыйске на тот момент суровая наступила. Антиалкогольные инициативы  Михалсергеича Горбачева умноженные на энтузиазм местных властей привели к тому, что покупка спиртного в городе происходила с риском для жизни, сопоставимым с участием в боевых действиях.
За то время, что Волков в Овцевичах жил,  в Ыйске в сфере торговли спиртосодержащими продуктами произошли изменения. Во-первых, алкоголь стали продавать исключительно по талонам – ежемесячным документам, дающим право приобрести две, не более, бутылки любого пойла.
Во-вторых, хоть количество точек по реализации спиртного не изменилось, но власти устраивали своеобразную лотерею – бухло «выбрасывали» ежедневно не во всех специализированных магазинах, а только в трех-четырех. Причем, никто не знал – в каких, математическому расчету же активация режима продажи алкоголя поддавалась хуже, чем попадание рулеточного шарика на какое-то число. Могли неделю торговать в центральном гастрономе, а на восьмой день неожиданно прекратить. Могли целый месяц открывать разные магазины на один день, не больше. Лотерея, бля!
В итоге перед каждым из дюжины специализированных лабазов с раннего утра собиралась толпа, страждущие дожидались открытия. Если повезло – был шанс затариться первыми. Если нет – вся тусовка мчалась в поисках работающего магазина. Пацаны с районов и рабочие крупных предприятий ставили по своему разведчику к каждой точке, а тот уже сообщал в «штаб» где торгуют, а где – нет.
Бизнес таксистов прикрутили, водку даже в три-четыре цены  достать стало сложно. Большинство ресторанов и кафе объявили безалкогольными.  Чтоб попасть туда, где подавали спиртное, нужно было отстоять огромную очередь, да и еще на лапу персоналу дать. Вот такие дела…
К  винным  магазинам очередей уже не было,  толпа просто ломилась в двери. На Юркиных глазах насмерть затоптали упавшего мужика, причем труп медики смогли достать только спустя час после приезда – когда убедили заведующую закрыть   торговлю. А еще одного прижали к железной дверной коробке так, что из горла хлынул фонтан крови. Видимо, тоже зажмурился.
Лихие ребята подходили к спрессованной в монолит толпе и лезли к заветным дверям  поверху, по головам. Тут главное было бежать очень быстро, наступая на чужие шевелюры и топчась по ушам. На секунду замешкаешься - и обозленные люди могли с помощью групповой концентрации усилий просто расступиться (бывало такое) на секунду, а затем встать на место. А это, в свою очередь, грозило травмами или даже смертью.
В торговых залах дрались насмерть, вырывали друг у друга талоны и бутылки. Продавщицы были в относительной безопасности – от покупателей их отделяла сваренная из  арматуры решетка, товарообмен производился сквозь узкую амбразуру снизу. Только вот разбойных нападений на продавцов вино–водочных точек происходило больше, чем на почтовые дилижансы во времена покорения Запада. Ведь продавщицы-то бутылочку другую всегда со смены домой несли.
С чуть меньшим ажиотажем происходила торговля дешевыми одеколонами, всякими спиртовыми аптечными снадобьями, бытовой химией. Люди стали пить все, где был заветный градус. И во вполне интеллигентных, не алкашных, семьях уже могли поставить на стол в праздник какой-нибудь аптечно–парфюмерный суррогат, моветоном это не считалось. «Зубной эликсир», «Огуречный лосьон» или денатурат употреблялись исключительно внутрь, никто уже и не помнил их изначальное предназначение.
Про Горбачева говорили исключительно матерно, с лютой  ненавистью. Наверное, ни одного российского правителя не проклинали так сильно, как Михалсергеича.

Поэтому Юркины друзья, пока он по чужбинам мыклся, пить практически перестали. Якута отчислили из института,  и он отбыл на историческую родину – в Якутию. Иванцов работал на стройке и втихую курил анашу. Дроздов с переменным успехом планировал жениться. Губернаторов хороводился с какими-то дружками по тюрьме.
Волковскому возвращению обрадовались, отметили это дело какими-то старыми запасами. Но вот идея постоянно собираться и бухать как раньше никого уже не вдохновляла – сложности от процесса доставания перевешивали кайф от бухла. У всех. Кроме Юрки.
Пить он, конечно, гораздо меньше, чем в Овцевичах стал. Ну, то есть – не каждый день. Но хотя бы раз в неделю душа настоятельно требовала праздника, куража и расслабления. Одному было не по кайфу, старые друзья поддерживали редко. Поэтому синячить Юрка стал со всеми подряд – с едва знакомыми мужиками по району; с коллегами по работе, которых и по имени-то не знал; с девками, которых снимал на улице, с последующим перерастанием пьянки в оргию; со случайными знакомыми на общности интересов – к примеру у одного деньги, у другого  талоны.
Чаще – с девками, у которых и оставался до утра. Аньке же потом рассказывал сказки про героическую участь пожарного, которого неожиданно вызвали на работу для тушения крупного возгорания на секретном военном заводе – только тсссссс, никому про это. Жена верила. Ну, или делала вид, что верила – на последних месяцах беременности деваться ей все равно было некуда. Конечно, зарплаты пожарного, из которой пропивалась ровно половина, на жизнь не хватало. Помогали родители, да еще Анька вновь устроилась на работу, в регистратуру поликлиники, где целыми днями с огромным животом носилась с карточками. Впрочем, Юрку это не смущало…

Потихоньку - полегоньку стал Юрка узнавать Ыйские «точки» - притоны, где торговали спиртным и даже наркотой.  А еще «нехорошие квартирки», где жили конченые алкоголики, за пол литра готовые на любые подвиги. Эти герои были полезны в доставании спиртного, если были деньги. Еще за глоток малый на такую хату можно было зайти со случайной знакомой потрахаться, или просто отлежаться. Попасть в подобные места было сложнее, чем в элитный английский клуб. Принимались исключительно свои, по рекомендации еще более своих и  соответствующей  свойской роже. Волков  соответствовал. Чем гордился…

Так и жили – поживали. А в сентябре у Юрки дочь родилась, назвали Оксаной в честь бабушки покойной. Рождение ребенка он отметил бурно, напоил всех, ухлопав на это дело месячную зарплату и обручальное кольцо  – первую пропитую в жизни вещь. Собственно, на обмывании ножек и забирании Аньки из роддома весь Юркин вклад в воспитания ребенка и закончился.
Тянулись дни, жизнь шла потихоньку. Основной груз забот о ребенке и доме лежал на Аньке. Юрка ж практически не менял своего образа жизни – по-прежнему пропивал примерно половину зарплаты и загуливал раз, а то и два в неделю.
Конечно, были у Волкова другие женщины, много женщин. Периодически с пьяных глаз влюбляясь, он собирался бросить семью. Но потом наваждение проходило, и все возвращалось на круги своя. Возможно,  даже наверняка, что и Анька компенсировала все неприятности жизни с пьющим–гуляющим супругом где-нибудь на стороне. Впрочем, Юрку это не беспокоило. В браке было удобно, а что еще надо?

Но как-то гуляя по городу в поиске чем заняться, а вернее с кем и что выпить, Волков неожиданно встретил Симакову. Бывшая одноклассница еще больше расцвела и похорошела, хотя, казалось бы, куда больше… И былая, вроде уснувшая, страсть вспыхнула с прежней силой.
– Привет, Марина! А ты как здесь? Вроде, в Москве учишься?
– Привет, Волков. Учусь, да. На несколько дней вот приехала, своих повидать.  Закалываю, ничего, наверстаю. А ты как? Слышала, институт бросил, женился?
Сам не понимая как, Юрка вдруг начал рассказывать Симаковой, что институт он просто решил поменять, ищет себя, в этом году снова поступит. Но это не главное. Главное, да, женился по молодости (сейчас-то он, Юрка, уже старый и опытный), из благородства. Пожалел девушку, были обстоятельства. Но брак этот – фикция, не настоящий. Обстоятельства те закончились, девушки помог. А сейчас они разводятся, как, собственно, с самого начала было запланировано. Так что – холостой Юрка на самом деле, холостее некуда.
– Марин, у меня через неделю Днюха. Приходи. Я дом снимаю, посидим, отметим.
– Волков, как же я приду? Там жена твоя, хоть и ненастоящая, как ты говоришь.
– Да не будет никакой жены. Она к себе на родину уезжает на днях.
– Ну, не знаю, подумаю… Ты точно один будешь?
– Конечно, мы с женой давно уже все решили.
– Ладно, если ты холостой – жди. Позвони с утра.
На том и расстались. Только вот появилась у Юрки задача, избавится от семейства на свой день рождения. А лучше – вообще. Мысль о том, что холостым в неполные девятнадцать лет быть гораздо лучше, чем женатым, полностью  овладевала сознанием. Ну и стал он к Аньке цепляться по любой мелочи, раздувать ссоры и обиды.
При таких обстоятельствах даже безграничное терпение Настоящей Жены Алкоголика стало иссякать. Пару дней она бурчала, ворчала, плакала. Ну а Юрка, кроме прочего, тут же вдруг понял, что и пьет  исключительно из-за ее бурчания, ворчания и плача. А до этого… Пока все спокойно было… Дык – авансом, в предчувствии вот этого безобразия!!!
 Таким образом – кругом Анька получалась виноватой во всех бедах семьи: и что пьет Волков, и что гуляет, и что денег у них нет. Юрка же представал в собственных глазах невинной жертвой злобной жены и мучеником семейного уюта. Короче, подходил брак к логическому концу. За пару дней до Дня Рождения состоялся у них с Анькой серьезной разговор, на котором подавляющим большинством голосов (Юркиным, то бишь) было принято решение, что «не пара мы, не пара» и что лучше всего будет разойтись.
Накануне своего девятнадцатилетия Волков посадил Аньку с маленькой Оксанкой в поезд до Овцевичей. Когда состав отъехал от перрона, стал  Юрка вновь свободным человеком.

Избавившись от сковывающих свободу семейных уз, Волков  кинулся гостей на Днюху созывать. Собственно, не так много и гостей – Иванцов, Дроздов, Губернаторов, двое мужиков с пожарной части. А главное – Симакова. Собственно, из-за нее все перемены в личной жизни и были затеяны.
Дни, занятые организацией развода, Юрка в красках представлял Маринку на Анькином месте. Вообще не сомневался, что вот теперь, наконец, все у них получится…
На всю зарплату бухла накупил, опорожнил у родителей холодильник, приготовил шикарный стол. И утром, в День Рождения, в качестве главного подарка себе, набрал номер Симаковых. Предвкушая, грезя даже…
К телефону подошла Маринкина мама:
– А, Юра Волков? Мариночки нет, она в Москву уехала. Учится надо. Только три дня и погостила.
– Она же на мой День Рождения придти обещала…
– Не знаю. Ничего не говорила. Ну, поздравляю тебя. Мариночка теперь только летом, на каникулы приедет.

Юрка вернулся домой, открыл бутылку водки с праздничного стола, выпил залпом два стакана, упал на диван и уснул. Было у него такое свойства организма – беспробудно засыпать при сильном стрессе.
Может,  Симакова отмстила так за испорченный когда-то вечер. А может, просто не хотела отпускать самого преданного поклонника.
Разбудили Юрку гости. Волков рассказал мужикам о своих злоключениях. Парни посочувствовали, Дроздов вызвонил каких-то баб с галантерейной фабрики. Девки прибыли быстро, через час. Ну и начали праздновать.
То есть – вроде как все отлично, что хотел – то и получил. Посидели, вмазали крепко, анекдоты потравили, песни под гитару поорали. Да и дальше, в перспективе жизнь светлая и радостная намечалась – жил Юрка один в большом доме, пить – гулять –  баб водить с утра до вечера можно.
 Ближе к полуночи гости разошлись, лишь сисястая  галантерейщица одна осталась, примеряя на себя роль ИО хозяйки, да Иванцов с одной из подружек поджениться устроились в дальней комнате.  После вечерней порции коитусов, все наконец угомонились. А Юрке не спалось. Он вроде как и не пьяный был, странное состояние беззвучной истерики.  Уселся один на кухне с бутылкой водки и стал обдумывать дальнейшую жизнь.

Сознание человека пьющего устроено занятно. Эмоции и чувства рождаются у него не из-за реальных событий или анализа происходящего. А как раз наоборот, мозг пытается логически обосновать спонтанно возникающие эмоции и подогнать под них события.
К примеру, стоит  у обычного человека  редкая фарфоровая ваза эпохи династии Хун на почетном месте. Он, безусловно, расстроиться, если котенок случайно эту самую вазу разбьет.  Нормально, жалко антиквариат …
Человек  же пьющий сначала расстроиться, просто так, на пустом месте.  Затем, чтобы как-то свое расстройство оправдать, приобретет на аукционе эту самую Хуновую вазу. Насобирает котят и начнет ими целенаправленно в вазу кидать, пока она не разобьется.  А в концовке убедит всех, что распереживался именно из-за того, что ценную вещь не уберег.
Еще пример – пьет мужик раз в месяц, исключительно из-за скандалов дома, как он считает. Ну, жена–стерва раз в месяц его пилит, и нервы у него не выдерживают. А просто так никогда не пьет. И тут разводится он с женой. Ну,  чтоб вы думали – стабильно раз в месяц на работе неприятности – всякие аварии, проверки и прочая хрень. А на пенсию выйдет – раз в месяц с соседями терки будут. Все потому, что ежемесячно хочется ему нажраться, да только ни себе, ни другим он в этом не признается никогда. Оттого и пакостит сам себе с месячной периодичностью – чтоб повод был.

Вот так на Юрку тоска навалилась – черная, беспросветная. Получалось, что самая любимая женщина его ни с того, ни с сего бросила и ребенка забрала, которого он и один неплохо воспитывать мог. Наверное, нашла кого-то красивей и богаче, а его, такого замечательного, вообще ценить перестала, хотя и раньше недооценивала. Ну а Юрка-то – так ее любил, все для нее делал, все в семью тащил.  Да, именно так все и получалось, если подумать хорошо.
И так нестерпимо Волкову себя жалко стало, что хоть плачь. И жизнь от такой глобальной несправедливости сделалась  нестерпимой и бессмысленной. Поэтому он еще стакан навернул, снял бельевую веревку и начал сооружать удавку. Затем поставил табуретку к проходящей под потолком газовой трубе, приладил туда свою плетеную конструкцию, сунул в петлю голову и спрыгнул. Ну, чем он хуже покойной Оксаны Владимировны?

Казнь через повешенье, широко освещенная в мировой литературе и кинематографе, вызывает практически мгновенную и безболезненную смерть. По крайней мере – в мировой литературе и кинематографе. Все потому, что приговоренные к этому виду умерщвления, падают с достаточно большой высоты с профессионально сработанной петлей на шее. При этом затягивающаяся веревка ломает шейный позвонок и, собственно, все. Поэтому всех мастей суицидальники, насмотревшись фильмов и начитавшись книжек,  выбирают подобный способ послать мир на хер.
И жестоко ошибаются, потому, что в варианте с любительским самоповешением и высоту нужную определить не удается, и петлю правильно соорудить. Короче – все сработанное дилетантами функционирует из рук вон плохо, поэтому у домашних висельников смерть, как правило, наступает – если наступает вообще – от удушья. Это долго и мучительно, особенно если самодельная петля никак не желает затягиваться.

Юрка спрыгнул и повис так, что едва касался носками пола – стоять было невозможно, но как-то отталкиваться получалось. Веревка начала душить, врезаясь в шею. Байки о том, что пред смертью вся жизнь перед глазами как в кино проходит – не более чем романтические выдумки. Если киношными терминами пользоваться, то он «видел» лишь один-единственный титр: «Юра, ты – долбоеб!!!».
Сразу безумно захотелось жить! Просто жить, неважно как! Руками Волков вцепился в веревку, но просунуть пальцы под петлю уже не получалось. Ногами как мог отталкивался от пола, балансируя на носках так, как не снилось и балеринам Большого Театра. Но – без толку, петля продолжала неумолимо душить. Воздух рывками выходил из легких, становясь то ли хрипом, то ли воем. Болели глаза. Интересно повел себя член – сначала Юрка самопроизвольно кончил, хотя недавние акробатические упражнения с сисястой галантерейшицей вроде как исключали такую возможность, а затем еще и обмочился. Сознание затухало,  в последний миг Юрка успел заметить, как на кухню вбежал Иванцов. Затем – темнота.
Как выяснилось потом, Саня  действовал удивительно правильно и четко. Схватив со стола нож, он перерубил веревку, ни мало не заботясь о том, куда висельник упадет. Затем тем же ножом перерезал петлю уже на шее. На его крики прибежали полуодетые девчонки и помчались вызывать скорую. Волков вроде начал дышать, но прерывисто, со свистом и хрипом, так и не приходя в сознание. Неотложка примчалась быстро, медики чуток поколдовали надо Юркой, заодно вколов сильное снотворное, от которого обморок плавно перешел в сон. Ну, а затем поинтересовались у Иванцова не сотоит ли друг его на учете в психо–неврологическом диспансере. Саня сболтнул, что про психо–неврологический диспансер он ничего не знает, а вот в дурдоме кореш по пьяни лежал. «Ага!», - сказали врачи «скорой помощи» и повезли Волкова, бессознательного, в  веселую больницу – второй уже раз за неполный год.

Глава 13.
Одеколон «Тройной» спирт 70%

И очнулся он утречком отнюдь не в пасторально-идиллической Овцевической психушке, а в буйном отделении Ыйского дурдома. Колоссальная разница!
Руки были привязаны к койке так, что посинели кисти. При этом Юрка  даже сесть не мог на кровати, вязки не оставляли никакой свободы маневра. Лежал он одетый в грязные, когда-то белые кальсоны и такую же рубашку, в луже собственной мочи – стекать на пол ней не позволяла клеенка, постеленная вместо простыни.
Повернув голову, смог рассмотреть палату – коек двадцать, если не больше, и на каждой отдыхают явно сумасшедшие граждане, половина зафиксированные. Причем, две ручные вязки – это так, ерунда, детская забава. Сосед, который не переставал  утробно выть  и дико вращать глазами, был прикреплен к постели аж в семи местах – руки, ноги, вязка через живот, вязка через горло, чтоб не смог голову даже приподнять, и вязка через рот, наподобие конских удил.
На соседней постели с другой стороны сидел в позе лотоса бородатый всклокоченный мужик, который уставившись в одну точку где-то на стене, сомнамбулически раскачивался и мастурбировал. Позже выясниться, что он может так сидеть, качаться и дрочить сутками, до тех пор, пока его не уложат и не усыпят уколом. Больше ничего сам он делать не умел…
 Другие постояльцы – кто орал, кто плакал, кто ездил на невидимом автомобиле, кто извивался всем телом, кто пытался перегрызть вязку… Дурдом, короче! Двери в палате не было, вместо нее был широкий проем прямо напротив медицинского поста, позволяющий персоналу постоянно видеть здесь все происходящее – оттого и палата называлась «наблюдательной». Свет горел постоянно, не выключался даже на ночь.
Юрка попытался позвать кого-нибудь из персонала, но обнаружил, что кричать  не может. Говорить даже нет возможности  – только хрипло шептать. Горло горело огнем, каждый вздох и звук отдавался вспышкой боли. А шепот за воем и стонами соседей услышать было просто невозможно. Медсестра подошла только через час-полтора, когда Юрка уже успел еще разок обмочиться – вариантов не было.
– Отвяжите…
– Обход будет – врач решит отвязывать или нет. Пока так лежи, не умрешь, – молодая, но очень страшная медичка смотрела на Волкова как брезгливый энтомолог на таракана – и тапкой припечатать хочется, и интересно…
Впрочем, вязки сестра чуть ослабила, чтоб руки не затекали. Ну и то дело…

Обход состоялся спустя несколько часов. Лечащий врач, крашенная блондинка постбальзаковского возраста, распорядилась развязать Юрку, но только после назначенной капельницы. И сообщила, что в наблюдалке он пробудет минимум три дня, а дальше – видно будет.
Час Волков пролежал под капельницей, после которой накатили странная апатия и сонливость. Потом его, наконец, отвязали, поменяли постель, постелив вместо клеенки простыню, и выдали новые кальсоны. Чистыми их назвать было нельзя – все в бурых и желтых пятнах, но хотя бы сухие. Из наблюдательной палаты выходить можно было только в туалет. День уже клонился к вечеру, с момента Юркиного пробуждения прошло не менее двенадцати часов без единого перекура.
Он отправился в сортир  в надежде стрельнуть там сигарету. И едва войдя туда, увидел сцену, на пару дней абсолютно отбившую аппетит. На унитазе сидел поросенкообразный мужик и гадил, одновременно делая минет стоящему пред ним товарищу, который, в свою очередь, с аппетитом обгладывал куриную ножку.
 Юрка выскочил из туалета и начал блевать прямо в коридоре. Блевал долго, абсолютно не обращая внимания на угрозы и мат санитарки, рвотные позывы продолжались уже и тогда, когда в желудке не осталось вообще ничего, даже желчи. Потом, шатаясь, добрел до своей койки, свалился на нее и с головой укрылся одеялом, чтобы спрятаться от происходящего вокруг кошмара. В голове набатом звучала мысль: – «****ец, допился!!!».
 Юрка лежал несколько часов, просто не хотелось открывать глаза. Затем медсестра поставила очередную капельницу и сделала несколько уколов. Страшно захотелось спать. Пересилив брезгливость, он доковылял до туалета, в котором на счастье никого не было, а потом завалился дрыхнуть до утра.
Все три дня в наблюдалке так и прошли – в случае крайней необходимости, когда терпеть уже не было сил, Волков ходил в сортир, а все остальное время валялся на кровати с закрытыми глазами, периодически проваливаясь в настоящий сон. За трое суток дважды покурил – сжалилась одна из санитарок и угостила сигаретой, которую он растянул на два раза. В обед третьего дня чуть-чуть похлебал супа в столовой, через силу, потому,  что врач сказала, мол если вздумает голодать, то так и останется в наблюдалке, а кормить будут через зонд. Потом, к величайшему облегчению, Юрку перевели в обычную палату.

Что сказать про Ыйскую дурильню? Отделения комплектовались не по одинаковым диагнозам, а по принципу исходящей от больных опасности. С этих позиций Волков очутился где-то в самой серединке – типа не самый, но буйный.
Треть пациентов были реально сумасшедшие всех мастей. Треть – алкаши и наркоманы. Треть – зеки, настоящие заключенные, отбывающие здесь срок принудительного лечения по приговору суда. От них Юрка узнал, что у таких больниц есть разные режимы содержания и  что эта  соответствует  общему. И что в нормальной зоне с общим режимом в сто раз лучше. Но бежать отсюда никто и не думает – поймают и переведут на строгий, а такого и врагу не пожелаешь. 
Отделение было полностью закрытым, на окнах решетки, каждая дверь открывалась особым ключом, который был только у персонала. Персонал – врачи, медсестры, нянечки и санитарки – одни женщины, что удивительно на первый взгляд. Но – только на первый. Работа в этой больнице, весьма выгодная кстати, подразумевала наличие медицинского образование, а в средних профильных училищах мужиков днем с огнем не найдешь, в Ыйске тем более. Но санитарки отличались такой статью и силищей, что ушатать могли любого мужика, а то и быка с одного удара убить. Кроме того, в больнице существовала группа быстрого реагирования – мордовороты–санитары, которые в случае вызова прибегали за считанные секунды. А еще персоналу за некоторые привилегии помогали поддерживать порядок зеки – тут же не мусора, а лепилы – сотрудничать с ним в западло не считалось.
Кормили трижды в день, видимо тем, что отказались есть свиньи в местном приусадебном хозяйстве. По счастью, как только Юрку перевели из наблюдалки и разрешили свидания, к нему потянулись вереницей родные, друзья и подруги – так что питался он исключительно домашним.
Один раз в день, небольшими группами  по пять – семь человек на сорок минут выводили гулять во внутренний дворик под присмотром санитарок. Лечили Юрку здесь плотно – три раза в день уколы с таблетками, один раз капельница и еще кислород под лопатку.
Таблетки, кстати, как выяснилось, были предметом торговли и обмена и, наряду с сигаретами, заменяли здесь наличные деньги. Различные дозировки и сочетания таблеток давали в итоге всякие диковенные виды опьянения, о которых врачи, скорее всего, и не догадывались.

Высшей кастой в отделении считались зеки, относительно нормальные и сплоченные между собой, поэтому таблеточный бизнес находился в их руках. Хотя при приеме препаратов санитарка внимательно осматривала рот пациента и даже залезала туда грязными пальцами – проглотил или нет – было множество способов не сожрать таблетку, а заныкать ее для своих целей. Вплоть до того, чтоб сразу после осмотра забежать в палату, быстро блевануть в стакан, вытащить из рвотной массы не успевшее растворится в желудке «колесо», просушить его, а затем использовать не по назначению. Зеки обязывали таскать им колеса тех пациентов, кого удавалось прогнуть.
В первый же день Юркиного пребывания в общей палате к нему подвалил вертлявый сморчок,  покрытый татуировками отвратительного качества  и сходу наехал:
 – Слышь ты, жить хочешь – аминазин по два колеса мне каждый день отдавать будешь, поял?!!
 Не раздумывая, чисто интуитивно, без слов Волков зарядил рэкетиру по роже. Мужичок поднялся с пола, вытер идущую из носа кровь рукавом и прошамкал:
 – Извиняй, попутал.
 Видать это была рутинная проверка новичков на слабость, больше до Юрки никто и не пробовал докопаться.
Зеки, несмотря на то, что являлись реальной силой, особо никого не прессовали, свои порядки не устанавливали и держались отдельно. Дурка – не зона, прессовка тут чревата непредсказуемыми последствиями. В зечьем психосообществе из уст в уста передавалась история годичной давности, когда урки всячески чморили хилого, заторможенного мужика. А тот вроде как на поправку пошел и его с каких-то препаратов сняли. Зашел как-то мужичонка этот в туалет, а там два бандюгана курили. Ну и сказали ему гадость какую-то. Мужичонка взял за лицо каждого – одного правой, другого левой рукой – и впечатал затылками в стену, да так, что практически сплющил в лепешку черепа, оба умерли мгновенно. У психов (и у белочников в том числе) бывают нереальные, запредельные приливы сил, которые ни одному атлету и не снились. А у мужичка обострение в тот день наступило, врачами не замеченное… Поэтому – лучше не провоцировать никого, неизвестно чем обернется.
Впрочем, многие из уркаганских правил тут соблюдались, всякие понятия действовали. Так бывшего мента, опера из УГРО Ворону опустили в первый же день его появления в дурке и трахали  с утра до вечера всем босячьим сообществом только за то, что он мент. Как узнали – остается загадкой, возможно, кто-то из персонала слил. Ну, Вороне это все было как-то безразлично. Бывший опер стал жертвой алкоголизма, поймав синдром Корсакова.
Гадость эта нежданно – негаданно сваливается на страдальца как во время бухалова, так и в течении месяца после прекращения. Человек резко, моментально превращается в умственно отсталого идиота, зачастую неспособного к малейшей самостоятельности. То есть – с утра еще был весь из себя сыщик–аналитик, гроза преступного мира, Шерлок Холмс можно сказать. А в обед  уже – сидит, мычит, слюни пускает, какашками на стене фигню какую-то рисует. В отличие от белочки, которая проходит почти всегда (впрочем, иногда летально…), Корсаковский синдром в половине случаев вызывает необратимые изменения мозга, пациент пожизненно остается овощем. Ну, вот так повезло и Вороне, после очередной пьянки он навсегда оказался в сумасшедшем доме в качестве сексуальной игрушки для психически больных урок. Но его это уже никак не волновало, он просто не понимал, что происходит.
А «петухов» тут и без Вороны хватало. Отчего-то количество гомосексуалистов в психушке было огромным. Идиоты просто тупо трахались друг с другом, зеки опускали своих за какие-то грехи, порой образовывались  семьи из голубых олигофренов. В туалет или в курилку сложно было зайти, не потревожив какую-нибудь совокупляющуюся парочку. Возможно, сексуальные аппетиты всяческих полудурков много выше, чем у нормальных людей, оттого и происходила такая фигня.

Кстати, секс был одним из бонусов в работе для персонала клиники. Страшные, неухоженные и грязные санитарки и нянечки,  обреченные на монашескую жизнь вне этих стен, использовали местных дураков в качестве живых вибраторов. Дамы выбирали себе в партнеры исключительно таких, кто и пару слов не мог связать. Ночью выдергивали их в процедурный кабинет, где и устраивали оргии, иногда специально не закрывая дверь, видимо, получая дополнительное удовольствие от десятков наблюдающих глаз. Короче, Тинто Брасс нервно курит в стороне, «Хастлер» срочно переименовывается в «Мурзилку».
Другим бонусом для  персонала  были подношения родственников, чтоб «кровинушке ихней получше лежалось». Юркин  папа напугал должностью, а большинство платило. Так, за особый режим для сына местного цыганского барона, обдолбившегося редкостным тогда героином до розовых собак, санитарки получали за смену десять рублей каждая. Это при зарплате санитарки в этом учреждении со всеми надбавками шестьдесят рублей в месяц. Баронет лежал привязанный в наблюдательной палате на коврах вместо простыней. Ковры меняла каждый раз, когда он обделовался, цыганка, которая постоянно дежурила при нем, даже спала на соседней койке, специально для этого выделенной. Сколько за нахождение посторонней бабы в мужском закрытом буйном отделении получил заведующий – остается только гадать.
 Впрочем, большинство дураков были одинокими или всеми попросту забытыми.
А еще младший персонал мог дать волю своим садистским наклонностям. Возможно, некоторые работали исключительно поэтому. Над больными можно было издеваться  как угодно, любая жалоба автоматически считалась проявлением бреда. Несчастных олигофренов санитарки заставляли устраивать кулачные бои между собой –  для потехи; могли поставить на полдня в угол на колени; выводили гулять без штанов на поводке – так, чтоб над ними ржали все другие больные… Ну и прочие милые забавы младшего медперсонала, исключительно для развлечения, шутки ради.
Еще была вполне официальная система наказаний за всевозможные провинности или нарушение режима. Мягкие, вроде лишения сигарет или прогулок за мелкие прегрешения; серьезные, вроде вязок или перевода в наблюдательную палату за значительные косяки; жестокие – медикаментозные – за неподчинение требованием персонала. Волков, сам того не ведая, попал на легальную пытку где-то через пару недель после помещение в этот дом скорби и смеха.
 
А дело было так. Первую неделю Юрка вел себя тише воды, ниже травы (или наоборот?), был слишком напуган. Да и говорить толком не мог – сильно болело горло. Затем, когда о причине попадания сюда стал напоминать лишь лиловый синяк во всю шею, он освоился, стал как-то общаться с соседями по палате, ну и участвовать в общих развлечениях.
Одним из которых была игра в карты. Что было категорически запрещено по непонятной причине. То есть совершать мужеложеские акты в туалете было можно, за это никого не наказывали, а вот в «подкидного дурака» играть – нет. А Юрке друзья новую колоду передали. Ну и раскидывали  мужики картишки – то в «преферанс», то в «кинга». Без денег, просто время убить, поставив на шухере какого-нибудь из полудурков. А тут дурачок на атасе зазевался чего-то и пропустил зашедшую в палату медсестру. Волков  быстро сложил все карты и сунул в карман. Сестра – прыщавая девица  с рыбьими глазами вплотную подошла к нему, протянула руку и прошипела:
– Отдай…
– Не отдам, мы ничего плохого не делаем, – Юрке было тупо жалко новую колоду.
– Отдай, хуже будет!
– Ну и че ты мне сделаешь? – а вот провоцировать он зря начал, может и обошлось бы…
– Сульфозин! Прямо сейчас! – медичка зло стрельнула глазами и вышла из палаты. И почти сразу же ввалились две здоровенные санитарки, скрутили Волкова  и привязали к кровати. А затем вновь вошла врагиня с шприцом и воткнула Юрке иголку в задницу. Вначале ничего и не чувствовалось, Волков так и подумал, что собственно месть прыщавой сестры состоит в привязывании к койке. Неприятно, но терпимо, дело шло к ночи, а утром по любому развяжут. Но спустя какое-то время почувствовал, как стала подниматься температура, а потом…
Понять ощущения могут лишь люди, которых какие-то отморозки долго били раскаленной на огне  арматурой. Остальным это удовольствие представить сложно. Ну дык вот, все как при избиении нагретыми железными прутами, только изнутри, а не снаружи. Юрка всерьез думал, что сдохнет. Сколько времени продолжалась пытка,  сознание определить не смогло. По ощущениям вечность. В конце концов на место боли пришла слабость и он вырубился. На следующий день ходил с трудом, все болело как после побоев. И впредь с персоналом решил не связываться… Тем более, что на первый раз вкололи  мягкий, щадящий вариант. Еще сульфу кололи сразу, одновременно в несколько точек по телу. После такого лечения самые здоровые мужики в течении нескольких дней могли только ползать со стонами.
Сульфозин – жидкая сера – вроде как и не имеет никакого прямого лечебного эффекта. Вроде как и применялся то всего в двух системах медицинских учреждений в качестве средства шоковой терапии – советских психо–неврологических диспансерах, ну и в еще одном сборище добрых докторов Айболитов – немецком гестапо. Вроде как запрещен сейчас как препарат для пыток, а не лечения. Только вот не вериться что-то, что наши доблестные борцы с психическими недугами от такого волшебного средства просто так отказались…

Впрочем, что и без карт развлечений хватало, окружающий паноптикум скучать не давал.
Юрка лежал в самой спокойной, преимущественно алкогольной палате на шестнадцать коек. С ним  вместе здесь кроме алкашей лечились еще смирные  психически нездоровые граждане в стойкой ремиссии и несколько зеков, сидевших за последствия белых горячек, в основном за тяжкие телесные, причиненные близким во время галлюцинирования.
Особняком среди них был Валерка – очень крупный, за два метра ростом, и здоровый мужик. Белочка прибежала к нему в виде  красных чертиков. Валерка взял топор и начал рубить их на части. Чертики залезали в мебель, бытовую технику – Валерка рубил все это в мелкую щепку. Чертики выскочили толпой из квартиры – Валерка бросился их догонять. Мерзкие обитатели преисподней ломанулись к Валеркиным соседям – семьи из мужа с женой и их пятилетнего сына, Валериных друзей. Валерка одним ударом топора снес дверь. К несчастью, был выходной день, соседи сидели за обеденным столом. Чертики стали прятаться прямо внутри людей, залезая к тем в рот, нос, уши. Валерка порубил всю семью на мелкие куски…
Белая горячка заканчивается сразу после капельницы и сна. И человек помнит абсолютно все, что было. Валерке дали восемь лет принудлечения. Сначала он несколько раз пытался покончить с собой, затем вроде как успокоился под действием нейролептиков. Целыми днями помогал  ухаживать за лежачими больными, менял им постель, кормил с ложки. По несколько часов стоял на коленях перед маленькой иконкой, что была у него на тумбочке. А по ночам рыдал в подушку…

Другие же зеки вспоминали свои подвиги со смехом. Абсолютно все жалели, что не уехали в нормальную зону.
  Определить кто есть кто без специальной медицинской подготовки не представлялось возможным. На соседней с Волковской койке отдыхал Паша – умный веселый мужик, вообще без каких либо видимых отклонений. Месяц они  болтали на разные темы  и играли в шахматы. Никаких ненормальностей за Пашкой не замечалось, Юрка решил, что отот тоже здесь по алкогольной теме. Пока как-то между прочим, невзначай, в постороннем разговоре Пашка не спросил:
– Юрок, ты ведь здесь по синьке чалишься? Пьяного замели?
– Ну да…
– Ага, значит - выпустят скоро. Алкашей больше сорока пяти дней не держат, – Пашка о чем-то размышлял.
– Ну, наверняка выпустят, нафиг я им нужен.
– Юрок, у меня к тебе просьба будет… Только между нами…
– Да о чем речь, – Волков был заинтригован.
– Сообщи мне на работу, что меня сюда положили, а то там не знают.
–  Паша, не вопрос, давай адрес, схожу или напишу.
–  Запоминай. США, штат Вирджиния, город Ленгли, штаб-квартира ЦРУ, председателю, –  у Юрки глаза на лоб полезли, но Паша говорил абсолютно серьезно. –  Я, Юрок, американский шпион. Меня вот КГБ разоблачило и сюда запихнуло. Если б мои знали, давно бы морские пехотинцы меня вызволили. Но не знают!!! До сих пор шифровки шлют!
Паша поднял матрас, под которым лежали вырезки из газеты «Правда» с обведенными фломастером буквами, конфетные фантики с подчеркнутыми цифрами, какие-то бумажки с рисунками.
–  Вот так, Юрок! Только тебе – как другу говорю. Как напишешь им – так меня и спасут! Я там шишка важная. Пауэрса помнишь сбили?
–  Дык, это вроде в 61 году было… Читал…
– Вот! Ко мне летел! Секретное шпионское оборудование вез! Сбили, гады…
–  Паша, а тебе в 61 то сколько лет было?
- Шесть, но это не важно. Настоящих агентов с детства готовят. Спасут меня и Героем Соединенных Штатов сделают, точняк! Сообщишь?
– Ага…
Если не затрагивать в разговоре темы шпионажа, ЦРУ и КГБ, то Пашка был абсолютно нормален. Вот такие причудливые выкрутасы мозг выдает.

Впрочем, он был не единственной жертвой госбезопасности в дурке… Позже множество материалов в СМИ были посвящены репрессивной советской психиатрии и заточению инакомыслящих в психушки. Некоторые вдруг ставшими известными диссиденты, брызгая слюной, рассказывали с экранов телевизоров, как их подлая коммунистическая власть в дурильне гнобила. За это власть демократическая  впоследствии им давала ордена, должности и привилегии. С одним таким диссидентом Волкову  довелось лежать в одной палате.
Аркадий, рано полысевший тридцатилетний «юноша бледный со взором горящим», был единственным сыном видного Ыйского ученого, проректора Медицинского института, властного, харизматичного и остроумного мужика и бывшей примы Ыской оперы, ныне пенсионерки, но до сих пор удивительно красивой, чувственной женщины. Родители навещали сына часто, заваливали всю палату деликатесами, а персонал деньгами. Аркадий же демонстративно не желал общаться с ними, ввиду политических разногласий. Он считал, что предки продались тоталитарному режиму и прислуживают ему за сладкий кусок пирога. Впрочем, пироги, принесенные родителями, он хомячил исправно. Как у таких мамы и папы получился в итоге такой вот Аркадий – остается только гадать. Маленький, лысенький, прыщавый, с огромным носом, он был к тому же нереально тупым. Тупость его не являлась результатом болезни или лечения – просто уродился таким.
Мединститут он, конечно, закончил – с папой проректором можно было и будучи абсолютным олигофреном на хирурга выучится. Но дальше в жизни Аркадия начались сплошные сложности. Тупил он нереально просто, по несколько минут обдумывал ответы на простейшие вопросы, смеялся исключительно позавчерашним анекдотам, везде и всегда был последним. Видимо природа, вспомнив, что в СССР все нации равны, создала Аркадия для усреднения интеллектуального потенциала еврейского народа.
Но во всех своих неудачах и бедах Аркадий винил не свою феноменальную тупость, а исключительно Советскую Власть. «Проклятые коммуняки» были виноваты абсолютно во всем – и в плохой погоде; и в том, что Аркадию ни одна баба не дает; и в том, что Аркадий себе на пиджак высморкался. Ну и раз уж бабы не дают, начал Аркадий свой личный крестовый поход против мирового зла, в ходе которого и загремел в дурку. Но диссидентствование свое продолжал и здесь.
Едва Волков с сульфозина малость отошел, подлетел к нему  Аркадий и заговорщицки зашептал в самое ухо, брызгая слюной:
– Коммуняки не выводят войска из Афганистана! Мы должны что-то делать!
–  Мы вот прямо здесь что-то по этому поводу делать должны? – сил отвязаться от Аркадия у Юрки не было…
– Честный человек обязан действовать, даже находясь в узилище! Я готовлю масштабную акцию! Если слухи о ней просочатся на волю, она вызовет огромный международный резонанс! Не хочешь присоединиться?
– Да куда мне, я ж еле хожу!
– Так и скажи, что струсил! А вот меня им сломить не удастся! Завтра я заставлю их вывести войска!
О готовящейся политической демонстрации знали большинство пациентов. На следующий день все заняли удобные места так, чтоб видеть коридор. Во время расширенного обхода, в котором принимали участия, кроме всех врачей, еще и студенты, началось шоу. Едва люди в белых халатах захлопнули за собой дверь в отделение, на другом конце длиннющего коридора из палаты выскочил Аркадий в одной рубашке, без штанов и босиком. Громко крикнув «Остановить оккупацию Афганистана!!!», он нагнулся и пернул, обделав стену.
Позже выясниться, что узник совести неделю копил слабительное, чтоб во время акции быть во всеоружии. Затем борец за свободу двинулся в сторону врачей, постоянно останавливаясь, выкрикивая лозунги и обдрищивая все вокруг. В мелких брызгах Аркадевой нелюбви к советской власти были и пол, и стены, и мебель, и зазевавшееся идиоты. Врачи, сообразив что сейчас будет, расталкивая друг друга ломанулись прочь. Аркадий буйствовал минут пятнадцать, изгадив в коридоре все до такой степени, что одна из санитарок тут же уволилась, лишь бы не участвовать в уборке. Дурдомовский спецназ скрутил Аркадия только когда у него иссяк запас боеприпасов. Наказание было достаточно мягким – сутки вязок и три дня наблюдательной палаты. Да еще урка один, на которого капли Аркашиного гнева попали, морду ему разбил.
 
Подобные развлекательные мероприятия происходили почти каждый день. Из сумасшедших блистательные аниматоры выходили! То полудурки начали в столовой едой кидаться массово, по счастью Волков питался своим  в палате, сходил лишь посмотреть на эту битву с безопасного расстояния. То только что отвязанный шизик умудрился стащить с медицинского поста огнетушитель. То цыганка учинила сцену ревности медсестре, якобы положившей глаз на связанного баронета, который мирно пускал слюни, ссался и срался -  завиднейший жених, одним словом.
Впрочем, чем дольше продолжалось лечение, тем меньше Юрка интересовался развлечениями. От препаратов все время хотелось спать, на сон уходило 15 -18 часов ежесуточно. Краткое время бодрствования все вокруг было медленное и тягучее, в воздухе можно было плавать как в воде, слова звучали как на растянутой пленке старого магнитофона. Пальцы не могли делать никакой точной работы, пуговицы застегнуть было проблемой. Читать было невозможно – буквы расплывались. А еще на смену всем другим чувствам пришли апатия и равнодушие.
В таком состоянии спустя сорок пять дней Юрку  и выписали из дурки, прописав еще курс таблеток на дорогу. Он вернулся в родительский дом – хозяйка отказалась сдавать жилье одинокому алкоголику только что из сумасшедшего дома. Мама плакала, причитала «до чего ж я допился», отец откровенно злился. Из пожарки пришлось уволиться, в заторможенном, плавающем состоянии Волков не мог даже утренний развод нормально отстоять  – заваливался набок. Общение с друзьями свелось к минимуму, он попросту не успевал реагировать на их слова при разговорах. Впрочем, Юрке все это было безразлично. Ему тогда вообще все безразлично было – спасибо аминазину!



Глава 14.
«Советское шампанское» спирт 10,5-12,5%

Пока Волков отдыхал в дурдоме, Михалсергеич Горбачев, люто ненавидимый народом за антиалкогольную компанию, объявил новый государственный курс – перестройку, гласность, ускорение. Через газеты и телевизор объяснили народу, что вот Ленин Владимир Ильич придумал для советских людей замечательную жизнь, а сволочь Сталин всю малину изгадил, все Ленинские начинания испохабил и заветы извратил. Вот если б не Сталин, то жили бы мы сейчас по Ленинскому плану при полном коммунизме, питались исключительно черной икрой, намазанной на красную, и летали по модным мировым курортам на ракетах СС-20. Но – Сталин! Поэтому предлагалось вернуться к Ленинским заветам, и вот тогда уж мы заживем! А пока потерпеть надобно.

Ну, а Юрке надо было, уже в который раз, заново жизнь свою как-то устраивать. С работой решать в первую очередь. А вариантов у него тогда не особо много было – нааменазинили в дурке знатно. Сигарету минут по десять прикуривал, шнурки по полчаса завязывал. Знающие люди говорили: – «месяц будешь как зверь ленивец себя вести». Такого тормоза кадровики хлебом-солью не встречали почему-то…
И о личной жизни задуматься не мешало. На Симакову осталась обида, жгучая обида. Но, в то же время, встреча и ожидания, пусть и не оправдавшиеся, разбудили былую влюбленность. Юрка вновь с утра до ночи мечтал о Маринке, хотя после ударных доз нейролептиков мечты и носили преимущественно платонических характер. А Симакова в ГИТИСе учится, актрисой будет. Значит, надо куда-то в этом направлении двигаться.
 Короче, устроился Юрка в Ыйский театр оперетты монтировщиком сцены – декорации устанавливать. Оклад мизерный, зато на работу принимали практически всех! А еще  работа в театре прямо таки под него была скроена.
 Главное  – женщины, ну, пока Симакова далеко. Красивые, раскованные, ухоженные – богема одним словом. По устоявшейся традиции всяческие любовные интрижки и просто дружеский перепихон происходили преимущественно внутри труппы. Связи на стороне случались нечасто, в силу бытующего мнения, что нежную и трепетную творческую душу  может понять исключительно другая нежная и трепетная творческая душа. А женщин в коллективе было больше, чем мужчин, даже по Ыйским понятиям. Так и это еще не все! Добрая половина мужчин в труппе интересовалась исключительно другими мужчинами. Поэтому гетеросексуальные самцы в коллективе были на вес золота.
 Еще пьянство не преследовалось, бухать можно было и на работе. Действовало лишь одно правило – не срывать спектакли. А так творить можно что угодно, руководство смотрело на шалости подчиненных сквозь пальцы, оправдывая любые закидоны метастазами творческого разума.
Впрочем с пьянкой Волков подзавязал. Хотя, несмотря на дважды подтвержденный врачами диагноз «алкоголизм второй стадии», алкоголиком он себя не считал, конечно. Просто очень любил выпить. Но мог усилием воли контролировать количество, мог отказаться при необходимости, мог не употреблять вообще. Сам, без посторонней помощи.
Так что, напугавшись увиденного и испытанного в психушке, Юрка сделал выводы и стал бухать значительно меньше. Не то, чтоб совсем завязал… Просто взял себе за правило не пить два дня подряд и после достижения определенной «веселой» стадии опьянения тормозил,  не пытаясь догнаться.
В опереточный коллектив Волков  вписался быстро. Работа была не сложной – собрать декорации к утренней репетиции или спектаклю, затем разобрать их и приготовить сцену к вечернему. Времени свободного – вагон.
Впрочем, многие, в том числе и Юрка, предпочитали просто тусоваться в театре – здесь было интересно. Люди часами обсуждали книги, спорили о спектаклях и фильмах, репетировали какие-то этюды.

Пили в театре много, очень много. Больше, чем в пожарной охране. Отмечали государственные и церковные праздники, отмечали премьеры и выездные спектакли, отмечали Дни Рождения членов труппы, отмечали зарплату и аванс. Словом, повод был практически каждый день. Но Юрка очень уж активно в пьянках не участвовал, воздерживался.
На фоне коллег смотрелся вроде как и вовсе непьющим.
Почти трезвый период в его жизни был украшен еще и многочисленными скоротечными романами. С пропуском в храм искусств, где в графе должность значилось загадочное слово «монтировщик», Волков имел огромную популярность у девушек в околотворческих кругах – всяческих театральных и художественных студиях Ыйских ВУЗов и техникумов. Самодеятельные актрисы и художницы были, безусловно, интересней во всех отношениях, чем пэтэушницы и работницы галантерейных фабрик. Девчонки покупались на приглашение сходить в театр по контромарке на спектакль с Юркиным  участием.
Дело в том, что когда во время действия на сцене требовалось переставить мебель, рабочих обряжали в костюмы и  они как-то обыгрывали перестановку. Ну, то крестьяне крепостные к барыне на зов явились, а уходя пару стульев скоммуниздили. То зайчики–попрыгайчики Айболиту огромный дуб притащили. Но – роль! А маленьких ролей не бывает. Подружкам своим Волков  объяснял, что исключительно для того, чтоб с ними в зале посидеть подменился на эпизод, а так-то он обычно тут главную роль играет. Что «монтировщик» означает режиссер массовых сцен, редкая творческая профессия. Туманно обещал поспособствовать в кино–и–театральной карьере, подняв все свои связи в Голливуде, Большом театре и Елецнаучфильме. Девчонки верили, все было хорошо. Юрке нравилась эта почти трезвая жизнь, полная разговоров, предчувствия грядущих перемен  и ни к чему не обязывающего секса.

К тому времени вся жизнь в стране стала слегка богемная. После объявления новым генсеком курса на перестройку и гласность, вроде как отменили цензуру. В газетах и журналах печатались статьи, за которые в былое время  посадить могли;  издавались раньше запрещенные книги; выходили на экраны диковинные фильмы. Народ ошалел от потока новой информации.
Хотя, на первых этапах горбачевских реформ, все  откровения звучали примерно одинаково – «какой хороший Ленин, какая бяка Сталин». Раньше Советская Власть предпочитала не ворошить прошлое и попросту забыть о не самых удачных страницах своей истории. Нынче же, что ни день появлялся новый материал, разоблачающий сталинские преступления. Причем, в самых наицентральнейших изданиях. Народ, кроме привычных уже драк за водкой, продуктами и табаком, стал биться и за возможность купить в киоске газету «Правда», которой еще недавно только задницу вытирали.
Стали издавать  писателей – эмигрантов. По умолчанию в те времена писатель, который сбежал из страны, считался, во-первых, жутко талантливым, практически гениальным; а во-вторых – отважным борцом с системой, уехавшим исключительно по политическим мотивам. Вот только так! Поэтому взахлеб поглощая груды всяческой макулатуры, люди умудрялись находить там скрытый, сакральный смысл.
– Читали Эдуарда Лимонова «Это я – Эдичка»? Какая глубокая книга!
– Это ведь автобиография? Про то, как он у негров - бомжей  в Америке отсасывал?
– Какой же вы недалекий человек! Нельзя же так буквально все понимать! Это символ, тонкий, ироничный символ! Чернокожие бездомные олицетворяют собой нищую Африку, которая наш народ, извините за выражение, отсасывать заставляет! А как еще можно назвать те огромные деньги, которые мы туда вбухали на развитие социализма, а сами голодные и голые ходим? Только так!
– Дык, а чеж он прямо-то не написал?
– Вы что, совсем ничего не понимаете? А КГБ?!! Его бы и там достали и как Троцкого по голове ледорубом шарахнули!
– Да, вы правы! Действительно, как все тонко и символично. Гениальный писатель. Лучшие люди из страны сбежали!!!
И ведь никому и в голову не приходило, что автор тайные послания зашифровывать не собирался  – просто делился как мог радостными событиями жизни.
И фильмы стали показывать. Всякие авангардно–символические.  Сокуров собирал в Ыйске и Мухосранске полные залы. Сам офигел, наверное…
Короче, времена настали голодные, но интересные. Никто толком не работал – все с утра до ночи обсуждали материалы в прессе, книги и фильмы. До криков, драк и поножовщины.
А творческая интеллигенция (рабочие сцены  тоже причисляли себя к творческой интеллигенции) была, как всегда, в авангарде всех неопасных веяний времени. При этом разговор о статье во вчерашней центральной газете велся так, будто говорившие совершают какой-то очень смелый, мужественный поступок, нарушают все запреты и открыто бросают вызов системе. Типа – тайный заговор плетут, жизнью своей рискуют, лишь бы народ освободить! Все эти дискуссии  повышали самоуважение, помогали чувствовать себя  движущей силой великих социальных реформаций.
Всякие новые статейки–книжки передавались из рук в руки, зачитывались до дыр и обсуждались в гримерках, во время репетиций и даже спектаклей. Шепотом, артисты хора, которым нужно было шум толпы озвучивать, разговаривали на темы «Сталин – бяка, Бухарин – няша».

Так продолжалось всю зиму и начало весны.
А весной Юрка поехал на первые в своей жизни гастроли в районный центр  близ Ыйска. Работы было мало – один и тот же спектакль показывали по три дня подряд, единожды установив декорацию,  монтировщики двое суток лишь наблюдали, чтоб она не упала. А вот денег достаточно – выдали зарплату за прошлый месяц и командировочные на время гастролей. Предусмотрительные коллеги набрали с собой всяких консервов-пряников, чтоб вообще на еду не тратиться, а все средства инвестировать в хорошее настроение.
Вообще, гастроли для служащих театра были долгожданным и приятным событием.  Для большинства время жизни в других городах было возможностью отвязно отдохнуть. Много секса – большинство театральных романах начинались именно на гастролях, там же и заканчивались. Много бухла – насвинячиться вдали от родного порога считалось захватывающим приключением. На гастролях пили даже те, кто в Ыйске вообще к этому делу был равнодушен.
Бухать монтировщики начали еще по дороге. Ехать было недолго, часа четыре, но и за это короткое время Волков умудрился надраться так, что не мог самостоятельно передвигаться. Чем вызвал симпатию и уважение коллег по цеху. Юрку бережно занесли в гостиницу, уложили спать, а сами отправились ставить декорации к вечернему спектаклю. Отныне он стал окончательно и бесповоротно своим, посвящение в служители муз, наконец, состоялось.
Главным открытием на этих гастролях для Волкова стало похмелье. Раньше физически  он  не болел никогда. Морально  хреново было. А вот организм прибывал по утрам в относительной норме. А тут, проснувшись на второй или третий день творческой командировки (ну, или на второй – третий день пьянки…), Юрка вдруг почувствовал головную боль, сердечную аритмию и сухость во рту. Ну, «сухость» не совсем правильное слово. Ощущение было, что взвод кошек там нагадил, а потом по извечной кошачьей привычке закопал сухим песком свои экскременты.
Кстати, единожды возникнув, похмелье – абстинентный синдром – уже никогда больше не пропадает, появляясь после каждой пьянке, становясь раз от разу все сильнее и непереносимей. Тогда же, дебютный утренний бодун был вполне терпимым, можно было пережить как-то. Но страдать по мелочи – это ж не наш путь! Если уж страдать – то по крупному…
Зашел Волков к мужикам в соседний номер, пожаловался. Ну,  ему сразу лекарство протянули – полстакана водки. Смотреть на спиртное в таком состоянии муторно, пить противно. Но вот когда удалось в себя бухло затолкать, все неприятные симптомы быстренько испарились, на старые дрожжи вновь вернулись веселость и приподнятость. В общем, Юрка  сразу же, буквально с первого бодуна, научился похмеляться.
Так и прошли маленькие, десятидневные гастроли. С утра до ночи рыскали по городу в поисках спиртного, а потом бухали. В перерывах между пьянками монтировщики ставили декорации, осветители – освещали, актеры – как-то пытались играть. Зрители вряд ли догадывались, что всяческие Мистеры Иксы, Веселые Вдовы и Айболиты с трудом держаться на ногах и ждут не дождутся окончания спектакля, чтоб продолжить праздник.

За десять гастрольных дней Юрка  устал так, как не уставал как за месяц  в каменоломне. Ну, в каменоломне он, конечно, не был… Но предполагать вполне мог – нормальный подход советского человека ко многим вещам.  Во-первых, бесконечная пьянка и поиски спиртного. Во-вторых, к уже существовавшей в его жизни артистке хора прибавилась молоденькая костюмерша. Обе барышни отличались отменным сексуальным аппетитом и всегда добивались своего, даже через «не могу и не хочу»… В-третьих, образовалась теплая карточная компания, ночами просиживали за преферансом по копеечки, ну и «умные» разговоры вели. Поэтому на сон – отдых получалось выкроить не более трех-четырех часов в сутки. А вскоре предстояли  летние гастроли, на целых три месяца. И Юрка решил взять тайм-аут от разгулов и пьянок, набраться сил. Ходил на работу, изредка к подружкам, а большую часть времени сидел дома у родителей – книжки читал, телевизор смотрел, отъедался и отсыпался. Мама с папой обрадовались – угомонился сын, взялся за ум.



Глава 15.
  Вино «Совиньон крымский» спирт 10-13%

И все хорошо было до бенефиса одного весьма заслуженного актера Ыйской оперетты. Вернее – до послебенефисного банкета. Только отшумели майские праздники, на которые всей труппе изрядную премию выдали. Так что деньги у людей были, надрались все в хлам. Поздно ночью брел Юрка  из театра домой.
Пьян он был просто мертвецки, на ногах стоял еле-еле, постоянно отключалась сознание, и передвигался Волков исключительно на автопилоте, не понимая, где и куда идет. Единственным желанием было упасть в кровать и проваляться часов десять–двенадцать.
Но потом еще одно желание появилось – облегчится. А утро раннее, народу на улицах вообще никого. Без всякой задней мысли Юрка пристроился у ближайшего здания и стал поливать угол. И едва застегнул штаны, как сзади навалились невесть откуда появившиеся менты, вывернули руки, защелкнули на запястьях наручники и бросили его в воронок. Где Волков мгновенно и отрубился… Потом смутно вспоминалось, как в отделе его сопроводили в камеру, где он уснул повторно.
Слегка очухался уже  утром, потревоженный криками в коридоре, мутным взором осмотрел серые, штукатуренные под шубу, стены, серый прокопченный потолок, серые лица сокамерников. За что и почему он здесь, было непонятно. Какой-то мужик – добрая душа – угостил сигаретой, Юрка покурил и послушал разговоры других задержанных.
 А про что в камерах говорят? Собственно, тем всего три.
Первая – и главная – забрали суки, мусора позорные, менты поганые, меня, такого замечательного и всего из себя невиноватого, ни за что ни про что, а щаз дело шьют.
Ни за что ни про что забрали и с ног до головы в нательной росписи уркагана, который минутой раннее хвастался семнадцатью судимостями.
 И тихого мальчика, обращающегося ко всем на «вы» и невинно хлопающего длинными девичьими ресницами. Позже из разговоров ментов в коридоре выяснилось, что тихий мальчик вместе с парой таких же скромных друзей шарахнули ломом сзади по голове, а потом этим же ломом и ногами месили минут двадцать абсолютно незнакомого мужика с единственной целью – забрать его бумажник и часы. Потом забросали труп каким-то мусором и отправились… есть мороженное в ближайшее кафе. Но «труп» выжил и даже смог самостоятельно доползти до ближайшей дороги, где его и подобрала «скорая помощь».
Вторая тема камерных разговоров – про баб. Собственно бесконечный обмен одними и теми же фразами –«и тут я ей вдул», «жопа круглая как мячик», «как швейная машинка строчит» и т.д. из той же серии. Но в камере, как не удивительно, не надоедает…
И третья тема, единственная более-менее полезная, кто как срок отбывал, да про всякие зековские хитрушки. Ну, учитывая место проведения диспута, в дальнейшем хоть как-то может пригодиться.

