Глаза 06

Аргентина. Тридцать лет назад.
Вилла Менгеле.
 
 
***
 - Эйнгель, мой мальчик, как же я рад видеть тебя снова, – взмахнул руками Йозеф, приветствуя своего любимца. – Эта война, сколько бед. Но теперь все позади, мой мальчик, и я так рад, что ты снова со мной. 
Йозеф ласково обнял его за плечи и внимательно посмотрел в глаза. К этому Эйнгеле уже привык, ещё с Освенцима, когда их всех строили по линейке. Тогда подобным взглядом Йозеф Менгеле наделял всех достойных детей. 
Но, к сожалению, сейчас их оказалось всего трое. Он, его младшая сестра Адда и Бекки, еврейская девочка с которой они подружились в вагоне. Правда, Бекки с тех пор он больше не видел. Небольшая, коротко стриженная, она была сразу же отправлена с тетушкой Ильзой в «хирургическую» и на этом всё. Единственное, что осталось - это небольшая кукла, которую забрала Адда в надежде вернуть Бекки, когда та вернётся.
Вилла на берегу небольшого города Рето была почти полностью зеленой. Мраморная терраса, окна, двери - всё утопало в зелени. Адда постоянно шутила, что наверно так и выглядит рай, если он, конечно, существует. Но Эйнгель в этом сомневался, он считал, что в раю не так жарко, да и находится он на облаках, а не возле океана.
Тем не менее, здесь было очень хорошо. Тут он впервые попробовал молоко, морковь, капусту, картошку, укроп, и прочее, чего уже не перечесть. Добрая девушка Изабель кормила их до отвала, называя его ласково «монсеньором», а Адду – «маленькой сеньоритой». Адда ей очень нравилась, особенно её пышные черные волосы и бойкий нрав. Они были в этом похожи и постоянно проводили время вместе. 
Что же касается  Эйнгеля, то ему больше нравился океан. Тихий, спокойный, он вызывал в нём бурю эмоций. Они тоже были похожи. Внешне спокойные, они также скрывали много внутри, не желая делиться этим с остальными. Ведь только Адда знала,  какой он на самом деле.
И вот теперь он снова смотрел на Йозефа. Он знал, что это был очень плохой человек, что в Освенциме его звали «Ангел Смерти» и что он делал страшные вещи с маленькими детьми и лишь по какой-то счастливой случайности они были до сих пор живы. Что маленькую Адду окружают вовсе не добрые друзья, а слуги, которым строго настрого запретили упускать их из виду. Но говорить ей он это не спешил. Пока это никак не помогло бы. Единственное, что он мог сделать - это надеяться, что изувера-фашиста убьют русские солдаты, а пока он лишь смотрел, как доктор Менгеле стоял и всматривался в его красивые почти изумрудные глаза. 
- Мой милый мальчик, – обнял его доктор. – Как же я скучал по покою и тишине, по спокойной работе без этих грубых мужланов. Ой, милый мой Эйнгеле, ты даже не представляешь, как они со мной обращались, эти варвары, но теперь всё хорошо, мы снова вместе. Мои друзья позаботятся о нас. 
- Да, все хорошо, – тихо сказал Эйнгель.
- Как чувствует себя твоя сестра? - не унимался доктор со своей слащавой приторной вежливостью. 
- У неё всё хорошо, доктор Йозеф.
- Сколько раз я говорил тебе, зови меня просто Йозеф, все эти научные приписки совершенно ни к чему. Всё-таки, какие же у тебя красивые глазки. Ты редкий мальчик и я скучал по тебе. 
Эйнгель молча терпел, пока Йозеф своими трясущимися пальцами осматривал его. Он прошёл по голове, плечам, носу. Отодвинул кожу и особенно тщательно осмотрел глаза. Так он делал только с особенно редкими детьми, к числу которых относил и его. Даже Адда привлекала его куда меньше. Но это даже плюс, Эйнгеле был рад застолбить всё его внимание собой, тем более что на вилле кроме них больше не было. 
