Под знаком Овна. Мемуары. часть 6

  ВОЗВРАЩЕНИЕ  В ИВАНОВО. ЖИЗНЬ ПРОДОЛЖАЕТСЯ.

      
    Мой новый период жизни с начала 1970-х годов проходил в интересное для меня время. Во-первых, я имел работу, восстановил старые студенческие связи со своими однокурсниками, быстро вошел в свой ритм духовной жизни. Во-вторых, у нас сформировался свой интимный круг друзей вокруг М И. Гусевой, у которой мы могли собираться, хлебосольничать, спорить или вместе выходить в театр, обмениваться интересными деталями своей жизни. Я стал чаще выезжать в Шую. Первоначальный обзор этого города не оставил у меня какого-то позитивного впечатления, но чем чаще я приезжал в этот старый патриархальный город, то тем больше он мне стал нравиться. С большим удовольствием мы гуляли в городе и парке с М.И., которая мне многое рассказывала из своей гимназической жизни, о жизни города в далеком  прошлом. Я рассматривал старые купеческие особняки, остатки валов шуйского Кремля, который был разорен и сожжен еще в начале 17 века. В хорошую погоду мы запасались провизией и плавали на катере по Тезе, иногда мы сходили в Клещевке, где я с удовольствием плавал в реке. Иногда, я приезжал в гости к Марии Ивановне с Еленой Дмитриевой, мы вместе готовили обед, и вели интересные разговоры. Изредка наш добрый друг приглашала нас в ресторан «Теза», где в те годы вкусно готовили различные старорусские блюда. Вечерами, засиживаясь за зеленой настольной лампой, мы слушали стихи Бальмонта и Северянина, которые любила читать наша хлебосольная и гостеприимная хозяйка. В доме Мари Ивановны мне нравилась обстановка старого мещанского быта, диваны и кресла с витыми спинками, большой письменный стол с множеством выдвижных ящиков, передние панели которых были украшены искусной резьбой. Большие часы издавали регулярно мелодичный звон. Большая библиотека, оставленная ее отцом, была разрозненной и погибала от ветхости книг, а также от сильной промочки дома. Мы вместе разбирали эти книги, иногда попадались интересные фолианты, изданные в конце 18 и начале 19 веков. Вечерами в осенне-зимнюю пору мы усаживались у изразцовой стенки большой печи и рассматривали эти книги. После кончины Любови Степановны, матери Марии Ивановны, известной в старой Шуе женщины, дом был продан и сейчас в нем проживают предприимчивые люди, которые перестроили дом и вырубили старые деревья. Изредка я бываю в Шуе и останавливаюсь у этого дома, дом живет другой жизнью, но по-прежнему дает людям ощущение тепла и житейского счастья.

Моя работа в школе складывалась на первых порах не просто, в большей степени проблемы были бытового плана, так как мне пришлось уйти от моих родственников и искать квартиру. Дом, в котором я снимал комнату, находился в противоположном от места моей работы районе, приходилось добираться двумя транспортами, сначала автобусом до центра города, а затем трамваем уже в Соснево. Вставать приходилось рано утром, а возвращаться с работы поздно вечером. Такой ритм выматывал меня. Мои бытовые проблемы наложились на недостаточно регулярное питание в промежутках между работой и домом, на приготовление дома чего-то из еды у меня просто не хватало времени. К тому же на школу пришла разнарядка направить одного преподавателя в университет марксизма-ленинизма, занятия в котором проходили по вечерам, такой кандидатурой был я выбран из учительского коллектива. Достаточно много времени отнимали всякие общественные поручения, направляемые в школу из райкомов КПСС и ВЛКСМ. Заработная плата была неадекватной затратам трудовой и умственной энергии.
 