 В углу камеры на шконке у окна сидел дедок, эдакий водевильно-карикатурный – бороденка лопатой, стеганая ватная безрукавка, во рту два зуба в стальных коронках. На вид – лет сто, лесовик из сказок. Смолил самокрутку и внимательно слушал разговоры.  Ну и вот, при очередном сравнении преимуществ и недостатков лагерей республики Коми и зон в окрестностях Караганды, дедок вдруг громко так прошамкал беззубым ртом:
 – А я ведь, ребятки, всего полгода как откинулся. А годков мне восемьдесят пять!
 И поведал замечательную историю.
Итак, жили – были дед да баба. В маленьком поселке рядом с Ыйском. Больше двадцати лет уже как на пенсии. Жили – не тужили, горя не мыкали.  Свой дом, хозяйство  – куры, козы, поросята там всякие. Как и в любой семье были свои традиции. Главная из которых – целый месяц почти баба мужа своего непутевого пилила и чехвостила, а он молчал да бычился. А в день пенсии покупал бутылку водки, выпивал ее в одну харю, а потом начинал бить бабку чем ни попадя и гонять ее по всему поселку. В конце концов, бабке удавалось сбежать от деревенского Рембо. Писала она заявление участковому, деда арестовывали, ночь держали в камере, а с утра везли в город на суд. Где и давали ему один и тот же срок, в силу возраста минимально возможный – трое суток административного ареста. Отсиживал их дед и возвращался к своей бабке. Ну и дальше целый месяц бабка мужа своего непутевого пилила и чехвостила… Короче, жили душа в душу. А че, десятки тысяч российских семей по похожей схеме живут. И все нормально, все стабильно, все всех устраивало. До тех пор, пока однажды летом что-то не пошло не так…
То ли дед бутылку свою недопил, то ли бабку недобил до стадии морального удовлетворения, не суть. А важно то, что крепко обиделся он в тот раз на свою супругу. Типа, посадила ни за что. Невинно пострадал типа. Ну, супротив закона не попрешь, отсидел дед свои традиционные трое суток. А выйдя на свободу с чистой совестью, затеял в своем хозяйстве реформы. Выгнал на хрен всяких поросят из сараюшки, сколотил там нары, прорезал в двери лючок-кормушку лобзиком, поставил бачок из-под квашенной капусты (ну, типа параши). А потом загнал туда свою бабку и держал ее там ровно семьдесят два часа. Чтоб почувствовала неволю и побывала в его шкуре. Все по правилам – дважды в сутки водил на оправку в нужник, кормил  раз в день квашенной капустой залитой водой и черным  хлебом с тремя кусочками сахара. Даже гуманизм проявлял, курить не запрещал. Впрочем, бабка все равно не курила.
 Офигевшая от такого оборота событий, выйдя на свободу, побежала его супржница к участковому, где накатала подробное заявление с описанием всех подробностей мужниного хулиганства. Ну и забрали деда… А потом вроде как отпустили… А потом опять забрали, уже на суд в город. Где к полнейшему изумлению всех участников событий, строгая судья с глазами сильно и давно недолюбленной женщины, зачитала приговор: один год лишения свободы в колонии общего режима по статье «Незаконное лишение свободы».
Бабка голосила на весь Ыйск, валялась у судьи в ногах и божилась продать все хозяйство и деньги передать в фонд развития демократических свобод, лишь бы деда отпустили или хотя бы условно осудили. Но закон у нас суров, но справедлив. Это бывшему министру за многомиллионные взятки можно восемь лет условно дать, а восьмидесятилетнему деду – только зона. Ну че, отсидел дед восемь месяцев, по УДО вышел. Бабка каждую неделю на свиданки приезжала, свиданки то  давали, хоть и не положено так часто. Но зоновское начальство тоже люди. Вышел дед и все по-старому пошло.
Короче, раз в месяц, в день пенсии покупал дед бутылку водки... Сейчас вот в камере суда ждал, на свои родные «сутки» готовился.

Посмеявшись над историей этого патриарха уголовного раздолбайства, Юрка  растянулся на шконке и снова уснул. А проснулся уже от весомых таких тычков в бок.
– Вставай, террорист, на суд поехали, –  ухмыльнулся милицейский сержант.
Какой суд, за что суд? Были, конечно, провалы в памяти по вчерашнему дню, но криминал-то какой Волков наверняка запомнил бы! Впрочем, сил на возражения не было, Юрка еще не протрезвел толком и абсолютно не выспался. Будь что будет.
Районный суд располагался в одном здании с районной же поликлиникой, только входы с разных сторон. Всякие мантии, парики, деревянные молотки и «встать, суд идет» – это у них  там, в фильмах про нерусскую жизнь. У нас сержант завел Юрку в обычный кабинет, где толстозадая тетка лет пятидесяти и не менее толстозадая девка, так удивительно на тетку похожая, что сразу понятно было – мама и дочка, громко сопя, пытались передвинуть из угла в угол огромный сейф.
 – Мальчики, помогайте! – просипела тетка.
 Вчетвером они кое-как переместили бронированную махину. Затем тетка, оказавшаяся судьей, взяла у милицейского сержанта  папку с протоколом.
– Так, Юрий Волков, что натворил? – судья уселась на одиноко стоящий посреди комнаты стул, широко расставив толстые ноги, так что на всеобщее обозрение оказались выставлены лиловые панталоны. –  Ага, справлял малую нужду у Ыйского областного комитета КПСС. Зачем же ты, Юрий Волков обком партии-то обоссал? В 37 году тебя бы за это расстреляли, понимаешь? В годы застоя тебя бы за это всю жизнь в психушке держали, понимаешь? Но мы решительно осуждаем наследие сталинских и брежневских времен! Трое суток административного ареста. Дочка, приговор ему напечатай. Следующий!
Собственно, так вот без всякого пафоса и схлопотал Волков первое в жизни лишение свободы. Сержант, кстати, нормальным парнем оказался – пока ехали в тюрьму, видя Юркино рассеянное состояние, протянул ему полбутылки портвейна (видимо, у какого-то клиента конфискованные), которые тот  из горла и уговорил. На старые дрожжи шибануло хорошо, поэтому,  как только захлопнулась дверь камеры, Волков, поздоровавшись с другими сидельцами, грохнулся на шконку и уснул.

Проснулся, окончательно протрезвев, когда уже светало. А так как забрали его около пяти утра, получается, что треть срока он проспал. При административном аресте есть такое правило – время считается с момента задержания. Угнетало то, что и выпустят в пять утра – и куда в такую рань податься. Все это Юрке поведали сокамерники.
Сутки – это ж не наказание лишением свободы. Это наказание унижением  и скукой. Мотают здесь свой недолгий срок исключительно жертвы лишнего стакана. Ну, так-то все ничего у них всех по жизни было, но вот последние пятьдесят грамм пить было не надобно.
В камере, рассчитанной максимум на четверых, было десять человек. Спали на шконке – длинном едином помосте, занимающем почти все помещение, уткнувшись в спину соседу. Переворачивались ночью по команде, иначе было нельзя – крайний падал. В углу стояла параша – большой эмалированный бак, куда мочились. По серьезной нужде выводили два раза в сутки – утром и вечером. Рацион – полбуханки черного хлеба с горсткой сахарного песка на весь день и еще отдельно обед – гнилая капуста с теплой водой (первое), гнилая капуста без теплой воды (второе), теплая вода без гнилой капусты (десерт).
Вонища в камере стояла просто ужасающая – немытые тела, пот, носки и перегар от каждого. Впрочем, человек ко всему привыкает. Делать в этой тюрьме было абсолютно нечего, скука смертная. Вяло играли в «мандавошку» - настольную (вернее, на–шконке–ножом–вырезанную)  игру с кубиками и фишками, слепленными из хлеба. Вяло переговаривались. Но большую часть времени тупо сидели и смотрели в стену.
 Двое оставшихся суток заключения тянулись ужасающе долго.

Наконец, Юрка откинулся, отмотав свой грандиозный срок от звонка до звонка. Часа за три добрел пешком до родительского дома. Дверь открыл отец, который сразу все понял по запаху.
– Что, допился? В милиции сидел? Позвонить не мог?
– Папа, да я на сутках был, там телефона нет…
– Позорище! Немедленно иди в ванную, а одежду эту выброси!
К счастью, пока Юрка  отмокал в ванной, родители ушли на работу, а то вынос мозга мог бы продолжаться очень долго. Приведя себя в порядок и переодевшись, отправился в родной театр отмазываться – все-таки три рабочих дня прогулял.
К удивлению, объяснять никому ничего не пришлось. Абсолютно все в труппе знали, что Волков сидел в тюрьме, здороваясь, поздравляли с вновь обретенной свободой. Юрка не понимал, что происходит, но расспрашивать никого не решился – стыдно было… А после обеда его вызвали к директору.

С администрацией театра Волкову до этого общаться не приходилось. Сталкивался только с главным режиссером – при постановке спектаклей, где предполагался выход монтировщиков на сцену, он неизменно контролировал процесс. Все-таки монтировщики это не самые талантливые и разноплановые актеры оперетты, при выносе дуба в «Айболите» могли и налажать крепко. А директора, главного и простых администраторов видеть приходилось только издали. Небожители подъезжали  к театру на служебных «Волгах» и тут же скрывались в своих кабинетах. Впрочем, нынешнюю директрису назвать «небожительницей» можно было с большой натяжкой.
Изольда Петровна Цыгейкина заняла эту должность абсолютно случайно. Предыдущий директор, Лев Абрамович Шварцман, получил восемь лет строгого режима с конфискацией имущества за какие-то неведомые простым смертным махинации. А возглавлявший театр до него Сергей Аронович Кац успел уехать в Израиль на ПМЖ буквально за пару недель до того, как сотрудники ОБХСС произвели выемку всей театральной документации. Ну, разминулись они, бывает. А то бы, по рассказам служителей искусства, получил бы Сергей Аронович высшую меру социалистической справедливости, без вариантов, ибо очень уж деловой мужик был. Поэтому в областном Управлении Культуры решено было назначить на должность директора человека со стороны, к административной работе  и к административной национальности отношения не имевшего, а для полной страховки еще и другого пола.
 Выбор пал на Изольду Петровну, всю жизнь проработавшую театроведом. Чем занимаются театроведы и какая от них польза не знает никто, включая самих театроведов. Что не мешает им существовать при любом режиме, ведать театром и даже писать диссертации. Цыгейкина была кандидатом наук, защищалась по теме «Театр Кабуки». Как это могло ей помочь при руководстве заменой канализационных труб в здании, бронировании дефицитных гостиниц на гастролях и выполнении  плана по кассовым сборам – непонятно.
От свалившегося руководства опереттой  Изольды Петровны  чувствовала страх. Поэтому она, собственно, и отстранилась полностью от всяческих хозяйственно-финансовых дел, скинув все на администраторов и бухгалтеров. Сидела безвылазно в своем кабинете и имела реальной власти много меньше, чем английская королева. Но, тем не менее, главой учреждения являлась формально именно она. И вот эта загадочная женщина вызвала Юрку на ковер. Волков шел в твердой уверенности, что сейчас будет с позором уволен.

Когда он вошел в директорский кабинет, Цыгейкина встала из-за стола навстречу и по-мужски пожала руку. Затем плотно прикрыла дверь.
– Садитесь, Юрий. Тут вот бумажка на вас пришла… – директриса протянула уведомление о административном аресте, где черным по белому была прописана причина «Справлял малую нужду у стен областного комитета партии». –  Юрий, вы должны знать… я должна вам сказать… Все прогрессивно мыслящие работники нашего театра и я лично полностью поддерживаем вашу акцию протеста и сочувствуем вашему незаконному аресту. Смело, мужественно, хотя и несколько нарочито цинично и эпатажно. Мы бы с удовольствием присоединились к вам… Но последствия могут самыми печальными… Вы меня понимаете? Конечно, понимаете! А здесь, каждый на своем месте мы сможем сделать больше для падения этой тоталитарной диктатуры. Но в душе мы с вами, Юрий!!!
До Волкова дошло, что гласность таки начала давать результаты, и у тихой театроведческой дамы окончательно съехала крыша на ниве диссидентсвования. Пьяное физиологическое желание облегчиться было истолковано как продуманная акция протеста. Впрочем – время такое было, у многих башню сносило. Юрка представил себе уважаемую Изольду Петровну и других прогрессивных деятелей театра, поддерживающих его в проведении данной акции у стен (вернее на стены…) обкома и чуть не расхохотался. А Цыгейкина, выдержав паузу, с пафосом продолжала:
– Но, Юрий, вы же понимаете как это опасно! Они будут вам мстить! Эта власть всегда отличалась мстительностью.
…Перед глазами промелькнула видение агентов КГБ в качестве мести обоссывающих Волковский дом. Юрка не сдержал смех и хрюкнул, впрочем, директриса даже не заметила…
– Юрий, вам лучше на время уехать из города, пока все не уляжется, не забудется. Я хочу вам помочь. Вы знаете – скоро начинаются гастроли. Но уехать вы можете уже сейчас! Встретите вагоны с декорацией, покажете местным грузчикам, где ее складировать. Ну, сцену посмотрите. Так что – все вполне обоснованно. А главное – покинете город. Ну что, согласны?
– Да, с удовольствием. Спасибо!
– Не стоит благодарности. Сейчас же получите в бухгалтерии командировочные и отправляйтесь! Честные люди должны помогать друг другу. На месте уже находится наш главный администратор – Венера Ринатовна. Я ей позвоню, она вас разместит и скажет что делать. Удачи, Юрий!
Так Юрка за две с половиной недели до остальной труппы отправился на большие летние гастроли.


Глава 16.
«Кубанская» горькая настойка спирт 40%

Первый город, где Ыйская оперетта собиралась радовать зрителей своим прочтением Кальмана и Оффенбаха, был Урск. При проклятом царизме и города-то такого не было, был Уральский распределитель ссыльно–каторжных. Но человеколюбивая советская власть решила, что негоже людскому поселению без названия быть и, не мудрствуя лукаво, назвала это место Урском. Ну и ссыльно–каторжных во времена Советской власти как раз на целый город здесь набралось…
Город дымил тубами многочисленных заводов, гудел клаксонами большегрузных машин и матерился устами жителей.
Из Ыйских театральных деятелей здесь уже вовсю руководила подготовкой выступлений главный администратор Венера Бабич. Собственно, под ее командование Юрка и был направлен.
Раньше Бабич Волков видел лишь мельком. Невысокая жгучая брюнетка лет тридцати, по-восточному красивая и неизменно со вкусом, не по-советски, одетая. В ее обязанности входило полное административное обслуживание нужд труппы. Бабич доставала авиа билеты, бронировала гостиницы, договаривалась с типографиями о печати афиш, организовывала продуктовые наборы к праздникам, заказывала на заводах сварные элементы декораций, пробивала в АТП автобусы для выездных спектаклей и еще многое - многое другое. Но главной задачей  главного администратора было наполнение театральной кассы.
При советской власти это как-то и не очень важным было, все творческие коллективы полностью финансировались государством. Очень часто возникала ситуация, когда артистов на сцене было в несколько раз больше, чем зрителей в зале – никого это не расстраивало. Но наступило новое время. Хозрасчет. Пришла инструкция, по которой  вся премиальная оплата служащих театра напрямую зависела от сборов. Так что на Бабич лежала офигенная ответственность перед коллективом – провинциальные актеры люди бедные, считающие каждую копейку.
 Венера Ринатовна была замужем за артистом театра Вячеславом Бабичем, впрочем, уже два года как не имевшего ни одной роли и приходившего в театр исключительно за зарплатой. Муж воспитывал их двоих детей, в то время как жена полностью посвящала себя работе.
 Все это Юрка узнал еще в Ыйске перед отъездом, коллеги рассказали. Еще сообщили, что главный администратор держится отстраненно, романов на стороне у нее никогда не было. И – тетка требовательная,  не  забалуешь, пьяных не любит, так что на глаза ей поддатый не попадайся. Ну вот и вся информация о новой начальнице.

Венеру Ринатовну Волков  прождал в театре  целый день. Хозяйка оперетты приехала уже под вечер на черной «Волге».
…Бывают женщины, которые сразу вызывают острое желание. Здесь дело даже не во внешности, феромоны что ли какие-то. Но – навязчиво начинаешь думать о них. А при встрече ведешь себя как полный идиот, не знаешь что говорить, куда деть руки, как не раздевать их взглядом. Мысли путаются, поведение нарочито истеричное. И избавиться от этой страсти невероятно трудно. Товарищ Главный администратор подействовала на Юрку именно так. Маленького роста, с ладной фигуркой, большой грудью и чуть тяжеловатыми бедрами, она источала буквально какую-то невероятную силу сексуального притяжения.
Здесь – не как с Симаковой. Маринку Волков, конечно, тоже хотел. Но с ней физическое влечение было не самым главным, лишь частью многогранной влюбленности. А Бабич вызывала ненормальное желание. Прямо наваждение какое-то, морок. Ни о чем другом, кроме секса, в ее присутствии думать не получалось.
Юрка  пробормотал какую-то чушь, вроде «монтировщик сцены Волков явился для прохождения службы под ваше командование», а сам буквально съедал начальницу  глазами. Член встал сам собой, заметно оттянув штаны, отчего Волков  невероятно смутился, но поделать ничего не мог. Бабич заметила его терзания, ухмыльнулась и сказала:
– Отдыхайте пока, Юрий Волков. Расслабьтесь как-нибудь. Номер ваш в гостинице «Уют», мы все там живем. Контейнеры придут, я вам солдат выделю, будете руководить разгрузкой. А пока – расслабьтесь.
Потянулись длинные, бестолковые дни. Большую часть времени Юрка читал, гулял по Урску, спал и побухивал влегкую. Так прошла целая неделя. Наконец, пришли долгожданные вагоны с декорацией – хоть какое-то занятие и разнообразие.
Целый день прошел в такелажно – железнодорожной суете. Юрка забрал из части солдат, накормил их обедом, полдня шарахался по товарной станции, собирая нужные подписи и разыскивая долгожданные вагоны, договаривался по поводу ЗИЛа для перевозки, руководил разгрузкой–погрузкой. Реально устал, хотя и не работал сам физически. И для снятия усталости, пока солдатики грузили театральное имущество, купил бутылку коньяка,  да и потягивал ее потихонечку, пока всю не вытянул. Работу закончили вечером. Почти ночью уже добрался до гостиницы, ну и решил к руководству зайти, доложить, что дело сделано, все хорошо, происшествий нет.
Бабич жила в люксе. То, что кто-то заявится в такое позднее время, явно не ожидала. Открыла дверь и, увидев Волкова, весьма удивилась.
– Венера Ринатовна, все прошло нормально, декорацию получил – вот документы… – Юрка докладывал, а сам обшаривал взглядом фигурку своей начальницы. Шелковый халатик был одет на голое тело и ничего особо не скрывал. И тут что-то в голове пермкнуло. Впервые в жизни Волков абсолютно потерял контроль над своими желаниями.
Прервав свой отчет на самом интересном месте (ну, про неточности в накладных и отсутствие штампа на доверенности), Юрка вдруг, неожиданно для самого себя, сграбастал Бабич в объятия и начал страстно целовать. Причем, тут же кончил, едва прикоснулся к ее телу. К удивлению, Венера Ринатовна не сопротивлялась и даже как-то робко ответила. Не переставая целовать и оглаживать, Волков потащил ее в сторону кровати – организм был вновь готов! Но до кровати дойти терпения не хватило, на полпути  повалил начальницу на ковер, сорвал халат и осуществил, наконец, главную мечту прошедшей недели. Но и закончив вроде как процесс, не мог оторваться от ее тела, продолжая ласки, и буквально через несколько минут был готов к продолжению. Все – молча, без слов.
После третьего  акта, когда Юрка, наконец, слегка устал и насытился, Венера нежно погладила его по голове и прошептала:
– Ну ты даешь, Юрий Волков! Впервые со мной такое. Впрочем, пытаться отказать мужчине, который ТАК тебя хочет – просто сумасшествие…
Ночевать Юрка остался в начальственном люксе. Поспать, впрочем, так и не удалось… Как и называть Венеру Ринатовну на «ты». В шесть утра она мягко выставила Волкова  – чтоб не увидел никто, да и в порядок себя перед работой нужно было привести. Абсолютно счастливый, он ушел к себе в номер отсыпаться. Проспал весь день,  поужинал, а ближе к ночи вновь постучался в двери люкса. Бабич открыла дверь, одетая в строгий деловой костюм.
– Юра, вчера я поддалась минутной слабости… Сделала глупость… Прости меня, но больше не надо ничего…
Но  хотел Юрка не меньше вчерашнего, поэтому снова сгреб в объятия. Единственная разница с предыдущей ночью заключалась в том, что деловой костюм снимать с женщины было несколько сложнее, чем халатик. Под самое утро, когда сил уже не осталось, Венера Ринатовна сказала:
– Ну хорошо! Пусть так и будет – эти гастроли  мы проведем вместе. Ты же все равно меня в покое не оставишь? Ну и я, наверное, имею право праздник себе устроить, не все же вкалывать. Только о нас никто не должен знать, слышишь, никто! Для меня это очень важно! Я сниму квартиру в городе и буду жить там. Ты будешь приходить только когда я скажу. И еще одно условие – ты не должен пить. Я не переношу даже запах спиртного. Согласен?
Через день Бабич сняла жилье в двух кварталах от гостиницы. А еще через три дня приехала, наконец, труппа театра и начались гастрольные спектакли.

Юрке было нелегко. Театр очень замкнутое сообщество, любые перемены в чьей-то жизни тут мгновенно замечаются и обсуждаются. Пришлось со всех сторон легендировать свой новый образ жизни.
 Во-первых, подружки. Прекращение внутритеатральных романов вызвало недоумение у всех, кто Волкова знал. На этот счет он по секрету поделился с двумя главными опереточными сплетницами, что познакомился с офигенной местной девушкой, любовь у нас большая и вообще дело к свадьбе идет. А вот театр она совсем не любит, увы… В результате нажил смертных врагов в лице артистки хора и костюмерши. Девочки прекрасно знали о существовании друг друга и спокойно к этому относились, но вот отношения на стороне сочли оскорбительной изменой.
Во-вторых, бухло. С этим сложнее... Выпить хотелось. Куражнуть, компанию поддержать, да и просто так. Но – держался. Все решили, что Юрка  пока один в Урске кочумал, просто опился и теперь в завязке.
Самой Венере Ринатовне конспирироваться было не сложно. Бабич в театре побаивались. Руководитель она была жесткий, лишала премии и даже увольняла за всякие провинности без малейших колебаний, уговаривать «понять и простить» ее было бессмысленно. Поэтому в анархическом творческом коллективе на время гастролей возникало некое подобие дисциплины. Никому и в голову придти не могло, что «железная леди» спит с рабочим сцены …
Встречались раз в три дня – такой график она директивно установила и отказывалась даже обсуждать его изменения. На людях удавалось сохранять полную конспирацию, вежливо раскланивались,  как и надлежало едва знакомым рабочему и руководителю.

Так продолжалось почти до конца гастролей. Переехали из Урска в Наркомовск, второй город в туре. Причем, начальство уехало на неделю раньше. И семь дней, пока Венера Ринатовна не видела, Волков пил в черную – отводил душу.
В Наркомовске Бабич вновь сняла квартиру на окраине. Роман продолжился.
А за две недели до окончания гастролей, Венера встретила Юрку в театре и сообщила, что дальше отношения продолжать нельзя. Что спасибо за чудесное время,  но у нее семья и перед возвращением домой надо психологически перестроиться. «В общем, ты сам все понимаешь».
Юрка все понимал. Прекрасно понимал. И что связывает их только секс. И что в любом случае дома отношения продолжать не получится. Но такая черная обида вдруг захлестнула, что отняли любимую игрушку!
Спустя полчаса он был уже мертвецки пьян – сразу после разговора с Бабич отправился к гримерше, которая давно имела на него виды. Согласился-таки быть с ней если ни на веки, то на ближайшее время в обмен на несколько флаконов одеколона «Шипр»,  у гримерш всегда был запас, необходимый в работе. Пока Юркина  новая пассия, выдав требуемое, бегала по театру и по большому секрету делилась со всеми (а особенно с костюмершей и артисткой хора) новостью, что Волков в ее кровать жить переезжает, он угомонил три флакона.

«Шипр» – гадость, конечно. Мерзкого цвета, еще и отвратительно пахнет. Видимо, для наружного применения, для аромата, его вообще использовать нельзя. Ну, чтоб окружающих не травмировать. Только внутрь…
Если одеколон перед употреблением внутрь разбавить водой, он бурлит и меняет цвет из прозрачного желтоватого на мутно-зелено-желтый. Цвет гноя, короче. При этом обязательно какое-то количество в процессе реакции взаимодействия с Н2О выплескивается из стакана наружу, как ни рассчитывай дозировку. В итоге все вокруг липкое и вонючее. Можно не разбавлять, так жахнуть. Но отрыжка потом…

Впрочем, дареному коню куда-то там смотреть не принято. А три флакона – это поболее пол литра водки будет. Тем паче, что одеколонное опьянение – оно не как водочное, оно дурное и злое. Вернувшуюся гримершу Юрка отлюбил прямо в цехе, грубо, без всяких ласк и прелюдий. Потом взял у нее еще пару пузырьков на всякий случай и пошел по городу гулять, пообещав придти на ночь.
Пил где-то пиво, вернее пил одеколон, запивая пивом. Влез в драку, где нехило отгреб. Посидел на лавочке, поблевал, за что и был задержан милицейским нарядом. Менты составили протокол за административное правонарушение. А нельзя у нас, оказывается, на лавочке сидя, блевать! Конституция запрещает! Пообещали сообщить на работу и отпустили. Приперся в гостиницу, упал в холле, чем всполошил дежурного администратора. Девушка вроде как ломанулась скорую вызывать – Волков весь в кровище был, но ее удалось успокоить. Добрался до номера гримерши, ну, типа слово сдержал. Еще флакон одеколона у не выцыганил, выжрал и уснул наконец.
А затем еще дня два прошли в аналогичном режиме. Кое-как ходил на работу, точнее гордящаяся добытым самцом, гримерша его демонстративно туда водила. Пил там, пил после, шатался по городу, искал приключений. Пил бесцельно, просто от тоски. И – наверстывая долгое непитие. Планов никаких не было. Что дальше делать – понятия не имел. Ну, в театре Юркин загул широко обсуждался, в театре все широко обсуждается.

И кто бы мог предположить, что запой даст неожиданный результат.  На третий день Юркиной разухабистой пьянки, когда он натурально бродил на четвереньках вокруг  тумбочки в поисках упавшего бычка, Бабич вдруг сама явилась к нему  в номер. Наплевав на всякую конспирацию, на глазах у всей труппы попросив дежурного администратора открыть дверь (Волков  заперся изнутри) и вошла в сопровождении личного водителя. С минуту молча наблюдала Юркины потуги встать  с пола.  Он в тот момент абсолютно не дружил со своим телом, все попытки хоть как то подняться закончились лишь тем, что удалось сесть, привалившись спиной к стене. Венера вдруг села рядом, на пол и прошептала:
 – Прости меня! Поехали, потом поговорим.
Затем кивнула водителю, тот взвалил Юрку на плечо и потащил как куль с говном в машину. Волков замычал и указал на початую бутылку водки. В продолжение удивительных событий, Венера взяла бухло с собой.
 Как-то объяснить потом, залегендировать, подобное поведение было просто невозможно. Долгое время ни один человек в труппе даже и не догадывался о каких-то особых взаимоотношениях главного администратора и рабочего сцены, а тут этот торжественный вынос тела из гостиницы все прояснял не хуже документально-порнографического фильма. С этой мыслью Юрка  вырубился.
Проснулся утром на квартире Бабич. Венеры не было, на столе стоял стакан с водкой, две бутылки минералки, закуска, а еще лежала записка «дождись меня, никуда не уходи». Да он и не собирался…
Похмелился, пожевал чуть-чуть и устроился смотреть телевизор, чтоб хоть как то отвлечься от невеселых мыслей.
Вечером приехала Венера. Сначала несколько минут молчала, лишь смотрела на Юрку. А затем, вдруг решившись, начала рассказывать про себя. Впервые кому-то из коллектива.

Театральная молва сочинила множество героических мифов про главного администратора. Сама Венера их не подтверждала, но и не опровергала никогда. Что было вполне достаточно, чтоб мифы почитались всеми за истину. На самом же деле правда была куда как прозаичней и непривлекательней.
Родилась Венера в семье уборщицы и кровельщика. Даже не очень и в семье – мать с отцом жили в гражданском браке, при этом отец периодически куда-то пропадал, может имел еще одну (или не одну) типа жену. Жили в коммуналке, в двух комнатах вчетвером, был еще брат на пять лет старше.
Отец, суетливый татарин, детей вроде как любил, но гораздо больше любил водку. Поэтому на одно смутное детское воспоминание, как они с папкой в цирк ходили, приходилось десяток, как папку, во дворе в луже уснувшего, домой с братом тащили, а он на них матом ругался. И как следствие папкиного хобби – жуткая нищета, отданная добрыми людьми ношеная одежда и голод, когда отец свою зарплату пропивал полностью и добирался до материных денег. Но, в конце концов, когда Венере исполнилось шесть лет,  во время очередной пьянки по зиме он не дошел до дому – замерз насмерть в пятидесяти метрах от своего подъезда.
 Схоронив отца, мать сошлась с мужиком с его же работы – тоже кровельщиком. Отчим, разумеется, как и все кровельщики, имел все тоже популярное увлечение, которому посвящал все свободное время и все деньги. Не слишком разбираясь в этносах, пасынков называл исключительно «чучмекские вы****ки». Впрочем не бил, лишь орал всякие гадости пьяный, то есть всегда.
Денег в семье стало еще меньше, голодали уже постоянно. Брат, как потомственный кровельщик, стал учится самому главному в профессии – бухать – с двенадцати лет. В тринадцать пил уже наравне со взрослыми мужиками, а так как взрослые бабы не давали, стал насиловать маленькую сестру,  когда сильно пьяный был. Запугал, грозил убить, если расскажет кому. И продолжались эти калигулианские игрища почти год, до тех пор, пока маленькая Венера не взяла в постель нож и, когда пьяный брательник полез в очередной раз с любовью, не ткнула его со всей силы в брюхо. Сил у испуганного ребенка немного, так, кожу лишь поцарапала. Но насильник всерьез перепугался и больше с глупостями не лез. Лишь из мести всячески издевался над сестрой, оскорблял и дразнил. Ну и пил, да и все вокруг пили.
И все детство любое мало-мальски радостное и светлое событие в жизни Венеры обязательно заканчивалось пьянкой, дракой и скандалом. Единственной ее мечтой было вырваться из этого быдлячего мира отечных  морд, вчерашних щей и отклеенных обоев. Как и куда угодно вырваться, любой ценой.
В пятнадцать лет она влюбилась до умопомрачения. За парня из соседнего двора, многопьющего, само собой. Ибо уже получила воспитание Настоящей Жены Алкоголика, внутренняя программа требовала кого-нибудь спасть. Но любимого вскоре зарезали в пьяной драке.
 После школы Венера поступила в театральный институт, правда не в престижный ГИТИС, а скромный провинциальный. Там же познакомилась со своим нынешним мужем, по распределению приехали в Ыйск. Впрочем, по режиссерской специальности она работать не стала – ушла в административную работу и быстро сделала там карьеру,  без всякой протекции, исключительно благодаря личным качествам.
Брат несколько лет назад утонул пьяный. С друзьями отдыхали на речке, типа в поход пошли на несколько дней, пить. Тело нашли рыбаки ниже по течению. Интересно, что из товарищей никто и не хватился. Милиция обнаружила компанию все так же бухающей на берегу.
А  вот отчим неожиданно бросил пить. Всерьез, а не на понтах. «Настоящий кровельщик» который дня без стакана прожить не мог,  вдруг завязал.
 У отчима до Венериной матери была законная жена и трое сыновей. После развода он поддерживал с бывшей супругой отношения и общался и с ней, и с детьми. Генетика та еще продажная девка империализма, поэтому все трое его сынов были алкашами. И  вот случилось так, что  за четыре-пять месяцев, он схоронил и бывшую жену и всех сыновей.
Один  допился до смерти, выпил невообразимое какое-то количество дешевого вина и просто не проснулся от чрезмерной интоксикации.
Второй поймал «белочку», был доставлен в дурку, где, не сбив температуру, вкололи ему какой-то антигаллюцогенный препарат – инфаркт со смертельным исходом, сердце не выдержило нагрузки.
Третий, набухавшись до полной потери ориентации во времени и пространстве, изнасиловал собственную мать. На утро она повесилась. Сын мать схоронил, оставил  отцу покаянное письмо и тоже вздернулся. Вот такая алкогольная драма в одной семье…
И мужика проняло! На поминках последнего сына он вдруг отодвинул от себя бутылку и громко произнес «ВСЕ». И – реально все, стресс отвернул от выпивки.
Трезвый отчим на удивление оказался хорошим человеком. Молчаливым, но для мужика это плюс, хозяйственным и рукастым, готовым помочь и поддержать других. Венеру он несколько стеснялся, видимо помня о ее счастливом детстве. А вот приемных внучек обожал, девочки целыми днями проводили у бабушки с дедушкой.
Родственников своих Венера давно простила.
А еще, как Настоящая Подруга Алкоголика, воспитанная таковой с детства, Венера просто на уровне рефлекса вынуждена была спасать мужчин от пьянки. Ничего с собой поделать не могла – как видела своего, пусть и бывшего, мужика в запое – так бросалась спасать. Тут и весь ее аналитический разум и неженская логика полностью отключались – «мужик пьет – нужно его оттуда вытаскивать любой ценой» – инстинкт практически, против него не попрешь. Она пережила бы любое чувство – любовь и нежность, злобу и ненависть. Она пережила бы какую-нибудь страшную болезнь у любимого или даже смерть. Но вот то, что Юрка  ИЗ-ЗА НЕЕ пьет, и она способна остановить это дело, пережить была не в состоянии.

Для коллег наскоро сочинили легенду о том, что Венера Ринатовна эвакуировала Волкова из гостиничного запоя по личной просьбе его отца – Большого Начальника, которому Юрка, якобы пьяный позвонил и на жизнь беспросветную пожаловался. И потом отвезла она Юрку в закрытую больницу, где ему кровь почистили. Впрочем, в эту версию мало кто поверил, по театру поползли слухи.
Оставшиеся до конца гастролей дни они провели вместе, практически не вылезали из постели. Думать о том, что будет дальше, не хотелось. Дойдут ли до Венериного мужа слухи – тоже. Вскоре у труппы начинался отпуск, была слабая надежда на то, что за время отдыха все всё забудут.
 Потом Бабич уехала, Юрка попил несколько дней, впрочем, как-то вяло, без куража, и наконец отправился домой. Впереди был первый в  жизни Волкова заработанный отдых.



Глава 17.
Квас «Московский».

После гастролей романтические отношения с Бабич прекратились. Венера Ринатовна вернулась в семью. Узнал ли муж про ее загул – неизвестно. Кроме того, неуемное сексуальное влечение было удовлетворено, других же мотивов для продолжения вроде как  не было.
Но Волков и Бабич стали приятельствовать, болтали ни о чем, пару  раз пообедали вместе. Скрывать знакомство не было нужды – весь театр знал.
Через неделю по возвращению домой, Юрка вышел в отпуск.
Ну, а что отпуск-то? Куда-то съездить Волкову  и в голову не пришло. Отдых ассоциировался у него уже только с водкой и бабами. Но особо пить не хотелось – устал за последнюю неделю гастролей, да и перед родителями светиться не хотел..
Отпуска в театре долгие - больше двух месяцев набралось. Юрка читал, да в телевизор пялился. Сходил к старым друзьям, посидели. Сходил к старым подругам, полежали. Но все больше дома.

До конца отпуска у Волкова было еще недели две, когда позвонила Бабич с весьма необычной просьбой:
– Юра, ты ведь  знаешь, что на мне театральные сборы? А продажи не идут. Пожалуйста, помоги, поработай распространителем билетов, ну хоть до конца своего отдыха. Хоть что-нибудь подашь – и то хорошо…
– Да я вообще торговать не умею, не мое это…
– Ну, как получится. Хоть что-то. Касса горит.
Отказать женщине Юрка не мог. Но при этом был абсолютно уверен, что продавала из него никакой, ничего не получится, только опозорится и Венеру подведет  – в семье к любым торгашам относились с легким презрением, считалось, что это недостойное умение. Но попытка – не пытка. Да и делать нечего, скучно.
Набрал Юрка театральных билетов и отправился по организациям их распространять. В виде социального эксперимента. На удивление за две недели хождения нога за ногу по Ыйску,  без всякого опыта этой работы, ему удалось продать больше, чем шести штатным распространителям театра  вместе взятым. Оказалось, у Юрки был настоящий талант продавца. Так, буквально в один момент, Волков  стал театрально-административной звездой города.

Система организации зрелищных мероприятий в советские годы сильно отличалась от нынешней. Через кассу проходила лишь малая часть билетов, остальное толкали распространители.
Специальные люди ходили по организациям города и делали сбор. Причем, билеты продавались не зрителю (на зрителей всем было наплевать), а самой организации в лице директора или председателя профсоюзного комитета. Которые, в свою очередь, бесплатно раздавали их своим работникам.
В бюджете каждой, самой затрапезной, конторы были предусмотрены расходы на соцкультбыт. Местный профорг мог потратить эти деньги на подарки детям к Новому Году, покупку театральных билетов, приглашение артистов выступить в цехе. В те годы граждане очень любили слушать оперные арии у работающей доменной печи. А уж петь-то как приятно было! Еще можно было организовать лекцию по сравнительному семантическому анализу текстов поэтов серебряного века для грузчиков своей овощебазы. Но потратить эти средства на ремонт прохудившейся крыши общежития руководство при всем желании не могло.
 Впрочем, соцкультбытовой бюджет был ограничен, в учреждениях предпочитали его расходовать на то, что позднее стало называться корпоративом. Задача распространителей заключалась в том, чтоб убедить профоргов выделить часть средств на свои билеты. Работа неблагодарная – впаривать людям то, что им и нафиг не надо; больше того – несет с собой лишь головную боль, билеты еще нужно хотя бы раздать сотрудникам.
 Попроще было положение у администраторов  филармонии – там на пять никому не нужных концертов, приходился один дифицитный. Ну, Пугачевы и Хазановы тоже ездили с гастролями по провинции. Поэтому удавалось договориться – берете у нас билеты на выступление ансамбля лошкарей или фееричное шоу хора ветеранов легкой промышленности - в таком же количестве получаете доступ на концерт Аллы Борисовны (впрочем, тогда просто Аллы, почетнее звание «Борисовна» ей было позже присвоено).
 А у театральных распространителей никаких дополнительных возможностей для торга не было – приходилось рассчитывать исключительно на личное обаяние. Поэтому платили им сдельно, процент от выручки. В качестве рабочего сцены Юрка  получал зарплату в 140 рублей. Ну, со всеми командировочными и премиальными около 200 в месяц редко набегало. Поработав две недели распространителем, он умудрился легально поднять аж 400. И еще  понял, на чем тут люди деньги делают и как можно действительно хорошие бабки заколачивать.

Получив в кассе первую зарплату распространителя, Волков подписал у Цыгейкиной заявление о переводе из рабочих сцены в театральные менеджеры. После того, как он один обеспечил половину кассового сбора, даже и вопрос не стоял переводить его или нет.
Ну и стал Юрка  работать администратором. Кроме продажи билетов, заказывал афиши в типографии, бронировал гостиницы, арендовал машины и прочая, прочая, прочая. И потихонечку обрастал массой полезных связей, что в наступившую эпоху тотального просто дефицита была весьма кстати. Впрочем, развернувшееся в стране кооперативное движение позволяло купить все, что угодно, но за бешеные бабки.
А вот такие бешеные бабки у Волкова как раз и появились. Не с официально зарплаты, тоже немаленькой. Главной статьей дохода всяческих околокультурных продавцов были «левые» концерты.
Схемы были разные, самая простая и распространенная – продать  на какой-нибудь завод выступление артистов в цехе (была такая идиотская практика, минут по сорок в обеденный перерыв) и договориться с актерами напрямую за «живые» деньги. Разницу – в карман. Что, впрочем, в те времена называлось «хищение государственной собственности в особо крупных размерах». Нельзя было это легально делать – артисты принадлежали государственному театру и помимо зарплаты ничего получать не могли.
Команда у Юрки была, и не одна. Провинциальные актеры – люди бедные, если не сказать нищие. Рады любой подработке, любой копейке. Оптимально было троих выступающих катать – юмористические монологи, песни под гитару и что-нибудь из классики или про родную партию в стихах. По пятнадцать минут на артиста, всего сорок пять. Как раз времени хватало работягам пирожков с кефиром под высокое искусство навернуть. Стоимость такого концерта колебалась от 125 до 400 рублей, как с профсоюзниками договоришься. Все накладные не превышали 50 рублей за выступление. Короче, бабки полились рекой. На второй месяц этой работы Юрка попросту забыл, что надо зайти в бухгалтерию за официальной зарплатой – не нужно было…
И во всей этой радужной канители было одно лишь большое черное пятно. Хищение государственной собственности считалось в СССР одним из самых тяжких преступлений. Личную можно было смело красть – это была уже другая статья, мягка и либеральная. А вот за государственную полагались огромадные срока и даже высшая мера социалистической справедливости – пуля в затылок. Слегка утешало то, что поймать финансистов Мельпомены и Терпсихоры было крайне сложно.
Всерьез расстраивало, что деятелями культуры в областном управлении ОБХСС занимался целый отдел, и цеплялись ребята из него за малейшую промашку. Бывший директор Лев Абрамович получил свои кровные восемь лет с конфискацией за 600 рублей. Смехотворную для него сумму, которую бедолага мог в любой момент из кармана достать. У директора возможностей-то множество было, это наивная Цыгейкина на окладе сидела.

Впрочем, риск Юрке нравился! Он расхищал социалистическое имущество даже не столько ради денег, сколько из-за странного азарта в соревнованиях с органами правосудия. Страх перед возможным арестом и последующим наказанием обеспечивал мощный выброс адреналина и заставлял ходить буквально по самой грани, невероятно рискуя.
Деньги достаточно быстро отошли на второй план.  Даже с чемоданами бабла в Советском Союзе особо не разгуляться. Квартиры – государственные, машины – по талонам с предприятий, отдых за границей – только в Афганистане с автоматом, а на большее тогда даже и фантазии не хватало. Волков оделся от фарцовщиков с Рижского рынка Москвы (это как сейчас – из бутиков на Пикадилли или Елисейских полях), договорился с таксистами на ежедневную аренду машины (таким образом, обеспечив себя транспортом на постоянной основе), да собственно и все.
А, ну разумеется, с бухлом все проблемы отпали – пил когда хотел, где хотел и что хотел. Самое интересное – уже и не хотел особо, адреналиновый кайф перевешивал алкогольный. Денег было больше, чем нужно, даже со всеми хотелками. Зарабатывал из чистого азарта. Причем, основным игровым элементом было придумывание новых схем хищения государственной собственности. Чисто ОБХССникам нос утереть. Например – три аншлага.
Одной из обязанностей администраторов была организация спектаклей в маленьких районных городках. При этом на билетах не указывалось место, садится зрители могли на любые свободные. А сами бланки билетов достать проблемы не составляло. И Юрка впаривал профсоюзным лидерам, зная, что работники все равно не пойдут на спектакль, билетов в два три раза больше, чем мест в зале. Все по честному – один кассовый аншлаг полностью в доход театра, два сверху – себе в карман. Такая фигня была возможна только при советской системе. Кроме того, ТАКУЮ наглость компетентные органы даже вообразить себе не могли, поэтому и не пытались вычислить. Веселуха! В одном провинциальном городке в зал на 250 мест он умудрился продать  тысячу билетов. А на спектакле реально присутствовали семь человек…
Короче, Волков жизни  радовался. Как умел, конечно. Умел пить. Профессионально уже. Стал бухать исключительно в ресторанах, под грохот музыки и шум пьяных драк, полагая это красивой жизнью. Только коньяк, вернее те напитки, которые продавались у нас под видом коньяка. На самом же деле имеющие к нему такое же отношение, как ансамбль танца Мухосранской птицефабрики к балету Большого театра.
А еще у него появилась привычка всех поить и кормить. Ибо у людей, которые едят и пьют за твой счет, всегда есть что сказать по поводу твоей гениальности, остроумности, выдающейся скромности, обаятельности и привлекательности, ну и других вопиющих просто качеств, которых люди, не едящие и пьющие за твой счет, почему-то не замечают… Впрочем, до поросячьего визга Юрка не нажирался, по крайней мере ни в какие истории не влипал и домой добраться мог самостоятельно – статус обязывал.

Как всегда бывает, события собственной личной жизни, какими бы мелкими они ни были, напрочь заслоняют любые внешние, самые глобальные потрясения.  Если вдруг на землю неожиданно прилетят инопланетяне и  всплывет Атлантида, а по совпадению именно в этот день служба доставки магазина «Икея» вам новый диван привезет, думать вы будете исключительно о диване. Пока Волков новую профессию осваивал, перемены в стране достигли своего апогея.
На состоявшемся очередном съезде народных депутатов организовалась легальная оппозиция КПСС – так называемая «межрегиональная депутатская группа». Практически, альтернативная партия. Состав ее был более чем странен. В первой тройке – главный диссидент страны академик Сахаров, генерал КГБ Калугин и бывший член политбюро ЦК КПСС Ельцин. На заднем плане крутились всевозможные комсомольские работники, следователи прокуратуры и заслуженные работники культуры с суетливыми манерами трамвайных карманников. Впрочем, тогда народ, одуревший уже от нищеты и дефицита всего на свете, воспринял этих новых политиков как Спасителей Отечества и целыми днями ходил на митинги, нося их портреты как хоругви.
Развивалось кооперативное движение. Жрать было нечего, зато появилась возможность прикуривать от зажигалок с голыми бабами.
Советские люди наконец узнали, что такое инфляция. Цены росли каждый день, госзнак печатал все новые и новые купюры.
Еще появился рэкет. Так как партия решила кроме всего прочего еще и «правовое государство» по западному образцу построить, преступления доказывались с великим трудом. Бритоголовые мальчики в тренировочных штанах вначале робко, а потом все смелее и смелее, ставили утюги на живот и засовывали паяльники в задницу новоиспеченным кооператорам с целью взимания дополнительных, негосударственных налогов. В судах дела разваливались из-за отсутствия свидетелей, предусмотрительно закопанных в лесу.
Ну и гласность. Из ставшей свободной, «откинувшейся», прессы читатели узнавали какие они все трусливые, глупые и никчемные бараны, и родители их трусливые, глупые и никчемные бараны, и деды и даже прадеды. Раз коммунистическое иго допустили и терпят эту власть – недостойны даже сочувствия и человеческого сострадания.
 Запущенный Горбачевым процесс стал окончательно неуправляемым.

Но на все это Юрка взирал с отстраненным интересом, не более. Его жизнь наладилась, а это главное. Поработав администратором один сезон, меньше года, он смог купить себе двухкомнатную квартиру в центре. Ну, не просто, конечно, купить – в Советском Союзе просто так квартиры не продавались. А по сложной схеме, через подпольных маклеров. Вначале прописаться к хозяйке, одинокой старушке под видом племянника. Затем заплатить посредникам и бабушке, чтоб та выписалась из квартиры, и Юрка остался единственным хозяином.
Как бы то ни было, стал он состоятельным и самостоятельным молодым человеком с блестящими перспективами в жизни.


Глава 18.
Портвейн «Кавказ» спирт 18%.

Работа у Юрки не просто шла – перла. Не смотря на то, что всякие горбачевские хозрасчеты стали приносить свои негативные для карманов работников культуры плоды. Целевые «культурные» деньги из  профсоюзного бюджета стало можно потратить на прозаический ремонт туалетов. Рабочим и служащим конечно приятней было в чистоте испражняться, чем оперу слушать. Так что делать сбор театрам стало гораздо сложней.
А у Волкова был талант, не иначе. Показатели продаж - лучшие в области. И  административные возможности выросли до небес. Что-то достать, пробить, устроить – он мог почти все. Ну и деньги… Денег было  много.
В мае месяце перед поездкой на очередные гастроли в театре прошло собрание труппы на тему как дальше жить. Собственно, это российская традиция такая – периодически останавливать всякую полезную деятельность, садиться на завалинку и размышлять о дальнейшей жизни. Обычно в ходе таких размышлений и отдельный человек, и целые коллективы додумываются лишь до того, что и сейчас-то все плохо, а дальше будет еще хуже, если решительно что-нибудь не поменять. Меняют. Реально хуже становиться. Но – традиция, по-другому мы не умеем.
На сей раз в труппе на пустом месте возникла паника, что гастроли будут провальными, театр увязнет в финансовом болоте и премии никто и никогда не увидит. С чего так решили – непонятно, но вот додумались до этого мрачного сценария. А бабло  для служителей муз стало гораздо важнее этого самого служения, да и самих муз. Думали-думали, да и решили, что наилучшим решением будет назначение на должность коммерческого директора театра самого удачливого продавалы Юрия Волкова.
 Тогда как раз мода была – трудовые коллективы сами выбирали руководителей на общем собрании. Ну, вспомнила партия родная, что именно пролетариат по ленинским словам самый разумный, интеллигентный и прогрессивно мыслящий общественный класс. А стало быть, ему и надо доверить самому выбирать себе начальников. Правда, не очень крупных, подобные эксперименты проводились лишь на уровне таксопарков и фабрик по производству зубной пасты. Множество заводиков всяческих закрылись из-за того, что коллектив ставил директором грузчика Васю, который обещал зарплату повысить в сто раз, а рабочее время сократить до двух часов в месяц.
Театр оперетты относился к разряду стратегически неважных и даже абсолютно бесполезных предприятий – если и закроется, то и фиг с ним. Поэтому позволили труппе в афинскую демократию поиграть. Так Волков стал начальником.

Новые летние гастроли предполагались небольшие, месяц. В древний русский город Страгород  Юрка  и другие администраторы выехали за две недели до начала, как водится. С новой ролью руководителя Волков  еще не свыкся, но уже раздулся от важности как лягушка  с соломинкой в заднице. Едва прибыв на место,  начал руководить. То есть давать всем бестолковые указания и вникать во все мелочи, которые его абсолютно  не касались. Как результат – люди из-за ненормальной опеки боялись что-то сделать не так и, в итоге, просто ничего не делали. Ничего не оставалось, как пахать самому, от восхода до заката, что твоя Савраска.
За две недели до приезда труппы удалось сделать кассовый план, но Юрка  реально надорвался. Вслед за навалившейся усталостью пришли апатия и депрессия, состояния, которые в русском переводе с латыни (или по каковски они там?..)  имеют общее название - «а на хрена мне все это надо?». Ну, лекарство он знал. Начались гастрольные спектакли, работы стало чуть поменьше, основное уже сделано, и Юрка расслабился.
 Короче, отправился он в турне по Старгородским ресторанам. Начал часов в шесть вечера, с девяти воспоминания пошли комиксами – отдельными картинками, между собой связанными только если включить воображение, с одиннадцати вечера  вообще перестал что либо соображать и помнить. Вроде уснул… а проснулся…

А проснулся Юрка  от холода и храпа  лежа на клеенчатом топчане. Башкой покрутил – на дурку непохоже. Камера с железной дверью, обычная камера, только вместо шконки штук двадцать отдельных лежаков.  На них спят мужики с испитыми рожами в грязных труселях, храпят, пердят и дышат невообразимым перегаром. И он, коммерческий директор Ыйского театра оперетты, надежда всего советского искусства, то же тут прохлаждается. Безобразие!
Юрка вскочил,  наступая босыми ногами во что-то липкое и чавкающее, бросился к двери и начал в нее долбиться. К удивлению, практически сразу открыл улыбающийся сержант и выпустил из смрадного узилища. Волков  оказался в коридоре, где  за столом сидели трое ментов и женщина в белом халате. Прямо на полу чуть поодаль спали две бабы – пожилая, по виду бомжиха и молодая, стильно одетая фифа, обе мертвецки пьяные. Из под фифы расплывалась огромная лужа.
Сержант улыбнулся:
– Ну, что проспались, товарищ Волков? Добро пожаловать в медицинский вытрезвитель города Старгорода. Чувствуйте себя  как дома!
Врачиха рассматривала Юрку с брезгливым интересом. Тот смутился и буркнул:
– Одеться то дайте…
– Да не вопрос, товарищ Волков, –  вновь расплылся в улыбке сержант. – Сейчас одежду вашу принесем и другие вещички. Протокольчик оформим и больше не смеем вас задерживать. До новых, как говориться, скорых встреч!
Он кивнул одному из ментов, тот сходил куда-то и принес вещи – из пиджака был сделан узел, в котором вперемешку все и лежало. Кое-как одевшись, Юрка открыл бумажник – там не было ни копейки. По его подсчетам денег должно рублей триста оставаться. Волков обратился к ментам:
– Тут деньги были, много…
– Никак нет, товарищ Волков, – вновь разулыбался сержант, – ничегошеньки при вас не было, ни одной копеечки. Вот коллеги подтвердят. Безденежным вас сюда доставили. И поэтому штраф на месте вам заплатить нечем. Придется составлять протокол и сообщать по месту вашей работы – в Ыский театр оперетты, чтоб из зарплаты у вас вычли. Вот удостоверение служебное у вас было – оно на месте. А денег не было, поэтому и нет их…
Доказывать что-то было бесполезно, тем более, что Юрка и в самом деле мало что помнил. Может – эти вытащили, может – наряд, который сюда доставил. Не суть, важно, что поезд ушел, не догонишь… Да и не ах какие деньги, чтобы шум из-за них поднимать. Всего-навсего почти двухмесячная зарплата рабочего сцены. А вот сигнала в театр  допустить нельзя, горбачевская антиалкогольная компания вовсю бушевала, за убийство еще можно было выговором отделаться, а за попадание в вытрезвитель – однозначно увольнение.
– Ребята, а без протокола никак? Я завтра штраф заплачу…
– Можно, товарищ Волков. Так как работников культуры мы уважаем и хорошему человеку завсегда на встречу пойдем. К восьми утра двести рублей завезите – и инцидент исчерпан.
Двести рублей - это больше месячной зарплаты этого сержанта. Но деваться было некуда. Юрка согласился.
Вытрезвитель находился на другом конце города. Денег не было вообще, пришлось плюхать пешком. До гостиницы он добрался только под утро. Поднялся в номер, взял деньги, поймал машину и отвез штраф в трезвяк. Дебютный  Юркин визит туда, кроме испорченного костюма и мерзопакостных воспоминаний, обошелся аж в пятьсот рублей. Значительные деньги по тем временам. Целый день Волков не работал, приходил в себя, покупал у фарцовщиков новые шмотки. Что случилось и как он в ментовку загремел – осталось загадкой, вспомнить ничего не удалось. 

Следующие три недели прошли относительно спокойно. Ну, в рабочей суете.
На закрытие гастролей прибыла Изольда Петровна, последние подписи на последних документах традиционно ставил директор.
Цыгейкина была до полусмерти напугана тем, что ее вытащили из теплого кабинета и направили на другой конец страны что-то подписывать. Каждый свой шаг она подробно обсуждала с Юркой; другими администраторами; главным режиссером, человеком к административной работе отношения вообще не имеющего; главным дирижером; главным художником и вообще с любым встречным, на визитке которого где-то красовалось слово «главный». Юрка всерьез опасался звонков по вечерам с вопросами стоит ли ей чистить зубы и какую пижаму в постель одевать.

 До обеда Волков работал, заканчивал всякие дела и подбивал бабки. В обед принимал первые сто грамм, по чуть-чуть вкушал в театральном буфете до вечернего спектакля, а нажирался в хлам уже поздно вечером, либо в одну харю у себя в номере, либо у какой-нибудь подружки. По кабакам вечером больше не тусил, вообще старался никуда не высовываться. Ну, не понравилось ему в Старогородском трезвяке, неуютно там как-то, дизайнеры по интерьеру неважно сработали… И получалось ведь, получалось!!! Пить каждый день до свинячьего визга и при этом нигде не светиться. Получалось…
До тех пор, пока за два дня до окончания гастролей перед началом вечернего спектакля Изольда Петровна Цыгейкина, совершавшая обход театра, обнаружила, что касса закрыта. Это был непорядок, мягко говоря, непорядок. Аншлагами в театре и не пахло, поэтому билеты должны были продаваться до самого последнего момента. Вспомнив пункт служебной инструкции, по которому доступ в кассовую комнату был только у кассира, но в исключительных случаях еще и у директора театра или лица, исполняющего его обязанности, Цыгейкина посчитала случай исключительным и вошла в кассовую комнату, на всякий случай пригласив в понятые водителя и костюмершу. Увиденная картинка навсегда лишила покоя ее тонкую театроведческую душу. По всей комнате валялись деньги, билеты, женская одежда и пустые бутылки. В середине сидя на кресле спал коммерческий директор театра оперетты Юрий Волков, а на коленях у него дремала абсолютно голая кассирша.
 Шокированная Цыгейкина потрясла подчиненного  за плечо:
– Юра, вам плохо?
Общеизвестно, что трясти спящего пьяного не рекомендуется. Организм пьяных к тряскам плохо приспособлен, они ж не в отряд космонавтов устраиваться напились. Непонятная вибрация привела к тому, что Юрка начал блевать -  потоком, фонтаном, водопадом, ну и прямо на Цыгейкину. Впрочем, на нее он не хотел, случайно получилось. Волков вообще никуда не метился по той причине, что даже не проснулся. Облеванная с ног до головы Изольда Петровна с визгом выскочила из кассы.
…Утром Юрка, конечно, ходил к ней извиняться. Что-то мямлил про крайнюю усталость. Изольда Петровна вроде как даже и сказала, что ничего страшного, типа ей не привыкать… На работе это никак не отразилось – гастроли Волков закончил и спокойно ушел в отпуск. Сборы были превыше всего. Но после этого случай директриса с ним общалась исключительно через третьих лиц. Да и ладно…

А отпуска как такового у Юрки и не случилось. Едва приехав домой, вновь окунулся в работу. Знакомые попросили организовать мега-тур по Ыской области молодой, безголосой, глупой, но очень перспективной певичке.
 Вообще, артистический мир довольно тесен, все друг друга знали если не лично, то через общих знакомых. Ну и всё про всех… Поэтому знакомых у Волкова в разных театрах-цирках-филармониях было уже множество.
Ладно. Покатал певичку, заработал неплохо. Тут циркачи нарисовались с просьбой халтуру какую организовать. Интересные ребята, много занятного про цирк рассказали, пока Юрка  их по дальним колхозам возил.
Так отпуск и пролетел, должен был начался новый сезон. А предложения похалтурить, артистам каким гастроли сделать, поступали во множестве. Что было категорически невозможно, находясь на государственной службе. Где отношения с директором театра испорчены, и чем это обернется – неизвестно.
Ну и решил Волков уйти на вольные хлеба, фрилансером заделаться.

В начале карьеры свободного продавца все  складывалось удачно. Юрка переманил из театра команду молодых администраторов, брался только за выгодные контракты.  Они были востребованы, слухи об эффективных менеджерах быстро в то время распространялись по миру искусств, быстрее, чем о гениальных актерах, например. Предложений было множество. Документально работодатели отношения с ними никак не оформляли, рассчитывались наличными. Так что, с точки зрения закона, все были абсолютно чисты.
Пьянки Волковские стали абсолютно хаотичными, непредсказуемыми. Он мог не бухать в течении месяца, а потом пару недель пить через день. Рестораны уже не прикалывали, все больше «отдыхал» с Дроздовым,   Губернаторовым или Иванцовым. Тихо так – сидели за бутылочкой, о жизни болтали. Даже ****ки стали нерегулярными, стремление напиться перевешивало желание потрахаться.

 Работа шла. Приглашения шли регулярно и в таком объеме, что Волков с ребятами не успевали на все соглашаться. Да и не больно то и хотелось. Деньги в СССР реально тратить было особо некуда. К концу лета окончательно сложился рабочий график – месяц пашем, два отдыхаем.
Мотались по всему Союзу. Государство все хуже и хуже финансировало культуру, творческие коллективы пытались заработать сами, поэтому Волков с командой были очень востребованными специалистами. Постепенно сложился и новый график бухания – Юрка  мало пил во время гастролей, зато регулярно причащался в период отдыха.

Иногда поездки накладывались одна на другую и команда разделялась. Так на организацию концертов трио гитаристов-бардов по Западной Украине Юрка рванул вообще один. И замечательно сработал – аншлаги в трех крупных городах, множество выездных концертов на заводах, фабриках и в колхозах. Столь удачных в финансовом плане гастролей у коллектива шансонье не было ни разу за время его существования. Они чуть не молились на Волкова, пока маленькая тучка обиды не омрачила ясный день деловых отношений.
А было так. Шансоньеты экономили на всем буквально, включая транспорт. Совместная работа оплачивалась 50 на 50 – половину забирал Юрка, половину они, за вычетом всех расходов. Ну и в самом начале гастролей барды настояли на том, что по выездным мотаться на легковой машине, типа это много дешевле, чем автобус нанимать. Да и ладно, какая разница.
 Подрядил мужика на своей «Волге», пенсионера. Только вот не очень удобно – впереди сидел самый субтильный из бардов и держал на руках три гитары – больше они никуда не помещались в легковушке. На заднем сиденье располагался Волков  и оставшиеся две трети менестрельского коллектива. Причем, господа актеры ехали на выездной сразу в концертных серебристо-белых смокингах. Сменную одежду в легковушке тоже было не увезти. Нахрена петь песни про тяжелую жизнь карманных воров и проституток именно в белых смокингах Юрка  не очень понимал, но дело их, не советовал.
Ну и в самом конце гастролей, когда вся касса была уже собрана и делать администратору особо и нечего было, поехали они на очередной выездной в дальний колхоз. А коль скоро делать особо нечего, то бухать Волков начал прямо с утра и в машину сел уже никакущий. Но с собой еще взял. Ехать было далеко, Юрка  прямо на заднем сиденье еще добавил и уснул сном богатырским. Таким, который ничто нарушить не может. И оконфузился, а точнее обмочился…
Ваще-то ссался он по-пьяни редко, в исключительных случаях. Ну тут вот как раз такой случай и подвернулся. А сиденья в «Волге» дерматиновые, влаге впитываться некуда. Всю дорогу до колхоза несчастные барды ехали сидя в луже администраторской мочи, прямо в концертных костюмах. И выступали потом в таком виде – на серебристо-белом влажные пятна очень хорошо заметны, даже из последнего ряда зрительного зала. Так что про «Таганку, где ночи полные огня» они не в очень презентабельном виде музыкально страдали.  Юрке-то что, он из машины вообще не выходил, так и проспал весь выезд. Ну, обиделись ребятки малость. Впрочем, ненадолго, хруст купюр победил обиду.

