Три разъяренные тигрицы

АННА КРОТКАЯ
                       
                               ГЛАВА ПЕРВАЯ
ИРИНА
Облокотившись на дубовые перила, курила на балконе. Чайки орали как подорванные. «Боже, какие наглые! Не то, что вороны, вот они душки! Умные и не надоедливые. Понимают, что лучше жить с людьми в мире и согласии». 
В ее сад часто залетала небольшая стая ворон. Одна из них, видимо, самая главная, подлетала к окну кухни и, уставившись черным, немигающим глазом, умиляла Ирину своей сообразительностью и непосредственностью. 
Ира называла ее Марфой. Марфа крутила взъерошенной башкой, не издавая, впрочем, ни звука. Остальные спокойно и беззвучно сидели на ветвях старого дуба и ждали команды. Хозяйка всегда сама выносила им остатки еды и наблюдала, как Марфа еле слышно хрипела, после чего орава устремлялась на угощение.
Стая прилетала в одно и то же время.
Это была, вероятно, воронья стая, связанная семейными узами, потому как чужих ворон, которые желали примазаться к их завтраку, нещадно гоняли, чужаки еле успевали удрать от сплоченной банды клювов, способных забить насмерть самых наглых.
Это их "поляна".
И даже кошки с собаками опасались связываться с бандитами: те нападали сразу всей кодлой и норовили выклевать глаза. Тут и лев испугается, если какие-то гадкие летающие хулиганы захотят лишить зрения.
–  Как-кие сволочи эти вороны!
Ира произносила это с восхищенным блеском в глазах: умные, в чем-то даже интеллигентные птицы, врубались с полуслова, им не надо объяснять, если еды по какой то причине не выносилось. Они, казалось, понимали человеческую речь и быстро сматывались, когда хозяйка загородного поместья на Рублевке только разводила руками. 
Вероятно, они понимали этот жест - разведенные в стороны руки.
Раньше еды выносилось много, потому как часто бывали гости в этом хлебосольном доме, веселье, уют и всего вдосталь. Остатки еды не выбрасывались, а всегда скармливались птицам. И что самое интересное: вороны никогда не гадили там, где ели, в отличие от голубей.
Муж называл это действо "покормить скотину", прозрачно намекая на детство, которое Ира провела у бабушки, в деревне.
Ирина родилась в большом промышленном городе, где двадцать четыре часа в сутки страшно дымило, пахло всеми возможными нефтяными или угольными запахами, пейзажи с отчаянно дымящими трубами, рабочие в засаленных робах и резиновых сапогах, с кожей лица под стать воздуху. Если какому-то импрессионисту вздумалось написать этот пейзаж, то выражение их глаз ткалось бы из дыма, по крайней мере, глаза и дым органично дополняли друг друга. Посему родители сочли за благо отправить Иру к бабушке, в деревню.
Марфа уже ходила по подстриженной лужайке и, поймав взгляд Ирины, подбоченившись, крутила башкой.
«Сейчас, сейчас!».
Ирина прошлепала на кухню босыми ногами по теплому полу. Это ее идея. Андрей почему-то не хотел делать в их «домике» теплый пол. «Масик, ну душно же будет!», но она настояла.
Ира вообще любила ходить босой и без нижнего белья: трусы с детства ненавидела. Бабушка, воспитывавшая ее до шести лет в деревне, лупила не так чтобы больно по заднице за то, что бегает по огороду за курами в одном коротком платьице, силой надевала «парашюты», но маленькая Ирка, забежав за куст, тут же скидывала розовые с начесом штанишки и засовывала куда-нибудь подальше, да еще присыпала землицей. И прибивала лопаткой для верности. А дальше, удовлетворенно улыбнувшись хорошо сделанному, продолжала с визгом бегать по огороду.
Вынесла воронам остатки еды, расстелив предварительно специальную клеенку. Птицы спокойно расправлялись с угощением, оставляя крупные куски: их они забирали с собой. Вероятно, старикам и птенцам.
«Вот даже птицы заботятся о тех, кто не может летать. Люди часто глупее ворон, жадные».
Озеро за окном выглядело спокойным. Одинокий рыбак маячил вдали от берега на резиновой лодке, вернее это лодка маячила, самого же рыбака не видно: наверное, умаялся, болезный, и решил вздремнуть на днище своей посудины.
Солнце поднялось еще невысоко, легкий утренний бриз гнал с озера приятную свежесть.
–  Козел! Мог бы и позвонить! Хотя бы для порядку, – 
еще вчера утром Андрей объявил, что у него важные переговоры и он может задержаться, а то и вообще не ночевать
–  Ну, и где ты собираешься ночевать? Опять у своей ****и?
– делано равнодушно и холодно спросила Ирина, нанося кремовую маску на лицо. Но собеседник не ответил, сердито засопев носом, быстро затопал по лестнице.
Их брак давно уже зашел в тупик. Он, директор и совладелец крупной строительной фирмы, уже более полугода не интересовался женой. Под разными предлогами не ночевал дома, приезжал поздно и, не заходя в комнаты Ирины, уходил спать в кабинет, благо он располагался на первом этаже – не надо подниматься на второй. Уезжал рано утром, так что, встречались супруги редко.
Хотя они и учились в разных институтах, поженились на последнем курсе – заканчивали в один год.
Какие надежды, какие горизонты открывались перед ними тогда!  Он, талантливый инженер, архитектор, она, подающий надежды экономист, с блестящим знанием английского и не только: всего экономического, что могло вместиться в ее цепкую память, открыли строительную фирму, где поначалу работала и Ирина – финансовым директором. Им жутко повезло: фирма почти сразу же получила заказ на строительство коттеджей для офицеров-подводников, уходящих в запас и выезжавших с северных военных баз на «большую землю».
Первые большие деньги опьянили. Но затраты оказались внезапно слишком большими: чиновники всегда голодны. «Хорошо хоть успели квартирку купить, да «Опель». Потом сменился губернатор, стал набирать себе новую команду и «О, фортуна!», замом начальник департамента по строительству в администрации стал однокурсник Андрея, сосед по «общаге» - Валерка Есаулов. Шанс не упустили, с тех пор их фирма только росла и развивалась: подряды не обходили стороной. Они построили на берегу чудесного озера трехэтажный, если считать и теплую мансарду коттедж, обзавелись прислугой и садовником. Широкая, вылизанная правительственная трасса позволяла за полчаса доезжать до офиса.
Андрей, как и подобает мужу, - шеф фирмы, Ирина же через пять лет ушла «на пенсию» как она сама об этом говорила.
Это было так, кажется, давно... К сегодняшнему дню двенадцатилетний брак стал зыбким. Конечно же, ничто не вечно под луной, но почему? Она каждый день на тренажере, сидит на диетах и в свои тридцать шесть выглядит максимум на двадцать восемь. А у некоторых двадцатилетних «полоротых вьюношей» от нее слюна по колено.
Ей было стыдно признаться близким подругам, но она ни разу не изменяла мужу. Однажды Светка в обычном «простоватом» своем тоне рассказала о любовнике, потом так же наивно спросила:
–  А у тебя есть кто-нибудь?
Ирина даже поперхнулась от неожиданности. Да и потребности, вроде бы, нет. 
Все же деревенское, бабкино воспитание давало свои плоды даже сейчас: Ирочка довольно рано узнала значение слов «****ство и ****и», подсознательно сторонилась поступков, которые могут быть интерпретированы как распущенность. Но многие ее «падрушки» не придавали этому веселому качеству особенного значения, а даже наоборот: находили в этом некую необходимую для современной женщины эмоциональную и физиологическую окраску: если цивилизация достигла таких приятных высот свободы, то почему бы и не соответствовать времени? 
Но Ира уже испорчена бабушкой и многое считала недопустимым, если есть законный муж, чувствуя себя в этом немного дурой, но переступить Рубикон представлялось трудной задачей.
Но сейчас это обстоятельство уже казалось таким глупым, таким детским и никчемным! Иногда до слез жалела своих упущенных возможностей юности. 
«Отгуляла бы свое... Дура... Посвятила всю жизнь одному мужчине, а он манкирует мной, будто я ему в тягость! Ну ничо! Ничо-о-о! У меня есть способ воздействия! Вот была бы я идиоткой тогда, если бы не настояла на «фифти-фифти»: чтобы фирма «СиП» принадлежала и мне, и мужу равными долями. Умница Ирочка! Сегодня он меня просто выгнал бы, как служанку, за ненадобностью. А вот фигушки! Без меня - ничего не сделает, а захочет разводиться, я ему многое припомню – тридцать девять процентов капитала фирмы все равно принадлежит мне."
А у Андрея еще меньше: оказалось, что он потихоньку закладывал свои акции в разных банках, и таким образом его доля уменьшилась до тридцати процентов. Вероятно, муж вел какую-то параллельную жизнь, требовавшую средств. Так что Ирина получалась держателем самого крупного пакета акций компании.
А в декабре должно состояться собрание акционеров. Посмотрим, как ты запоешь, голубчик, когда я настою на аудиторской проверке! Честных в русском бизнесе не бывает, а уж в строительном… их не допускают на пушечный выстрел.
Раздался телефонный звонок, это сын, он учится в Англии:
–  Да сына... Ну... учеба святое дело, конечно пришлю. Сейчас кину на твой счет. А ты папе звонил? И что он тебе сказал? Данила... ты уже взрослый мальчик, должен понимать, что жизнь штука сложная и в ней происходят события, нам неподвластные... Да! У тебя все хорошо? Но вечером все равно позвони, я буду волноваться. Да, родной! И я тебя. Бай!

