Одиссея крепленого поэта

Леша Кривонос, прозванный за глаза братьями по перу Бледным за несвойственную нормальным литераторам реакцию на спиртное, был в печали. И на мели. Или сначала на мели, а потому в печали? Не суть.

В очередной раз на автопилоте добравшись домой с чьей-то читки, он сначала упрямо удерживался за столом в относительно вертикальном положении, ожидая свою музу. Но та, словно спугнутая пройдохой Бахусом или  же небритым ликом поэта, так и не появилась.

Махнув рукой на ветреную вдохновительницу, он рухнул в постель и мысленно пролистал последние черновики. Нет, нет, и это тоже… И это. Все не то. Как говорил классик, этого Лапшенникова не напечатает. И был он, классик, как нельзя прав во многом. Удивительное совпадение – но ответсека гордого литературного толстячка «Иртышские заторы» звали именно так. Равно как и то, что находилась редакция недалеко от трамвайных путей. Кои мнительный Леша в любом состоянии переходил всегда очень внимательно. Во избежание, так сказать.

Поэт неаристократично зевнул, повернулся на другой бок и отчалил в мир сновидений.

Спокойным нынешнее странствие назвать было трудно. Вяло пробарахтавшись всю ночь среди личных опусов и иже с ними, Леша был безжалостно выдран в реальность наглым от уверенности в полной безнаказанности будильником. И не сказать, чтоб последний был в этом не прав. Его доисторический, полноценный предок, не выдержав издевательств и побоев, почил на ближайшей свалке. Чинить его было некому. Сам поэт в этом не разбирался, а фиксиков и прочих мастеровых гномиков у него и вовсе не водилось. Вроде бы. Будильник же в телефоне швырять о стену было чревато – нового телефона поэтический бюджет не потянул бы. Пришлось ограничиться витиеватым, но неправильным русским языком.

Призывая все самые новые и самые изощренные кары на голову вконец распоясавшегося механизма, Леша прошлепал в ванную и привел себя в относительный порядок. После, отодвинув уже натиравшую обмылком петельку мышь, наскреб в холодильнике завтрак, собрался и. зажав папку с бумагами подмышкой, отправился в редакцию приснопамятных «Иртышских заторов».

Как обычно, крайне осторожно перейдя трамвайные пути, поэт удобней перехватил папку и уже более решительно направился к маячившему впереди зданию. Открыл возмущенно заскрипевшую дверь и, преодолев последнее препятствие в лице лестницы на второй этаж, привычно высказался в адрес проектировщика здания вообще и данной лестницы в частности, решившего, вероятно, что творческие люди вспорхнут на второй этаж на крыльях вдохновения.
Главреда, похоже, пока на месте не было. Весело щебетали чуть дальше по коридору девушки-корректоры, да у ответсека дверь была явно приоткрыта. И как бы ни хотелось не встречаться с этой особой, но бюджет, проклятый бюджет…

Поэт помялся на пороге, не решаясь  войти, и, вздохнув, полез во внутренний карман пиджака.

Надо сказать, что Леша, как человек творческий и временами весьма внушаемый, верил в гороскопы. Вот и сегодня, как ни торопился, мельком глянул в свежий прогноз. Львам, в числе прочего, были обещаны сюрпризы. Приятные или нет, почему-то не уточнялось. Поэт пожал плечами и, на всякий случай, положил-таки во внутренний карман заветную фляжку. Что вы! С храбростью, конечно! Лев Льву, как говорится, рознь. Леша был из Волшебной страны. Но то ли Гудвин схитрил, то ли храбрость ему досталась паленая – действовало все очень недолго и после очередного глотка.

Вот и сейчас привычно свинтив крышку и сделав два приличных глотка исключительно для храбрости, он заглянул в приоткрытую дверь кабинета. Лапшенникова сидела за столом и гоняла чаи с какой-то малознакомой, но приятной глазу барышней.

- Что ни говори, - прощебетала незнакомка, постукивая ноготком по лежащему на столе свежему выпуску журнала, - а картинки подобрали душевные.
- Текст-то весьма хорош. Легко читается, несмотря на объем, - улыбнулась Лапшенникова. -  А у твоего приятеля хороший вкус.
- Ну, – замялась девица, - вкус-то у них у всех, литераторов, хороший. Сами вот они на вкус… не ахти.
- Ах, милочка, - рассмеялась ответсек, - ты просто не умеешь их готовить!
- Так это… что там готовить? Мясо уже старое. Местами маринованное насквозь, местами прокопченное.
- Так и быть, подскажу тебе пару рецептиков, - откровенно подмигнула Леше в приоткрытую дверь Лапшенникова и, оскалив выросшие в миг зубки, кивнула знакомой. – Записывай: берется один поэт…

Леша заорал и проснулся.
Отдышашись и придя в себя, он уже наяву повторил утренний моцион с водными процедурами и завтраком. Потом, глянув в прогноз, сплюнул.

Ну их, этих баб! Пойду-ка лучше к старому приятелю Ромуальду Сайкову в «Застои». Мужик он правильный. Глядишь, что и присоветует. И, поправив фляжку с храбростью во внутреннем кармане пиджака, вышел за дверь.