В октябре сто лет назад

Октябрь всегда был наихудшим месяцем в Петрограде: светлое время мимолетно, моросит дождь, с Финского залива дует холодный ветер. А тут еще электричество в дома подавалось только с 6 часов вечера до полуночи, свечи, благодаря спекулянтам, сильно подорожали, а керосина почти не было. В подъездах вооруженные мужчины по очереди несли домовую охрану.
На каждом перекрёстке Петрограда люди слушали социал-демократов, эсеров, кадетов - кого угодно и сколько угодно. Солдаты спорили со студентами. В столице непрерывно собирались всевозможные съезды и конференции.
Петросовет стал заседать почти круглосуточно. Уставшие люди сваливались со стульев и засыпали тут же на полу, а потом просыпались и снова включались в работу. Председательствовал обычно Троцкий. Крестьяне рассказывали об аресте земельных комитетов, рабочие говорили, как они борются с управляющими, которые пытаются закрыть цеха и заводы под предлогом отсутствия топлива и сырья, а, на самом деле, прячут их от рабочих.
Солдаты с фронта называли свои окопы могилами и рассказывали, как офицеры стараются подводить большевиков под пули, а солдатские газеты не пропускают в окопы.
Офицеры-меньшевики настаивали на том, что войну надо выиграть, а для этого на время забыть классовую борьбу. В ответ раздавались возгласы: «Только этого вы и хотите!»
Большевики, выйдя из Предпарламента, будто выбрались на сухую почву. А Временное правительство осталось в том же болоте: надо было решать, что делать с фронтом, на котором никто не хотел воевать, устроить жизнь рабочих, которым промышленники не хотели ее устраивать, и отдать землю крестьянам, которым землевладельцы ее не отдавали.
А тут еще бывший председатель Государственной Думы Родзянко, еще в марте приветствовавший у Таврического дворца военные части с красными флагами и Марсельезой, заявил, что взятие Петрограда немцами было бы великим счастьем, потому что уничтожило бы Советы и революционный Балтийский флот: «Петроград находится в опасности… Я думаю, бог с ним, с Петроградом и с революцией! Я буду очень этому рад». На что Ленин ответил: «Назревает большой взрыв. И будет плохо, если энергией этого взрыва в очередной раз воспользуются нечистоплотные люди».
Под давлением большевиков меньшевистский ЦИК Советов наконец-то объявил, что II съезд назначается на 25 октября. Ленин тут же приехал из Финляндии и поселился на конспиративной квартире, адрес которой знал только Сталин, и уже 10 октября ЦК большевиков принял решение о восстании десятью голосами против двух. Это Зиновьев и Каменев, которые хотели спокойно дождаться съезда, заявили: «Пусть будет не так быстро, но зато не так тряско!» А 17 октября они же выступили в либеральных газетах, раскрыв планы большевиков.
Ленин мгновенно потребовал исключить Каменева и Зиновьева из партии, назвав их «проститутками». Но ЦК отказался исключать названных товарищей, посчитав, что «проституток» с них будет вполне достаточно.

Тем временем, Троцкий провел в Петросовете решение о создании Военно-революционного комитета, чтобы «защититься от возможных авантюр Временного правительства». На вопрос, будут ли большевики с помощью ВРК готовить вооружённое восстание, Троцкий, занимая два ключевых поста – председателя Петросовета и председателя ВРК, заявил, что восстанием ВРК займется только по решению Петросовета.
20 октября Ленин определил: «Взять власть придется обязательно! Дарить нам ее никто не будет! Но 24 октября действовать будет рано - не все делегаты на Съезд прибудут. А 26-го будет поздно - Съезд уже закончит свою работу под руководством эсеров и меньшевиков. Мы должны действовать в день открытия Съезда - 25 октября — и сказать съезду: «Вот вам власть! Давайте решать, что с ней делать». В тот же день министр юстиции Временного правительства подписал приказ об аресте Ленина. А 22 октября ВРК Петросовета заявил, что приказы штаба Петроградского военного округа отменяются.