Закончив с бардами, Юрка вернулся в Ыйск, один в пустую квартиру. У него была целая неделя до отъезда на организацию выступлений Модерн-балета по Сибири.  Ну и решил три дня погулять от души, потом оклематься и ехать уже трезвому и свежему. А какие еще варианты были? Отпил три дня на все сто, с большим запасом на будущее, как верблюд. Завязал, тогда мог еще сам остановиться без всяких проблем. Набрал на толкучке видеокассет и заперся дома видак смотреть да книжки читать – от соблазнов. Даже телефон отключил. Ну, валяется на диване, жрет вкусняшки всякие, кино смотрит и умные тексты читает – ляпота! Не болеет совсем – похмелился вроде как грамотно, да и время прошло. Только вот сон никак не идет, вообще уснуть невозможно.
И вот на второй день такого отдыха от всего, Юрка тихо–мирно  себе смотрит как на экране Брюс Ли всех подряд звиздит. И тут из-под дивана мышь выходит, не спеша так, огромная такая мышь, с добрую крысу величиной, только хвост не голый. И цвета странного – какая-то бело-серебристая, как смокинги у шансонье, фиг поймешь.
На Волкова животное никакого внимания не обращает, чинно топает через всю комнату и скрывается под тумбочкой, на которой телевизор стоит. «Вот, – подумал Юрка, – не было печали, мне уезжать через пару дней, а тут мыши завелись, они же всю квартиру перегрызут и изгадят».
 Но не успел он еще толком расстроиться, как из-под дивана вышли две мыши и, так же как и первая, скрылись под тумбой. Что за…
Тут показались четыре грызуна, шли они бок о бок, вроде как в ногу, точнее в лапу даже. И – туда же, под телевизор. А затем звери пошли стройными рядами, как солдаты на плацу. Ничего плохого они не делали, просто маршировали от дивана к тумбочке. Грызунский  парад и не думал заканчиваться, шесть рядов формировали колонну, за которой на некоторой дистанции следовала следующее мышиное соединение. Маршировали животные  на загляденье слаженно, строй не сбивали, в разговоры, ну писки, между собой не вступали. Ни дать, ни взять – элитные гвардейские войска.
Юрка  был трезв уже больше двух суток, сумасшедшим себя не считал. И вроде как понимал, что не могут мыши строем ходить, дисциплинки у них маловато. Но Волков их абсолютно отчетливо видел и слышал топанье тысяч мышиных лапок по паркету! К счастью, он уже неоднократно лежал в дурдоме и внимательно слушал разговоры других пациентов. Сомнений не было – поймал «белку». Вот бля!!!
Юрка  не испугался и не расстроился, че ж – с каждым может случиться. Но надо было что-то делать, не коротать же время, наблюдая мышиный парад. И пришло-таки гениальное решение! Вышел из дома, схватил в подъезде соседский велосипед, правда детский – «Орленок» и поехал через весь город к Иванцову.
 Редкие ночные прохожие офигевали от вида почти двухметрового мужика, едущего на маленьком велосипеде – колени у Юрки были на уровне ушей. Но ехал он очень быстро. По дороге заскочил на вокзал, купил у таксистов литр водки. Разбуженный Саня по глазам понял, что лучше друга  ни о чем не спрашивать. Сели на кухне, Юрка вмазал залпом два полных стакана, остальное допили вместе. Ну и вырубился Волков, уснул наконец, сидя, положив голову на обеденный стол.
Утром проснулся – все в полном порядке, отпустила «белая». Ну, похмелье обычное, но это ничего, дело поправимое. Только вот ехать обратно на детском велосипеде  не смог, это оказывается песец как тяжело, когда колени на уровне ушей. Сил не было даже пару метров проехать… Как он умудрился на нем через весь город отмотать?!!! Такая вот «белочка» приключилась – забавная и нестрашная. Уже на следующий день Юрка смеялся, вспоминая ее как веселое приключение.

И дальше потянулась спокойная относительно жизнь. После проката якобы смешного разговорника по белорусским городам и весям, перед Новым Годом, поступило предложение организовать концерты одного популярного киноактера в соседней с Ыской области. Фирма – организатор почему-то была совместным советско-американским предприятием. Как бы то ни было, Юрка получил кучу бланков с американскими реквизитами и красивое такое служебное удостоверение, где половина текста ваще на американском языке написана.
В сам Новый Год он не пил – отмечал с родителями. Но чувство незаконченности осталось, поэтому 3 января, сполна добрал свое. А, выйдя ночью на предмет девчонок каких зацепить, зацепил милицейский наряд. Говорить им свои предположения про их сексуальную ориентацию, пожалуй, не стоило…
Был бит, посажен в камеру в отделе, утром отвезен на суд и приговорен к высшей мере наказания, полагающейся за мелкое хулиганство – пятнадцати суткам административного ареста. Вроде как и наплевать, тем более, что еще не протрезвел окончательно. Но вот гастроли надо было начинать уже через неделю…
На сутки прибыл Юрка в дорогой дубленке, норковой шапке, при золотых часах, полном кошельке денег  и с документом, практически равнозначным иностранному паспорту в кармане. Суточные менты прифигели и очень тщательно составили опись изъятых на временное хранение вещей – в этот заезд в мусарню у Волкова ни копейки не пропало. Под опись попало даже полбутылки коньяка, что при аресте были в кармане – по освобождении честно вернули (!!!).
Времена были занятные, общественное мнение назначило в главные враги народа армию и милицию. Типа, вот если б их не было – мы б зажили! Ну, как Ленин заповедовал. Поэтому менты ходили зашуганными, неприятностей старались избегать, с «темными» личностями не связываться. Кто Юрка  такой – было не понято. А вдруг завтра его из тюрьмы выручать весь Шестой флот США припрется… Посовещавшись между собой, дежурные по тюрьме вынесли вердикт:
– В камеру к директору, там спокойно.
Войдя в узилище, Волков понял, что они имели ввиду.  Камера была относительно чистая, видно недавно ремонтировали. Говном воняло не так сильно, как в других местах тюряги. ВИП камера, короче. Аншлага тоже не наблюдалось – все один арестант, кроме Юрки.
На шконке сидел мужик лет сорока в хорошей дубленке и норковой шапке, сомнабулически раскачивался и как заведенный повторял «да чтоб я еще раз!!!». Узрев собрата по униформе, мужик вроде успокоился. Познакомились, и поведал бедолага свою печальную историю.

Работал Юркин сокамерник директором овощного магазина. Имел жену, троих детей и уважение коллег. Но кто без греха? Начал трахать он толстозадую продавщицу картошки. А она, фря такая, то ниче, а то носом и задом крутить начинала и черте кого из себя корчить. Вот и второго дня – он к ней со всей душой и бутылкой после работы пожаловал, а она – уходи, типа, не хочу я тебя сегодня видеть. Ну, мужик не стерпел, вмазал пузырь, а потом и картофельщице вмазал. Так, несильно, чтоб не задавалась и начальство ценила. А она, дура, милицию вызвала. Ну и сюда его – на трое суток. И вновь директор начал свою мантру повторять:
 – Да чтоб я еще раз хоть сто грамм выпил! Да ни в жисть!!! Да чтоб я к этой дуре даже близко подошел! Да на выстрел пушечный!!!
 Волков  завалился спать, а под вечер Директора выпустили – его срок закончился.

На следующее утро Юрка проспался, наконец, и окончательно протрезвел. Спросил у дежурившего сержанта – можно ли позвонить, тот разрешил. Сообщил ребятам из своей административной команда, что «сидит за решеткой в темнице сырой» и на место им придется пока без начальника ехать, а дальше видно будет.
Одному сидеть было скучно. Спросил у ментов – можно ли куда-нибудь на работу.
– Можно, – говорят, – завтра поедешь.
На следующий день отвезли Юрку на базу «Ыйсккультторга», коробки с карандашами перебирать. По сути, целый день он ничего полезного не делал – заигрывал с местными барышнями и травил анекдоты с другими суточниками. В местной столовой покормили хорошо. Короче, курорт, а не заключение.

Вернувшись вечером в камеру, Волков с удивлением обнаружил сидящего на шконке Директора – в дубленке и норковой шапке.
– Ты че здесь? Тебя же выпустили!!!
– Да я… Понимаешь…
Короче, отсидев трое суток, Директор решил отметить свободу. Заключение явилось мощнейшим стрессом для его тонкой фруктово - овощной души, релаксация была необходима. Ну да… Зарекался… Но разговор-то всего о ста граммах коньячка идет, это же не считается.  Где сто – там пятьсот, невелика и разница, если с Тихим океаном сравнивать.
А вот после поллитра у любого человека резко обостряется чувство справедливости. Ну, видать, ферменты, отвечающие за справедливость, в больших количествах под воздействием алкоголя в организме вырабатываются. Биохимия, наука, против не попрешь…
А толстозадая продавщица картошки посадила его несправедливо!!! О чем он и решил ей сообщить, воззвать к ее совести и  в глаза бесстыжие глянуть. Ну, подумаешь, переборщил малость. Не только взглядом убить пытался, а еще и кулаком чуть-чуть добавил, не сдержался, с кем не бывает! А эта сволочь, эта жучиха колорадская в ментовку позвонила. Ну и взяли Директора под беды рученьки и опять на трое суток законопатили.
Попутчик из Директора был отвратительный. Весь свой гигантский срок он ныл, зарекался пить и близко подходить к коварной продавщице, жаловался на нелегкую свою судьбу и всеобщее женское вероломство. Юрка  спасался от него, уходя на работу, а в камере старался все больше спать. К счастью, через три дня овощной деятель освободился.

 Одно смущало – нужно было как-то начинать гастроли.
 Ну и обратился Волков  к ментам, типа ребята, не дайте пропасть высокому искусству, позвольте вашим телефоном воспользоваться. Большую часть подготовки выступлений действительно можно было проводить по телефону. На удивление, менты согласились. И Юрка начал обзвонку прямо из тюрьмы. Сотни звонков, сотни разговоров. Всем собеседникам Волков  говорил, что находится пока еще в Америке, поэтому приедет на несколько дней позднее. Ну, поезд Чикаго-Ыйск задерживается, уголь для паровоза вовремя не подвезли.
По ментовскому телефону  Юрка практически организовал из тюрьмы гастроли, много спал и ел. Нормально так срок прошел, с пользой.

В последний день его отсидки, вернувшись в камеру после работы, с удивлением обнаружил сидящего на шконке Директора в дубленке и норковой шапке.
На сей раз по освобождении Директор пить и к продавщице близко подходить не стал – сдержал свой зарок. Зарулил домой, с семьей увиделся, на работу вышел. Отработал даже несколько дней. Поэтому и решил, что он герой, с колоссальной силой воли, запросто может не пить и с толстозадыми торговками отношения не выяснять. А раз так – отчего ж не накатить грамм пятьдесят коньячку, чисто для удовольствия, он же на силе воли запросто дальше не продолжит. Ну накатил… А че писят то, можно и пятьсот, у него ж сила воли, он же глупостей-то не наделает… После поллитра решил он к пассии своей вероломной сходить и сообщить ей, как же той повезло, что у него, Директора, сила воли развита, а то отгребла бы она по самое небалуйся… Ну и не заметил, как в процессе пылкой речи по морде ей заехал. Арест, новый приговор – трое суток. Волков  от души потешался над хулиганом рецидивистом, как то позабыл о том, что сам на сутках уже не первый раз. И все из-за пьянки. Тот же этот, только вид с боку. Да и ладно, вечером Юрку выпустили.




Глава 19.
Вино игристое «Искра» спирт 11-12,5%

Вот только на гастроли кинозвезды, из тюряги организованные, Юрка попал уже в самый последний день. Приехал утром в город, собрал подчиненных своих, вопросы рабочие с ними решил. Провел несколько встреч, о которых по телефону договаривался. Бумажки подписал накопившиеся. А вечером пошел последний концерт столичной знаменитости смотреть – увидеть хоть, что продавал все это время.
Популярный киноактер выглядел старым, уставшим и потрепанным. Сам на сцене почти не работал – произнесет небольшой монолог, а потом объявляет номер молодых исполнителей, которые в его команде халтурили, и сидит. Собственно, две трети концертного времени и занимали выступления этих юных дарований.
Юрка был сильно разочарован, и хотел было вообще уйти из зала, как вдруг…
На сцену вышла Симакова в длинном вечернем платье. Ну, все правильно, одноклассница ГИТИС свой закончила, должна была где-то работать. Маринка прочитала в лицах какую-то басню, отвратительно прочитала, если честно. Но Юрке было не до поэзии дедушки Крылова. Во все глаза смотрел он на девушку своей мечты, былые чувства просыпались где-то в глубинах организма.

Волков нашел своего администратора, сопровождавшего артистов.
– Когда москвичи уезжают?
– Сегодня последний концерт, завтра утром у них самолет.
– Значит так, всю труппу собери, скажи: вечером руководитель гастролей на банкет приглашает. Чтоб все были обязательно! Успешное окончание отметим, познакомимся заодно.
Вечером, естественно, все собрались в отдельном зале ресторана. Во-первых, пожрать-выпить на халяву лицедеи никогда не отказываются. А во-вторых, каждый хотел познакомиться лично с организатором гастролей, с поильцем–кормильцем, в надежде на будущие заработки.
Юрка специально чуть опоздал, вошел в зал когда все уже собрались. Вначале пару минут обменивался любезностями со звездой. Затем, стал здороваться с остальными членами труппы и, вроде как впервые, увидел Симакову. И – вроде как несказанно изумился.
– Марина? А ты как здесь?
– Я… Я в концерте выступаю. Институт закончила, работаю теперь. А вот ты что здесь делаешь?!!
– Аааа… Ну, я тут главный. Прокатом творческих коллективов занимаюсь, продюссированием, театральным менеджментом. Вот ваши гастроли моя команда устроила. Одна из лучших в Союзе, команда, кстати. Так вот, Марина, судьба повернулась…
Уселись за стол. Волков рядом с одноклассницей, само собой. Маринка явно была поражена Юркиными успехами на ниве искусства. Он небрежно рассказывал о связях в Голливуде, американские документы показал, пригодились. О собственных творческих проектах. О перспективах шоу-бизнеса. Ну и весь вечер подливал Симаковой, и сам пил, само собой. Впрочем, Маринка в питие не отставала.
По окончании банкета Юрка вспомнил, что даже не зарегистрировался в гостинице.
– Марина, приютишь старого друга? А то ночевать негде.
Симакова согласилась. Еще бы – бедная начинающая актриса и известный продюсер. Или – сжалилась над самым верным своим поклонником. Или – просто оба были сильно пьяны.
В коммерческом киоске в холле гостиницы Юрка взял две бутылки французского коньяка по 0,8 литра, каждая стоимостью в две средние советские зарплаты, ну и всяких конфет, сигарет.
Поднялись в Маринкин номер. Волков было сразу потащил одноклассницу в постель, но Симакова предложила чуть посидеть, выпить.

Первая рюмка «Наполеона» у Юрки отчего-то не пошла. Впрочем, вроде как не спеша он удалился в ванную, включил воду в душе, чтоб девушка ничего не услышала, и уже потом начал блевать. Проблевался чуток, умылся, зубы пальцем почистил и вернулся за стол. Маринка конфуза не заметила, или сделала вид, что не заметила. А Юрка с постелью чуть-чуть повременить решил, после  рвоты слабость была, нужно дать организму время чуть отдохнуть.
 Разлили по второй, выпили за школу. Вторая рюмка пролетела  замечательно. Затем – по третьей, за искусство. Затем – по четвертой, за любовь. А что потом было, Юрка не помнил. Вообще.

Очнулся Волков уже утром. Рядом в кровати лежала голая Симакова. Чудо, как хороша. Да только вот чудом этим с утра пораньше Юрка категорически не мог воспользоваться.
Похмелье было просто ужасным. Адски болела голова, боль пульсировала в висках и в затылке, каждый вздох нес страдания. Сердце то билось в рок-н-рольном ритме, то вообще останавливалось. Выступил холодный пот, во рту пересохло, желудок сжимался в спазмах. И слабость, такая, что даже до туалета дойти невозможно. Необходимо было похмелиться. Срочно, сию минуту. Иначе… Иначе можно умереть…
Юрка протянул руку и взял с подоконника вазу с цветами. Отпил несколько глотков уже гнилой воды, потом растолкал Симакову.
– Марин, налей выпить. Плохо…
Любимую девушку просьба вроде как не удивила. Впрочем, с постели она сама  встала с трудом, шатаясь. Видно, что ей тоже не сладко пришлось. Одела платье, затем принялась обыскивать номер. Через несколько минут сообщила:
– Юра, ничего нет. Мы вчера все допили.
В гостинице с утра спиртное не продавали, Горбачевские правила, мать их. А куда-то идти, искать, в таком состоянии было нереально. Сдохнешь, до порога не дойдя. Мутными глазами Юрка осмотрел номер. На тумбочке рядом с телевизором были разложены всякие женские косметические дела, в том числе флакон лака для волос.
– Марин, можно?...
– Бери…
 Юрка взял я большой флакон «Прелести»,  трясущимися руками воткнул в него ножницы и вылил в стакан пузырящуюся белесую жидкость.

Может, кто, не в курсе. Всяческие пшикающие флаконы – дезодоранты, лаки для волос и антистатики – лучше всего вскрывать для дальнейшего употребления вовнутрь именно большими прямыми ножницами, а вовсе не гвоздем, как принято считать. Для того, чтоб пробить аллюминевую емкость, достаточно ударить по кольцу ножниц рукой, молоток не требуется. Что, согласитесь, удобно в условиях тремора. А треугольная форма острия позволяет стравить воздух, не заляпав все вокруг и не расплескав драгоценных капель спиртного. Достаточно лишь слегка провернуть инструмент. Ну, Юрка-то опытный был, знал.

Набулькал почти полный стакан клейкой серой жижи. Отлил в стопку, чуть разбавил водой из вазы. Первая доза не прижилась, Волков  вновь ломанулся в ванную блевать. Блевал долго и вдумчиво. Вот что интересно – с дорогущего французского коньяка и с лака для волос блюется абсолютно одинаково!! Со второй попытки удалось-таки запихнуть в себя порцию лекарства и похмелиться.
Симакова, с интересом наблюдавшая за Юркиными манипуляциями, неожиданно спросила:
– От этого легче? Ну, налей и мне…
Юрка нацедил ей стопку лака. Маринка сморщилась, но выпила. Блевать не побежала. Волков угомонил остатки из стакана. Посидели, помолчали. Лекарство чуть помогло. Слабость и головная боль никуда не делись, но хоть сердце какой-то один ритм поймало и ощущение близкой смерти прошло.
– Марин… У нас вчера что-то было?
– А ты не помнишь? Вообще не помнишь? Не скажу, вспоминай сам.
– А дальше что?
– А что дальше, – Симакова взглянула на часы, – через три часа у меня самолет, собираться надо. Ты иди, Юра. Сейчас прямо уходи. Я когда  в Ыйск приеду – позвоню тебе.
Волков оделся и медленно, осторожно направился на выход. Нужно было срочно найти нормальное спиртное, подлечиться, привести организм в норму. Потом поесть где-нибудь. Ни выяснять отношения, ни тем более сексом заниматься, он в таком разбитом состоянии был не способен.

Когда Волков вернулся в гостиницу, похмеленный и полный сил, московская труппа уже уехала. Как прошла совместная ночь с Маринкой – так и осталось загадкой.
Юрка, наконец, снял себе номер и отправился спать. В течение нескольких дней предстояло закрыть гастроли, завершить здесь все финансовые дела.

Закрытие прошло успешно, идеально просто. Впрочем, маленькая ложечка дегтя все ж попала в бочку с медом, но осталась практически незамеченной. Культурный обозреватель  областной газеты накропал разгромную статью про то, как московские звезды халтуру в провинции гонят. По факту это, конечно, так и было. Но – обидно!
Как человек нравственный, интеллигентный, тонко чувствующий и прочая, прочая, прочая, к тому же работник самой культурной из всех культур – советской культуры, Волков  нашел единственный приемлемый  выход из этой постыдной ситуации. А именно нафигарился водки, подкараулил журналюгу у редакции да и разбил ему морду.
Их обоих забрал милицейский наряд и доставил в отделение. Но менты известного киноактера любили, а местных журналистов – нет. Поэтому Юрке  пожали руку и отпустили с благодарностью, а журналисту объяснили, что раз случилась обоюдная драка – еще неизвестно, чью сторону суд примет – шелкопера–клеветника или американского бизнесмена (прописанного в Ыйске). Так что шел бы он на хер и вонь не поднимал. Нормальный такой исход дела, вполне удачный, как и весь вояж. Ну, закончились эти гастроли и дальше обычная жизнь потянулась.

Недолгие периоды работы сменялись продолжительным отдыхом. Сказка, а не жизнь. И тут вдруг 19 августа 1991 года по телевизору стали с утра пораньше показывать «Лебединое озеро».  О путче Юрка узнал от прибежавшего с утра Иванцова – он эту новость по «голосу Америки» услышал. Саня терзался двумя взаимоисключающими желаниями – защищать нарождающуюся демократию до последней капли крови и заховаться куда подальше и пересидеть пришедшую диктатуру,  не высовываясь. Юрка ж – типа герой, отправился воевать с кровавой хунтой. Ну, хунты другими не бывают, это один из немногих эпитетов, подходящих к слову «хунта», если че… Правда понятия не имея, в каком месте ей нужно дать последний и решительный бой.
 19 августа на центральной площади города собрался огромный митинг. Люди записывались в добровольческую армию, чтоб ехать в Москву, защищать Ельцина и голыми руками сражаться с танками. Демократически настроенные таксисты снизили цены на водку, спиртное лилось рекой, все друг друга угощали и подбадривали, типа сталинизм не пройдет, 37 год не повториться, заграница нам поможет.
Волков  встал в длиннющую очередь к пункту записи добровольцев, минут сорок постоял и плюнул – очередь тянулась слишком медленно. Рассудив, что кровавые битвы наверняка и в Ыйске происходить будут и можно никуда не ехать, чтоб демократию защищать, купил у таксистов водяры и выпил с товарищами по неорганизованному сопротивлению.
Весь день 20 августа Юрка  киросинил с Иванцовым, рассуждая о коварстве ГКЧПистов и о том, введет ли прогрессивный блок НАТО свои войска для защиты интересов русского народа. Так друзья вносили свой вклад в борьбу с тоталитаризмом, ибо патриоты и демократы, и не просто бухали, а типа за свободу боролись.
21 все было кончено. Единственным, кто реально выиграл от путча, был Ельцин, который героически а-ля «Ленин на броневике» митинговал, стоя на танке, ну и вообще вырос в народных газах из былинного героя до полубога. Его товарищи вызволили Горбачева из заточения и вернули на  престол.

А в октябре Юрка с командой провели удивительно просто удачные гастроли. Сами договорились с несколькими столичными коллективами и прокатили их по волжским городам. С аншлагами. В итоге  намолотили   чемоданы денег.  У Волкова был реальный чемодан – снятая с банковского счета прибыль занимала весь кейс крупными купюрами. На эти деньги он мог купить несколько квартир в Москве к примеру; открыть какое-то серьезное дело, скажем производственный кооператив; инвестировать в тот же театр на перспективу.
 Но, вернувшись  в Ыйск,  Юрка запил. Запил красиво, вроде как с устатка – шутка ли, такое дело провернул! Пил в ресторанах и дома. Напитки благородные, да и как ни странно не напиваясь в хлам. Просто – расслаблялся  ежедневно. Так, в приятной нирване, прошли несколько месяцев. Сам Волков считал, что научился, наконец, пить по человечески – ни одного залета, скандала, неадекватности какой, все чинно-благородно. Короче, все как у людей.

Во время этого релакса умудрился Юрка не заметить и развал Советского Союза, и начавшиеся в стране крутые перемены. Горбачев сменил профессию  президента СССР на актера рекламы немецкой пиццы. На российский престол (уже только российский, а не имперский) взошел народный герой, былинный добрый молодец Борис Ельцин. Ну, слышал Волков, конечно, про все это, но значения не придал –ему ж хорошо, так и фиг ли…
 Кроме того, начиная с января месяца 1992 года, практически с первых дней победившей таки демократии, неожиданно появилось и стало продаваться буквально на каждом углу спиртное. В мебельных и книжных магазинах как по волшебству выстроились на полках красивые заграничные бутылки с яркими этикетками и жидкостью красного, зеленого, синего цвета. А во всех коммерческих ларьках, которых наколотили из ДСП и какого-то строительного мусора буквально на каждом углу, продавался спирт «Рояль», то бишь «Королевский» в литровых емкостях и различные сорта водки в алюминиевых баночках по 0,33. Дешево, главное. Спиртное резко подешевело в разы. Прочими ценами Юрка как то не особо интересовался. Вот что значит демократия, видать не зря боролись с проклятыми коммунистами!!!
Все было просто замечательно, расчудесно просто до тех пор, Юрка не обнаружил, что заканчиваются деньги. Как так заканчиваются, их же целый чемодан был?!!! Банкам Волков не доверял, весь свой последний огромный заработок распихал по нычкам в квартире и доставал сколько надо. И вот – почти ничего не осталось. Оказалось – инфляция, да не просто инфляция, а гиперинфляция. Рублевые сбережения катастрофически обесценивались с каждым днем. Юрка не замечал, тратил, не смотря особо на цены. А продукты подорожали в десятки, если не в сотни раз.

Еще Волков  вдруг понял, что за прошедшие месяцы не поступило ни одного предложения по работе. Вообще ни одного! Такого просто не могло быть. Сел на телефон и начал обзванивать потенциальных работодателей. И с удивлением выяснил, что культура накрылась звездой вместе с СССР. Никто не ездил на гастроли, никто не проводил выездных концертов, практически все коммерческие коллективы просто перестали существовать. Страна свалилась в бездну жуткой нищеты, зрелищ никому не нужно было, кусочек хлебушка бы достать.
Как-то держались на каких то мизерных дотациях государственные театры. Ну, хоть так, на постоянную работу устроиться, пусть на небольшой оклад. Юрка ж лучший от Бреста и до Сахалина. Волков начал обзванивать многочисленных знакомых. И опять облом! Его не взяли никуда!!! Как-то устроились – пристроились все коллеги, ученики и подчиненные. Пусть малую копеечку, но получали на руинах культуры. А Юрку – лучшего – брать никуда категорически не хотели. Продавать было нечего, на первый план вылезли истории про облеванную директрису, подмоченных бардов и разбитую харю культурного обозревателя. Работы не было. С отчаянья Волков сходил даже в Оперетту к Цыгейкиной на поклон, но и она с кривой улыбкой ответила отказом.
И если уж совсем объективно на ситуацию посмотреть, то ни образования, ни каких-то полезных навыков и опыта у него не было – одни понты. А пока Юрка безуспешно пытался трудоустроиться, деньги закончились полностью. Пытался занять непонятно под что, но опять ничего не вышло. Родители тоже окунулись в бедность – отца отправили на пенсию. Маминой зарплаты едва хватало на самую скромную еду. Друзья так же ничем помочь не могли.  Без всяких пауз, сразу вслед за богатством наступили голод и нищета.

Впрочем, какая нищета! Квартира была забита вещами, половина вообще ненужных. И Юрка решил, что пока не найдет достойную работу, можно постоять на рынке и попродавать всякий хлам. На следующее утро, взяв подмышку два ковра, он отправился торговать на ближайший блошиный рынок.
Стремно было – полярная лисица просто как! Рынок – это рынок: подсолнечная шелуха и пошлые рекламные прибаутки, профессиональные нищие и карманники, какие-то неухоженные и потерянные люди вокруг, толстые тетки без стеснения меряющие прямо посреди улицы бюстгальтеры, неожиданно вылезающий из под прилавка бомж, отправление нужды в ближайших кустах без гендерных разделений, беляши из непонятного мяса и чай из термосов. И водка, много водки. Волков честно отстоял целый базарный день со своими коврами.
Справа мужик бойко торговал женским бельем. Товар у него расходился быстро, мужик радовался, на эйфории от удачных продаж плеснул Волкову полстакана водки в обед. Слева беззубая тетка вяло торговала старыми детскими игрушками и вещами. Немного, но брали и у нее. К Юркиным коврам приценивались, трогали-щупали, спрашивали – украл или просто пропивает. А еще потенциальные покупатели смотрели сквозь него, будто он насекомое какое-то, причем насекомое, которому можно и нужно хамить. В первый день никто ковров не купил.
 Юрка вернулся с рынка как в дерьме вымазанный, с твердым намерением больше туда не ходить и искать другие способы заработка. Но дома на ужин были пустые макароны и чай без сахара. Так что на следующий день  вновь поперся, с коврами и полной коробкой всяческих вазочек, ложек-вилок и прочих картиночек. На сей раз торговый день сложился удачней, купили много чего по мелочи. По крайней мере, на еду  хватало на пару дней.
И пошли базарные будни параллельно с активным поиском работы. Собственно, работать Волков  был согласен уже где угодно и кем угодно. Теплилась надежда, что вот закончится черная полоса, и опять всякие творческие коллективы будут драться на смерть за счастье увидеть Юрку хоть на время в своей команде. А пока можно и черным трудом деньги зарабатывать.
Ну, был же фильм какой-то американский, где миллиардер по приколу в бомжи подался. Значит и Юрке можно. Он обошел-обзвонил-опросил всех своих многочисленных знакомых в самых разных отраслях. Вначале преподносил себя как подарок, типа возрадуйтесь вашему везению, готов трудиться скромным заместителем директора. Затем, уже униженно просил взять хоть экспедитором каким. Работы не было. Вообще.

 В стране начались массовые сокращения кадров, безработица была жуткая. Работающие не получали зарплату месяцами. Люди учились крутиться. Собственно, на рынке рядом с Юркой торговали уже абсолютно неожиданные персонажи из самых разных слоев общества. А рынок перемалывал и уравнивал всех.
Пятидесятилетняя дама-искусствовед, продававшая неподалеку какие-то крупы и чаи, в начале своей базарной карьеры стояла за прилавком пунцово красная, опустив глаза и нервно заикаясь. Так в романтических фильмах девственницы приносили свою невинность в жертву тирану ради любимого – несмываемый позор и унижение за-ради высокой цели. Через месяц искусствоведша виртуозно материлась, лузгала семечки и не брезговала испить водки с коллегами из одного пластикового стаканчика.
Бывший  инженер-конструктор  какого-то крупного завода, торговавший китайским шмотьем, с неделю донимал всех разговорами о том, что торговля – это штука временная, пока на родном производстве кризис. А так он почти запатентовал какой то шпиндель, который произведет подлинную революцию в промышленности. Но затем как-то неожиданно заткнулся, поставил вместо себя за прилавок жену, а сам стал носиться по рынку и что-то вычислять. Через какое-то время открыл несколько точек в разных концах базара. Потом – на всех базарах Ыйска. Через полгода конструктор имел уже сеть торговых палаток. Через год – несколько магазинов. Через три  – являлся владельцем  торговой сети областного масштаба, автотранспортного предприятия, баз и складов и пытался выкупить родной завод. Через пять его «Мерседес» взлетел на воздух на окраине Ыйска. В закрытом гробу лежали целлофановые пакеты с фрагментами тела бывшего инженера.

Волкова тоже изменил рынок. Он опустился – ходил в каких-то тренировочных штанах и олимпийках, брился через два дня на третий, курил дешевую «Приму», в речь вставлял не менее дешевые прибаутки. Ну и пил. Бессистемно и безповодно, все больше одиноко и зло. Просто, идя с опостылевшего рынка, мог зайти в рюмочную и накатить стакан. Причем, без продолжения, без куража – чисто как лекарство.
К постоянной тревоге и страхам перед будущим прибавилась глухая, непробиваемая тоска. Впрочем,  и внешние обстоятельства не способствовали веселью, но тут другое было. Без спиртного было грустно всегда! Во время просмотра комедий или занятий сексом, во время посиделок с друзьями или покупки давно желанной вещи. Что интересно, алкоголь не давал веселья, вообще, независимо от дозы. Алкоголь лишь возвращал чувства к спокойному, не апатично–висельному настроению. Было два состояния – очень страшно и очень грустно без спиртного и просто страшно и просто грустно после стакана.

            А страна билась в судорогах. И непонятно было что это – родовые схватки или агония.
Весь Ыйск представлял из себя один большой блошиный рынок, торговцы стояли вдоль всех более-менее значимых улиц. То там, то сям открывались коммерческие ларьки и палатки, смастыренные из всякого строительного мусора. Это – следующий этап в карьере коммерсанта, после клеенки на асфальте, это подъем и удача.
В киосках сидела половина Ыйских девушек, другая половина подалась в проститутки. В «женском» городе Ыйске бабам и бесплатно нелегко было себе мужика найти. Впрочем, из-за  мизерных цен и отсутствия любых сложностей, этот товар имел какой-то минимальный спрос. Проститутки и киоскерши получали примерно наравне, работа была одинаково нервной и безрадостной, те и другие завидовали друг другу и периодически менялись местами.
А еще бандиты. Это вообще отдельная песня. Непонятно откуда, вдруг как по взмаху волшебной палочкой, на улицах Ыйска появилось огромное количество молодых людей, у которых голова сразу переходила в плечи без всякой шеи, одетых в тренировочные штаны и кожаные куртки при любой погоде и температуре воздуха. Ыйск исторически был нищем городом, здесь жила всяческая голь перекатная, пропивающая все, что заработала. Рэкетировать было особо некого. Поэтому каждая бабка, торгующая семечками,  вдруг получила в подарок далеко не бесплатную крышу. Данью обложили всех, кто хоть какие-то телодвижения делал с натяжкой называемые бизнесом.
 Приходя со своим барахлом на толкучку Юрка, как и все другие торгующие, ежедневно отстегивал долю  криминальным сборщикам налогов, независимо от того, продал что-то или нет. Бандиты занимались всем – урегулировали возникающие между граждан конфликты, следили за выполнением договорных обстоятельств и за качеством выпускаемой продукции, активно продвигали своих людей в органы власти и т.д и т.п.
 Криминал повсеместно заменил все государственные институты. Никому в голову не приходило решать какие-то спорные вопросы через суд – все обращались к бандитам. Конфликты разрешались в процессе локальных войнушек на городских улицах между бригадами.  Кто кого перестреляет, тот и прав. А еще уголовные понты, феня и распальцовка  вплелись практически во все сферы жизни. И вот уже телевизионные дикторы, даже не замечая этого, вставляли в свои выступления жаргонные словечки. И вот уже ученые в академических спорах начинали «ломать пальцы». И вот уже все граждане абсолютно спокойно и без удивления воспринимали происходящий кругом уркаганский абсурд как новую, свободную жизнь.

…Волков  перебрался с блошиного на центральный рынок. Платить там приходилось больше, но и сбыть что-то удавалось много чаще. Держал район уголовный авторитет Ахмед. До триумфальной победы демократии Ахмед курировал лишь базарный криминал – карманников, проституток, катал. А как обрела, наконец, страна свободу, подмял под себя весь рынок и ближайшие улицы. Сам Ахмед отсидел незнамо сколько и был человеком старых понятий – жил скромно в доме барачного типа рядом с рынком, семью не заводил, но имел несколько марух, которые терлись здесь же на базаре.
Ахмедовские бабы были все  сижавыми. Одна, с родимым пятном в пол-лица торговала семечками при входе, другая пасла рыночных шалав, третья сидела в киоске «Союзпечати», где вроде как скупала краденное.
Сам король Ыского рынка ежедневно приезжал в свою вотчину на роскошном «Мерседесе», хоть и жил в доме напротив. Из машины вылезал маленький, худющий человек в сопровождении внушительной охраны. Лысый череп  туго обтянут  кожей, рот полон стальных зубов, наколки были практически на всех видимых участках тела. Руки сплошь синие, татуировки на веках, исколотые стопы, выставленные на всеобщее обозрение – Ахмед по какой-то зоновской традиции  зимой и летом ходил везде в домашних шлепанцах. Охрана – неизменно в черных костюмах и при галстуках. Ну, все в порядке, видак есть, кино про дона Карлеоне смотрели.
И вот случилась в жизни Ахмеда неприятность. Маруха из киоска зарубила топором из ревности маруху с семечками.
Одну бабу свою Ахмед от зоны отмазал.  Лучший Ыйский адвокат убедительно доказал в суде, что если одна женщина приходит домой к другой, приносит с собой топорик для разделки мяса и рубит соперницу на куски, то эти действия без всяких сомнений являются допустимой самообороной и никак  иначе.
А убиенной сожительнице хозяин рынка устроил настоящие бандитские похороны.
С утра как обычно Юрка подтянулся со своим скарбом к рынку. Но с удивлением обнаружил, что торговые ряды закрыты, а покупателей не пускают. К нему тут же подошел один из сборщиков дани:
– Торговли не будет сегодня, внутрь пройди, там поминки. Окажи уважение.
В центральном павильоне рынка прямо на прилавках были расставлены спиртное и  закусь, вокруг суетились официанты из лучшего ресторана города. Все рыночные торговцы и местная братва расположились вдоль импровизированных столов, молча выпивали и закусывали. Посреди павильона на  постаменте из покрытых ковром ящиков стоял резной гроб красного дерева с телом убитой марухи Ахмеда. В почетном карауле по бокам стояли Ахмедовские бригадиры и официальный директор рынка.
 Подойдя к гробу и скорбно постояв с минуту, держа в руках свои авоськи с товаром, Юрка прошел на свободное место за ближайшим «столиком» и тоже стал поминать.
Через час приехал сам Ахмед с эскортом, в традиционных тапочках, громко поблагодарил всех присутствующих за то, что разделили его горе. Впрочем, вряд ли кто бы и осмелился это горе не разделить – братва строго следила за порядком и участием в мероприятии всего базарного люда. Гроб вынесли, дальше поминальная пьянка пошла уже непринужденней.
Тело покойной марухи несли на руках до кладбища Ахмедовские бойцы, перекрыв центральные улицы города. За гробом следовали сам Ахмед, все местные криминальные авторитеты, приехавшие на похороны воры из соседних областей, губернатор области, мэр Ыйска, начальник МВД, прокурор и другие официальные лица. Затем, протяжно сигналя, следовала кавалькада дорогущих иномарок, украсивших бы любой  автосалону мира. Закопали покойную под автоматный салют и звуки оркестра Ыйского военного гарнизона. Ни одна торговка семечками в мире, наверное, не была похоронена с такой помпой.

И потихонечку стал Юрка привыкать к этой грязноватой и пошловатой базарно-демократической жизни. Торговал на рынке, вещи стали приносить на реализацию за определенный процент всякие знакомые, которым стремно было этим заниматься. Хаотично и зло пил в одиночку преимущественно. И абсолютно не думал о будущем – день прошел – и ладно.




Глава 20.
Антистатик «Лана-2» спирт 70%

Так прошел почти весь 1992. А перед самым Новым Годом вечером, когда Юрка готовил ужин – разбавлял компотом спирт «Рояль» и кипятил чайник, что «Доширак» залить, раздался телефонный звонок.
– Юра? Привет, это Марина Симакова. Вот, домой вернулась. Звоню, как обещала… Как твои дела?
– Дела… Хорошо дела…
– Все так же продюсером трудишься?
– Ээээ, нет. Я ушел из культуры. Новое время, другие возможности. Сейчас коммерцией занят, торговлей.
– О! Магазин свой? Или целая сеть?
– Ну, примерно так…
– Я подумала, может, Новый Год вместе встретим? Пригласишь в гости?
Юрка окинул взглядом свое жилище. Грязно, пыльно. Прямо посреди комнаты стояли сумки с товаром, чтоб утром на базар идти. Одежда, давно нестиранная и не глаженная,  лежала на кресле и диване. По углам валялись пустые бутылки. Это в комнате… В душе' – все тоже самое…
– Марина, извини. У меня девушка есть… Все серьезно, к свадьбе готовимся.
– Ладно, Волков, удачи тебе.
Симакова бросила трубку.
Девушки у Юрки не было. Вернее, иногда заходила в гости на час-полтора жена соседа-дальнобойщика. Или сам Юрка оставался порой ночевать в ларьке неподалеку от дома с крашеной перекисью водорода продавщицей. Но это так…
Еще у Юрки не было денег. Ну, только на самое необходимое – спирт, «Доширак» и сигареты «Прима». Еще не было перспектив и надежды. Показать Маринке вот эти жалкие обломки собственной жизни, Волков просто не мог. От злобы и отчаянья Юрка жестко запил на неделю.

А после длинных и бестолковых праздников вдруг  работа подвернулась.
В свое время Юрка в разные двери стучался. И вдруг директор «Горпищеторга», все еще государственной торговой сети, вспомнил и предложил должность заведующего складом. Работа не ахти какая сложная. Поэтому согласился Юрка сразу, без раздумий. Да и деваться-то особо некуда было…
 В подвале под магазином, располагался продовольственный лобаз. Юркина задача была принимать и отпускать товар. Причем, продажи отсюда шли только оптовые, не чаще раза в неделю. Соответственно и приемка происходила редко. Так что торчать целыми днями на работе было не обязательно. Накануне отгрузки-выгрузки Волкову звонили домой из торга и сообщали, что будет машина. Тогда он и выходил на вверенный объект. Собственно все. Ну, порядок еще нужно было на складе поддерживать, документацию учетную вести, грузчиками руководить. Спокойная такая работа со свободным графиком.
Зарплата вроде как нормальная;  работа – два, максимум три дня в неделю; плюс к тому халявные продукты. Быстренько завертелся у Волкова служебный романчик с замужней продавщицей бакалеи, которая в перерывах между страстью на мешках с сахарным песком и посвятила любовника во все тонкости советской торговли.
К примеру, если рядом с теми же мешками, которые они как  адюльтерное ложе использовали, поставить на ночь ведро с водой, то сахар впитает в себя влагу, выпьет все ведро. Само собой и тяжелее станет на вес этой самой воды. Стало быть излишки смело можно тащить в нору… А любые продукты в бьющейся таре при перевозке нормативно списываются в бой на десять процентов. Так что если завскладом с водилой и экспедитором дружит, то на троих и делятся эти проценты,  на которые потом акт по бою составляют – опытный водила может так доехать, что ни одной бутылки или банки не разобьет. А…
Впрочем, нечего все хитрости советской торговли описывать, чтоб сберечь аппетит читателей – небось до сих пор те же приемы используются… Не важно это совсем.
А важно то, что после нескольких месяцев постоянного стресса, безденежья, потерь и страха наступила у Волкова относительно спокойная и сытая жизнь.

И вот как-то предписано ему было явиться на вверенный объект и получить новый товар на длительное хранение.
К Юрке на склад поступило двести пятидесятилитровых фляг водки. В таких обычно молоко возят. Но тут на местной ликерке не хватало пустых бутылок, поэтому водку продавали оптом в розлив. Что с этим бесценным грузом собиралось делать руководство торга не известно, водяру просто составили в дальний угол и забыли о ее существовании.
Склад Юркин, значит и водка Юркина!!! Одну емкость он сразу перевез к себе на балкон, ну какая разница где хранить-то? В этой водке можно было купаться при желании, списать любое количество не составляло труда. Десять тонн водяры! Вот тогда то и случился у Волкова первый истинный запой. Настоящий запой – это когда «пить или не пить» уже абсолютно не зависит от желания пьющего.

Началось все вроде как мирно. Просто, придя утром на работу, Юрка открывал одну из фляг и выпивал грамм сто - стописят. Чисто для тонуса. Потому что плохо все кругом и он весь такой бедный – несчастный.  Потом в обед, обед  это дело святое. Тем более, что столовался Волков исключительно тем, что было в данный момент на складе, так что сто грамм вписывались в схему. По чуть-чуть перед сексом с бакалейщицей, исключительно для эротизма. Ну, и перед уходом с работы домой, на посошок и с устатку.
Ах да, на работу Юрка стал ходить каждый день – мало ли, вдруг привезут чего-нибудь, а позвонить забудут. Так понемногу, по чуть-чуть пол литра водки за смену он съедал. Пару недель длилось такое «культурное» потребление, причем по выходным Волков хоть неглубоко, но заныривал в балконную флягу. Чисто чтобы форму не терять.
А потом  столь незначительного количества уже стало не хватать для счастья, нужно было увеличивать дозу. К тому же утреннее похмелье трясло, дотерпеть до работы не получалось – необходимо было подлечиться сразу по пробуждении. Ну, у каждого народа своя национальная традиция, англичане овсянкой завтракают, новозеландцы другими новозеландцами, русские на завтрак испокон веков едят водку.
Как-то попытался Волков не пить с утра - и не смог. Физически не смог – сердце выпрыгивало из груди, тряслись руки, сжимался спазмами желудок, а, главное, была офигенная слабость во всем теле, будто весь организм из ваты сделан. Чтоб просто дойти до работы – благословенного оазиса – необходимо было выпить.
 Приходя домой, Юрка немного читал, выпивал стакан  и засыпал до утра, тем более, что с работы  стал поздно возвращаться – там интереснее было.

Через месяц водка перестала брать. Вообще. Волков  не пьянел, не исчезали постоянные страхи и тоска, не становилось легче или веселее. Просто если выпивал зараз значительную дозу, то вырубался – засыпал на час – полтора, пробуждаясь вновь трезвым и злым. А вот ночной сон пропал вообще, спать он стал только под водкой. Поэтому, приобретя на рынке плоскую железную фляжку на шестьсот грамм, перед уходом с работы наполнял ее до краев, и прикладывался всю ночь, чтоб хоть чуть-чуть поспать.
Суточная доза потребления достигла полутора литров водки, ежедневно, в нон-стопе.
Кайфа не было, Юрка попытался прекратить бухать, остановиться. Вернувшись вечером в субботу домой, закрылся в комнате без заветной фляжки с твердым намерением проспаться ночью и больше не пить. Не тут-то было. Когда выжранный днем алкоголь перестал действовать, начался ад. Тело пробивал холодный пот, крайне неприятные ощущения, когда покрываешься мелкими холодными каплями как канализационная труба из-за конденсата в ванной. Неведомая сила выламывала мышцы,  можно было наблюдать, как сводимые судорогой руки и ноги буквально выворачиваются неестественным образом. Сердце то останавливалось, то пыталось пробить грудную клетку и выпрыгнуть из груди. Во рту и в гортани будто водили наждачкой, сколько не пей воду, ощущение не прекращалось.
Но главные ужасы творились в сознании. Стоило закрыть на секунду глаза, как Юрка начинал видеть и слышать всяких мерзких чудищ. Впрочем, и с открытыми глазами было не легче – боковым зрением улавливал какое-то движение по углам, в ушах то ли звенело, то ли звучал чей-то шепот. Было очень страшно, иррациональный ужас буквально парализовал, казалось стоит хоть чуть шевельнуться и ОНИ набросятся и растерзают. Мозг уже не мог анализировать, что за «они» и с какого перепугу наброситься-то должны. А еще Юрка знал, просто знал, что сейчас умрет и попадет в ад к этим самым чудищам.
 Ну и жажда… Слов не хватит, чтоб хоть как то объяснить тем, кто «не в теме», что это за фигня такая. В голове набатом стучит мысль «НАДО ВМАЗАТЬ», полностью заглушая все прочие мысли, чувства и ощущения. Чтоб хоть приблизительно понять,  попробуйте, почувствовав позыв прогуляться по малой нужде, игнорировать его часа два-три. А когда совсем невмоготу будет, так, что приходится на месте танцевать и руками все там придерживать, чтоб не полилось, не сдавайтесь еще полчасика. О чем и как вы думать будете? Вот алкогольная жажда это примерно тоже самое…
В три ночи Юрка не выдержал этой пытки, шатаясь и держась за стенку, дошел до балкона, откинул крышку заветной фляги и стал жадно хлебать водку горстями, окуная в емкость ладони. Нахлебавшись так вдоволь, как раненое животное, он прямо там рухнул и уснул.
Запой вошел в новую фазу, Волков панически боялся остаться без алкоголя. Еще две фляги перекочевали к хорошим знакомым вроде как на хранение, типа понадобится – заберу. За них уже пришлось платить.
Работу Волков блюл… В любом состоянии понимал, что лишаться этого живительного источника никак нельзя, поэтому добросовестно разбавлял водку, чтоб совпадал вес, делал всяческие акты на списание (ну, мыши выпили…), если уж степень разбавленности все допустимые пределы превосходила. Не прогуливал, в самом плачевном состоянии тащился на склад – водочный родник бил только там.

А без бухалова он  уже просто ходить не мог – останавливалось сердце. Поэтому всегда таскал с собой полную фляжку – как поплохеет, делал глоток. К тому же где-то к исходу второго месяца этого марафона Юрка перестал есть. Вообще. Никакая твердая пища не лезла и не усваивалась организмом, любая попытка чего-то сожрать  заканчивалась тем, что он начинал долго и мучительно блевать какой-то желчью с кровью. Впрочем, в водке достаточно калорий для поддержания жизни, к тому же Волков запивал ее соками – витамины поглощал.
Сил не было. Выражение «шатает ветром» в жестком запое отнюдь не является фигуральным, идти навстречу сильным порывам  воздуха реально невозможно, нужно сесть и пережидать. А ходить приходилось много, в запое развилась клаустрофобия, проехать больше одной остановки в общественном транспорте было сложно, начиналась паника, приходилось выскакивать чуть не на ходу. Поэтому все передвижения только пешком.
Слабость была страшнейшая, толком не работал ни один орган, кроме пениса. А тут все наоборот почем-то. Проснулась ненормальная, кроличья чисто сексуальность. Все время хотелось (и моглось !!!) размножаться. Это при том, что ходить мог уже еле-еле…
Продавщица из бакалеи начала жаловаться, что Юрка ее затрахал, в хорошем смысле этого слова. Возобновил отношения с артисткой хора и еще одной старой подружкой, еще со школы. К обоим  заходил ежедневно, благо по дороге с работы домой было. Иногда знакомился с какими-то бабами на улице, внешность и возраст значения уже не имели, совокуплялись в кустах и подъездах. Причем, все как-то без эмоций, чисто по звериному (впрочем, откуда известно, как животные это делают, может у всяческих кошечек-собачек любовь большая и подъем чувств).
И ощущение, постоянное ощущения, что  вот-вот умрешь. Впрочем, к этому и шло, наверное, организм с трудом справлялся с запредельными нагрузками.

Самое главное заключалось в том, что Юрка уже абсолютно не хотел пить. Вообще. Пьянка была наказанием, пыткой. Просто остановиться никак не мог. Несколько раз пытался завязать – безрезультатно. К исходу четвертого месяца этого кошмара, от отчаянья и безысходности перед тем, как вырубиться, полоснул лезвием себя по вене. Ничего, выжил, сворачиваемость крови хорошая оказалась, только весь диван испачкал.
Был шанс на длинные майские праздники. Склад с магазином закрывались на несколько дней, домашняя фляга закончилась, а хранители Юркиных заначек умотали на дачи. Промаявшись всю ночь на каких-то остатках водки, едва забрезжил рассвет, Волков отправился гулять – находиться дома было невыносимо.
В  долг ему никто б не дал, большинство родственников и знакомых знали про многомесячный запой. Зарплату в торге задерживали, денег не было вообще. Короче, выпить найти можно было лишь чудом. И может, переломавшись, Юрка и завязал бы, но Рогатый всегда о нас помнит и посылает искушения.

В  полной безнадеге Волков  грустно брел по городу. Время – часов пять утра было. А праздники – народа на улицах никого.
 Две мысли в голове вяло ворочались как жернова, перемалывая все прочие идейки и желаньица – «надо вмазать» и «где бабла надыбать». Первая – базовая,  в общем-то и мыслью уже не была, а фундаментом сознания, на котором все прочие умствования возводились. А вторая предполагала творческий поиск, нестандартные решения, креативность и предприимчивость. Но тут – тупик, как бы ни хотелось поверить в чудо, но абсолютно все планы по надыбыванию денег на бухло мозгом отвергались как несбыточные.
Вдруг – одноклассник навстречу, Мишка Услоньский. Не особо они в школе знались, да и потом – тот в милицию подался, а Юрка симпатизировал другой стороне баррикад. И тут – идет такой в ментовской  форме, и чей-то под нос себе бормочет. А глаза при этом абсолютно сумасшедшие.
  Увидел Волкова – и как родному обрадовался. И – вот она удача – ни здравствуй, ни как дела, а сходу, в лоб:
 – Юрка, пить будешь?!!
 Ну, понятное дело, поломался Волков чуток для проформы, пококетничал. Типа – даже и не знаю, вроде как рановато в пять-то утра начинать, вот если б шесть было, ну если только ты настаиваешь… Недолго поломался, секунд сорок, а то еще передумает, не дай Бог.
Сообщил, само собой, что вот как раз сегодня денег у него нет, но буквально на днях ожидается огромный финансовый приток, вот тогда-то уж он Мишку и угостит, а пока…
Все это одноклассник выслушал молча, затем махнул рукой – дескать пошли – и двинулся к ближайшему круглосуточному гастроному. Там взял литр водки, сыр-колбасу-хлеб, стаканчики одноразовые  и сок томатный. Вышли уже из магазина, тут он что-то посчитал про себя вроде, вернулся и еще литр докупил. У Юрки душа «камаринскую» запела – время шести нет, а жизнь уже удалась! А Мишка, так же молча, ну вообще ни слова не говоря, рукой машет, что за ним следовал.

Расположились они на скамейке в ближайшем сквере близ памятника каким-то бомбистам-подпольщикам. Мишка налил по полному стакану и, не чекаясь, залпом свой заглотил. Ну, а Юрка чем хуже! Пока блаженное тепло разливалось по организму;  пока сердце начинало стучать с какой-то систематичностью, а не как умирающий радист посылая по морзянке СОС; пока в голове возникла новая мысль – «А клево с ментовским офицером в сквере бухать, менты не догребуться!» – Мишка налил по второму полному стакану. И так же – залпом, молча, не закусывая. Тут Юрка  уж хотел возмутиться, типа зачем гнать-то, нужно наслаждаться каждой секундой бытия, как одноклассник крякнул и сказал, наконец, первое слово:
 – ****ь!!! – а потом уже на надрыве, протяжно. – *****! *****!!!! Сука, *****!!!!»
Ну видит Юрка, плохо с парнем, как мог утешить попытался. Типа не горюй, брат, всякое случается. И взяв инициативу в свои руки, налил по чуть-чуть. Выпили, Мишка закусил. И поспокойней уже, видать подействовала водка, то ли Волкова, то ли сам себя спрашивает:
 – Ну, ведь все пьют! Ну вот я пью, ты пьешь… Ну мы ж людьми остаемся. А эти, ****ь! Ну как так можно-то?
 – Дружище, не врубаюсь о чем ты! Расскажи, толком что случилось!
 И за выпивкой на скамейке в тени революционного монумента поведал Мишка о своей печали.

А дело все в том, что трудился Юркин товарищ участковым в Слободе.
Слобода это район частных домов на окраине Ыйска. Но не начавших появляться новорусских замков. И даже не крепких крестьянских изб. А эдаких сараюшек-развалюшек преимущественно довоенной постройки. Слобода это обособленный мир, замкнутая экосистема. Можно было родиться в Слободе, вырасти в Слободе, состариться и умереть в Слободе ни разу не побывав не только в каких-нибудь Парижах–Лондонах–Москвах, но даже в центральной части Ыйска. Ибо нефиг там и делать.
В Слободе имелась галантерейная фабрика для женского труда и загадочный Ремизо–Бердочный завод для мужиков. Что такое ремизы и берды точно не знал никто, включая тех, кто их производил. Известно было лишь, что они металлические.
Основой экономики Слободы был натуральный обмен. Всякая хрень обменивалась на самогон и другую всякую хрень. Большинство браков совершались внутри Слободы. Если в остальном Ыйске жили преимущественно гопники, то в Слободе жили только гопники. Поэтому подругу или друга по интересам сподручнее было искать именно здесь. Пили в Слободе все, включая грудных младенцев и домашних кошек с собаками.
Работа участкового здесь была нервно-тупой. Целыми днями Мишка принимал заявления по мотивам семейных ссор, чтоб на следующий день отдать их заявительницам обратно. Разбирал драки и кражи совместно с операми. Да снаряжал народ в путешествия, ибо единственным туроператором для Слободы было МВД. Воровали опять же внутри Слободы и попадались всегда. Ну, убивали, конечно, как без этого…  Опять же – без всякой фантазии и интересности. Короче, фигня всякая. До тех пор, пока не случилась эта история.

Жила была стандартная Слободская семья – пятидесятилетняя мать и двое ее детей от разных мужей, сын тридцати лет и дочка двадцати пяти. Конечно, выпивали и не работали нигде, как без этого. Но вот дочка замуж типа вышла за мужика с соседней улицы. Ну как уж замуж, пили–трахались у него, да так и остались вместе жить. Вроде как мужик положительный, на Ремизо–Бердочном работал, мебель из дома не пропивал, сидел только один раз по молодости.
Так и жили на соседних улицах пару лет. В гости друг к другу ходили – праздники отметить, просто побухать. Идиллия! И вот накануне первомая этот самый зять, ничего жене своей не сказавши, забрел после работы, с вечерней смены, к теще с шурином. Просто самогонки испить. А в процессе испития крепко поссорился он с женкиным братом. Почему – история умалчивает. Может, не сошлись во мнениях, кто лучший художник Моне или Мане, может разные взгляды на экспансионную политику Кортеса оказались – кто знает,  не суть. Суть же в том, что шурин зятька своего зарезал, наглухо. В принципе, нормальный для Слободы финал дискуссии двух интеллигентных людей, ничего особенного. Ну, замочив родственничка,  он еще побухал  с мамашей и вырубился.
 А проснувшись утром, озаботился – куда девать труп. Герой наш не лаптем щи хлебал, культурностям всяким был обучен посредством просмотра телевизора у соседей. Поэтому, как во всех детективах инструктировали, решил труп сначала на куски порезать. Чтоб легче избавляться было. Оттащил в сарайку и начал рубить.
А душа-то плачет после вчерашнего, организм болеет. Выпить охота, но на что – неизвестно. Продавать нечего, все давно пропито уже. И тут ему в голову приходит светлая мысль, что зять его бывший это сейчас, в сущности, мясо. Туша разделочная. Короче, отрубает он от жмурика изрядный кусок, очищает от кожи и костей и тащит эту вырезку к бабке-самогонщице через два дома. Бабке той полунамеками втирает, что экспроприировал у армян на другом конце Слободы барана и вот, не возьмет ли она мяса подешевке. Мясо отборное, но армяне в поиске пропажи, так что надо побыстрее избавиться.
 В итоге успешной коммерческой операции становиться наш герой обладателем скольких - то бутылок самогона. Бежит к мамаше, там хвастается умом своим и находчивостью, мамаша его хвалит, вместе пьют. Тут соседка заходит:
 – Слыхала, вы мясом недорогим торгуете, бараниной…
–Торгуем, давай деньги, щаз усе будет!
 Ну и пошло – поехало. Семейный бизнес – сын тушу разделывает, очищает, мамка мясо по соседям продает. И пьют все время, конечно. В какой-то момент щелкает в мозгу, а чей-то все соседи жрут, а мы не жрем, че мы хуже других, от коллектива отделяемся, впадлу что ли. Ну и начинают себе на закусь из бывшего зятя всякие котлеты – эскалопы мастрячить.