ДИАНА

Голова болела жутко. Мутный сушняк в гортани, чудовищная свистопляска в кишках диктовали только одно желание – уйти.
Навсегда.
Как это: «О, боги! Яду мне, яду!» как же его фамилия, этого мудака-писателя? А-а-а... черт с ним! Ничего не надо! Только водки! Ско-о-ка? Четвертый день? Да пропади оно пропадом!»
С трудом оторвав голову от подушки,  Дина глянула на часы: пол-первого…
«Время детское…в смысле, дети уже из школы идут. Пора бы и встать».
Пощупав у кровати стакан с водой и не нашедши его, Диана "привела свою спинку в вертикальное положение", шатаясь, вышла на кухню и хотела припасть прямо к горлышку чайника, потом остановилась, задумалась на пару секунд, впала в прострацию… Ноги подкашивались, пришлось сесть на край стола. С трудом сфокусировав взгляд, отдышалась:
– Значит, я вчера опять нажралась?
В груди что-то тупо сосало, будто большая заноза сидела в сердце, саднила. Дина пыталась вырвать эту занозу, но разве разбитую душу можно склеить движением руки? Стало только хуже: душевная боль усилилась, слезы потекли сами собой.
Три дня запоя не залечили рану.
Он ушел. Эта молодая сучка увела у нее мужа.
Они снимались вместе в дурацком сериале: он, доблестный мент, герой, она, бывшая проститутка, потом любовь-морковь... В общем, пошлятина блевотная…
И все. 
У них и правда случилась любовь, как это часто бывает с актерскими душами, автоматически переносящими выдуманную, условную сказку в реальность.
Жизнь не то чтобы закончилась для Дианы, жизнь потеряла форму, а значит и смысл. Вся суть ее бытия внезапно вылилась, как выливается на землю вода из наполненного, быстро проколотого гондона: «Шпр-рах!» И юбка мокрая. И ноги мокрые. Эти идиотские шутки практиковал в школьные годы придурошный сосед-одноклассник.
«Вот как сейчас: стою как дура мокрая, в прилипшей к ногам юбке и хлюпающих босоножках.» Фигурально, конечно.
Затылок вдруг заломил, горло стала душить бешеная злоба: «Господи, за что ты меня так? Нет, то, что этот кобель повелся на молодую текущую сучку – это понятно! Все мужики долбоебы! Но зачем при этом ломать себе жизнь? Неужели этот идиот думает, что удержится у нее в мужьях? Она хорошо знала этот тип женщин. Она знала как такие женщины поступают с временными на период успеха мужиками.
Да что там знала! Она и сама такая же... Но какое наслаждение утереть нос какой-нибудь клухе и какое унижение самой быть клухой!
Но господи! Мне-то что делать?!»
Диана в свои тридцать пять лет не обзавелась ребенком, все откладывала, а потом внезапно выяснила, что после очередного аборта вообще не может иметь детей.
«Одна! Я осталась одна! Да нет, конечно, кобелей до хера, всегда можно найти самца на «палочку здоровья» Но это все... не то. Я уже никогда не стану той Дианой, с уверенностью в завтрашнем дне, с задором в глазах. Теперь мое будущее – мелкая, склочная стерва, портящая жизнь молоденьким актрисулькам, наслаждающаяся их унижением, тонким каблуком протыкающая их самолюбие».
Завтра надо идти на сбор труппы, в театр.
«А может, ну его нахер? Пусть без меня проведут «иудин день»?
Это старая театральная традиция - сбор труппы после летнего отпуска, когда актеры и актрисы, вся творческая часть театра собирается, все обнимают друг друга, улыбаются, сыплют комплименты. Собирается сотня иудушек и по очереди целуют друг друга.
– Блять, как я вас ненавижу! Чтоб вы все сдохли, уроды лицемерные!
Лицемерие, пожалуй, и вправду определяющая краска таких всеобщих тусовок театральных творческих работников, особливо работниц. Обыкновенно это заканчивалось грандиозной пьянкой, и тут же слетал внешний лоск, позолота, накрашенные души обнажали свои сволочные сущности и вылезало из многих сияющих, расфуфыренных геройчиков и героинек мелкие, примитивные уродцы с не менее примитивными желаниями, сводившимися к траху, стукачеству, подсиживанию, ни на чем не основанной злобе и зависти.
Но идти на эту ярмарку тщеславия все равно надо: не поймут коллеги женского полу. Эти твари уже знают, что Олег ушел от нее, станут особенно радостно и пристально оценивать.  А уж если ведущая артистка театра не придет на сбор труппы - потом вся эта свора затопчет ее с гиканьем и посвистом.
«Со всей пролетарской ненавистью».
Так что надо приводить себя в порядок, цеплять на израненную душу бронированные доспехи и идти. 
Улыбаться.
Улыбаться во что бы то ни стало, что есть сил.
«Улыбаться всем! С-с-суки, я вас ненавижу, но я вам буду улыбаться! Даже если моя улыбка будет дымиться соляной кислотой! А вот поманю немножко, без постели, конечно, а так... пофлиртую слегонца, с молодым художником-постановщиком театра, что давно и безуспешно млеет от меня...»
Проходя мимо большого зеркала, глянула в него и ужаснулась отражению:
– Свет мой зеркальце, разбейся к бениной матери... 
пробормотала, входя в ванную, осмотрев помятое лицо. 
Залезла в наполненную ванну, отмокать. 
«С утречка надо будет принять что-нибудь, для поднятия настроения... и в театр. Покорять».
По крайней мере, косячок у нее заныкан. 
«Вода делает чудеса» - любимое выражение Дины в такие сложные для организма моменты обретало особенно умиротворяющий смысл. 
Ванна с горячей водой - чудо чудное для иссохшейся в страданиях женской души. Диана физически чувствовала, как тело приобретает обычную легкость и эластичность. Впрочем, в воде любые предметы теряют вес, это еще кто-то из древних определил. Размышления о легкости бытия прервал телефонный звонок.
– Кого там черти несут...
раздраженно пробормотала разомлевшая и пришедшая в себя Афродита в пене.
На дисплее была фотография Люды, ее давней подруги.
Нет, можно сказать, что Людка была ее единственной подругой. Той, с которой можно поделиться всем. Деньгами. Излить душу. Отдать частичку радости. Послать к чертовой матери, а потом попросить прощения и не оставить обиды.
Афродита поставила свой айфон на громкую связь, оттуда раздался людкин жалобный голос:
–  Ди-ина... я уже второй день тебе звоню! Уже волноваться начала!
–  Да чего ты паришься, что со мной случится?
–  Ну... у меня разные глупые мысли в голову лезут, ты девушка эмоциональная, можешь и дров наломать.
– Люд... да все нормуль... я лежу в ванной, прихожу в себя. Мне бы еще бокал шампанского, и жизнь стала бы прекрасной и "удивлятельной". Но шампанского нет. Нет даже водки. Есть только сигареты.
– Еще и куришь, коза! У тебя и так голос хриплый, как у бендюжника, а завтра тебе в театр! Не забыла?
– Помню... как же этот террариум единомышленников можно забыть...
–  Слушай, я вот тут подумала... моя одноклассница, мы даже дружили в школе, вдруг стала крутой психологиней, у нее всё известные и очень богатые тетки в клиентессах. Я сама, собственно, не знала, а год назад мы классом собирались, в кои-то веки, и вдруг вплывает Лиза, вся прямо как королевишна! А я ее фамилию слышала, но не знала, что это она. Лиза психологические группы устраивает по американскому образцу, сидят там кружком и изливают души и таким образом облегчают свою жизнь. Короче, хочешь я поговорю с ней, и она тебя примет в группу?
– Люд! Вот что ты несешь а?! Какие группы? На фиг мне это надо... тем более рассказывать о своей чертовой жизни каким-то неизвестным ****ям.
–  А может, это хорошо, что неизвестным? Известным ****ям ты вряд ли рассказала бы!
В аппарате, стоящем на подставке, послышался смех подруги.
Дина подхватила этот смех:
– Да-да! Я уже одной рассказала! Она меня теперь даже в ванне преследует!
Перешла на серьезный тон:
– Идея на самом деле не такая плохая, надо в интернете позырить: что за фрукт эта психологиня. Люд, давай позже созвонимся, ладно? Кинь мне ссылку на ее сайт, ок?
– Ди-на...
Подруга опять включила жалостливый тон:
– Ну, ты не делай только экстравагантной херни, ладно? Я же тебя знаю, ты способна эту сучку мордой по асфальту раскатать, но этим ты только себя унизишь. Обещаешь мне не скандалить, не посоветовавшись со мной? А?
– Обещаю – и добавила шутливом тоном – Так и быть, черт с тобой, ты ж все равно не отстанешь!

ЕЛЕНА

Вообще-то ее звали Helen. Приехав из еще ГДР, перед самым объединением Германии учиться в советском университете, что в Москве, закончила его как финансист, обзавелась сожителем, коему родила ребенка.
Алеша был красавец, силач, смельчак и всегда при деньгах. Бывал дома наездами, нередко пропадал на неделю или месяц, потом возвращалось все на круги своя, сказочные поездки в Италию и Францию, прекрасные концерты в филармонии или визиты звезд из Европы или Америки, спектакли в Большом театре, до которых Алексей дюже охоч.
Крутилась жизнь, как новая пластинка.
Но не заладилась семейное счастье в России-матушке, муж ее гражданский, судьбою предназначенный, пропал куда-то и  до-о-лго не было о нем ни слуху, ни духу. Вернулась Лена-бедолага в Берлин, откуда родом, получила там еще одно образование или, как говорят немцы, «сделала Ausbildung» в качестве юриста.
И послала ее славная немецкая «Торговая палата» служить в Москву, усмотрев полезность знания русского языка и знакомство с нравами московского общества: налаживать торговые связи в области продуктов питания.
Цены на углеводороды в нулевые поперли вверх, перспективы открывались головокружительные, жадные до изысканной жратвы московские мультимиллионеры представляли основную клиентуру, ее работа в нише очень дорогой еды для избранных, для новых русских. Наконец, после года безупречной службы ее московский шеф, усмотрев в Helen или Елене, так мы и будем именовать ее впредь, хваткий талант предпринимателя, предложил заняться самостоятельным бизнесом и даже начал давать потихоньку небольшие партии продукции - без предварительной оплаты, а как бы... на реализацию.
И дело пошло! Внезапно, как маслята после хорошего дождичка стали появляться ретейлеры на ниве продажи дорогого харча, ибо богатые продуктовые магазины в Москве стремились не только сделаться такими же как в европах, но и переплюнуть их. 
Надо сказать, это в полной мере удалось: сетевые магазины дорогущей, вкусной еды и таких же фантастически дорогих спиртных напитков сияли ассортиментом, солидностью и ценниками, которые, впрочем, приводили в ужас европейца, командированного в Москву. Алкогольные прайсы в пересчете на евро или доллары превышали европейские в два-три-четыре-пять раз. Европеец усиленно чесал репу, думая, какой же он дурак и что надо было бы всё привезти с собой - сколько денег можно сэкономить.
А гражданский муж Елены, все это время, целых шесть лет, от звонка до звонка, чалился в тех самых местах, каковые в Германии принято называть Sibirien за отвратительную холодную природу и унылое, грубое сообщество, огороженное колючей проволокой.
Тянул срок, если кратко. Что-то не поделили с братками, а время тогда пришло уже частично цивилизованное, российская братва отходила от чисто русских методов решения внутривидовых противоречий, массово переходя на рельсы, условно говоря, «договорные». То есть, повеяло слабым еще, но духом европейскости.
И вот, представьте, такой сюрприз! Выходит Алеша на свободу, конечно, перво-наперво к любимой! Ну, слезы там... то-сё, упреки в молчании.
А Алеша отвечает этаким рыцарем:
– Лена-дорогая! Разве я мог испортить тебе жизнь тем, что я в тюрьме! Сколько слез ты пролила бы! Сколько нервов мне стоили бы твои страдания! Поэтому забудем всё, любимая, предназначенная мне самим провидением, и заживем даже еще лучче, чем прежде! 
Так оно и случилось.
Лена - глава немецкой фирмы, поставляюшей продукты питания на московско-питерский ретейл-рынок, работала с утра  до ночи, Алеша сначала помогал ей во всем, даже предложил защиту от плохих парней, если те вдруг наедут, от какового предложения Лена отказалась с мягкой улыбкой, говоря, что с этим вопросом все схвачено на высоком уровне – межгосударственном договоре между торговой палатой РФ и ФРГ, и что ее защищают соответствующие структуры российского правительства.
Но любимого надо встраивать в жизнь.
Не, ну правда: нельзя же оставлять мужика без дела! Мужик без дела - что маленький ребенок без присмотра, обязательно вляпается в какую-нибудь неприятную лужу или кучу. Отчищай его потом. Отстирывай.
Пристроила к себе в фирму заместителем. Поскольку делать Алекс ничего особо и не умел, числился заместителем по общим вопросам. Без права подписи финансовых документов, но с правом решения второстепенных вопросов жизни славной продуктовой компании. 
Лена - тертый калач уже, прекрасно представляла жизненные перспективы. Не конкретно свои, а так сказать, общее направление гендерных проблем, неизменно сопровождающих homo sapiens. И потенциально была готова к слому личных отношений не потому, что не верила любимому, а потому что... ну, так устроена жизнь. Поскольку  всегда лучше любить и контролировать своих близких.
Чем любить и не контролировать.
По результату лучше. И все финансовые вопросы крепко держала в руках.
В своих. Как вожжи. А любые попытки алешенькины «подержать руль» пресекала мягко, но непреклонно.
Впрочем, потихоньку-полегоньку стала давать ему денег на обустройство своего маленького бизнеса, параллельного,  чтобы занять Алешеньку еще чем-нибудь, а то ведь больно непоседлив: жеребчиком копытит землю, всхрапывая от нетерпения. Чтобы сублимировал свою избыточную энергию во что-нибудь полезное.
Алеша загорелся о ту пору идеей игровых автоматов, каковые механизмы стали ставить в маленьких даже уличных палаточках повсюду на Москве и прилегающей области. Это не те игровые автоматы, дорогие, американские или европейские, с ярким дизайном, со звуками и зазывным способом легкого зарабатывания сокровищ, что так манят по сей день каждого третьего мужчину в России.
Это невзрачные, но зато дешевые автоматы по примитивному поглощению пятирублевых жетонов, изготовленные, скорее всего, в России или где-то в недалеких от России территориях. Автоматы эти, к удивлению Лены, приносили очень неплохой барыш, постоянно посещались работягами, заходящими в "лабаз" за вечерней бутылкой водки, бездомными, приезжими, в извечной и сладкой для русской души надежде: 
«Вот сегодня! Сегодня обязательно! Сегодня тот день, когда придет счастье и я выиграю много! Так много, что хватит до конца жизни! Я же везунчик! Ну, ничего, что проиграл всё, а выиграл максимум десятую часть от проигранного... Это означает только одно: мой главный выигрыш впереди!»
Этими автоматами занялся Алешенька. Хотя и здесь Лена не отдала вожжи: делегировав своему гражданскому мужу право принятия текущих решений, право собственности на эти игровые сундучки, тем не менее, принадлежало ей: принцип дорогого стоит.
Немка все-таки, чего ж вы хотите.