После столь нежного приветствия, доктор ушел, оставив его одного. Йозеф очень любил чистоту и Эйнгель был уверен, что как минимум несколько часов он посвятит тому, чтобы тщательнейшим образом чистить себя и свою память от так называемых ужасов своего бегства из освобожденной Германии. 
Ближе к вечеру, вымытый и по привычному пахнущий духами, доктор надолго заперся в кабинете со служанкой и затем, ещё более одухотворённый, встретил вечернего гостя. Эйнгелю хоть и было всего восемь лет, но он уже многое понимал и знал, что вечерний гость, как и сам доктор, очередной фашист. Для этого не нужно было узнавать их форму и речь. Что-то незримое, висевшее вокруг них, распознавалось его телом. Это пришло ещё с лагерей, где он провел большую часть прожитой жизни. Фашистов он научился распознавать душой. 
Гость был худым и высоким. Его Эйнгель раньше не видел, это был кто-то новый, кто не приезжал в Освенцим. Говорили по-немецки, что-то о планах на будущее и деньгах. Громко, нисколько не скрываясь, так, что ему даже не пришлось особо подслушивать. 
А затем пришла Изабель. Она мягко, почти по-кошачьи подкралась к нему сзади и нежно унесла наверх, где ему и Адде уже была приготовлена постель. Несмотря на свой небольшой вес и рост Изабель была сильной, почти такой же сильной, как тетушка Ильза из лагеря, только та была намного крупнее и страшней. 
Закрыв его москитной сеткой, она что-то нежно сказала по-испански. Эйнгель не знал этого языка, но звучание слов ему нравилось. Адде, по-видимому, тоже, потому что она улыбнулась и, получив за это поглаживание, закрыла глаза и уснула. 
А вот Эйнгель не смог. Он понимал, что теперь, после того как доктор вернулся, времени осталось совсем немного. Очень скоро он опять захочет «работать». Отдых на свежем воздухе вряд ли успокоит его, ему нужны будут пациенты, материал, который он так заботливо привез из лагеря.
Это, впрочем, и не скрывалось, у доктора присутствовала одна прекрасная черта - он никогда не скрывал своей работы. Так, комната для операций была у всех на виду, и Эйнгель без особого труда нашёл её. Белые фартуки, металлические ножи, высокие белые шкафы с стеклянными банками. Все настолько понятно и буднично. Как будто это была детская, а не комната для изуверств. 
Он закрыл глаза. Детские крики. Йозеф почти не работал со взрослыми, предпочитая детей. Их держали в отдельном бараке, изолировав лишь горячо любимых. Берегли, так сказать. 
Маленькая девочка с красным глазом. Всё из-за того, что синяя краска не смогла ассимилироваться. Так сказал тогда доктор. Из-за неё Йозеф долго злился, говорил, что сорвался «Эксперимент». Он громко кричал на медсестер, на девочку, которая плакала всё время, натирая свой полу-красный, полу-синий глаз. Это воспоминание совсем не хотело уходить из головы, особенно часто повторяясь по ночам. Кажется, её тоже звали Ильзой и у неё тоже были зеленые глаза. 
Эйнгель махнул головой. Но как сбежать с этой виллы, не зная языка и страны? Куда им идти? Ведь кругом одни фашисты. Доктор очень известный в этой округе, он не даст им просто забиться в кустах и ждать, пока воспоминание о их бегстве вылетит у него из головы. Он очень яростно относится к своему материалу, и за побег всегда убивал всю семью сбежавшего. 
Но ведь семьи у них нет. И папу и маму отравили газом, когда осмотрев их в первый раз, Йозеф жестом отправил их на смерть. Адде повезло, она отвернулась на вагон, когда мать схватили за руки и оттащили от неё. Эйнгель помнил, как она, плача, приложила палец к губам. Она не хотела, чтобы Адда видела, как её уносят немцы.
