Перевал, глава 17

Проснувшись утром, Илья снова направился к складу с припасами. Там, порывшись в мешках, он извлек на свет кособокий котелок и найденные на ощупь кулёчки с заваркой и сахаром.
Под руку попало что-то угловатое и, сообразив, что это – упаковка спичек, Илья вытащил одну коробку. Спички, которыми поджигали тротил, так и остались у Гришки в кармане, а старик не хотел его будить.

Возвращаясь, но подбирал тонкие ветки, пучки сухой травы и у стены под защитой горной кручи, устроил костерок.

Закипела вода в котелке и, бросив туда немного заварки, Илья сообразил, что для того, чтобы размешивать сахар, нужны ложки, а он их не захватил.

- Эх!.. Ложки-то… - в досаде произнёс он и увидел, что проснулся Гришка.

Тот лежал на спине и первым, что представилось взгляду, было ясное, лазурно – голубое небо, по которому блистающим веером расходились солнечные лучи.
Счастливым праздником встречала природа новый день, но уже через минуту, вспомнив, что произошло вчера, Гришка нахмурился и, отбросив одеяло, сел.


- Тут это… ложки… - неуверенно начал Илья. – Ложки бы принести…


Гришка повернул голову, как бы не понимая, кто это, зачем, и о чём может сейчас разговаривать с ним, но посмотрев на Илью, на котелок, на дымящиеся под ним ветки, угрюмо буркнул:

- Сейчас принесу.

Рывком поднявшись с места, направился он к заветному тайнику, не глядя по сторонам, будто не замечая каменного холма у обрыва.


Размешали сахар, попили чай.
Гришка молчал, хмуро глядя куда-то вбок и, не зная, что у него на уме, Илья не решался начать разговор, сказать, что мало времени и должны они торопиться.
Неожиданно Гришка всё сказал сам. Выплеснув остатки кипятка, он сложил в котелок кружки коротко бросил:


- Пойдём. Надо идти.


Раскрыли «схрон» и распределили по мешкам вещи.
Стараясь поровну делить вес, уложили в каждый мешок по половине запаса пшенки и угля. Илья взял сало, Гришка – более тяжелый бурдюк, из которого не брали воду.
Наполненные до половины, бурдюки тоже помещались в мешок, позволяя и впрямь накинуть его на плечи, как рюкзак, оставить свободными руки.


Илья оглянулся прощально на первую в пути их стоянку, оказавшуюся такой печальной. Испуская голубоватый дымок, тлела кучка золы от костра, суровым символом вечности возвышался каменный холм и на веточке, венчавшей его, увядая, начали подсыхать листья.


Гришка по сторонам не смотрел. Нахмурив брови, глядя прямо перед собой он просунул руки в пришитые к мешкам лямки и быстро, не останавливаясь, пошел вперёд, держа курс на далёкую, не видную сейчас седловину.

                _____________


Тропинка, ведущая к седлу между основной и малой вершинами, петляла по горе, то проходя открытыми каменистыми пространствами, то скрываясь среди кустов и деревьев, изредка попадавшихся на высоте.
В одном месте, снова выходя на простор, она брала круто вверх и вскоре обрывалась. Впереди и справа взору представала бездонная пропасть, слева - гладкая вертикальная поверхность, на километры уходящая вверх и вниз. Здесь, в выступе скалы, нависшем над пропастью, когда-то и был природный тоннель.
После камнепада уцелели начало и конец его, соединявшиеся теперь узкой полоской гранита, чуть выступающей сбоку отвесной, ровной стены. С тех пор путь этот никогда не использовался, и сбежавшие пленники были первыми и, возможно, последними, кому предстояло рискнуть.


Гришка и Илья подходили к входу в тоннель.
Уже хорошо видны были обе вершины и перевал. Удивительно близкий в прозрачном воздухе, он делал всё простым и доступным, а предстоящее опасное путешествие – чем-то вроде воскресной прогулки.

Страхи и сомнения Айгуль казались детски наивными и, спеша узнать, что же это за препятствия считала она неодолимыми, Гришка сбросил мешок на землю и вошел в сумеречный коридор. Илья отправился следом за ним.

Сумерки быстро закончились и оба остановились в растерянности, глядя на место, где предстояло им пройти.

- Да-а, - озадаченно протянул Гришка.


На несколько метров от одного изломанного края тоннеля до другого тянулась неровная ступенечка с обкусанными краями, шириной не больше человеческой стопы. И сверху, и снизу, и сбоку ступеньку окружало небо. Лишь с одной стороны её находилось нечто весомое – гранитная круча, уходящая в бесконечность, но и она не защищала, не давала ощущения надёжности, а наоборот, казалось, грозила, обещая сбросить в небо всякого, кто осмелится ступить на чуть заметные остатки тропы.