     Через год я сменил место своего проживания и въехал в дом, находящийся на территории школы в Соснево, где занял комнату примерно в 13-14 кв. м. Интересен в связи с этим факт оценки моего въезда в эту маленькую комнату. Кто-то из «доброжелателей» увидел в моих действиях самозахват комнаты в учительском доме, а в райкоме КПСС вместо того, чтобы как-то помочь с жильем, осудили меня за это действие. Два дома, находившиеся на территории школы, были на балансе РОНО, разрешение на въезд в комнату одного из них я получил именно там и с одобрения директора школы. Старые деревянные дома имели свою историю, связанную с развитием района Соснево. Данная территория получила свое название вследствие когда-то располагавшегося на этом месте лесного соснового массива. По рассказам сторожил этого района, в данном лесном массиве проходили тайные встречи рабочих с большевиками, руководившими рабочим движением в Иваново-Вознесенске в период с 1905 по 1917 гг. В начале 20-х годов по просьбе старых большевиков в Соснево решили построить среднюю школу. Школа была построена, она была единственной на весь большой район, который сформировался в связи со строительством меланжевого комбината. Это было уютное двухэтажное здание, в котором без всякой роскоши, но удобно располагались классы, актовый зал, позднее был пристроен спортивный зал. К школе были пристроены два деревянных дома для семьи директора и учителей. Это были добротные дома, в которых были большие кухни и различной площади комнаты. При школе был разбит яблоневый сад и большой цветник. По воспоминаниям старых учителей, все здесь радовало глаз. Когда я въехал в один из этих домов, то они уже были использованы в качестве коммунального жилья, в них проживало несколько семей. Внешне дома выглядели добротно, но внутри они уже были плохи, так как их никогда не ремонтировали. В доме, где поселился я, проживало пять семей, конечно, все мы были разными людьми, но учительский статус всех нас сближал, мы не разводили скандалов на общей кухне. В доме было много старых людей, бывших учителей, поэтому какую-то часть обязанностей по завозу угля и торфа, дров, обеспечению водой из водопроводного крана, находящегося на улице, я взял по мере возможностей на себя. Ко мне относились в доме нормально, и даже тепло, особенно, пенсионерка, бывшая учитель химии Евлалия Семеновна Шимичева и ее старушка-мать, баба Тоня. Иногда они готовили мне еду, если видели, что я долго находился на работе. Я в свою очередь приносил им продукты или привозил, если были выезды в Москву и Ленинград.
 
       Мне нравилась небольшая комната, в которой я жил. Окно из моей комнаты выходило в маленький сад, в котором были кусты сирени и несколько грядок в моем распоряжении. Это мне напоминало сельский тип жизни и соответствовало моему душевному настроению. В этом доме побывала моя сестра, но у нее сложился тип жизни южного жителя, она не знала, что такое коммуналка. Мой быт она оценила одной фразой: «Голь на выдумку хитра». Я же не сетовал на свой быт. Мне было душевно уютно в этой маленькой комнате,  каких-то претензий на большее и лучшее я не имел. Мои коллеги по школе любили собираться у меня по поводу и без повода. Мне помнится один момент из жизни в этом доме. Была снежная зима 1976 года. Я пригласил к себе в гости профессора из ленинградского университета В.А.Пешехонова, который приехал на кафедру для чтения лекций. В моей маленькой комнате собралось человек пять коллег по университету (я уже не работал в школе) и мы просидели за рюмкой и чашкой чая, за долгими разговорами где-то за полночь. Когда я вышел провожать моих гостей, то все мы поразились зимней красоте, школьный сад, укрытый снегом, блестел от света луны, чистый искрящийся снег слегка был голубым, кругом стояла тишина, нарушаемая лишь легким похрустыванием снега от наших шагов, полная луна в ночном небе сторожила этот зимний покой. Деревянный дом и все окружение напоминало классический деревенский зимний пейзаж. Много лет после этой встречи я был в Питере в гостях у В.А. Пешехонова, он вспоминал нашу встречу и тот зимний вечер в маленьком деревянном доме. Иногда этот уютный, старый деревянный дом мне снится, в нем были мои друзья, в этом доме я испытывал различные чувства. Многих моих соседей по этому дому уже нет в живых, но я их помню, нет уже и этого дома, но он мне снится, и от всего этого мне становится теплее на душе.