Кадетская газета «Труд» грозила: «Если большевики рискнут выступить, то будут раздавлены тут же, и без труда». А большевики вели подготовительную работу в военных частях и на заводах. В Народном доме перед тысячной аудиторией выступал Троцкий: «Советская власть уничтожит окопную страду. Она даст землю и уврачует внутреннюю разруху. Советская власть отдаст все бедноте и окопникам. У тебя, буржуй, две шубы — отдай одну солдату… У тебя есть теплые сапоги? - посиди дома. Твои сапоги нужны рабочему!…» И в конце митинга все, как один, решали «за рабоче-крестьянское дело стоять до последней капли крови!»
Выступая, Троцкий то взмывал в облака, то влезал в болото. Но чем в большую авантюру он пускался, тем ярче становилась его речь. Он зажигал людей с первой фразы, а со второй - испепелял. Всю осень с 7 утра в его прихожей топталось людей больше, чем в прихожей Шаляпина, чтобы увести его на свой митинг. Но, когда политика стала решаться на съездах и пленумах, Троцкий бывал даже смешон. Там среди упрямых теоретиков выступал Ленин, который любого мог положить на обе лопатки. Керенский перед рабочими и солдатами Петрограда не выступал. У него была слишком замысловато-изысканная речь, которая нравилась, в основном, дамам и студентам.
Сталин говорил рассудительно и взвешенно, но со своим грузинским акцентом и глухим голосом для публики был скучен. Поэтому он выступал в партийных аудиториях, писал статьи и отвечал, в основном, за выпуск партийных газет. О скрытых качествах Сталина знали мало.

С октября 1917 года в длинном трехэтажном здании Смольного института благородных девиц, уехавших еще летом в Новочеркасск, в сотнях комнат и нескольких залах разместились ЦИК, Петроградский Совет с ВРК, штабы большевиков и других левых партий, а также разные общественные организации. Перекрёстки вокруг Смольного охранялись сильными солдатскими патрулями. У внешних ворот, а затем и у главного входа часовые требовали пропуска. А сам Смольный круглые сутки гудел, как улей.
В зале на третьем этаже проходили бурные заседания Петроградского Совета.
В большом зале второго этажа, где во времена института устраивались балы, теперь находился зал заседаний. Рядом с ним разместилась мандатная комиссия съезда Советов. Девушки, работавшие там, презрительно замечали: «Совсем не та публика, что на первом съезде».
Мандатная комиссия, назначенная старым ЦИК, отводила одного большевистского делегата за другим под каким-либо предлогом. Но представитель большевистского ЦК Карахан тут же их успокаивал: «Ничего, когда начнётся съезд, все сядете на свои места…» Газета большевиков «Рабочий и Солдат» писала: «Ходят слухи, что съезд не состоится… Просьба к делегатам не обращать внимания на эту ложь… Наступают великие дни…»
Меньшевики и эсеры, видя численное превосходство большевиков, стали слать отчаянные телеграммы в свои организации на местах, чтобы те посылали на съезд как можно больше дополнительных делегатов. В то же время Исполнительный комитет крестьянских Советов выпустил экстренное обращение о созыве своего съезда на 30 ноября, чтобы вмешаться в решения II-го Съезда Советов. А буржуазная пресса требовала ареста Петроградского Совета за создание ВРК. При этом стало известно, что когда в Калужском Совете большевики получили большинство, городская дума вызвала войска, которые артиллерией обстреляли здание Совета. А на покидавших дом депутатов налетали с шашками казаки, крича: «Вот что будет с большевиками!» Это событие взволновало всех настолько, что состоявшийся в Петрограде съезд Советов Северной области делегировал свою власть съезду Всероссийскому.

Все стены домов в Петрограде были обклеены прокламациями правых, призывавших рабочих и солдат не слушать большевиков. А Временное правительство спешно готовило законопроекты о «временной» передаче земли крестьянам и о «временной» мирной внешней политике. Керенский отменил смертную казнь на фронте (тоже «временно»). А черносотенцы призывали убивать большевиков постоянно и без всяких съездов.
