глава тридцать девять

Один.

 Я просыпаюсь и в тишине иду умываться. Сталкиваюсь со сломанной матерью. Та слегка поднимает уголки губ и проходит. Встречаюсь со своим отображением в зеркале. Всё тот же ангел без души с опущенными уголками губ и рубцом на лице. «Твой вид таит депрессию» — так бы сейчас сказал Кирилл. Зеркало на стене – тень моей души. Ненавижу зеркала.

Два.

 Возвращаюсь в комнату. В детстве нам постоянно лгали. Даже если в комнате будет идеальный порядок — это не значит, что твой рассудок будет чист. «Тебе следует надеть свою школьную форму» — указывает мне мама. Хорошо. Почему детей никогда не слушают?

Три.

 Иду на кухню. Меня встречаю четыре глаза. Они следят за любым моим движением. Папа молча смотрит в окно. Звонок в дверь прерывает их наблюдение. Два глаза шагают к двери, и за ней появляется мужчина, очевидно, сопровождающий. Кто же знал, что всё так серьёзно? Они думают, что он сбежит, что бросит свою семью. Он сделает это, но на ваших условиях. Я хочу сбежать.

Четыре.

 Нас проводят к чёрной машине. Как банально. Его проводят к отдельной машине. Моя мама сжимает мою руку. Одни её глаза говорят, как ей горько. «Это не конец» — прошептала она. Сжимаю её руку в ответ. Мы можем сбежать?

Пять.

 Сквозь затонированные окна виден безрадостный мир. Для меня всё потеряло краски. Радостные лица людей как будто в чёрно-белом эффекте. Как бы радостен ты не был на фотографии, а такой фильтр сделает твою улыбку суицидальной. Может быть, это и есть твоё истинное лицо.

Шесть.

 Я вижу здание, в котором будет проходить заседание. «Дом правосудия» — гордо свидетельствует табличка. Это громадное кремовое сооружение с десятками окон. Большие чёрные двери показывают его величие. Ярко-зелёные деревья демонстрируют насколько оно фальшиво. Надеюсь, это не конец.

Семь.

 Мне открывают дверь. Всё тот же мужчина крепко держит меня за руку, как будто я сбегу. Я не понимаю какие эмоции в его глазах. Они пустые. Как много боли он вынес?

Восемь.

 Моё лицо такого же цвета, как и стены. Такого же, как и белоснежные розы, которые находятся на столе. Ненавижу розы. Даже они отбрасывают чёрную тень. В помещении тепло, но мне холодно. В моих глазах лишь невыплаканные слёзы. На меня смотрят около семи человек. Чего уставились?

Девять.

 Возрождение всегда болезненно. Я не сразу замечаю, как два человека пристально смотрят на меня. Не в силах больше терпеть их внимание, я оборачиваюсь. Они продолжают смотреть. Меня отвлекает моя мать, которая сильно сжала мою руку. «Не смотри на них». Хорошо, не буду.

Десять.

 Сейчас они будут рушить его судьбу. Они заводят его. Папа, мой любимый папа, смотрит на меня прожигающим взглядом, будто хочет мне сказать что-то. Но я не понимаю его, я ведь просто глупый подросток. Судья всё говорит и говорит, приглашает кого-то говорить. Они всё глубже закапывают отца. Он склонился над столом как старик. В его глазах больше нет света.

— Вы осуждаетесь по следующим статьям. Статья 355 УК РФ. Разработка, производство, накопление, приобретение или сбыт оружия массового поражения.

И где же он прятал это ваше оружие?

— Статья 67 УК РФ. Вам назнаается наказания за преступление, совершенное в соучастии.

О каком преступлении она лжёт?

— Статья 110.1 УК РФ. Склонение к совершению самоубийства или содействие совершению самоубийства.

Кого ты довёл, папочка?

— Статья 357 УК РФ. Геноцид.

Я не верю. Я превратилась в статую. Недвижима. Нерушима. Вам не забрать моё сердце.

— По стать 61 УК РФ, ваш срок смягчается, в связи с наличием малолетних детей.

 Они забрали мою сердце. Это специально? Она мертва, тупые вы люди. После слов судьи, по моей щеке потекла слеза. Что тогда было в их сердцах, когда они это писали? Как долго готовилось это дело, если они учли мёртвого человека? Пожалуйста, дайте мне убежать. Поворачиваюсь к маме, лицо которой превратилось в каменную маску. Мне хочется закричать, но вместо этого я зажимаю рот рукой. Я не могу передать свои ощущения. Как будто вас бросил парень, с которым вы встречались 10 лет и строили планы на свадьбу; как будто ваш лучший друг предал вас; как будто ваша мать сказала, что вы самый отвратительный и мерзкий ребёнок, и жаль, что она родила тебя. И всё это вы чувствуете в один момент разом. Будто человек, которого вы любите уходит от вас навсегда и говорит лишь одно слово – «прости», а вы делаете вид, что вам наплевать и всё хорошоконечнояпонимаютебя.

— В связи с этим суд постановляет своё решение. Вы осуждаетесь на 12 лет строгого режима. Заседание окончено. Просьба всем встать.