      Учительский коллектив, с которым мне пришлось работать в этой школе, принял меня хорошо. Мои коллеги и ученики ощутили какую-то новую струю в их жизни. В школе стало традицией проводить устные поэтические журналы под рубрикой «В наступление идут строки». Стихи В. Кубанева, М. Светлова, Э. Багрицкого, Е. Евтушенко, Р. Рождественского, А. Вознесенского, классическая поэзия стихи  ивановских поэтов звучала в актовом зале школы. В школу приходили участники интересных поездок за рубеж, артисты ивановской филармонии, мы совершали коллективные выходы в драматический театр, старшеклассники устраивали фестивали школьной самодеятельности, выпускалась интересная стенная газета, зимой проводились пионерские игры «Зарница», весной «Орлята» и туристический поход – все это заряжало учащихся, они с интересом шли в школу. Были и свои трудности, как и в любой работе. Одна из них заключалась в сложности социального состава жителей местечка Соснево. Этот зеленый, одноэтажный, состоящий из деревянных построек, частный сектор таил много непредсказуемого для нас и он же, этот сектор, влиял на поведение наших учащихся. У многих детей отцы или матери имели судимость, некоторые семьи были неполными. Зачастую родители наших учеников, занятые только стремлением заработать и обеспечить себе и детям сносную жизнь, в меньшей степени контролировали жизнь своих детей. В местечке имела место молодежная преступность. Нередко бывшие ученики этой школы, озлобленные на свою неудавшуюся жизнь, видели вину в некоторых учителях и приходили в школу с явной агрессивной установкой что-то натворить. Я неоднократно испытывал напряженность во взаимоотношениях с ними, мне внутренне надо было быть готовым к любой реакции этих озлобленных молодых людей. В школе были случаи драк среди подростков. Судьба некоторых из наших учеников оказалась трагической, они ушли из жизни в силу разных обстоятельств, давивших на них той средой, в которой они жили. Некоторые наши учащиеся попали в места заключения, они не смогли противопоставить себя той сосневской обстановке, в которой выросли. Однако, при всем этом, большая часть наших учащихся сумела взять те ценности, которые мы старались им привить в школьной жизни. Многие ребята закончили ивановские вузы, создали свои семьи, сейчас это уже взрослые люди с определенным положением в обществе. Ближе всех из бывших учащихся мне стали Дмитрий и Ирина Антипины, Михаил Сапрыкин, Виталий Куклев, их дети уже взрослые и они иногда приходят ко мне со своими бедами и радостями. Нередко я встречаю своих бывших учащихся в городе и мне приятно, что они помнят меня и мои уроки.

       В школе у меня постепенно сложились добрые отношения с директором, которая видела мой неформальный подход к работе с учащимися. Мы часто обсуждали наши мероприятия в школе, от того они всегда проходили на довольно хорошем уровне с широким привлечением к ним как наших коллег, так и учащихся. Среди коллег у меня оставил след преподаватель иностранного языка Леонид Клементьевич Балденков, судьба которого меня потрясла до слез. В годы нашей совместной работы это был пожилой мужчина невысокого роста, с приятным добрым лицом, подтянутый и всегда аккуратно одетый. Молодым человеком этот выпускник института иностранных языков был по доносу репрессирован в один из казахстанских лагерей. Мне тяжело вести пересказ того, что испытал мой коллега, но после репрессий он не сломался и сохранил оптимизм по отношению к окружающим и жизни. Мы сошлись с этим коллегой на основе моего интереса к немецкому языку и в связи с подготовкой к поездке в Германию. Иногда он приглашал меня к себе в гости, его жена всегда с интересом слушала наши разговоры, но никогда не вмешивалась в эти разговоры.