Да, доктор позаботился обо всем, но только не о его памяти, сохранившей все воспоминания так ярко, что ничто не заставит его их забыть. 
А ещё, будучи партизаном, его отец научил его прятать всё в себе, не показывать остальным. Он говорил, что только так можно жить с человеком, который может попытаться убить тебя в любую секунду, чтобы суметь избежать смерти. Только вот у него задача сложнее - он должен спасти ещё и свою сестру.
Осмотрев виллу сверху до низу, он понял, что самое тяжелое вовсе не в том, чтобы сбежать. Нет, самое сложное - добраться до города, до которого, как сказал дядюшка Ильф, доставляющий продукты, было сорок километров. Это был старый солдат, на щеке которого был страшный шрам. 
Конечно, можно было бежать и по воде, но лодкой он управлять не умел, да и звук мотора обязательно привлечет внимание. А грести? Ну, сколько он сможет грести? Сотню метров, две? Это провальный план, ведь его обязательно уже обессилевшего подберут слуги доктора, и уж тогда он точно никуда не сможет убежать, сразу же пойдя на обследование. 
Эйнгель перевернулся на бок. Так ему лучше думалось и страх, охвативший весь его организм, отступал. Отец говорил быть сильным, но вместо того, чтобы быть сильным - умер, оставив их с сестрой одних. Мать никогда так не говорила, она лишь старалась насмотреться на него. Её глаза были такими же, как у него, зелеными. Тут он одернул себя, он давно уже дал себе задание никогда подолгу не думать о маме, а быть сильным и спасти сестру. 
Проворочавшись полночи, Эйнгель уснул. Но безмятежный сон был недолгим и ближе к семи часам его подняли на ноги. Отойдя ото сна, он почувствовал, как его забила дрожь, доктор Йозеф предпочитал работать именно утром. В голове понеслись крики детей. Руки и ноги почти не слушались, сердце билось. Цепенея от страха, он еле двигался, чем сильно сердил слуг. 
- Ну же, мой мальчик, не бойся, эта небольшая процедура безболезненна, – добродушно сказал Йозеф, встречая его на пороге. – Все будет хорошо. Всего лишь небольшой укольчик. 
Но Эйнгеле знал, что это не правда, что все эти слова лишь ложь. Что крики будут и будет их много, как у тех детей, которые кричали в грязном бараке. 
Усадив его на небольшую белую кровать, доктор вытащил шприц и, вводя в него голубоватую жидкость, покусывал губы от волнения. В голове возникла маленькая девочка с изувеченным глазом. Краснота, синий цвет. Он сильно чесался, он терла его постоянно, а потом он стал желтым. И из него потек гной. Сердце Эйнгеля забилось, он закричал и рванулся к выходу, но крепкие руки слуг схватили его и теперь кожанами ремнями намертво пригвоздили к кровати. 
- Какой непослушный мальчик, как ты плохо себя ведешь, - сказал доктор и поднёс шприц к его глазу – Ай, ай, ай - твои папа и мама сказали бы, что ты совсем непослушный.
 
***
Эйнгеле вскрикнул и проснулся. Сердце его всё так же колотилось, казалось, вот-вот оно выпрыгнет из груди. Левый глаз немного болел. Пот стекал со лба. Убрав простыню, он сел на кровать. За тридцать пять лет он так и не смог привыкнуть к детским кошмарам. 
На кухне Эйнгель взял пачку молока. То, что приснился кошмар, с одной стороны, было хорошим знаком, мозг отдохнул, но тело… Ему предстояло найти ещё несколько людей, и оно должно быть в полной физической форме, к тому же, сестренка постоянно наступает на пятки. А держать её на расстоянии было так же затруднительно, как целую роту спецназа. Он посмотрел в зеркало - голубой глаз был невероятно чист, как настоящий океан, омывающий славный городок Рето. Нет, это даже не месть, это что-то вроде правильного поступка, который только выглядит как месть.