Сеструха же этого кулинара тем временем мужа хватилась. Друзей,  знакомых, собутыльников его обошла, на работу сбегала – нет мужа, пропал. Написала она заяву в ментовку и пришла к маменьке поплакаться. А у мамаши пир горой, самогонки немеренно и полный стол мясной закуски. Выпили, поели, погоревали вместе, мамаша с братом посочувствовали. А на дорожку вручили ей гостинец – пузырь и кусок баранины. Пришла девица домой, хлебнула еще с горя да и решила чего-нибудь мясного пожрать сварганить. Глядь – а на баране татуировка, типа СЛОН или ЗЛО. И задумалась девушка. О том, что не так уж и много татуированных баранов на белом свете живет. Вернее, татуированных-то баранов множество, но все больше в метафорическом смысле. Да и наколочка знакомая – у мужа такая же была… Ну и дошло до нее. И побежала она в милицию.
 Раскрыли в итоге это преступление за полчаса. Ну, минут за сорок – полчаса добиралась опергруппа до мясного цеха и еще десять минут дружно блевала от увиденного. Все в сараюшке и валялось – голова, другие бесполезные – не мясные – части тела, содранная кожа. Да и убивец то не отпирался, ибо очень пьяный был. Убил – говорит – за дело, а что ж на закуску пустил, так зачем добру пропадать. Тем более – хорошее мясо, все соседи едят и не нарадуются. …Второй раз отправилась блевать опергруппа в полном составе.
Душегуба закрыли тут же, конечно. А вот матушку его оставили на свободе. Все, что на нее было – так это недоносительство, больше ничего доказанного. И никакая прокуратура не даст санкцию на арест одинокой женщины, вся вина которой состоит в том, что не настучала на собственного сына.
А зря… Потому что информация по этому делу как-то просочилась наружу и дошла до племени невольных слободских каннибалов. И уже который день соседи пытались линчевать мамашку, раз до сыночка не добраться. А милиция ее круглосуточно от самосуда охраняла.
Вот собственно с такой охранной вахты и возвращался Мишка, когда Волков его встретил. А Мишка не опер, не убойщик. Он тихий интеллигентный человек. Он сам не видел ни отрубленную голову, ни кишки с содранной кожей. Но ночь дежурства при мамаше-людоедке настолько потрясла его нежную душу, что, даже скушав второй стакан, он еще не пришел в себя.

Юрка сочувствовал  и утешал одноклассника как мог. Но никакой бури эмоций от этой истории не испытал. Чей-то все логично, странно, что подобного в той же Слободе раньше не случалось. Ну, подумаешь – человечиной торговали, дык выпить людям хотелось!
 В конце концов Мишка вроде как расслабился, поклялся Волкову в вечной дружбе, долго благодарил за понимание. Воспользовавшись обстоятельствами, Юрка занял у него денег до окончания личностного кризиса. Допили, доели, что не допили, Волков с собой прихватил. На том и расстались. А запой, соответственно, продолжился.




Глава 21.
Ароматизированное вино «Букет Молдавии» спирт 16%

Рано или поздно, но это все должно было как-то закончиться. Спустя пять с лишним месяцев употребления в нон-стопе, за которые Юрка скинул килограмм двадцать веса, практически перестал спать, вздрагивал от каждого шороха и время от времени бывал буквально парализован необъяснимым ужасом, после нескольких неудачных попыток остановиться,  наконец, наступила развязка.
Одним далеко не прекрасным летним утром Волков попросту не смог встать с постели. Физически. Попытка оторвать голову от подушки приводила к тому, что мир перед глазами начинал бешено вращаться и какая-то сила буквально бросала назад. Нестерпимо болело сердце. Дело было уже не в похмелье, наученный горьким опытом он всегда ставил в изголовье бутылку водки, похмелялся как только просыпался, и не пытался даже встать пока чуть-чуть не отпускало. В этот раз Юрка  заглотил почти полбутылки, а долгожданное облегчение никак не наступало.
 Кое-как дополз, именно дополз, до телефона и вызвал «скорую помощь». Приехавшая бригада диагностировала микроинфаркт и, узнав сколько Юрка уже пьет, на носилках отвезла его в ближайший наркологический стационар – продолжение запоя автоматически означало бы смерть от острой сердечной недостаточности.
По дороге до больницы врачи кололи что-то сердечное. Боль в груди малость поутихла, но общее состояние стало только хуже – действие последней дозы алкоголя потихонечку сходило на нет. А в больничке быстренько занесли Юрку в палату и наспех воткнули капельницу. Буквально через пятнадцать минут наступило явное облегчение. Так началось Юркино знакомство с волшебной жидкостью под названием «гемодез». После процедуры этой  Волков уснул, впервые за очень долгое время нормально уснул.
Трое суток его капали, чистили кровь, кололи какие-то еще препараты. Юрка отсыпался, дрых по шестнадцать часов, остальное время просто тупо валялся на койке – вставать не было сил.
Пришли навестить родители. Поохали, поахали, поспрашивали не стыдно ли ему. А че стыдиться? Юрка тут с удивлением узнал, что российский президент об алкашах позаботился и как на цивилизованном западе запой стал считаться болезнью, так что полагался Волкову полноценный больничный лист.
Но вот это неуправляемое и неостановимое бухалово вопреки собственному желанию Волкова напугало, поэтому всерьез решил он с пьянкой завязать. А че нет то? Живут же люди без пьянки…

Наркологическая клиника это вам не психушка. Едва Юрка стал чуть-чуть ходить и общаться с другими пациентами, как выяснил массу отличий. Больше нигде, ни в одной больнице, хоть в онкологическом стационаре или даже в хосписе, ни в тюрьме или на каторге вы не увидите такое количество людей с  мертвыми, потухшими глазами. Людей,  которые не ожидают от жизни ничего хорошего.
Наркошка под завязку набита зомби-пессимистами, непонятно зачем и как живущими. Если в дурильне лежат люди с больной душой, душевнобольные, то здесь без души вообще. Нет ее, пропили. Все разговоры, очень вялые и неспешные, о том  кто где что и как пил или будет пить.
 Оживление наступает лишь когда в наркошке появляется алкоголь. Пьют здесь много, часто, несмотря на все усиленные меры безопасности. Пациентом офтальмологии не приходит в голову тыкать себе в глаз ножницами, пациентом травмы – специально ломать конечности, а вот пациенты наркологии, многие из которых едва выжили, начинают бухать сразу после  реанимации. Жажда сильнее любых инстинктов или доводов рассудка.

…Витек был бомжем, с множеством хронических болячек, старым и слабым. Он жалобно плакал над своей несчастной судьбой, бездомностью и неприкаянностью, клялся-божился что одна у него мечта – в тепле дожить остаток своих дней. Заведующая отделением пожалела страдальца и позволила жить в больнице. Нормально – койка с чистым бельем, трехразовое питание, телевизор в холле и библиотека. В Витьковском положении – рай, да и только. И условие только одно – не пить. Он честно не пил, пока не было денег.
Но как-то повезло Витьку в карты какие-то гроши выиграть. Причем играли вечером перед отбоем, дверь в отделение была заперта, на улицу никак не выйти. Но жажда сильнее запретов! Бомж спрыгнул из окна второго этажа, при приземлении сломал себе обе голени. Как-то на сломанных ногах добрался до коммерческого киоска рядом с больницей, купил и выпил из горлышка два флакона одеколона «Шипр» и вырубился там же, под киоском, не то от спиртного, не то от болевого шока. «Скорая» увезла Витька в травму, через пару недель доставила обратно на костылях – больше его везти было некуда.
Он рыдал навзрыд, размазывая сопли и слезы по небритой харе. Умолял заведующую простить его, и пустить обратно. Ну, попутал бес, больше не повториться такого. Она пожалела, пустила.
А через неделю Витьку удалось подломить кошелек у кого-то из родственников пациентов. И во время дневной прогулки он смотался в город и купил  самогона в лимонадной пластиковой бутылке. Намеревался не светится и вмазать после отбоя, но таково уж было Витьковское счастье – при прохождении через пост бутылка вывалилась из за пазухи и упала прямо под ноги медсестры. 
Дальнейшее можно объяснить только чудом. Или крайней мобилизацией внутренних ресурсов организма в минуту крайней опасности. Старый дед со сломанными ногами как высококлассный игрок в регби прыгнул на заветную бутылку, выхватил ее из-под носа офигвшей медсестры и на своих костылях залетел на второй этаж в палату быстрее всех здоровых.
Заведующая, дежурный врач, сестры и нянечки попытались конфисковать спиртное. Но не тут-то было! Витек сидел на койке, пил из горла, держа бутылку левой рукой, а правой размахивал костылем, не подпуская персонал к сокровенной жидкости. И выпил за раз из горлышка весь самогон! После чего блаженно упал на пол и уснул.
Естественно, Витька выгнали из больницы. Кроме всего прочего, заведующая не простила ему и пару увесистых ударов костылем. С месяц дед жил во дворе наркологии на лавочке – идти ему было все равно некуда. Пока как-то утром не обнаружили его труп. Как написал патологоанатом, принял Витек на грудь «количество этилового спирта несовместимое с жизнью», опился наглухо короче, осуществил мечту многих алкашей…

Ну, а по маленькой то бухали практически все. Что занятно, профессионалы зеленозмийских боев, которых пол литром никак не проймешь, не брезговали накатить грамм пятьдеся, максимум сто – дозу, которую в силу высокой толерантности даже почувствовать не могли. Пили на уровне питейного инстинкта.
А еще здесь все были случайно, по недоразумению. Ну, не повезло в этот раз, в следующий - все нормально будет. Объяснения почему не повезло были абсурдны до безумия, впрочем и сами невезунчики, и окружающие им верили. Итак, люди с трудом приходили в себя в реанимации по причине того, что:
– ни в коем случае нельзя пить шампанское после водки, у них химическая несовместимость;
–  величайшей глупостью было закусывать денатурат салом, сало – жирный продукт, от него сердечные и желудочные проблемы;
– похмеляться надо за час до завтрака, это по науке правильно усваивается;
– пить нужно только одеколоны, они полезные, на цветах и травах, а водкой правительство специально людей травит, чтоб зарплату не платить, там подмешанный яд;
– с женой–дурой давно развестись надо было, она спиртное носила к бабке-колдунье на смерть супруга заговаривать; и дальше в том же духе. Уверенность, что в следующий раз все будет по-другому, присутствовала  у всех железобетонная. Ибо ошибки проанализированы, опыт других людей получен, теперь все точно знают, что делать нельзя.

И о том, что делать можно тоже разговаривали. Можно пить автомобильный антифриз, но только зимой, предварительно пролив его по холодной железке, вся гадость типа испаряется, остается чистый спирт. Можно пить сапожную ваксу (Сейчас, увы, нельзя. Это в стародавние времена она готовилась на спиртовой основе, сейчас только на восковой или глицериновой делают, сволочи!) если намазать ее на хлеб – красители остаются сверху, а спирт впитывается хлебным мякишем – отжимай и пей. Можно пить морилку для дерева, просто можно, если никуда идти не надо – после употребления морилки кожа меняет цвет на серо-коричневый, а затем постепенно отходит пятнами, человек становиться похожим на гепарда, если конечно бывают гепарды с такими дебильными мордами.
Полезное, короче, и очень неспешное общение.
В целом лежать в наркошке было скучно. Это не дурдом, насильно здесь никого не держали. Через десять дней Юрка влился на пять лет – по вене пустили какой-то антабус, несовместимый с алкоголем. Подписал расписку, что если выпьет и помрет, то претензий ни к кому иметь не будет. Ну, че ж, Волков твердо решил завязать, на пять-то лет точно. Влившись, он выписался.

На работе, в торге, Юркин больничный приняли без вопросов – как раз шло акционирование и приватизация родной конторы, так что разбираться с алкашом-товароведом у начальства не было ни времени, ни желания. Так что он вновь приступил к работе, единственное отличие – стал смотреть на водочное море, как на опасный товар, а не источник вечной радости. А раз товар – так чтоб его не попробовать продать.

Был у Волкова парнишка знакомый с района, Гоша Федоренко, бухали иногда вместе. Так вот, Гоша этот после второго-третьего стакана начинал рассказывать какой он крутой бизнесмен и как вот-вот в десятку «Форбс» на белом коне въедет. К нему Юрка  и решил обратиться. А откуда у него другим-то деловым партнерам взяться, кроме как из собутыльников? Притащил Гоше прайс-лист (ну, это громко сказано, конечно… из тетрадки листочек выдранный с карандашными каракулями) товаров, что у Волкова на складе хранились, прикрутив копеечку малую к торговской цене.
– Продай, если получится оптом.
Результата особо не ждал, но, к удивлению, Гоша нашел покупателя на макароны, что у Юрки уже несколько месяцев служили мышам спальней и туалетом. В торге договорился моментом, тем более, что покупатель башлял наличными. И за пять минут разговоров заработал Волков месячную зарплату. Ого!
Так и пошло – Юрка скидывал Гоше и другим знакомым информацию о  складских поступлениях, не забывая про свой интерес. Они находили иногда покупателей, товар вывозился оптом и Волков получал свой бакшиш. Потихоньку стало возвращаться былое благосостояние.

Юрка был трезвый, вновь с деньгами и массой свободного времени. Вроде как и наладилась жизнь, вроде как и без алкоголя все хорошо. Только вот прошло чуть больше месяца с момента выписки из наркологии и стали подкрадываться непонятная тоска и раздражительность.
А тут Гошка этот аккурат в выходной, в воскресенье, весь счастливый в гости залетает:
 – Юрка, у меня сын родился! Я теперь папа!
 И тут Волков понял, что если не разделит с другом эту радость и не обмоет с ним ножки, то будет это величайшей подлостью и предательством, гораздо худшим, чем если б он на него в ментовку настучал, бабу его трахнул и последние деньги украл из кармана. Потому, что мужики так не поступают, не бросают друзей в радости. Потому, что хоть Юрке и совсем пить не хочется, да и боится он, если честно, но ради товарища просто обязан переступить через свои нежелания и страхи. Логично ведь? У алкашей вообще логика железная.
Поэтому Юрка отправился с другом  бухать. Все по науке – еще в больничке рассказывали, что если лимон перед употреблением сожрать, то антабус не подействует. Лимон, давясь, Волков съел целый, как яблоко, чтоб уж наверняка. А еще первый стакан навернул прямо на крыльце Ыйской станции скорой помощи, ну, чтоб если че… Впрочем, ничего не произошло. Нормально водочка пошла, без всяких последствий.
Впрочем, на следующий день Юрка твердо решил, что пить больше не собирается. Все, в завязке. Отметили и ладно, теперь другая жизнь начинается. Да и Федоренко решил завязать с пьянкой, ведь он теперь отец!
Тем более, что утром Волков даже похмеляться не стал – воспоминания о пятимесячном марафоне все еще пугали – перетерпел, переломался и от этого был горд, как собака притащившая из кустов палку.
Если алкаш в девятистах девяносто девяти случаях из тысячи уходит в жесткий штопор с максимальными потерями, а в одном – его выпивка проходит нормально, то он будет помнить этот единственный случай всю жизнь, постоянно на него ссылаться, как на яркий пример того, что он пить умеет. Ну, просто в другие разы не повезло. Такова алкашеская логика. Синяки вообще очень логичные люди, только логические цепочки у них короткие,   длинные им выстраивать неудобно.

Через пару дней, когда к Юрке вновь заглянул опухший Гоша.
– Ты че, – удивился Волков – все бухаешь?
– Не, все, точно завязал. Вчера просто ребятам на районе проставился… Как было не поддержать… Теперь точно – все! Я, Юрок, по делу к тебе. Помоги коляску для сына купить.
На работу Волкову было не нужно, поэтому согласился он сразу, ведь не что-то там праздновать, коляску покупать идут. И они отправились за этим транспортным средством.
Коляска ведь ребенку нужна? Нужна! Лучше ее купить до выписки жены из роддома? Конечно! Вполне логично!!! Только вот на улице выяснилось, что денег у Гоши нет ни копейки…
 Но, раз нужна коляска, то деньги нужно занять, не так ли? Вполне логично!!! Друзья  отправились к Гошиной теще, по дороге обсуждая именно достоинства и недостатки разных типов колясок. Ну, знатоки ж невбебеннные. Впрочем,  с тем же успехом могли обсуждать способы крекинга нефти или повадки мадагаскарских тараканов. В одном пункте полностью сошлись во мнениях – коляску нужно покупать самую лучшую и дорогую, все-таки первенец, правильно ведь? Вполне логично!!! Дать на святое дело денег взаймы Федоренковскую  тещу  им удалось уговорить в два голоса без труда. Причем она специально газетные объявления пролистала, узнала сколько стоят дорогие коляски и выдала именно эту сумму. Ну, опытная уже… И отправились они на рынок.
А по дороге рассмотрели со всех сторон одну мысль. Время сейчас непростое, криминальное. Воруют все, в том числе и детские коляски. Причем народ совсем обеспределился, ребенка могут просто выкинуть где-то. Поэтому категорически нельзя рисковать жизнью и здоровьем Гошиного сына, помещая его в новую дорогую коляску, которая всяких воров привлекать будет. Лучше взять неброскую, дешевую, подержанную, такую, на которую преступный элемент не позарится. Понты не нужны, главное безопасность! Вполне логично!!!
 В итоге купили самую дешевую бывшую в употреблении на рынке, а в чистом остатке получили три четверти занятой у тещи суммы. Ну и решили эти бабки пропить. Не нести же их теще обратно, вопросы разные задавать будет дурацкие; чего путного на эти деньги все равно не купишь; а покупки в России испокон веку принято обмывать, разве не так? Вполне логично!!!
И то, что нафигачившись в зюзю, катали они в этой самой коляске друг друга и еще каких-то шалав из сквера было вполне логично – коляску надо было проверить всесторонне, протестировать при максимальных нагрузках, если она выдержит здоровых мужиков и пьяных баб, значит за безопасность ребенка можно не переживать.
И даже то, что потеряли  в конце концов эту самую коляску было вполне логично – нафига Гошиному первенцу сломанная и малость облеванная коляска?

Переночевал Юрка после этого триумфального шопинга у Федоренко, жена в роддоме была, а они баб зацепили. А утром, слегка похмелившись, Волков добрел до родителей, занял денег и поехал в платную наркологию капать гемодез. Почистив кровь капельницей, и избежал во второй уже раз запоя.
И опять все вернулось на круги своя. Юрка стал неплохо зарабатывать, проворачивая небольшие гешефты, появились свободные деньги. Раз в неделю или в две на выходные запивал, когда один дома, когда с корешами и бабами где получится. В воскресенье откапывался в платной наркошке, и с понедельника вновь был в форме. Пьянка вступила в новый цикл, включавший в себя обязательную медицинскую помощь. В этом «замечательном» режиме и встретил новый, 1993 год. Впрочем, как уж встретил. Пить начал с 30 декабря. 31 тупо проспал целый день. 1 января  бухал,  второго капался. Такой веселый праздник получился.
После Новогоднего типа праздника на откачку Юрке мать помогла лечь. Родители и до этого Волкова несколько раз уже возили в больницу, ну так получалось… И вот, после очередной капельницы, мама вдруг заявила заявила:
– Юрочка, на тебе порча. Надо снимать, надо что-то делать.
Юрка энергично покивал гривой и промямлил, что и сам что-то подобное чувствует  – ссориться с родителями было не резон. И мама активно занялась поисками экстрасенсов, способных Волкова разворожить.

Страна в этот период переживала настоящий колдунско-экстросенсорный бум. Первым тотально дурить народ  начал Кашпировский с помощью центрального телевидения. Передачи, где страшный мужичонка не мигая молча смотрел в камеру по несколько минут, пользовались бешеным успехом. На лекарства у людей денег не было, жизнь становилась все хреновей и хреновей, единственная надежда была на чудо. Например, на змеиный взгляд с экрана. Под взглядом Кашпировского прозревали слепые, начинали бегать марафон безногие, матерились мертвые. Ну, так писала пресса. Сам Анатолий Михайлович начал ездить по стране с гастролями, где оптом лечил народ целыми стадионами от всех болезней. Просто – выходил, стоял на сцене и смотрел, а все типа лечились. Ну, Кашпировский ладно… У него хоть медицинское образование, он когда-то работал психотерапевтом.
 Вот настоящий красаффчик – это Алан Чумак был. Работал мужик когда-то спортивным редактором на телевидении, знакомые остались. Ну и когда грянул капитализм, смекнул – фиг ли ваще работать, когда связи такие есть. Ведь народ наш испокон века верит телевизору больше, чем собственным глазам. С кем-то договорился и начал через голубой экран заряжать воду, крема всякие, продукты питания, шампуни и удобрения. Короче, население любую хрень перед экраном ставило, Чумак водил руками и заряжал чудодейственной спортивноредакторской силой от всех болезней и напастей.
А уж целителей и экстрасенсов рангом поменьше вообще развелось как собак не резанных. В каждом городе и поселке рекламные газеты пестрели объявлениями «приворожу, разворожу, снимаю, порчу». И нехилое бабло ведь поднимали!
Мама нашла какого-то известного Ыйского экстрасенса, постоянно контактировавшего с космосом. Привела к Юрке мужичка, лысого, в толстых очках и с немалым животиком. Часа полтора тот ходил по квартире с двумя проволочками в руках. Проволочки вращались, мужик говорил «ОООО!!!».
 Потом водил проволочками по Юрке, проволочки вращались, мужик вообще дар речи потерял. Наконец вынес вердикт – сглазила Волкова и весь дом какая-то близкая Юрке и дому женщина из зависти. Ну, женщин-то с близостью у Юрке в квартире немало перебывало. Поди, вычисли, какая честно потрахаться пришла, а какая для сглаживания. Короче, сглазила страшно, черной магией. Но сейчас все в порядке – мужик проволочками поводил, вся негативная энергия в одном месте собралась,  он ее с собой захватит и на мусорку выбросит. Дом чист, хозяин тоже. Мама тут же спросила, что с Юркиным пьянством будет.
– А все! Не будет больше ваш сын пить! – радостно провозгласил экстрасенс, но наткнувшись на тяжелый взгляд  хозяина и быстренько сообразив, кто ему за колдовство башлять будет, осекся и продолжил. – В смысле, запойно пить не будет. Карму ему я почистил, чакры подлечил. Теперь как любой нормальный человек – может выпить по праздникам, если захочет. Ничего страшного. Полезно даже.
Взял за свое разводилово колдун по-божески, тексты его Юрке понравились.  Опять же, родителей успокоил. Так совпало, что месяца два Юрка реально пил без всяких проблем и последствий, у алкашей такое бывает. И тут бизнес-проект один на голову упал.

На вверенный Волкову склад привезли партию сахарного песка. С Гошей Федоренко они провернули небольшую аферу. Заняли денег,  купили несколько мешков, посадили пару теток с весами, те расфасовали песок по пакетикам, а потом продали уже упакованный товар. Навар получился очень хороший, вернули долг и подняли замечательно. А поставщиков сахара Юрка знал, пока товар сгружали, познакомился и контакты взял.
 Ну и возникла идея купить у них целый вагон этого песка напрямую, на арендованном складе расфасовать и потом уже продать. Предполагаемую прибыль почитали – ахнули, один к трем перло за какую-то неделю. А потом же можно продолжить эту тему. Короче, пребывали Юрка с Гошей в эйфории от грядущих сверхприбылей.
Самое увлекательно занятие это считать и в мечтах своих тратить еще не заработанные деньги. Через какое-то время уже начинает казаться, что бабло-то уже в кармане, реальность и мечты перемешиваются. А тут, тем более, дело верное, никакого риска! И деньги на покупку сахара нашлись очень быстро – тетка одна квартиру в центре продала, ну и решила слегка подзаработать на полученной капусте. Взяли компаньоны  немалую сумму под льготный процент  на месяц. Заем курировала одна из бандитских группировок, такие вещи почти всегда через братву делались. Сложили пачки купюр в дипломат, пожали тетке и ее бандитским свидетелям руки и радостные устремились навстречу новой, богатой жизни.

Платить за сахар нужно было нас следующий день.  А сегодня, после всех треволнений займа, после всех разговорах о наступающем практически богатстве дернул черт мало-мало расслабиться. Кому идея в голову пришла уже и неважно. А важна прозвучавшая фраза:
 – Может, по кружечке пивка выпьем?
Собственно, вопрос разумно ли идти с чемоданом денег в пивную, как-то в голову не пришел. Ведь в грезах своих приятели были уже баснословно богатыми людьми, у них вроде как была личная охрана, водители, купленная милиция, все дела. Так что – фиг ли бояться-то! Впрочем, выбрали самый дорогой пивбар города, где публика все ж поприличней была.
Ну, по кружечке, потом еще по одной. Закусить хорошо взяли, сигарет дорогих. Посидели, пиво попили, о грядущих миллионах помечтали. Где пиво, там и водка, они как партия с Лениным – близнецы и братья. Взяли бутылочку подмигивающего «Распутина», вроде как уже в красивую жизнь окунулись.
 А потом, уже порядком  расслабившись, покумекали Юрка с Гошей и пришли к выводу – оборачиваемость сахарных денег одна неделя. Прибыль с одной сделки 200 процентов. Таким образом, по теоретическим расчетам, в течении месяца, через который нужно отдавать занятые деньги с процентами, они должны заработать в восемьдесят раз больше, чем взяли. В восемьдесят!!! И абсолютно ничего плохого не произойдет, если сейчас они чуть-чуть отщипнут от занятых денег, расслабятся как следует, а уж завтра – в бой. Ну, подумаешь, заработают не в восемьдесят, а в семьдесят раз больше, то же замечательно.
 Из пивбара поехали в казино, поиграть по маленькой, ну и посмотреть, что это за фигня такая – казино. Фигня реальная оказалась, скучно, не пацанское это дело – азартные игры, пацанское  дело – бухло.
 Впрочем, изрядно проигравшись, друзья здраво рассудили, что если заработают не в семьдесят, а шестьдесят раз больше занятого, то и это будет очень и очень неплохо. Потому что в Ыйске открылся очень престижный и дорогой новый ресторан, с отдельными кабинетами и множеством других прибамбасов. А какие же они будущие миллионеры, если не были ни разу в таком месте?…
 …Кабинет это хорошо, это замечательно, в кабинет можно вызвать проституток, а в пятьдесят раз больше заработать тоже очень неплохо…
 …И вообще, всю аферу можно отложить, на пару дней тормознуть с началом коммерческой деятельности, перезвонив партнерам. Ничего страшного за пару дней не произойдет. Тем более, что девочки предлагают на сутки в сауну забуриться, за городом. А в сорок раз больше заработать – просто замечательно…
 …А фигли по саунам-то ошиваться, можно просто залечь в какой-нибудь гостинице, набрать бухла в магазине и купить девок с трассы, а не заказных. Вполне классный отдых, тем более что тридцатиразовый подъем за месяц не каждому сниться…
 …Впрочем, ****и это только лишняя трата денег и сил. Замечательно просто бухать, без всяких излишеств. Так, отдохнуть  пару дней, а потом уже в двадцать раз больше заработать, чем вложили…
…Ну и откапаться, чтоб дальше с новыми силами бухать. А чего  пьют-то, собственно который день? Ах, да! В десять раз больше заработать собрались, чем потратили…
…В пять…
 …В три…
…В два…
 …Но свое-то по любому отобьется…
…Все!!!

За десять дней разухабистого загула Юрка с Гошей умудрились пропить абсолютно все занятые деньги, до копейки. Последнее допропивали сидя в гостях у Иванцова, в итоге Гоше даже на проезд до дома в трамвае не осталось. Юрке, к счастью, недалеко и пешком было.
Еще несколько дней Волков тупо лежал на диване, смотрел в потолок и отходил от похмелья и депрессии. Все время пытался закрыть глаза, чтоб через минуту проснуться и понять – вся эта кутерьма просто приснилась, не было ничего, невозможно за десять дней пробухать такие деньги. Но глаза-то открывались, а чемодан с наличностью не появлялся…
Потом заявился похмельный Гоша, сначала сидели и думали, что дальше делать. Когда понятно стало, что выхода никакого нет, стали выяснять кто виноват. В итоге, по Юркиным абсолютно здравым и объективным выводам, вина за случившееся целиком была на Гоше. А по Гошиным грязным и лживым инсинуациям – на Юрке. Разругались в пух и прах, чуть до драки не дошло, разбежались врагами с пониманием того, что дальше каждый сам за себя.
Первый шаг, даже не дождавшись окончания срока займа, сделал Гоша. Он пошел к курировавшим сделку бандитам и сообщил им, что Юрок бабки просрал, надо срочно что-то с ним делать. Поздно вечером к Волкову на двух машинах приехали братки, вызвали его во двор и минут пятнадцать расписывали, что будет с ним и его семьей, если он долг не вернет. Затем свалили, оставив в подъезде круглосуточный пост охраны – чтоб не сбежал. Юрка позвонил Губернаторову, который подался в пехоту одной из Ыйских бригад. Впрочем, эта сторона его жизни до сих пор Волкова как-то вообще не касалась, но тут приперло. Вася выслушал и обещал помочь.
Бригада, где трудился друг детства, забила стрелку с бригадой, сопровождавшей займ. Ну, опять у Юрки во дворе. В качестве терпил–злыдней вызвали на эту встречу и Волкова с Федоренко. Братва ругалась, орала, обнималась, жала руки с полчаса. Гоша стоял у одного бандитского автомобиля, Юрка у другого. Затем братки вынесли вердикт.  Долг делится на две равные части, каждый отдает свою. Процент тот же, ну и им за беспокойство комиссия. Все, типа, парни, идите бабло ищите. Еще из подъезда удалили дежурного бойца под личные Васины гарантии, что Юрка не сбежит. Ну и то дело…

Получилось выкрутиться, чудом получилось. Отец, которому Юрка поведал о своих неприятностях, нашел кого-то в банке. И по липовым справкам о доходах на Юрку там оформили нехилый кредит на строительство какого-то цеха. На целый год и под щадящий процент. Еще чуть потеряв, эти деньги удалось обналичить. В присутствии свидетелей из Губернаторовской бригады Волков полностью рассчитался с братвой.
Еще осталось достаточно денег, проблема в том, что нужно было ежемесячно платить проценты по кредиту, а через год возвращать всю сумму. Как – Юрка даже не представлял…
Позвонил сахарным ребятам с вопросом «а нельзя ли…». В итоге узнал много интересного про различные сексуальные расстройства, которыми страдает он сам  и весь его род.
Сахарники ко всему прочему еще и нажаловались на Волкова руководству торга, где уже больничный с наркологии лежал. Да еще и продавцы с магазина все, кроме девушки с бакалеи, утверждали, что он ни разу на работе трезвым не был. Так что в торге Юрке предложили уволиться по тихому, без неприятностей. И он остался еще и без работы, с огромным кредитом. Чтоб выплатить деньги, просто было необходимо заняться какой-то коммерцией, других вариантов не было.
Грустный ходил Юрка по Ыйским базарам, присматривался и мониторил цены. Нужно было выбрать какой-то вид товаров, найти поставщика и вложить последние бабки. Причем шанс был только один, права на ошибку он не имел.




Глава 22.
Напиток «Джин-тоник» спирт 8,5%

Но Волкову опять повезло. На второй день своих маркетинговых исследований нежданно-негаданно Юрка встретил на рынке актера оперетты Володю Петухова. Петухов был «середнячок» – главных ролей не получал никогда, но на втором плане проявлял себя замечательно, несколько раз участвовал в «леваках». Выпить не дурак, само собой. Короче, нормальный театральный чувак, казалось до пенсии в оперетте петь будет. И тут – стоит Володя на рынке, весь как елка новогодняя обвешанный дешевыми плюшевыми игрушками. Ну, Волков подошел:
– Здорово! Что в торговлю-то ударился?
–Да вот, Юр, в театре платят мало, не проживешь… Халтуры вообще никакой не стало, а мне семью кормить надо…
– Ну и как, идет торговля?
– Не особо, но берут… Побольше чем в храме искусств выходит. А ты ж коммерческий гений, подсказал бы как развернуться, прибыли поднять.
– Так продавцов найми, за процент от выручки, поставь на разных рынках, причем рядом с цветочными рядами. Кому просто игрушка нужна и так найдут, а кто цветы девушке покупает, увидев игрушку плюшевую, скорее всего тоже зацепит…
Удивительное дело, когда приходится решать чужие проблемы и заморочки, мозг работает  четко и выдает оптимальные решения. Как только дело доходит до собственных – все, ступор, ничего в голову не лезет, безнадега сплошная…
– Хм…А здорово, ты Юрок, придумал, рядом с цветами встать. Продавцов нанять я пока не готов, а это… Действительно – варит у тебя башка в коммерции. Слушай, а может, вместе попробуем, если ты не занят. Игрушками мало кто торгует пока, можно развернуться.
Юрка  был не занят, абсолютно свободен даже! Так неожиданно обрел он нового коммерческого партнера. С неделю где-то продавали Володиных зайчиков и мишек, причем Волковский подход дал результат – на месте рядом с цветочными рядами выручка выросла в два с лишним раза, чем там, где Петухов раньше стоял. Потом скинулись, наняли машину и отправились в московские Лужники за новой партией игрушек.

Крупнейший стадион страны был целиком отдан новой властью под оптовый рынок. И то верно – торговля в те годы была настоящим спортом – приходилось таскать на себе неимоверные тяжести, от которых любые Жаботинские с Алексеевыми крякнули бы. Приходилось осваивать бег с препятствиями, прыжки в длину и высоту, что успеть затариться за время работы рынка. Все виды борьбы были просто обязательны, не поработав как следует локтями и не раскидав соперников, действительно дешевые товары купить было проблематично. Некоторые тренировались еще и в стрельбе.
На каждом квадратном сантиметре огромной территории стадиона «Лужники» что-то продавалось. Торговали с машин, с контейнеров, с ящиков, с клеенок, с рук. Туалетов не было, мужчины и женщины, презрев половые различия, вместе облегчались в редких стадионных кустах. Соответственно, рядом с каждым кустом стояло по милиционеру, который брал штраф наличкой на месте за незаконное мочеиспускание.
Кафе не было, по рядам сновали торговки с термосами и пирожками. «Пирожки с котятами» это вовсе не фигуральное выражение, как наивно полагают некоторые…
Толпу прореживали карманники, на самых людных пересечениях сидели каталы. Дешевые проститутки приглашали народ в дальние кусты, где  угощали лохов водкой с клофелином. Порядок обеспечивали бандиты, милиция исключительно сбором штрафов была озабочена. Периодически кого-то били смертным боем, иногда стреляли или резали. Вот такой вот был центральный стадион страны, с которого каких-то тринадцать лет назад мишка на шариках под всеобщий плач улетал на хер.

Целый день компаньоны  покупали игрушки  и таскали их в старенький «москвич». Обратно ехали, набив машину тюками под самую крышу, сами едва дышали под ворохом товара. Так началась Юркина бизнес - карьера.
Привезя нехилое такое количество всяческих зайцев, мишек и прочих самолетиков с солдатиками, партнеры озаботились вопросом как все это побыстрее сдать. Самим стоять на рынке было стремно, долго, а главное лениво. Посему пробежался Волков по разным игрушечным и книжным магазинам Ыйска и договорился сдать товар на реализацию.
Удивительно, но, не смотря на то, что Ыйск находился всего в двухстах с небольшим километрах от Москвы с ее многочисленными «лужниками», в магазинах тогда еще практически ничего не было. Народ продавал старые вещи и затаривался спиртом «Рояль» в коммерческих палатках. Перспективы для бизнеса просто опупенные открывались. Игрушки игрушками, игрушку ребенку все-таки при наличии хоть каких-то свободных денег покупают. А тут в книжном заведующая, хорошая знакомая, спросила:
– Юра, а канцтовары ты привести не можешь? Даже ручек шариковых в продаже нет…

Через неделю Юрка с Володей собрали с магазинов вдвое подросшее бабло, наняли машинку побольше – старый РАФик, и отправились в столицу уже за канцтоварами, на пробу. В Москве всякие ручки-скрепки продавались свободно, по копеечным, еще советским ценам. Компаньоны  набили полный кузов всякой чернильно-бумажной лабудой, опять ехали скрючившись всю дорогу. Зато при обсуждении ценообразования на месте в Ыйске удалось применить очень простой подход – просто приписать нолик в конце к закупочной цене.
 Ыйские магазины приняли канцелярию просто на «ура», все просили подвезти еще. Так друзья нашли свою бизнес-нишу, став первыми оптовыми поставщиками бумажно-рисовательной продукции в регион.
Тема была грандиозная. Канцелярские товары в область вообще после распада Союза никто не поставлял, а бумага–ручки–ластики нужны были всем – и служащим в офисах, и ученикам в школах, и студентам в институтах, и продавщицам самогона, чтоб записывать кому в долг налили. Всем! В розницу вся эта фигня стоила копейки, но и потреблялась в огромных количествах. При этом смело можно было делать десятикратную торговую наценку – в условиях бешеной инфляции что рупь, что десять для покупателей уже роли не играло. Но на больших объемах…
Через пару месяцев Волков и Петухов стали поставлять канцелярию не только по Ыйску, но и по всей области. Юрку стимулировал громадный долг перед банком, буквально спать не давал. Поэтому пахал он как проклятый, мотался по всему региону, заключал новые договора. Поэтому раз, а то и два раза в неделю ездил в Москву, уже не на легковушке, а на арендованном ГАЗе-фургоне, с печкой буржуйкой внутри. Поэтому ввел для себя режим жесткой экономии, деньги тратил по минимуму, лишь бы на дешевую еду хватало, лишнего вообще ничего не покупал.
Но пил… Как уж пил – выпивал, бутылку на ночь иногда, чтоб постоянный стресс хоть чуть-чуть снять. Никогда в этот период не похмелялся, никогда не употреблял, не закончив работу. Юрка не смотрел телевизор, не читал книг, вообще никак не развлекался. Не делал себе выходных – в те дни, когда ни поставщики, ни покупатели не работали, вместе с Володей разбирались с товаром – оформляли накладные, перефасовывали всякие кнопки и скрепки и т.д.
Юркина квартира была приспособлена под склад – огромный коридор и одна из комнат были до потолка забиты коробками, ящиками и свертками. Канцелярия оказалась воистину золотым дном, тем более, что никому в голову не приходило, что на копеечных ластиках можно прилично зарабатывать. Предприятием не интересовались бандиты, кроме того вообще не было конкурентов. В результате казавшийся неподъемным долг удалось полностью погасить за несколько месяцев, к октябрю 93 года.
Волков  вновь стал свободен, находился в безопасности, перспективы маячили самые радужные. Можно было чуть и выдохнуть, но внутренней локомотив уже набрал обороты, компаньоны  решили пахать до тех пор, пока не обеспечат себе и своим семьям безбедное существование навсегда. Тогда Юрка еще верил в слово «навсегда».

Но навсегда не получилось… В октябре 93 один из магазинов-контрагентов заказал партию готовален. Товар дорогой и не особо громоздкий. Поэтому Волков и Петухов, продолжая экономить на всем, решили не нанимать машину, а просто съездить в Москву на поезде и приволочь эти самые готовальни на себе, в баулах. А напряжение уже спало, Юрка выдохнул и стал работать куда спокойней. Так что решили они с Володей совместить приятное с полезным – купили билеты в СВ, набрали бухла и закуски разной. Ну, чтоб вмазать хорошо, потрепаться, расслабиться. Отдохнуть короче от бизнес–суеты. Тем более, что дело предстояло несложное – доехать до одной фирмы, загрузить чертежные принадлежности в огромные клетчатые китайские сумки и вернуться обратно.
Сидят, значит,  в поезде, пьют, языками об искусстве чешут. Так-то они  не торговцы, это временное. Так-то они люди творческие.
В столицу прибыли с жестокого похмела. Прямо на вокзале пришлось вмазать по стакану, чтоб подлечиться. Видимо из-за этого стакана на старые дрожжи и наступившего вслед за ним приятного опьянения, компаньоны и не заметили какой-то странности и необычности в окружающем мире. А с чего б ее и заметить-то, без предварительной информации, если уже несколько месяцев ни Юрка, ни Володя не читали газет, не смотрели телевизор, не слушали никаких новостей. Короче, пребывали в своем торгово-канцелярском мирке, абсолютно не ведая,  чем дышит мир большой.
 В состоянии блаженной алкогольной нирваны спустились они в метро, где и услышали необычное объявление – закрыта половина кольцевой ветки. Питомник, где на продажу выращивались готовальни, находился сразу за зоопарком на Красной Пресне. Ну, нельзя проехать – и фиг с ним, времени свободного полно, с Белоруской пешком доковылять – раз плюнуть.
Но на подходе к месту обитания готовален становилось, как говаривала кэролловская Алиса, все страньше и страньше. Друзья мирно шли, никого не трогали, переваривали вокзальную водку с беляшами. Огромные баулы за спиной вроде как явственно указывали на род занятий. Вдруг навстречу выбежала толпа человек из пятидесяти и окружила торговцев:
– Эй, вы за кого? За новый демократический мир или за старую красно-коричневую диктатуру?!!!
Изумление, которое читалось на лицах друзей, от столь идиотского вопроса было, видать, настолько искренним и неподдельным, что толпа сняла окружение и помчалась прочь по своим толпиным делам. Но буквально через пару минут из ближайшего переулка выбежала новая толпа. Это начинало раздражать…
– Эй, вы за Ельцина или за Хасбулатова?!!!
– Мы, ****ь, за готовальнями!!!
Пока обескураженное народное стадо соображало избить за такой ответ или, наоборот, водкой угостить, Юрка с Володей смотались. На их счастье, общий интеллектуальный уровень толпы всегда ниже интеллектуального уровня самого глупого ее участника. Поэтому уйти они успели далеко. По дороге пару раз обогнали еще большие группы граждан, которые целеустремленно куда-то неслись. У Юрки закрались смутные подозрения, что готовальни стали пользоваться ажиотажным спросом и эти люди – конкуренты.
Но все разъяснилось, когда компаньоны,  слегка протрезвев от творившихся вокруг непонятностей, выперлись таки к главным воротам зоопарка. Дальнейший путь перегораживали БТР, танк и цепочка автоматчиков. А перед армейским кордоном бушевала стая  «наших» людей, с испито-синюшными мордами. Каждому новичку здесь радовались как родному:
– О, пацаны, идите к нам! Тут интересно! Вон на высотке снайпер сидит, с утра уже двоих положил из наших, прикиньте. Ну, видать скучно ему! Короче, ждите, может еще кого мочканет, будет, что внукам рассказать.
– Бля! Танкист, а танкист! Хули ты на Белый Дом-то башню повернул? Ты вон ****и по киоскам с водкой, мы тут похмелимся и за пять минут тебе этот Белый Дом штурмом возьмем. Че, давай баш на баш – тебе орден от новой власти, нам – здоровье поправить.
– Херня ваш снайпер, тихий какой-то. Я уже час здесь стою, а он не шмальнул по нам ни разу. Вот с утра на Калининском был, там снайпера свое дело знают, кучу народа за просто так уже завалили. А нефиг по Калининскому шляться,  когда демократия в опасности.
– Пацаны, бухать будете? «Роялуга» есть, тут БТРом палатку снесли случайно. Я успел малость приватизировать…
– Хули «Роялюга» твой! Тут с утра Руцкой калаши всем желающим раздавал. Бля, у меня паспорта не было, там вроде только с паспортом давали. А то б взял пару штук, потом солнцевским бы сдал – коньяк бы пил, а не «Роялюгу»…
Шарахнув по стакану протянутого кем-то разбавленного лимонадом спирта, Юрка с Володей начали потихонечку вникать в ситуацию.

Короче, Гарант Конституции насмерть переругался со своими недавними друзьями и соратниками – вице-гарантом конституции и спикером парламента. Че не поделили – Волков так и не понял, ввиду абсолютного отсутствия интереса к политике в тот период. Вполне возможно, что в карты на шелбаны играли, а кто-то отказался эти шелбаны получать. Или, что вероятнее, не сошлись во мнениях по поводу «все отнять и поделить», точнее в именах тех, на кого это все поделить надо.
А может, сказали соратники:
 – Борис Николаевич, может, не следует по телевизору-то пьяным светиться?
На что последовал классический ответ, сопровождаемый  ударом в морду:
– Я пьяный? А ты мне наливал?!!
 Для удара в морду у президента Российской Федерации имелись в арсенале армия, флот, авиация и ядерное оружие.
По закону парламент мог отстранить президента от власти, объявив импичмент. Что они, собственно и сделали в полном соответствии с конституцией. Президент распускать парламент никакого права не имел. Впрочем, он издал таки указ о роспуске парламента. Президент положил с прибором на импичмент парламента, парламент – с тем же прибором на указ президента. И тут Гарант Конституции обнаружил, что нигде в Конституции не сказано, что нельзя по парламенту из танков стрелять, нет такого запрета. А значит это вполне законно. Ну и – вполне достойная реакция  на  критику и недовольство его персоной последовала незамедлительно. Учитесь, как надо, это вам не жену табуретом охаживать…

В силу полной своей аполитичности, Волков с Петуховым  влезли в самый эпицентр конфликта.  Не понимали долго происходящего, так как всяческие хлопки со всех сторон не могли вначале идентифицировать. В кино стреляют ведь громко. А у них  вся информация о стрельбах всяких исключительно из фильмов, откуда же еще… Только  потом доходить стало, что в кино стреляют для шума, а не для уменьшения количества  потенциальных врагов.
Палили везде, танки фигарили крупнокалиберными по парламенту, одиночные выстрелы раздавались в зоопарке. Ну, может, ленивцы под шумок на волю решили сбежать, нейтрализовав охрану, не известно. На сталинской высотке сидел снайпер, над толпой летал вертолет и шмалял очередями с трассирующими пулями похоже просто так.
И вот тогда Юрка  с Володей перепугались. Нет. Не перепугались даже – обосрались конкретно! Ломанулись бегом от центра политической жизни страны, отбежав квартал, поймали такси и уехали в спокойные Сокольники. Там купили готовальни по несколько завышенной цене (война – войной, а бизнес - бизнесом) и все оставшееся время до поезда пили водку в вокзальном буфете.
 Вернувшись в Ыйск, Юрка почему-то посчитал конфликт политической элиты началом гражданской войны. Что автоматически означало крушение всех надежд и планов. И полностью устранился, уйдя в жесткий, многодневный запой. Пил дома, в одиночку. Синячил, вырубался, просыпался и снова синячил, выходя из квартиры только за добавкой.
Из бухалова его вытащили насильно, а то б  продолжил. Юркина мама и Володя вдвоем отвезли в наркологию и положили на три дня в платную палату – откапываться. К окончанию запоя политическая ситуация стабилизировалась и торговые гешефты продолжились.

Дела шли, дела шли очень хорошо. После возврата кредита появились свободные деньги, которые хватило ума поперву вложить в расширение бизнеса. Друзья открыли небольшой магазин, арендовали склад под канцтовары, наняли персонал. Бандитскую крышу поставил Губернаторов, по дружбе бесплатно. Он работал в мощной группировке, после пары выездов их бойцов на стрелки с желающими подоить Волковский бизнес, все наезды закончились.

На волне успеха Юрка вновь решил подкатить к Симаковой. Впрочем, звонить не решился, вначале решил разведать все. Напросила в гости к одной однокласснице, которая еще с октябрятских времен про всех знала даже больше, чем те сами про себя. Посидели, выпили чуть-чуть. Девушка начала подробный рассказ про то кто, как, с кем, где и почем. Наконец, и до Маринки очередь дошла:
– А у Симаковой отец повышение получил. В 91, 21 августа, вышел к  демократической общественности на площадь, сжег партбилет и заявил, что всю жизнь боролся с проклятой коммунистической диктатурой. Он тогда вторым секретарем обкома партии работал. Ну и телеграмму Ельцину отправил, так мол и так, Борис Николаевич, собираю народное ополчение вас защищать.
Так что его в Москву забрали, сейчас министр какой-то. А Маринке они в Ыйске квартиру оставили, шикарную. Маринка-то нигде не работает, в театр никакой не берут. Она же ГИТИС только из-за папы окончила, так-то бездарь. Живет себе, бездельничает. Замуж вышла за бандита одного, Гвоздодер из центровской бригады, слышал наверное… Вот на его шее и сидит в родительской квартире…
И Юрка понял, что в таких обстоятельствах даже приближаться к Симаковой опасно.

А финансовый поток все рос и рос. Можно было уже начинать тратить на себя и жить в удовольствие. В дом вернулось богатство. Но Юрка пил, теперь уже постоянно запоями. Держался недели две-три, а потом срывался на несколько дней.



Глава 23.
Коньяк «Белый аист» спирт 41%

Из запоев Волков стал вылезать только через капельницы, иногда приглашая врачей на дом, иногда отлеживаясь в платной наркологии. Часто выходить из пике помогали родители.
Незадолго до Нового Года мама сообщила, что подняла старые связи и нашла хорошего нарколога. Он Юрку зашьет, без туфты, гарантированно. Волков согласился, так как сам уже устал от этих выпадений из жизни.

Знакомый врач работал заведующим одним из наркологических отделений города. Перед операцией велено было Юрке сохранять абсолютную трезвость не менее двух недель. Тот  не бухал аж три. Зашивательный энтузиазм за это время, конечно, пропал. Юрка уже уверен был, как  и всегда к исходу второй-третьей трезвой недели, что пьет нормально, как все и абсолютно незачем ему от этого дела отказываться. Но раз уж пообещал…
Доктор вначале показал видеоролик о том, что будет, если пациент бухнет под препаратом. Чувак на экране бился в страшных конвульсиях, пытался ногтями содрать с себя кожу, изо рта хлестала пена. Впрочем, возможно это не наркологический ролик был, а отрывок из новой части блокбастера «Зловещие мертвецы», не известно. Затем минут тридцать эскулап подробно объяснял принцип действия препарата и возможные последствия. Еще сообщил, что потенциальным срывникам обычно зашивают «пустышку», отчего не срабатывает лекарство. А Юрка – не пациент с улицы, врач чего-то там должен по жизни   Волковским родителям, так что зашьет настоящую отраву. А в конце добрый доктор Айболит улыбнулся ласково и произнес:
–  Слушай, Юра… Это ведь все равно не жизнь на бухалове… Сам мучаешься и других всех измучил. Мама плакала, жаловалась. Хочешь - наверняка? Пан или пропал? Мы обычно «эспираль» в ягодицу вшиваем. Если срывается пациент – происходит то, что ты видел на экране. Потом живут, часто инвалидами становятся правда… Но живут и пить продолжают. А тебя я вошью под левую лопатку, рядом с сердцем. В случае чего – просто «мотор» не выдержит, можешь быть уверен.
Юрка  согласился. Со сроком на год. Ну, год то он точно может не пить, а дальше видно будет. Лежа мордой вниз под местным наркозом, Волков чувствовал и слышал, как рассекают плоть на спине, заталкивают туда какие-то шарики, а потом зашивают все это хозяйство. Так прошла первая в его жизни хирургическая операция. В эффективность которой Юрка верил полностью. Из клиники  он вышел новым, непьющим человеком.

Спустя месяц вынужденной трезвости поперли раздражительность и злость. Персонал на работе Волкова откровенно сторонился, разнос он устраивал за малейшую провинность. С Володей Петуховым рассорился на пустом месте, дело чуть не дошло до дележа активов. Юрка стал агрессивен и мелочен.
Продержался на чудо–подшивке  полтора месяца. А в середине февраля умер отец. Мама уехала на выходные по какой-то путевке в санаторий. Батя остался дома один. Набрал коньяка, чтоб провести вечер перед телевизором. Пил он был редко, но помногу за раз. Вроде как «гулять, так гулять». Организм не выдержал… Умный,  хорошо образованный и ироничный человек, большую часть жизни занимавший высокие посты и вершивший судьбы других людей, умер от столь же банальной и неприглядной причины, что и бомж во дворе Ыйской наркологии – от чрезмерной интоксикации.
Так случилось, что о папиной смерти Юрка  узнал буквально через час, случайно зайдя в гости, навестить… Дома были какие-то отцовские друзья, почувствовав себя плохо, он им позвонил. Рассказали, что приезжала «скорая», но отец отказался от госпитализации – стыдно было ехать поддатому. Но вот сердце не выдержало…
Юрка занялся непривычным для себя делом –похоронами. Через день приехала мама и другие родственники, большую часть скорбных обязанностей с него сняли. Но вот пока Юрка занимался организацией и чувствовал ответственность – держался. А когда вроде как все уже было сделано – начался срыв. Пару часов он просто в одиночестве ходил по городу и плакал.
 А потом пришло – не нужна такая жизнь, вообще не нужна. Только боль, страдания, раздражение и злость. Поэтому – лучше сдохнуть, чем вот так.
Без всякого страха Юрка зашел в ближайшее кафе, заказал бутылку водки и стакан сока и выпил пол литра, без малейших внутренних колебаний, буквально за десять минут. Ничего не произошло. Чудо-подшивка то ли была туфтой, то ли не действовало лекарство на его организм, так – тоже бывает. А потом всю ночь он бухал у отцовского гроба, один. Это было его горе, поэтому что там другие чувствуют Юрку как-то не интересовало. Все родственники знали о Юркиной подшивке и ждали, что придется устраивать двойное погребение. Но – обошлось…

После папиной смерти и срыва Волков стал бухать вновь в определенном цикле. Три недели он пахал, делал деньги, руководил все разрастающейся фирмой. А потом уходил в недельный запой. Который неизменно заканчивался платной наркологией.
Еще появилась странная тенденция. Ну, память у Юрки и раньше все время выхлестывало, конец вечера он редко мог вспомнить самостоятельно. Тут же – провалы стали увеличиваться во времени, случалось так, что помнил он только первый день запоя и его окончание. Что происходило между этими событиями целую неделю – оставалось загадкой.
Денег было много, начинал пить Юрка неизменно стильно – в дорогих ресторанах, изысканные напитки в компании красивых женщин. А вот в конце часто приходил в себя в каких-то притонах, на блат-хатах в обществе бомжей и шалашовок за стаканом самогона.
Однажды проснулся в кровати  бабищи килограммов на сто пятьдесят. В другой раз пришел в сознание от того, что на нем азартно прыгала какая-то пожилая тетка с выбитыми зубами и фингалом в пол-лица, вялые висящие груди мотались у Юрки перед лицом как маятники, тетка от восторга присвистывала и материлась. Как Волков оказывался в постели с такими подругами, догадаться было потом невозможно. От воспоминаний о подобных сексуальных подвигах неизменно тошнило. Впрочем, каким-то чудом он ни разу ничем не заразился.
Да и без секса херни всякой хватало.
Как-то  очнулся в чужом, абсолютно незнакомом подъезде, весь перепачканный кровью. Непонятно было чья это кровь – Юркина или чужая. Все тело болело, судя по одежде, Волков неоднократно падал. И вспомнить не удалось вообще ничего, даже малейшего намека на воспоминания не проскользнуло. Как, что – нет ответа…
 Пьянки становились все причудливей и непонятней. Три же трезвых недели же Юрка постоянно находился в состоянии внутреннего напряжения, был злой и раздражительный, с новой силой полезли разные страхи и депрессия. К тому же физически Волков себя чувствовал просто отвратительно – везде что-то покалывало, поскрипывало, побаливало. Трезвость стала настоящим мучением. Но он вроде как держался, делал дело, решал всякие жизненные задачи. И упорно не считал, что у него есть хоть какие-то проблемы с алкоголем.
Вот это свойство любого алкаша – отрицать очевидное и находить тысячу разных невразумительных ответов там, где напрашивается всего один и все объясняющий. Потому что признание проблемы автоматически означает то, что ее устранять надо. Полностью. А устранить – значит лишиться спиртного, это страшно, невозможно практически.

Но постоянное хреновое самочувствие и возрастающую изоляцию от других людей нужно было как-то объяснить самому себе. И Юрка вдруг уверовал в то, что еще некоторое время назад казалось ему полной галиматьей – его типа сглазили. Конечно, себе-то он все красиво, не так кондово разъяснил. Некий недоброжелатель-де воздействовал на энергетическое поле и деформировал его, а то, что у каждого человека энергетическое поле есть – ученые полностью доказали, об этом даже в газетах писали. Ну, в «Спид-инфо» между статьями о проживающем в джунглях Африки племени хвостатых и чешуйчатых полулюдей-полуящеров и способах увеличения полового члена у мужчин до полутора метров с помощью волшебного китайского чая…
Чем больше Юрка обдумывал эту идею, тем привлекательней она казалась. Все сходится! Он успешный, состоятельный, умный, красивый и скромный. Ему многие завидуют. Какой-то гад позавидовал слишком активно – энергетическое поле потеряло форму, от этого все напасти.
Через всяких знакомых, знакомых знакомых и знакомых знакомых знакомых в начале мая Юрке достали адрес бабки - ворожеи, что пользовалась в городе большой популярностью. Якобы бабка творит чудеса, лечит тех, от кого отказалась за безнадежностью официальная медицина. Еще бабка денег не требует – кто сколько даст, можно вообще не платить, если с финансами туго. Типа это часть кодекса настоящих ведьм. С финансами у Волкова нетуго было, поэтому решил дать много, чтоб бабка прониклась и лучше наколдовала.

К колдунье Юрка  отправился аж в пять утра. По заведенному порядку принимались только те, кто занял очередь до восьми, остальных просили придти в другой день. За очередностью зорко следили добровольные помощницы.
Ворожея жила в обычной хрущевке на окраине города, с утра к дверям квартиры на первом этаже выстраивался огромный людской хвост, испуганные соседи старались быстренько прошмыгнуть мимо толпы болящих и страждущих. В шесть Волков занял очередь, в девять начался прием. Около полудня, наконец, настал и Юркин черед.
Бабке было лет пятьдесят. Принимала она в хрущевской гостиной, посреди комнаты стояло кресло, куда усаживали пациента, по стенам висели православные иконы, календари с индуисткими божествами, всякими Кришнами-Ганешами, от руки нарисованные некие мистические символы. В углу стоял напольный семисвечник, в котором курились палочки-благовония. Пахло ладаном, перцем и почему-то сыром. Вообще, эклектичность обстановки настораживала и даже пугала.
Ни чего не спросив, бабка брызнула на Юрку  жидкостью из ковшика.
 – Святая вода, не бойся…
 Да он и не боялся, он офигел просто. Потом бабка начала читать православную молитву, изредка прерывая ее выкриками на непонятном языке, одновременно водила руками над Юркиной головой, изредка легко стукала по темечку. Так продолжалось минут пятнадцать. Потом ворожея шарахнула пациента ладонью по голове последний раз и заявила:
 – Все, вылечила. Сильно же тебя сглазили, кто-то люто ненавидел. Еле убрала порчу… Ступай себе с Богом.
На выходе к Волкову подошла женщина из обслуги колдуньи с большой коробкой из-под мужских ботинок и молча уставилась в глаза. Он все понял и  положил в коробку щедрый взнос «на развитие колдовства и шаманства в демократической России».

Велика сила самовнушения! После сеанса православной магии Юрка и в самом деле почувствовал себя значительно лучше. Месяц целый летал по жизни, играючи делал всякие дела, помирился с окружающими. Пить не хотелось, вообще. Но через месяц просто так, без особого даже желания, заказал кружку пива в ресторане во время обеда и ушел в жесткий двухнедельный запой…
На выходе, откапавшись в наркологии, услышав множество упреков от мамы и Володи Петухова,  Юрка громогласно объявил, что будет кодироваться по методу Довженко. Вроде как самый великий ученый по алкашам, вроде как лучшая методика в мире.
В городском Доме пионеров и школьников давно уже работал филиал клиники Довженко. Дело избавление от дурных привычек было поставлено на поток, в промышленных объемах. Юрка записался на ближайший сеанс.
В зале сидело человек сто явных бухариков, большинство с женами и матерями. Полчаса страдальцам  рассказывали со сцены биографию изобретателя методики. Еще час читали лекцию о вреде пьянства и стыдили за аморальный образ жизни. Потом началось кодирование в порядке живой очереди.
 Конвейер излеченных от пьянства двигался быстро. Алкашей сажали на стул, толстая, крашеная хной баба, вся в золоте, как новогодняя елка,  чего-то бормоча себе под нос, нажимала пальцами на глаза, виски и затылок кодирующимся. Потом ее ассистент давал выпить столовую ложку водки. Баба нажимала еще раз, сильно и больно, после чего поздравляла с полным излечением от алкоголизма и началом новой, трезвой жизни. Ассистент выдавал справку. Все!
Выйдя оттуда Юрка здраво рассудил, что тыканье толстыми пальцами, пусть и в золотых перстнях, в морду вряд ли что способны изменить в сознании. Спецэффектов было куда меньше, чем у колдуньи, значит – фигня полная. И без всяких опасений отправился обмывать излечение от алкоголизма в ближайшее кафе...  Пожизненная кодировка по методу Довженко действовала на Волкова ровно двадцать минут – пока кафешку нашел и официантка заказ принесла.