                              ГЛАВА ВТОРАЯ
ИРИНА.

Внезапно зазвонил несколько месяцев уже почти забытый городской телефон. Последние годы он трезвонил все реже и реже пока, наконец, совсем перестал: семейство пользовалась исключительно мобильниками. Все новые и новые прибамбасы, с каждым годом возникающие в смартфонах, отодвигали старинный вид связи примерно на ту же полку, где находились ухваты для чугунков. 
Впрочем, многие ли помнят – что такое ухват? Из нынешней молодежи, скорее всего, почти никто, а если и видели на картинке, то наверняка думают, что это такое специальное охотничье приспособление, рогатина, чтобы гонять медведей из огорода.
Проводная телефонная связь существовала исключительно ради интернета, без которого совсем невозможно представить повседневную жизнь.
Как мы жили без сети? Вот непонятно! Можете ли вы представить сегодня планету без интернету? Я не могу.
И решительно отказываюсь от мира, где нет социальных сетей, сайтов с милым и понятным даже для идиоток приготовлением еды, спасительной википедии, мессенджеров и голосовой связи! Скажите мне на милость: как же мы могли бы существовать без этой замечательной фразы: «Ок, гугл!»
Нет, нет! И не уговаривайте меня, я не хочу обратно в тот мир! Без интернета, без айфона, без подружек и друзей, которых ты никогда не увидишь вживую, но которые так тебе по сердцу и так любят тебя. Хотя бы на словах. Хотя бы исключительно в эманациях твоей фантазии.
«Телефон? – спросят через тридцать лет наши отпрыски. А что это?»
И вот позапрошлый век этот подал голос. Ирина чуть удивилась насколько можно было удивиться телефонному звонку: все знакомые и родня звонили только на айфон. Номер не определялся, очевидно, звонок с телефона-автомата.
На пару секунд даже засомневалась: а стоит ли брать трубку? Но тут включился автоответчик и на том конце провода сначала слышалось глухое сопение, потом женский голос тихо выдавил:
– Ирина Степановна, я Вера, из Петербурга.
Ирина тут же включила громкую связь:
– Какая Вера из Петербурга? Я ничего не поняла! Вы кто?
– Ирина Степановна, я бухгалтер вашего филиала «СиП-Питер»...
До Ирины стало доходить постепенно, но удивление все же осталось: 
– Да, Вера! Что случилось? Почему ты звонишь сюда, а не в офис?
– Ирина Степановна, – Вера тяжко вздохнула, – я должна с вами встретиться. К сожалению, не могу изложить по телефону суть дела, но если бы могла, прилетела в Москву. Проблема в том, что я не могу сейчас покинуть рабочее место, боюсь, будет только хуже. Звоню сейчас из телефона-автомата, у нас обеденный перерыв, вышла перекусить. Само собой, говорить из кабинета опасно, могут подслушать. Дело такого рода, что лучше с улицы.
– Господи, что случилось, Вера? –
Ирина уже слегка раздражалась.
– Ирина Степановна, пожалуйста, приезжайте. Это безумно важно.
– Хорошо... дай мне твой номер мобильного. Как только приеду в Питер, я тебе позвоню и мы встретимся.
– Только выезжайте сегодня вечером, а утром я вас встречу на Московском вокзале.
Ирина записала номер мобильного, спросила как можно сочувственней: 
– Вера... это как-то связано с теми деньгами, которые ты должна мне?
– Нет, Ирина Степановна. Я выплачиваю свой долг, но к делу это не имеет никакого отношения. Ситуация гораздо, уверяю вас, гораздо серьезней!
– О, господи... Хорошо, Вера, до связи! Я сообщу тебе номер поезда.
Семь лет назад, когда Ирина еще активно работала в компании и приехала в Петербург с финансовой проверкой филиала, главный бухгалтер заболел, ответственным от лица бухгалтерии являлась Вера, старший бухгалтер. Молодая женщина сделала отчет весьма аккуратно, знала свое дело, на все вопросы отвечала компетентно и профессионально.
Если бы не одна странность: красные глаза, будто бы  постоянно плакала. Но при этом очень сдержана и заключена как бы в себе, в какой-то своей оболочке. 
Ирина не выдержала, спросила:
– Что у вас с глазами Вера? Они красные.
– Нет, ничего особенного, Ирина Степановна, просто конъюнктивит, он нервный, не заразный.
Понятно, что это отговорка. Ирина закончила проверку, осталась ей удовлетворена, но все же спросила в конце:
– Выкладывайте, что у вас случилось. И постарайтесь без фантазий о конъюнктивите.
И тут Вера внезапно разрыдалась.
Очень сильно разрыдалась.
Ревела белугой, взахлеб, с бабьими подвываниями, с хрипотцой. Ирине пришлось успокаивать ее, даже постучала легонько по спине, потом попросила девушку принести чего-нибудь вроде валерьянки. 
Девушка принесла холодной водки. 
Хотя и очень хорошей водки.
Когда плакса наконец пришла в себя, рассказала, уставившись в пол, гундося заложенным носом, что ее семилетняя дочь больна и такие операции в России не делают, надо ехать в Германию, а там это стоит пятьдесят тысяч евро. И что без операции девочке осталось жить максимум год. 
Ирина после долгой паузы и тяжелого вздоха:
– Дай-ка мне координаты врача, который лечит твою дочь...
Получив их, начальница не поленилась и съездила к доктору. Выяснила, что в России и правда не умеют делать такие операции на вилочковой железе, и что именно этот вид миастении не поддается русской медицине. А самый высокий процент успешного лечения как раз в Германии, конкретно в славном городе Гейдельберге. Ирина попросила Веру проводить ее на вокзал, уезжала она из Петербурга «Красной стрелой». Сначала дамы зашли в ресторан на Невском, где поужинали, где Вера испуганно рассматривала меню, нервно теребя его, но высокая начальница из Москвы уверила свою подчиненную, что той не о чем беспокоиться, и счет за ресторан будет «отнесен на затраты», из ее командировочных, точнее средств, предназначенных для презентаций, на этом бухгалтер Вера и успокоилась. После десерта Ирина подвинула  ей конверт:
– Здесь полторы тысячи евро. Это на дорогу, на прожитьё. Думаю, хватит. Ну... не хватит, добавишь из своих. Теперь, что касается операции в Хайдельберге...
– Где? – пискнула Вера.
– Ну... в Гейдельберге! – Ирина улыбнулась. – Впрочем, если ты скажешь в Германии: «Гейдельберг», тебя могут не понять. Там он –  Хайдельберг. Так вот... в клинике тебе выпишут квитанцию за операцию, которую ты должна оплатить. Квитунг этот...
Ирина подняла указательный палец:
– Факсом, а лучше электронной почтой отправляешь мне, я его акцептирую. Оплачу прямо из Европы, это будет быстро, у меня там счет.
Вера опять заплакала:
– Ирина Степановна! Но я ведь не смогу вам быстро отдать эти деньги! Я их просто не заработаю! Я буду двадцать лет их отдавать!
– Да хоть тридцать... я потерплю.
Ирина уже улыбалась и даже похохатывала.
– Ну, к пенсии отдашь!
Потом вновь посерьезнела:
– Само собой, ссуда эта беспроцентная, если хочешь отдавай из зарплаты, каждый месяц, сколько можешь! Без всяких твердо установленных сумм. А эти полторы тысячи...
Ирина кивнула на конверт: 
– А это тебе подарок. Ко дню выздоровления дочери.
У Веры от счастья лучились глаза. Дрожали руки. Она хотела что-то сказать, какие-то слова благодарности, но вместо этого у нее вырывалось рыдание. Крупные слезы выкатывались из глаз и падали прямо на ее розовую с белыми вышитыми цветочками блузку. Как преданная собачка смотрела на свою внезапную благодетельницу, принявшую участие в судьбе дочери, хотя могла просто не обратить внимания.
– Так! Вера! Это черт знает что! Возьми себя в руки! Ты меня уже обрыдала сегодня, с ног до головы!
– Простите, Ирина Степановна!
– Ну, ладно! До вагона я сама дойду, тут недалеко, а ты дуй домой, завтра срочно с утра в германское консульство, за визой, факс я им завтра кину, с гарантией оплаты операции, визу тебе могут дать сразу, или на следующий день, ввиду медицинских обстоятельств. А ты потихоньку пакуй чемоданы. Но!
Ирина подняла указательный палец к небу:
– ... начальству твоему лучше не знать о том, что я тебе ссудила деньги. Скажи, что на операцию дочери денежку дал благотворительный фонд. Придумай сама что-нибудь. И вообще я тебя прошу: никому об этом не говори. А то... чудесам стоит только начаться...
Что и говорить, приятно чувствовать себя полубогиней, способной разводить руками неразрешимые проблемы простых смертных. Той самой судьбой, что улыбается милой, но зашуганной жизнью Верочке. Только всё хорошо в меру. Благотворительность в том числе. Великие чувства надо тоже ограничивать, а то, потом сама без трусов останешься.
Но... Есть вещи незыблемые: «Страждущему помоги». Если можешь.
В общем, вся история. Нет, Вера отдавала честно свой долг, вот уже семь лет. Понемногу, но регулярно, так что лет на десять-пятнадцать там еще оставалось. Ирина уже и подзабыла про этот случай, и даже ежемесячные перечисления из Петербурга воспринимались ею как нечто само собой разумеющееся, не стоящее особого внимания, вроде процентов по вкладу: капает немного денежек каждый месяц - ну и хорошо! А откуда эти деньги - да уже и неважно...
Ирина и не вспомнила бы об этом случае, пройдя еще с десяток лет, но Вера сама объявилась... И, судя по конспиративности, это связано с деятельностью компании. А если Вера не захотела обсуждать по телефону, то информация эта какого-то неожиданно-неприятного свойства.
– Ехать! Обязательно ехать! Причем, сегодня же...
Быстро забросала необходимые вещи в небольшой колесный чемоданчик с причудливо извитыми буквами, означающими «Ив Сен Лоран», вызвала такси и помчалась на Ленинградский вокзал.