Эйнгель сел за стол. За окном был дождь, капли его быстро сползали по стеклу, оставляя мокрые следы, совсем как тогда, когда много лет назад после операции он снова проснулся и увидел свою сестрёнку. Воспоминания снова нахлынули на него, и память продолжила рисовать никак не исчезающие памятные картины.
 
***
Вот снова прошлое, вот снова Адда стоит перед ним. Её маленькие ладошки сжимали его кисти, а по большим глазам текли огромные слезы. Изабель хотела увести её, но Адда не слушалась и все крепче сжимала его руку. Эйнгель сжал её в ответ. Глаза Адды расширились. И их изумрудный цвет, видимо, был природным другом всей их семьи.
- Братик,  - только и выдохнула она. – Дядя Йозеф сказал, что ты обязательно поправишься, что на операции тебе стало плохо и ты упал в обморок. Что всё будет хорошо. 
- Ты только не реви,  - улыбнулся он и увидел, как слезы буквально брызнули из её глаз, и сестра разлилась как водонапорная башня. И только после этого он обратил внимание на стоящую позади Изабель.
Служанка была бледная. Он смотрела на него, как на привидение, словно он был не давним гостем на их вилле, а чем-то совершенно  иным. Призраком или, быть может, чудовищем. Встретившись с ним взглядом, она быстро опустила глаза и снова молча потянула Адду от кровати, пытаясь успокоить. И хотя это у неё плохо получалось, она не сдавалась, лишь бы не поднимать на него взгляд.
Тут Эйнгель почувствовал, как острая боль ударила в голову. Он сжал зубы лишь бы не закричать и не испугать сестренку. Он чувствовал, как бледнеет его кожа, чувствовал, как напряглись все мышцы. Боль шла волнами, и каждый раз становилась всё сильнее и сильнее. Казалось вот-вот его голова просто взорвётся. Вырвав руку, он сжал её в кулак и застонал. Больше он ничего не помнил, потеряв сознание во второй раз. 
Когда он очнулся, то даже не открыл глаза. Боль не дала ему это сделать, казалось, что горячий свинец положили под левую веку, поднять которую было просто невозможно.
- Судорога? Странно, – услышал он голос Йозефа Менгеле. – Операция не должна вызывать никаких судорог. Что вы ему вкололи? 
- Все, что вы прописали. У нас нет своих лекарств, только те, что вы привезли, доктор, – Эйнгель услышал голос Изабель. 
- Но судороги не должны быть. Ни у одного из моих пациентов их не было, - продолжал настаивать на своём доктор, – Значит, мне врёт либо мой опыт, либо вы. 
- Я ничего больше ему не давала. 
- Ой, кажется, мой мальчик снова проснулся. Как ты себя чувствуешь? – обратился к нему доктор, вплотную нависнув над его лицом. Да так близко, что Эйнгель почувствовал запах баварской колбасы.
- Голова болит, - тихо сказал Эйнгель, – и глаз. 
- Это пройдет, все вообще прошло на удивление гладко. Ты лежи, тебе необходимо отдохнуть, Изабель позаботиться о тебе. 
Открыв правый глаз, Эйнгеле посмотрел на Изабель. Всё такая же бледная, она так и не решалась смотреть на него, выбирая то пол, то потолок, а и то доктора, который в спешке собирался уходить. 
- Сколько дел, сколько дел, да ещё эти проблемы с документами, неужели так сложно сделать мне паспорт? Боже мой, какая нервотрепка, не дадут спокойно работать, – бормотал он, поправляя одежду. 
Изабель молчала. Ее поведение было странным, казалось, она вообще не понимает, где находится. Наконец, когда доктор ушел, она села с ним рядом и долго смотрела на стекло. Эйнгеле тоже молчал, он почувствовал, что она хочет сказать что-то очень важное. 
