Ощущения

1.
Будильник опять не зазвонил. Он часто бунтовал, жил своей жизнью и никакие новые и даже запредельно дорогие батарейки не влияли на его постоянство. Она не выкидывала его. Не приобрела ему замену. Старалась искать ему оправдание, убеждая себя, что такт и терпение в совместной жизни надо вырабатывать.
А он имел строптивый нрав. И она всякий раз сдавалась.
Вскочила. Одевшись, поняла, что завтрак сегодня отменяется. А она любила с утра хотя бы на десять минут, отрешенно смотря в окна дома, расположенного напротив, предаться аромату чая и булочке, купленной, как правило, накануне. Не Париж, чай, свежие круассаны с утра никто не привезет.
Посмотрела в окно. Погода была мерзопакостная: дождь, начавшийся ещё вчера вечером не переставал тарабанить по карнизу, превратив тротуары, занесенные опавшей листвой, в подстилку, похожую на мшистую опару в кедровом лесу.
Собиралась долго. Копошилась, ругая себя за нерасторопность и жалея вынужденно затраченное время на мелочи, которые можно было сделать накануне.
Выскочила из квартиры, по пути наматывая на шею лёгкий, но тёплый шарф, привезённый когда-то из Индии. Горло всегда было её слабым местом. Простужалась от лёгкого ветерка и брикета мороженого
На работу она, как ни странно, успела. Повесила мокрый зонт на самолично втихомолку вбитый гвоздь, используемый в качестве крючка для мелочей. Зонтик был мелочью на этот раз. Коллеги улыбнулись ей.
Рабочий день начался неизбежно и стремительно.
Она бегала, суетилась, отвечала на бесконечно трезвонящий рабочий телефон. Свой личный сотовый молчал. Она давно привыкла к его неразговорчивости. Он не мешал ей в рабочее время, проявлял тактичность в личное. Не то что этот пройдоха-будильник.
Он не звонил. Не телефон. Он. И она переживала. Понимала, что надо отвернуться, повернуться навстречу новому, но кто-то там внутри, чувствуя момент, когда она начинала движение по оси, словно компас с указанием на норд, поворачивал в ней воспоминания о нём.
Странно тогда все вышло. Ни признаний, ни обещаний. Понимание, что вот так и надо. Так хочу. Так ждала. И хотелось готовить. И вставала в пять утра, опережая хулигана-будильника, чтобы приготовить завтрак. И летала. И улыбалась. А потом, словно закончив спектакль, конферансье опустил занавес.
Дома никто не ждал. Но она всегда торопилась домой. Там было спокойно, уютно. Там она не должна была никому и ничего. Там не предавали. Стены не предавали. Там была любимая музыка и вкусный чай.
Ждать она перестала спустя год. Даже начала реагировать на его поздравления с праздниками - сухими и отдающими официозом. Отвечала в его же манере. Сначала с улыбкой, позже - с равнодушием. И это последнее чувство в себе ей совсем не понравилось. Оно было скользким, ледяным, мерзким. Она боялась простудиться и от него. Поэтому в ответах ему старалась прежде вспоминать доброе, а потом слать весёлые колобки и восклицательные знаки.
Соседи опять начали ругаться. Как ей хотелось прийти к ним, посадить за стол переговоров, налить каждому по здоровенной кружке какао и, угостив яблочным пирогом, сказать им, какие же они балды. Они есть друг у друга.
Засыпала под их крики, уходящие куда-то вдаль, в туман, в забытье. Напоследок уходящего дня вспомнила, что забыла зонтик на работе и если завтра будет дождь, то нужно будет вызывать такси.
Чёрные шашечки на желтой машине призывно замелькали, свет фар её ослепил. Она спала.
2.
Машину опять пришлось гнать с утра на мойку. Вчерашняя ночная поездка по непогоде за город не прошла бесследно. Грязь вперемешку с прилипшими по бокам листьями создавала неповторимую картину под названием: "И чего тебе не сиделось дома".
