Не лезь

«Чужое всегда лучше, чем своё. Чужая жена – красивей, чужие дети – умней, чужие земли – плодородней. Чужая жизнь – интересней. Поэтому и происходят все войны и бедствия. Из-за того, что человеку свойственно лезть в дела других со своим уставом. Ему всегда хочется узнать о другом что-нибудь эдакое, пикантное. Хочется залезть тому в душу и оставить свой след, как собачонке на дереве. И если, сынок, у тебя появится такое желание, дави его, дави, как самое мерзкое насекомое. И помни – нежеланному гостю никто не рад».
***
Женя положил на подоконник оптический “Carl Zeiss” и с трудом встал, прихватив с пола полупустую бутылку «Балтики-девятки». Последние полтора часа он просидел, потея и тяжело дыша от удушливой августовской жары и возбуждения, наблюдая за жизнью Оли, и сейчас единственное, чего он желал больше всего, - подрочить в прохладной ванной, представляя Олю голой в одних ажурных чулках, и лечь спать. Допив тёплое, как моча, пиво, он приступил к выполнению своего плана, не сильно отличавшегося от вчерашнего и позавчерашнего.
В свои тридцать пять Женя выглядел на плохенькие сорок пять. «Вся твоя жизнь – это пиво и чипсы», - бывало, с глубокомысленным видом замечал его знакомый Сергей Стрижов. Естественно, Стрижов не мог знать наверняка, потому что ни разу не видел Женю с бутылкой пива, но был не так уж и далёк от истины. В формуле Стрижова просто-напросто не хватало всего одной переменной. Полностью она звучала так: «Жизнь = пиво + чипсы * одиночество»
У Жени было несколько знакомых, но ни одного друга. Любые попытки со стороны других подружиться с ним он убивал, неловко и стеснительно. Боялся впустить в свою жизнь кого-то, а ещё больше – влезть незваным гостем в чужую. Конечно, он понимал, что увещевания, которыми пичкал всё детство его отец, были не более чем бредом. Ну чему мог научить Женю человек, который просрал свою работу, свою жену, а потом, пустив себе в голову пулю из переделанного под «мелкашку» пневматического пистолета, - и свою жизнь? И, тем не менее, сорная трава сомнительной мудрости проросла, пустив глубокие корни.
Соблазнительную красавицу в доме напротив он увидел месяц назад, в начале июля. И увидев, не смог лишить себя этого зрелища. Купил дорогой бинокль, на который ушла полностью его зарплата консультанта в «Икее», организовал возле окна комфортный наблюдательный пункт и приступил к ежевечернему наблюдению. Он представлял себя частным детективом, ведущим расследование. Это придавало его занятиям вуайеризмом и онанизмом некую благородную пикантность и позволяло оправдывать собственное ничтожество.
Детективная линия не заканчивалась на подглядывании за объектом. Через неделю он уже умудрился выяснить, что неизвестную красотку, ходящую по своей квартире в воздушном шёлковом халатике (а иногда и совершенно обнажённой), зовут Олей, что работает она в какой-то частной конторке секретарём, что она незамужняя и бездетная, и что по вечерам она любит смотреть голливудские мелодрамы.
И что она, как и сам Женя, одинокая.
***
Сначала Оля являлась всего лишь помощником в удовлетворении Женей его нереализованной страсти. Иллюзорная красавица, подкорректированная тут и там версия настоящей Оли, стала постоянной спутницей Жени. Эрзац устраивал до поры до времени, но всё же ему захотелось большего – познакомиться с реальной Олей, влезть в её жизнь. Влезть, что бы ни говорил его мёртвый папашка, и впустить её в свою жизнь, даже если она потом вытрет об него свои изумительные ноги и уйдёт прочь.
Однажды утром, в середине августа, внимательно осмотрев себя в зеркале, Женя ужаснулся. Как-то незаметно изо дня в день, из года в год, он превратился в какое-то белесое желе, тут и там вспученное отёками, жировыми складками и оттянутой книзу кожей. Но в отличие от прошлых своих разочарований, из которых его жизнь и состояла, в этот раз он сделал правильный вывод. Загоревшись идеей, он отдался ей полностью. С истеричной радостью наркомана, решившего завязать с ширевом, он отказался от пива с чипсами, заменив его ходьбой, выбросил из своей грязной кухоньки конфеты, мармеладки, печенье и, после недолгого размышления, сахар. Боясь остановиться, он принялся изучать здоровое питание и различные упражнения для похудения. Время от времени он ощущал головокружение от недостатка углеводов, но только радовался этому. Ведь он шёл к своей цели – к Оле. И её вид по вечерам вдохновлял Женю на весь следующий день.