А потом опять был трезвый месяц, а потом опять по новой. И еще раз… И снова… Новый ритм жизни окончательно вступил в свои права. Весь год так и прошел в этом темпе, нового не происходило ничего.
В работе пока сбоев не было. Магазин  работал, оптовая торговля шла, короче вполне на жизнь хватало, а о будущем думать наши люди  как-то не приучены.
А полеты продолжались. Бухал все новогоднее-рождественские праздники. Затем бухал в середине февраля. Ожидаемо запил перед своим Днем Рождения, наступление нового года жизни отмечал в компании какой-то разбитной девахи у нее дома.
Знакомые и друзья пить с Юркой уже не хотели.  Даже Иванцов, Губернаторов и Дроздов.
– Заходи, братан, посидим, потреплемся. Но без бухла. Чего то ты вообще уже…
Заходить без бухла к кому-либо у Юрки потребности не было. Поэтому бухать он  стал с незнакомыми людьми, иногда просто в одиночестве. Порой дома, порой жил пару дней в своем кабинете в магазине, порой на каких-то хатах и малинах, иногда девок снимал. На днюху свою Волков выпал из всеобщего поля зрения дней на десять, просто забил на все, предварительно загрузившись деньгами по максимуму.
Во время «полетов» ни семья, ни партнеры найти Юрку  в принципе не могли – он сам не знал, где продолжит запой после того, как шарахал первый стакан.

Так что пил Юрка только со случайными знакомыми. Вернее, поил каких-то случайных людей, а те в свою очередь им, Юркой восхищались.
Алкаши вообще обожают, когда их хвалят и превозносят. Это самая падкая на похвалы публика, всякие эстрадные звезды или дамы полусвета в этом вопросе и рядом с алкашней не стояли. Бухарики хавают самую дебильную, неприкрытую лесть, считают это искренней и заслуженной оценкой собственных талантов.
Любой алкаш чувствует свою ущербность и никчемность. Но всячески пытается эти чувства сам для себя опровергнуть. Вначале получается найти аргументы собственной нормальности, но на определенном этапе самоутешения уже не работают. А вот оценка других людей – запросто! Ведь люди врать не будут, не так ли? Поэтому алкоголик общается с льстецами и хвалильщиками, считает их своими друзьями, делает много глупостей, чтоб заслужить их похвалу.
Если подойти к алкашу, от скуки написавшему на заборе слово «***», и сообщить ему, что считаете его текст талантливым эпатажем, а его самого выдающимся писателем, то вначале он, возможно, и рассмеется. Повторите еще раз – и он задумается. На пятое повторение – будет уверен в собственных литературных талантах. На десятое – убежден, что всякие Пушкины и Толстые рядом с ним не стояли, беда лишь в том, что понимают его пока лишь тонкие эстеты. Типа рано он этим мелким людишкам свои великие мысли доносить  начал, только потомки смогут насладиться сполна его заборным творчеством. На пятнадцатое повторение он перепишет на вас все имущество.
Большинство людей, тесно общающихся с алкоголиками, знают про этот способ манипулирования, впрочем, многим мешают его использовать раздражение, обиды и брезгливость.
 А еще именно по причине вечного поиска похвальбы и восхищения алкоголики частенько совершают поступки, которые им самим кажутся благородными и героическими, а окружающим просто идиотскими.
 Так алкоголик лезет через балкон к соседке, которая дверь случайно захлопнула, вместо того, чтоб просто позвонить ЖЭКовскому слесарю по ее просьбе. Ну и падает, ломает позвоночник и всю оставшуюся жизнь рассказывает собутыльникам о своем героическом лазанье, сидя в инвалидной коляске.
Так алкаш кидается в горящий дом, потому что там возможно котенок остался, оставляя в итоге детей сиротами, а жену с невыплаченной ипотекой. В основе поступков минимальные, быстрые действия, которые через благодарность окружающих самооценку поднимут. Так как все долгосрочные действия алкоголиков у окружающих ничего, кроме мата не вызывают и самооценку только понижают…
 
Наконец, наступил период ежедневного пьянства. Это не было запоем. Для тех, кто еще не разобрался в нюансах и полутонах – в запое человек ничем больше не занимается, только пьет. Все прочие дела напрямую подчинены цели засадить еще стакан – деньги найти, бухла раздобыть. Собственно, запой это всего три действия – бухание, поиски бухла и вырубон. Ищешь, находишь, пьешь, спишь, встаешь и идешь искать новую порцию.
А простое ежедневное бухание предполагает еще какие-то ненужные посторонние действия, как то работу, общение с семьей и друзьями, просмотр телевизора. Юрка вроде как вел бизнес, что-то делал. Похмелившись утром (ну, как без этого), больше не пил до вечера, до тех пор, пока не заканчивал все дела. Вроде как большую часть времени он  выглядел трезвым, ну почти трезвым. До такой степени, что окружающие ошибочно считали его действия обдуманными и адекватными.
В бизнесе и так был не самый радужный период – приближалось время выплаты налогов и аренды, доходы не баловали, висело несколько крупных займов. А тут Волкову еще срочно деньги понадобились – жизнь успешного холостяка расходов требовала: девочки,  рестораны, такси…  И без всяких сомнений он просто выдернул солидную сумму из торгового оборота.
Петухова это возмутило, они поругались. Причем поругались так, что начали делить бизнес. Володя ушел. Бабла, которое осталось после раздела, не хватало даже на то, чтоб выплатить зарплату всем работникам. Поэтому Юрка сократил больше половины сотрудников, а на оставшихся повесил все заботы по деятельности фирмы. Он же – хозяин, он же должен получать пассивный доход, пусть другие пашут.

На волне прогрессирующей паранойи, Юрка купил по случаю себе револьвер… К армии он отношения не имел никакого, боевое оружие не держал. С реальным риском для жизни (обезьяны с гранатами выживают редко) Волков научился заряжать адскую машинку, затем, выйдя ночью на улицу за очередной порцией алкоголя, пару раз пальнул в ближайшее дерево. Получилось! Теперь, в неспокойные криминальные времена, Юрка стал везде таскать с собой пушку. А че вы хотите, 90-е годы. По улицам множество пьяного народа с оружием шароебилось.
А в этот как раз период был у него  роман с продавщицей из своего же магазина, Аленой. Ну, типа, че ходить далеко, а раз хозяин с ней спит – она воровать не будет и другим не позволит. Эдакий агент среди сотрудников. Ну, Юрка так считал…
С девушкой этой они  уже неделю как встречались, и ночевать Волков ее водил к себе. А неделя – это много, посему она начала недовольство высказывать, что каждый день любовник  в хлам напивается. Впрочем, Юрка сам уже тормознуть хотел – дела нужно делать. Поэтому придумал такой способ контроля – вечером брал одну бутылку и прежде чем пить начать, отдавал Алене все деньги и велел до утра не возвращать, чтоб не происходило. Пару дней обходился одной пол литрой за вечер получалось. Только вот вечно так продолжаться не могло.
На третий вечер алкогольной диеты, Юрке бутылки не хватило… Срочно требовалось догнаться, душа просила продолжения.
Вначале он пытался Алене что-то объяснить, упросить ее купить еще. Но девушка  уперлась. И тут Юрка вспомнил про револьвер.
Упаси Боже, никаких угроз женщинам. Он же благородный рыцарь. Просто на глазах у обалдевшей любовницы достал оружие, со словами «ну, раз выпить нельзя, попробую по-другому напряжение снять, поиграю…», откинул барабан, ссыпал все патроны, затем картинно вставил один, крутанул «колесо рулетки» о плечо и выстрелил себе в висок.
Не, никаких суицидальных мыслей у Юрки в помине не было. Просто выпить очень сильно хотелось, а другого способа довести Алену до истерики и купить бутылку как-то в голову не пришло. То, что запросто мог мозги себе вышибить – вообще не волновало. Или выпить хотелось гораздо больше, чем ходить трезвому с мозгами, которыми  в последнее время пользовался все меньше и меньше. Нафига мозги-то? Бессмысленный рудимент, прекрасно заменяемый парой стаканов в организме! Для усиления эффекта затем Юрка начал палить в стену. Патрон был через одно гнездо, с грохотом пуля вонзилась в кирпич.
Когда Волков  вновь откинул барабан и начал заряжать еще один патрон, Алена истерично разрыдалась, кинула все деньги и со словами «да хоть запейся ты!», выскочила вон из квартиры. А  на утро после этого и с работы уволилась. Ну, бабы – они странные какие-то, да...

С оружием Юрка ходил всегда и везде. Через пару недель после игрищ в русскую рулетку завалился вечером в бар и подсел там  к какой-то девке. Сидят, пьют. И тут парни за соседним столиком, гопота местная, какую-то то ли гадость, то ли комплимент в ее адрес  ляпнули – не всегда удается понять истинный смысл слов ребят из подворотен. Их было трое, угрозы они не представляли и больше не привязывались, прямых оскорблений тоже не звучало... В нормальных, мирных обстоятельствах Юрка б и не отреагировал скорее всего, спустил на тормозах. Но тут он был сильно пьян и  с собой было оружие. Короче, всех троих  Волков пригласил выйти. Гопники с удивлением согласились. Выползли в фойе, Юрка еле на ногах стоял. Но вроде как соображал чего-то. Какое наказание полагается за сомнительную шутку? Правильно, однозначно смерть! Выхватив оружие он без всяких разговоров начал стрелять по своим типа-обидчикам.
Бог хранит. Других объяснений просто нет… По счастливой случайности в барабане было только два патрона, Юрка забыл его перезарядить. Никаких навыков стрельбы у него не было, поэтому он не попал. Вообще ни в кого и не куда, обе пули в стены ушли. После этого трое неубитых рябятишек бесполезное незаряженное оружие у него отняли и наваляли по полной. А потом приехала милиция, которую кто-то из  бара вызвал. И все они – и Юрка, избитый и пьяный в хлам и обидчики его, не в хлам, но тоже пьяные – отправились ночевать в ближайший райотдел. Едва Волкова закрыли в камеру, он тут же повалился на шконку и захрапел.
Утром, проснувшись, Юрка, к удивлению, помнил события вчерашнего вечера. В том числе и то, что в момент задержания пистолета у него уже не было, оружие находилось в руках одного из шутников. И по сути можно идти в глухую несознанку – все, что есть у милиции это Юркино слово против слова гопников – свидетелей разборок не было.
Ближе к обеду Волкова выдернули на допрос. Высокий худой следак сходу начал орать, что из этого револьвера застрелили множество людей, что Юрка и есть тот самый легендарный убийца, которого все спецслужбы мира разыскивают, и что сядет он  всерьез и надолго. Волков  спокойненько сообщил, что понятия не имеет о какой фигне мент говорит, у нападавших отморозков вроде как и было оружие, вот с ним и надо разбираться, а сам Юрка сторона потерпевшая. Следак начал вновь истошно орать, потом схватил со стола увесистый телефонный справочник и несколько раз со всей дури ударил Волкова по голове. Радости это не добавило – Юрка и так еле-еле сидел с похмелья. Зато добавило решимости держаться до конца. Мент прессовал где-то с час, избивал и угрожал, затем вернул в камеру.
 К эту моменту Волков ни очень уже не думал, кроме как о стакане водяры, который восстановит кислотоно-щелочной баланс в организме. Да че там – о стакане! Теплая водка из горла в летнюю жару – что может быть лучше. Через некоторое время вновь дернули на допрос, и тот же мент продолжил свою экзекуцию. И вновь Юрка стойко молчал, как партизан в гестапо.
 Опять камера, одиночная, поговорить было не с кем. Почему-то о серьезных проблемах, в которые вляпался, мыслей вообще не было. Все сознание занимала Жажда. А уже под самый вечер допрос провел другой следователь. Фильмов всяких Волков  насмотрелся, про тактику ведения допросов «злой - добрый» знал прекрасно. Но этому менту удалось моментально подобрать к нему волшебный ключик:
–  Юрий, ну что вот вы упорствуете? Напишите явку с повинной, ничего, кроме хранения оружия, на вас нет. По нашим временам – абсолютно банальный проступок. Биография у вас чистая, дадут год условно – ничего страшного. Напишите объяснение, и я тут же отпущу вас похмеляться.
Все! Грезы о живительной влаге, катящейся вниз по пищеводу и приятным теплом разливающейся в желудке, напрочь вытеснили все доводы рассудка. Подумалось – а хрен с ним, в натуре, год условно – фигня какая! И Юрка сел и написал объяснение, где указал, что приобрел оружие у неизвестного лица, зашедшего в магазин, и считал револьвер пугачем, так как в армии не служил и понятия не имел об отличиях боевого огнестрела и игрушечных пугалок. Следак сказал, что Волков молодец.  Через десять минут тот был уже на свободе, под подпиской о невыезде.
Выйдя из милиции, Юрка купил железную банку с водкой (продавали такие, как сейчас всякие пепси и фанты, а че, удобно, в любой карман легко умещалась и разбить невозможно…) в киоске прямо у входа в райотдел и залпом выпил ее не сходя с места. И после этого пришло понимание, что он – абсолютнейший дебил.
Через пару дней его вызвали к дознавателю. Молоденькая девушка, весьма сексуальная в милицейской форме, управилась с Юркой очень быстро.
Девушка была очень мила и доброжелательна, но совсем не оптимистична. Сообщила, что сейчас свирепствует эпидемия борьбы с незаконным оборотом оружия.
В  России борьба с преступностью носит эпидемический характер, провоцируемый приказами сверху, если кто не знает. Вдруг объявляют, к примеру, месячник  по изнасилованиям и число изобличенных посаженных насильников за месяц становится в трое-четверо больше среднестатисического количества. А все потому, что у нас народ и милиция едины, не только сознательные, но и несознательные граждане всячески содействуют работе правоохранительных органов и, помогая МВД выполнять план, в нужное время насиловать начинают во много раз чаще, чем в другие периоды.
А тут как раз с оружием бороться начали. И всяких гадов, у которых патроны от мелкашки дома завалялись, стали изобличать со страшной силой и отправлять на зону. Так что – скорее всего, практически точно даже, что упакуют Волкова прямо в зале суда и поедет он  лес рубить.
Первой мыслью было сбежать, спрятаться где-нибудь, уехать в другой город, достать новый паспорт, сделать пластическую операцию, начать новую жизнь. Но Юркин консультант по вопросам отсидки Вася Губернаторов (само собой) отговорил это делать. Вроде как бегать все жизнь много тяжелее, чем пару лет на зоне перекантоваться. А повезет, так через год можно выйти, по УДО. Поэтому второй мыслью было спрятаться от всех проблем, при этом никуда не уезжая. Юрка запил, запил вчерную. Расследование Волковского злодеяния прошло быстро, меньше, чем через месяц после ареста состоялся суд. Накануне Юрка ужрался в хлам, перед заседанием крепко похмелился.  Собрала баул в тюрьму – всякие носки, курево-чай, сменное белье, еще сунул туда пол литра…
На суд притащил на себе водитель такси – самостоятельно, без поддержки Юрка идти не мог, качало сильно. Судья офигела, увидев такого вот обвиняемого. Пока шли прения сторон – всяких адвокатов-прокуроров – Волков уснул. Не от того, что нервы железные, а просто в зале заседаний было тепло и относительно уютно, разморило. Наконец огласили приговор. Два года условно. Уффффф!!! Выйдя с заседания, Юрка достал из арестанского баула бутылку и выпил почти полностью из горла прямо в суде. Покидавшая в этот момент  зал, судья офигела еще больше. А потом Волков потащился праздновать свободу. На полученную судимость было как-то вообще наплевать, главное на воле остался!!!



Глава 24.
Вино виноградное «Анапа» спирт 13%

 Бизнес продолжал рушиться. Вначале Юрка закрыл склад, вернее из нормального помещения, перевез все в арендованный гараж. Вслед за складом пришлось закрыть магазин. Впрочем, Волков считал это временными трудностями. По сути же все, что осталось – это  несколько коробок с товарами (по традиции 90-х торговали всем от мебели и мороженного до промышленной электроники и сухих пайков НАТОвских солдат). Это в активе. А в пассиве – фирма с налоговыми и прочими долгами и вечно пьяный директор. Но – вечно пьяный оптимист!
 Юрка верил, что вот буквально завтра все наладиться и опять как попрет!!! Только вот денег стало не хватать, причем не хватать на самое необходимое – на бухло. Во всякие бары – рестораны он уже давно дорогу забыл, ничего не пил кроме самой дешевой водки, спирта «Рояль» и открытого по случаю снижения доходов самогона.

Оооо! Это отдельная песня! В результате победы сил демократии и свободы над силами реакции и неволи, самогоноварение перестало быть незаконным. Напротив, стало всячески поощряемым частным бизнесом. В продаже появилось огромное количество самогонных аппаратов промышленного изготовления  и рецептурных книг.
Гнали в каждом доме, в каждом подъезде. Продавали оптом и в розницу, бутылками и в розлив. Очутившись в чужом дворе в незнакомом районе, нужно было лишь найти помятого жизнью собрата и спросить «где?». Именно так, одним словом, пояснять что-то необходимости не было. Тут же вам сообщалось несколько адресов.
 Выпить можно было буквально на любую сумму. Насшибав мелочи, зайти к самогонщикам и вмазать грамм 20-25. Самогон наливался как лекарство, аптекарской мензуркой.
А еще в розлив торговали многочисленные бабки, продающие семечки и сигареты, но у них чуть дороже было, чем на точках. Перед утренней сменой около каждого крупного предприятия появлялись убитые в хлам авто, с которых похмеляли рабочий люд.
Для крепости и удара по мозгам (а что еще страждущие от самогонки ожидали? Не тонкий же аромат с волшебным послевкусием…) в самодельное пойло добавляли димедрол, транквилизаторы, дихлофос и всякую другую херь. Каждый самогонщик являлся экспериментирующим  химиком-любителем. Дохли от этих напитков люди как мухи, но кому это интересно было…
Впрочем, и у самогонщиков жизнь была не мед. Грабили и убивали их гораздо чаще, чем каких-нибудь инкассаторов. Ради волшебного напитка народец быстрее на смертоубийство шел, чем ради денег. Ну и наказывали за ненадлежащее качество продукции. Функции Роспотребнадзора в этой области, как впрочем и во всех других, тогда исполняли бандиты.
Весь Ыйск облетела история, когда откинувшийся с зоны крупный криминальный авторитет решил молодость вспомнить и по-простому свободу отметить.  Купил на точке самогонки, у бабок на улице соленых огурцов с капустой, корешков закадычных собрал в номере–люкс лучшего Ыйского отеля – воры, они же скромные должны быть... А один корешок после того банкета возьми да и не проснись. Отдали бандюганы остатки выпивки-закуски на экспертизу. В самогонке обнаружили димедрол. В наказание за такую подлянку братки изрезали ножами на куски сорокалетнюю самогонщицу, двух ее маленьких детей и престарелую мать. Никого за четверное убийство так и не нашли… Да и не искали… Да и искать было незачем – и так известно кто и за что…
Но, не смотря на все риски, и гнали, и пили. Дешевле самогона из спиртного не было ничего.

Еще какие-то люди у Юрки работали. Еще ездили его экспедиторы за товаром в Москву и развозили  по точкам. Еще считала что-то бухгалтерша, и время от времени Волков получал какие-то деньги, прибыль. Потихоньку разбегался персонал, каждый считал своим долгом на прощание украсть выходное пособие, сколько получится.
Юрка бухал в своей берлоге. Периодически шел в «Клуб знакомств для тех, кому за 30» напротив дома и цеплял какую-нибудь страшную даму в возрасте. Дело в том, что выглядел он все хуже и хуже, поэтому нестрашные дамы на него уже как-то и внимания не обращали.
Денег все чаще не хватало.  Начал, вспоминая молодость, раскручивать случайных подруг, страшные дамы понимали, что за ради секса им мужика надобно напоить, иначе ничего не получится.
 Как-то раз бухал  Волков уже дня три, что ли, с какой-то очередной подругой за тридцать. Причем подруге тоже бухать хотелось куда больше, чем трахаться, ну – родственная душа. А деньги кончились, вообще. И тут подруга-за-тридцать и говорит:
–Слушай, сколько у тебя видеокассет-то! Штук двести наверное… И ты все смотришь?
–Нет, конечно, что-то глянул один раз, с тех пор просто валяется…
–Так давай ненужные продадим, подлечимся!

…Кстати, алкаши никогда не говорят «догонимся» или «нажремся». Только «похмелимся» или «полечимся», вроде как совершим обязательную чисто медицинскую процедуру, здоровье поправим. Такой подход изначально оправдывает любые гнусности, на которые ради этого «похмелимся» придется идти…

Дык, и вправду, нафига столько ненужных кассет. Всякой хрени Юрка собрал несколько штук, до ближайшего коммерческого киоска с подругой дошли и сдали там продавщице за полстоимости. Делов пять минут, а вырученных денег на пару дней праздника хватило. Собственно, с того эпизода и поехало потихоньку… Когда не было средств на продолжение бухалова, Волков намастрячился быстренько продавать что-то ненужное. Вначале – реально не нужное…
Вообще, пропивать вещи совсем не сложно. Любая фигня, хоть грязные дырявые носки, рано или поздно находит своего покупателя.
В начале Юрка жеманился и стеснялся, как монашка-нимфоманка. Когда вдруг оставался без денег, брал какую-нибудь одну приличную вещь, находил алкаша на рынке или остановке и уполномочивал его на совершение торговых операций за определенный гонорар в виде стакана - двух. Но потом делиться бухлом стало жалко, потихоньку научился пропивать сам, даже стал испытывать определенный азарт, кураж во время этого процесса.

Наконец, из всей фирмы у Волкова  остался заваленный товаром гараж, бухгалтерша и два последних пацана–курьера, которые кое-как вели канцтоварный бизнес. Наступил момент, когда и свою ежемесячную типа зарплату он  не получил – прибыли не было вообще, наоборот фирма ушла в минус. А жизнь-то идет, а пить то на что-то надо!
Ну и подумалось Юрке  – а что если хату продать, часть денег в бизнес вложить, подняться, купить пентхаус какой.  А пока подниматься будет,  по-человечьи жить на продажные деньги. И Волков выставил квартиру на продажу.

Кстати, есть множество людей, которые добровольно продали единственное жилье и остались жить на улице. При том, что люди очень разные, у всех, абсолютно у всех была единая мотивация для совершения этого поступка – срочно разрешить материальные затруднения и впоследствии купить жилье много лучше. На роскошные апартаменты хотели заработать даже те, кто жил в бараке и больше ста рублей в жизни в руках не держал. Опять же, все эти люди без исключения вырученные бабки пропили («отняли злые люди» собственно, не более чем вариант пропивания). Возможно, это какая-то отдельная болезнь, раз так у всех схожи ее симптомы.

Квартира ушла быстро и достаточно дорого. Юрка снял приличную хату, ума хватило на полгода вперед заплатить. Съездил САМ за товаром, много накупил. Ну и начал, вернее продолжил, праздновать грядущее обогащение. Тут настоящий запой пошел – просыпался, покупал, начинал киросинить, отрубался, просыпался, все по-новой.

Весьма кстати на новом месте жительства  познакомился с соседкой Иркой. На основе общности интересов. Она в шесть утра тоже еле-еле к ларьку за похмелкой плелась. Познакомились, выпили, подружились, потрахались. Да и переехала Ирка к Юрке жить и пить – дома ей мать мешала и двое маленьких детей.
Иркино участие в проекте «просри свою жизнь окончательно» обеспечило Волкову интеграцию в алкогольно-уркаганские низы общества. Пить вдвоем было скучновато. А соседка, все жизнь прожившая в этом районе, знала буквально всех. К тому же, подавляющее большинство ее друзей и подруг детства благополучно спились. А че, жизнь в рабочее–крестьянских районах вполне располагала… Так что ежедневно Юрка с Ириной ходили в гости к каким то ее знакомым, где и начинали бухательный процесс.
 Нет, конечно, Волкову и раньше доводилась пить по всяким притонам и блатхатам с товарищами, при виде которых среднестатистические обыватели отворачиваются и стараются дорогу перейти. Но общение это было мимолетным, эпизодическим и в состоянии полного уже офигения, когда и не соображал ничего, да и потом мало что помнил. А тут повезло близко познакомиться и постоянно общаться с этими людьми, учится у них нелегкой профессии алкоголика.
Впрочем, в общество это Юрка  был принят сразу, видать печать «свой» уже отчетлива виднелась на лбу. Других друзей у него практически не осталось
Никто не работал. Смысл работать-то? Если с утра пораньше выйти на трамвайную остановку и поспрашивать мелочь на хлеб у прохожих, то часам к восьми уже можно было первый пузырь засадить.
А Юрка  вообще был для них как подарок с неба – невероятно богатый (по представлениям этого мира), щедрый и вечно желающий бухнуть в хорошей компании. Впрочем, деньги он просто так уже не швырял направо и налево, то ли умнее стал, то ли представления о красивой жизни к тому времени изменились. Покупал все тот же самогон или настойки в аптеке, пока еще с закуской и сигаретами.
Лето, на улице тепло и уютно, солнышко светит, птички поют. Замечательно просто расположиться где-нибудь на травке (в городских кустах или на газоне), потягивать какое-нибудь пойло, покуривать и рассуждать о проблемах мировой экономики и геополитики с приятным собеседником. Ну, все собеседники замечательно разбирались в экономике и политике, а еще неизменно восторгались тем, какой Волков  умный и эрудированный.

Еще через месяц где-то такой жизни сбежали оба курьера, напоследок как следует поживившись. И бухгалтерша сообщила, что все – увольняется. Фирма приносит только убытки, смысла продолжать работу – нет.  Правда, еще оставался гараж, полный всякого барахла и канцтоваров. Но даже просто там разобраться и посчитать все не хватало сил. Бизнес рухнул окончательно.
Раньше крутые неприятности Юрку всегда мобилизовали, в критические моменты просыпались скрытые резервы организма и он совершал всякие–разные подвиги. А тут сломался… То ли от неожиданности и обиды, то ли срок пришел, сколько ж можно организм бухлом-то гробить.
Волков  понимал, что еще возможно поднять бизнес, нужно собраться, скинуть товары по любой цене, взять еще один кредит и пахать, пахать, пахать. Он знал, как это сделать, знал что это возможно. Только вот сил не было. Навалилась какая-то тупая депрессия, Юрка  целыми днями лежал на диване, Ирка бегала за водкой в ближайший магазин, он же пил до тех пор, пока не вырубался.
 Алкоголь не брал, разум продолжал работать, ну может и не разум, а то, что его в Юркином случае заменяло. Фантазия выдавала картинки: то страшные пытки в лапах кредиторов; то глумящихся бывших друзей; то жизнь в тюремной камере, куда посадят за неуплату налогов. И с каждым часом казалось все кругом мрачней и беспросветней.
Это был странный запой, вообще без кайфа, но и без особого «умирания». Организм то ли научился чиститься самостоятельно, то ли решил, что похмелье не самая большая неприятность, которая ему угрожает и перестал бурно реагировать на бодун. Общая разбитость и вялость, конечно, присутствовали, но совсем уж плохо – физически – Юрке не было.
А вот морально… Днем еще ничего. С утра просыпался. Слегка споласкивал рожу – одним из последствий запоя было то, что любое соприкосновение с водой воспринималось как пытка, аквафобия что ли какая началась. Хватал первую попавшуюся вещь в складе-гараже и шел на ближайшую трамвайную остановку, где уже кучковались  новые друзья-приятели. Всякие утюги-фены, детские игрушки-соковыжималки и другая лабуда сдавались в обществе одного, редко двоих товарищей по увлечению на ближайшем рынке.

Один Юрка пить не хотел. Жалость к себе требовала слушателя. Так как пили фактически на его деньги (вещи), коллеги терпеливо слушали рассказ о том, какие все кругом козлы и пидарасы, как Волкова безжалостно кинули и какой он хороший и благородный.
К обеду Юрка был уже в хорошем подпитии. Не пьяный, просто слегка расслабленный и чумововй. Возвращался домой. А ближе к вечеру шел покупать ночную дозу. Если деньги от утреннего гешефта оставались – хорошо, если нет – еще что-то пропивал, уже самостоятельно. На вечер и ночь неизменно брал литр водки или самогона. Ну и Ирка еще выпивала, если оставалась у него ночевать. Как могла, пыталась утешить рассказом о том, что все наладиться и будет хорошо.
А Юрка просто пил. Не читал, не разговаривал, не пялился в ящик. Выпивал стопку, закрывал глаза и прислушивался к ощущениям. Вся жизнь свелась именно к этому – почувствовать, как дешевое пойло бежит по пищеводу, теплом разливается в желудке, впитывается в кровь, а потом пытается отключить мозг. За вечер таким образом бутылку он съедал. Но самым страшным и сложным делом было промаяться  ночь. Волков лежал, пялился в темноту и переживал свои страхи и гоны.
Ночь вообще полна кошмаров. По потолку и стенам мечутся неясные тени и воспаленный разум в красках домысливает кто или что эти тени может отбрасывать. А главное – ожидание чего-то ужасного. И каждый скрип половицы, каждое удар подъездной двери порождал панику и паралич, Юрка буквально не мог двигаться. Все тело покрывалось тут же мелким холодным потом, к утру простыню можно было выжимать.
Когда страх чуть отпускал, Волков  протягивал руку, доставал специально приготовленную бутылку и делал большой глоток прямо из горлышка. Вкуса не чувствовал, запивать или закусывать не было нужды. Чуть отпускало до новой панической атаки. Как уж отпускало…  Беспричинный ужас сменялся мрачными мыслями о загубленной жизни.
 Несколько раз за ночь Юрка забывался на несколько минут беспокойным сном, исключительно чтоб посмотреть очередной кошмар. Но включить свет и хотя бы почитать не решался – опять же непонятный страх мешал это делать.

 Вначале этих ночей он будил Ирку, но она стала почему-то агрессивно реагировать на эти побудки без всякого повода. Так что смирился и переживал эти ночи – пытки в одиночестве.
Дважды не выдерживал и пытался покончить с собой. Один раз повесился на поясе от халата в туалете. Но хилая удавка не выдержала и оборвалась. Сил на вторую попытку не было, и Юрка  отправился в постель пережидать ночь дальше. Второй раз попытался вскрыть вены в наполненной ванной, куда плюхнулся одетый. Но тут проснулась Ирка, открыла дверь, вырвав хлипкий шпингалет. В итоге она Волкова перевязала и уложила спать, а утром сообщила, что между ними все кончено и ушла. Впрочем, Юрке уже наплевать было.
Темное время суток было непрекращающееся пыткой больше месяца. Потом Волков начал путать вымысел и реальность, видения своих кошмарных полуснов и действительные события. Кукушка окончательно улетела. Выход из всего этого кошмара виделся только один – сбежать, сбежать прочь из Ыйска. И в один из дней, продав с утра какую-то очередную фигню и похмелившись, Юрка купил билет на поезд и отправился к маминому брату на Урал.

Два дня в дороге не бухал, просто не на что было. Да и сил с полки вагонной подняться тоже было не ахти как много. Зато выспался, оказалось, что без бухла он засыпает нормально.
Дядька с женой приняли, ничего особо не выспрашивали, хватило объяснения, что у племянника неприятности по бизнесу. Выделили Юрке комнату – живи пока надо.
По идее, сбежав вроде как от полного опасностей Ыйска, Волков  должен был выдохнуть и успокоиться. Но смотаться он пытался в первую очередь от собственной жажды. А она лишь отстала чуток в дороге, а потом прибыла следом  за ним. Первые три дня гостевания у родственников Волков  был  спокоен – спал, читал, отдыхал. Но потом опять начался привычный гон – неотвязные мысли о загубленной жизни, страх того, что настигнут ОНИ, это все фоном. А основной темой огромное желание вмазать стакан.
Денег не было  –  жил в чужом городе по милости приютивших родных, знакомых не имел. Дядька с утра, уходя на работу, оставлял Юрке  небольшую сумму на сигареты, проезд, другую мелочь. Но на четвертый день пребывания в гостях Волков выяснил, что денег этих вполне хватает на пару флаконов «Боярышника» в аптеке – в пересчете на легальный алкоголь почти бутылка водки. А ходить можно пешком. А курево можно стрелять.
 Несколько дней Юрка держался на этих двух флаконах в сутки. Раздобыл пластиковую пол литровую бутылочку, разбавлял аптечное снадобье в ней на колонке, половину маленькими глоточками выпивал в течении дня, половину оставлял на ночь. А спустя неделю стало не хватать пол литры-то… К тому же Юрка был абсолютно убежден, что ни дядька, ни его жена ежедневного употребления не замечают. Он ж все по тихому делал, не отсвечивал, запах зажевывал лаврушкой, скоммунизженной  на кухне. Стало быть можно и увеличить дозу, никакого вреда не будет.
Но вот беда – денег нет на большее. А стрелять у прохожих в одиночку да еще и трезвым (относительно) Юрка не умел.
 
И тут, гуляя по городу, обратил он внимание на то, что молодежь пьет пиво, а бутылки не сдает, оставляет у скамеек. А пивную бутылку в любом ларьке за рубль принимают, стало быть – шесть сданных бутылок – флакон боярышника.
Началось все случайно. Как то с утра Юрке пришлось сильно потратиться – заплатить рубль за пачку «Примы», чей-то не стрелялись сигареты, а курить хотелось прямо жуть как. Ну и поэтому рубля на второй флакончик лекарства уже не хватало. И тут смотрит – стоит у скамейки пивная бутылка и народу вокруг никого.
 В первый раз подобрать, конечно, стремно было. Внимательно осмотревшись, чтоб никто не увидел, Юрка схватил вожделенную тару, отбежал несколько шагов и стал делать вид, что пьет пива из горлышка, двигаясь в сторону киоска, где принимали посуду. Но – это ведь как с девственностью, теряется один раз, больше не восстанавливается, а потом уже с каждым разом процесс все проще и приятней становится. Немного погодя, уже поддав малость, Волков  увидел еще несколько бутылок и уже не раздумывая потащил их сдавать. На следующий день целенаправленно отправился собирать пустую посуду, взяв пакет.
Этот мега-бизнес позволял покупать еще три-четыре фанфурика, да и на сигареты стало хватать. С утра до вечера Юрка рыскал по городу, собирая пустые бутылки. Местные бомжи глядели вслед с нескрываемой ненавистью, но предъявлять что-то не решались. Бомжи вообще не связываются с «нормальными» гражданами, бояться. Да к тому же Волков был моложе и выглядел сильнее.
 Вечером Юрка возвращался в дядькин дом откровенно пьяный, при этом глупо улыбаясь и корча рожи, чтоб казаться трезвым. Но крыться, даже по его сильно натянутым представлениям о маскировке, получалось не всегда. Как то, пойдя ночью в туалет, а перед этим отхлебнув из своих запасов, он рухнул в коридоре да и остался спать на полу; как-то ужиная вместе с дядькиной семьей вдруг неожиданно начал блевать прямо за столом; как-то с утра, мучаясь от похмелья, выпил у дядькиной жены полфлакона какой-то туалетной воды, типа никто не заметит…

Терпели племянника больше месяца. Но в конце концов терпелка закончилась, после ноябрьских праздников дядька, отводя глаза, сообщил, что Юрке нужно уехать. Он-де обо всем договорился с его мамой, первое время можно пожить у нее. Юрка обиделся, конечно, насмерть, но деваться было некуда.
…Вот, кстати, интереснейшее качество алкоголиков – заставлять испытывать чувство вины всех окружающих, при этом самим себе казаться рыцарями на белом коне…


Глава  25.
Концентрат для ванн «Боярышник» спирт 93%

В родном городе было уже холодно, промозгло и неуютно. Срок аренды квартиры подходил к концу, платить дальше Волкову было нечем.  Мама сообщила, что  можно жить у нее, пока Юрка  не устроится на работу и не снимет себе жилье. Но с одним условием – не пить, вообще. Он, естественно, согласился, деваться было некуда.
Но в первый же день проживания в родительском доме,  когда мама на работу  ушла, с час где-то побродив по пустой квартире, Юрка схватил стакан, вылил в него всю парфюмерию с туалетного столика и залпом шарахнул получившийся коктейль. Потом пошел по улицам слоняться.
Вечер какие-то приятели заботливо принесли его к  двери и уложили на коврик для вытирания ног, где он продрых несколько часов. Проспавшись, Юрка клятвенно пообещал, что такого больше не повториться, что ну…бывает…обстоятельства… случайность… А больше точно пить не будет. Но к вечеру Волкова опять приволокли какие-то собутыльники. На третий день мама сняла комнату в другом районе города,  заплатив за полгода вперед.
– А дальше, Юра, сам. Чем смогла – помогла…
Ну, само собой, Волков  обиделся насмерть – как же, выгнали! Многие пьющие люди насмерть обижаются на родных и друзей, когда те начинают представлять серьезную угрозу их пьянству. Обижаются так, что полностью перестают общаться.
Впрочем, делать нечего, надо как-то обустраивать свою жизнь, благо хоть крыша над головой была. Жить предстояло в коммунальной квартире с целой стаей бабок в качестве соседок. Из мебели в новом жилище присутствовал диван, две табуретки  и огромный старинный комод, забитый всяким барахлом. Туалет и ванная общие, естественно.
Юрка и так-то когда бухал, воды боялся и мылся редко и неохотно, а тут из-за необходимости делить санузел с пенсионерками, ждать, пока они выйдут, находить вставные челюсти на туалетном зеркале, даже умываться перестал. Зачем? К вечеру все равно рожа запылиться… Так, с утра протирал глаза полотенцем – и хорош.

Главной задачей было обретение постоянного источника  дохода. С деньгами жизнь всегда налаживалась сама собой.
Волков  начал активные поиски работы. Чрезвычайно активные – день ходил по объявлениям о вакансиях, два дня отдыхал от хождения – пил. Ну, в тот день, когда ходил, то же пил, конечно, но не с самого утра.
Вообще, в разные конторы Юрку пускали только потому, что он был достаточно прилично одет. Шмоток было немеренно. Конец ноября, темно и мрачно, не выспавшиеся охранники различных учреждений замечали только дорогой плащ и костюм-тройку, а на рожу обратить внимания не успевали. Обычно прохождением вахты удача в поисках работы и заканчивалась. Непонятно почему…
К примеру, на вторую уже неделю попыток трудоустройства увидел Юрка объявление – «в крупную фармацевтическую компанию требуется менеджер по связям с общественностью», лицо фирмы, проще говоря. Так это же вылитый он!!! Великий театральный администратор с грамотной речью и хорошими манерами. Но временно в полосе неудач.
 Встал с утра, побрился дрожащими руками, порезался весь. Ну, фигня, шрамы украшают мужчину. Одеваться было ненужно, уже с неделю где-то Волков  спал в костюме. Ибо оно так удобней – если неожиданно откроется вакансия мэра Ыйска или помощника президента России, то  не нужно будет тратить драгоценное время на сборы.
Короче, волосы, водой намочив, как-то пригладил, костюм и морду тряпочкой почистил и пошел устраиваться. Зубы чистить не стал, во-первых – нечем было, а во-вторых, Юрке половину добрые люди повышибали за последний год, а на остатки время тратить смысла не имело. Так, чесноком заел, чтоб вчерашним перегаром не воняло. Главное – не пил! Вообще не пил, хотя и было в загашнике.
И вот подходит Волков  к ихнему офису, в самом центре города и вдруг видит – на поребрике бутылка портвейна стоит. Открытая, но полная. Видать мажор какой-то глоток сделал, ему не понравилось, он и оставил… Подарок судьбы, да…
Но Юрка ж на работу шел устраиваться, надо же трезвым собеседование пройти! Посему сунул он пузырь во внутренний карман пиджака. Все бы хорошо, да вот беда – заткнуть бутылку было нечем. А так как она полная, при каждом шаге портвейн чуть выплескивался Волкову на грудь. Поэтому передвигался он очень осторожно, как парализованный пингвин.
 Охранники в офис пропустили, но велели раздеться в гардеробе. Это была засада, плащ, в отличии от костюма, был относительно чистый и немятый. Да и ладно, все равно ж Юрка в тройке и в галстуке.
Собеседование проводил руководитель фирмы, который откровенно прифигел, когда Волков вошел в кабинет и спросил об интересующей вакансии. Мужик отъехал на кресле как можно дальше от стола, видать спасаясь от специфического запаха. И пока Юрка ему зачесывал про отличные знания ассортимента фармацевтической промышленности (ну, по крайней мере, того, который на спирту) рассматривал претендента как невиданное чудо-юдо. Глаза аптечного воротилы при этом все больше округлялись и вылезали из орбит, точь-в-точь как в мультиках. Под конец собеседования, вернее Волковского монолога о том, что лучшего лица для их фирмы и представить невозможно (директор не задал почему-то ни единого вопроса, вообще слова не сказал), Юрка заполнил анкету, порвав трясущимися руками несколько бланков и расплескав портвейн по руководительскому столу.
Короче, не взяли его… По возрасту, наверное, не подошел…

Вначале трудоустройства  Волков  пытался пробиться на всякие руководяще–представительские посты. Большинство попыток закончились тем, что его не пустили даже в кабинет руководителя, а пару раз даже развернула охрана на входе.
Юрка искренне не понимал – почему… Ну, пьет каждый день уже несколько месяцев, ну спит в одежде, ну не моется и зубы не чистит, ну бриться сложно трясущимися руками, поэтому рожа вся изрезана и с островками щетины. Ну, подумаешь. Если человек ищет работу – понятно, что у него не самый удачный период в жизни. Шмотки-то на нем дорогие, не очень чистые и мятые, но дорогие. И в трудовой книжке множество громких должностей записаны.
Наконец, незадолго до Нового Года уже, решил временно умерить уровень своих социальных притязаний.  Поработать чуть-чуть на низовых должностях. Приблизиться, так сказать, к народу. Чтоб потом уж как взлететь!!!

В конце концов, пошел Волков  устраиваться разнорабочим на стройку.  Ничего страшного, сначала подсобником себя с наилучшей стороны проявит, а уж потом его как заметят, да как начнут продвигать! Ну, а пока – ладно.
Отзвонился по объявлению одному, договорился. Одежды рабочей не было, Юрка ж никогда ничего тяжелее авторучки не поднимал. Рассудил так – брюки и ботинки можно после работы почистить. Короче, в чем ходит  – в том и работать. Ну, стараться не пачкаться, конечно. А по телефону пообещали платить раз в три дня.
 Пришел, офигенно большая стройка, забором обнесенная, на воротах охрана. Проводили его к прорабу, тот лишь глянул вскользь и спросил:
 – Как зовут?
–  Юрка.
– Ну вот что Юрка, иди переодевайся и работай. С утра ко мне, вечером ко мне, что делать – бригадир скажет. Без залетов все если будет, через три дня сюда подойдешь, за деньгами.
И все. Ни документов, ни заявления, вообще ничего.
Познакомил Волкова прораб с бригадиром, тот ему напарника определил, молодого парнишку Санька. И поставил какую-то траншею копать. У нас в стране очень любят что-то зимой копать вручную, когда грунт мерзлый. Кажется, специально зиму ждут, чтоб покопать…
Санек рассказал, что ничего, жить можно, деньги платят, не обманывают. Он уже второй месяц здесь. И зарплата вроде приличная.
То есть – все хорошо, только вот копать очень тяжело и не хочется. Санек привычный, туда-сюда лопатой шуршит. А  Юрку то в пот, то в озноб кидает, дыхание сбивается, курит каждые пять минут. Кое-как дотянул до обеда, сел на кучу песка и чуть не вырубился.
Бригадир увидел, что хреновый из Волкова копатель, и перевел на другую работу. За территорией стройки стоял железный гараж, его как склад использовали. И вот пришла «Газелька» полная каких-то коробок, не очень тяжелых, но все же…  Вот бугор и велел Юрке их в это гараж разгрузить, потом закрыть дверь на висячий замок и ключ принести. Коробки килограмм по десять – двенадцать, не умрешь короче.
Че ж, стал грузить  потихоньку, тем более не гонит никто. Но – тяжело…
И так Волкову себя нестерпимо жалко стало! Это же он, такой замечательный, умный и талантливый какие-то долбанные коробки таскает! А все из-за несправедливого мироустройсва и хронического невезения!

Водила «Газели» куда-то свалил, никого рядом не было. Присел Юрка на коробку покурить и о жизни своей, полной страданий и лишений, поразмышлять. И от нефиг делать надорвал край картонной упаковки. Глянул – а там какие-то хреновины белого металла. Достал магнит (это без штанов по городу ходить можно, а без магнита никак нельзя) – точно, алюминий.
Самая первая мысль была математически - перерасчетная. За какую-то долю миллисекунды, Юрка подсчитал сколько можно за эту коробку выручить в пункте приема цветных металлов и сколько потом на эти деньги бухла купить. Получилось – тридцать с лишним по 0,5 пузырей самогона, или паленой водки, или флакончиков «Трояра». Ибо они все в одну  цену и по убойному действию абсолютно одинаковы. Это ж можно месяц пить, если не нажираться, а по чуть-чуть. Ну, или дней пять покуролесить как следует!
А потом совесть заговорила: - «Юрка, ты ж не вор, тебе ж люди доверили!». Но доминирующая идея – «тридцать пузырей» –  уже преобразовывала все прочие мысли и мыслишки под себя. И стало Волкову в момент понятно, что вот буржуины проклятые, жирующие на поте и крови простых работяг (ну, на Юрке..) находят людей, готовых от безысходности и голода работать за сущие копейки. Пользуются бедственным положением народа, который сами же и довели до такого состояния. А на самом деле, если по справедливости, четырех часовое копание канавы вручную и разгрузка пяти коробок с алюминиевой фигней стоит, если в жидком виде считать, около сорока пузырей, никак не меньше. Поэтому, если он сейчас очень быстро с этой коробкой отсюда слиняет, то на самом деле ничего  не украдет, а лишь возьмет часть своей зарплаты. Ну, которую должны бы эти суки заплатить, но ведь не заплатят. И таким образом, если он прямо сейчас очень быстро с этой коробкой слиняет, то, по сути, это его же и кинули, причем внаглую.

 Все это Волков уже на ходу додумывал, когда истекая потом, бежал с коробкой на плече проходными дворами подальше от долбанной стройки. А буржуины пусть себе других лохов ищут!
 Уже где-то глубоко свербела мысль, что если уж совсем по-честному, то накопал и нагрузил  он на две, а то и три таких коробки. Но мозг работал четко, было понимание, что две коробки Юрка просто-напросто не сможет утащить, сил не хватит.
Когда через полчаса, очевидно оторвавшись от потенциальных преследователей, Волков обессиленный рухнул на грязную скамейку, стало понятно, что и одну-то чудо-коробку он  еле  несет.
Короче, кое-как допер ношу свою тяжкую до приемки, проклиная при этом сволочных буржуинов – ну, типа не могли что-нибудь с колесиками придумать. Сдал замечательно – хватало аж на тридцать пять пузырей! Но и жрать хотелось очень сильно. А вот деньги на еду тратить  жалко. И вспомнил Юрка  про своих типа друзей, Ирка в свое время знакомила.

Толик с Татьяной жили в однокомнатной хрущевке. Собственно, жили только потому, что был у них несовершеннолетний сын лет двенадцати-тринадцати. А так бы давно они эту хрущевку пропили. Но тут мешали  органы опеки, а сложности Толик с Татьяной преодолевать не умели.
Бывают такие нехорошие  квартиры. Не в булгаковском понимании… Ибо во-первых Воланд с сотоварищами были люди, вернее черти, интеллигентные и со вкусом. А во-вторых, никакому дьяволу в голову его рогатую не придет так испоганить жизнь окружающим, как это человеки умеют делать. Так вот, есть такие квартиры – от происходящего там все соседи повеситься готовы; жилье в этом доме стоит на порядок дешевле, чем в соседнем, но без эдакой квартиры; всякие МЧСы–милиции–скорые–пожарные–газовщики наизусть знают этот  адрес и могут добраться туда с закрытыми глазами.
А живут там истинные победители всяких демократических преобразований, триумфаторы борьбы за права и свободы личности. Ибо раньше, при диктатурах всяких их сажали в психушки и ЛТП, а при новом свободном строе вольны они жить, как им нравиться до тех пор, пока не убьют кого-нибудь. Ну, или их не убьет кто-нибудь из соседей – такое тоже не редкость.
Они разные. Это и собиратели всякого хлама с помоек, который потом хранится и гниет на их законных квадратных метрах, являясь при этом частной собственностью, на которую никто посягать не имеет право. Или любители кошек и собак, которые заводят их по 10-20-30 штук. Или рядовые российские алкаши.

Толику было лет сорок, Таньке лет тридцать. Алкоголиками они были профессиональными, ничем больше в жизни не занимались, только бухали. Квартира досталась от чьих-то давно умерших родителей. Толик раза три отсидел по году-полтора за что-то неудачно по пьяни сворованное. Но потом красть перестал, так как и не умел никогда толком. Стал жить законом не наказуемой жизнью российского синяка.
Главной добытчицей в семье была Танька. Время от времени она устраивалась куда-то уборщицей или посудомойкой  – до первой получки, самозабвенно рылась в помойках в поисках чего-то нужного и годного для продажи, приманивала бродячих собак.
Главным источником семейного бухалова была именно квартира. А точнее – возможность там вмазать всем желающим с дополнительным сервисом.
Весь район знал, что к Толику с Танькой с бутылкой можно придти в любое время дня и ночи – будут рады. Было правило: если гость  приносил бухло, после того как оно заканчивалось, мог еще сутки  отдыхать в квартире. Всю меблировку единственной комнаты составляли диван, стол с табуретками, коробки из-под крупной бытовой техники с какими-то шмотками и три кровати, утащенные из снесенного корпуса городской инфекционной больницы. Вот на этих-то кроватях визитеры могли отлеживаться еще день после окончания пьянки. Что, согласитесь, удобно. Здесь же можно было и потрахаться в случае нужды, не возбранялось.
Вторым огромным преимуществом этой блатхаты перед конкурентами было постоянное наличие горячей мясной закуски. Собственно для этой цели Танька дворняг и приманивала. Брали обычно щенка, подращивали, затем Толик (ну, и от него в деле польза была) резал  псину на пустыре за домом, а мясо ели и гостей угощали. Многолетняя практика собакоедения научила семейство грамотно выбирать, откармливать и вовремя пускать под нож мясные особи. Пьющие люди обычно всегда недоедают, поэтому возможность хорошенько похавать привлекала массу гостей.
Третья сервисная услуга – можно было придти с деньгами или любой вещью. Дальше или Толик, или Танька забирали принесенное, бродили по им ведомым скупщикам разного барахла и возвращались со спиртным – дорогой гость мог спокойно отдыхать в предвкушении праздника. Понятно, что гостеприимный этот дом редко пустовал.
Небольшой дискомфорт исходил от наличия сына – олигофрена. Мальчик то часами раскачивался и пел песенки, то начинал истошно вопить и визжать.  Еще ребенок был удивительно уродлив – непропорционально большая  голова и одно ухо, на месте второго была лишь дырка. Родился таким, впрочем, а каким он должен был родиться у эдаких-то родителей.  Впрочем, часто дитеныш  лежал в детском отделении психушки, и тогда гостям было полное раздолье.

Вот к этим-то друзьям – товарищам Волков  и направился с хорошим кушем.
По пути захватил «титьку» - полутора литровую бутылку из-под газировки с самогоном, чтоб не затягивать начало праздника и не ждать, пока хозяева сбегают куда-то. И правильно сделал! Ибо застал Таньку с Толиком в весьма плачевном состоянии, оба болели со вчерашнего – валялись на диване и глухо стонали.
А вчерашний праздник у них без сомнения удался! Стол был заставлен пустыми пузырьками из-под «боярышника», в нескольких тарелках лежали крупные куски вареного мяса с картошкой  вперемешку с окурками.
Последнюю псину убивали прямо в квартире. Видать, не было сил до улицы дойти. По всей комнате валялись собачьи внутренности, все было залито кровью, в углу лежала шкура.
Посреди комнаты на полу сидел их сынуля и пел «улочки-шкатулочки» группы «Любэ». Вернее, повторял, как заведенный, фразу «улочки-шкатулочки», мерно раскачиваясь.
Дверь была не заперта, да там и замка-то вроде никогда и не было.
Юрка вошел и молча выставил на стол полную бутылку. Хозяева не просто обрадовались, хозяева пришли в неописуемый восторг. Откуда-то появились силы, Танька метнулась на кухню, чтоб сполоснуть стаканы, попутно запинывая под кровати мусор и собачьи останки.
Сели, вмазали по первой, закусили, закурили. Хорошо!
Ну и понеслась душевная такая пьянка. Больше никто в гости не приходил, бухали втроем. Первая титька быстро кончилась, Танька слетала за второй. Юрка с Толиком вели умный разговор про Воркутинские зоны. Толик  там был, Волков читал Солженицына.
На второй бутылке хозяйка сломалась. Отправилась полежать, но не дошла, рухнула поперек кровати, упав коленями на грязный пол. Голова безжизненно болталась с другой стороны койки, к мужчинам был обращен достаточно крепкий Танькин зад. Перехватив Юркин оценивающий взгляд на прелести жены, Толик находящийся в очень благодушном настроении сделал  подарок:
 – Если хочешь – еби!
 Почему бы нет, молодая женщина, муж не против, а ей все равно. Тем более, что и поза очень удобная…
Бухали они четыре дня, пока все деньги не кончились. Не разбирая дня и ночи.  Бегали за добавкой; вели какие-то «вумные» разговоры; с Толиком по-очереди трахали Таньку, а когда она была в сознании, сподобились и одновременно; жрали собачье мясо с картошкой; периодически вырубались и спали…
Ребенок по большей части так и седел на полу и что-то бубнил, видимо была фаза обострения. Впрочем, его песенки не раздражали и не мешали. И было, было ощущение абсолютного пьяного счастья! Жизнь удалась, все есть!
 На пятую ночь, когда деньги закончились, и продолжать бухалово было не на что, Юрка, едва очнувшись, покинул этот дом, не воспользовавшись законным правом на отходные сутки. В трезвом состоянии здесь было находиться почему-то невыносимо…

Стоит рассказать про финал этого семейного предприятия. Спустя пару лет, отваривая очередную собаку, Танька опрокинула на себя кастрюлю с кипятком. Обварила часть живота и  бедро. Страшно, но не смертельно. Если б не одно обстоятельство – запой был в апогее.
Единственное обезболивающее, которое признавали в этой семье, это стакан хлопнуть. Крича от невыносимой боли, Танька кое-как доковыляла до кровати и залезла под одеяло. Испуганный Толик тут же подал ей бухло. Помогло. И несколько дней, сколько никто не мог сказать, продолжалась это лечение. Танька не вставала с постели, не могла встать, кричала от боли, Толик – ставший на время добытчиком и исправно находивший «лекарство» – подносил ей туда выпить, пока она не вырубалась. А потом все по новой.
 Но настал момент, когда спиртное перестало помогать. И муж, наконец, вызвал «скорую». Даже видавшие виды врачи, откинув одеяло,  были в шоке – мясо на месте ожога сгнило до костей, в открытой ране копошились черви, сквозь гной был виден скелет и внутренние органы. Вместе с проссаным матрасом Таньку положили на носилки – перекладывать было слишком опасно. В последний раз Толик протянул ей стакан самогона…
Танька умерла в больнице на следующий день. С такими повреждениями не живут, с такой интоксикацией и внутренней, и алкогольной не живут. Последние дни она существовала только на спиртовом допинге. Кончилось бухло – кончилась жизнь.
А Толик запил еще сильнее, хотя казалось бы – куда еще. По-своему он любил жену, громко, навзрыд плакал, причитал «На кого ж ты меня оставила»… Тело из морга забирать не стал, впрочем, и захотел бы – не смог. А вот какую-то компенсацию на похороны в Собесе получил – собутыльники помогли. 
Таньку похоронили за счет городского бюджета, никто не провожал ее в последний путь. Толик пришел как-то с пьяных глаз в морг – типа попрощаться, там ему и сообщили – все уже, закопали, на кладбище ищи. Впрочем, ему было не до этого, счет времени и событиям он потерял.
 Супругу Толик пережил на два с небольшим месяца в непрекращающимся ни на день запое. Ушел тихо и без боли – захлебнулся во сне блевотиной. Ребенок так и остался в дурдоме, дальше определят в какой-нибудь интернат для умалишенных. А квартира, неприватизированная, отошла городу. В нее поселили семейство дворников-таджиков, к огромной радости всех соседей.



Глава 26.
Клей столярный БФ-4 спирт 85%

 За время поисков работы, а вернее своих пьяных скитаний, Юрка передружился почти со всей городской шушерой. В каждом районе среди профессиональных алкоголиков, постоянно шакаливших деньги у магазинов; среди бомжей и самых дешевых ****ей; среди мелких неудачливых воров и третьесортных аскеров  был он уже вроде как свой. Волкова знали в лицо,  с большинством он бухал. Периодически просто прилеплялся  к ближайшей стае, и день-два участвовал в коллективных поисках спиртного.
Друзья его  новые, верные, интереснейшими людьми были. Как правило, они  даже не знали имен друг друга, иногда кликухи, а часто для общения хватало универсального прозвания «эй, ты».

Конец зимы выдался теплым и слякотным. Иногда шел снег, который тут же таял, а чаще дождь со снегом или просто дождь. Весь город тонул в лужах, и благодаря этому Юрке удалось поучаствовать в работе Клуба Автоспасателей.
А было это так. Дороги в Ыйске всегда были аховые. Выбоины, бугры, трещины, вздыбленный асфальт. Может, ведущие автоконцерны мира использовали  город в качестве полигона для проведения краш-тестов, кто ж знает. Казалось просто невероятным, что вот такая убитость образовалась сама по себе, а не как результат кропотливой работы дизайнеров и строителей.
 Как бы то ни было, любой участок более-менее ровного дорожного полотна вызывал удивление и восторг автолюбителей и пробуждал у них непреодолимое желание нажать на газ. Эдакий редкий дорожный феномен находился и на улице имени убитого товарищем Сталиным товарища Кирова. Но тоже не без изъяна. Напротив трамвайного остановочного павильона, фундаментального сооружения 30-х годов, находилась коварнейшая яма, объехать которую можно было только по тротуару. Иначе любой легковой автомобиль попадал в эту яму колесом, кренился на бок и застревал намертво. Вызволить машину из этой дорожной ловушки можно было только с помощью спецтехники. Ну, или с помощью большого количества людей, готовых испачкаться с ног до головы…
В сухую погоду яму было видно издалека, машины успевали затормозить и вывенуть. В холода ловушка забивалась снегом и замерзала. А вот в дожди автокапкан был надежно спрятан под небольшой лужей, перед  и позади которой находились ровные участки дороги. Неудивительно, что многие автомобилисты, не снижая скорости, пытались эту лужу проскочить и попадались.  Так и образовался Клуб Автоспасатилей.
При любом, самом маленьком дождике, местные алкаши с раннего утра собирались в остановочном павильоне и ждали добычу. Наконец, какая-нибудь машинюга проваливалась в яму. Владелец вылезал, матерился, чесал репу и, естественно, шел к остановке:
– Мужики, помогите вытащить.
Расценки  колебались в зависимости от марки автомобиля и нервозности владельца. Обычно были чуть ниже, чем вызов эвакуатора, но как-то раз с хозяина навороченного джипа, который явно куда-то опаздывал, удалось срубить раза в три больше, чем стоила механизированная помощь. Толпа алкашей наваливалась на машину, приподнимала ее из ямы и чуть двигала вперед. Для того, чтоб это сделать, нужно было минимум четыре человека. Впрочем, не особо и тяжело физически, если знать как правильно хватиться и толкать. Конечно, грязь из-под колес уделывала спасателей с головы до ног, но это – незначительные издержки профессии. Ходили слухи, что синяки с ближайших домов специально раздалбливали асфальт  пару раз, когда городские службы пытались отремонтировать этот участок дороги. Ну, не известно. Но вот предупреждающий знак и полосатый барьер, который там периодически устанавливались, тут же выкидывали – это точно.