 На меня все смотрят. Как легко стать камнем на зелёной лужайке перед вашим домом. Вы его непременно выкинете. Но я превратилась в траву и смешалась со всеми. Те два молодых человека всё так же смотрят на меня. Что они хотят забрать у меня?

Надеюсь, он не станет там чьей-то женой*.

— Всё хорошо. Всего лишь 12 лет. «Это как твой возраст только отнять 3», — говорит мама.

— Это ты сейчас пошутить попыталась? Ты слышала, что она сказала? Детей? У неё что раздвоение в глазах произошло?

Есть хочу. Отца проводят мимо нас. Он пытается вырваться с криками:

— Дайте мне попрощаться со своей семьёй! Вы не смее...

— Давай шевелись, ещё как смеем, — отвечает заученной фразой офицер или кто он там.

 Он смотрит в мои глаза и кричи:

— Пойми разницу между добром и злом. Не иди на их поводу. — он хотел сказать что-то ещё, ведь его рот был открыт, но он не смог ничего издать им. Его ударили электрошокером. Жестоко. Но раньше так лечили людей...

— Я не смогла тебя уберечь... — она смотрит на отца и хватает меня за руку, пытаясь выбраться из помещения как можно быстрее.

 Мы идём какими-то лабиринтами, откуда они вообще в таком здании? Вроде бы только прямые коридоры, а можно запутаться так, что будешь как лапша. Витая в давящей белоснежности стен, мы всё же остановились. Наверное, моя мама хотела выйти незамеченной, но перед нами появились двое мужчин. Кажется, это те, кто наблюдали за мной.

— Здравствуйте, Александра. Не ожидали, что вы придёте. — обращается первый мужчина к моей матери.

— Здравствуйте, Игнат. Я здесь вполне ожидаема, что вы тут делаете? — всё с такой же светской интонацией и сладкой улыбкой говорит мама. Единственное, что выдаёт её раздражение – это руки, которые она сжала в подобие кулака. Как будто клубника-мутант.

— Мы с моим товарищем здесь для того чтобы направить вашу дочь на правильную дорожку. — поднимая брови, и показывая своё ненастоящее удивление, произносит Игнат. — Мы настаиваем на участие вашей дочери в научных исследованиях. Она будет идеальным кандидатом. — почему-то с победным видом и вытянутой рукой ко мне произносит он.

— Извините? — немного с ошеломлением спрашиваю я.

— Да ничего страшного.

— Я не просила вашего ответа. — резко процедила сквозь зубы я. — Насколько вы должны быть мерзким человеком, чтобы явиться сюда, упрямо отрицать то, что я нахожусь рядом с вами и называть меня тупой куклой? Вы лишь хотите добить мою семью, а не сделать знак уважения.

— Ну, моя дорогая, вы наживаете себе врагов. Поосторожнее с выражениями. — нагло заявляет он и ставит руки друг на друга.

— Чтобы стать врагами, мы должны быть хотя бы друзьями, а участвовать в ваших непонятных играх я не собираюсь.

— Давайте не будем раньше времени спорить, — пытается перебить мои слова юный парень, который стоял всё это время за ним. — мой коллега немного некомпетентен в этой сфере, он лишь помогает мне. Думаю, что мы ещё сможем наладить отношения. Сочувствую вам, до новой встречи. — улыбчиво продолжает он и протягивает мне руку.

 Единственное его связывающее звено с Игнатом — это их ожерелья. Довольна странная вещь, не в каждом магазине такую найдёшь.

— До свидания. — обрывочно произносит моя мама и мы уходим, оставив его без моей руки.

 Нас сопровождают до машины, только уже другие люди. На улице заметно похолодало. Ярко-красное солнце сообщает нам о беспощадности времени. Садясь в машину, до меня доходит происходящее. Просто блеск. Моего отца запрятали в тюрьму, он попытался мне сказать нечто важное, я оскорбила каких-то важных людей. Жизнь удалась, пока всё нравится. Доехали мы, как и приехали, в полной тишине. Лишь оказавшись в квартире, я почувствовала себя освобождённой. Несколько минут постояв у входной двери, я побежала к маме и обняла её. Моя мама ещё долго не могла прийти в себя, а я не знала, как ей помочь. Я никогда не умела успокаивать своих близки людей, знакомых — пожалуйста, но не родных. В эти моменты меня хватают за горло слёзы и множество канцелярских гвоздиков впиваются в мой язык. В момент объятий я почувствовала, что мне с ней уютно, будто она мой дом. Она, а не место, в котором я живу. Время идёт медленно. Её всхлипывания превратились в рыдания, похожие на звук паровоза или поезда. Единственное, что ей поможет — это время. Оно лечит, так считаю я. И те люди, которые опровергают — грязные лгуны. Время лечит. Вы ведь не будете плакать по умершему десять лет назад человеку так, как вы делали в первые дни. Заставить себя порыдать, скорее всего, у вас получится, но чувствовать боль так сильно не будете. Со временем вместо боли от воспоминаний остаётся ничего. Это даже пустотой не назовёшь, ведь там что-то есть. Может, печаль, но не боль.