      Мое желание посмотреть мир и сравнить с моими представлениями о нем стало сбываться самым неожиданным образом. Мне из Восточной Германии стали приходить письма от моего нового знакомого, немца Вилли Кламта, на которые я стал отвечать, с той же регулярностью, как приходила почта мне из-за границы. Наученный некоторым опытом предыдущей переписки с Исметом из Югославии, я стал вести переписку на немецком языке, консультируясь с моим коллегой по школе. Через переписку мы с Вилли больше узнавали друг о друге, но в этой переписке было одно обстоятельство, которое меня настораживало. Все дело в том, что иногда письма приходили, написанные другим почерком, как позднее оказалось, в переписку вмешался личный друг моего нового знакомого, который поддерживал у Вилли интерес к этой переписке. Весной я получил приглашение из ГДР (Eiladung) на посещение Дрездена, Берлина, Лейпцига и Карл-Маркс штадта (в настоящее время Хемниц). Подготовка к поездке по приглашению оказалась делом не простым, необходимо было за три месяца подать заявление в ОВИР с обоснованием поездки, затем надо было собрать характеристики, начиная от управдома и заканчивая партийными органами. Конечно, надо было собрать денег для поездки, так как в Дрезден летал из Москвы самолет, а для меня это были довольно существенные расходы. Мое желание превзошло все эти трудности, в июле я вылетел из Москвы самолетом авиакомпании «Luftgansa» в Дрезден. Конечно, были и определенные волнения, которые привели к тому, что я на первых порах забыл все немецкие слова, кроме фразы: «Ich weise nicht». Причин этому волнению множество, но как мне кажется, самое главное, это, незнание заграничной жизни и общения в среде иностранцев. Перед полетом в Дрезден я посетил в Москве одного моего знакомого по экспедиции, отец которого работал референтом в ЦК КПСС и был специалистом по культуре античной Греции. Вечером мы сидели за ужином и Вадим П. рассказывал мне о всех возможностях посмотреть самое интересное в городах, которые были определены мне в визе. Вряд ли я нуждался в широком экскурсе, так как многое мне было знакомо из чтения литературы по мировой истории и искусству, однако некоторые детали, связанные с психологическими особенностями общения с немцами были как нельзя к месту.

      Мой полет не занял много времени. Стюардесса объяснила нам, что мы пролетаем Минск, затем Варшаву. В самолете был устроен прекрасно сервированный завтрак, с которым мог справиться лишь Гаргантюа. Это меня поразило. В Дрездене меня встречали Вилли и его друзья. Таможенники, увидев встречавших меня немцев, быстро проверили багаж и пожелали мне счастливого путешествия. Все было предупредительно корректно и вежливо. Сев в наши «Жигули», мы проехали город и отправились в деревню Galenz, что располагалась недалеко от города Карл-Маркс штадта, в округе Floha. Рассматривая маленькие немецкие города, я обратил внимание на их чистоту, ухоженность и обилие цветов в них.