ДИАНА.

Наконец то она практически готова. Боевая раскраска, глазки подведены так, чтобы подчеркивали улыбку. Улыбка получалась хищной, как у кошки, когда шипит, но это как раз хорошо.
«Кошка - мой тотемный зверь».
У нее была кошка. Любимая. Сестра подарила сиамку с голубыми глазами. Но Олег начал кашлять, выяснилось, что не переносит кошачью шерсть. Пришлось отдать в хорошие руки.
Иногда в жизни приходится жертвовать одними любимыми ради других. Любимых.
И никак, черт возьми, не обойти этот сволочной выбор. В этой сволочной жизни.
"Та-ак...Юбочка необходимой длины, ну, чтобы трусики скрыть. Колготки не так чтобы прозрачные... Канканировать сегодня не буду, только если какой-нибудь сучке-пташечке, носочком туфельки, да в коленную чашечку... Или мужику по фаберже. Если будет чересчур приставучим. Или по фабержам, как правильно?
Но в преклонном, тридцатипятилетнем возрасте есть свои прелести: приставучих наглецов стало меньше. Впрочем, не знаю: хорошо это или плохо... а скорее, даже плохо, десять лет назад было веселее. А сейчас мужик пошел боязливый».
– Не тот нонче мужик, не тот... Нет, ну я тоже, конечно, изменилась! В лучшую сторону леди Диана, в лучшую! –
скроила рожицу в зеркале.
Сегодня Дина с некоторым удивлением натыкалась в квартире на пустые места, где раньше были олежкины вещи. Теперь там нет ничего, да и вообще, везде не хватало чего-то. Тотчас же вспоминала, что теперь этих вещей в ее квартире не будет совсем.
И тело охватывала слабость.
И сызнова ныла заноза.
И снова хотелось плакать.
Но есть женская воля, есть! Она хватала эту суку-занозу за воображаемое горло и приказывала ей: «заткнись!» Удивительным образом заноза на некоторое время отпускала и боевое настроение возвращалось.
Слегка опоздала все же: художественный их руководитель проникновенно декламировал речь перед сияющими лицами товарищей и товарок по ремеслу, говоря о планах, о том, что театр обязательно в наступившем сезоне достигнет небывалых высот творческой выразительности, что труппа и вообще художественная часть театра станет еще более мотивирована на успех самого главного на свете искусства –  театрального.
На Диану оборачивались и едва заметно улыбались.
Это была основная интрига открытия нынешнего сезона: ведущая артистка театра, исполнительница двух главных ролей репертуара, Диана Стрепетова лишилась мужа, знаменитого на всю страну актера, исполнителя главных ролей в сериалах - Олега Большова. 
Все интересовались: как она себя поведет? Не пострадает ли афиша театра из-за семейной драмы? 
Надо ли вводить ей замену на роли? Так называемый «второй состав» всегда больно ударяет по самолюбию актеров и актрис, да что там ударяет... Режет! По живому. Вспомните хотя бы Высоцкого в истории с «Гамлетом». Диане же фактом своего блестящего душевного состояния важно спроецировать женщинам, коллегам по цеху, что херушки они дождутся! 
«Обломитесь, суки! Чтобы никто даже помыслить не мог претендовать на мои роли!»
Это сверхзадача, так сказать, остальное только работало на нее.
Лиза Короткова, всегда относившаяся к Дине с симпатией, первой подошла к ней, обнялись-поцеловались. Лиза давно уже не героиня, а совсем другого амплуа, исполняла в театре характерные роли, поэтому между ними не могло быть профессиональных противоречий. Да и... ей уже за пятьдесят. Лиза осмотрела Дину, засмеявшись добродушно и восхищенно, искренне произнесла:
– Ну ты даешь! Ты выглядишь будто тебе сейчас «Маску» дадут!
Такая премия в театральном сообществе, индикатор популярности и признания коллег.
– Спасибо, Лизонька! Ты самая добрая душа в этих стенах!
Дине сейчас нужна поддержка, она чувствовала уязвимость, надо развить это настроение, увидев молодую актрису, всего лишь пару лет назад пришедшую в труппу после окончания театрального института, обняла Алину с теплотой несколько излишней, что стало замечено ее же собственным сознанием, ласково спросила, как та провела отпуск.
Алина, конечно, мгновенно нацепила на себя улыбку, только глаза оставались слегка удивленными, мол, «чего эта сучка меня так обхаживает?»
Потом следовали обнимания-целования в щечку с мужчинами-актерами, они очень стандартно, все как под копирку, восхищались ее видом, цветущим настроением, ее славной улыбкой. А поживший, одинокий и потому не слишком опрятный актер-циник, даже отпустил сальную шутку о длине ее юбочки, каковую шутку произнес отнюдь не из желания уколоть, а токмо лишь из восхищения, испытываемого старым, никому уже не нужным мудозвоном, представившим, вероятно, Диану в своей холостяцкой постели.
«Ах, ты старый дрочер!» - мелькнула и так же быстро исчезла стрелка-мысль.
У мужчин для такого рода фантазий появились чудесные основания, учитывая свежее расставание Дианы с мужем, некоторые актеры-коллеги не прочь завести с ней интрижку.
Артисты «мужеска пола» всегда воспринимают новости о семейных драмах коллег благожелательно и заинтересованно, а уж если дама задевает те их места, которые они сами называют "струны души", то альковные шансы повышаются весьма и весьма. Женщины-актрисы, скорее наоборот: с затаенным злорадством, если, конечно, дама не «положила глаз» на страдающего от расставания мужчину.
Женщины-актрисы вообще чаще радуются чужим неприятностям. Впрочем, это впечатление может быть гендерно субъективным, ибо, положа руку на сердце, авторка этих строк, видела актеров еще более гадких, чем любая актриса-стервоза, могущих дать сто очков вперед самой прожженой театральной сучке. 
Но такие экземпляры встречаются редко, как правило, подобные мужчины страдают невидимыми обществу, мучительными девиациями полового сознания.
Поэтому Диана, конечно же, старалась произвести впечатление, главным образом, на товарок:
«У меня все отлично, выгляжу прекрасно, уход мужа - благо, и вообще неизвестно кто кого бросил!»
В стороне стоял Игорь, ее воздыхатель, театральный художник по костюмам, он еще и картины писал. Маслом. Пару раз приглашал Диану попозировать ему в студии, не «ню», конечно, боже упаси! Просто попозировать, в одежде. Дина не обещала ничего определенного, но и не отказывалась: а вдруг там новый Климт? И будет Ирочка сиять своей красотой на полотнах, продаваемых через полсотни лет на самых крутых аукционах!
А? Как вам такая перспектива?
Игорь, видимо от робости, сегодня не делал попыток подойти к предмету своего обожания, посему Дина, пару раз крутившая как кошка пушистым хвостом на его глазах и с кем-то мило мурлыкавшая, поняла, что сам он не подойдет. Пришлось брать инициативу в свои руки. Диана направилась к художнику, сияя ослепительной улыбкой, с чуть открытым ротиком, сильная половина всегда восхищалась этими пухлыми губками. Вероятно, они вызывали у упомянутой половины какие-то  фантазии, возможно даже, не вполне пуританского свойства.
– Боже, Игорь! Как я рада тебя видеть! Зашла на твой сайт, глянула на твои новые работы! Могу только одно сказать: респект! Восторг!
Игорь млел от удовольствия:
– Диана! Я тебе такой костюм придумал для нового спектакля! Супер! Хочешь, покажу?
– Ну, не сейчас, позже, ладно?
– Конечно!
Накрытый стол радовал глаз и работники театра, так любящие совместное поглощение пищи и напитков, особенно, если оплачивается все из бюджета театра, возбужденно подходили к столу, делая вальяжный вид, но стараясь первыми отхватить самые желанные куски, вроде бутербродов с икрой, которые всегда заканчиваются в две минуты.
Но не будем нудить, друзья мои, останемся благосклонны: актеры – самая скверно оплачиваемая профессиональная каста. Нет-нет, известные актеры получают очень прилично, но раскрученных мало. Слишком мало. Они как манок для мотыльков, летящих на свет славы и денег, сгорающих потом в пламени искусства.
Такие мотыльки в театре и в кино – гарнир для главного блюда. Обрамление для маститых. Для мэтров.  Мотыльков подавляющее большинство и получают небольшие жалования, потому не стоит сколько-нибудь строго осуждать их за вполне понятную любовь к халявному столу в родном театре. 
Им и без того несладко.
Иногда только, в минуту раздумий о суете сует мирских возникает в их душах недоумение:
«Зачем мы служим Мельпомене? Чего ради? Для мимолетного узнавания на улице или в магазине, которое забывается на следующий миг? Люблю ли я свое искусство? Горжусь ли им? Не знаю... Загадка сия велика есть».
Дина успела только отпить немного коньяку, как раздался звонок айфона. Даже замерла и чуть не выронила бутерброд: высветилась фотография Олега.
Руки затряслись.
Усилием воли подавила эмоции, отошла в сторону и изобразила веселый разговор, как бы продолжая говорить с коллегой, делано смеясь при уже включенном аппарате:
– … представляешь Люся, мою реакцию! (смех) Да! Кто это? 
Произнесено это как можно более мягко и мило.
«Пусть не думает, что я страдаю!»
–  Але! Кто это?! Ой, Олег, это ты? Привет, малыш!
Внутри все дрожало:
– Встретиться? Ну давай, встретимся, чего же не встретиться?! А что, забыл что-нибудь? Хорошо! Давай завтра. У нас сейчас сбор труппы, я не могу с тобой долго говорить. Звони!
Голова внезапно заболела, вероятно, давление резко повысилось. Закрыла глаза, сделала несколько глубоких вдохов и очень медленных выдохов, тупая боль в затылке стала уходить. 
 «Неужто Олежа расстается с этой гадиной? Господи, ну сделай же это!»
Устала Диана как-то сразу, мгновенно. Улыбка исчезла с милого чела, внутри живота что-то противно задрожало. 
От надежды, видать.

ЕЛЕНА.