В один мерзкий октябрьский вечер Женя  в свой “Carl Zeiss” вместо порхающего по комнате ангела увидел уставшую, заплаканную женщину. Что-то плохое произошло в жизни Оли, и Жене стало от этого больно. Эта боль удивила и даже немного порадовала его. Ему внезапно захотелось перебежать в соседний дом, позвонить к ней в дверь и спросить, что случилось и как он может ей помочь. Одним словом, он до дрожи хотел бесцеремонно влезть в её жизнь.
Но годы одиночества не могли ему позволить это сделать. А Оля теперь всё чаще и чаще возвращалась домой с дурным настроением, резкий запах которого через полсотни метров и два стеклопакета ощущал Женя. Иногда она возвращалась домой позже и в эти дни была пьяна. И плакала, плакала, плакала. А Женя сидел и пытался поднять себя, выгнать на улицу.
В день, когда выпал первый снег, немного скрасив унылость окружающего мира, Женя почувствовал, что в доме Оли всё изменилось. В этот день она не плакала. Сквозь линзы бинокля Женя увидел упрямую складку на её милом лбу. Раньше он не замечал этой складки. Он подумал, что эта похожая на трещину полоска - принятое решение. И через полчаса он понял, что не ошибся.
Оля занялась уборкой. Она ходила по комнате, раскладывая вещи по своим местам. Многочисленные мягкие игрушки, DVD с её любимыми мелодрамами, косметику и одежду. Она наводила порядок вдумчиво и методично, а к неприятной складке на лбу добавились и поджатые губки. Ещё один знак принятого решения.
Затем она исчезла, а когда появилась вновь, Женя похолодел. В руке Оля держала моток тонкой бечёвки. Вот оно! Вот, что заставило нахмуриться красивый ровный лоб и сжаться сочные губы, а теперь ещё и заставило побледнеть милое ангельское личико. Проклятая верёвка обезобразило Олино лицо заранее, торопливо пытаясь натянуть на него посмертную маску.
Женя вскочил. Он должен был бежать к ней. Теперь, когда он сбросил восемь килограммов, это далось бы ему гораздо легче.
«Нет, сынок. Не лезь!»
Отцовский голос возник в его голове неожиданно, как машина, вылетевшая на «встречку».
Женя мотнул головой.
«Разве ты не видишь, что ты со своей помощью ей не нужен?»
Сам того не желая, Женя поднёс бинокль к глазам и посмотрел на Олю. Нет, её лицо не просило помощи. Оно явно выражало принятое решение.
- Она просто не понимает, чего хочет. Ей нужно, чтобы её кто-то спас. Она запуталась.
«Неужто ты собрался выпутывать её, сынок? Ты? – удивительно, но голос мёртвого отца плотоядно хохотнул. – Поверь мне, твоя помощь ей ни к чему. Это её жизнь, и чужаки ей не нужны».
Оля, заключённая в линзах бинокля, неумело скручивала узел. Хрупкие на вид руки не дрожали.
«Если ты не заметил, она не любительница пускать в свою жизнь чужаков. И она молодец. Она понимает, что её жизнь – только её, а чужая – чужая».
Узел, наконец, вышел, и Оля поставила белый стул в центр комнаты, взобралась на него и принялась привязывать бечёвку к крюку от люстры.  “Carl Zeiss”, на которы й ради неё раскошелился Женя, позволял всё это разглядеть в деталях.
«Если бы она хотела возле себя кого-то видеть, этот кто-то уже был бы рядом. Ведь она – красотка, да, сынок?»
Женя кивнул, опуская бинокль.
- Но ведь…
«Она – человек, который может решить, что ей нужно, а что нет. Неужто ты хочешь, чтобы она презирала тебя за твою узколобость и назойливость?»
Женя представил, как он вбегает в квартиру, а Оля, поражённая наглостью нежданного гостя, слезает с табуретки и набрасывается на него с упрёками, обзывает его, унижает, а он чувствует себя уничтоженным и растоптанным глупцом. Сродни тому, что кричит в толпе, когда ему привиделась какая-то мнимая опасность, а люди смотрят на него и говорят: «Ты что орёшь, болван? Здесь всё идёт своим чередом. Не…»
«Не лезь! Не лезь в её жизнь».
Рука с биноклем безвольно опустилась. Шаркающей походкой Женя подошёл к окну, взглянул на еле различимый силуэт в окне, который без увеличения вовсе и не походил на прекрасную Ольгу, и задёрнул занавеску.
Отец молчал.
Женя постоял с минуту и пошёл в коридор одеваться. До закрытия магазина оставалось двадцать минут, а он хотел пива с чипсами.