Таинственные личности шныряли вдоль хлебных и молочных «хвостов» и нашёптывали несчастным женщинам, что евреи припрятывают продовольствие, и что в то время, когда народ голодает, руководители Советов живут в роскоши.
На заводах в эти дни раздавали винтовки, и обучалась Красная Гвардия. А во всех военных казармах днём и ночью проходили бесконечные горячие митинги.
На воскресенье 22 октября Петросовет наметил провести грандиозные митинги. А атаманы казаков назначили на этот же день крёстный ход с чудотворной иконой. Тогда Петросовет выпустил воззвание: «Казак, солдат, матрос, рабочий, крестьянин – братья. Остерегайтесь, чтобы вас не натравили друг на друга». Казаки заволновались, и крестный ход был отменён.
Из армии приезжали сотни делегатов: «Нам важно знать, что здесь, в Петрограде, революция находится под надёжной защитой… Держите тыл, товарищи, а мы будем держать фронт…»

Делало, что могло, и Временное правительство - перед Зимним дворцом расположилась артиллерия Михайловского юнкерского училища, особо не беспокоясь, какой ущерб от нее может быть причинен городу. На улицах впервые после июля появились казачьи патрули. Министра Кишкина назначили чрезвычайным комиссаром по охране Петрограда. А лондонское «Times» учило издалека: «Большевизм надо лечить пулями, и чем в больших дозах – тем лучше».
Весной 1917 года французами уже была расстреляна шрапнелью из пушек целая русская военная бригада, которая после Февральской революции отказалась воевать и захотела уехать в Россию.
К Петрограду пытались незаметно стянуть надёжные полки. Но они останавливались большевистскими агитаторами. И правительство пока могло рассчитывать только на малочисленных юнкеров и офицеров. Они – «застрельщики» революции - точно знали, что ни с рабочими, ни с крестьянами им не по пути, а солдаты - им не братья.

Началось все с того, что рано утром 24 октября по распоряжению Временного правительства юнкера нагрянули в типографию большевистской газеты «Рабочий путь» и изъяли ее тираж. Вскоре появилась рота солдат Литовского полка, выгнала юнкеров и возобновила выпуск газеты.
Днем в этот же день к Зимнему дворцу прибыло подкрепление – полторы сотни георгиевских кавалеров и полурота из женского батальона смерти, которые создали после Февральской революции в пропагандистских целях. Во дворце уже находились более 100 офицеров, которые сразу же занялись дегустацией вин из дворцовых погребов, и около 2 тысяч юнкеров. Сил для защиты Зимнего было явно недостаточно.
Керенский, приехавший в Мариинский дворец, патетически заявил в Предпарламенте, что Временное правительство, и он сам особенно, предпочитает умереть, чем позволить кому-то замахнуться на свободу русского народа и открыть фронт Германии… После этого он, окруженный офицерской свитой, отбыл в штаб округа для личного руководства  действиями юнкеров.
Предпарламент заволновался. Умеренно левые заявили: «Мы готовы до последней капли крови защищать Временное правительство! Но в том случае, если оно немедленно займется решением нужд народа». Другие высказывались, что сейчас против правительства идет не чернь, а как раз самые сознательные элементы революционной демократии. В результате была принята резолюция, резко критиковавшая правительство и требующая проведения мирных переговоров с немцами и решительных реформ по земле.
Керенский тем временем предпринял попытку развести мосты через Неву, чтобы не дать рабочим и солдатам Выборгской стороны присоединиться к восстанию. Но удалось развести только Николаевский и Дворцовый.
Вечером 24-го революционные войска заняли Центральный телеграф. Но затем все телефоны Смольного были отключены. Пришлось вызвать военных телефонистов, которые установили полевую связь. А у дверей ВРК дежурило не менее дюжины молодых добровольцев, готовых в любую минуту помчаться с поручением в самую отдалённую часть города.