Автоспас – фигня… Новые Юркины  друзья не брезговали и совсем уж экзотическими  заработками.
…Чувырле было лет двадцать пять. Как Чувырлу зовут по паспорту, да и есть ли у нее паспорт вообще, никто не знал. Возможно, что этого не ведала и сама Чувырла, не отягощавшая мозг бесполезной информацией. При том, что практически все время она проводила на улице, болтаясь то с одной стаей, то с другой, девушка не была бомжихой. У нее была двухкомнатная квартира, причем в одном из самых престижных районов Ыйска. Но там Чувырла старалась не появляться – по ее словам из-за злобных органов опеки, всячески пытающихся лишить ее родительских прав.
Ведь у Чувырлы была дочь, которую  (опять же по ее словам) она безумно любила – восьмилетняя Лялька, на вид сущий ангелочек, белокурая, кудрявая и голубоглазая, очень тихая и застенчивая девочка. В школу Лялька не ходила, что и стало причиной конфликта с опекой. Чувырла глубокомысленно заявляла, что не зачем ребенка в школу отдавать, ничему хорошему там не научат, только испортят. Чувырла постоянно таскала ребенка с собой, не оставляя ни на минуту. Пока мама пила-гуляла, девочка тихо сидела в сторонке и мечтательно играла какими-то самодельными игрушками – маленькая принцесса посреди королевства ужаса.
Удивительно, что у такого красивого ребенка была такая страшная мама. От постоянного пьянства морда Чувырлы раздулась, приобрела синюшно красный цвет и странно блестела, более всего напоминая задницу павиана. Глаз почти не было видно, лишь маленькие щелочки на распухшей физиономии. Из-за всяческих этиловых суррогатов и драк половина волос, причем с одной стороны у Чувырлы выпала. Полчерепа были почти лысым, на другой половине росли кусты грязных, спутанных патл.
Так что общение с уличными алкашиными стаями было для Чувырлы, кроме прочего, и единственной возможностью испытать радости секса. Любовь Чувырла откровенно покупала за бухло, время от времени какой-нибудь достаточно пьяный кавалер за обещание стакана пытался пользовать Чувырлу в ближайших кустах, повернув к лесу передом, а к себе задом. Но самым удивительным было то, что спиртное Чувырла доставала всегда, причем с удивительной легкостью. Жадной она не была, поэтому неизменно поила всех, не только за потрахаться, но и просто так, для компании. Так и перемещалась от стаи к стае, впрочем нигде подолгу не задерживаясь.
И вот как-то Волков с коллегами стреляли у прохожих мелочь рядом с магазином. Бизнес шел ни шатко, ни валко, граждане подавали плохо – ощущался общий спад в экономике. На вожделенный пузырь набирать приходилось больше, чем по часу. И чтоб хоть как-то время скоротать, вели бухарики вялые разговоры за жизнь. Ну и про Чувырлу речь зашла, типа откуда она всю дорогу на бухло-то находит. И тут мужичонка один, что с девушкой больше всех общался, выдает:
– А что, мужики, вы в натуре не знаете? Она ж дитенка своего по рынкам минетить водит.
– Че?!!!
– Ну, дочка у нее, маленькая, белобрысенькая, которую везде с собой таскает. Дык она ее сосать научила и на базарах чуркам продает. Неплохо зарабатывает.
Что тут началось! Сначала мужичку этому, за то, что знал и молчал, табло разбили. Потом стали всем обществом решать, что с Чувырлой, мразью такой беспредельной, делать. Почти все ж в прошлом правильные арестанты, при понятиях. Чуть не единогласно решили Чувырлу грохнуть за такие дела, труп где-нибудь на свалке закопать, а Ляльку ее у дверей Детского Дома оставить.
 А потом выпили, по чуть-чуть, на большее денег не было. И всей компанией оказались в самом страшном состоянии – состоянии  недогона.
А потом неожиданно пришла Чувырла со своей Лялькой и притащила аж трехлитровую банку разбавленного технического спирта, вроде как с военного аэродрома. И все  пили нахаляву, и никто Чувырле даже слова плохого не сказал. Оттого, что халявное бухло перевешивает  любые понятия и нравственные ценности. Когда пойло кончилось и Чувырла ушла, не глядя друг другу в глаза, обменялись фразами типа «ну чеж, все равно Ляльке-то рано или поздно сосать придется, такова уж бабская доля» и «да не такая уж Чувырла плохая мать… у других вон дети голодными сидят…». И ни разу потом Чувырле про это никто не вспоминал, вопросов не задавал. Поила ж она всех исправно…

Собственно, на «Мисс Вселенную» не только Чувырла не могла претендовать. Практически все участники синюшного андеграунда красотой особой не отличались – что бабы, что мужики. Местный парад уродцев превосходил по занимательности экспонаты знаменитой Кунсткамеры. Кроме опухлости, отечности, выбитых и сгнивших зубов и всяческих синяков и ссадин, появляющихся постоянно из-за мелких локальных конфликтов и «асфальтовой болезни», шарма и неповторимости алкашам придавали и беды посерьезней.
Практически у всех алконавтов проблемы с ногами. Шаркающая походка с приволакиванем ступней, как у киношных зомби – визитная карточка любого нормального бухарика.
Инсульты и парезы были делом привычным, очень многие профессиональные алкоголики ходили с перекошенными рожами, а то и причудливым образом скрюченными телами.
Красоты не добавлял и главный бич людей сильно пьющих – обморожение. Холод вообще штука коварная – так и тянет дерябнуть для сугрева. Наверное, каждый второй алкаш хоть раз да перебарщивал с согревательной дозой и вырубался в каком-нибудь сугробе. Некоторым везло – сердобольные прохожие затаскивали в ближайший подъезд, забирала милиция или «скорая помощь». Некоторым не везло окончательно и бесповоротно – их обледеневшие трупы в особо холодные дни складывали прямо на полу в городском морге. Ну, а кому-то судьба лишь ухмылялась – оставались без рук, ног, пальцев, ушей, носов или с не проходящими пятнами на коже, типа каких гепардов. Кстати, пятна появлялись и от всяких спиртовых жидкостей, вроде древесной морилки.

Но краше всех среди Ыйских алкашей был Крюгер – маленький суетливый мужичонка неизвестного возраста. Крюгер вечно пытался выпить больше, чем физически мог осилить. Жадность до бухла у него была просто феноменальная, а вот силенок немного. Посему Крюгер чуть не на каждой пьянке то начинал неожиданно блевать, то не менее неожиданно вырубался – засыпал внезапно беспробудным сном.
 И вот бухал народ зимой на какой-то хате. Пили на кухне, грелись там газом, в остальной части квартиры было холодно по причине морозов и выбитых стекол. Крюгер сидел на самом козырном месте – на разделочном столике рядом с плитой: тепло и прикуривать удобно от горящих конфорок. Ну и уснул по своему обыкновению сидя – разморило от жары. Спит и спит, и хрен бы с ним.
 Народ продолжал гульбище, бухло кончилось, все отправились за добавкой. А когда вернулись в хату, обнаружили Крюгера горящим. Видимо, завалился он набок, да и упал прямо на плиту. На Крюгере пылала одежда и волосы, но он продолжал храпеть, как ни в чем не бывало. Собутыльники быстренько потушили пьяное тельце и вызвали неотложку.
Думали – не выживет. Но ниче, выкарабкался, крепким оказался бойцом. В добавок прямо в ожоговом у него белка началась, так что часть лечения Крюгер на вязках пролежал. Через полгода выписали его из больницы. Внешне стал он точной копией главного героя известного голливудского фильма «Пятница, 13», за что погоняло свое и получил. Маленькие дети неизменно начинали плакать от страха, увидев Крюгера на улице. Впрочем, подобная внешность ему даже пригодилась в жизни – Крюгер был лучшем стреляльщиком мелочи в Ыйске. Прохожие ему давали всегда, лишь бы отвязался, чтоб не видеть эту кошмарную рожу. Бухать-то Крюгер меньше не стал, само собой.

Вот такие стали у Волкова друзья – приятели, больше никто общаться с ним уже не хотел. Вообще. Так и жил, так и пил не переставая. Впрочем, алкоголиком он себя не считал. Никогда не считал. Просто у Юрки проблемы по жизни были. А еще любовь несчастная. Неразделенная и давняя – к Симаковой. Вот и выпивал, что б боль душевную утихомирить и стресс снять. Все ж так делают. А алкоголики…
Во времена всяческой коммерции и прочего финансового процветания, когда Юрка  пил преимущественно дорогой коньяк в хороших ресторанах, алкоголиками считал тех, кто бухает водку с мужиками по дешевым кафешкам.
 Когда стал преимущественно пить водку по дешевым кафешкам, считал алкоголиками тех, кто пьет самогон за гаражами.
Когда основным напитком стал самогон за гаражами, в его сознании в разряд алкоголиков переместились те, кто собирает пустые бутылки, периодически валяется пьяный в лужах, ночует в подъездах  и бухает ваще все, в чем спирт содержится.
Но вот Юрка  и сам оказался в этой категории, вроде как ниже-то и некуда… Но тут пили как-то стаей на остановке и один чел, многократно и подолгу сидевший и, по словам тех, кто с ним срок вместе отбывал бывший там правильным арестантом, вроде как даже в немалом авторитете, фигню одну в разговоре ляпнул. Зашла речь о литре водки и вот этот весь из себя зек возьми да заяви:
 – Литр? Да я за литр хоть в жопу дамся!
 «Вот алкаш, - подумал Юрка тогда. - Вообще ничего человеческого не осталось, никаких понятий. За стакан на все готов». Так что Волков  алкоголиком не был – за спиртное был готов, конечно, на очень на многое, но не на все.

Можно сказать, что изо всех сил Юрка на работу пытался устроиться. Впрочем, сказать что угодно можно…
Ходил, спрашивал, анкеты даже всякие заполнял. Но, во-первых, с каждым днем все неохотнее его пускали даже на порог разных организаций. А во-вторых,  так или иначе, искал он  только такую работу, на которой можно бухать. Точнее, себе-то Волков все это дело объяснял красиво – типа такую, где свободный график, демократичное отношение к служащим, простор для творчества и отсутствие формализма. Но все в конечном итоге сводилось к тому, чтоб там можно было пить.
Например, пошел в цирк свои услуги предлагать. Еще в годы театрального администрирования  он с ребятами тамошними общался. И из всех их россказней крепко-накрепко запомнил  одну. Про слонов. Может, циркачи и выдумали все…. Но Юрка поверил.

Слон, оказывается, животное пугливое и застенчивое, несмотря на свои габариты. Зрителей он стесняется, а порой и всерьез перепугаться может. И чтоб побороть слоновьи комплексы, придумали в цирке поступать с животными так же, как и с людьми в аналогичных обстоятельствах. То бишь – наливать. Как девочки из плановых отделов, в мирной жизни вообще не заметные, зажигают на корпоративах после пары стаканов,  все видели? Ну, а слон – он чем хуже то? Махет и тоже зажигать начнет.
Короче, в ежедневный рацион слона в период выступлений входит ведро крепленого вина. А при переездах  с места на место – ведро водки, чтоб в дороге слон кемарил себе спокойно. Винище зверюги и так замечательно хлещут, водку им разбавляют водой с сиропом.
А еще слон, который  живет примерно  столько же, сколько гомо сапиенс, удивительно привязчивое создание и за хозяина всю жизнь почитает одного - единственного человека. Не дрессировщика, те лишь постановкой трюков занимается. А служителя, который его кормит,  чистит и какашки убирает.
 Поэтому должность слоновьего уборщика практически пожизненная. Выгнать вообще нельзя, слон – животное дорогое, а без хозяина своего никого слушать не будет. Так и живут эти самые уборщики рядом со слонами при цирке всю жизнь. И кроме работы, с которой их по-любому никто ни за что не уволит, имеют дополнительный бонус в виде слоновьего рациона. Не обязательно же спаивать. Вполне можно купить в аптеке копеечного димедрола и сделать из слона наркомана. Ну,  ну а что, слон – алкоголик по-вашему лучше?   
Вот и ходит по цирку вечно пьяная элита – слоновья обслуга.

Вспомнив эту историю, Юрка отправился устраиваться на работу в Ыйский цирк. И прорвался аж до самого директора. Бухнул тому на стол трудовую книжку, открытую на страницы со всяческими административными постами – должностями в различных чертогах муз. Посмотрел так интригующе–загадочно и говорит:
–  А я как вам по делу. Хотелось бы на работу устроиться.
Директор пытался как-то совместить в сознании несоответствие Юркиной трудовой книжки и внешнего вида. А Волков тем временем продолжал:
– Вы знаете, с детства люблю животных. Особенно слонов. Возьмите меня за слонами ухаживать. Видите – опыт работы в сфере искусства большой.
Как мог помочь опыт работы театральным администратором в уборке слоновьего помета – неизвестно. Юрка ж раньше  не критиком работал…
– Да у нас нет подобных вакансий, – обалдело пробормотал директор.
А потом Волков еще минут пятнадцать убеждал циркача в том, как ему вообще несказанно повезло, что такой специалист пришел на работу устраиваться. Что это призвание, что рожден для этой профессии – слоновье говно убирать. Что лучшего говноуборщика ни люди, ни слоны не видели никогда. Но – не взял, сволочь! Не удалось Юрке до слоновьего рациона добраться.
Кроме цирка, он пытался трудоустроиться охранником на спиртзавод, рабочим на кондитерскую фабрику (там в производстве используются коньяки и спиртовые эссенции), грузчиком в винный магазин.  Тоже не взяли, суки…

Еще Юрка раз попытался в бизнес вернуться. А дело было так. Поздно вечером, шел он хорошо уже вмазанный и с какими-то деньгами в кармане. Как  вдруг встретил Гошу Федоренко - бывшего компаньона по сахарному бизнесу и пропиванию кредита. С которым расстались они  злейшими врагами.
Гоша сидел на скамейке в сквере и грустно посасывал пиво. А у Юрки тут пьяные чувства любви и всепрощения полезли, ностальгия взыграла по ушедшей бурной юности. Оттого обрадовался он Гоше как родному, заключил того в братские объятия и предложил встречу отметить. Предложение отметить Гоша принял с энтузиазмом.
Взяли, сели в парке на скамейке, начали за жизнь перетирать. После первого стакана все былые непонятки прояснили, пришли к однозначному выводу, что во всем виноваты бабы – суки. Не, ну а как? Это бывшая Федоренко заставляла бабло любым способом косить и лучших друзей кидать, а Юрку неразделенная любовь к Симаковой. Если б не бабы, мужики б ни за что друг другу никаких подлянок не сделали. Короче, на том и порешили, осудив женское коварство и непорядочность. Потом по второй разлили и поведали друг другу о всех перипетиях судеб.
Гошкина жизнь сложилась удачно. Нашел он себе бабу какую-то с исполкома города, она его кормила – поила – одевала – содержала, а он ее потчевал рассказами о том, как вот-вот начнет грандиозный бизнес-проект. Гошина практически–жена бухать ему не запрещала вообще, а даже подбрасывала порой денег на это славное занятие. Немного, правда, не хватало, чтоб сердце в полном объеме радовать. И еще Гоша сообщил, что почти–супружница его куда-то там отчаливает отдыхать через пару дней, дал адрес и велел обязательно заходить после ее отъезда:  типа посидим, потреплемся, может дело какое сообразим. Короче, замечательно бухнули бывшие компаньоны и расстались вполне довольные совместно проведенной пьянкой.

 Через пару дней Юрка к нему в гости и завалился – сам же звал! Почти–супружница на отдых уже благополучно отбыла, у Гоши  сидел корефан евоннный,  Денис, они  изрядно пьяные были. Что не удивительно, практически–жены ведь дома уже часа два как не было. Ну, встретили Волкова, штрафную налили, все честь по чести. А вот дальше…
Бывают в жизни такие истории, описывать в прозе которые рука не поднимается. Ибо славные эти деяния достойны только высокой поэзии – од, баллад, элегий. Ну, нельзя же, в самом деле, опошлять их нерифмованным словом! И если был бы Юрка Волков поэтом,  то обязательно сочинил бы стих о новом бизнес–проекте с Федоренко. К примеру, вот такой:

         Баллада о корове.

Печальной истине учусь я раз за разом
Уверенность в ней крепнет много лет
Имеет все пределы - сила, разум
И лишь у глупости  границ в помине нет

На стыке двух веков чудит природа
И многолетним наблюденьям вопреки
Жара стояла летом того года
Какой и не упомнят старики

«Погодный феномен» - сказали в новостях
И от почти сорокоградусного зноя
С Денисом мы у Игоря в гостях
Спасались от жары напитком "Троя"

А главное, что Гошина жена
Ответственный работник исполкома
На отдых в Турцию уехала одна
И мужа, и собаку бросив дома

На деньги, что оставила супруга
Поил нас Гоша - он не эгоист
"Братва, ну не стреляйте вы друг в друга"
Пел из динамика заслуженный артист

(Хочу спросить без всяческой иронии
Ведь до сих пор загадка для меня
Какого лешего артисты филармонии
Мочить друг друга стали вдруг за зря?)

День так на пятый деньги начали кончаться
Жара же и не думала спадать
Денис тут выдал: "Надо бизнесом заняться
Есть тема - оптом мясо продавать


В колхозе есть знакомый - скотник Вася
В родном хозяйстве может все украсть
Так вот - он мясо поставлять согласен
В любом количестве, вот так поперла масть

Вначале купим мы коровью тушу
Сбываем в городе  дороже раз так в пять
Берем мы пять коров, язви их в душу
Продажный  цикл повторяется опять

Тут деньги потекут небесной манной
Для сбыта мяса никаких пределов нет...
Через полгода купим мы по вилле в Каннах
Ну и Мадонна будет делать нам минет"

...Когда то с Гошей мы приличных денег суммы
Смогли на сбыте сахара срубить
Но по вине  политики Госдумы
Все до копейки нам пришлось пропить

Денис за пьянку был уволен из бандитов
Мечтал восстановиться через суд...
Презрев отсутствие наличных и кредитов
Вперед титаны бизнеса идут!

Какой-то рыцарь частного извоза
Еще не осознав, как он попал
Решился трио наше бросить до колхоза
И предоплату опрометчиво не взял

Мы рождены, чтоб Кафку сделать былью
Все в красках описать язык мой скуп
Везли мы по жаре покрытый пылью
На крыше "Жигулей" коровий труп

Но злобный рок все планы вдруг порушил
На месте ждал крутейший нас облом-
Без документов и клейма коровью тушу
У пьяных в хлам не принял гастроном.

Признаться, мы не огорчились сильно
И в розницу же мясо вмиг уйдет
Пусть - через год лишь купим мы по вилле
А для минета Бритни Спирс сойдет...

По царски расплатившися с водилой
Коровьей левой заднюю ногой
Трехногий труп втащили мы в квартиру
Под Гошиной собаки лай и вой

Наполнив ванную холодною водою
Чтоб на корню наш бизнес не протух
Корову плюхнули туда, но я не скрою
Откуда-то возникли тучи  мух...

Все это время мы, понятно, водку пили
Чтобы найти на новые сто грамм
Коровий труп "болгаркою" пилили
Сдавая мясо по знакомым и друзьям

Так бизнес шел за умным разговором
Что пьянка бизнесу мешает - это миф
...Смотрел на нас печальным умным взором
Огромный Гошин сенбернар - Шериф...

Ваще то  водку пить - снобизм и барство
Корову продавая по частям
Решая с легкостью проблемы государства
Мы пересели на "Московию" - бальзам

Избавить знали как страну от мути
Судьбою злой обижены лишь мы
Какого лешего премьер Владимир Путин
Когда такие пропадают здесь умы!

"Важна во власти смена поколений"
"Израиль с Палестины надо гнать"
Пока же шел обмен важнейших мнений
Коровья туша  начала вонять...

Мы б не заметили, но про убийства споря
Соседи попытались дверь взломать
Да Шерька, сукин сын, протяжно воя
Пытался спрятаться зачем-то под кровать

В любом компьютере сгорели б микросхемы
Любых ученых охватил б безумья бум
Но вновь нашел решение проблемы
Под сильным градусом пытливый русский ум

С душком есть мясо - мало здесь гурманов
Чай не во Франции живем, мон шер ами
Но уксус с чесноком и смесь трав пряных
В котлетах запах отбивают, черт возьми!

И понеслось - Денис лепил котлеты
Скулил Шериф, а Гоша их толкал
А  я - как служащий театра оперетты
Был занят творчеством - соседей посылал...

Не помню точно  сколько буйство длилось
Поил исправно нас рогатый зверь
Тут Гошина супруга возвратилась
Своим ключом открыв под вечер дверь

Ее глазам представшая картина
Похлеще голливудских страшных драм
Лежала в ванной стухшая скотина
Трехногий монстр в созвездьях рваных ран

Залита кровью вся была квартира
Жжужали тучи мух... И запахи
На фоне коих аромат сортира
Похож был на французские духи

Но это все фигня - мороз по коже
Ее пробил, когда смогла узреть
Опухших три в мат пьяных страшных рожи
Что в разнобой пытались песни петь...

А что потом? Да в общем то - обычно
Сюжет дальнейшего банален и избит
Бухает Гоша литр в день привычно
Дениска в пьяной драке был убит

Цепочкой идиотских переделок
И дальше жизнь своим шла чередом
Я долго пил, чуть не подох от "белок"
Влетая то в ментовку, то в дурдом

Пусть жизнь полна сарказма, грязи, злобы
Оптимистичен у трагедии финал
Не все кругом такие долбоебы-
Шериф с тех пор есть мясо перестал.

Но Юрка не поэт. Поэтому, когда вернувшись с отпуска Гошина вроде–как–супружница, мясной холдинг разогнала к чертовой матери, просто весь в коровьей крови и пропахший стухшим мясом, оправился себя в порядок приводить.



Глава 27.
Вино крепкое «Солнцедар» спирт 20%.

Несколько месяцев Юрка типа искал работу и тихо–мирно попивал в своей съемной коммуналке.
Неискушенных читателей, возможно, интересует вопрос – а на что ж он бухал то все время, если нигде не работал и денег не получал. Ну, во-первых, чтоб бухать, деньги не нужны. Вообще.
А во-вторых, кое-какие доходы у Волкова все же были.  Все свое имущество, все остатки товаров из гаража и личные вещи сложил он в углу  арендуемой комнаты и продавал потихоньку, когда нужда заставляла.
Брал какую-нибудь рубашку, свитер или игрушечного зайца и  ходил с ними по району, предлагая всяким ларечницам, южанам,  бабкотеткам и поддатым мужикам.

Ларечницы брали исключительно те вещи, которые можно быстро сбыть с наваром, если тут же поставить на витрину своего киоска. Им можно толкнуть всякую бытовую технику, кассеты и книги, кухонную утварь и типа предметы искусства. Цену  давали  среднюю, не совсем копейки, но и не рыночную, конечно.  Шмотки ларечницы не брали. Из бесполезных торговых остатков ларечницам удавалось двинуть какие-то картинки в рамочках, батарейки в упаковке (то, что просроченные уже три года как, не смущало), детские игрушки в хорошем состоянии, гипсовую статую коня.

Всякую аппаратуру и предметы псевдороскоши скупали кавказско-среднеазиатские предприниматели. В те годы они что-то предпринимали в Ыйске практически в каждом подвале – разливали из технического спирта элитные французские коньяки, печатали новые альбомы популярных исполнителей и денежные купюры популярных стран мира, держали заложников и наложниц, готовили промышленным способом итальянскую пиццу из отборной собачатины.
 Южные предприниматели покупали все, где было много огонечков - фонариков, наклеечек - лейблов и позолоты. Китайские магнитофоны, звук воспроизводящие хреново, зато переливающиеся разноцветными лампочками и имеющие красивую двойную фирменную надпись, типа «Панасканик» или «Акайва» им можно было втюхать практически за родную цену. Это же относилось к покрывалам с золотой тесьмой. А если посчастливилось надыбать где-то ковер с вшитой елочной гирляндой, блестящей каемкой и вытканным изображением грудастой бабы, то и навариться неплохо.

Бабкотетки – это такие существа женского пола. Бабкотетками женщины становятся в разном возрасте, бывает еще в школе.
Они все копят на похороны. Типа, более значимого события в жизни не будет. Типа, только там надо достойно выглядеть, а все остальное время можно провести в замызганном халате. Промежуток между началом накопления на похороны и самим этим долгожданным событием бабкотеткам неважно чем заполнять. Им все скучно, все неинтересно.
Они живут исключительно с «козлами», но ни за что с ними не разойдутся, потому, что это хоть как-то развлекает, да и все равно кругом одни козлы. Они воспитывают вы****ков. Вырастая вы****ки становятся бабкотетками или  козлами, в зависимости от гендерной принадлежности. Занимаясь сексом, бабкотетки могут лузгать семечки.
Так вот, эти удивительные создания скупают все, но исключительно за копейки.  На каждом рынке до сих пор есть одна – две такие бабкотетки,  стоят целыми днями за прилавком и торгуют всяким барахлом: старыми кофтами, книжками-расскрасками 70 годов, лыжными палками, диафильмами и портретами Ленина.
Пройдут века и тысячелетия, человечество покорит космос и улетит к нехорошей матери с планеты Земля. Но и где-нибудь на Глизе-381 Проксимы Гончих псов, на рынке рядом с космопортом обязательно будут стоять бабкотетки, продавая соленые огурцы и изъеденные молью шали.
Кажется удивительным – неужели у них кто-то что-то покупает. Покупают, да еще как! Весь товарооборот бабкотеткам обеспечивают алкаши. Вначале приносят и сдают за копейки всякую ерунду. Потом, когда появляются деньги, либо выкупают эту же самую ерунду  втридорога, либо другую хрень  приобретают. Так, на позапрошлой неделе пропивший зимнее пальто синяк, с получением пенсии купит старую кофту – дешево ведь, а одевать в холода что-то надо.
Бабкотеткам не важно, что и зачем они купят, важно наколоть козла, который это продает. Старые рубашки, мужские трусы, консервы и полстакана сахара в бумажном кулечке, сигареты поштучно, бельевые прищепки, подставку под перекидной календарь и автомобильные дворники. Неважно что, главное – за дешево.
Как-то шел Юрка с очередной негоцией по рынку. Пытался сдать вполне приличную джинсовую жилетку. Но какой-то день не хороший был, никто не брал. А уже поздняя осень, дождь хлещет как из ведра, холодно. И тут одна бабкотетка вдруг предлагает:
 – А давай я у тебя кроссовки куплю, козлу моему впору будут.
Волков  задумался… А она еще тапочки резиновые протягивает:
 – На вот, до дома то как-нибудь дойдешь!
 Ну и отдал Юрка обувку. Че ж делать, выпить нужно было срочно! Правда, до дома своего пару дней добраться не получалось – так и ходил по осенним лужам в домашних тапочках. Ну да ладно…

 Самая же лучшая, но и самая редкая разновидность покупателя на пропиваемую вещь – поддатые мужики. Такой берет не потому, что нужно. И не потому, что выгоду какую хочет поиметь. И не от кондовой мизантропии. Такой берет чтоб  доказать (хоть домашним, хоть самому себе) свою хозяйственность и рачительность.
Неоспоримым аргументом в споре с женой о том, кто думает о доме, а кто только мозги умеет выносить, послужит приобретенная керамическая статуэтка колхозницы. Разбитая впоследствии о голову той, которая только мозг выносит…
 А предметы для грядущего обновления! Практически каждый бухарик планирует начать новую жизнь, заняться спортом и Достоевского всего прочитать. Ну, с понедельника, не сегодня… Сегодня есть более важные дела… И в ознаменование грядущих перемен, совершает иногда неразумные, впрочем недорогие покупки типа лыжных палок. При этом лыжи он не купит никогда, лыжи они, сука, огромных денег стоят…
Абсолютно неважно, что завтра мужик будет эту же самую фигню толкать за дешево. Главное – сейчас он на белом коне.
Найти такого поддатого гражданина с непропитыми деньгами в бумажнике – большая удача. Ему можно втюхать абсолютно все, что угодно, а, главное, по цене порой много выше рыночной. Пиджак который ему чуть не вдовое мал, старинный прибор для выжигания, туфли для его бабы (размера которой он и не знал никогда) найденные в урне, радио, зонтик почти не сломанный, перстень почти золотой. Все! К сожалению, на одного такого покупателя приходится не менее сотни соответствующих продавателей. Но – бывает, что и везет.

Еще Юрку выручал сбор пустых бутылок. Он потихоньку превратился в опытного собирателя, всегда выходил из дома с большой непрозрачной сумкой, за день на пол литра-то всегда найти удавалось.
 Ну и – цветной металл. Каждый уважающий себя синяк в Ыйске имел в кармане магнит, который прикладывал к любому валяющемуся или просто плохо закрепленному металлическому предмету. Если магнит не прилипал, фиговоина оттаскивалась в ближайший пункт приема цветного металла, благо пооткрывались они буквально на каждом углу. Цветмет ценился – на кило меди можно было купить полтора кило самогона. Кроме магнита приходилось таскать с собой еще и здоровенную отвертку – что-то отломать, открутить.
Несмотря на то, что поисками меди, алюминия, нержавейки занимались полгорода, каждый день чего-то найти удавалось. Так как другой половине городского населения и в голову не приходило, что старый чайник или сломанную вилку можно продать. В большинстве пунктов приема цветухи можно было получить оплату непосредственно самогоном – владельцы быстренько сориентировались и учли основные потребности своих клиентов. На руку играло и то обстоятельство, что все годы советской власти использованный металл просто выбрасывался и никто, кроме пионеров, даже не пытался его утилизировать.
В качестве легенды металлодобытчиков по Ыйску ходила история мужика, который перед проходной родного завода случайно прислонил магнит к плите, служивший мостиком через канаву. Плита оказалась медной, мужик подсуетился с трактором и отволок в приемку почти тонну самого дорогого металла. Счастливцу обломились огромные деньги, на радостях он допился до смерти. Хотя канав в Ыйске было великое множество, больше никому так не подфартило.
Зато плохо лежащий цветмет уходил быстро. Плохо лежал небольшой бюст Ленина в одном из Ыйских скверов… Плохо лежали, вернее, плохо висели, троллейбусные провода… Во время отключения электричества для какого-то ремонта неизвестные ухари успели срезать несколько пролетов. Красавцы!
Ну, Юрка-то все по мелочи промышлял, по полкило в день находил, редко больше.

Один раз ему повезло и удалось утащить в приемку горку из нержавеющей стали с детской площадки. Несколько дней праздновал. На остатки горочных денег бухал Юрка с какими-то случайными собутыльниками. Пили  в детском садике, в избушке такой с лавочками внутри. А че? Спросят детишки у воспитателей кто это такие – пусть те отвечают «веселые человечки».  Опять же, следовало и здесь аттракционы проверить, вдруг снова повезет.
И вроде как все нормально было, не хуже чем обычно. Только, выпив очередной стакан, вдруг почувствовал Волков острую, режущую боль в желудке и ринулся из домика прочь – блевать. Рвало Юрку страшно, когда все выпитое и съеденное уже образовало причудливый узор на детской площадке, из организма стала исторгаться какая-то желчь вперемешку с кровью.
Минут пятнадцать Юрка корчился в судорогах, а потом, абсолютно обессиленный лег отдохнуть прямо на землю, где почище было. Но неожиданно начался новый спазм, хотя в желудке уже ничего не было, его продолжало рвать  кровавой желчью и просто воздухом. Подобные приступы повторялись один за одним, внутренности казались просто разорванными на клочки, сил не было совсем. В паузах Волков просто валялся на облеванной земле  и ждал либо повторения кошмарной боли, либо, наконец, смерти.
Собутыльники, само собой, тут же разбежались, оставив Юрку подыхать. Товарищество среди пьющей братии носит исключительно декларативный характер.  Кто-то, видимо из персонала детского садика, в котором он загадил всю площадку, увидев из окна его агонию, вызвал «скорую». Так Волков  попал в больницу с открывшейся язвой желудка.

Две трети пациентов гастроэнтерологии – опившиеся алкаши. Впрочем, как и три четверти пациентов травмы, треть хирургии, большая часть психиатрии и изрядная доля больных других отделений. Если вдруг каким-то чудом население  перестанет бухать  –  половину коек в больницах можно смело убрать за ненадобностью.
Юрка попал в больничку удачно – мест свободных было очень много, поместили его в палату на двоих. И самым первым лекарством, которое Волков  получил, был гемодез.
Дня три его откапывали. Все-таки главным для выздоровления было не язву лечить, а интоксикацию снять. Капельницы ставили по несколько штук. Юрка  ж вообще не вставал с постели. Горючее закончилось и силы вместе с ним тоже.
Мочился в утку, покурил лишь пару раз прямо в кровати. Очень подолгу спал, а когда бодрствовал, тупо смотрел в потолок. Есть не мог, вообще, весь пищевод и все горло были разодраны… Так, чай сладкий пил, хватало, больше и не хотелось.
Встал на весы в больничном холле – пятьдесят килограммов. Это при росте метр–восемьдесят с лишним…
Вообще, наверное эта открывшаяся язва жизнь спасла, сколько б Юрка еще в таком жестком запое протянул? А тут откапали, лечить начали, витаминки всякие давать. Да и язвочка-то крошечная оказалась, врач сказал, что без операции все заживет. Ну, если диету соблюдать, конечно. Так что эту самую диету Волков  соблюдал, организм свой берег, процедуры посещал, таблетки пил – короче всячески заботился о своем здоровье. И слегка уже протрезвевшими мозгами дал себе зарок не пить хотя бы несколько месяцев, чтоб в порядок придти.
Но тут больничка стала потихоньку заполняться, и  в палату к Юрке сосед прописался. Такой свой в доску человек. Мужик, хоть и продолжал блевать беспрестанно той же желчью с кровью, что и Волков в детском садике, был настолько пьян, что вроде как и не замечал этого досадного дефектика организма. Пел песни, пытался приставать к медсестре, обмочился, чуть не поджог кровать, закуривая. Короче, продолжал веселый и зажигательный праздник, лишь поблевывая время от времени. Ему вкололи успокоительное и на всякий случай привязали к кровати. Вот странно, что в отделении гастроэнтерологии вязки были…
 Утром сосед оклемался малость, и пока он пару дней на капельницах отвисал, вели они с Юркой серьезный мужской разговор про то, кто что пил. Сосед был большой ценитель и знаток фармацевтической продукции,  бухал даже медицинский йод.
– Да это просто, братан! Аскорбинку туда бросаешь, через минуту вся рыжая шняга на дно оседает хлопьями, а сверху чистый спирт остается.
Волков  же все больше по парфюмерным и косметическим средствам специализировался. Ну, такой разговор двух гурманов, полезный обмен опытом. Впрочем, любитель аптечных настоек тоже склонялся к мысли, что с бухлом нужно завязать на несколько месяцев, а то желудок выблюешь.
Но трезвенническим планам сбыться было не суждено. Как-то раз под вечер сосед свинтил из отделения, а через пару часов вернулся с полной коробкой менавазина.  Ну, проходил он мимо аптечного склада в больнице и вдруг, неожиданно, возникла возможность коробку скоммуниздить. Аптекарша куда-то отлучилась, оставив ценный продукт без присмотра. Как было не воспользоваться! Вечером, после отбоя, однопалатники устроили пир.
 Менавазин - это такое  растирание при ревматизме что ли. Там еще на коробке грозно написано «только для наружного применения» и «яд».  Но Юркин сосед прекрасно разбирался в различных аптечных препаратах и авторитетно заявил, что бухать это можно, а «яд» намалевали специально, чтоб людей с толку сбить. Иначе, кто ж будет этой гадостью растираться – сразу выпьют…
Флакончики были очень маленькие, грамм по пятнадцать, зато целая коробка. Получилось почти по два полных стакана на рыло. При открывшейся язве желудка наружные растирания внутрь особенно полезны. Препарат был градусов пятидесяти, по мозгам шарахнул качественно. А еще имел интересное свойство… В состав входил то ли ментол, то ли эфир – короче «холодок» какой-то. И когда эта отрава всосалась в кровь, было полнейшее ощущение, что под кожей бегают муравьи. Прикольно. Полночи товарищи тянули этот напиток, вычесывали насекомых из-под кожи и рассуждали о судьбах России. Зароки «не пить» были благополучно позабыты.
В больничке Юрка  провалялся еще месяц. Периодически, через день - два, побухивая с соседом тем, что удавалось раздобыть. Посему особых улучшений  в лечении  язвы не наблюдалось.
 В конце концов, Волкова все ж выписали, наказав строго настрого соблюдать диету и режим питания. Ну, нельзя было жаренное, острое, жирное. Про аптеку с парфюмерией врач ничего не сказал.

Впрочем, лечение все же на пользу пошло. Из запоя удалось выбраться в контролируемое пьянство. И то хорошо.
Сразу после больницы Юрка направился на биржу труда. Вещи для продажи практически закончились, а на пустых бутылках долго не протянешь… Увидел объявление «требуются рабочие, общежитие предоставляется» и, не раздумывая, пошел устраиваться.
Во времена Советской власти в Ыйск сгоняли женщин с самых дальних окраин империи для ударного труда на местных текстильных и галантерейных фабриках. А как Советская власть откланялась, дальние окраины стали независимыми и гордыми государствами, новоиспеченные иностранцы отправились по домам. Тем более, что объемы производства после распада СССР сократились в десятки раз. Общежития стояли свободными. А у Юрки вопрос с жильем одним из самых главных был. Пусть зарплата маленькая, главное – крыша над головой.
В отделе кадров «Второй Ыйской галантерейной фабрики имени какой-то славной революционерки» откровенно офигели, читая  трудовую книжку Волкова. После записей о должностях всяких администраторов–директоров, претензии на вакансию грузчика выглядели довольно странно. Юрка что-то промямлил про сложные жизненные обстоятельства. Взяли…
Конечно, эти самые обстоятельства не позволили бы ему проработать на фабрике даже месяц – в Ыйске безработица была страшная, поэтому алкашей на работе не держали вообще, один залет и увольняли сразу, без разговоров. Но был один спасительный нюанс. Большую часть времени фабрика стояла. Отечественная продукция спросом не пользовалась, покупателей находить было все сложнее и сложнее. Работали под конкретные заказы пару дней в неделю, иногда случались и продолжительные паузы в производстве галантереи. Но за простой платили, пусть и совсем немного. На два дня в неделю Волков  собраться хоть как-то мог.
Работа не ах какая тяжелая – сырье из машины разгрузить, готовую продукцию в кузов закидать. Галантерея весит не много, куча легоньких коробочек. Большую часть рабочего времени сидишь, книжки читаешь, следующую машину ждешь. Короче, можно с бодунища выдержать. Опять же – деньги, которых хватало не только на ежедневный самогон, но и на всякие деликатесы  типа «доширака» и пирожков с повидлом.
Ну и комната в общежитии, куда Юрка из коммуналки перебрался.  Двадцатиметровое помещение с разрисованными предыдущими жильцами стенами, решеткой на окне и ржавыми трубами отопления. Из  мебели – железная панцирная кровать и два стула. На один Волков складывал одежду, другой использовал вместо тумбочки. Удобства на этаже, впрочем, по всему этажу обитаемыми были только две комнаты, так что – чисто относительно.
 И потянулись Юркины пролетарские будни.

Было, было понимание того, что жизнь на мелкие осколки разбилась к такой-то матери, что собственно все уже – ниже падать некуда, а подняться не получится. Но если сдохнуть не готов, то надо хоть на этой ступеньке социальной лестницы  когтями-зубами держаться. Потому что дальше все, вроде как и лестница-то заканчивается.
 Оттого и цеплялся, оттого любой ценой, с любого бодуна обливался холодной водой и шел грузить галантерею в свою смену, оттого и не пил на работе как бы ни умирал со вчерашнего. Зато потом уж…
Все свободное время Волков  проводил лежа на кровати посреди общажной комнаты, читая книжки из фабричной библиотеки и – самое главное – попивая самогон, купленный здесь же в общежитии.
Половина жильцов баловалась этим бизнесом, по всему зданию стоял тяжелый смрад браги и первача. Торговали бутылками и в розлив, в любое время дня и ночи. Обменивали самогон на вещи. Если не было ни денег, ни вещей, то своим  давали в долг под запись с расчетом в получку. Хлебной корки завалящей здесь было не достать, а вот бухло в любом количестве.
Еду, вернее закусь, Юрка покупал заранее на много дней вперед. Вполне обходился «дошираком», который даже не заливал водой, так грыз, сухой; пакетиками растворимых напитков типа «юпи», поступивших в продажу после ликвидации складов химического оружия, и дешевым колбасным сыром, который не плесневел, а только засыхал, так что жевать его можно было практически вечно. Еды много не требовалось, спиртное вполне калорийно, можно вообще без жратвы обходится. Бывало, по несколько дней к закуси и не притрагивался. Ну, типа экономил.
Все необходимое для жизни стояло рядом с кроватью на расстоянии вытянутой руки – бухло, еда, трехлитровая банка с водой, служившая пепельницей. Воняла жутко. Ну, еще по камерному опыту, в углу находилось ведро, накрытое фанеркой, для справления малой нужды. В туалет ходить было лень. И ведро и банка опорожнялись лишь когда наполнялись до краев.
Главное – книги. По счастью на фабрике была неплохая библиотека, таскал оттуда все подряд. Нельзя было оставлять мозг не загруженным какой-то ерундой ни на минуту, так как сразу лезли мысли о бедственно-безнадежном положении, от которых хоть вой. Поэтому, пока не вырубало спиртное, Юрка  читал про приключения выдуманных героев. Так изо дня в день, из недели в неделю, из месяца в месяц, лишь иногда по звонку старого советского будильника, поднимаясь на работу, где тупо таскал коробочки из машины на склад и обратно. Такая жизнь… Ниче так, яркая и праздничная…


Глава 28.
Столовое вино «Ркацители»  спирт 9-12%.

Так до мая и дотянул. А май… Ну в мае цветочки разные распускаются, птички поют, травка (в хорошем смысле этого слова) из под земли лезет. Опять же, всякие Феты и Тютчевы про этот самый май  писали. Короче, пробуждение природы и минимализация гардероба у женщин приводят к гормональным всплескам. Еще короче – решил Юрка вновь с какой-нибудь бабой познакомиться. До этого как-то не до баб было. Организм ослабленный, работал в энергосберегающем режиме, исключающем лишние движения. К тому же похоть это такой порок, который человек вполне способен в руках держать. А тут вновь желания проснулись.
Беда в том, что бабы, кроме синявок, от Юрки почему-то чаще всего шарахались. На улице познакомиться было сложно, едва Волков  пытался заговорить, большинство девчонок просто убегали, некоторые же, перед тем как убежать, протягивали мелочь. Хотя он не просил. Впрочем, от мелочи Юрка не отказывался, раз дают – надо брать. Только обижался очень сильно – он же  хотел предложить счастливую совместную жизнь, а не копейки на похмел поклянчить.
Впрочем, выход нашелся быстро. В газете Волков поместил объявление: – «Интеллигентный мужчина познакомиться с уравновешенной женщиной для серьезных отношений». Ну, он  же интеллигентный? А неуровновешенная его и пяти минут выдержать не сможет. Кроме того, что может быть серьезней регулярного секса.
Конечно, внешний вид и специфический запах отнюдь не способствовали разжиганию романтических чувств. Но вот убалтывать Юрка по-прежнему умел не плохо, минут пятнадцать задушевного разговора о сложном жизненном пути и перенесенных страданиях компенсировали негативное впечатление от мятой одежды и мятой морды.
К тому же знакомство по объявлениям в газете, предтечи интернет–знакомств,  для большинства было последней возможностью хоть как-то и хоть на какое-то время наладить личную жизнь.  Чуть не единственный способ сбыть подгнивший, лежалый, засохший и вялый товар на матримониальном рынке. Ну, еще, конечно, вечера «для тех, кому за …», но чтоб попасть туда, нужны были хоть какие-то деньги.
Так что соискательницы сильно не капризничали. Ыйск – город женский, на объяву Юрка получил множество откликов. Обзвонил кандидаток и назначал свидания.

Собственно, встречи проходили так – пересекались на улице, под сенью памятника какому-нибудь революционному герою, который, в отличие от Юрки, не о личном комфорте думал, а за счастье народное чужую кровь проливал. Затем гуляли час-полтора, за которые Волков рассказывал претендентке на серьезные отношения удивительно слезливую и романтическую историю своей жизни. Основа была почти документальной, а вот подробности он добавлял для наибольшей красивости текста самостоятельно. Именно подробности и были сексуальным манком для привлечения самок, ну как у павлина хвост или у павиана красная задница.
 Ну, а дальше – как повезет. С кем-то просто разбегались в разные стороны; с кем-то приключался коитус; а у кого-то и денег удавалось занять до лучших времен. Короче, выходило у Волкова с помощью переписки жизнь разнообразить, наполнить ее и зрелищами и хлебом.

Один из писем-ответов Волкова особенно заинтересовал. Написала девушка, что зовут ее Лена, что она артистка и вообще очень творческий человек. И свидание назначила, сообщив, что узнать ее можно будет по красной куртке и белым брюкам. В белых брюках мало кто по Ыйску ходил, не самый чистый в мире город. Да и экстравагантно слишком, что косвенно подтверждало артистизм соискательницы. Юрка отправился на свидание.
В назначенное время Волков прибыл на место, к бывшему памятнику Брежневу, а ныне рекламной стеле. В этот день утром он работал на своей фабрике, после смены принял душ, побрился. Так что выглядел достаточно прилично, к тому же не пил ничего.
Девушка в красной куртке и белых брюках уже курила на месте встречи, спиной к Волкову. Так что несколько секунд он сзади постоял, оценил фигуру. Замечательная фигурка была, высший класс. Наконец Юрка подошел поближе и окликнул соискательницу серьезных отношений:
– Лена? Вы мне на объявление ответили…
Претендентка на место спутницы жизни медленно повернулась. Уп-с.. «Леной» оказалась Маринка Симакова. 

Глупо было отнекиваться, про какие-то случайности говорить. Два успешных некогда человека скатились до уровня, когда устроить личную жизнь представлялось возможным только по объявлению в газете. И Юрке, и Маринке было стыдно друг перед другом. Просто разбежаться, сделав вид, что ничего не произошло, тоже казалось глупым.
 Они отправились гулять по вечернему городу. И впервые за все время долгого знакомства, за весь многолетний  период Волковской влюбленности, откровенно поговорили друг с другом.
Творческая карьера Симаковой закончилась вместе с Советской властью. В новые, коммерческие времена ее артисткой никуда не брали. Вернулась в Ыйск, вскоре родители уехали в Москву, оставив дочке роскошную четырехкомнатную квартиру.
Вышла замуж по большой любви. А он бандит оказался, Гвоздодер кличка, может Юрка знает? Родители брак не одобрили, с дочерью общаться перестали, вообще.
Вначале с мужем  хорошо жили, потом у него какие-то неприятности начались, кому-то из коллег денег задолжал. Маринке пришлось продать квартиру. Но не помогло, Гвоздодера вскоре расстреляли на выходе из бани. Маринка осталась бездомной вдовой.
Помог папа все же, купил однокомнатную квартиру, но оформил жилплощадь на Маринкину тетю. Еще отец, богатый человек, небольшие деньги высылает, опять же через тетку. Но с Маринкой родители так и не разговаривают (как и у Волкова!). Так Симакова и живет, одна, денег еле на еду хватает.
Короче, Марине – как и Юрке – катастрофически не везло по жизни.
Бывшие мужчины ее абсолютно не понимали – как и Юрку его подруги. У Маринки были подозрения (как и у Волкова!!!), что и были-то они с ней из каких-то меркантильных соображений.
На работе у Марины после института складывалась блестящая карьера, но потом интриганы и завистники… (и у Юрки!!! И у него тоже!!!). А еще… И кроме того… Не говоря уж о…
Никогда ни с одной женщиной не было у Волкова настолько похожей жизненной невезучести. Да и вообще, редко встретишь столь похожего человека. Вот так, знались двадцать лет, и только случайно смогли друг про друга что-то важное выведать. Не просто былая любовь и страсть у Волкова проснулись. Возник еще удивительный душевный контакт, эмоциональная связь. И у Маринки, похоже, тоже.  При нежданном свидании они погуляли по городу и разошлись около полуночи абсолютно очарованные друг другом.

Следующие три дня Юрка  работал в вечернюю смену, а потом фабрика закрывалась на целый месяц. Все эти долгих три дня, приходя с работы, Волков наводил порядок и хоть какой-то уют в  своей общажной комнате, твердо намереваясь пригласить Марину в гости при следующем свидании. Ну, наведения порядка и организация уюта свелись к выносу на помойку пакетов с мусором, воняющих ведра для мочи и банки для окурков и сдачи в приемку пустых бутылок. Последнее еще и доход весомый принесло…

И в первый же день вынужденного отпуска Юрка встретился с Мариной и сразу же потащил к себе. А притащив домой, сразу же потащил в койку. Собственно, в его келье и располагаться то больше негде было, стулья завалены, так что и оставалась только кровать… Он, наконец, все помнил и все соображал. И, наконец, обладал телом  девушки, о которой мечтал столько лет.
Закончив с близким знакомством, они вновь отправились гулять, время было не позднее, а аскетический интерьер Юркиной общаги как-то не особо к веселью располагал.
Летний вечер, птички всякие поют, Волкову месяц  целый делать нефиг. Ну и предложил Юрка пивка попить, почему бы и нет? Опять же, женщина, которая пивка попить запрещать начнет, уже и не очень душевно близка, тест такой. Но Марина и не думала запрещать! Марина с энтузиазмом согласилась!
Выпили по бутылочке. Потом еще по одной. Потом – вместе – решили, что можно и бутылочку водки взять, чуток расслабиться. Вернулись к Юрке в общагу, выпили водку. Опять потрахались, но как-то наскоро, торопливо. А все потому, что водка кончилась. Маринка достала из кошелька деньги:
 – Юра, возьми литр, раз уж отдыхаем и завтра никуда не идти!
 Так и обнаружилась самая главная их похожесть – неукоснительное следование принципу «Если уж пить – так пить!!!».

 Маринка тоже стала алкоголичкой, первой алкоголичкой, с которой Юрку настолько близко свела судьба.
Впрочем, это слово в Юркином сознании было неприменимо ни к себе самому, ни к тем, кто симпатичен. Алкоголики обитали где-то там, на свалках и помойках. А они были людьми, которым временно не везет в жизни.
Весь следующий день Волков и Симакова  провели в постели, вылезая лишь для того, чтоб купить самогона. А потом тормознули, приняв с утра только по стакану исключительно в лечебных целях.
Запой – это как «штопор» в авиации. Опытный летчик-асс, разумеется, только тот, кто в совершенстве владеет высшим пилотажем, может входить в этот самый штопор по собственному уразумению. От неконтролируемого падения, когда самолет уже невозможно вывести и спасти, его отделают лишь несколько метров да несколько секунд полета. Не успел, замешкался, потерял нужную высоту – все, финита… Только вот пилоты знают где и когда находится эта точка невозврата, ну хотя бы теоретически. А  у алкашей каждый раз новые, доселе неизвестные параметры, все интуитивно.
Как бы то ни было, побухав пару дней, они тормознулись без всяких проблем. А еще за эту пару дней совместной нирваны Маринка сообщила по большому секрету, что трижды лежала в психо–неврологическом диспансере, ну депрессии были сильные, нервы лечила. Опять же – как и Юрка!

Потом целую неделю они встречались, вроде как конфетно-букетный период в отношениях наступил. Заходили на пару часов к Юрке в общагу за порцией секса, а потом долго гуляли по городу, разговаривали. Маринка познакомила Волкова с тетушкой, которая ее вроде как опекала, и через которую родители пособие передавали. Юрка тетушке понравился, он умел на пожилых женщин приятное впечатление производить, недолго, правда.
Не пили, нет. Вообще ни грамма.

У каждого алкаша есть такой пунктик – при начинании любых новых отношений, не важно – интимных, дружеских или деловых, он обязательно будет доказывать, что он не алкоголик. Собственно, никто ничего доказывать не просит. Более того, никто и не интересуется вообще его проблемами. Но алкаш обязан всем сообщить про свое полное равнодушие к спиртному. Со стороны выглядит нелепо и забавно. Ну, допустим, как сброшенный на парашюте в глубокий вражеский тыл диверсант, первым делом направляется в контрразведку, чтоб написать там заявление «я не шпион» и таким образом от себе подозрения отвести.
Если при приеме на работу кадровик спросит про отношение к спиртному, то нормальный человек промямлить что-то вроде «как у всех». Просто внутренне проигнорирует вопрос, сочтя его неважным. Другое дело алкоголик. Тот сразу толкнет речь в стиле XXVI съезда КПСС. Типа сам он никогда, ни разу  и ни за что; и вообще решительно осуждает; и таким отщепенцам не место в нашем обществе; и мы все, как один, должны сплотиться в борьбе с этим злом; и ваще; и в частности.
При знакомстве с девушкой алкоголик обязательно найдет повод рассказать ей в подробностях о приключениях своих пьющих соседей, при этом особо подчеркнув, что лично он вообще не понимает - как люди могут вот так вот жить, да и можно ли их после этого людьми то называть. Цветы он подарит вряд ли, а вот соседей-алкашей в разговоре осудит обязательно. Что очень романтично.

 По этой причине Юрка с Мариной  на спиртное вообще не смотрели и в разговорах постоянно находили повод поосуждать алкоголиков.
Все шло к серьезным отношениям. Наконец, Юрка  переехал к Симаковой. Навсегда теперь, как они решили. Жила она в однокомнатной квартире на последнем этаже десятиэтажки. Квартирка маленькая, не ах как обставленная, но все есть – кухонька, ванная с туалетом, комната с диван-кроватью и телевизором. После общаги практически дворец. Впрочем, общежитие так за Волковым и осталась, было в планах сдать кому.

Переезд и начало новой, совместной жизни решили отметить. По чуть-чуть… Все по уму, культурно. Сходили в супермаркет, жратвы всякой набрали. Маринка ужин готовить стала, а Юрка отправился на поиски недорогого бухла – ведь оба они сошлись во мнении, что тратить деньги на дороге спиртное смысла нет.
Что паленая водка местного разлива, что дорогущий магазинный коньяк дают по мозгам абсолютно одинаково. А если так, то, как в известной рекламе говориться, «зачем платить больше».
 Паленка продавалась в киоске в паре кварталов от дома. Какой-то спирт, разбавленный хлорированной водой в грязноватых бутылках с криво приклеенными водочными этикетками. В те славные годы подобные напитки бодяжились в любых гаражах и подвалах. По мозгам били качественно и стоили сущие копейки. Волков  взял одну бутылку – они ж  с Мариной просто посидеть хотели, без излишеств. Радостное предвкушение теплого семейного ужина подпортил неработающий лифт и необходимость на десятый этаж пешком чапать.
Ох, не зря в народе пословица ходит – «пошли дурака за бутылкой – он одну и принесет». Пузырь закончился минут за пятнадцать, задолго до готовности тихого семейного ужина, в процессе совместной чистки картошки.
Просто решили по стопочке выпить, потом еще по стопочке, потом еще – и все, нет пузыря. А веселья никакого, а до ужина далеко еще, а жажда-то уже проснулась. Поэтому, посовещавшись секунд сорок, решили они выходные дома отдохнуть, так как и в прошлый раз – секс и выпивка. Хорошо же в прошлый раз отдохнули. И Юрка пошел за добавкой.
Деньги были, нормально так денег. Посему решил, чтоб по сто раз не бегать, взять сразу столько, сколько можно  за раз в руках утащить. Ну, не пакет же покупать, в самом деле, тратиться. В конце концов, не олигархи какие, нужно экономить…
Затарился Юрка  не хило. Пузыри были во всех карманах пиджака – и внутренних, и наружных. И в каждой руке еще по три бутылки, с трудом пальцами удерживал. Десять поллитровок, пол-ящика короче – как раз нормально, чтоб с любимой девушкой тихий романтический ужин провести. Идет, несет, руки немеют, торопится. И поскользнулся. Чисто случайно, прям как в «Бриллиантовой руке» - на какой-то фруктовой шкурке. Ведь не пьяный был, просто не повезло.

Вот что такое инстинкт? А фигня такая, которая срабатывает автоматически, мгновенно и определяет реакцию живого существа.  Главный, базовый инстинкт заставляет нас беречь самое дорогое, что есть для нас на белом свете. Беречь бессознательно,  не думая и размышляя. У многих это инстинкт самосохранения. Ну, не верите – в энциклопедии посмотрите.

Сколько человек, ростом метр–восемьдесят, поскользнувшись, падает? Секунду? Две секунды? Вряд ли больше. За столько короткий промежуток времени сообразить ничего не успеваешь. В сознании кроме мысли «эх бля!!!» ничего не зарождается. Зато подсознание, тот самый инстинкт, руководит телом и в полете уже, за короткие мгновения заставляет его извернуться-сгруппироваться так, чтоб сохранить самое ценное, что есть у человека.
Волков не разбил не одной бутылки. Чудо, но это так! Удалось откинуть в стороны полы пиджака, чтоб драгоценные емкости в карманах не ударились о землю; поднять вверх обе руки, еще крепче сжав водочные горлышки.
Юрка сломал о бордюрный камень два ребра и разбил об асфальт всю рожу, так, что под глазами налились два синюшных фингала, нос распух и фонтанировал кровью, губа была прокушена в двух местах. С трудом поднявшись и охая от дикой боли, поплеся в новый дом.
Ну, Маринка молодец. Поохала, поахала, пожалела. А что еще нужно раненому бойцу?
И, едва кровь с Волковской рожи смыв, начали они бухать. Вернее лечиться. В выходные с пятью-то литрами водяры на двоих все нормально было, не больно совсем – пили-ели, сексом занимались, даже телевизор смотреть пытались. Недолго, правда, минут двадцать. Ибо сложное это дело, с пятью-то литрами телевизор смотреть.
 А как выходные вместе с лекарством закончились, тут-то Юрку и скрючило. Морда – ладно… А вот сломанные ребра болели адски, лежать не мог, только сидеть или стоять. Поперся к врачу. Где, из всех возможных лекарственных средств, назначили ему полный покой, ну и больничный выписали, само собой. Полного покоя Волкову для лечения маловато было, травить организм всякой химией (обезболивающими лекарствами) он не собирался, вредно это. Вновь набрал бухла – исключительно в медицинских целях и засел дома.

Две недели  Юрка спал сидя в кресле, лежать не мог, беспрестанно глотая водку. На больничном же находился месяца полтора, затем выписали – на легкий труд. Ну и пил все это время. Впрочем, спиртное особо не брало, так боль чуть утихала. Поначалу Маринка с ним не бухала, по дому шебуршилась и о больном мужике заботилась.
Прошел почти месяц пьянки. Волков уже практически остановился. Во-первых, не было сил. Запой – дело тяжелое, требующее максимальной самоотдачи и недюжего здоровья. Всякие там тренировки олимпийских чемпионов или подземные стучания шахтерами киркой по породе и рядом не стояли. А попробуйте-ка ежедневно принимать на грудь дозу этилена, треть которой в хилых и избалованных странах всяких Европ и разных Америк считается смертельной.

 Как-то по телевизору сюжет показали: француз из-за любви несчастной и еще какой-то лажы по жизни решил на себя руки наложить. Все по уму – записку написал, типа «прошу никого не винить, за исключением…», завещание. И способ придумал вроде как радикальный – выпил за раз пол литра водки. В сюжете говорилось, что мол, повезло парню. Вовремя его кто-то нашел, вызвал медиков, откачали, спасли. Такие вот «их нравы». В наших же палестинах четырнадцатилетние школьницы в одну харю пол литра легко уговаривают перед дискотекой, чтоб плясалось лучше. Но если  каждый день – тяжело, чес-слово тяжело.

Вторая причина – не брало Юрку уже, вообще. Бывает так, когда долго пьешь.
Под финал запоя направился он к любимому ларьку за водярой. Опять лифт не работал, все пешком… Ну, взял бутылку, на десятый домой забрался, полстакана налил, жахнул – вода. Чистейшая вода, ни вкуса, ни градуса. Возмущенный, с этой бутылкой обратно побежал.
А в ларьке его хорошо знали – как-никак постоянный ВИП клиент, оптовик можно сказать. И продавщица, тихая девочка, без разговоров Юрке эту бутылку поменяла. Он опять домой, пешкодралом. Наливает – снова вода. Уже злой и нервный спускается к ларьку, на повышенных барышне объясняет, что у нее походу весь ящик бракованный. Меняет продавщица бутылку, слова не сказав. Что лишний раз не бегать, прямо при ней Юрка открыл, из горла попробовал  – вода! Ругаться начал, демонстрировать  – то рот этой водой полоскал, то пил из горлышка маленькими глоточками, короче, делал то, что с водкой не сделаешь. Ну и попросил вернуть деньги – типа в другое место пойдет.
И тут девчушка сама попробовать решила. Налила себе грамм тридцать, выпила – покраснела, закашлялась, слезы на глазах. Не сыграешь такое. А если сыграешь – так не фига в ларьке-то седеть, любой МХАТ хоть имени кого с руками-ногами тебя оторвет. Глянул Юрка  на нее  – и офигел. Испугался главное, а вдруг организм такую пакость против него задумал и стал водку в воду преобразовывать? Из воды – в вино ж были случаи, так что не наоборот? И как тогда дальше жить?!!! Ну, потом, после литра с чем-то пошел эффект… Ибо никакой организм против железной воли не устоит. Но – по большому счету – почти не брало уже. Пить становилось бессмысленно.