 - Твоя сестра очень напоминает мне мою дочь, Эйнгеле, она была такой же маленькой, когда фашисты убили её,  - тихо сказала она. – Я уверена, что ты очень умный и взрослый мальчик и многое происходящее здесь тебе понятно. Так ведь?
Эйнгеле промолчал. 
- Я знала, что Йозеф Менгеле страшный человек, но то, что он сделал, это выше всех зверств, что я видела. Если он сделает то же самой с Аддой, я не переживу этого. Точнее, я не должна допустить этого. 
- Вы поможете нам бежать?
Изабель улыбнулась. И, положив руку ему на лоб, сказала что-то на мягком испанском. 
- Да. Вы сегодня же уедете с дядюшкой Ильфом на машине для продуктов. Я знаю, ты его немного побаиваешься, но у него доброе сердце и он никогда не тронет ребенка. Это старый солдат, который привык воевать с мужчинами. 
- Сегодня? Но когда?
- Ночью. Доктор сегодня отъедет в город. Вы поедете следом за ним. 
- А ты? 
- Я останусь. 
- Но он убьет тебя, либо догадается, что ты помогла нам. Тебе нужно ехать с нами. 
- Ничего страшного, – она снова положила руку на его горячий лоб. – Поверь мне, ничего хуже той жизни, что я веду, доктор предложить не сможет. А у вас всё впереди. Вы должны жить, маленький сеньор, вы будете очень умным мужчиной, я вижу это по вашим спокойным глазам. 
- Глазу. У меня сейчас один глаз, – поправил её Эйнгель. 
У Изабель потекли слезы, и она прикрыла рот рукой. Эйнгеле хотел помочь ей, успокоить, но происходило так же, как и с Аддой - ей становилось только хуже и слезы текли всё обильнее - что ж, они действительно были очень похожи. 
Но Изабель просчиталась. Непонятно как, но доктор узнал о том, что она решила сделать и через день она умерла. Её убивали медленно, выламывая сустав за суставом. Они кричала так, что стены подвала еле сдерживали её крик, беспомощно носившийся из угла в угол. Йозеф Менгеле был с ней до самого конца, он давно уже привык к крикам, будь то женские, мужские или детские. Поэтому агония Изабель нисколько не отпугивала его. Он что-то говорил, спрашивал, но слова Эйнгель расслышать не мог. 
Спустя еще один день Йозеф пришёл к ним и, взяв Адду за руку, повёл её вниз. Эйнгеле ухватился за неё рукой, но озлобленный Менгеле с размаху ударил его по лицу. Отлетев к стене он стукнулся о неё головой и потерял сознание. 
Очнулся он уже вечером, когда Адде уже впрыснули в глаз химикат. Затем Менгеле не разрешал ей давать лекарства и,  наблюдая за процессом гниения глаза, постоянно что-то записывал, не обращая внимания ни на жалобы, ни на плачь. Желто-красный глаз Адды, который он постоянно терла, мешал ей спать. Лишь на третий день он удалил его, когда сестренка стала постоянно терять сознание.
Оставаясь подле неё, Эйнгель как мог пытался ей помочь, но что он мог сделать? Если бы он только мог, он бы с радостью вырвал свой глаз и отдал его ей, лишь бы она не плакала и не спрашивала, почему она не видит левым глазом. Обнимая её, прижимаясь к ней, он хотел забрать её боль. Он чувствовал жар вокруг её лица, он почти слился с ним. 
А затем пришёл Ильф, и молча, не говоря ни единого слова, вывез их с виллы и высадил в городе, возле больницы, где их и подобрали доктора. Больше они его не видели, так как солдат оставил их, не обронив ни единого слова. Но Эйнгеле, обнимающий заплаканную сестру, знал - это было лучше, чем оставаться и ждать своего смертного часа.

В ридеро книга из 3 детективов