В Петросовете меньшевики и эсеры заявили, что действия большевиков осуждают, но, если правительство нападёт на большевиков, то они осудят и правительство.
К вечеру Ленин на конспиративной квартире, узнав, что активные действия еще не начаты, надел парик, повязал щеку платком и в старом пальто и кепке отправился в Смольный с одним телохранителем. Предстояло ехать на трамвае, потом идти пешком. Их останавливали патрули юнкеров и казаков, но седенький старичок не вызвал подозрений. И даже Троцкий в Смольном в первый момент его не узнал.
Включившись в работу по организации восстания, Ленин повеселел. Впоследствии Троцкий писал, что они с Ильичем работали в одной комнате, а в соседней им постелили на полу одеяла и положили две подушки. Но заснуть было невозможно — каждые пять минут прибегали гонцы и сообщали новости: взяли Главный почтамт, Николаевский вокзал, Центральную электростанцию, крейсер «Аврора» подошел к Николаевскому мосту, юнкера ушли, и мост был сведен.
В 6 часов утра 25 октября моряки гвардейского экипажа заняли здание Государственного банка. В 7 часов солдаты Кексгольмского полка и красногвардейцы заняли Центральную телефонную станцию, разоружив юнкеров Владимирского училища, включили Смольный и отключили правительственные телефоны.

Командующий Петроградским военным округом Полковников доложил Керенскому, что у него практически не осталось верных войск. Керенский обратился к трем казачьим полкам, призывая их защитить «революционную демократию», но осторожные казаки сначала послали две сотни на разведку к Зимнему дворцу. Увидев все своими глазами, казаки быстро ушли со словами: «Наговорили нам, что здесь чуть ли не весь город… А русский-то народ на сторону Ленина встал».
Видя, что полумиллионный петроградский гарнизон либо пассивно, либо активно выступает против Временного правительства, Керенский в 11 часов утра, оставив за себя министра Коновалова, выехал на автомобиле американского посольства в Гатчину, а оттуда в Псков за надежными фронтовыми частями. Но командующий Северным фронтом генерал Черемисов отказался посылать войска для подавления восстания.

А по Невскому, как всегда, двигались трамваи, обвешанные людьми. Магазины были открыты. Стены постоянно покрывались новыми призывами.
В 12 часов 25-го большевики блокировали Мариинский дворец, в котором заседал Предпарламент, и комиссар ВРК Чудновский предложил собравшимся очистить помещение. Одновременно с этим было выпущено обращение «К гражданам России» о том, что Временное правительство низложено, а власть перешла к Петросовету.
В Смольном Ленин сказал: «Слишком резкий переход от подполья к власти. Кружится голова».
В 2 часа дня прибыли пять кораблей из Кронштадта, на которых находилось около трех тысяч матросов. Они заняли Главное адмиралтейство, арестовали Морской штаб и высыпали на Невский. Кто-то сказал: «Кронштадт идёт!»

После отъезда Керенского на втором этаже Зимнего дворца, в бывшей огромной спальне Николая II, в креслах и за столами министры Временного правительства грустно слушали невыполнимые предложения Государственного секретаря Терещенко по организации обороны Зимнего. В два часа вошел Кишкин и сообщил, что Генеральный штаб ничего не делает, демократические партии выжидают, Невский проспект под контролем большевиков, а их броневики уже у Зимнего дворца.
Стали баррикадировать входы во дворец со стороны Эрмитажа. А на Александровской площади перед дворцом юнкера спешно возводили баррикады из деревянного бруса со словами: «Мы падем не как первые христиане, а как последние заблудшие».
А тем временем силами революционного Павловского полка Зимний дворец был окружен со всех сторон.
К вечеру 25-го были блокированы все юнкерские училища. На город опустилась темнота. Напряжение защитников Зимнего росло, и юнкера старших курсов военных училищ, составлявших большинство обороны, не видя обещанной помощи, решили уйти. Первыми увезли свои орудия юнкера-артиллеристы Михайловского училища… За ними последовали и другие… Остались только офицеры, георгиевские кавалеры, полурота женского батальона, которая заперлась в отдельном помещении, и погрустневшая юнкерская молодежь.