В-третьих, на работу выходить надо было. В-четвертых – здоровье пошаливало. В-пятых – деньги кончились почти. Но это – несущественные мелочи, вполне преодолимые. Главное – сил не было и не вставляло. А бухал уже просто по инерции, твердо намереваясь за день до выхода на родную фабрику завязать. И тут Маринка…



Глава 29.
Спирт питьевой 96%.

В конце концов, случилось то, что неизбежно должно было случиться. Буквально за пару дней до Юркиного выхода на работу, когда уже и ребра не болели, а лишь ныли слегка, когда уже и бухать-то особо не хотелось – устал потому что… Короче, в самом конце  Волковского запоя,  Марина вдруг решила составить ему компанию и чуть вмазать. 

Дело было в пятницу. Маринка  что-то готовила на кухне. Юрка мирно сидел перед телевизором и посасывал самогон, разбавленный растворимым напитком «Юпи» – эдакий ужасающий коктейль. Так, очень медленно, по привычке – стакан второй час уже допить не мог. Маринка вошла в комнату, бросила мимолетный взгляд на банку с пойлом ядовито-желтого цвета и попросила:
 – Налей мне стопочку, что-то устала, напряжение надо снять…
Юрка налил, она выпила и снова убежала на кухню готовить. Но минут через пятнадцать вновь заглянула в комнату и попросила налить еще. А через минут десять еще. Затем еще…
Пойло кончилось, Маринка – вполне трезвая и адекватная – протянула деньги и попросила сходить за добавкой.  Волков  сбегал на точку, приволок литр, с расчетом, что этого хватит на весь уикэнд. Но абсолютно неожиданно, Маринка сразу налила себе полный стакан и залпом его хлобыстнула:
– Юра,  ну, мне ж нужно тебя догнать.
 Литр кончился часа за три, причем Юрка больше пропускал, чем пил.
Маринка же вливала в себя самогон с ненормальной жадностью, практически без пауз, без разговоров и закуси  – просто хлестала стопку за стопкой. Недоваренный ужин она сняла с плиты и убрала в холодильник:
 – Завтра доделаю, сегодня лень.
Когда пойло почти закончилось, снова протянула деньги и велела принести добавку, еще литр. Юрка сбегал, вернулся, она уже крепко спала, допив остатки предыдущей партии. Волков  пристроился рядом и то же уснул.
А утром, проснувшись, обнаружил ее уже никакущей. Во сколько она встала – не известно. Но, видно, лишь открыв глаза, устроилась в кресле с бутылкой и начала догоняться. Причем тихо, чтоб Юрку не будить. Волкову на следующий день нужно было на работу, после долгого перерыва. Поэтому пить он не стал, вообще. А Маринка так весь день и просидела в кресле, лишь пару раз дойдя до туалета. Наливала себе, выпивала, вырубалась. Пару раз Юрка  пытался с ней поговорить – так, ни о чем. Но она лишь слабым голосом попросила:
 – Юр, не мешай, дай я сегодня расслаблюсь.
 Ну, он и отстал. За сутки литруху она съела, одна, без посторонней помощи.

С утра Юрка пошел на работу. «Легкий труд» для грузчика подразумевает, что этот самый грузчик тупо сидит всю смену и ничего не делает, но и никуда не уходит. Кое-как отсидев восемь часов и окончательно протрезвев, Волков отправился домой.
И застал Маринку сидящей все том же кресле, только вот на журнальном столике перед ней стояло несколько бутылок с паленой водкой – в его отсутствие она сама сходила и затарилась по-полной.  Входная дверь в квартиру была не заперта, в комнате было очень грязно – на полу валялись окурки и остатки закуски, видимо Маринка роняла тарелки и пепельницу. Сама она находилась в странном сомнамбулическом состоянии – вроде как спала с открытыми глазами. На Юркин приход не реагировала никак, на то, что он начал грязь подметать даже не обратила внимания. Но когда Волков попытался убрать со стола бутылки, неожиданно истерично завизжала «не трогай!!!». Что ж, не стал…

Самое поразительное, что Юрка  впервые наблюдал запой со стороны, не участвуя в нем. Одно дело – когда ты на сцене, тем более в главной роли. И совсем другое – когда сидишь в зрительном зале. Маринкина пьянка его откровенно удивила и напугала.
 Весь день она просидела в кресле, как механическая кукла вливая в себя стопку за стопкой. Не разговаривала, не обращала внимания на включенный телевизор, ничего не ела. Водка, вода чтоб запить, пара сигарет – все. Вечером Волков  лег спать, а Маринка так и осталась сидеть в кресле – бухла у нее еще прилично было…
С утра она вроде как пришла в себя, даже извинилась за вчерашнее и стала убираться. Юрка ушел на свою галантерейку. А вернувшись после смены, вновь обнаружил Маринку сидящей в кресле перед журнальным столиком, заставленным бутылками с паленой водкой. Впрочем, на сей раз она хотя бы реагировала на его присутствие…
 Сообщила, что плохо себя чувствует.  Затем выпила еще стакан,  неожиданно кинулась к Юрке  и фактически изнасиловала. Волков вообще не хотел секса, но организм под воздействием женских рук реагировал сам по себе. Нижняя половина туловища вообще не всегда находится в контакте с верхней и порой живет самостоятельной жизнью.  Маринка все сделала сама, оттолкнуть ее как-то неудобно было. Как зверь, яростно и грубо она попрыгала на сожителе, со стоном откатилась в сторону, а через несколько секунд уже вновь сидела в кресле и пила очередную стопку. Остаток дня прошел так же, как и накануне. Юрка занимался своими делами, абсолютно не зная как реагировать на свою женщину, молча бухающую в кресле.
Утром Волков  отправился на работу, а вернувшись со смены, обнаружил все ту же картину.

Маринкин запой длился две недели. Они очень мало разговаривали – что и как говорить Юрка не знал, а Маринка большую часть времени могла лишь мычать. Двигалась она мало, ходила с трудом, ничего не ела, только пила. И периодически, на непонятных и всегда неожиданных вспышках энергии, использовала Волкова в качестве живого вибратора. Спала то сидя в кресле, то переползая на кровать, не раздеваясь при этом.
Дней через десять силы окончательно покинули ее. Утром, когда Волков собирался на работу, она попросила слабым голосом:
– Юра, принеси мне… Сдохну…
 По-быстрому он сбегал в ларек и купил ей литр. Последние дни запоя Симакова не вставала с постели, пила лежа, а когда бухло заканчивалось, умоляла Юрку купить добавку. Он бегал. После того, как однажды ночью Маринка обмочилась, они перестали вместе спать, Юрка постелил себе матрас на полу.

Пить Волкову не хотелось, вообще. Ежедневно глядя на агонию любимой девушки, он испытывал странную смесь жалости и брезгливости. Очень хотел, что б этот цирк наконец закончился, чтоб Маринка вернулась в нормальное состояние. Но выпивку приносил ей по первому требованию, даже когда кончились деньги – занимал и продавал вещи.
Зачем? Почему? Алкаш – самое способное к самообману существо из всех живущих на планете Земля. Юрка убедил бы кого угодно, как убедил самого себя, что таскает ей бухло исключительно из любви, из-за боязни того, что она умрет не похмелившись. Любой алкоголик знает с десяток историй о том, как некто умер из-за того, что вовремя не выпил сто грамм. А опохмелился бы вовремя – мог бы еще пить да пить. Поэтому резко прекращать бухалово нельзя. Поэтому нужно постепенно выходить из запоя. Поэтому он и таскал ей спиртное день за днем.
Только вот чушь все это! В главной, а, пожалуй, что и единственной настоящей причине Юрка б ни за что не сознался, в том числе и самому себе. Он давал в долг, инвестировал капитал в свою будущую пьянку. Накладывал на нее некие обязательства, чтоб в случае его штопора, уже она бегала за водкой и доставала спиртное любой ценой. Все прочие гласные и негласные обязательства можно нарушить, но вот этот алкогольный договор свят и нерушим.

Закончила Маринка пить резко и абсолютно неожиданно. Через пару недель ее нон-стопа, с утра перед работой Юрка, как обычно, сбегал в ларек и приволок ей литр. Но, придя со смены, обнаружил, что она, абсолютно трезвая, убирается в доме. Ходит с трудом, присаживается отдохнуть каждые пять минут, пьет корвалол, но не бухает и занимается делами.
– Юра, нам нужно бросить пить, я так больше не могу…
– Нам? А отчего же нам-то? Это ты бухать не умеешь, это ты тут две недели валяешься!
– Хорошо, мне…
О запое ее они больше не говорили, зажили дальше, как будто ничего и не было.
И пошла жизнь. Такая алогичная, фантасмагорическая жизнь двух алкашей. Союз, стержнем которого является обслуживание болезни. Сожители периодически запивали – то по очереди, то вместе. Раз и навсегда ответив на  вопрос, отчего это происходит. Ответ – все из-за нее (из-за него)!

Алкашу всегда нужен повод для выпивки. Это нормальный человек может винца пригубить просто так, ни с чего, под настроение. Алкашу повод необходим. Он должен оправдать себя в глазах окружающих, а более всего в собственных глазах. Потому что на глубинном уровне знает, что его «стаканчик вина» как правило имеет катастрофические последствия. А значит и мотив для грядущей катастрофы должен быть серьезным. Не просто «настроение плохое».
Самый простой и очевидный способ – обвинить во всем того, кто рядом. Типа, все из-за нее. Типа, она такая-рассякая, как же тут не пить-то, с такой-рассякой. На логичный вопрос – а что ж не разойдешься то, есть не менее логичный и всеобъемлющий ответ – а типа люблю и жить без нее не могу.
Все! Больше не надо мучиться, выдумывать всякие поводы, объяснения. Захотелось вмазать – достаточно с женой поругаться (что легче легкого) и спокойно бухать в свое удовольствие, но не просто так, а от сильнейшего эмоционального расстройства. Сам же веришь в свою придумку! Окружающие верят тем более.
 И все это в квадрате, если вместе живут два алкаша. Постоянно детонируя друг друга на выпивку. Разумеется, вечное «это он(а) во всем виноват(а)» время от времени выплескивается виде скандалов и драк.
Волков и Симакова орали в лицо друг другу всяческие гадости; такие слова, после которых люди обычно и здороваться-то прекращают.
 Воспитание не позволяло Юрке «нормально» бить женщину. Он ограничивался пощечинами и оплеухами. У Маринки  внутренних запретов не было – била любимого ногами, руками, кухонной утварью и предметами меблировки, как-то раз воткнула в плечо нож так, что рука не работала около месяца. Скандал мог продолжаться долго, но неизменно заканчивался примирением в постели и пьянкой.
И они продолжали жить вместе.
Жить, не смотря ни на что, не смотря на любые ссоры и якобы разрывы, поддерживая друг друга в бухалове. Если в штопор сваливался Юрка, Маринка  неизменно таскала бухло, убирала блевотину, договаривалась с врачами, чтоб дали больничный для работы, находила деньги. Если она – то Волков точно так же обслуживал ее запой.
Юрке удавалось удерживаться на фабрике, во многом благодаря купленным больничным. В случае «болезни» участковая врачиха даже не утруждалась осмотром «больного». Проходила на кухню, выписывала освобождение от работы, забирала гонорар и удалялась восвояси.
Если случалось так, что в штопор слетали оба, одновременно, то функции по техническому продолжению запоя брал на себя тот, у кого на данный момент было чуть больше сил. При этом Маринка и Юрка трогательно заботились друг о друге, не расходуя ограниченные весьма силы на выяснение отношений.

В августе 98 грянул дефолт. Родимое государство подумало и решило кинуть лохов на бабки. В роли  разводимых лохов выступил собственный народ, которому Борис Николаевич в случае ухудшения жизни этого самого народа поклялся лечь на рельсы. А тут быстренько за один день национальную валюту в пять раз обесценили, цены все в пять раз подняли, половину предприятий обанкротили и закрыли, все вклады в банках заморозили. Неизвестно, то ли президент страны счел, что все вышеперечисленное никак не ухудшило жизнь вверенного ему народа. То ли как честный человек, верный данному слову, сходил, полежал минут десять на трамвайных рельсах и потом уже в Кремль вернулся. Как бы то ни было, наступил очередной период тотальной нищеты.
Фабрику Юркину остановили аж на четыре месяца, платили при этом самый минимум. Основным источником дохода стало Маринкино пособие от папы. Очень маленькое.  Иногда не было денег на еду, но пить сожители продолжали исправно.

Из пьянок Волков  выходил с каждым разом все хуже и хуже. Обычно  несколько дней постепенно снижая дозу и потребляя лишь разбавленную водой водку микроскопическими порциями. Пару раз, не смотря на дороговизну этой процедуры, пришлось вызвать на дом нарколога.  Маринка же напротив, всегда останавливалась резко, неожиданно, как выныривала из омута, подчиняясь неизвестному внутреннему порыву. А порой им удавалось побухать день-два не сваливаясь в неконтролируемый штопор.
Конечно, были и паузы, были и трезвые, светлые промежутки. Иногда не пили вообще по несколько недель, а то и по месяцу. Больше месяца, правда, не получалось… Ходили гулять, в гости к  знакомым и одноклассникам. Сделали ремонт в квартире. Строили какие-то планы на будущее. И относились друг к другу с какой-то обреченной нежностью, прекрасно понимая в глубине души, что страшная Жажда уже окончательно сломала обоих…

К встрече Нового, 1999 года, готовиться начали заранее. Долго готовили всякие вкусности, наряжали елку и комнату. Хотели ночью к друзьям сходить. Но в итоге ужрались 31 декабря вхлам часам к шести вечера, никуда не пошли, а просто вырубились и очнулись уже днем 1 января. Так вот погуляли. Ну и несбывшиеся мечты и планы на праздник стали поводом для очередного запоя. У алкашей вообще постоянно так – сначала они что-то по пьяни портят или ломают, а потом уже бухают исключительно из скорби по испорченному–сломанному.
Чтоб впредь не бояться вдруг, внезапно, остаться без копейки, Волков с Симаковой решили замутить собственный бизнес. А именно гнать на продажу самогон. А что? Нормальное такое занятие, к тому времени ни уголовно, ни административно не наказуемое. На вложенный рубль – прибыль три. Никакие другие варианты бизнеса им даже в голову не пришли. Только самогоноварение, причем наперебой друг друга убеждали, какая это замечательная коммерческая идея. Закупили все необходимое. И в начале февраля маленький домашний спиртзаводик начал функционировать.

Самое главное – договорились не пить. Вообще. Типа, дурное это дело, надо бизнес поднимать. Самогон только на продажу, а самим нефиг больше бухать, отбухали свое.
И началась игра, в которую периодически играют с увлечением все алкашные пары – кто кого переобманет. То есть пили, конечно, оба. Но тщательно кроясь друг от друга, кроясь так, как никогда не приходило в голову скрываться от других. Юрка таскал в карманах целый арсенал убивающей запах фигни, включая небольшой флакон одеколона, которым после каждой стопки сбрызгивал рот. Приняв дозу посолидней, часами гулял по улицам как в детстве, чтоб родители не засекли. Маринка поступала так же. Поймав другого (а случалось), победитель тура тут же начинал в качестве приза за победу читать проигравшему длинную и нудную мозговыносительную лекцию о вреде пьянства и опасности оного для развития бизнеса.
Который, как ни удивительно, шел достаточно неплохо. Удалось договориться с несколькими бабками на рынках, которым самим гнать было влом. Сдавали товар на реализацию, через неделю забирали деньги. Доход был неплохой, появились свободные средства.
На аппарате сидела Маринка, объем производства зависел целиком от того, сколько времени она посвящала выгонке. Волков же разносил готовую продукцию по точкам, обеспечивал тару (ну, собирал по помойкам, а как еще…) и инкассировал выручку.
Но игр в непьющую и порядочную семью хватило на два с небольшим месяца. Где-то в середине апреля случилось все, как в старинном анекдоте. Пару недель до этого не пили. Только что получили выручку от предыдущей партии, а новую нужно было гнать лишь через несколько дней – брага еще не поспела. Впереди у Волкова были выходные.  Посмотрев с утра пораньше друг на друга, Юрка с Маринкой практически одновременно предложили:
– А давай вмажем!
 И начали пропивать деньги, полученные от продажи самогона.

Это был запой так запой! Деньги имелись, страха потерять работу уже не было (ну, бизнесмены ж стали, олигархи практически). По всему дому стояли баки с брагой разной степени готовности, а на плите ждал своего часа аппарат.
Сначала пили паленую водку из ближайшего киоска. Когда дней через пять поспела брага, стали гнать. Пока самогон медленно капал из змеевика, пили всю ту же паленку, ждать не было сил. Потом хлебали горячий продукт, давясь и кашляя, запивая холодной водой. Пили яростно, ненасытно, как в последний раз. В каких-то немыслимых количествах, практически не разговаривая друг с другом, лишь изредка занимаясь сексом – опять же спонтанно, яростно. Без всяких прелюдий, как кролики. На телефонные звонки не отвечали, дверь никому не открывали. Как двухголовая черепаха, полностью спрятались в панцирь запоя. Так продолжалось месяц.
В середине мая, когда уже зазеленели деревья и вылезла из земли молодая травка, Маринка остановилась. Как всегда резко и неожиданно.
– Все, хватит. Невозможно уже пить, надо завязывать, поднимать бизнес.
Она похудела килограмм на десять за время пьянки, с трудом двигалась. Но начала сходу уборку в квартире и наведение порядка: хата превратилась в подобие мусорной свалки – всюду валялись окурки, пустые бутылки, остатки закуски и подсохшая блевотина. Юрка ж продолжал пить, впрочем, с намерением потихоньку остановиться, резко завязывать он  не умел.
Выход из штопора дело нелегкое, требующее полного сосредоточения. Волков  много спал, старался пить по чуть-чуть, растягивая дозы и паузы между ними. Внимательно прислушивался к всевозможным болячкам своего организм – что там новенького. Ну и на Маринку внимания почти не обращал – не бухает –  молодец. Два дня лишь фиксировал мимолетом, сидя в обнимку со стаканом, как она наводит порядок в берлоге. На третий день же, когда проснулся, обнаружил, что она лихорадочно мечется по квартире и причитает: – «так жить нельзя… так жить нельзя…». Ладно, бывают у женщин странные состояния.

Привычно уже взяв из огромных запасов бутылку самогона и из холодильника тарелку с заплесневевшим сыром, Юрка устроился в любимом кресле, накатил стакан и стал ждать, когда полегчает, когда блаженное тепло разольется по организму. Маринка продолжала носиться по квартире, причитать, и вдруг прямо у него на глазах разбежалась через всю комнату, выскочила через открытую дверь на балкон и ласточкой сиганула вниз. Десятый этаж…
Поначалу Волков даже не понял, что произошло. Сознания зафиксировало отдельные кадры из произошедшего, но напрочь отказывалось сложить их в единую картину. Юрка выпил еще стакан, выкурил сигарету и лишь потом подошел к перилам балкона и осторожно выглянул вниз. Маринка лежала внизу на газоне в какой-то абсолютно неестественной для человека позе, казалось, что тело ее вывернуто  винтом в районе талии. Все еще не до конца  осознавая происшедшее, Волков помчался вниз. Лифт не работал. Когда, запыхавшись, сбежал  по лестнице, она была еще жива. Глаза закрыты, но воздух со свистом вырывался из легких.
– Ты чего… Перестань… Пойдем домой.
 Юрке страшно было даже дотронуться до любимой девушки. Маринка издала последний полусвист – полухрип и замолчала. Навсегда.

…Что это было, остается только гадать.  Может быть – «белая горячка». По срокам  как раз подходит, да и истеричные метания по квартире вполне укладываются в эту версию. Голос в голове приказ прыгнуть – она прыгнула. А может – тот самый момент прозрения, истины. Яркое, как взрыв звезды, понимание того, что Жажда уже полностью сломала тебя, что с каждым днем будет все хуже и хуже, что выхода нет. Что лучше прекратить все мучения разом, чем жить вот так. Не известно…

Дальше все было как во сне. Юрка  поднялся в квартиру, выпил из горлышка бутылку самогона и только после этого позвонил в «скорую» и Маринкиной тетке. Затем взял еще бутылку и спустился вниз. Сел на землю рядом с трупом и стал пить. Бутылка вроде как кончилась, вокруг вроде как суетились какие-то люди. Вновь поднялся наверх и взял еще один пузырь. Сколько раз Волков  ходил туда-сюда, что происходило вокруг – кто ж знает. Он  будто бы находился на дне океана, окружающее виделось как-то размыто, движения были плавными и тяжелыми.
Что-то говорила тетушка, которая, как потом выяснилось, примчалась на такси. Как-то Маринкино тело грузили в машину «скорой помощи». Что-то пытался у Юрки выяснить оказавшийся там милиционер. Но Волков  молчал, вообще ничего не отвечал никому, лишь беспрерывно глотал из горлышка вонючий самогон.
Милиции необходимы были Юркины показания, как-никак он  был последним человеком, который видел Маринку живой. Говорить Волков  не мог, поэтому его отвезли в ближайший райотдел. Там посадили в «обезъянник», оставив даже полную бутылку самогона, которую он прихватил с собой.
Хлебнул, уснул. Проснулся через несколько минут, абсолютно не понимая где и почему находится. В кармане обнаружил почти полную бутыль, а на скамейке рядом какую-то дешевую шалашовку, видимо только сюда доставленную. Предложил ей вмазать за минет, она согласилась и начала уже отрабатывать свой стакан, когда менты вытащили их из аквариума и раскидали по камерам. Где Юрка  вырубился уже окончательно и проспал до утра.



Глава 30.
Крепкий напиток «Стригураш» спирт 40%.

С утра пораньше Юрку  отвели в кабинет, где участковый минут за пятнадцать снял показания и отпустил восвояси. Куда идти и что делать Волков не знал. Денег не было, ключей от квартиры тоже. Смутно помнилось, что вроде как оставил дверь открытой. Дошел, поднялся на десятый, убедился, что запасы самогона надежно заперты – видимо, Маринкина тетка навела порядок. Тогда он спустился к ближайшему киоску, где известен был всем продавщицам, как постоянный покупатель  одного и того же товара и, сглатывая слезы, обратился к работавшей там девчонке:
–  Девушка, у меня вчера жена погибла… Денег нет, дайте водки в долг.
Слухи по району распространялись быстро, о вчерашней трагедии были наслышаны все. Девчушка без разговоров и какого-либо залога протянула Юрке литр паленой водки. Просто, для утешения. Бутылку он выпил тут же, из горлышка, не отходя от ларька. А со второй направился на синячью хату.

Притон находился рядом с проходной Юркиной фабрики. Хозяин – дед-инвалид – за глоточек малый пускал вмазать всех желающих, коих было множество. Тянулись после смены работяги – дерябнуть перед возвращением домой; тянулись многочисленные фабричные воришки, сбывшие где-то украденное; с той же галантерейки тянулись парочки, чтоб по-быстрому перепихнуться в ванной, традиционно наливая за постой хозяину.
Волков угостил деда, рассказал ему свою историю, выпили за помин Маринкиной души. Потом Волков просто завис в этой хате на два дня – спал то сидя за столом, то на грязном матрасе, которой валялся на полу в комнате. Юрке наливали. Все. Абсолютно все гости шалманодержателя. Хозяин рассказывал им Юркину историю, с ахами, охами и всхлипываниями. Гости пускали слезу и подносили Волкову стакан в знак сочувствия и понимания. Даже если он спал, его будили, говорили что-то вроде «не переживай, братуха» (хороший такой совет, уместный и своевременный главное…) и протягивали стакан.

Юрка мог бы отвисать там вечно, но на второй день случилось событие, всю малину испоганившее. Вечером к дедку–инвалиду на хату, где гульванила изрядная уже компания, завалили Вадик и Барбос.
 Вадик с Барбосом скентовались давным-давно на зоне, освободились примерно в одно время и всюду шароебились вдвоем. Ходили невнятные слухи про слишком уж крепкую их «бескорыстную дружбу мужскую». Но за руку, впрочем, как и за другие органы, никто не ловил – так что кореша и кореша. В конце концов, кому какое дело? Синяки вообще предпочитают лишней информацией мозг не отягощать.
Вадик с Барбосом на пару промышляли мелкими кражами и гоп-стопами. Тут делюга какая-то у них приключилась, бабла подняли, принесли самогонки преизрядно. Юрка  уже готовый был, пару стаканов выпил и вырубился на своем матрасе.
Очнулся ночью. Что за чудеса – полный стол бухла и закуски, сигареты лежат, а народу никого! Так не бывает!!! Просто поверьте – не бывает так, быстрее солнце на западе взойдет, чем алкаши спиртное оставят и смотаются куда-то. Впрочем, размышлять над этим социальным феноменом было лень, Волков  еще накатил и снова вырубился.
Проснулся уже рано утром от возбужденного гвалта – в хату вернулась вчерашняя компания. Оказалось, Вадик с Барбосом по пьяной лавочке сильно поспорили. Отчего и о чем  – никто и не понял. Только в качестве запоминающегося ораторского приема Вадик схватил со стола кухонный нож и вспорол Барбосу брюхо.
 Барбос на это почему-то обиделся и ушел. Впрочем, недалеко – до ближайшей трамвайной остановки. Где и отдал душу, уж не известно кому… Труп Барбоса обнаружил милицейский наряд. И хату, откуда он в мир иной отправился, обнаружили сразу – от остановочного павильона прямо до двери тянулся след из кровищи и требухи.
Нагрянул на хату ОМОН. Всех повязали, хотя Вадик и не отпирался в убийстве кореша.
 – А тебя, Юрок, мусора будили-будили, пинали-пинали – тебе похер, как спал, так и спишь. Тогда старшой их и приказал тебя оставить, еще кони в отделе двинешь…
 Утром всех, кроме Вадика выпустили. Впрочем, народ с минуты на минуту ожидал нового визита ментов – чего-то они недоделали. Посему, махнув на дорожку, Юрка покинул этот приют.

Волков зашел к Маринкиной тетке, потом вместе сходили на ставшую чужой квартиру. Забрал свои вещи, а заодно выгреб все денежные заначки, пока тетка не видела. Вернулся в фабричную общагу, где много месяцев уже не был. На следующий день должны были состояться похороны Маринки.
 Юрка купил самогона, выпил залпом два стакана и забылся тяжелым пьяным сном. Ночью просыпался, сидел в темноте, пил, курил и плакал. И о ней, и о себе.

На самих похоронах Волкова поддерживали с двух сторон школьные друзья. Сам он идти нормально не мог, отчасти от эмоций, отчасти из-за выпитого.
 Маринка лежала в гробу удивительно некрасивая, смерть невероятно уродует человека, особенно если он молод. Священник помахал кадилом и отпел покойницу. Вообще-то церковь не отпевает самоубийц, но для тех, кто покончил с собой в состоянии безумия, даже алкогольного, делается исключение. Ибо не ведали, что творили.
Маринкины родители приехали только в морг, на прощание. Отец и мать постояли минуту над гробом, сели в черный «Мерседес» и отбыли неизвестно куда. Видно, обида на дочкину за ее смерть оказалась даже сильнее обид за ее жизнь.
 Сразу с кладбища Юрка с одноклассниками пошли в кафе. Волкова все утешали, сочувствовали. И – каждый старался налить… Принято так на Руси, если горе у человека, стараться напоить его вусмерть. Юрка пил и плакал. А еще как-то бессознательно анализировал новый опыт. Вечером товарищи принесли Волкова в общагу.

А потом начался цирк с конями…
Кто вдруг не знает – была такая история в «Тысяче и одной ночи» про некоего халифа, который до чего мы не дотрагивался, все превращал в золото. Дык, это сказка, кто не в курсе… А вот в реальности подобные волшебники запросто живут среди нас. Ибо любой алкаш обладает удивительной способностью превращать все, до чего дотрагивается, в дешевый фарс. Любые самые светлые чувства, любую радость, любую мечту, любую трагедию  алкоголик запросто делает грошовой низкопробной комедией с помощью простого заклинания «надовмазать».  Заклятие это способно обесценить все кругом.
Вот горе – умер близкий человек. Но какой-то особый отдел мозга (а может и не мозга вовсе, а какого-нибудь другого органа), отвечающий за поиск спиртного, фиксирует эдакую причинно-следственную связь: ты страдаешь – тебе наливают. И все. Дальше страдания становятся показными, карикатурными, направленными на это самое наливание. Самое мерзкое, что алкаш страдает искренне, не придуриваясь. По крайней мере – осознано.

Юрка  устроил чес. Ходил в гости ко всем без исключения знакомым, не взирая на отношения и степень знакомства. К старым друзьям и случайным приятелям; к одноклассникам и одногруппникам; к бывшим коллегам и бывшим своим девушкам; к врагам и недоброжелателям; к тем, кто уже не открывал дверь и к тем, кто плевался, едва его видел. И со слезами на глазах рассказывал про Маринкину смерть.  Легенда неожиданного визита была самая примитивная, типа «мимо проходил, вот решил заглянуть на пару минут, поздороваться».
 В девяти случаях из десяти тактика срабатывала. Юрку приглашали в дом и угощали спиртным. Как правило, один и тот же адрес он окучивал до тех пор, пока хозяева не заявляли открытым текстом, что больше не нальют и ходить сюда не нужно, вообще. Кроме спиртного Волков  занимал под свою скорбь деньги, немного, столько, чтоб все забыли,  и чтоб можно было не отдавать. А всяких знакомых у него было великое множество. Так что грандиозный запой не прерывался ни на минуту.
Хотя Юрка на фабрику забил, просто перестал ходить на работу, даже увольняться не стал, все лето он жил в общежитии.  Ну, как уж жил… Иногда появлялся переночевать и хоть чуть в порядок себя привести. Не часто, пару раз в неделю. Так как, выпив и настреляв денег у своих знакомых и друзей, шел продолжать банкет в ближайший притон, которых уже знал во множестве. Где и зависал, пока деньги не заканчивались. Или снимал на улице какую-нибудь бабу, все больше синявок клеил. И после рассказа о своей скорбной судьбе, отправлялся уже ночевать к ней. Или просто спал в сквере на лавочке, не в силах идти куда-либо.  Летом на улице спать нормально. Или даже пару раз просыпался среди ночи на кладбище, на Маринкиной могиле, абсолютно не помня, как и зачем туда попал.

Кладбище Юрка  вообще полюбил. Ездил туда часто, когда в сознании, когда на автопилоте. Подогревал свою скорбь, обходил могилы отца, деда, Маринки, людей которых знал когда-то. Поразительно, но в свои тридцать лет он находил на погосте множество бывших своих друзей и приятелей, ровесников.
 Конечно, бурные 90.  Конечно, многих убили – в криминальных разборках, при дележе сфер коммерческого влияния. Но большинство покинули этот свет по синей теме. Чуть не в каждый свой визит, Волков натыкался на захоронение кого-то из знакомых, а позже узнавал обстоятельства смерти: повесился, зарезали в драке, замерз пьяный, захлебнулся блевотиной, опился до смерти, отравился суррогатом и другие героические погибели.
 А на фига среди могил-то гулял? Дык, помимо прочего, кладбище это место, где всегда можно принять на грудь. По странной российской традиции налитые  водкой стаканы, всякие конфеты и печенье, принято оставлять на могилах при визитах к умершим родственникам. Вопреки мистическим предрассудкам, духи ничего не пьют и не едят – все уничтожает кладбищенский люд. Впрочем, здесь не бывает драк и скандалов за ареал охоты на поминальные сто граммы.  Кто первый увидел, тот и выпил.
Еще с обитателями кладбища – бомжами, попрошайкам, местными дворниками и уборщиками, полоумными вроде Юрки – охотно пьют посетители. Рассказывают всякое–разное про своих усопших, кладбищенские за стопарь водяры внимательно слушают, сочувствуют горю, качают головой. Могильщики, торговцы венками и гирляндами, псевдомонахи  – местная элита – в собирании спиртного и конфет с могил не участвуют, с шелупонью дел не имеют.  Этим и так хорошо, всего хватает. А всяческие застаканные побирушки друг друга знают, здороваются, но особо не общаются между собой – кладбище большое, народу здесь промышляет не много, видать, не особо место располагает. Так что всякие союзы заключать смысла не имеет – ходи себе, ищи, да пей-ешь.
Лишь один раз какой-то бомж, с которым Юрка раскланивался при встречи, крепко поддав, неожиданно подошел к Волкову:
– Своих все ищешь?
– Ну, типа того…
– Пошли, покажу, где наши все лежат.
Экскурсовод привел Юрку в дальний, самый неудачный участок кладбища. Овраг, земля в низине, подтапливает каждую весну. Большая площадь была утыкана палками с табличками вместо памятников. А на табличках лишь две надписи: «Человеческие останки» и «Человеческие фрагменты» с одной датой…
– Вот наши, – Юркин  провожатый дыхнул перегаром и запахом гниющей печени. – Если целого жмура везут, то пишут «останки», если кусками, то фрагменты. Ну и дату захоронения ставят. Здесь наши, здесь бедолаги…
Большинство бомжей попадает именно на этот участок кладбища. Умирают в какой-нибудь своей норе – теплотрассе, заброшенном доме, подвале или чердаке. Изредка коллеги сообщают о жмуре в милицию. Но чаще просто оставляют умершего товарища и сваливают – ему-то уже все равно, а им общение с органами правопорядка совсем ни к чему. А некоторые вообще и бомжуют, и умирают в одиночестве. И труп лежит до тех пор, пока на него не наткнется какой-нибудь случайный прохожий. Тогда и хоронят как «останки».
Ну, а если до случайного прохожего труп обнаруживают бродячие собаки или крысы – то получаются фрагменты – недоеденная рука, нога, часть туловища. Объяснять по какой причине люди в категорию бомжей попадают, надеюсь, никому не надо – и так все поняли…

В  конце концов, из общаги Юрку выгнали. Ну, на фабрике он уже не работал, вылетел оттуда по статье, так что все ожидаемо. За небольшие деньги (а больших у него и не было), Волков снял приделок в Слободе. Новое его жилище было пристройкой к частному дому, полтора на три метра, с отдельным входом и маленькими сенями перед комнатой. Туалет на улице, но в сенях стояло привычное ведро. Впрочем, и это за счастье. В том состоянии, в котором Юрка  постоянно уже находился, сложно было найти квартиру за любые деньги. 
Но тут повезло с хозяйкой. Добрая такая бабушка просто пожалела Волкова – он при переговорах рассказала про последние события своей жизни. А еще у бабульки этой лет пятнадцать назад погиб сын. 

Бухал мужик, много бухал. Бухал с кем попало. И как то привел двоих каких-то случайных собутыльников в этот самый приделок, где Юрке жить предстояло,  вмазали крепко, да и поссорились. Алкокореша его зарезали, потом расчленили труп, растолкали по пакетам и сбросили в выгребную яму туалета.
 Бабулька - хозяйка пять лет искала сына и никогда бы не нашла, хотя он буквально в двух шагах был, если б одного из убийц совесть не загрызла. Через пять лет он сам сдался в ментовку.
 Злодеи получили по году зоны – суд учел и добровольное признание, и срок, который с их злодеяния прошел. 
Сына бабушка похоронила, туалет переставила, а сама в доме теперь бывала редко – то у дочерей где-то в городе жила, то у других каких-то родственников. Приделок решилась сдать впервые за копейки буквально  – нужны были деньги. Впрочем, бабушка до последнего колебалась – пускать или не пускать квартиранта. Но уж очень Юрка  ей сына напомнил. Пожалела, короче.  Приведений Волков  не боялся, особой чувствительностью не страдал. Так что нормально ему жилось в приделке-то этом.

События вылетали из памяти днями, а то и неделями. Юрка просыпался черте где, не помня как сюда попал, и полз в свою новую берлогу зализывать раны. Счет времени потерял полностью, и рассказать некому было – Юркиным собутыльником число, месяц или год за окном тоже было знать не нужно. Список знакомых, которые  могли налить, практически подошел к концу. Пришлось вернуться к старым добрым промыслам – пустым бутылкам и металлолому.

Где-то в самом начале октября (ну, скорее всего,  погода такая самое–начало–октябрьская была)  Юрка отлеживался дома после нескольких дней особенно жесткой пьянки. Надыбал какие-то деньги, взял на ближайшей точки самогона, лежал в кровати и тянул маленькими глоточками  напиток жизни.
Так вот уснул вечером, а очнувшись утром обнаружил, что не чувствует левую половину туловища. Вообще. Ну, микроинсульт долбанул. Что, само собой, фигня. А не фигня – это то, что спиртное заканчивалось, а он ходить толком не мог. Левая рука не шевелилась, висела мертвой плетью вдоль туловища. Ну, собственно не очень и нужно было, бутылку-то открыть да стакан налить Волков  и одной правой замечательно мог. А вот отсутствие всякой чувствительности в левой ноге создавало серьезные проблемы.
Юрка даже мог как-то на ногу опираться, но стоило чуть потерять равновесие – неизбежно падал. Ничего не болело, нигде даже не покалывало – просто левая половина туловища была  деревянной. Еще и морду перекосило, с одной стороны рот плохо открывался, мимическая подвижность половины лица практически была нулевой. То же наплевать, а вот идти нужно было, причем срочно.
 По счастью у него были какие-то деньги. Если экономно и в одну харю пропивать, то на пару дней хватало. Несколько раз грохнувшись на пол и поднявшись потом что твой Буратино, Юрка доковылял от кровати до стула с высокой спинкой. А затем, использовав его вместо костыля, поплелся за самогоном.
 Идти было недалеко – ближайшая точка находилась в пяти домах от приделка. Опираясь на стул, время от времени садясь на него отдохнуть, ну и грохнувшись все-таки пару раз, причем разочек в лужу, Волков  доковылял-таки до заветной заправки, купил себе горючее и вернулся назад. Дорога, длиной метров в двадцать, заняла больше часа.
Следующие два дня Юрка заново учился ходить и работать двумя руками. Подвижность и чувствительность к онемевшим разом конечностям все-таки возвращались, медленно. Рука и нога как-то функционировали, но не сгибались в суставах и утратили чувствительность. Он мог шевелить левой кистью, а, к примеру, спичечный коробок пальцами левой руки удержать был не в состоянии. Впрочем, самое главное, что через пару дней уже получалось вполне сносно передвигаться при помощи найденной лыжной палки, которую Волков  для надежности примотал скотчем к  левой руки. Даже почти не падал. Большего и не нужно было.
Едва закончились спиртное и деньги Юрка, полупарализованный, вновь ломанулся на поиски. Удачно, отматывая в день по десятку километров, но неизменно находя вожделенный напиток. Ходить, конечно, было тяжело. Надыбав на бутылку, он просто оседал в ближайшем подъезде и бухал на верхней площадке. А на ночь там же и оставался спать, собрав коврики у входных дверей в качестве постельного белья. Ну, не домой же было через полгорода идти! Да и не дошел бы… Жители домов, где Юрка пил-спал (впрочем, не более одной ночи в одном месте)  его не били и не выгоняли. То ли жалели инвалида с лыжной палкой, то ли боялись, что он этой палкой и проткнуть может.
Впрочем, процесс реабилитации после инсульта проходил достаточно быстро. Через неделю Волков уже кое-как мог делать элементарные вещи левой рукой, через две – мог передвигаться и без палки, правда очень медленно и неуверенно.
Кто-то из оставшихся друзей-приятелей, у которых Юрка уже по двум поводам подаяния просил (к Маринкиной смерти прибавилась собственная инвалидность), презентовал клюку, оставшуюся от умершего деда. С клюкой вообще все зашибись стало, настолько зашибись, что Волков даже знакомства с противоположным полом вновь стал практиковать.

Конечно, девочки его вряд ли призовые места на конкурсе «мисс вселенная» взяли б… Ну дык,  он и сам  не вполне Ален Делон. Уже в ноябре (видимо) забрел Юрка очень далеко от дома, на другой конец города, в поисках любви и приключений. И познакомился с феминой, одетой в супер****кие джинсовые шорты, типа стрингов, так, что всю задницу в черных шерстяных колготках видно было. Все честь по чести – набрали в ближайшей аптеке флакончиков настойки боярышника и отправились к ней домой серьезные отношения заводить. Ну денек – другой пожили в ее хате, эдакой декорации к фильму о Хиросиме после бомбежки – окна забиты фанерой, одежда свалена в углу в коробку из под телевизора ввиду отсутствия шкафа. А потом отправился Волков за добавкой спиртного. На обратном пути вмазал один малость и силы не рассчитал – едва до хаты ее добрался, сразу рухнул спать прямо в прихожей, да и обмочился ненароком. Проснулся когда, а стало быть и протрезвел малость – брюки все мокрые, трусы все мокрые, а на кровати подруга эта спит – страаааашная… Странно даже, чего это она так пострашнела-то быстро, до этого вполне себе привлекательной казалась… А тут настолько страшная, что тут же идея свинтить возникла. А как уйдешь в мокрых штанах? Ну, и ничего лучшего Юрка  не придумал, как бросить там свои воняющие мочой брюки и напялить ее супер****ские шорты.
Вообразите картину: ноябрь, прохладно, дождь, слякоть. По улицам бродит месяц не бритый мужик, с клюкой, в темной болоньевой куртке и китайских кроссовках 45 размера, но при этом в джинсовых шортиках типа стрингов на голых ногах. Сюда же всклокоченные волосы, вечный мат себе под нос полушепотом, полупарализованные конечности  и убойный просто выхлоп перегара. Представили? Так Волков бродил по городу где-то с неделю. С заработком везло – то бутылок много находил, то цветной металл какой. Так что домой было ну никак не попасть, вырубался по дороге. Народ офигевал!
К декабрю последствия инсульта практически сошли на нет, лишь нога по-прежнему была как деревянная, пальцы на левой руке слушались не вполне, да рожа какая-то несимметричная. Ну, вообще ерунда, говорить не о чем.



Глава 31.
Портвейн «33» спирт 18%.

Тем  более, обострились в жизни две проблемы. Первая, несущественная – это личная гигиена. В приделке естественно не было ни ванной, ни душа. В старинных частных домах, избушках на курьих ножках, удобства вообще редкость. Жители ходят в баню. Но баня стоит денег. Как и самогон. А денег практически вообще не было… А если появлялись – самогон по любому баню перевешивал. Так что на мытье Волков забил – чай не в грязи валяется, и так сойдет. Можно ж потерпеть до лета и помыться в речке, в конце концов. Ну, раз в пару недель кое-как обтирался влажным полотенцем фрагментально, то бишь в наиболее вонючих местах. Сойдет, короче. Зубы тоже было чистить нечем – паста денег стоит, а деньги… Иногда елозил пустой щеткой по остаткам зубов. Иногда брился на сухую, без мыла, древним одноразовым станком, из-за чего вечно ходил в порезах на роже. Расчесывался кое – как.
Если одежда начинала сильно вонять – рубашки, трусы, носки – вывешивал их на батарею проветриваться и одевал типа чистые – то есть те, которые уже изрядно на батарее повисели. Стирать что-то даже в голову не приходило. Но вопросы гигиены как-то не особо удручали. По крайней мере, запах перегара перебивал все прочие запахи. А от перегара избавиться ваще невозможно, это Юрка понимал.

А вот второй и главной проблемой стал голод. Пил с января Волков не много (в его понимании), а питаться только алкоголем можно лишь находясь в жестком запое. С трезвыми же паузами в день-два-три ужасно хотелось жрать.
Мысли о еде были  навязчивыми, куда более яркими и неотступными, чем мысли о водке или сигаретах. Еда снилась, еда грезилась. В киосках Юрка стал разглядывать кулинарные журналы, мечтая о том времени, когда у него будут продукты, и он  все вот это сможет приготовить. Постоянное чувство голода ломало любые внутренние преграды даже быстрее, чем алкогольная жажда.
Однажды, от отчаяния,  Волков пошел в ближайшую церковь и, подойдя к священнику, попросил:
 – Накормите меня…
Накормил. Отвел в трапезную, дал указания служкам. Юрке принесли огромные порции первого и второго и вообще без счета хлеба и чая. Все съесть он не смог, желудок ссохся и много пищи не принимал. Но, обнаглев окончательно, попросил у служек банки и все, что не доел, запасливо утащил с собой. Церковного обеда Волкову хватило на три дня. Затем уже он целенаправленно ходил по церквям и монастырям и выклянчивал жратву. Где-то кормили, где-то с порога посылали нах. По-разному бывало.

И не то, чтоб денег у Юрки никогда не водилось. Иной раз бутылочно–цветмето–собирательный бизнес приносил неплохой доход, в кармане заводилось несколько купюр. И он уже направлялся в магазин, чтоб купить вожделенной еды, что-то себе приготовить. И уже грезил различными гастрономическим изысками… Но на самом пороге магазина неожиданно приходила в голову мысль, что все те же самые продукты можно купить  на базаре с утра. Что будет гораздо дешевле. А по магазинам ходить – одно расточительство. И, подсчитав экономию от завтрашнего похода на рынок, Волков  усилием воли решал потерпеть с едой, а вот на эту самую сэкономленную сумму прямо сейчас купить бутыль самогона… А потом приходило в голову, что всякие изыски это барство, что можно и крупой какой-нибудь питаться, а на сэкономленные деньги купить еще самогона. А потом он понимал, что если сейчас не выпьет чуток, то непременно сдохнет, поэтому с едой придется подождать. А потом снова нестерпимо хотелось есть. И почему-то эта схема срабатывала каждый раз.

Несколько раз Юрка ходил шабашить на колхозный рынок. С фига ли рынок по-прежнему назывался «колхозным» - неизвестно. И колхозов давно не было; и даже в те времена, когда колхозы были, там торговали представители всяческих южных народов, отродясь ни в колхозах, ни где еще не работавшие. Вот они-то, юго-восточные люди, и набирали ежедневно бомжей и всяческих пропойцев на шабашки.
 Основная работа – привезти с утра на тележке со склада до прилавка товар, выгрузить, а в конце дня отвезти на склад остатки. За это платили ровно столько, сколько стоила бутылка самогона или паленой водки на ближайшей точке. Торговый люд в минимальной оплате труда толк понимал. Как и в психологии и в привычках своих наемных работников – деньги выдавались только тогда, когда вечером последний мешок выгружался на складе – никаких авансов, никаких «утром половину, вечером половину». Заплатив чего-то с утра, грузчика  в этот день можно было больше не увидеть.
 Эта подработка занимала часа два максимум – час утром, час вечером. Минусы были в том, что физически реально тяжело мешки с картошкой или луком ворочать; очень грязно – с ног до головы уговоздываешься гнилью, грязью и пылью, а переодеваться там негде, да и не во что; чтоб шабашку эту получить, нужно было подойти к рынку в шесть утра – торговый день начинался рано. Но в паузе между утренней и вечерней погрузкой можно было найти еще кучу подработок.
Например,  перебирать на складах овощи, отсортировывая гнилые. При этом, кроме денег гниль разрешалось забрать с собой. А что там гнили-то – с одной стороны отрезал, а другая вполне съедобна. На переборке работали в основном женщины и совсем обессиленные мужики. Там же без проблем можно было потрахаться с коллегами прямо на мешках с огурцами или луком, ибо женщины были не самого тяжелого поведения. Впрочем, этим мало кто и когда пользовался – не было сил.
 Из других шабашек – помогать бабкам–пенсионеркам дотащить до дому купленное. Шабашка козырная, бабки платили хорошо, часто еще и наливали.
Можно было целый день таскать мясо из холодильника на мясные ряды. Здесь дневная выручка доходила до полутора литров самогона, но – весь день без перерыва и очень тяжело.
Можно было собирать, мыть и относить в кафе одноразовую посуду для повторного использования, но за это совсем уж копейки платили. Ну и еще всякие разные подработки выскакивали.
Рынок кормил и поил всех. Но подобный труд отнюдь не облагораживал, весь следующий день после шабашки приходилось отлеживаться – не было сил. А уж стремней работы вообще не было – как раб, весь в гнили и какой-то гадости ты толкаешь телегу за белым, вернее небелым, хозяином. Но – ходил иногда, деваться некуда было. К слову, во время рыночных подработок Юрка постоянно встречал своих старых знакомых. Встречались лицом к лицу, но его не узнавали. Никто и ни разу… Причем, реально не узнавали, а не делали вид, что не знают – это было видно… Так что алкоголь – лучшее средство для маскировки.

В конце марта закончился у Волкова срок оплаченного жилья. Бабушка – хозяйка стала денег просить. Все настойчивее и настойчивее. Может и не просила бы так настоятельно, если б не видела Юрку периодически вумат пьяным.
Аренда приделка стоила копейки, но и этих копеек у него не было. В конце концов, хозяйка сообщила, что ждет с деньгами до первого мая, а потом выселяет Волкова, как бы ей ни грустно это было делать. Идти Юрке было абсолютно некуда. Из-за постоянного недоедания и пьянства шатало уже от слабости, жрать хотелось постоянно, на работу никто не брал – даже разговаривать не хотели, за помощью обратиться было не к кому, а скоро и жить будет негде. Ситуация ввергала в черное, беспросветное отчаянье, что дальше делать он не знал…

К тому времени общаться Волков стал исключительно со всякой уличной швалью.
Большую часть времени проводил лежа на койке в своей берлоге и читая – слаб был. Иногда, собравшись с силами, выходил на промысел. Все те же пустые бутылки, цветной металл. Коль скоро сил особо не было даже просто двигаться, пришлось изобретать новые способы охоты на средства к пропитанию. Ну и к пропиванию тоже. Так пал еще один внутренний барьер.
Как-то проходив бесцельно все утро и ничего не найдя, Волков  с трудом уже возвращался домой. И вдруг увидел, как мажористый дядька выбрасывает полный пакет пустых бутылок в мусорный контейнер. Большой такой пакет, не меньше десятка посудин. До этого Юрке как-то и в голову не приходило лазить по мусоркам. Но тут просто нельзя было упустить такой большой куш. Едва дядька отошел в сторону, Волков метнулся к контейнеру и, перегнувшись через бортик, достал ценный груз. А попутно увидел там еще пару отдельно валяющихся бутылок. Ну и порылся, че уж, раз нырнул-то… Искренне думая, что это в первый и последний раз. Только вот, выйдя на следующий день с похмелья на промысел (на улов из контейнера удалось нажраться в аут) и, не имея ни сил, ни желания рысачить по всему городу, сразу направился к ближайшей помойке. Посмотреть - нет ли там чего ценного. И дальше  понеслось кладоискательство. Ведь главное – переступить через себя, начать. А потом уже легко. Так, собственно, происходит в любом деле.
Буквально через неделю после первого робкого визита в мусорный контейнер Юрка уже начал выуживать оттуда еду. Как-то мучаясь голодными спазмами в желудке, залез в помойку в поиске пустых бутылок, и вдруг наткнулся на почти целую палку копченой  колбасы. Лишь с одной стороны самый кончик был отрезан, и на месте среза распушилась плесень. В остальном же колбаса как колбаса… Сунул в пакет, притащил домой, отрезал испорченную часть, снял защитную пленку и помыл. А потом за раз схомячил без хлеба и гарнира. Наелся до отвала. Замечательная оказалась колбаса, не из дешевых. На сытый желудок даже мысль пришла, какой же он умный и экономный и какие расточительные придурки те, кто выбросил.
А еще, выкинутые недалекими гражданами вещи удавалось продать на рынке бабкотеткам. Пусть и недорого, зато при нулевых начальных вложениях.
Ну, так потихоньку и пошло. Стал подбирать в помойках не только что-то на пропой, но и более-менее годные продукты питания. А фигли! Только вот не хватало мусорной-то пищи. Народ в Ыйске небогатый, прижимистый, обычно доедал все до последней крошки. Голод никуда не делся.

Кстати, о помойках. Постепенно Юрка начал неплохо разбираться в экономической привлекательности различных мусорных контейнеров.
Мусорка мусорке рознь. Гораздо больше, чем, к примеру, «голубые фишки» и неподкрепленные фьючерские контракты, если что.
Есть помойки элитные – у элитных же домов, в богатых коттеджных поселках и рядом с дорогими ресторанами. Только приближаться к ним с целью извлечения чего-либо опасно. Такие мусорки уже заняты сильными бомжовыми стаями, а иногда и объединениями вполне еще нормальных граждан. Если попытаешься пастись на их территории, то отмудохают качественно, могут и убить.
Помойки рядом с новостройками могут порадовать кладоискателя лишь обилием вкусной еды – хозяева купили квартиры, значит,  деньги есть – нормально питаются и что-то выбрасывают. А вот вещей и че другого полезного там не найдешь – в новостройках у всех все новое обычно, выкидывать нечего.
Самые бесперспективные мусорки у всяких «московских» и «ленинградских» домов. Живут в них преимущественно средних лет люди при прежнем строе получившие жилье от государства. К новой жизни не адаптировались, зарабатывают не ах как, поэтому продукты не выкидывают – сами все подъедают. И вещи не выкидывают – все еще относительно новое, ну, не древнее, по крайней мере.
 Вот хрущевки и сталинки – здесь совсем другой расклад, здесь прежние владельцы умирать начинают, оставляя квартиру в наследство молодым родственникам. Которые выкидывают все! А потом квартира продается, въезжают новые собственники – не самые зажиточные, но и не из самых бедных. У них и от ремонта всякая продаваемая шняга выбрасывается, и еду не доеденную утилизируют. Короче, можно что-то нарыть.
Но самым лучшим вариантом для одинокого исследователя помойных бачков являются мусорки близ средней руки магазинов или производств. У маленьких продовольственных лавчонок в ближайшую помойку выбрасывают просрочку. К сожалению, совсем уж просрочку, явно порченные продукты, прочее пытаются всеми правдами и неправдами продать. Конечно, закаленный спиртовыми суррогатами организм и не такое переваривал, наглухо отравиться старой колбасой шансов мало. А вот расстройство желудка получить – как нефиг делать. Что, при образе жизни, требующим постоянных перемещений, очень неудобно. Опять же, жильцы многоквартирных домов от чего-то сильно ругаются, когда гадишь в их подъезде или лифте. Кричат, матеряться, могут и побить. А на улице в холодное время года не особо посидишь…
Помойки близ галантерейных и хозяйственных торговых точек полны браком и некондицией. Которые, при небольшом ремонте, превращаются в качественные товары, охотно скупаемые бабкотетками.
Но самый лучший вариант – мусорка рядом с каким-нибудь продовольственным цехом. Юрке несказанно повезло. На втором месяце своих помоечных скитаний он наткнулся на настоящий Клондайк, Эльдорадо, пещеру Аль Гаруна, главное – никем еще не открытую. Обычный ряд контейнеров во дворе унылой ленинградки – нормальный бомж даже и время на них тратить не будет.
А Волков чей-то полез. Ну, он ж не бомж был… А там!!! Рыба копченая!!! Куры копченые!!! Рядом с лениградкой в здании старой котельной располагался коптильный цех. Работавший круглосуточно и без выходных. И весь брак они тащили на ближайшую мусорку, ну не свой же контейнер ставить. А брак – это штука относительная. Полрыбы пережгли, но другая половина, если отрезать горелую часть, являлась замечательным и свежим пищевым продуктом. То же и с курями, и с другой продукцией. Через магазин полкурицы, само собой, не продашь. А вот бабкотетки покупали вполне охотно, чтоб своих козлов и вы****ков кормить. С нахождением этого волшебного места Юрка практически всегда был сыт и пьян. Такую помойку обнаружить – это как в лотерею миллион выиграть. Так что – везло Волкову по жизни, ой как везло.

Может Бог за доброту Юркину такой фарт подкидывал? Он ж не только для себя, он ж и для людей…
По всему городу Волков больше не рысачил. Смысла не было, все равно из старых знакомых никто на порог не пускал, а все необходимое и рядом с домом было. Обитал в пределах Слободы, благо территория большая. Ну и потихонечку подружился с местными бомжами. Больше никто с Юркой от чего-то дружиться не хотел.
Народ каждое утро собирался на трамвайной остановке, складывался на утреннюю похмелку, договаривался о совместных каких заработках. Вот и Волков к этому месту встречи подтягивался, постепенно становясь своим в доску. Изредка кто-то находил шабашки – мусор со стройки вынеси, мебель потаскать, сарай сломать в частном секторе. Ходили, калымили. Но чаще просто тупо стреляли у прохожих мелочь, похмелялись и разбредались по важным своим бомжово-алкашиным делам.
Так вот, тем собутыльникам, с кем  типа приятельствовал, Юрка и показал волшебную мусорку – пусть люди по-человечьи поживут. Отчасти из альтруизма, отчасти из дальнего стратегического прицела, что если за эту территорию когда-то придется драться, союзники понадобятся всенепременно. Коллеги были рады, от души Волкова благодарили.

Личных вещей у Юрки практически не осталось, все пропил. Одежду почти всю, что была, носил на себе, не снимая. Остальное немногое имущество хранил в большой такой китайской клетчатой клеенчатой сумке. Ну, челноки с такими по разным Польшам–Китаям раньше ездили. Хорошая сумка, крепкая и вместительная. Молния порвалась, кто-то и выбросил на мусорку. А Волков, как человек хозяйственный,  комсомольскими значками, на той же помойке найденными, порванный участок заколол – и замечательная кошелка получилась, сто лет еще пользоваться можно. Там же, в сумке лежали и библиотечные книги.
С книгами отдельная история. Паспорт у Юрки был, поэтому в любую библиотеку записывали без проблем. Без чтения перед глазами, а вернее без ежесекундного бегства от реальности, он обходиться вообще не мог. Библиотек в Ыйск было немало. В какой-то момент, набрав максимально возможное количество книг в одной, Юрка продавал их букинистам на базаре (были там такие книжные перекупщики) и переходил  в другое книгохранилище. Такой дополнительный спиртовыделительный бизнес.
А еще с коллегами по остановке научился Волков воровать. Так, по мелочи… Идешь толпой по рынку, незаметно тыришь с прилавка банку тушенки или кофе, через два лотка продаешь в полцены. Попадаешься если – начинаешь возмущаться, типа ж только посмотреть взял. А толпу бить никто не осмеливается. Так что, вполне себе безопасно.
Так же иногда курочили чужие сараи и садовые домики. Пожива все та же – еда (закрутки всякие), цветмет, всяческая хрень на продажу. Но гангстерские эти налеты совершались редко – синяки люди ленивые, а тут же целая операция – нужно ночью куда то идти, замок ломать, уворованное в логово тащить. Обломно, короче…


Глава 32.
Вино плодово-ягодное «Аромат садов» спирт 17%.