Helen не была красавицей. Ее трудно назвать даже привлекательной. Что нашел в ней Алексей Шпильман тогда, в момент их первой встречи, сейчас уже трудно сказать. Но Елена, разумеется, и сама хорошо знала, что из красоты у нее только хорошо сложенное тело. Голова  немецкая.
И самое странное, что всегда удивляло ее русских знакомых дам, она ну никак не желала украшать эту голову косметикой. 
То есть, напрочь.
Ее кредо: «воспринимайте меня такой, какая я есть, в натуральном виде. Украшать себя и вообще приманивать кого-то искусственными эрзацами я не буду».
Ну, что ж...тоже позиция! 
И ее следует если не уважать, то, по крайней мере, принимать во внимание.
Разумеется, Лена всегда имела хорошую короткую прическу, чистую кожу, прекрасные, задорого сделанные зубы и неизменную улыбку. Одежда не кричащая, но наилучшего качества, удобная. Пожалуй, удобство - основной критерий, хотя маленькие фирменные флажки, лейблы от самых раскрученных мировых властителей моды непременно оказывали должное воздействие на деловых партнеров в России.
Собственно, современные женщины в Германии, Франции и в прочих голландиях сегодня мало заморачивают себя украшательством, это общая европейская тенденция, носят добротную одежду и обувь без фанатизма: каблуки в магазин не надевают. И уж, конечно, не красят глаза, для того, чтобы выбежать в ближайший маркет за пакетом молока.
А вот большинство женщин, живущих на Москве и считающих себя молодыми, вряд ли могут себе такое позволить, современное дамское сознание на северо-востоке Европы, в районе Русской равнины неумолимо:
«Я должна быть лучшей, на меня должны смотреть с восхищением и обожанием в момент покупки трехсот граммов сельди бочковой «Малосольной» и полубуханки хлеба «Бородинский».
В этой сфере позиционирования себя в пространстве российские женщины, безусловно, опережают западных. Европейки отстают. Однозначно.
– Алекс, - спросила однажды Елена своего Алешу, - ты никогда не предлагал мне жениться с тобой...подожди, я неправильно говорила: поджениться на мне, да? Это правильно?
– Ну... почти правильно!
– Почему же? Ты считаешь меня недостаточной?
– Ну что ты, солнце мое в зените! Я считаю тебя более чем достаточной!
– Алекс, ты опять шутишь, но я хочу тебя на серьез спрашивать...
– Радость моя...тебе разве нужен брак? Зачем? Зачем тебе связывать свою жизнь обязательствами передо мной? 
– Но наш ребенок, Алекс! Он же есть твой сын!
– Ну и что? Оттого, что я не буду на тебе женат, разве он перестанет быть моим сыном?
– Да, ты прав, пожалуй... если ты не хочешь со мной пожениться, то и не надо.
Елена более не возвращалась к этому вопросу, посчитав, что Алексу это надо больше, чем ей. У нее германское гражданство. Бессрочный вид на жительство в России. Зачем связывать себя обязательствами? Разве и так не все хорошо? У них прекрасный дом в ближайшем Подмосковье, в кондоминиуме и охраняется по периметру. Принадлежит Елене. 
Бизнес процветает, принадлежит только ей. 
Все семейные траты контролирует она.
Игровые автоматы тоже приносили доход и однажды Алеша попросил Елену выделить ему какую-то долю в бизнесе, которым управляет.
– А зачем тебе, Schatz? У тебя все есть, ты можешь получить любые деньги, если эта трата будет обоснована.
–  Но ведь это мой бизнес, Лена!
– Твой? Я инвестор этого бизнеса! Мне принадлежит он по закону. Это нормально в цивилизованных отношениях! Неважно кто придумал бизнес, важно кому он принадлежит.
– Но это нечестно...
– Разве? Мы с тобой не связаны никакими брачными обязательствами, мы с тобой перед законом чужие люди, временно живущие под одной крышей! Ты же сам меня спрашивал: зачем тебе надо со мной жениться! Ты отказался.
– А наш сын?
Лена так же терпеливо, но настойчиво стояла на своем:
– Наш сын не есть наша собственность, а наша обязанность. Наш сын это предмет совсем другого обсуждения. Сейчас речь идет о том, кто есть собственник предприятия.
Разговор был неприятный. Скользкий, хотя и радовал где-то в глубине души финалом: Алеша все же аргументировал свои претензии наличием сына, но в совершенно противоположном как ранее ключе.
«Вот она, мужская логика», - пронеслась в сознании приятная женская мыслишка. 
Конечно, Алексей не хотел жениться на страшненькой немочке. 
Никогда. 
С того самого дня, как познакомился с ней. Но тогда она была хорошим шансом свалить из этой страны! Тренд такой: валить. Потом погода поменялась, уезжать из России стало не нужно, а даже и глупо, можно тут зарабатывать баблос, только не зевать!
Конечно, в мечтах то он был обладателем прекрасной принцессы с белокурыми волосами, красавицы писаной.
Разрисованной.
И чтобы дети белокуренькие и красивенькие. А не от этого крокодила, как называл ее Алешенька в пьяных разговорах с друзьями.
Был у Алексея дружок... Еще с тех пор. 
Вместе, «в одной хате тянули срок».
Юрист по образованию, блестяще, с отличием закончил московский университет, потом загремел в тюрьму за крупную государственную растрату, выводил кредиты МВФ на Маркизские острова. В оффшорную зону. Конечно, не один, его прикрывали в правительстве весьма значительные фигуры... Они то его в конечном итоге и отмазали.
Там, на зоне Алексей и Борис подружились. Хотя Боря и сел гораздо позже, вышел значительно раньше.
Однажды Алексей оказался бориным спасителем: один из авторитетных сокамерников захотел отыметь молодого человека.
Боря выглядел пухленьким московским мальчиком, попавшим в эти тоскливые места от «маминых пирожков», формы бориного тела  выглядели весьма женскими по понятиям зоны.
Алексей не то чтобы захотел сам сделать Борю своей женой, нет. Быстрой соображалкой усмотрел в парне хорошие мозги и понял, что тот может быть полезен на воле. 
А таких кентов надо беречь. Такие кенты – вложение в золотые бумаги! Потому Алексей, обладая несомненным авторитетом в «хате», посоветовавшить со смотрящим, заявил сокамерникам:
– Он мой! Все, кто хочет побазлать на эту тему –  я готов перетереть...
Авторитетным стало как-то похер: мало ли мальчиков-наркоманов, ночующих под шконкой? На их век хватит... А связываться с этим отмороженным гоблином, который хрен его знает чего выкинет – не стоит.
Поэтому позволили Алексу иметь эксклюзивные права на борину попку.
Сказать, что Борис испугался наличием претензий на его интимное место – не сказать ничего, -  был раздавлен психологически. Настолько растерзан морально, что в иные моменты его анусом мог бы обладать первый попавшийся зэк. Но у Бори внезапно появился друг, который не то что не требовал потери мужской девственности, но и защищал от такой дефлорации, жестко пресекая попытки других сокамерников.
А это не забывается никогда, это тот случай, когда друг бывает верным по гроб жизни.
Так они и задружились. На этой почве. 
Боря никогда не забывал «подвига» Алексея и всегда оставался ему благодарен. Потом эта благодарность имела вполне юридические формы.
Собственно, уже на воле Боря и предложил вариант, как сделать Алешу самостоятельным, то есть, свободным от Лены экономически.
Впрочем, жизнь с Леной прекрасна, они наслаждались изысканной едой, посещали лучшие рестораны, отдыхали на модных курортах, и все было отлично.
Кроме одного крохотного обстоятельства: Лена Алешу тяготила.
Частенько ловил взгляды окружающих, пряча улыбки, они, вероятно, обсуждали между собой животрепещущую тему: как такой красавец живет с этой дурнушкой. Подобные взгляды и пересуды ранили самолюбие Алексея, в конечном итоге в душе его образовалась незаживающая язвочка, саднившая и требовавшая лечения. 
А какое тут может быть лечение? Самое простое из доступных: "смена блюд". 
Алексей не ограничивал себя одной Леной, у него была еще пара любовниц. Однажды Лена, со свойственной ей немецкой прямотой спросила:
– Алекс, а почему мы с тобой давно уже не делаем секс?
 
                          ГЛАВА ТРЕТЬЯ 

ИРИНА.