В восемь часов вечера комиссар ВРК Чудновский прибыл в Зимний дворец с ультиматумом о сдаче Временного правительства, который был отвергнут Кабинетом министров.
В 21 час 40 минут над Петропавловской крепостью был поднят сигнальный красный огонь, означавший, что крепость готова для участия в штурме. Тогда крейсер «Аврора» дал холостой выстрел из носового орудия, возвещавший начало атаки на Зимний. Вспыхнула вялая перестрелка.
Затем юнкера послали сказать, что они ждут, чтобы нападающие пришли и их выгнали! Тогда через боковые и служебные входы, оставшиеся без охраны, группы солдат и матросов начали проникать во дворец. У молодых юнкеров отбирали винтовки, (а иногда и давали по шее) и отпускали домой. В первой драке победитель всегда благороден. Георгиевских кавалеров выпроваживали вежливо, но твердо. Не желавших уходить оставляли в покое, но забирали оружие.
От арки Генштаба вооруженные красногвардейцы перебежками приблизились к молчавшим баррикадам и увидели груды винтовок, брошенных юнкерами. Люди вбежали в двери и далее по лестницам и коридорам всего дворца.
Красногвардейцы и солдаты по пути разбивали прикладами множество ящиков, в которых оказывались ковры, гардины, белье, фарфор и хрусталь, готовые к эвакуации в Москву. И защитники, и нападавшие начали брать себе «сувениры» на память об этом знаменательном дне. Как только начался грабёж, раздались крики: «Товарищи! Ничего не трогайте! Это народное достояние!» Около ящиков расставили часовых, и раздалась команда: «Кроме комиссаров все вон!»
Трехдюймовые артиллеристские орудия нападавших выпустили под крышу Зимнего дворца не более десятка снарядов из Петропавловской крепости и от памятника Петру Великому. На тротуаре перед Зимним дворцом местами лежала обвалившаяся штукатурка. Материальный ущерб, включая хищения, был оценен комиссией Луначарского в два миллиона рублей.
Всего при штурме Зимнего дворца было десять убитых и сорок раненых с обеих сторон.
Полурота женского батальона была разоружена, уведена под арест, а на следующий день отправлена на место дислокации всего женского батальона под Петроградом. Как всегда, когда речь заходила о женщинах, сразу возникали слухи, что с кем-то из них поступали дурно. На счет офицеров из их отдельных мемуаров известно, что разобравшись в обстановке, они к ночи разошлись, еще более ловко, чем юнкера.
В 2-10 ночи арестованные Антоновым-Овсеенко министры Временного правительства были доставлены в Петропавловскую крепость.
Хотя Зимний дворец и был окружён, Временное правительство ни на минуту не теряло связь с городами и фронтом. Захватившие военное министерство большевики не знали, что на чердаке была секретная комната, в которой находился телеграф. Там весь день сидел молодой офицер и держал связь. Узнав, что Зимний дворец пал, он надел фуражку, запер комнату и спокойно покинул здание.
В дальнейшем штурм Зимнего оброс устными, письменными и кинематографическими домыслами.

А тем временем 25 октября в 22 часа 40 минут в Смольном открылся II Всероссийский съезд Советов рабочих и солдатских депутатов. Большой прокуренный (еще воспитанницами Смольного) зал был заполнен до отказа. Люди сидели даже в проходах и на подоконниках. Все партии прислали на съезд своих дополнительных делегатов, из-за чего число собравшихся увеличилось до 649, не считая гостей. Большевиков было 390, эсеров - 180, меньшевиков - 72. Это позволяло большевикам проводить любые решения. Крестьянские советы и советы уровня армий (т.е. офицеры) изначально отказались участвовать в деятельности съезда.
