Неисповедимы пути Господни. Гл. 6Время потрясений

Опубликовано в журнале "Калейдоскоп", №3,
в числе ЛУЧШИХ ПО РЕШЕНИЮ РЕДКОЛЛЕГИИ ВОСПОМИНАНИЙ АВТОРОВ 
"ПРОЗЫ. РУ", ПРИСЛАННЫХ НА КОНКУРС "МЫ  РОДОМ  ИЗ  СССР".

                НЕИСПОВЕДИМЫ ПУТИ ГОСПОДНИ

                Глава шестая

                ВРЕМЯ ПОТРЯСЕНИЙ И ПЕРЕМЕН
               

         Митину радость от встречи с родными и близкими омрачали слухи, не сходившие из уст каждого сельского жителя: голода не миновать. Минувший, 1945 год, был засушливым. Неблагоприятным для сельского хозяйства оказалось и начало 1946 года. Зимой выпало мало снега, и многие озимые из-за отсутствия снежного покрова вскоре вымерзли. Весной почти совсем не было дождей. К тому же, весна оказалась ветреной и очень жаркой. А половину мая так пекло, что даже старики не припоминали ничего подобного; температура поднималась до тридцати, а иногда и до тридцати пяти градусов. Почва просохла на очень большую глубину. Из-за отсутствия осадков часть посевов практически погибла уже в мае. Люди смотрели на выгоревшие, словно после пожара, поля и плакали. Дожди, прошедшие в июне, уже не смогли спасти зерновые культуры. Сильнейшая засуха 1946 года привела практически к полной их гибели. А единственную кормилицу в семье – корову солдаты угнали ещё в 1944 году. Маленький Витя каждый вечер со слезами встречал возвращающееся с "пастбища" стадо, вопрошая: все коровы возвращаются, только нашей нет, где наша корова? Оставшиеся в хозяйстве Николая две лошади из-за недокорма еле держались на ногах.

           А семье предстояло ещё, в соответствии с законом, выполнить государственные хлебозаготовки, усугубившие и так сложившуюся тяжёлую ситуацию. Обязательные сборы опустошили запасы зерновых в хозяйстве. Семья жила впроголодь. Перемалывали остатки кукурузы на муку, из неё варили баланду. В пищу годилось всё: лопухи, одуванчики, крапива, словом, всё, что смогло пробиться из земли в это непростое время. Голод проймёт - станешь есть, что Бог даёт. А за цветками белой и сиреневой акации люди дрались, как за особыми лакомствами. Голод учит жить по-другому.

         При виде похлёбки у детей слёзы на глаза наворачивались, они уже не могли глотать её. А двухлетний Ванюшка совсем отказывался есть, всё выплёвывал. Талька насильно, по ложечке, заставляла его прихлебывать, чтобы на время утолить голод. Исхудавшее от недоедания тело ребёнка начало покрываться, как вспоминала она, «мохом», то есть волосяным покровом. Из найденных по углам да щелям перемолотых зёрен молодая хозяйка, добавляя траву, умудрялась печь лепёшки. И это было настоящим праздником.

         Надеялись хоть  на маленький урожай картофеля. Но он даже не взошёл. Маленький Ванюшка, а потом и старший Витюша, каждый день пальчиками вырывали и съедали сырой, только что высаженный. Может, быть это и помогло им выжить. Иногда тетя Оля, Митина сводная сестра, приносила детям немножко муки или молока. И тогда, разбавляя до посинения, старались делить «деликатес» на несколько раз. Семейные законы у каждого свои, но смыслом жизни молодой семьи навсегда стали – дети.
 
         В августе 1946 года начался страшный голод. Большинство семей с селе голодало, возросло количество дистрофиков, От недоедания люди опухали, и в первую очередь, старухи и дети. Резко увеличилась детская смертность. Особенно страшно, что спасаясь от голода и голодной смерти, стали прибегать к самым крайним мерам борьбы за жизнь, которые находились уже за пределами нравственных и юридических норм общества, — стали поговаривать о случае каннибализма. Прошло с тех пор не одно десятилетие, а сельчане помнили об этом, сторонились и вполголоса рассказывали об этой женщине.