Застыв, словно в параличе, смотрели они на эту дорогу к свободе.


Гришка, молодой и упрямый, в опасности видел вызов и минутное чувство страха породило азарт, желание померяться силами.
Старый Илья видел только одно – им не пройти.


Но Гришка уже намечал стратегический план, соображал и прикидывал.
Ещё раз смерив взглядом расстояние, он вспомнил Айгуль и все выкладки закончились мыслью: «А сорвусь, - значит так тому и быть».

Тряхнув головой, как бы очнувшись, он вдруг стал очень деятельным, засуетился, заговорил, как будто включили у него какую-то кнопку.

- Ладно, дед, нечего стоять. Другой дороги всё равно нет, выбираться надо. С мешками тут не пройти… Натянем верёвку - я перейду, а потом переправим мешки… А потом ты перейдёшь. Понял?

Не дожидаясь, что ответит Илья, он стал протискиваться обратно к выходу из тоннеля.


Разобрали мешки, достали верёвку. Гришка для чего-то подёргал её, будто проверяя на прочность, и стал обвязывать вокруг себя.

- Короче, дед, - говорил он, не глядя на Илью, погруженный в своё занятие, - я сейчас обвяжусь и попробую перейти. А ты держи. В случае чего – тяни.
- Я…
- Да ты не дрейфь! Мы без страховки не пойдём. Там видел, – отовсюду камни торчат - гранит! За любой зацепим верёвку – никуда не денется. Ты, главное, не зевай. Чуть что – сразу на себя. Тяни, как сможешь. А не вытянешь, - сам вылезу. Не боись. Главное, чтобы верёвка закреплена была, а уж по верёвке я… Не боись. Одолеем. Не с первого раза, так со второго. Тут главное – вниз не смотреть. На высоте ведь как? Чуть зазевался, глянул вниз – всё! Тут же тебя туда и утянет. Но мы-то с тобой не дураки, правильно? Мордой в стену – и шабаш! Правильно? Не боись.

Тут Гришка неосторожно поднял глаза и увидел как напряженно, расширенными, остановившимися зрачками, смотрит старик. Чувствуя, что сдавило горло, и вот-вот улетучится вся решимость, он поспешил снова опустить глаза и уже сознательно избегая глядеть на Илью, направился обратно в тоннель.
Там у самого обрыва он нашел подходящий камень, торчащий из скалы, и закрепил на нём верёвку, оставив несколько метров свободными, чтобы хватило до противоположной части тропы.

- Ну давай, дед, с Богом… В случае чего – тяни. Закрепил я хорошо, а ты вот здесь держи и трави потихоньку…


Гришка чувствовал, что если он замедлит ещё секунду, или снова посмотрит на онемевшего Илью с его немигающими, вопиющими глазами, то никакая сила уже не заставит его ступить на тропу. Он понял, что боится, и это разозлило его.

- Ладно… Пошел.

Он приник к скале, растопырил руки, словно пытаясь заключить гору в объятия, расставил ноги носками врозь и, пятка в пятку, медленно стал двигаться поперёк отвесной стены.

                ____________


Во всё время, пока Гришка хлопотал и суетился вокруг верёвки, Илья не проронил ни слова. Да и что могли изменить здесь слова? Дорога одна – вот она перед ними. Надо идти. И позади, и впереди – смерть, выбирать не из чего. Позади – скорая и жестокая, впереди – ещё призрачная и неясная, ещё дразнящая надеждой: «А вдруг да пронесёт?», - но, в сущности, пожалуй, такая же неизбежная.
Хотелось, конечно, ах как хотелось ему перед концом ещё раз на родные места посмотреть. Из-за этого и пошел. Забыв и годы, и усталость, пустился в эту сумасшедшую авантюру, одержимый одной только мыслью: «Домой!»
Поживший и опытный, слишком хорошо знал он, как опасна может быть такая затея, но вслед за легкомысленным и самоуверенным Гришкой повторял, заговаривая и уговаривая себя, что всё ничего, всё будет хорошо, только бы вырваться им отсюда, из этого проклятого аула, а уж там…

Домой!!

Теперь, увидев воочию, что на самом деле их ожидает, Илья всё яснее понимал, что спасти их может только чудо. Горстка крупы и несколько лепёшек, старый нож да пара одеял, – и с этим они пустились в путь за тысячу километров…

Домой…

Что-то там ещё на перевале будет…

Внимательно следя за Гришкой, как тот ползёт, вытирая брюхом от века не чищеную стену, Илья продолжал машинально дёргать и проверять верёвку, весь сосредоточившись на безмолвной мольбе кому-то: «Только бы перешел!». Совсем зелёный пацан… Неужели и ему сгинуть здесь?