В президиуме сидели лидеры старого ЦИК: Гоц, Дан, Либер, Богданов и другие, кто испуганно-бледный, а кто – пунцово-негодующий... Среди них не было уехавшего на фронт Керенского, находившегося в Грузии Чхеидзе и тяжело больного Церетели.
Съезд открыл, позвонив в колокольчик, меньшевик Дан в мешковатом мундире военного врача: «Товарищи, мы собираемся в тот момент, когда я, член президиума ЦИК, нахожусь перед вами, а наши партийные товарищи находятся в Зимнем дворце под обстрелом, самоотверженно выполняя свой долг министров… Враг стоит под Петроградом, а в самом городе грядет новое кровопролитие. Чтобы этого не случилось, Петроградский гарнизон должен повиноваться штабу округа и избранному вами ЦИК!…» А правые эсеры заявили, что их долг — осудить действия большевиков, и призвали встать на защиту революции, очевидно, буржуазной. Из зала им кричали: «Вы хотите защищать буржуазию – вот и просите помощи у нее!»
На трибуне появился Троцкий с видом человека, готового разорвать любого противника. Собрание встало и устроило ему овацию. «Господин Дан хочет, чтобы широкая, тупая масса всецело шла за ним!» Гомерический хохот… Оратор с трагическим жестом повернулся к председателю: «Когда мы говорили о передаче земли крестьянам, о мире и рабочем контроле, меньшевики были против!…» Троцкий повернулся к залу: «Дан говорит вам, что вы не имеете права восставать. Но когда народ доведен до предела, он имеет право на все!..»
Затем взял слово меньшевик Либер: «В буржуазной революции, подобной нашей, захват власти народом означает трагический конец!…» Зал снова возмутился…
В результате правые эсеры, эсеры центра и меньшевики отказались от своих мест в президиуме, в него вошли 14 большевиков, включая Троцкого и отсутствующего Ленина, 6 левых эсеров, а всего - 22 человека. Меньшевики-интернационалисты заявили, что сначала посмотрят, чем все кончится. Старый президиум покинул сцену. А меньшевики, правые эсеры и бундовцы вместе с ними покинули зал под слова Троцкого: «Все так называемые социал-соглашатели пусть уходят! Все они - просто сор!…». (Ушедшие пришли в Городскую думу Петрограда и образовали там «Комитет спасения Родины и революции», который действовал до 29 октября).
Председательство перешло к Каменеву, который вполголоса сказал сам себе: «Ну, что ж… Если мы имели глупость взять власть, то надо начинать работать». И огласил намеченный порядок дня: вопросы о власти, войне и о созыве Учредительного Собрания.
Но сначала на трибуну взошёл только что прибывший комиссар из Царского Села: «Царскосельский гарнизон готов защищать Петроград и съезд Советов от немцев и Керенского!» Грохот рукоплесканий.
Затем выступил Мартов, осторожно рассматривая ситуацию то «с одной стороны», то «с другой», будто с двух концов заряженную винтовку, и предложил приостановить работу съезда для обсуждения мирного разрешения создавшегося положения. Мартов считал, что, если в зоопарке открыть все клетки, то звери от счастья начнут друг с другом обниматься.
Встал Троцкий: «Нам говорят, приостановите работу. Мы бы подождали, но Керенский-то ждать не стал, а захотел решить вопрос по-военному. А представьте себе, что было бы сейчас, если бы Съезд оказался окружен войсками приведенными Керенским!…» 
Тогда меньшевики-интернационалисты, увидев, что коалиционного правительства не получается, покинули съезд.
Затем Луначарский огласил воззвание: «II Всероссийский съезд Советов берет власть в стране в свои руки!» И это было принято.
Съезд постановил: вся власть на местах переходит к Советам рабочих, солдатских и крестьянских депутатов, которые и должны обеспечить подлинный революционный порядок. Съезд выразил уверенность, что революционная армия сумеет защитить революцию, пока новое правительство не добьётся заключения демократического мира.