         Зима выдалась холодной и голодной. Как они выжили вместе с Талькиными родителями, - одному Богу известно. В это трудно поверить, но они сделали невозможное: спасли детей. А ведь на самом пике голода, в феврале-мае 1947 года, дополнительно ко всем потрясениям прибавилось ещё одно - фактически принудительное размещение очередного облигационного госзайма среди населения. Облигации хранились более полувека, но займ семье так и не был возвращён…
 
         Страх голодной смерти привёл к небывалому росту преступности. Дважды смертельной опасности подвергалась и Талька. За лепёшки чуть жизнь не отдала: на неё с ножом напал голодный мужчина. Откуда у хрупкой, полуголодной матери, взялись силы побороть его, непонятно. Но лет через двадцать они встретились на уборке винограда в колхозе. Оказались на одном ряду с разных сторон. Узнали друг друга сразу. Судьба! Он упал на колени и со слезами на глазах просил прощения. Простила. Такое было тяжкое время…

          На следующий год положение только-только начало выправляться, как новое потрясение. В конце 1948 и в первой половине 1949 года односельчане начали вступать в колхозы, как правило, по своему желанию. Однако, в середине лета 1949 года ситуация резко изменилась. Хозяйства наиболее зажиточных крестьян – „кулаков” или, как их ещё называли в селе, куркулей, подлежали раскулачиванию. Уже к августу текущего года большая часть была раскулачена, а их владельцы высланы за пределы республики. Всего было лишено всех средств существования и выслано из села более 30 семей - „кулацких”, по политическим и религиозным мотивам, среди которых и брат Николая – Иван Тревка, реабилитированный в 1992 году.*

          Выселение в неизвестном направлении за сутки-двое на глазах у сельчан наиболее крепких хозяев со своими домочадцами и скарбом не могло не потрясти соседей и родственников. Животный страх за детей поселился в душах Мити и Тальки на всю оставшуюся жизнь. Камнем на сердце застыла тревога. Беднейшая же часть села, как свидетельствовали родственники, очевидцы тех событий, в целом положительно отнеслись к коллективизации. Вступая в колхоз, крестьянин как бы ограждал себя в будущем от вероятного выселения.

          Оградил свою семью и Митя, в числе последних вступивший в колхоз. Всё – земля, молотильная машина, лошади, красивая бричка - двухколёска, на которой впоследствии разъезжал председатель, было сдано в колхоз «добровольно». Я хорошо запомнила эту изящную и роскошную таратайку. Когда семье надо было съездить на свадьбу, крестины или похороны к большой маминой родне за тридцать километров, нам на время отдавали её. И тогда отец садился на переднее сидение лёгкой, без верха, дышловой коляски, а мы с мамой гордо восседали на заднем, с очень удобной, высокой спинкой, слегка изогнутой и чуть прикрывающей от непогоды. По бокам – широкие, отполированные темно-коричневые подлокотники. Кузов, практически открытый, крепился на двух рессорах. Родня всегда приветствовали нас словами: о, Талька, богачка из Данула, приехала.

           Но даже вступив в колхоз, семью не покидало сомнение: а правильный ли сделан выбор, что будет потом, не будут ли они обмануты. Перед глазами всегда всплывал образ Митиного отца – Матвея, который в трудную годину, казалось, бесконечной смены власти румыны – русские – румыны - русские не сориентировался, не смог предвидеть расстановки сил и не поменял деньги. И горшки, набитые купюрами, превратились в обыкновенные бумажки, которые полвека раздавали по музеям, в школы, знакомым, родственникам, дети играли в «магазины». А ведь это - деньги! Огромное состояние! За каждую банкноту достоинством в три рубля можно было корову купить. А их!.. Да что сейчас говорить об этом. Такие были времена: то пан, а то пропал. Потрясения, с которыми очень трудно внутренне примириться…

           Кажется, судьба достаточно долго утюжила их пагубами* и невзгодами, и только сейчас совместная дорога начала яснеть и радовать глаз. Но…

15. 10. 2017.

Продолжение следует.

      **  **  **
*В. Панько. Земляки. Бэлць, 2016, стр. 57.

*Пагуба – старинное: погибель; большой вред.

==============
На фото:
банкнота в три рубля 1905 года с надписью: Государственный банк разменивает кредитный билет на золотые монеты без ограничений суммы (1 рубль = 1/15 империала, содержит 17,424 долей чистого золота).