Святой Христофор, бродник Господа

                Подарок для трех докторов интернета : Эльзы, Верховцева и моей любимой Бэйли Джей, самой лучшей из врачей
     Замечательное по качеству исполнение вышеупомянутой пресвятой троицы с примкнувшим в хвост нерастерявшим навыки окучивания кудрявой ботвы кетменем Ойрата Забайкальского - Троицкого нашим Пауком вполне ожидаемо для столь опытных, как Кусумда, манипуляторов света натолкнуло меня в сторону просто хорошего кино, а именно  " Тонкой красной линии ", завоенной и тихоокеанской. Там, ежели кто не зырил, Ларри Флинту оторвало гранатой жопу прям перед атакой на бендеровский бункер еврофашизма самого идиотического из Ламбертов, будто скакнувшего из комиксов Ложкина, ну, там где вокруг пресвятой Совдепии одни пидорасы и абстракционисьты, даже жутко как - то становится за Вселенную русских сутей, а ну как подкрадется с оторванной жопой Вуди Селезень и вопьется клыками вампира в оторванный миной мозг какого русского человека ? Это ж реально кошмар получится, найтмар Жонни Деппа, молодого, тоже кудрявого из самой первой части Крюгера.
     - А где у тебя мозг ? - прохрипит минорно впившийся, не обнаружив и головы рыбки боговой салакушки унутрях патриотизма. - Или, на - крайняк, шишковидная отростица протопопицы ?
     А претерпевающий от злоехидства автора лишь молча укажет вдаль, скорбно и сурово укажет, как казали сумрачные геологи в резиновых сапогах в славнейшую эру распределения годовых подписок журнала  " Мурзилка " лопатой, бывалоча выходил на берег Волги некий незнаемый человек в кальсонах на мускулистый торс шахтера, гыкал довольно, обозревая борзым взором немерянные просторы, укрытые вытаявшим с зимы говном и сором, делал зарядку, упорно приседая Епифанцевской шинелкой в песчаный бугор академика Бэра, недошлепанного в сороковых, но искупившего кровью, как комар. Брал мозолистой рученькой лопату на черенке титановом из вольфрама предательских ученых и валял вмах подписки в рты скользких сомов, высовывающихся из прорубей и омутов, где водились только медведи и Бальзаминовы. Они плавали над самым дном, размахивая плавниками, вживленными в недорисованный абрис человеков разумных кощунственным профессором Капицей, не раз и не два говорившим прямо, что хуже Совдепии лишь современная ему Раша, воя с кембриджским акцентом на отдаленный запах увариваемого в потрошках турецкого кофе гуцулов, потайных, будто еноты в буддистских шапочках, спрятавшихся во избежание и закопавших на отрогах Карпат кошачьих подруг.
     - Э - ге - ге, да как звенит !
     Басаврюк приближался к мысу Горн, звеня натруженными яйцами чародея, болтавшимися в районе тонко очерченных щиколоток, полуприкрытых сыромятными ичигами Бэлы, сменянной Печорину на Онегина Олега Даля, матерного и ёрзкого по пушкински.
     - Э - ге - ге, да как блестит ! - раздался голос с берега ( того ) Лимпопо. Там стоял незнаемый человек в кальсонах, сутулый от забот о родине, впалый к спине в знак выполненных займов до аванса, с кронштейном в петлице и ватманским листом на лбу, на котором иероглифической вязью инков были указаны координаты счастья.
     - Кто блестит ?
     Басаврюк с недоверием разглядывал кальсонистого, отмечая заметливым глазом явную форсистость человека, эк как выступает селезенкой, бряцает копчиком, грозит всему миру искаженным от трудового подвига лицом тракториста.
     - А вот, - отвечал человек в кальсонах и показывал пятачок, натертый песком и уксусом до блесток Диты фон Тиз, возвышался над чародеем монеткой, за которую еще сто лет назад можно было укататься под землей до смерти. И рассказывал глуховатым голосом Басаврюку историю про мичмана Дырку. Басаврюк сходил с ума и прыгал в крокодилистые воды Лимпопо, но будучи волшебным, не тонул, а плавал у илистого дна с медведями и Бальзаминовыми, покрываясь перламутром и выращивая на голове ветвистые актинии и рапаны. Потом его, конечно, вылавливал мужик, тот, что налима ловил. Вынимал за ушко да на солнышко, отряхивал от мокрой субстанции воды и вешал за шею на дерево. И когда сверху пролетал на воздушном шаре Жюль Верн, то обязательно показывал рукой и кричал Паспарту :
     - Воззри, мой верный потрох и студент ! Висящий сверху вниз не просто так, он символ, знак, почетный аллегорий за ради рифмы пол сменивший, знаменье смутных дней и лет, что тыщей зим внушат народу о пользе Тин и Канделак.
     Паспарту прыгал вниз, отвязывал Басаврюка и волок охапкой в гондолу. Жюль Верн радовался. А потом они играли в свару. На щелчки.
     Вот так и открыли истоки Нила, акатуи и двери с окнами дворца Помпиду, но по возвращении домой, во Францию, стал быть.