В 5 часов утра Крыленко, шатаясь от усталости, огласил телеграмму, что XII армия приветствует съезд Советов и сообщает о создании Военно-революционного комитета, который взял на себя командование Северным фронтом!… Делегаты начали чувствовать, что огромная Россия стала поворачиваться, подчиняясь революции. 
Около 6 часов утра 1-е заседание съезда было закрыто.

С вечера 25 октября здание Городской думы было залито огнями. Зал был заполнен до отказа представителями правых сил. Узнав о действиях восставших, было решено отправить три делегации: на «Аврору», в Смольный и в Зимний дворец. Но вскоре делегации вернулись — их не пропустили матросские патрули.
Ночью из Зимнего позвонил министр земледелия Временного правительства Маслов, сообщил о тягостной обстановке и добавил: «Проклятие той демократии, которая послала нас в правительство, а теперь бросила». В зале раздались громкие призывы идти всем депутатам к Зимнему дворцу.
Но Невский проспект был перегорожен цепью вооружённых матросов. Перед моряками собралось человек четыреста: мужчины в хороших пальто, изящно одетые женщины, офицеры... Были и меньшевистские, и эсеровские вожди, ушедшие со съезда Советов, и председатель исполкома съезда крестьянских Советов Авксентьев, а впереди всех — седобородый петроградский городской голова Шрейдер и министр продовольствия Временного правительства Прокопович, арестованный в этот день в городе и уже выпущенный на свободу.
«Идём умирать в Зимний дворец!» — восторженно кричали в неподвижной толпе. Шрейдер спросил матроса:  - А что вы сделаете, если мы пойдём? Стрелять будете?
- Нет, стрелять в безоружных мы не будем, но побить можем, - ответил тот.
Битыми быть не хотелось, и толпа вернулась назад.
Узнав о действиях Петроградской городской думы,  Троцкий сказал, что революция без применения силы не происходит, и каждый получает в зависимости от своего веса и сопротивления.

На заседании ЦК большевиков утром 26 октября решали, как назвать новое правительство. Троцкий предложил: «Пусть будет Совет народных комиссаров». Ленин заметил: «Это превосходно: пахнет революцией».
Было уже  семь часов вечера, а второе заседание съезда Советов, назначенное на час дня, все еще не открывалось - левые эсеры отказывались войти в правительство, хотя остались в ВРК.
Ленин долго уговаривал их вождя Марию Спиридонову: «Милейшая Мария Александровна, Вы и ваши соратники получаете реальный шанс стать у руля новой России. Поверьте, история не простит позиции стороннего наблюдателя тем, кто обязан вертеть ее маховик!...»
Но левые эсеры стояли на своем. И большевикам приходилось на свой страх и риск организовывать правительство. 
В результате, в 8 часов 40 минут волна приветственных криков и аплодисментов делегатов съезда встретила появление членов президиума. 
Ленин, на лице которого уже начала проступать бородка, подошел к трибуне и ждал, пока стихнет долгая овация, а затем коротко и просто заговорил: «Теперь пора приступать к строительству социалистического порядка!»
Новый гром аплодисментов. «Первым делом мы должны совершенно открыто предложить народам всех воюющих стран мир без аннексий и контрибуций, на основе свободного самоопределения народностей». Желая подчеркнуть свою мысль, Ленин слегка наклонялся вперёд. Никакой жестикуляции. От его слов веяло спокойствием и силой. Обращение ко всем народам было принято почти единогласно.
Затем Ленин огласил декрет о земле, по которому помещичья собственность на землю отменялась немедленно и без всякого выкупа, помещичьи имения, земли удельные, монастырские, церковные, со всем их инвентарём и постройками, переходили в распоряжение волостных земельных комитетов и уездных Советов крестьянских депутатов впредь до Учредительного собрания. Земли рядовых крестьян и рядовых казаков не конфисковывались. Наемный труд не допускался.