                _____________


Убеждая Илью, что главное – это не смотреть вниз, Гришка и не подозревал, какой это большой соблазн – посмотреть. Распластавшись, изо всех сил прижимаясь к ненавистной скале, уставив глаза в стену и всю волю направляя на то, чтобы держать их в таком положении, он хотел сейчас только одного -  обернуться и посмотреть в пропасть. Как-то будет она выглядеть с тропинки? Неужто и впрямь окажется такой глубокой?

Не в силах побороть безумное и смертельно опасное любопытство, он закрыл глаза и стал двигаться наощупь, что неожиданно оказалось легче. Стена, издалека выглядевшая совсем гладкой, на самом деле имела много неровностей и, не отвлекаясь на рассматривание, Гришка быстрее находил подходящую точку опоры.

Течение времени в темноте ощущалось по-другому и, немного спустя, он стал думать, что уже целую жизнь корячится здесь, на этой скале и что добраться до вожделенного противоположного края тоннеля не суждено ему никогда.

Наконец он не вытерпел и, решив все-таки взглянуть, сколько там ещё осталось, чуть повернул голову и открыл глаза.

Вопреки ожиданиям, он обнаружил, что находится лишь на середине пути, и в то же время почувствовал, как из-за неосторожного движения головой сила сцепления его тела со скалой ослабевает и его неодолимо тянет назад.


Очень ясно Гришка вдруг понял, что сейчас сорвётся с тропы. И жалкая верёвка, на которой жены бая сушили бельё, не удержит его…



Ну, вот и всё… Сейчас он узнает, как она выглядит, эта пропасть. Сколько там до дна? Метров… или километров? Долго ему лететь? Падать со скалы, наверное, больно… и страшно…

Да. Умирать страшно. Теперь и он, Григорий Развин, знает это. Знает, как знал это старик, когда унижался, выпрашивая для него, избитого, бульон на байской кухне… Как знала Айгуль… Она тоже знала… Вчера, когда шла за ним с пулей в сердце, - уже знала это. Знала, и продолжала идти. Для чего? Чтобы ему не узнать.
А теперь она лежит там, под камнями… Не видит солнце. И он… Он тоже не хочет. Ни видеть, ни слышать… ничего… Без неё он не хочет.
Только вот этих вот тварей… тех, что убили её… только вот их бы… добраться до них… на куски… своими руками на куски порвать…

И снова, обезумев от боли, злости и отчаяния, готов он был кричать и грозить кому-то, снова в исступлении сжимал пальцы, с силой впиваясь ими в каменную стену, до крови сдирая ногти…



Очнувшись, Гришка увидел, что всё ещё стоит над пропастью, прижавшись к скале
Переждав, пока успокоится расходившееся сердце и ровнее станет дыхание, он стал медленно двигаться дальше, но уже не закрывал глаз, а спокойно смотрел на гранитную стену у себя перед носом, не чувствуя ни страха, ни желания заглянуть в пропасть, ни даже стремления поскорее оказаться в безопасном месте. Ему стало всё равно.

Добравшись до конца тропы, он отвязал от себя верёвку, обернулся и обыденным тоном, как будто перешел от сарая до бани, сказал:

- Дед, давай мешки.

                _____________


Когда Гришка остановился и как-то странно мотнул головой, у Ильи затряслись руки и ходуном заходила хилая верёвка, сразу так очевидно и так некстати обнаружившая свою непрочность.
Перестав дышать, напряженно и не мигая смотрел он на Гришку, застывшего между небом и землёй, будто пытался загипнотизировать его и, бессильный помочь чем-то ещё, надеялся удержать его на краю хоть взглядом.


Увидев, что растопыренные Гришкины пальцы снова с силой вцепились в гору, Илья перевёл дух.
Дальше путешествие пошло без приключений, и когда Гришка оказался на площадке перед второй половиной тоннеля, Илья окончательно успокоился и повеселел, как будто и сам находился уже на той стороне.

Переправив мешки, он обвязал себя верёвкой и, следуя указаниям Гришки, деловым и спокойным, занял его место на скале.
Стараясь подражать его движениям, старик тихонько продвигался вперёд, с удивлением отметив, что совсем не волнуется и что страх, от которого останавливалось сердце, когда пропасть переходил Гришка, исчез.

Неторопливыми шажками мерил он тропу и уже видел боковым зрением, что она кончается, видел тёмное жерло тоннеля и на фоне его Гришку, перебирающего верёвку, и думал, что какая-то странная эта лёгкость, с которой он, старый и слабый, преодолевает препятствие, оказавшееся едва под силу молодому и сильному.


До заветной площадки оставалось несколько шагов. Илья повернулся к Гришке, чтоб сказать что-то ободряющее, но почувствовал вдруг, что нога поехала вниз, что руки уже не чувствуют стену, а сжимают только песок, и что он падает…


Ещё пытаясь уцепиться за что-то и приникнуть к скале, Илья всё быстрее сползал вниз и наконец, совсем потеряв опору, повис над пропастью на старой бельевой верёвке.