Ну, конечно! А какое же еще небо должно быть в Петербурге? Только свинцовое, с низкими тучами, с промозглой погодой.    
Ирина не любила ездить в Питер на «Сапсане». Лучше на старой доброй «Красной стреле», в ночь. В отдельном купе, под убаюкивающий стук колес. Как-то привычней и удобней. 
И спокойней.
Вера встречала Ирину на перроне.
– Здравствуйте, Ирина Степановна! Я сейчас в налоговой инспекции, как бы... То есть, для начальства.
Вера улыбалась.
Ирина не хотела разговаривать на улице. Требовалась спокойная обстановка для серьезного разговора.
До открытия ресторана на Московском вокзале оставалось еще полчаса, но небольшая купюра решила эту небольшую проблему. Дамы устроились в совершенно пустом зале в дальнем углу, дабы никто не смог помешать, хотя кто им мог помешать, если зал пуст, а ресторан закрыт? Ирина заказала себе легкий завтрак, Вера ограничилась кофе, уверив в своей сытости.
– Ну что ж Вера, я слушаю тебя очень внимательно, постарайся не пропускать ничего, это может оказаться важным. Итак.
– Позавчера я корректировала полугодовой бухгалтерский баланс, его надо сдавать через пару недель. Баланс мы обычно делаем вместе, с главбухом, Петром Петровичем, вы его знаете. Но в этот раз мне Петрович сказал, что он будет делать его сам и документа можно не касаться, поскольку могут быть внесены оперативные изменения, и что мне лучше заниматься текучкой. Петр Петрович слегка замялся в тот момент и уточнил, что это небольшие изменения.
– Скажи Вера, а зачем ты корректировала баланс, если главбух просил тебя не трогать его?
– Это случайность, недоразумение. Петр Петрович уехал в банк, наш директор, Валентин Сергеевич попросил меня срочно принести этот баланс, на стол. Я зашла в кабинет главбуха и на обычной полке балансовой папки не обнаружила! Это показалось странным, поскольку такие важные документы всегда на месте, а Петрович человек аккуратный.
Вера перевела дух, слегка волновалась:
– Я сказала Валентину Сергеевичу, что баланса нет на месте. Шеф немножко задумался, потом вспомнил, что папка скорее всего в сейфе, у Петровича. Это еще больше меня озадачило... Зачем? Что там такого серьезно-ценного, что нельзя из компьютера скачать? Дал мне ключ от сейфа, я сходила и принесла ему баланс.
– Ты заглядывала в него, пока несла директору?
– Нет! А зачем его смотреть на ходу, что я могу там увидеть нового?! Дело в том, что Валентин Сергеевич в это время, когда меня вызвал, пока я ходила к сейфу и потом, взволнованно говорил с кем-то по телефону, повторяя: «Сделаю, прямо сейчас сделаю!» Потом положил трубку, ткнул в активы и приказал исключить из них всю строительную технику, сказав, что ее забирают за долги. Но Ирина Степановна, у нас нет таких серьезных обязательств, я это точно знаю! Я веду все обязательственные активы! А когда я внимательно посмотрела на другие договоры, выпала в осадок! У нас появилось много обязательств, которых раньше не существовало. Но это фальшивка, фейк, договоры оформлены задним числом, и я их никогда раньше не видела! Согласно этому балансу, наша фирма – банкрот, у нее нет собственности, нет вообще ничего серьезного, кроме канцелярских кнопок!
Ирина давно уже не ела принесенное официантом, еда оставалась почти нетронутой, только попросила еще бутылку минералки. Напряженно, сидя с прямой спиной, слушала Веру, глядя куда-то в угол.
– А с кем разговаривал твой директор по телефону, как ты думаешь?
– Я не знаю, Ирина Степановна... Но шеф так разговаривает только с начальниками. Или с большими чиновниками.
– Он не называл его никак?
– Нет.
– То есть, ты считаешь, что это ложное банкротство?
– Я не могу это утверждать наверняка, Ирина Степановна, но именно так делают те, кто хочет вывести активы на новую фирму, а старую обанкротить. Тут есть и моя заинтересованность, скорее всего, меня уволят после банкротства фирмы.
– Почему ты так думаешь? А почему им не взять тебя в новую фирму?
– Тогда они доверяли бы мне. Но Петрович закрыл от меня баланс, запаролил в компьютере, то есть думает, что запароли! Наивный! Дело в том, что я получила второе образование, которое не хотела афишировать: компьютерного программиста.
Вера вздохнула: 
– Программист из меня слабый, пришлось переучиваться на бухгалтера, но кое-что еще помню, по крайней мере, щелкнуть пароль на машине для меня вообще не проблема.
Ирина перебила рассеянно:
– На какой машине?
– Ну, на компьютере, программисты часто его машиной называют. Это такой профессиональный сленг.
– А-а...
– Так вот это означает, что на место второго бухгалтера он планирует другую кандидатуру, в новой фирме. Но это мои предположения, конечно.
– Да, пожалуй, ты правильно рассуждаешь: зачем тащить за собой компромат? Лучше от тебя избавиться.
– Я тоже так думаю. Но тут еще и вопрос моего долга к вам, Ирина Степановна. Вряд ли я смогу найти такую хорошую работу быстро и я не знаю как буду отдавать вам деньги.
Ирина покраснела, изнутри вскипала ярость. Теперь совершенно ясно основное: Андрей банкротит их строительную компанию, где Ирина держатель самого большого пакета акций, и после краха фирмы у нее не останется ничего. Он просто переведет все самые сладкие, лакомые активы на новую компанию, которую, разумеется, открыл уже несколько месяцев назад, иначе не получится по юридическим нормам. И статья за ложное банкротство его не пугала, по всей видимости. Это могло означать только одно: он зарегистрировал новую фирму не на себя, а на кого-то третьего.
Иначе сядет в тюрьму.
– Вера! А может быть, это и хорошо? Ты ведь не давала мне никаких письменных обязательств...
Ира цедила слова сквозь зубы, думая параллельно вовсе не о Вере и ее долге, а о тех новостях, которые принесла верная Вера.
– Ирина Степановна, как вы можете так говорить?! Я же вам по гроб благодарна! Вы мою дочь спасли!
Вера, по своему обыкновению, заплакала.
Ирина встала со своего места, подошла к ней, обняла за плечи:
– Прости, Верочка... Теперь уже неясно - кто кому должен, я тебе или ты мне! Не плачь.
Ирина походила вдоль столов, задумалась, как бы впав в прострацию, смотря в никуда.
Скажем так: глаза были обращены внутрь, в себя. Вера ждала, пока начальница выйдет из своей сомнабулы, изредка хлюпая носом.
– Кстати, Вера, можешь называть меня без отчества, просто Ирина. А то у тебя как-то длинно получается! Тем более, я с тобой давно уже на «ты».
– Хорошо...
Ирина улыбнулась:
– Как ты считаешь, какое будет следующее действие этой сладкой парочки –  твоего шефа и Петровича?
–  Не знаю...
– А я подскажу тебе. Они обращаются в арбитражный суд Петербурга о признании предприятия банкротом. Поскольку «СиП-Питер» наша дочерняя компания, в форме «Общества с ограниченной ответственностью», и которая на сто процентов принадлежит московской фирме, то суд введет процедуру наблюдения за банкротством, а потом и ликвидации активов на электронных торгах. Вот только продавать на тот момент будет нечего, фирма будет отдана за копейки какой-нибудь такой же подставной фирмочке...
– «Рога и копыта»,- вставила Вера.
– Совершенно верно, Верочка. С копытами там все в порядке, они резвы и подкованы, страются бить прямо в лоб, мне по рогам...
– Промахнутся... - опять вставила Вера.
– Хм... а ты боец!
– Нет, Ирина Степановна, я не боец. Я, наверное, только в оруженосцах могу.
– Ну, может ты и хороший оруженосец, но память у тебя скверная!
– Почему?!
– Ну как почему, я для тебя уже не Степановна, забыла?
Ирина улыбалась. Это радовало Веру, наверное, шефиня нашла какое-то решение.
"Ай, не надо было ему это делать! Ай не надо, видит бог!"
Ирина зловеще захохотала, уставившись куда-то в угол. Губы сузились, глаза полыхали яростью.
В принципе ситуация ясна.
Оставалось непонятным только одно: наколько глубоко это зашло в головной компании АО «СиП», в Москве. Там находились основные средства и весь оборот контролировался из офиса Андрея.
Следовало незамедлительно созвать чрезвычайное собрание акционеров, а среди них два банка и одна инвестиционная компания, они владели остальными акциями АО.
Впрочем, есть еще один филиал компании, в Нижнем Новгороде,  тоже полностью принадлежал АО «СиП» Он небольшой, но если там покопать, пожалуй, можно что-то и нарыть! Скорее всего, его тоже будут банкротить.
–  Вера слушай внимательно. Я намерена не допустить ликвидации петербургской фирмы и сделаю всё для этого. С другой стороны, ты сейчас ходишь по лезвию бритвы. Эта бригада...
Ирина усмехнулась:
– Будет проверять, насколько глубоко ты в теме. И если увидят, что глубоко, то тебе может не поздоровиться. Ставки высоки, поэтому запомни: как только ты почувствуешь, что они что-то против тебя замышляют, бери больничный и уезжай из квартиры вместе с дочерью: на дачу к подружке, в квартиру любовника, к черту на кулички, только чтобы они тебя не нашли. Но это в том случае, если ты конкретно почувствуешь угрозу.
Ирина подняла вверх указательный палец:
– Доверяй своей интуиции. И еще одно, у меня к тебе просьба: если уж ты оказалась настолько полезной, прошу: хакни компьютер Петровича и сделай для меня копии баланса и главное – тех фиктивных договоров, которые появились недавно, они мне очень нужны! Да и вообще: чем больше информации ты скопируешь на флэшку, тем лучше.
– Сделаю, Ирина Степановна... Ой! Ирина!
– Беги на работу, а я буду ждать твоего звонка!
«Ах как хорошо, что понятие «благодарность» еще существует на этом свете! Семь лет назад я сделала постороннему человеку мало что для меня значащее доброе дело, а получилось, что я сделала его для себя!»
Вера ушла, а Ирина вдруг зашептала, обращаясь к какой-то невидимой собеседнице:
– Вот, бабуля, а ты говоришь, не делай добра чужим людям и зла не сотворишь! Еще как делай! В итоге себе принесешь добро.
И тоже заплакала.
Ну, не то, чтобы заплакала, но слеза все же выкатилась: отсутствие бабушки в этой жизни иногда мучительно для внучки. Часто Ирина, будучи школьницей, покидала родителей и внезапно, никому не сказав, приезжала к бабке. Рассказывала о своих проблемах не матери, нет!
Бабке.
Баба Таня умела найти нужные слова утешения и правильное решение проблемы.