В два часа ночи декрет о земле был поставлен на голосование и принят всеми голосами против одного. Крестьянские делегаты были в неистовом восторге…
В 2 часа 30 минут ночи Каменев зачитал декрет:
«Образовать впредь до Учредительного собрания временное рабочее и крестьянское правительство, которое будет именоваться Советом Народных Комиссаров…
 …Председатель Совета — Владимир Ульянов (Ленин)».
Совнарком предлагалось создать из 14 наркоматов. Поскольку левые эсеры на данный момент отказались войти в правительство, большевики оказались в правительстве одни, потому что левые эсеры хоть и были левыми, но эсерами, а меньшевики-интернационалисты хоть и были интернационалистами, но меньшевиками. Поэтому Ленин и говорил, что прежде, чем с кем-то объединиться, надо как следует с кем-то размежеваться.
Это потом, когда большевики прочно взяли власть, к ним устремилось огромное число желающих стать большевиками. И они потом гордо заявляли, что были в партии с 1917 года, но не уточняли – с дооктябрьского периода или после.
Луначарский заметил, что первый состав Совнаркома весьма случаен, на что Ленин философски заметил, что все первое - всегда случайно.
После выборов на трибуну поднялся Троцкий: «Нам говорили, что народное правительство должно быть коалицией из всех социалистических партий, что одни мы ничего не сможем!... Но каким же образом нам удалось почти без кровопролития сбросить Временное правительство?… Этот факт является самым ярким доказательством того, что большевики не были изолированы. В действительности изолированными оказались демократические партии, идущие против нас!.. Возможна только одна коалиция — с рабочими, солдатами и беднейшим крестьянством. И честь осуществления этой коалиции принадлежит нашей партии… Возможна ли коалиция с теми, кто поддерживал правительство измены народу? Коалиция не всегда увеличивает силы. Например, могли бы мы организовать восстание, если бы в наших рядах находились Дан и Авксентьев?» Взрывы смеха в зале.
«Нас обвиняют в отказе от соглашения с другими демократическими партиями. Разве мы виновны в этом? Мы, окутанные пороховым дымом, сказали другим партиям: «Вот власть, берите её!», а те, кому это предложили, убежали в стан врагов!..» 
Но далее на трибуну поднялся представитель союза железнодорожников: «Я прошу слова от имени сильнейшей организации в России. Викжель поручил мне довести до вашего сведения, что мы безусловно отказываемся поддерживать большевиков, если они и впредь останутся во вражде со всей русской демократией». В зале поднялся шум. «В 1905 г. и в корниловские дни железнодорожники показали себя лучшими защитниками революции. Но мы не признаём правительства, составленного одной партией. Союз железнодорожников, отказываясь перевозить контрреволюционные отряды, направляемые в Петроград, в то же время воспрещает своим членам исполнять любые приказания, не утверждённые Викжелем!..»
Но, выдержав этот удар по правительству, съезд избрал новый ВЦИК в количестве 101 человека, в котором были 62 большевика и 29 левых эсеров, с последующим возможным добавлением в него представителей от крестьянских Советов, Викжеля и других партий и групп, покинувших съезд. Председателем ВЦИК стал Л. Каменев.
Съезд согласился с тем, что кандидатуры на свободные места наркомов будут обсуждены с левыми эсерами.
Кроме того, съезд принял постановления об отмене смертной казни на фронте, об освобождении арестованных членов земских комитетов и об аресте Керенского. Приняты были обращения к фронту, к казакам, к железнодорожникам и ко всем Советам.
Тотчас же после этого II Всероссийский съезд Советов закрылся, чтобы его делегаты могли поскорее разъехаться по всем уголкам России и рассказать о происшедших великих событиях…

Левые эсеры вошли в Совнарком уже 17 ноября после раскола с правыми эсерами.
После окончания съезда Советов все арестованные в Зимнем министры Временного правительства, сидевшие в Петропавловке, были отпущены под честное слово, которое сразу было нарушено.
Британский посол сообщал в Лондон: «Большевики составляют компактное «меньшинство» решительных людей, которые знают, чего они хотят и как этого достичь. А Ленин и Троцкий — выдающиеся люди».