- Держись! Держись!! – в безумии орал Гришка и, захлёбываясь от страха и напряжения, тянул вверх. – Давай, дед, давай! Я держу.

Илья хватался руками, перебирал ногами, выискивая хоть ложбинку, хоть пучок травы, за который можно было бы удержаться. Он карабкался, как кошка, прерывисто дыша, немея от усилий, раздирая колени и ладони карабкался вверх, вслед за верёвкой, которую отчаянно тянул Гришка.

- Давай, дед, давай!!

Наконец, полумёртвый, содрогаясь от ударов бешено скачущего сердца, судорожно заглатывая воздух, Илья упал животом на небольшую часть плоскости, с которой начиналась вторая половина тоннеля.
А Гришка, задыхаясь и дрожа, тянул и тянул за верёвку, уходя всё глубже в тоннель и волоча за собой старика, как будто боясь, что если он отпустит, тот снова упадёт в пропасть.

- Ну… Ну… Ну хватит… - еле переводя дух бросал Илья. – Хватит, передохнуть дай.

                ____________


Вечером они сидели на площадке за противоположным краем тоннеля, на костре из сухой травы закипал котелок, по небу плыли розовые облака, и заходящее солнце дарило ещё немного времени, чтобы полюбоваться на две горные вершины, одну невероятно высокую, другую пониже, и на седло между ними.

«Смотри-ка, верёвка-то, - выдержала», - удивлённо и как бы ещё не веря, думал Илья. А Гришка, помешивая в котелке, уже спокойный и мирный, подшучивал над ним в своей обычной грубоватой манере.

- А ты, дед, прям альпинист! Нет, серьёзно. Я даже позавидовал, - так это бойко ручками – ножками засучил, прям динамо-машина. По-настоящему, тебе и верёвки никакой не нужно было, при такой ловкости и сам бы вылез. Даром что одни мослы. Слышь, дед, это сколько же ты весишь, если даже бельевая верёвка под тобой не оборвалась, а? На восточной-то диете теперь как манекенщица стал.

Илья устало улыбался и глядел то на солнце, то на свои нестерпимо ноющие ссадины.

- Ну, ты, балаболка. Дай хоть тряпку какую-нибудь. Все коленки ободрал…


                *               *               *


Утром проснулись рано. От солнца всё блистало вокруг, так что нельзя было смотреть. Приходилось щурить глаза, губы сами собой растягивались в улыбку, и от этого появлялось радостное чувство, ожидание хорошего.

- Вот засекай, дед, - говорил Гришка, когда тронулись в путь. – Вот если идти, предположим, со скоростью… с какой скоростью человек пешком идёт? Пять километров в час? Ну вот. Предположим пять… хотя с тобой… Ну, пускай, - четыре. Это, если, допустим, идти по двенадцать часов в день…
- Ну уж, - по двенадцать…
- А чего?.. Ну, пускай, - по десять. Это если десять на четыре, - получается – сорок километров в день. А расстояние… сколько мы там считали, приблизительно? Тысяча – полторы? Ну вот. Значит, делим полторы на сорок… это получается… получается… погоди-ка…

Гришка остановился, присел на корточки и, отыскав какой-то прутик, стал выцарапывать цифры и столбиком делить.

- Ну вот! Получается тридцать семь с половиной. И это, заметь, - по максимуму. А если округлённо, идти нам с тобой, будем говорить - месяц. Ха! Да раз плюнуть! Через месяц – дома! Представляешь, дед?!

Илья представлял.

«Сорок километров в день», - думал он, слегка усмехаясь на бодрые Гришкины речи и вспоминая, как однажды зимой отец пошел в соседнее село к брату и его, мальчишку, взял с собой. Началась метель, они заблудились и едва не замёрзли в ту ночь.
На перевале, высоко в горах будет ничуть не лучше, чем тогда в степи, Илья хорошо понимал это и видел, что все Гришкины расчёты вилами по воде писаны. Но слушать о том, как придут домой, очень нравилось и он не возражал.


Идти было несложно, погода стояла хорошая и хотя местами дорога поднималась довольно круто, двигались весело и скоро.
Утром делали чай и съедали на двоих одну лепёшку, вечером, после перехода, варили пшёнку и бросали туда несколько кусочков сала, отчего каша казалась сытной и невероятно вкусной.
Приходилось экономить провизию, но за время рабства недоедание стало привычным, да и сам воздух на воле так был сладок, что казалось, - им одним смогут они насытиться, стоит только поглубже вдохнуть.


Следующая глава  http://www.proza.ru/2017/10/18/328