На мойке, пока стоял в очереди таких же грязных, хмурых и отчего-то казавшихся несчастными машин с такими же угрюмыми и нервозными хозяевами, конечно же, опаздывающих по своим делам, писал ей смс. Это, он знал наверняка, было уже двадцать пятое сообщение ей. Она не отвечала двадцать четыре дня.
К ней домой он не осмеливался ехать. Ждать у подъезда было глупо. И, казалось бы, не было выхода. И, казалось бы, зачем. И он писал сообщения. "Тоже глупо, но так вроде и не навязываюсь и не даю о себе забыть", - оправдывал он себя.
Писал он, как правило, банальности. Впрочем, давались они ему нелегко. Долго обдумывал фразы. Чтобы ненароком не выдать себя, не выдать привязанность, необходимость в ней. "Одевайся теплее. Сегодня обещали сильный ветер," - такое сообщение было сегодня. Позади загудели машины, выдергивая его из плена раздумий, оповещая, что место на мойке освободилось. Он двинулся в машинный душ.
Они познакомились в сети. Как-то сразу завязался разговор. Ни о чем и о чем-то личном одновременно. Душа оживала и требовала ещё и ещё. О встрече договорились через несколько дней. Оба волновались, несли чушь, чувствовали себя идиотами, словом, было обычное свидание понравившихся друг другу. Через две недели он испугался. Его устраивал его образ жизни и она в него не вписывалась. Сейчас нет. Да и рабочие проблемы активизировались. Не до романтики стало. Извинился.И всё.
Думал, что всё. Она как-то приснилась. Сон был очень правдоподобным, ярким. Не помнил о чем, но снилась она.
Ходил неделями замкнутым, думая о ней, словно дразнил сам себя. И однажды, будучи на одной из посиделок с весёлой компанией, не выдержал. Не стал звонить. Написал. Это было первое сообщение.
Закончив дела, как всегда, заехал в магазин, купить овощи и арбуз. Сезон уже заканчивался, но арбузов ещё было много. Они манили своей основательной тяжестью и лёгкостью утоления жажды. Он их любил ещё с детства. Отец всегда покупал сразу два или три, чтобы хватало на неделю. Арбузы лежали под столом, с одной стороны причиняя дискомфорт ногам, с другой - именно это ощущение, что они есть, дарило чувство радости и предвкушения от разрезания.
В этот раз попался не совсем зрелый. И послужил катализатором выхода эмоций. Нервное напряжение месяца вылилось в срыв. Собирая ошметки ягоды по кухне, он успокаивался и плакал одновремено. Так безысходно, как будто случилось что-то страшное.Через минуту он спокойно обдумывал завтрашнее сообщение. Ничто не должно было выдать эмоции и чувства.
А она не отвечала.
3.
Зима.
Он вдруг отчётливо понял, что надо позвонить. Не потому, что захотел услышать её через призму тёмной ночи, безумной скуки и невыраженных эмоций. Не потому, что произошло что-то важное и нетребующее промедления.
Нет. Не мог описать это чувство.
Это не была сиюминутная прихоть, обычно пропадающая при дневном четком, ярком свете.
Все было глубже и непонятнее одновременно.
Она не сразу взяла трубку.
Смотрела на оживший телефон с именем абонента и словно пелена встала перед глазами.
Не было ни мыслей, ни чувств.
Лишь странное ощущение, как будто просто она решила прыгнуть с тарзанки. И вот нужно сделать тот последний шаг. А что будет там, за этим шагом в бездну - страх или безумная радость - неважно. И одновременно с этим ощущением неизвестности было чёткое осознание, что нужно шагнуть, что нужно прыгать. И совсем неважно выдержит ли трос, сработают ли правильно мыщцы и успеет ли её кто-нибудь спасти...
- Маленькая моя, - помолчал, - я не помешал? Всё равно. Через десять минут подъеду за тобой. Пожалуйста, ничего не говори. Так надо. Это важно. Для нас.