Подходил последний срок оплаты аренды. Ну и начал Юрка от хозяйки крыться – уходил из дома рано, возвращался поздно, бухал на улице с новыми своими приятелями. Вроде как – раз она квартиранта не замечает, то и платить не надо. А еще, раз не замечает, стал потихоньку  из дома подворовывать. Так, по мелочи. Флягу сдал алюминиевую, что в приделке стояла; какие-то ложки-вилки; табуретку пропил. Чего уж, семь бед – один ответ.
Одежду Волков вообще не снимал, только китайский плащ – пуховик, в котором по улицам ходил. Спал одетый – силы экономил, чтоб утром сразу на промысел идти, не тратя времени на сборы. Ничего, нормально, привык.
Только вот нежданно случилась беда. Каким-то деликатесом с мусорки Юрка жутко отравился. Да так, что физически не мог никуда идти– каждые пять минут то бежал блевать, то иным способом организм освободить. Хозяйка, по счастью, куда-то уехала, в плачевном этом состоянии Волкова не видела.
Сутки не вылезал Юрка из туалета, а потом так обессилил, что ходил только по стенке. Остался дома, какой уж тут промысел в таком состоянии. Валялся на койке в своем приделке и читал книги. Сколько – не известно,  может, еще сутки, может двое. Не спалось – бессонницы вернулись с началом запоя, без лекарства привычного и на несколько минут не получалось вырубиться. Впрочем, попался неплохой детектив и мозг  был занят убийствами среди английской аристократии.
И вот, значит, пытался Волков  вникнуть какая из многочисленных ледей одного весьма уважаемого сэра мочканула, как вдруг услышал пение. Негромкое такое, отдельных слов не разобрать, но общая мелодия вполне угадывалась. Из стены звучала песня «Валенки, валенки» в исполнении какого-то народного хора. Юрка  вскочил (откуда  только силы появились), подбежал к одной розетке – пение стало громче. К другой – тот же эффект. А еще  пели все провода, Волков слышал их сквозь штукатурку.
Пока Юрка размышлял над феноменом поющей электропроводки, дом выкинул новый номер. Потолок начал медленно, почти незаметно опускаться. Одновременно пришли в движение дверной и оконный проемы, так же потихонечку уменьшаясь в размерах. Песня из розеток стала чуть громче, почему то хор беспрестанно повторял лишь одну фразу «валенки, валенки, не подшиты, стареньки, ииии-эх». Ну, может проводка больше и не знала, чеж  возьмешь с безмозглого кабеля.
А потолок все продолжал опускаться. И тут Юрка отчетливо понял, что дом хочет его сожрать. Что подобные приделки вообще питаются квартирантами, а поет он, чтоб внимание отвлечь! Жизнь Волкову спасло то, что на кровати он  валялся одетый и обутый – до этого слишком часто приходилось бегать в туалет, чтоб тратить время на снимание-одевание сапог. Юрка  схватил свой пуховик и ринулся вон.  Через дверной проем удалось пройти с трудом, настолько он сузился. А сквозь небольшие сени, где традиционно стояло туалетное ведро, вообще пришлось протискиваться боком и на полусогнутых ногах.

Когда уже Волков чудом выскочил на улицу – заметил острые зубы, выросшие  на дверной коробке, в несколько рядов, как у акулы.
Но – выбрался же!!! Казалось, что теперь Юрка в безопасности. Отбежав от хищного дома, он обессилено повалился на землю. Полежал так, тяжело дыша и пытаясь сообразить, что делать дальше. Затем поднял глаза и увидел картину, повергшую его в ужас. Дом потихоньку двигался за Юркой. Ног у строения не было, колес каких-то тоже. Оно просто неспешно перемещался в пространстве, ухмыляясь зубастыми дверными и оконными проемами. Чудовище явно хотело Волкова схомячить на завтрак. Понятно было, что оно не отступится!
Юрка вскочил и побежал. Никогда в своей жизни он не испытывал такого леденящего сердце ужаса. Никогда в своей жизни он не бегал так быстро. Побив, наверное, все мировые и олимпийские рекорды по скорости передвижения, Волков  домчался до любимой трамвайной остановки – месте сбора своих коллег. Ну, а куда еще, в самом деле, податься было.
 Несмотря на ранний час, только-только начало светать, на скамейке уже бухали два знакомых бомжа. Юрка подскочил к ним с горящими глазами, бурно жестикулируя и захлебываясь звуками.
– Там…. Там…
– Слышь, Юрок, ты че, бля, в натуре, – бомжики видя явно ненормальное состояние, тут же налили Волкову полный стакан. – На, бля. Полечись, бля!
Юрка вмазал разбавленную спиртягу как простую воду – залпом, в один хлоп целый стакан. Ужас вроде начал понемножку отпускать. Дома было не видно, может, тот потерял след.
Волков присел на скамейку, закурил. И только было собирался рассказать собратьям про свои злоключения, как опять услышал издалека «Валенки, валенки». По трамвайным путям очень медленно приближалось хищная избушка. Скорость была небольшой, проходившему трамваю пришлось дом объезжать. Но двигался тот неотвратимо, явно решив осуществить задуманную трапезу, где Юрка выступал в качестве главного блюда. Нужно было что-то придумать, причем срочно.
 Понятно, что в дом вселился злобный дух, как в фильмах показывают. Понятно, что просто так он Волкова в покое не оставит.
 Единственное преимущество человека в гонках со зданиями  – это скорость. Дом двигался очень медленно. Оценив обстановку, Юрка решил использовать тактику бега на месте – остановочный павильон выглядел достаточно крепким, вряд ли у взбесившегося строения хватит сил его снести. А значит можно просто бегать вокруг остановки, пока не подоспеет подмога. Откуда должна прибыть помощь Волков как-то и не задумывался.
Методика вполне себя оправдала. Когда поющее «Валенки, валенки» здание добралось до места, Юрка  был с другой стороны павильона и даже обматерил хату, типа «на, сволочь, обломайся!». Затем они начали кружить вокруг будки. Дом двигался медленно, ума сменить направление движение у него не хватало. Это позволяло Юрке, обогнав его на полкруга,  даже посидеть немного на скамейке, отдохнуть. А потом приходилось убегать вновь.
Неизвестно, сколько времени они с этой избушкой там круги нарезали. Неизвестно так же кто вызвал охотников за привидениями Юрке на помощь, то ли друзья-бомжи, то ли случайные прохожие… Но на очередном круге прямо передо Волковым выросли два дюжих истребителя призраков в белых халатах.
– Пойдем в машину, парень.
– Там, вон же он! Смотрите, там!
– Да мы видим, видим… Пойдем в машину, убежим от него.
Ну и  последовал Юрка за своим спасителями прямо в их автомобиль. Лизуна там почему-то не было. Зато была уставшая женщина в белом, которая Волкову что-то вколола.

Очнулся в знакомых уже стенах, привычно привязанный к кровати. Вел себя профессионально, ну не первый ведь раз. Не кричал, на вязках не бился, соседям вопросов идиотских не задавал. Дождался, когда медсестра по какой-то надобности зашла в палату и спокойно сообщил:
– Все, отпустило… Можете отвязывать.
 И отвязали сразу, тоже ж люди опытные, понимающие – на фига лишний раз пациента за просто так мучить, без всякой необходимости. Спросил у санитарки сигарету, сходил покурить, после сразу вернулся в наблюдательную палату  – примерный пациент. Быть хорошим получалось тем легче, что очень хотелось спать. И от препаратов, и от долгого недосыпания, и от возможности расслабиться – все равно сделать ничего нельзя.
Дурка была переполнена. С приходом весны вместе с прилетающими из южных отпусков птицами, бегущими ручьями, зеленеющей травой, наступает и обострение всяких психических недугов.  Дураки чудят и фокусничают, что тот Кио. В палатах потихоньку приходили в себя пациенты весеннего призыва.
Поэтому на второй же день во время обхода Юрку перевели из наблюдалки, естественно после бани,  в общую палату – к алкашам, нарикам и зекам. И первое, что он спросил у соседей по палате – «мужики, а есть, что вмазать». Не, ну а че… Откапали, выспался, помылся, самочувствие нормальное, спешить некуда. Отчего бы не выпить то?
Со спиртным в дурильне не просто, деньги нужны. Зато всегда есть другая возможность получить кайф. Большие дозы и коктейли из различных таблеток, которые применяет современная психиатрия, дают очень неплохие результаты.
Разумеется, с того количества, что прописывают одному пациенту далеко улететь не получается. Но пациентов много… Таблетки были предметом всевозможной торговли и обмена.
Самое простое – просто сгоношиться группой три-пять человек, складывать все «колеса» в общаг и кайфовать по очереди. Но в этом случае приходилось ждать своего кайфа по несколько дней.
 Колеса можно было менять – на сигареты (которых у Юрки не было), на еду (которой ему самому не хватало), на трахнуть гомосексуалиста (чем он брезговал). Таблетки можно было выиграть в карты, шахматы или в каком-то споре. Но коль уж опыт лежания в психушках был большой, терять особо нечего было, да и дурильная масть позволяла, Волков пошел самым примитивным и действенным способом.  Пригляделся к лежальцам, отловил в курилке нескольких тихих дуриков, дал в торец и пригрозив страшными карами, вроде того, что уши отрежет и сожрать заставит, велел им приносить свои таблетки. Рисковал, конечно… Если б кто-то Юрку сдал, или как по-другому поймали – лежать ему на вязках до конца лечения. Но – просчитал правильно, все молчали. Опять же, авторитет среди других пациков сильно вырос – отъемом  тут занимались лишь самые крутые.

Колеса – они по-разному действуют. Причем воздействие препаратов приходилось изучать исключительно экспериментальным путем, подбирая смеси и дозы. Это сейчас хорошо – все есть в интернете. Посмотрел, изучил, позвонил, на дом принесли, кайфанул, еще кайфанул, музыка поиграла, закопали. Быстро все. От первого звонка в службу доставки  до духового оркестра  в пару дней уложиться реально. А раньше – все долго, методом проб и ошибок.
Все белочники и большинство зэков так и так сидят на нейролептиках. Типа, сильно шухерные ребята. Надо их притормозить малеха. Аменазин, тизерцин, галоперидол… Обдолбаешься и ходишь, как в киселе плаваешь. Но вот если одновременно с этим закинуться антидепрессантами, то бишь препаратами прямо противоположного действия – амитриптилином или имизином, эффект получается очень неожиданный. Ну, примерно как если лопатой со всей дури по голове ушатали, только не больно.
Антидепрессанты отжать легче легкого – чудики, которым их прописывают, слабые, безвольные и вечно напуганные. А вот нейролептики, для увеличения своей дозы, просто так не отнимешь – их жрут буйные, со всеми вытекающими последствиями. Впрочем, можно обменять, выиграть. Или можно аккуратненько лечащего врача развести на увеличение дозы, типа возбудимость повышенная. Но – очень аккуратненько, иначе к кровати привяжут. Неплохо нейролептики сочетаются и с чифиром, там эффект ударения по голове лопатой идет скачками.
Чифир – отдельная тема. Для зеков чифир как для олигархов поездка в Куршавель с лыжами –  абсолютно необходимый ритуал. Ты можешь любить лыжи, с удовольствием на них кататься. А можешь не любить, вообще не уметь стоять на этих деревяшках. Но на горнолыжном курорте ты отдохнуть просто обязан – иначе ты не олигарх, а просто разбогатевшее чмо. Так и тут. Все зеки пьют чифир, независимо от отношения к нему. С утра до ночи дурдомовские сидельцы носятся с банками, самодельными кипятильниками, горсточками  чая. Держа банку в руках через полотенце, на весу кипятят один одноразовый пакетик на литр воды. Обливаются кипятком, периодически палят электропроводку. Потом по кругу пьют получившуюся бурду по два глоточка. Но бывает, что и нормальный чифир сварят. С закусоньчиком из аминазина самое то!
А еще есть циклодол и иже с ним. Антитрясучечный препарат. Его прописывают при болезни Паркинсона, а еще тем алкашам, которые допились до такого тремора, что при попытке поковырять в носу неизбежно выкалывают себе глаз или протыкают барабанную перепонку. Циклодол – это бесплатный кинозал. Сожрешь за раз несколько таблеток и лежишь себе на кровати, мультфильмы по потолку смотришь. Прикольно, цветы всякие из стен растут, птички райские с женскими сиськами порхают. Но опять же – важно не переборщить, иначе можно навсегда остаться в стране чудес – бывали случаи…

Таблетки это, конечно, хорошо. Но душа требовала алкоголя. Привычный кайф был милее этих наркошеских приходов. И не то, чтоб здесь бухла было не достать… Под окнами всех закрытых отделений круглосуточно дежурили местные синяки. Если скинуть им деньги, через несколько минут они приносили бутылку с самогоном. В качестве комиссионных отпивали сто грамм с пол литра, остальное передавали тому, кто платил.  Не обманывали, не сматывались  –  подобный бизнес держался исключительно на честности и взаимном доверии. Крысу прибили бы свои же. Бутылка передавалась через форточку с помощью «коня» - прочной лески с петлей на конце.
Короче пили люди, пили… Вот только денег у Юрки не было… На третий день в общей палате он выиграл стакан самогона в карты, но больше никто спиртное не ставил. Облом.
А где-то день на пятый лечения от белой горячки  увидел Волков, как один босяк другому наколку мастрячить собирается. Там технология такая – картинка сначала делается на бумаге, затем «переводится» на кожу при помощи обычного мыла, а потом уже накалывается по шаблону  самодельной татуировальной машинкой. Ну, вот смотрит – они уже машинку приготовили, тушь, а рисунок на листочке такой отвратный. Типа волк сквозь колючую проволоку прорывается. Только волк похож на покемона из японских аниме, к тому же с явной инвалидностью – все лапы разной длинны. А колючая проволока больше ноты напоминает… Делать нефига, Юрка подошел, говорит:
– Че фуфло какое колите? Давайте нормально нарисую.
Не сказать, что Юрка великий художник – Рафаэль там или Рембрант какой. Но волк в его исполнении похож именно что на волка, а не на зубастый сперматозоид. Накидал им за минуту эскизик. Оба зека в экстазе! А тот, на чью кожу сие произведение высокого искусства должно перекочевать и спрашивает:
–  Сколько с меня?
–  Стакан, – отвечает Волков, а сам недоумевает – чего это, он ж просто так фигню намалевал…
–  Годиться, братан. После ужина принесу.
Так Юрка  узнал, что любая хрень в зековском сообществе чего-то да стоит. И стал рисовать татуировки – за бухло, сигареты, таблетки, вкусную жратву. А чуть позже за ту же натуроплату стал письма девушкам – заочницам писать. Об этой теме ему один бывалый сиделец поведал. Рассказал, что написание писем – один из самых прибыльных творческих бизнесов в местах лишения свободы. И посоветовал, кстати:
 –  Че ты, Юрок, здесь то делаешь… Здесь дурильня,  понятий нет, развлечься нечем, цену нормальную не получишь ни за что. Тебе в зону нужно, королем там будешь жить с твоими-то талантами.
 Мысль в голову запала…
Ну, а пока Юрка в психушке заочницам писал.

До эры интернета было множество газет, публикующих брачные объявления. Значительная часть кавалеров, разместивших  там свои послания, в качестве обратного адреса указывали  какое-нибудь «ИТУ-72, 5 отряд» или «спец. ПНД,  4 отделение». Возможно, что среди кандидаток на руку, сердце и другие всякие органы этих кавалеров, было несколько хм… скажем настолько романтических барышень, которые искренне думали, что это адрес зарубежной резидентуры, где их суженый Штирлицем трудится. Но большинство все же прекрасно знали куда они отвечают то… А отвечали массово! И главная причина такой женской любви к зекам и психам – талант профессиональных написателей писем.
Возможно, дамы и не догадывались, что большинство кавалеров оттуда вполне соответствуют хрестоматийным представлениям о тамошних обитателях. Это с ног до головы разрисованные фиксатые гопнички, весь лексикон которых сводится к разным вариантам употребления словосочетания «епта-бля». И долбанутые на всю башку придурки с капающей слюной, вечно оглаживающие свои гениталии рукой в брючном кармане. Но и эти персонажи много чего хотят. Хотят вкусно кушать, хотят иногда с женщинами трахаться, а не только с местными «маньками», самооценку свою повысить хотят. Поэтому платят написателю, который сочиняет трогательно-слезливую историю их жизни. Чтоб в итоге бабы расчувствовались, повелись, приезжать стали и всякими вкусняшками, и гастрономичесими, и телесными, снабжать. Собственно, все женщины, которые в места разных типов заключения едут на свидания, по сути мечтают встретиться именно с написателем, тронутые его стилем. А он, в свою очередь, за мзду малую, выдает сидельцам огромными тиражами трогательные истории.
Ну, про то, как они никогда не знали душевного тепла. Про то, что просто не могли верить людям. Про то, как оступились, как совершили роковую ошибку и оказались в тюрьме (в психдиспансере). Про то, что каждый день мечтают о том, что  б можно было все исправить и начать сначала. Про то, что во мраке их жизни вдруг появился слабый лучик надежды – это ________ (тут, главное, при выполнении заказа именем не ошибиться… работа конвейерная, от одного адресата десятки таких писем уходят, а он у написальщика не один…). Про то, что она первое живое существо, которому он типа внатуре поверить решился. Ну и так далее.
Вот эдакую лабуду Волков  и писал для шепелявого урки, отбывающего в свои сорок лет в этой самой психушки уже семнадцатый  срок. И для, пытавшегося изнасиловать годовалого ребенка, педофила, которого все зечье сообщество с утра до ночи трахало в туалете. И для горбатого эксгибицониста, пугавшего народ в парке. И для  убийцы – ревнивца, порезавшего свою жену на куски и до сих пор этим гордящегося. Для всех, короче, кто способен был заплатить. А че, бумага все стерпит. Ну и рисовал еще.
В итоге после отбоя Юрка  напивался в закрытом отделении дурдома каждый день. До отбоя можно было попасться. Как уже опытный пациент, он всячески старался поддерживать хорошие отношения с персоналом.

Это вообще малообъяснимо. Целый день работать, чтоб ночью уже, когда выключили свет, достать из тайника заветную бутылку, быстро вмазать и несколько минут лежа в постели ждать наступления прихода. Причем, засыпаешь в дурильне по любому мгновенно, весь на нейролептиках и сонниках. Дожидаясь этого самого прихода, нужно было еще и со сном героически бороться. Самогон на вкус отвратителен, пить тяжело. Доза меньше пол литра Волкова давно не брала. Приходилось заталкивать в себя два стакана залпом. Все делать надо было быстро, риск, что медсестра  в палату заглянет, был очень большой.
Часто пойло не шло. Именно в дурке научился Юрка интересному фокусу… Вот бухло не полезло, блюешь. Но если запрокинуть голову вверх и часто и глубоко дышать носом, то вполне возможно задержать рвотные массы во рту  и проглотить повторно. Порой по несколько раз приходилось блевать – глотать свою блевотину, пока спиртное не находило какую-то полочку в организме и не приживалось.
А сам приход… Пара минут особо уплывающего сознания, не более. Собственно, вот из-за этих пары минут и проходила вся остальная жизнь.  Утром необходимо, превозмогая похмелье, избавится от тары и заесть чем-то перегар, чтоб врачи не учуяли.

А долгими  днями, в ожидании вожделенного послеотбойного опьянения, обдумывал Юрка жизнь свою горемычную.  То, что работать, семью заводить, как-то карабкаться по жизни - нечего было и мечтать. Ведь ему в этом мире не везет – и все тут. Ну, может Господу он чем-то не нравится, или родился под темной звездой… Важно, что раз не везет, то нефиг даже и пытаться что-то наладить.
Поэтому, после долгих и мучительных раздумий (а под аминазином все долго и мучительно…) приемлемыми планами дальнейшего жизнеустройства Волков  признал всего два. Из где-то трех пришедших в голову…
 Первый состоял как раз в том, чтоб по выписке из дурильни попасть в зону. Говорят же знающие люди, что там курорт пятизвездочный – еда, крыша над головой, а с литературно-художественными талантами еще возможность бухать с утра до ночи. О большем вроде как и мечтать грех. Осталось лишь совершить что-то такое, чтоб в эту зону отправиться. Такое, чтоб не было стыдно перед сокамерниками. И чтоб навар какой был, если не поймают вдруг. Что совершить в голову не приходило. Волков решил оставить этот вопрос на после выписки, когда пройдет действие отупляющих лекарств.
 Второй план тоже ничего такой был. Можно попасть под трамвай, чтоб отрезало обе ноги. Делать это следовало в людном месте, а лучше прямо напротив какой-нибудь больницы – чтоб спасли. Отсутствие ног гарантированно влекло за собой помещение в Дом инвалидов (еда, крыша над головой) и получение пенсии, на которую можно бухать с утра до ночи. План был вроде как замечательный, но препятствием к его осуществлению был страх. Ну и жадность еще. Потому что, если предварительно застраховаться на крупную сумму… Но застраховаться на крупную сумму мешало отсутствие денег на первый взнос. Бабла ж даже на самогон не хватало… Об этом Юрка опять же  решил подумать после выписки.

Лежать в дурильне он должен был сорок пять дней,  с учетом послужного списка.  А че, хорошо же. Постель чистая, еда всякая, бухло ежедневное. И можно вообще с койки не вставать. Только вот бутылки в качестве вечерней дозы становилось уже мало. Начал по чуть-чуть увеличивать.
И где-то за неделю до выписки произошло то, что неизбежно должно было произойти. С вечера выпил лишнего, на утро еще осталось. И, проснувшись, решил, что ничего страшного в том, чтоб похмелиться, нет. До обхода еще часа четыре, выветрится. Ну, похмелился… А вроде как и маловато будет, а времени-то еще полно. Поэтому взял у двух зеков по флакону одеколона в счет будущей работы, да и засадил почти два стакана отечественного парфюма неимоверной крепости. А потом колесами еще закинулся.
Во время обхода был уже абсолютно пьян. Говорить не мог, стоять не мог. Лишь сидел и тупо улыбался. Впрочем, соображая что к чему. Думал – привяжут.
 Однако зав. отделением решил по-другому. Начал он ругаться и орать, что мол напихали в психиатрическую больницу алкашей, а здесь по-настоящему больные люди лежат. Что вообще пьяниц он больше принимать не будет, чтоб там минздрав ему не предписывал. Что гоните всех этих бухариков вон, если они и тут пить продолжают, нечего за казенный счет их кормить. И в итоге Юрку выписали из дурильни за нарушение режим досрочно.
Пожалуй, этот эпизод смело можно считать пиком Волковской алкогольной карьеры. За пьянку его уже выгоняли с работы, из дома, от женщин и друзей. Это – ладно, это понятно и банально. Но чтоб за пьянку выгнали из закрытого буйного отделения психо–неврологического диспансера… Это нужно постараться! Это нужно действительно заслужить!



Глава 33.
Водка «Сибирская» спирт 45%.

Пару часов Волков поспал на скамейке во дворе психушки, чуть протрезвел, а потом поплелся в свой приделок. Дурильня была на другом конце города, денег на проезд не было. Где-то шел пешком, где-то ехал зайцем в автобусе, пока не выгоняли. Часть пути проехался на трамвайной «колбасе» – сцепке сзади вагона, на которой иногда отчаянные дети катаются. Из взрослых на такой подвиг отважился только Юрка. Прохожие офигевали.
А дома ждал новый сюрприз. На дверях приделка висел амбарный замок. Делать нечего, пришлось идти к хозяйке на ее половину. Бабуля была дома. Выставила Юрке сумку со всеми пожитками и с грустью сказала:
–  Мало, что за квартиру не платишь, я б подождала… Но ты еще и вещи воруешь. Все, иди куда хочешь.
Аукнулись пропитые фляги и прочий хлам. Напрасно Волков пытался хозяйку  разжалобить и объяснить, что типа не воровал, а чисто в долг взял. Что в натуре все в получку вернет, вот гадом будет! Бабушка была непреклонна.
Так Юрка остался на улице. Вообще на улице, абсолютно один. Не было в мире ни единого  человека, к которому мог бы за помощью обратиться, да который бы просто дверь открыл. В полной прострации отправился  на остановку, где пьющая публика собиралась – посидеть, с мыслями собраться, решить, что дальше делать.
Мысли никакие не приходили. Зато вместо мыслей через пару часов сидения на остановку пришел один из знакомых бомжей, Черепан, которого Волков в свое время навел на мусорку с копченой рыбой.
– Че, Юрок, сидишь – вмазать хочешь? А сдать есть чего, а то я мигом…
– Меня с квартиры выгнали…
– И че, херня какая! Айда к нам жить, не хуже, чем у тебя-то было. Я ваще удивляюсь – нахрена ты за квартиру-то платил? Нашару ж можно…
После долгого и придирчивого осмотра Юркиных вещей решено было пропить зимние сапоги – единственную обувь, кроме домашних резиновых тапочек, что у него оставалась. Ну, тех, что дали при пропивании кроссовок. Но на улице было достаточно тепло. Так что, натянув на ноги по несколько носков, вполне можно было ходить в тапочках, ничего страшного.
Сапоги ушли за литр самогона. Бутылку Волков с Черепаном вдвоем уговорили, вторую понесли братве на общаг. Так Юрка вступил в славную армию российских бомжей.

Жить можно практически где угодно, уют зависит от дозы выпитого.
Распространенное мнение о том, что бомжи живут на улице – заблуждение. Россия – не Западная Европа. Это в Париже клошары реально на мостовой спят. У нас на улице долго не протянешь, климат не тот.
 И в подъездах чужих живут единицы, преимущественно сумасшедшие бабушки-дедушки, которых родственники из квартир повыгоняли. В подъезде непременно рано или поздно (скорее всего – рано) отгребешь от жильцов. Переночевать разово можно, конечно, но жить – нет.
Нормальный же бомж непременно отыщет себе логово. Вариант – чердаки и подвалы жилых домов. Но опять же – вариант не самый лучший. Во-первых, подобные норы обычно закрывают на замок. Во-вторых, все-то же получение звездюлей от граждан, проживающих в квартирах. Ну, не любят у нас почему-то граждане бомжей в соседях иметь. В подвалах, на чердаках и тех.этажах обитают бомжи – одиночки, тихие причем. А после стакана не у всех быть тихим получается…
Можно жить в теплотрассе. Там есть множество различных помещений, вполне пригодных для комфортного пребывания. Всяческие насосные, распределительные узлы. Да и по основным каналам прокладки труб есть вполне уютные места. Здесь, главное, как-то договориться с работягами, которые эту теплотрассу обслуживают. У кого-то получается, у кого то – нет. Еще минус – лазить домой не удобно. Молодым, здоровым и трезвым еще туда-сюда. Только вот три этих качества не сочетает в себе ни один бомж.
Наилучший же и самый распространенный вариант – заброшенные здания. Вот здесь – пожалуйста, всегда огромный выбор. Даже в самом центре, даже самого-самого продвинутого и дорогого города мира опытный бомж найдет себе пристанище. Рядом с жилищами миллионеров обязательно есть хотя бы один дом, в незапамятные времена закрытый на реконструкцию. И строения такие стоят годами. Вначале  там бывает охрана. Потом либо ее вообще снимают, либо она спокойно спит. Дык вот – найди неявную возможность туда проникнуть и живи себе спокойно. Если здание выкуплено, а никакая реконструкция еще и не начиналась, там обычно и мебель есть. Если совсем повезет – то это обиталище и от инженерных сетей не отключали. То бишь – все удобства – свет, вода, а иногда и тепло. Самые продвинутые бомжи вешают на комнатах в таких домах замки и после этого их и бомжами то странно называть. Но обычно все проще…

Логово, куда привел Юрку Черепан, представляло собой старый частный дом. Из подобных вся Слобода и состояла. В фасадной части сгнили стропила, и часть крыши рухнула внутрь. Но сзади нормально сохранились две комнаты и кухонка. Были в наличии печка и электричество – кто-то из давних обитателей просто забросил две проволоки на ближайшую линию электропередач и руины эти оказались на халяву электрифицированы.
 В том, что фасадная часть фактически развалилась, тоже был огромный плюс. Посторонним и в голову не приходило, что в этих развалинах  обитают люди. Поэтому можно было не опасаться непрошенных гостей. В жилой половине было всегда тепло – печку топили деревяшками из половины рухнувшей. Доставать их оттуда было, конечно, рисково, все могло обвалиться в любой момент. Но здесь горящая печь ценились дороже, чем собственная жизнь, так что натоплено было всегда.
 В логове была кое-какая мебель – стол, табуретки, ящики–как–табуретки. На полу валялось несколько матрасов, рваных одеял и подушек неизвестного происхождения. Впрочем, известного… Постель после покойников в России принято выбрасывать в мусорку. Но припоминать это было неприятно, считалось, что происхождение неизвестное… Ну, может какие зарубежные филантропы презентовали.

Кроме Черепана в замечательной этой норе постоянно проживали Лидка-****ь с сыном Васей, Леня-философ и Мюллер.
Раньше жил еще Дед – старичок лет двадцати пяти – тридцати. Его, как и других обитателей,  Юрка знал хорошо.
 В общих промыслах Дед  участия практически не принимал, у него был собственный бизнес. Рядом с «Колхозным рынком» на прилегающих к нему улицах располагались торговцы всяким барахлом. Просто стелили на асфальт клеенку, выкладывали свой товар и входили так в рыночную экономику семимильными шагами. Чем ближе к зданию базара – тем лучше. А торговые точки распределялись ежедневно по праву первенства – кто первый занял, тот и торгует. Дед шел к рынку ни свет, ни заря, в любую погоду и занимал сразу пять-шесть мест. А потом продавал их за некую сумму пришедшим коробейникам. Были у него и постоянные клиенты, были и разовые. Получал по бомжовым меркам неплохо, ежедневно сам в хлам нажирался и на общаг нормально приносил.
То бишь, жил Дед с землицы-матушки… Она же его и убила. Промыслом своим он занимался несколько лет. Раскладывал псевдотовары и сидел на голом асфальте по несколько часов ежедневно. Из-за чего в начале года начал неконтролируемо мочиться кровью. Бизнесу это мешало, ну кто захочет торговать на обоссаном участке. Дед сооружал себе подобие памперсов из старых полиэтиленовых пакетов. Дальше – хуже, кроме недержания мочи начались страшные боли. Дед уже никуда не ходил, целый день валялся в логове и выл как зверь. Другие обитатели из милости его слегка подкармливали и подпаивали. Наконец, пока Волков в дурке валялся, Дед умер. Ночью, прямо в этом доме. Прочие обитатели проводили Деда в последний путь – отволокли труп на ближайшую остановку общественного транспорта.
 Вообще, это последняя милость и дань уважения. Легче кинуть жмура, где он есть и найти новое место, чем возиться с телом. Всяческие перемещения с покойниками чреваты нездоровым интересом со стороны милиции. А если у ментов план по убийствам горит? Так что большинство бомжиков остаются гнить там, где и откинули копыта. Кого-то потом случайно находят, кого-то нет… 
Ну, вот Дедовское место Волков и занял.

Что сказать про остальных обитателей логова?... Есть у всех без исключения бомжей одна особенность – красивая история собственной жизни. Невозможно встретить бомжа, который бы заявил, к примеру:
 – Я слесарь Вася, спился вхлам, пропил квартиру, оттого и живу на улице.
 Спившиеся слесаря на улице ваще не живут! Исключительно Особенные Личности. И нет среди бомжей худшего греха, чем поставить под сомнение чужую легенду.
Черепан – абсолютно лысый, худющий мужик лет пятидесяти (может, и двадцати, конечно… на улице возраст трудно определить…), представлялся всем как вор в законе. Он-де вообще смотрящий по какой-то нефте–газо–золото–бриллианто добывающей области где-то в Сибири. И там у него трехэтажный особняк, лимузин (марка менялась постоянно, видимо – несколько лимузинов), слуги и наложницы, почет и уважение. Иногда ему задавали вопрос:
– А че ты, типа, туда не едешь?
 Черепан не мигая смотрел на собеседника где-то с минуту, затем важно изрекал:
– А ты знаешь сколько туда доехать стоит? Где деньги-то на билеты взять?... Я б, правда,  давно нашел и уехал, но ведь вас же, гадов, все время похмелять надо – сдохнете ведь без похмелки… Вот и трачу на вас свои денежки!
 Справедливости ради стоит сказать, что Черепан неизменно  приносил на общак бухла больше всех.

Лидка-****ь в свои сорок, как ни удивительно, была еще весьма недурна собой. Несмотря на непрекращающуюся пьянку, несмотря на уличную жизнь, несмотря на постоянные синяки и ссадины. Ниче так баба, если, конечно, вас возбуждают давно немытые женщины. Есть определенный тип внешности, на который бухло не особо влияет. А если чуток пофантазировать, то вполне можно понять, что в молодости она была настоящей красавицей. Так что ее легенда, возможно, имела некоторую документальную основу.
Лидка рассказывала, что за ней волочились известные артисты, спортсмены, ученые и другие всякие писатели. Штабелями у ее ног складывались, семьи бросали, жениться предлагали и все имущество на нее отписать. Все оттого, что красива она была до опупения, а еще в постели умела такое, что только самые дорогие франзузские куртизанки умеют, да и то не все.
Но вот влюбилась Лидка-****ь в жигана, а он всю жизнь ей поломал. Сына Васю заделал, а сам в тюрьму сел. Ну и с горя стала Лидка-***** пить… (Собственно, последнюю часть этой истории рассказывают все женщины - алкоголички, с небольшими вариациями).  И тут она обитает потому, что жизнь без любимого ей не мила. А квартиру она продала, чтоб ему адвоката оплатить.
Лидку-****ь  мог трахать абсолютно любой из членов стаи, в любое время дня и ночи, независимо от ее желания. Все и трахали время от времени… Редко, правда. Бомж – существо энергосберегающее, лишние телодвижения делать не любит.  За сына ее Васю неизвестно, может трахал, может нет… Но если и спал с родной мамой, то ничего удивительного.
Вася был явно умственно отсталый, обычно очень тихий и молчаливый. Но иногда выпив, впадал в беспричинную ярость, лез на всех драться, приходилось его связывать до утра. Проспавшись, Вася ничего не помнил. Порой он пропадал на несколько дней, где был - не рассказывал. Появлялся, как ни в чем не бывало, продолжал дальше в стае обитать.

Леня - философ был из интеллиХентов, представлялся в зависимости от выпитой дозы то секретным физиком-ядерщиком, то академиком, то писателем - диссидентом. Ну, судя по всему, просто срисовывал свою доуличную биографию с Андрея Сахарова. Впрочем, вполне вероятно, что действительно когда-то принадлежал к нелюбимой Лениным прослойке, к примеру – работал трудовиком в школе.
Леня – философ ходил в черном костюме тройке и при галстуке. Если учесть, что ходил он в нем уже несколько лет, да и не только ходил, но и сидел где ни попадя, лежал, спал, лазил по помойкам, иногда обделывался – короче, весьма колоритное зрелище было.
 А еще Леня – философ постоянно был озабочен какими-то  проблемами вселенского масштаба. То он выносил всем мозг глобальным потеплением, то замучивал разговорами о медленно гаснущем солнце, то трахал окружающим сознание идеями о эгрегоре. За что постоянно отгребал звездюлей, чем, впрочем, гордился, ибо считал себя мучеником за идею. Леня – философ читал все, что удавалось найти – старые газеты, рваные книги. А еще он напивался вхлам буквально с полстакана. На третьей стадии алкоголизма вожделенная доза уже крайне незначительна.

Самым колоритным из всех был Мюллер. Юркиных лет, тридцати с небольшим. Мюллер окончательно выпал из реальности, и жил уже где-то не здесь. Ему было пофиг, чем убиваться – Мюллер пил вообще все, периодически нюхал клей. Лазил по лесам, приносил оттуда поганки и жрал их сырыми.
 Про себя Мюллер рассказывал много и часто, но все время разное. То он в прошлом был агентом КГБ в Германии (отсюда и Мюллер, с логикой у бомжей не очень…), то капитаном дальнего плаванья, то летчиком и кандидатом в отряд космонавтов. Он вдохновенно плел какую-то ахинею про дальние страны и опасные приключения. Мюллеру было безразлично  кому рассказывать свои истории: есть собеседник – хорошо, нет – так он и сам с собой неплохо беседовал.
 А еще он все забывал, чисто прикладные какие-то вещи. Мог с утра, трахнув Лидку-****ь, запамятовать  надеть штаны и собраться на улицу, тряся мудями. Мог положить в карман кусок мяса и забыть про него – мясо начинало гнить и кишить червями. Мог относительно трезвый уснуть с зажженной сигаретой. Короче, за Мюллером был нужен глаз да глаз. Впрочем, существом он был незлобным, так что его терпели в качестве местного дурачка. Ну, остальные типа титаны разума…

Первые пару дней в постоянном обществе этих замечательных персонажей, в развалинах чужого дома, на матрасе из-под умершего знакомца и на подушках с мусорки Юрке было ой как плохо. Старался нажраться побыстрее и уснуть. А где-то день на третий пришло то чувство, из-за которого многие и не хотят расставаться с бичевой жизнью. Сложно описать, понять еще сложнее…
Ощущение полной, абсолютной свободы. Которое может возникнуть только тогда, когда вообще нечего терять, когда вообще ничего не страшно. Любой нормальный человек чего-то боится, за что-то и за кого-то переживает, к чему-то стремиться, в чем-то себя ограничивает. А тут… Вообще ничего не страшно! Жизнь потерять? Да что в ней хорошего в жизни-то? Бомжи живут не из инстинкта самосохранения, бомжи живут по инерции. Убьют или умрешь? Да и ладно, хуже точно не будет. Искалечишься? Дык, здорово – в больничку попадешь, пожрешь хоть нормально.
А в отсутствии основного, базисного человеческого страха – страха смерти, прочая эмоциональная шелуха облетает мигом. Чувство собственного достоинства, страх оценки или унижения? Не смешите меня, как можно унизить человека, роющегося в помойках. Потеря близких, друзей, работы, жилья, уюта, увлечений? Так ведь нет ничего этого.
И уже нет никаких якорей, связывающих тебе с обществом. И полностью исчезают какие-то внутренние запреты и табу. Одно единственное желание сияет как путеводная звезда – надо вмазать. А все остальное – мелочь, мусор не заслуживающий и внимания.
 Бомжи  очень редко убивают или калечат нормальных людей. Хотя и ненавидят их всей душой, как чуждый биологический вид. Дело не во внутреннем запрете «не убий», и не в страхе каком-то. Просто бомжи обычно очень слабые, физически. Так что и злодейство совершить не получится, и убежать не сумеешь. А это, в свою очередь,  означает отсутствие возможности выпить. Поэтому бомжи как шакалы – падальщики, живут в симбиозе с этим миром, питаясь его отбросами. Впрочем, друг друга бомжи убивают, случается…
Убийства редкость, а вот с остальными незаконными деяниями у бичевы проблем нет. Весь уголовный кодекс перелистать можно – почти все, там описанное, бродяги делают со спокойной душой. Ну, кроме «коррупции» (ни одна сволочь ничего не предлагает…) и «повреждения подводного кабеля связи» (вода мокрая…).
 Бомжи воруют почем зря все и у всех. Добропорядочные граждане, подкармливающие бомжей, обычно очень удивляются, когда после долгого времени их забот и участия, бич вдруг крадет у них кошелек. Ну, странные они – добропорядочные граждане… Появилась возможность – он и украл, раньше просто не получалось. Друг  у друга бомжи, разумеется, тоже воруют все что ни попадя. Ничего более-менее ценного (а у бродяги любое дерьмо – это более-менее ценная вещь) нельзя оставлять в логове – стащат, пропьют, потом заявят «сам потерял». Так же постоянно что-то тырят у отрубившихся товарищей. По этому поводу не редко происходят кровавые драки, порой с поножовщиной. Но всерьез и надолго никто не обижается – че ж поделать, жизнь такая. Для сохранности своего имущества нормальный бомж обычно таскает все свое с собой, как черепаха. У Юрки ж была замечательная китайская сумка, для полной безопасности он ее еще и вместо матраса использовал. Как-то быстро научился, понял что к чему.
Дело не в какой-то аморальности. А-моральность предполагает антагонизм к общепринятым нравственным нормам, их сознательное отвержение. Бичева же находится вне морали – просто делает то, что поможет сегодняшнему выживанию и выпиванию, даже не морочась вопросами «что такое - хорошо, и что такое - плохо».

А еще немаловажную роль играет неприкосновенность похлеще депутатской. Бомжей добропорядочные граждане не видят. Вообще. И милиция не видит. И врачи стараются не видеть. Вот вопреки всяким законам физики – взгляд огибает бомжа и скользит себе дальше. Чтоб привлечь внимание к себе, бомжу нужно приложить немало усилий.
Вот, к примеру, картинка – подтверждение. На Ярославсом вокзале в Москве, часов в 10 утра, в железнодорожный час пик прямо на перроне совокуплялись двое бомжей, неизвестно какого пола. Ну, приспичило им тут, зачем ходить куда-то… Толпа вокзального люда плавно обтекала парочку, отводя глаза. Никто ничего не видел, кроме детей, которым мамаши тут же объясняли, что и они ничего не видели. Милицейский патруль, стоявший метрах в десяти, равнодушно скользил взглядом поверх опускающейся и поднимающейся задницы.
Бомжи – это человеки-невидимки. Ничего Уэлс не придумал.
Бомжей вообще никто не замечает, кроме других бомжей и  одного-единственного естественного врага – подростков. Лет эдак с 12 до 18 у детишек еще есть потребность поотрывать лапки лягушкам, помучать кошек, поподжигать всяких жуков. Это они типа так мир познают… Только вот в познавательстве своем экспериментировать с лягушками-кошками-жуками уже не интересно, пройденный этап. Хочется кого-то покрупнее истязать. Ну, и так, чтоб это неопасно было. Ибо уже есть понимание, что за издевательства над другим человеком можно нехило отгрести. Но – есть одно исключение. С бомжами можно делать все, что хошь – их все равно никто не замечает.
Юрке везло – за все время уличных скитаний лишь пару раз получил пинка от проходящих деточек, тут же быстренько ретировался. А вот коллеги приходили в куда более плачевном виде. Подростки били их досками, закидывали камнями, пинали огромной толпой. Иногда удавалось убежать.  Иногда приходилось валяться, обливаясь кровью и ждать, пока детишкам надоест куражится. Потом коллеги неделями отлеживались по норам, выхаркивая разбитые внутренности. И твердо знали при этом, что если детишечки тебя насмерть забьют – никто и искать особо не будет, дело сдадут в архив  через неделю, а то и напишут «смерть от естественных причин». Ну, сам статус бомжа – уже естественная причина смерти. А вот если ты – исключительно в порядке самообороны – покалечишь какого дитенка, то найдут обязательно и линчуют так или иначе… Поэтому лучше спокойно лежать, пока бьют, и самому с собой пари заключать: выживешь – не выживешь.
Кстати и поэтому еще Юркино новое логово было столь замечательно – из-за рухнувшей крыши даже веселым тимуровцам в голову не приходило, что в глубине могут обитать их подопечные.



Глава 34.
Настойка «Зубровка» спирт 40%.

И всего через пару дней  Юрка смирился. И зажил немудрящей этой общинной жизнью. А через неделю где-то и мыслей вообще никаких не осталось. Так, наверное, робот действует, подчиняясь заложенной программе, не смотря ни на что.
Утром вставали – собственно и «утром» называлось время, когда удавалось массово очнуться от выпитого. Когда в четыре вечера, когда в четыре ночи, все зависело от количества и крепости принятых накануне напитков. После пробуждения  водные процедуры – в самом лучшем случае протиралось влажной тряпкой лицо, нафиг больше то, все равно испачкаешься. Затем зарядка – громкий, несвязный мат в адрес вселенной. Потом все расходились на промысел. Иногда всей стаей, иногда группами, реже – по одному. Смысл стаи как раз в удобстве охоты и получении части общей добычи.
Промысел все тот же – ревизия перспективных мусорных контейнеров, сбор пустых бутылок, поиски цветного металла. Стаей прибавлялось воровство на рынках, по несколько человек это делать удобней. Кто-то один отвлекал внимание торгашей, другой запихивал в сумку пару банок с прилавка, третий продавал их в соседнем ряду. Когда ловили, нужно было просто поставить банку на место со словами:
 – Ты, епта, че? Я ж только смотрю!
 И спокойно удалиться. Бомжей не били и не сдавали в милицию. Не украл, ушел – и ладно, бомж же человек-невидимка.

Курочили чужие сараи и гаражи. Только те, где замок можно было кирпичом сшибить. Пожива – еда и всяческая фигня на продажу. Впрочем, еда тоже для продажи годилась. Опять же, традиционный бомжовый бизнес – «земляк, братишка, выручи – два рубля не хватает». Иногда, редко, где-то шабашили. Ну, на том же рынке и так по мелочи, кому что донести, где мусор строительный выкинуть. Деньги появлялись, но, кроме бухла, на них никогда и ничего не покупалось. Ели что придется, курили подобранные на улице бычки. Каждая копейка уходила на бухалово. То, что можно и по-другому расходы планировать – даже в голову не приходило.
В течение дня каждый пил сколько мог. А вот вечером считалось обязательным бухло в логово притащить, на общак. Наливали больным, неходячим. Наливали тем, кто ничего не заработал за день. Не из жалости – в качестве инвестиций на будущее. Когда-то и они нальют.
Вечером все вместе, кто был в тот момент в норе, ужинали. Еда – какая придется. И ворованная из сараев, и выкопанная на чужом огороде, и найденная в помойках. Черепан часто таскал собачье мясо. Остальные собак не убивали, не из любви к животным, а из опасения, что искусают. А вот у Черепана получалось хорошо. Он приманивал какую-нибудь дворнягу, гладил, трепал за ушами. Потом надевал ей на шею удавку, резко дергал вверх, придушив и приподняв над землей псину и бил под горло ножом. Этим же ножом и шкуру снимал.
Как-то раз, не поймав собаку, приволок он убитую кошку. Попробовали пожарить, кое-как съели. Но кошатина оказалась удивительно горькой и жесткой, не прожуешь. Тем более отсутствующими или гнилыми зубами. Так что на кошек больше не охотились.

Ну и пили. Пили вечером, за общим ужином. Пили в течении дня. Пили после каждого калыма. Пили на каждую надыбанную копейку. Пили все. Особой гордостью стаи была золотая дисконтная карта крупной аптечной сети – за оптовые закупки разных спиртовых настоек выдали.
Так и тянулись резиновые дни, недели, месяцы. Мозг не работал абсолютно, все на инстинктах и рефлексах. Ничего не страшно, ничего и никого не жалко, никаких желаний – кроме желания выпить, разумеется.

В конце июня – начале июля (тополиный пух уже перестал летать, в нос и рот забиваться) повесился Леня – философ. К радости всех других членов стаи, вздернулся не в логове, а метрах в двухстах от него, по дороге на рынок. Так что ни место дислокации менять не пришлось, ни труп куда-то тащить.
Утром Леня с Мюллером ушли туда калымить, вроде как неплохо заработали. Философ шутил, прикалывался. На обратном пути в логово решили вмазать. Набрали самогона на точке, сели на траву, рядом с дорогой, за низкой железной оградкой. Выпили, Мюллер отрубился. Очнулся – Леня уже зажмурился. Прямо на полуметровую ограду газона привязал петлю из брючного ремня и практически лег на землю, чтоб она затянулась. Неудобно и мучительно – умер от удушья. Че ему в голову стрельнуло – никто не знает. Может, затмение какое нашло, может, достала босяцкая жизнь, а может решил проверить какую из диковенных своих теорий о жизни после смерти.
Мюллер дождался приезда милиции, дал показания. И вроде как проводил Леню в последний путь – постоял рядом, пока тело грузили в труповозку.
Через пару дней, раньше не было средств, устроили поминки по Лене. С утра во вскрытом сарае обнаружилась огромная и очень тяжелая бухта кабеля. Нести ее можно было только вдвоем. Целый день всей стаей ходили, пытались ее продать хоть кому-то как электропровод. Но никто не взял.
 Жилы были алюминиевые, но на точках брали только чистый металл. Разожги костер на пустыре неподалеку от пункта приема цвет.мета, рубили кабель на куски, оплавляли его от изоляции – черной и едкой при сгорании резины, распутывали жилы. Как набиралось примерно на литр, тащили сдавать. Приемщики  расплачивались сразу самогоном, прекрасно зная пристрастия  поставщиков. На закусь на том же самом костре жарили притащенную Черепаном собаку. Ну и поминали так Леню – всю ночь. Кабеля было изрядно, работа по его очистке шла медленно.  Много раз то по очереди, то все вместе вырубались. Параллельно вспоминали про Философа всякие истории. Собственно, вспоминать то особо нечего было, только ту чушь, что он нес. И по большому счету все ему завидовали. Так что поминки достаточно веселые получились.

И опять потянулись долгие дни без всяких событий. В жизни бомжа их вообще немного – разнообразия вносят лишь попадания в милицию, в больницу, да смерть товарищей. А так – каждый день как две капли воды похож и  на предыдущий, и на следующий. Встаешь – ищешь бухло – пьешь – вырубаешься – встаешь – ищешь бухло… И вырваться из этого круга ни желания, ни возможности обычно нет. Так можно жить годами и десятилетиями. Ну, если здоровья хватит,  конечно. На улице холодно, мокро, болезни разные и всякие опасности. Два-три года – и все обычно. Хоронят под колышком с табличкой «человеческие останки» или «фрагменты»…

Так бы для Юрки, как и для подавляющего большинства коллег, все б и закончилось. Если бы не женская сущность Лидки-****и. Где-то к концу августа (предположительно) она приволокла с помойки огромное зеркало с отколотым углом и водрузила его в одной из комнат их убежища. У Лидки-****и было полно старой косметики с тех же помоек, тут же она начала самозабвенно красится. Никто не возражал – нужно ей марафет наводить, дык пожалуйста! Да и зеркало места не занимало совсем, никому помешать не могло. Так и стоял этот новый предмет обстановки, прислоненный к ящику из-под бананов. Удобно даже, можно хоть чуть себя в порядок привести, если, к примеру, на рынок собираешься. Ну, чтоб в глаза меньше бросаться… Чтоб воровать сподручней было…
Случилось это в самом начале сентября – дети с цветами массово ведь в начале сентября по улицам куда-то важные такие идут? Уже с неделю как у Волкова стало катастрофически садиться зрение. С каждым днем буквально видел он  все хуже и хуже. Перед глазами стояла пелена, картинка была вечно «размытая», не в фокусе. А еще из уголков глаз постоянно сочилась какая-то гадость, типа гноя. Так бывает у больных собак. У людей, оказывается, тоже бывает. А еще глаза болели от яркого света, просто солнышко на улице вызывало резь. По счастью на одной из мусорок нашлись стильные солцезащитные очки, лишь одно стекло слегка треснуло. Глупые и расточительные люди ваще постоянно выбрасывали вполне годные к потреблению вещи. Вот в этих очках и ходил, и днем, и ночью.
  За глаза Юрка  боялся, всегда. Страх слепоты вообще был на уровне навязчивой фобии. Лидка-****ь, которая по ее словам когда-то еблась с профессором медицины,  заявила, что потеря зрения случается от того, что человек не похмеляется вовремя. Типа, бодун на глаза сильно влияет, если его не лечить. Авторитетней в области медицины в компании не было никого, так что поверил Юрка ей безоговорочно. Связать проблему с дешевой бодяжной водкой, на которой бомжи сидели уже дней десять, как-то в голову не приходило… Да и то верно – спирт, пусть и технический, он же навредить не может, им же раны обеззараживают. Поэтому из страха потерять зрение, похмеляться Волков стал любой ценой. С вечера затыривал себе грамм сто. Или копейку малую оставлял. Или воровал рисково – но вмазывал утром обязательно.
Но вот пришло утро, когда ни заначек, ни сил на криминал. Вообще сил ни на что нет, бодун такой, что впору лечь и умереть спокойно. Но похмелиться ж надо! Ослепнет иначе!
Превозмогая боль, слабость и абсолютную разбитость, Юрка все ж поднялся со своего лежака в норе, соображая, что б предпринять для поправки здоровья. И тут вспомнил про подушки. Ну, те самые, на которых спали. Подушек было реально много, часть Волков стал судорожно запихивать в свою сумку.
– Юрок, загнать что ли хочешь? – вяло отреагировал Мюллер. – Дык не получится, бля!  Все уж пытались не один раз. Хер их сдашь кому, даже бесплатно не возьмет никто.
Но Мюллеровы мрачные пророчества Юрку не остановили. Ну, просто других идей ваще не было. Напихав полную сумку грязных, облеванных, перепачканных кровью бомжовых подушек, найденных когда-то кем-то на помойке, Волков  отправился на промысел.

Вообразите картину – коммивояжер в черных очках с битым стеклом; небритый, немытый и нечесаный много дней; несмотря на летнюю жару, одетый в длинный китайский пуховик, весь проссаный, в пятнах и с лезущими перьями; в школьных брюках двадцатилетней выдержки и домашних тапочках на ногах,  пытается всучить прохожим нечто, откровенно воняющее дерьмом. Как думаете, получится у него чего-нибудь впарить? А вот и не угадали!!! Получится, да еще как! Потому что это Ыйск, потому что это Слобода.
Само уж собой не сразу. Полдня Волков  ходил-бродил, приставал к шарахавшимся от него прохожим, предлагал приобрести эксклюзивные постельные принадлежности. Никто не брал, даже за стакан… Несколько раз, поставив сумку прямо на тротуар (ну, тяжелая же, с подушками…), он ложился прямо на нее. Для отдыха в пути  товар был очень удобен. К обеду совсем уже было отчаялся, и собрался возвращаться в логово – отлеживаться, раны зализывать. И тут случайно встретил бабкотетку одну, у которой самогон иногда покупали. Такая толстая, одинокая, добрая достаточно. Иногда давала бомжам бухло в долг, иногда нанимала для каких-то работ на огороде, иногда даже пожрать просто так подавала.
– Слышь, купи подушки! Хорошие…
– Хм… Пуховые, –  бабкотетка тщательно ощупала товар. –  Если ткань снять и в новые наволочки пух запихнуть… Отличные подушки получатся.
– Ну, а я че говорю! Заебательские просто! Слышь, купи, а…
–Литр устроит?
– Вполне!
Дошли до ее дома, забрала она, наконец, у Юрки эти постельные принадлежности и скрылась в избе. А через несколько минут вытащила полный пакет пластиковых бутылок из-под всяких лимонадов. Передала Волкову и сказала:
– У меня сейчас столько нет. Вечером гнать буду. Завтра с утра приходи – отдам остальное. Устроит?
– Устроит! – Юрка не мог даже поверить своему счастью. Свалилась удача, равноценная выигрышу автомобиля «Бентли» в  новогодней лотерее на детском утреннике! Бабкотетка по какой-то неведомой логике оценила каждую подушку в литр. Каждую!!! А подушек было восемь штук!!! Пять литров (!!!!) чистого, как слеза младенца, первача Волков  получил сразу. И три – обещалась отдать завтра, на похмелку. Юрка был запредельно, абсолютно счастлив в этот момент. Никакой оргазм не доставит столько радости, как держание в руках пакета с пятью литрами самогона. Но не был бы он  профессиональным алкоголиком, если б и здесь не попытался дополнительную выгоду выкружить:
–Завтра, значит… Че ж, завтра, так завтра… Только придется дела отложить… работу… График свой перестроить… Н-да, не очень удобно. Слышь, ты хоть закусить че-нито дай, раз головняки такие устраиваешь.
Бабкотетка сходила в дом и вытащила пакет еды – хлеб, овощи какие-то, пара консервных банок. Схватив пакеты,  Юрка  помчался – ну, насколько можно мчаться на дрожащих, подгибающихся ногах – обратно в логово.

В норе были только Лидка-****ь и Мюллер. Черепан с Лидкиным сыном где-то шарахались. Волков молча выставил на стол принесенную добычу, посидел пару минут, покурил, выдержал паузу. И лишь потом поведал коллегам о совершенном гешефте с подушками.
 Никогда ни до, ни после Юрка не видел в глазах у людей такого восхищения своей персоной. Мюллер лишь повторял как заведенный:
 –Ну, бля, нах, ну ваще!!!
 И смотрел на Волкова как на первого космонавта, вернувшегося с орбиты. Лидка-****ь в это время исполнила герою потрясающий минет, от души прям, старалась. Хотя обычно такой способ не жаловала. Потом они с Мюллером накрыли на стол, и все начали пить.
Вернулись с промысла Черепан и Вася, притащили несколько флаконов «боярышника» и плесневелый кусок колбасы. Услышав про Юркину коммерческую сделку, тоже офигели от восторга. Целый вечер Волков был королем сообщества, все его желания предвосхищались и исполнялись.
Пили до поздней ночи, терли про жизнь, байки всякие травили, пели песни. Типа тихий семейный ужин. Потом Юрка вырубился, наконец.

Очнулся Волков самый первый из всей компании. Коллеги валялись вповалку рядом на полу. Встал, подошел к столу в соседнюю комнату. Бухло еще оставалось, где-то с литр наверное. На определенной стадии пития много уже не надо, пьянеешь со стакана. Налил себе грамм сто, похмелился, достал из кармана бычок и сел покурить. И тут случайно увидел себя в зеркале, том самом, что Лидка-****ь с помойки притащила…
Непонятно, что это было… Только вот никогда в жизни Юрка не испытывал такого омерзения, какое вызвало  отражению в зеркале. На него из амальгированного стекла уставилась  морда с редкими гнилыми зубами, длинными спутанными волосами и всклокоченной бороденкой. Глаз почти не было видно из-под поросячьих опухлостей сине-красного цвета. Одета сия личность была в китайский пуховик, некогда зеленого, а сейчас неопределенного цвета, более всего из-за различных пятен похожего на маскировочный халат диверсанта. Под плащом несколько рубашек и футболок, натянутых одна на другую. Когда долго пьешь и ничего не ешь, постоянно зябнешь. Кровь циркулирует плохо, руки-ноги холодные всегда. Поэтому зимний прикид в летнюю жару вполне нормален для алкашей. Им не жарко, им холодно. А может это трупной окоченение потихоньку наступает, не разберешь… По той же причине вечного непрекращающегося озноба – на ногах по несколько пар носков, причем финишные, верхние – разного цвета. Ну и тапочки.
Несколько минут Юрка таращился в зеркало, искренне не понимая – неужели это он? Такого просто не могло быть. По его представлениям о жизни такое чмо нужно просто отстреливать, чтоб не портило своим видом эстетическую картину городских улиц. Но это был он… Как ни удивительно… Волна отвращения собой вызвала рвотный спазм.
А еще вдруг вспомнились люди… Множество людей, и едва знакомых, и близких, и самых любимых. Вспомнили он Таньку и Толика, бомжа Витюху и Барбоса,  Деда и Леню–философа. Вспомнил бывшую тещу Оксану Владимировну.
Вспомнил отца.
Вспомнил Маринку Симакову, единственную девушку которую любил в жизни. С которой столько всего могло сбыться, но так и не сбылось.
Привычно Юрка  протянул руку к стакану, но неожиданно остановился. И впервые больше всего на свете захотел бросить пить. Чтоб, если уж и суждено подохнуть в скором времени, то хоть в человеческом обличии.
Вышел из логова, оставив там недопитый самогон; оставив коллег-собутыльников и этот безпроблемный образ жизни; оставив, с огромным трудом и внутренним сопротивлением, недополученный долг с бабкотетки; по сути оставив всю свою прошлую жизнь.
И побрел, с трудом передвигая ноги, в сторону наркологической больницы. Чтоб попробовать жить по-другому. А вернее, просто – попробовать жить.


Маленькое авторское послесловие.

Разумеется, то, что вы прочитали – не документальная биография. Это художественное произведение, где бусины историй подобраны, обработаны и нанизаны на нить повествования для максимальной логичности и интересности сюжета. Ну, это необходимость. Так как подлинное жизнеописание  алкоголика настолько нелепо и бессвязно, что читатель перестал бы  в нем что-то понимать со второй страницы…
Стержневая «лав-стори» придумана от начала и до конца. Автор не знает реальных историй детских влюбленностей, переросших во взрослую страсть. Сюжет надо было как-то скрепить, вот он такую банальщину и сочинил. Ну, плохо у автора с фантазией, что ж поделаешь.
Поэтому в этой книге больше  нет ничего выдуманного. Более того, здесь нет историй, взятых из газет, новостных программ, интернета или самого массового СМИ – «одна тетка на базаре про золовку сослуживца мужа рассказывала». Возможно, если включить сюда подобные эпизоды, рассказ был бы интересней. Но автор сознательно ограничился описанием только тех событий,  в правдивости которых абсолютно уверен.
Так что, с этих позиций, это действительно документальное  описание вполне обыкновенной жизни российского бухарика. Подобных историй десятки, если не сотни тысяч.
Кто-то, прочитав, посмеялся. Кто-то – брезгливо сморщился. Кто-то посочувствовал. Кто-то вознегодовал – как земля-то только носит таких. Да и ладно… Цель написания этой книги – не только читательские эмоции.
А цель есть у любого написанного текста, даже немудрящего слова на заборе.
 Ну, разумеется: богатство, почет, известность, власть над вселенной, срывающие одежду поклонницы, и  офигевший от восторга Нобелевский комитет. Кто ж из авторов такой цели не имеет? Но и это не главное…
Может случиться, что хоть один человек, прочитав это сочинение, решит вдруг не пить. Вообще. Даже шампанское на Новый Год. Даже пиво на рыбалке. Даже теплый одеколон из горлышка в изнуряющую летнюю жару.  И, если такое произойдет, главная цель этого рассказа будет выполнена.
Ну, все, пока-пока!