ДИАНА

Олег должен прийти сегодня в шесть вечера.          
Для разговора.
Позвонил с утра и сказал, что после съемок заедет.          
«Господи, только не передумал бы! Нет, я, конечно, покочевряжусь маленько, ну так, для порядку! Чтобы не воображал, что я хочу его вернуть.»    
Тщательно убралась в квартире.
Вылизала кухню. Сделала небольшую перестановку в гостиной: новая жизнь требовала нового антуражу.
Расставила фотографии, но только свои. Без Олега.
Долго сидела у зеркала и приводила себя в порядок, красилась. Но немного, так... чтобы подчеркнуть свою неотразимость. Лучшей, дорогущей израильской косметикой с Мертвого моря, использующейся для самых серьезных случаев.
Диана часто, сидя перед зеркалом, громко, торжественно, нарочито театрально произносила фразу
 – Ах, какая я красивая!
А ее противный внутренний голос, который обычно все портил, тут же и срифмовал: «Ага... Кобыла сивая!»
– Ну да, кобыла, а кто же? Я не могу быть жеребцом по определению! Как его...называют это определение, забыла!
«По гендерному определению, дура!» - вновь захихикал внутренний голос.
– Сама дура! И вообще! Кыш отсюда! У меня важная встреча...
Дина не церемонилась со своим внутренним голосом.
Вытащила давно заныканый косячок, стала быстро приходить в состояние веселого покоя. Но курила на балконе, при плотно закрытой двери, чтобы запах не шел внутрь.
«Еще чего! Пусть не думает, что я так готовилась к его приходу, что даже пыхнула!»
Поганый голос не преминул противно хихикнуть:
«Конечно, готовилась! А что ты делала?! Ты же целый день прыгаешь как коза по горкам, убираешь квартиру, мажешь себя во всех местах, стараешься произвести впечатление, хе-хе!»      
«Заткнись дура!» ответила оптимистичная сторона Дианы, довольно беззлобно, впрочем.
В силу особенностей профессии у актеров и актрис иногда возникают внутренние собеседники. Как правило это трансформированные сыгранные персонажи: глубокое проникновение в образ слегка раздваивает, отслаивает пластичную актерскую душу, давая жить своим героям у себя внутри даже не на сцене или репетиции, но и тогда, когда их никто не просит и не ждет. А потом такое второе «я» обживается, становится обычным гостем сознания, иногда весьма наглым гостем.
Не замечала ли ты, любезная читетельница или читатель, что актрисы и актеры чаще других сходят с ума? По крайней мере, чаще других ведут себя неадекватно?
А вот! Возможно, тут она «собака и порыта»! Когда внутри актрисы толпа сыгранных и пережитых женских жизней, они все там кричат, перебивают друг друга, что, впрочем, свойственно, женщинам даже и в обыденной реальности, начинается с легкого беспокойства, в попытке утихомирить эти голоса. Но они не угомонятся никак! Они требует уважения к себе.
Потом идут нервные расстройства, их надо лечить и без «успокоительных капель» не обойтись. А какие тут могут быть капли? Знамо какие.
Начинается с рюмочки ликера перед сном. В запущенных случаях это нередко заканчивается спиртом. Не чистым, конечно, разбавленным. Количество «медикаментов» по биологическим законам увеличивается.
А потом внезапно приходит она. Белочка.
Но Диана была женщиной сильной и пока что ограничивалась глотком-другим коньяка. Была еще в состоянии справиться со своими внутренними гостьями: легко прогоняла их, если те надоедали своими шпильками.
Только недавно сорвалась в штопор, таких «уходов» у нее никогда не было, если честно. Хотя причина, согласитесь, для трепетной актрисы Стрепетовой вполне извинительна.
Но не будем о грустном: «все образуется, и мы вернем Олежу в стойло!»
Затренькал звонок у входной двери, тотчас же повернулся ключ в замке, в квартиру вошел ее муж.
Бывший.
«Возвращение блудного мужа!» - хихикнул внутрений голос, но опасаясь, как бы приглушенно, из-за угла, понимая, вероятно, что его могут выгнать совсем или прихлопнуть. Как муху.         
Диана сидела в кресле, на журнальном столике разложены листки какой-то роли, которую предстоит репетировать в новом театральном сезоне. Вообще то, листки эти разложены в спешке: она не ожидала такого скорого прихода Олега, он пришел на четверть часа раньше.
– Привет Дина...
Олег вошел в гостиную и даже не обратил внимания на перестановку, усевшись в кресло напротив.
Был слегка напряжен.
– Здравствуй, Олежа...
Ирина находилась в таких же растрепанных чувствах, но улыбалась, всячески стараясь внушить противоположное: сохранить ровное настроение.
– Как ты?
– В порядке...
– Снимаешься?
– Да... там еще на восемь серий, не меньше.
Помолчали немного. 
– Ну... Что тебе надобно, старче?
Это их старая семейная, обоюдная фишка. Когда кто-то из супругов хотел с чем-то обратиться к своей половине, иногда произносил эту пушкинскую строчку знаменитой сказки.  
Олег улыбнулся:
– Ах, государыня-рыбка! Просьбишка у меня: построй хоромы царские! Вообще-то у меня для тебя неприятная новость.
Диана улыбнулась. 
«Сейчас он скажет в своем обычном полушутливом тоне, который ей всегда так нравился: придется тебе терпеть меня дольше, я вернулся!».
Но он сказал другое.
Совсем другое:
– Тебе придется поискать себе другое жилье.
Диана замерла в замешательстве. Она даже не поняла в первое мгновение, все прозвучало как шутка.
Но конец шутки совсем не смешон, скорее пугающ.
– Ты с ума сошел?
– Нет.
Голова внезапно поплыла куда-то вправо. Диана с трудом собрала себя и выпрямила спину вместе с головой.
Все странно в этой фразе.
Руки задрожали, Диана зажала их между коленей, но это не помогло: по телу стала подниматься такая же противная мелкая дрожь.
Воздуху перестало хватать.
Заломил затылок, загорелись уши.
– То есть, ты хочешь разменять нашу квартиру?
Этого Диана страшилась сейчас более всего.
Их квартира куплена одиннадцать лет назад, когда счастье еще било ключом.
Когда будущее казалось сказочным, как ласковый белопесочный пляж с лениво шумевшим у ног прозрачным голубым морем, а горизонт уходил бесконечно далеко и потому годы казались безразмерными, а жизнь чем-то вроде именинного торта, с воткнутыми в него по числу лет свечками. Когда любимая профессия давала уверенность и упоение, театральные роли только подтверждали творческий стутус, когда судьба вешала на жизнь таблички, предупреждающие окружающих, что это дианина собственность!
Это ее ареал обитания! Ее неприступная крепость!
Чужим сюда вход воспрещен!
Не замай!
И любого, кто покусится на ее счастье, на ее органичность бытия ждет страшная кара: хозяйка как хищная кошка, одним взмахом лапы оторвет башку любому несмышленышу, позволившему нарушить границы ее территории.
Ее совершенство жизни.
Квартира, которую Диана с такой любовью, с такой изысканностью по мере скромных актерских возможностей окормляла все эти одиннадцать лет, ее пристанище... Ее раковина, где она могла спрятаться и отдохнуть от всех внешних бурь, будет разрушена.
Олег дал возможность Диане осознать произнесенное:
– Нет, ты не поняла Дина... Тебе придется съехать отсюда. Совсем съехать.
Диана встрепенулась: тут было что-то новое, чего она не осознала пока...
Олег сидел с виноватым видом, нервно теребя в руках свой айфон. Он немного покраснел, нижняя губа слегка закушена, как всегда делал в минуты волнений. Смотрел куда-то в угол, отводя глаза от Дианы.
Не желая видеть эти желтые кошачьи зрачки.
– Ты хочешь сказать, что ты будешь жить в моей квартире с ней?! А я должна буду куда-то уехать?! Чтобы не мешать твоему счастью?!
Диана даже в первый миг не поверила: настолько дико это звучало.
– Дина... Я собственник этой квартиры.
Диана смотрела на Олега с вытаращенными глазами, из нее вдруг вырвалась ярость:
– Ты в своем уме? Мы были с тобой женаты десять лет! Это наша супружеская собственность! Ты бредишь, Олег?
Дина все еще не верила ушам.
Это казалось каким-то подлым розыгрышем: она ждала слов раскаяния и мольбы о прощении, вышло же наоборот: ее хотят выгнать отсюда, как надоевшую служанку! Выкинуть, как старый коврик у входной двери!
– Дина... квартира была приобретена на мое имя до нашей женитьбы, ты же знаешь... И только потом, Олег сделал сильное ударение на слове «потом», мы с тобой расписались. По закону, любая недвижимость, приобретенная до регистрации брака, не может быть предметом раздела имущества.
Слезы катились по лицу Дианы, ей по прежнему не хватало воздуха, кулаки сжаты, казалось, тыльная сторона ладони вот-вот лопнет и проступит кровь.
– То есть я никто здесь?! - едва слышно произнесла Диана.
– Увы... - ответил Олег, не отводя глаз от угла.
Он боялся смотреть в глаза Дины.
– Какая же ты мразь! Какая же ты мерзкая гнида! Пошел вон отсюда! Это моя квартира и я отсюда никуда не уйду! Сегодня же врежу новый замок! Чтобы духу твоего тут не было!
Диана пыталась столкнуть бывшего и теперь уже, увы, безвозвратного потерянного мужа со стула, теснила к двери. Но Олег и сам не сопротивлялся, кажется, выглядел довольным, что  самая трудная, самая противная часть его миссии наконец выполнена. Дальше формальности. Судебные тяжбы.
– Дина, погоди...
Олег схватил запястья Дианы:
– У меня есть к тебе и хорошее предложение.
– Пошел отсюда вон! - взвыла в ярости кошка.
В приступе бешенства пыталась коленом заехать Олегу в интимное место, но мужчины в подобных случаях бывают готовы к таким выпадам, увернулся.
– Ну ладно... тогда я тебе напишу. К тебе обратится мой адвокат.
– Пошел отсюда вон! - с еще большей яростью вопила Диана.
Мда...неприятная получилась сцена.
А ведь Людка давно предупреждала Дину об этом, но та только отшучивалась. Подруга говорила, что квартиру надо оформлять так, как положено, в равных долях, случайно услышав от Дины, что собственником ее является только Олег. Люда сильно удивилась:
– Дин, ты совсем глупая? - Люда сделала ударение на последний слог – глупАя.
История и впрямь банальна до глупости.
Диана имела трехкомнатную квартиру в Серпухове, что в сотне километрах от Москвы. Жилье досталось от умершей тетки, к тому времени лишившейся и мужа, и сына: сын погиб в пьяной драке, муж умер еще раньше. Поскольку никаких других родственников у тетушки не было, та завещала недвижимость Диане. Племянница, разумеется, обрадовалась такой собственности, но ее практическое применение в ту пору казалось нелепостью: карьера театральной актрисы шла в гору, жить в Серпухове нет смысла: пять часов в день на электричке туда и обратно, вместе с метро настолько ощутимы для молодого творческого индивидуума, что поначалу Диана сдавала внаем свою серпуховскую квартиру, снимая на эти деньги уютную комнату в небольшой коммуналке, в районе Рижского вокзала.
Потом любовь-морковь, клятвы верности «до гроба», и Диана перехала к Олегу в его однокомнатную, в Выхино.
В те упоительные времена Диане казалось, что неважно где жить, лишь бы с принцем. Внезапно, в головах обоих любовников сам собой нарисовался план объединения двух квартир в одну, что голубки и сделали вскоре: подвернулся очень удачный вариант, его нельзя упускать: семья «знакомых знакомых» разводилась, им нужен именно такой вариант, все произошло к вящему удовольствию сторон: те получили свое, а Диана с Олегом быстро въехали в прелестную двухкомнатную недалеко от стадиона "Лужники". В дом, который бывший советский народ с налетом мечтательности обыкновенно именует «сталинским». Строение удачно располагалось на Комсомольском проспекте рядом с жильем знаменитых на всю страну артистов, композиторов, эстрадных певцов, а равно и остальной творческой богемы. 
Столь сладкий вариант казался несомненной улыбкой фортуны: ну, а где же еще жить двум будущим знаменитостям, как не рядом с действующими знаменитостями? Только там. Возле них. И никак иначе.
Но они не женаты. Проблема в том, что при всей выгодности варианта размена, из жизни торчала неприятная заноза: времени на регистрацию брака не осталось, а усилия по поиску знакомых, дабы зарегистрироваться пораньше, ничего не дали. В ту пору шла зачистка сотрудников московских загсов, те паниковали и боялись сделать что-то, выходящее за рамки их обязанностей, а место службы весьма теплое, такое жаль терять.
Квартирку, между тем, могли перехватить, многие риэлторские фирмочки уже обратили свои хищные взоры на нее, владельцев стали обхаживать и уговаривать, суля золотые горы и головокружительные варианты.Поэтому терять времени никак нельзя!
Пришлось Олегу быстро, в пожарном темпе оформлять квартиру на свое имя, у него же московская прописка. Диана зарегистрирована в Серпухове, в ее квартиру въехала часть семьи прежних хозяев.
Собственно, это неважно: простые формальности, чепуха! Какая разница на кого записано? Главное, что у них семья и восхитительное будущее! После заключения брака положение вещей так и осталось прежним.
Дина, захваченная водоворотом творчества, ролей, блеска, съемок даже и забыла об этой мелочи: кто собственник ее гнездышка.
Если совсем честно, существовало еще одно, пожалуй, главное, и во многом определяющее обстоятельство: Диана не хотела обижать Олега недоверием. А он обиделся бы. Несомненно. Она это знала точно, недоверие вызвало бы у мужа нервное расстройство. Вот и решила не ворошить пока...
Только вот Людка все похныкивала и жалобно просила подружку не быть дурой. Набитой.
Набитая всё так же весело отбрехивалась, похохатывая:
– Да куда он денется с подводной лодки? Люд! Он собственник квартиры, а я собственница мужа, так что все под контролем!
Говорилось это, конечно, с некоторой долей стеба, но в каждой шутке, как известно всему свету, только доля шутки. И от шутника мало  зависит соотношение того и другого.
Юмор этот, между тем,  стал сильно несмешон. Что называется, - дошутилась.

ЕЛЕНА

У Алеши сегодня был день отдохновения.
Разумеется, Елене объявлено, что вечером, как всегда по субботам, их мужская компания собирается сыграть в преферанс. Расписать пульку, то бишь.
Понятно, что преферансом мужчины не ограничивались, а если быть точными, играли в него только пару раз, а все остальные «преферансные дни» затейливо отдыхали в бане.
Древнеримские традиции заразительны даже в российском, условно цивилизованном обществе.
Российские деловые люди, или бодро представляющие себя таковыми, многие вопросы решают именно в банях. То есть, секретные и не подлежащие чужим ушам договоры только подписываются в офисах, а обсуждаются и принимаются решения, закрепляя это крепким мужским словом, в расслабляющей и располагающей к доверию приятной обстановке. Без одежды, поскольку, как всем известно, в разных частях облачения могут быть спрятаны неприятные сюрпризы, вроде микрофонов. Прекрасно же, когда два серьезных человека обсуждают серьезную тему без свидетелей, явных или тайных. И хотя прогресс шагнул далеко, подслушать и подсмотреть можно за каждым даже без всякого близко расположенного микрофона или камеры, осталась эта милая и наивная уверенность в том, что если на высокой договаривающейся стороне нет одежды, а значит и микрофона, то никто не подслушает.
Баня очень располагала к творческой мысли. Неправы те, кто думает, что купальня то место, где можно работать только головкой и нельзя головой!
О, сколь наивны эти люди!
«Когда б вы знали, из какого сора растут...» ну, дальше вы помните. Гениальные мысли, как вообще все гениальное, произрастает из таких неожиданных мест, что буде рассказано в обществе или кругу друзей, воспримется с недоверием, кривыми усмешками, возгласами «так не бывает!» и прочим нудным скепсисом.
И тем не менее, именно в неожиданных местах это все часто и происходит.
Так вот в бане они и собирались. Со всеми необходимыми и присущими бане принадлежностями. Разумеется, между Алексеем и Борисом давно нет никаких недоговоренностей, ибо все темы или могущие таковыми оказаться уже озвучены, обсуждены и выплюнуты как надоевшая жевательная резинка.
Это чистый отдых, без деловой примеси.
Заведение разведал вездесущий Борис.
Хотя поначалу приятели пробовали разные бани, а их много в веселой отрасли московских ночных развлечений, ну, а где баня, там и банщицы.
Друзья отметили даже интересную закономерность: чем дороже билет в баню, тем моложе и привлекательней банщицы.  
Что и говорить: жизнь ушла далеко вперед, хотя только в отдельных ее проявлениях. Да что там ушла, прямо таки улетела на ракете, если сравнить банщиков и банщиц не столь давнего советского времени: бабушек или инвалидов в черных или синих халатах, хмуро шмыгавших туда-сюда со швабрами и совками, с отвращением гдядевших на голых советских граждан, совершавших помывки согласно прейскуранту банно-прачечного комбината.
Веселое было времечко. 
Ныне же любо-дорого: милые, очаровательные банщицы, с прекрасным макияжем, длинными ногтями, длинными же, как у Артемиды ногами.
Они ослепительно улыбаются мужчинам, желая им радостного освобождения от налета телесной и душевной повседневности, всячески способствуют тому, поощряя расправится с нудными житейскими проблемами хотя бы в этом, отдельно взятом оазисе отдохновения.
Все создавало атмосферу расслабухи: красота, чистота, изысканность убранства, негромкая, проникновенная музыка.
Впрочем, картина будет неполной, если тут не упомянуть и о современных женских банях, где редко бывают банщицы, а все больше банщики: пышущие здоровьем, загорелые красавцы-мужчины с накаченными торсами, в туго обтянутых майках с выпирающей мускулатурой, в спортивных трусах и кроссовках от лучших мировых брендов. Но таких бань почему-то меньше, чем с банщицами-девушками.
Уж не знаю почему.
Возможно, тут сказывается извечное мужское засилье, гендерное доминирование, так отягощающее современную женщину. Тысячелетия угнетений не прошли даром: женщинам приходится гигантскими усилиями отвоевывать свое жизненное пространство, а в последнее время это начинает удаваться.
Елена тоже не осталась дома, у нее назначен термин.
Есть такое немецкое слово – Termin. Оно означает отнюдь не терминологию чего-либо, а какое-нибудь мероприятие, любое мероприятие, заранее договоренное или объявленное.
У Елены запланирован визит к психологу.
В последнее время появилось какое-то легкое телесно-душевное беспокойство, к душе внезапно приливало волну ничем не оправданных растрепанных чувств, легкое непонятное раздражение. Лене становилось сложно объяснить эти приливы, списывала их на работу, на поглощенность бизнесом.
Закрадывалась даже мысль о том, что вот она, ранняя менопауза. Но бодрая периодичность опровергала эти панические домыслы.
В подобных случаях принято обращаться к специалистом, дабы процессы не заходили слишком далеко. Такого специалиста и выбрала Елена: психолог, два года стажировавшийся в Германии, что давало некоторую гарантию серьезности и квалифицированности. Но интереснее была ее клиентура: многие дамы московского высшего света приезжали к ней на сеансы.
Елена позвонила и договорилась о встрече.
Но термин назначен не сегодня.
Сегодня дельце поважнее. Гораздо важнее, хотя сулило только слезы и еще большее расстройство.
Сейчас, с минуты на минуту должен прибыть детектив. Да-да, именно детектив! Специализирующийся на супружеской неверности.
Собственно, супружеской неверности априори не может быть, поскольку нет супружества, но долгое совместное проживание незаметно размывает границы между двумя понятиями и уже неясно чем они отличаются.
Не то чтобы ревность так сильно захватила Елену, нет. Человек прямой и ясный желает знать свои перспективы так же прямо и ясно. Даже не столько интересно - почему закончился такой сладкий, временами бурный секс с Алешенькой, сколько мучил другой вопрос:
«А на фига?»
Постепенно Елена все яснее и яснее стала осознавать, что ее друг любезный спит с другой. Или с другими.
Тогда зачем она содержит этого равнодушного к ней, хотя и красивого самца, покупает ему одежду, автомобили? Кормит вкусной едой и вывозит на фешенебельные курорты? Зачем она тратит свою жизнь на него?
 Ее сын, точнее их сын интересовал только Елену. Если папа видел Кристиана раз в год это была удача. Сын учится в хорошей английской школе в пригороде Лондона, проводя каникулы с мамой где-нибудь в Германии или Австрии, иногда вылетая на теплые острова, к морю. Папа совершенно равнодушен к сыну, отпрыск отвечал зеркальной взаимностью. 
«Что связывает меня с Алексеем? Не разумней ли найти себе того, кто будет ее воспринимать как желанную жену, любовницу, хозяйку дома? Но кого?»
Лена давно уже не представляла себя в объятьях другого мужчины, любого мужчины, кроме Алекса. Она даже слегка забыла – что такое разные мужчины, хотя в юности и не обременяла себя путами строгости и пуританства.
Но куда деть обиду?
Впрочем, как существо европейски упорядоченное, Елена ясно понимала: делать выводы рано, надо обладать фактами. Одной обиды, одних подозрений недостаточно.
И тогда из нескольких сотен визитных карточек, валяющихся без дела в глубине рабочего стола, выудила те, кто мог бы сделать проблему ясной. Из семи детективных агентств выбрала самое солидное, хотя и самое дорогое. 
Детектив не зря ел свой "хлеб с черной икрой": быстро выяснил местообитание Алеши вне дома. Принесли Елене даже фотографию той самой пассии, которая отнимала у нее Алекса.
Когда Елена взглянула на фото, сердце упало: с изображения на нее смотрела Дженнифер Энистон! Да-да! Та самая, знаменитая на весь мир голливудская кинозвезда!
«Но что она может делать в Москве?!» - пронеслось в изумленной голове Елены.
Глава же детективного агентства успокоил ее, заверив, что эта девушка просто очень похожа на знаменитую актрису, конечно же, одевается как она, копирует до мелочей, делает себе такие же прически. В нашей же скучной действительности девицу зовут вовсе не Дженнифер Энистон, а Снежанной Федуловой, что это простое внешнее сходство, которое часто бывает в человеческом сообществе, за какую-то сотню лет ставшее столь катастрофически коммуникативным, что можно легко найти несколько копий одного и того же человека.
Ах, что тут говорить, когда давно уже существуют компьютерные программы, за считанные минуты делающие сравнительный анализ фотоизображений тысяч человек и выдающие юзеру лица похожих друг на друга людей и это на простом домашнем компьютере!
Разумеется, мы все знаем, что известные люди, крупные бизнесмены, и страшно сказать, президенты разных стран, дабы обезопасить себя от досадных недоразумений, пользуются двойниками, корректируя внешность последних с помощью новейших косметологических и хирургических ухищрений, так модных ныне в дамской части высшего света. Или позиционирующего себя высшим.
Поэтому не может быть никаких сомнений, что Снежанна Федулова, не имея иных способов продвижения себя в социальном лифте, пытается выжать максимум из того сходства, которым ее наградил господь.
Но рассуждения детектива Елене пофиг. К ее немецкому лицу, не отличающемуся голливудской изысканностью, стала медленно приливать кровь. Елена стала краснеть.
«Теперь все понятно! Ему я уже неинтересна, ему важнее картинка!»
Детектив тотчас же уловил, конечно, несложные дамские чувства: опытный профессионалом хорошо представлял  что будет дальше, потому тотчас взял ситуацию в свои руки:
– Но госпожа Бретцель... В нашем договоре стоит пункт, по которому вы желаете увидеть все своими глазами, в реальности, так сказать. Настаиваете ли вы на этом? Или ограничитесь фотографиями? Все будет так, как вы пожелаете! Впрочем, я бы не советовал вам туда идти самой...
Елена уже пришла в себя. Зажала  свои чувства в кулак, на лице появилась обычная легкая полуулыбка:
– Я хочу видеть все своими глазами. Не беспокойтесь, я сильная, выдержу.
Собственно, сегодня тот самый момент, когда предстояло насладиться воочию картиной «Не ждали».
Елене мягко предложили прийти в спортивной одежде,в бесшумной обуви, в куртке с капюшоном. А также прихватить темные очки и фонарик.
В этой экипировке спустя какое-то время она и вошла в захламленное помещение. Огромный, бойцовского вида, со страшным шрамом на лице сотрудник агентства провел сквозь анфиладу облупленных, пахнувших сыростью и запустением комнат, не говоря об иных сопутствующих человечьих запахах, вошли в тесную клетушку.
Сопровождаюший открыл на столике небольшой лэптоп, что-то подключил и на экране появилась картинка.
Цветная и яркая.
А на картинке той Алешенька развлекался с девицей Федуловой в режиме реального времени, будучи уже сильно расслаблен, а значит сейшн продолжался не первый час.
– Госпожа Бретцель, - шепнул в ухо проводник, - эта дверь ведет прямо в комнату, желаете войти?
Дернулась в направлении этой дверцы, но усилием воли остановила себя.
«Was machst du, Helen?»- спросила себя по-немецки.
«Зачем? Разве тебе не все ясно? Ты хочешь скандала? Но тот же вопрос: зачем?»
Резко повернулась, властно махнув рукой проводнику,
кинула:
– Weg!
И энергически пошла прочь от этого места. К выходу.
Проводник, конечно, не понял что она хотела сказать, а только догадался по волевому направлению движения.
И поспешил за ней, забрав со столика свои приборы. 


Рецензии