      Немецкая деревня Galenz мне представилась как ухоженный маленький поселок, расположенный живописно по склонам холмов, над которыми возвышалась протестантская кирха. Ухоженность этой деревни бросалась в глаза своими чистыми коттеджами, перед которыми был такой же ухоженный луг с причудливыми фигурками гномов и морем цветов. Здесь я не видел традиционных для нашей деревни участков с картофелем или огородов. При коттеджах были маленькие ягодные плантации, в которых наливалась соком клубника, а так же небольшие сады с вишневыми деревьями. Поля вокруг деревни были разбиты на участки, которые были обнесены проволочной изгородью, по которой пропускался электрический ток небольшого напряжения, с тем, чтобы отпугнуть животное или лесного зверя. Лес, подступавший к деревне, был чистым от сучьев и поваленных деревьев. Все это контрастировало нашему, российскому сельскохозяйственному укладу, с его бесхозяйственностью и какому-то безразличию (Столыпин был много прав в своих рассуждениях о немецкой и русской деревнях). В самой деревне повсюду был проложен асфальт, подведен газ. В центре деревни протекал чистый ручей или маленькая речка, через который было проложено множество мостиков-подходов к коттеджам. На перекрестке дорог в тени деревьев находился памятник погибшим немецким солдатам в годы мировых войн, он представлял собой плоскую бетонную плиту, на которой лежала солдатская каска. Рядом росла купа деревьев, по всей вероятности это были плакучие ивы, среди них бил маленький фонтан. На одном из холмов находились амбары. На противоположном холме стояло светлое, двухэтажное здание управления сельскохозяйственным кооперативом, который немцы при мне называли «kolhosom». На одном из холмов в полукилометре от деревни располагалась конюшня, птичник и какое-то хранилище, в них члены кооператива имели свои секции. Я и Вилли ходили на эту миниферму, он собирал в своем отделении птичника яйца для дома, а также зарубил крупного цыпленка для приготовления бульона. Он мне и рассказывал об этой ферме и показывал ее. Кроме секции в птичнике он имел два стойла с лошадьми в конюшне. В молодости Вилли был любителем верховой езды, эта увлеченность лошадьми у него осталась надолго. На небольшом участке, недалеко от фермы, находился сеновал и помещение для различных инструментов. Все это я видел и даже попробовал держать в руках немецкую косу. За деревней была большая излучина от старого русла речки, которая служила для местной молодежи стадионом. Мне было интересно приходить на этот стадион и смотреть, как Вилли вел занятие с молодежью по верховой конной езде. Вечером, в свой первый день приезда в деревню, я был приглашен на сельский праздник, и хотя мне говорили, что это в честь нашего русского гостя, то есть меня, я понимал, что это доброжелательность и добродушие немецких сельских бюргеров, а также дань уважения Вилли Кламту, пригласившего меня к себе в гости.

      Хотелось бы в нескольких словах рассказать о Вилли. Это был сын одного из крупных grosbauera, имевшего большие участки земли в данном районе. После образования ГДР он передал все земли сельскохозяйственному кооперативу и стал получать ренту с земли (rentner). После смерти мужа ренту стала получать мать Вилли. Я был на могиле этого человека, он был в чести у населения деревни, поэтому его похоронили у стены кирхи, накрыв могилу белой мраморной плитой. В самой кирхе семья имела самое почетное место, мне пришлось сидеть на этом месте и слушать рассказ пастора о кирхе и деревне. Вилли Кламт был значительно старше меня. По его рассказам я понял, что он прошел вторую мировую войну, был ранен под Смоленском, затем участвовал в военной кампании генерала Роммеля в Северной Африке, в плену находился в лагере на берегу Средиземного моря, домой вернулся лишь в конце 40-х годов. Вилли получил агрономическое образование и работал в данном кооперативе. По рассказам самого Вилли и его матери в их семье всегда был интерес к России, я это ощущал в случаях моих рассказов о нашей жизни. Об этом мне рассказывала также учительница русского языка местной школы. В семье Кламтов была небольшая фонотека с записями русской классической и народной музыки. Уловив этот интерес семьи, я в будучи в Берлине купил целый ряд дисков с записями Е. Образцовой, Ю. Гуляева, Л. Руслановой в подарок Вилли и его матери. Вилли не имел семьи, но в их доме всегда были гости с детьми, которые вели себя достаточно раскованно, но не переходили каких-то рамок поведения. Я обратил внимание на распорядок в доме. Рано утром, примерно в 5 часов звонил колокольчик и надо было спускаться в столовую для завтрака, который состоял из чашки кофе, яйца сваренного всмятку и нескольких бутербродов с различными джемами. Во время моего пребывания в немецкой деревне в семью Кламтов часто приезжали друзья и родственники, которым было интересно поговорить с русским гостем.

     Моя поездка по ГДР была запрограммирована посещением тех городов, которые я указал в визе. Все эти города произвели на меня впечатление, но в большей степени я бы выделил Дрезден. В этом городе я был дважды, в первый раз я осматривал Zwinger, картинную галерею и сам город. Второе посещение было связано с поездкой в Пильниц, загородний дворец курфюрстов Дрездена и прослушивание перед дворцом концерта симфонического оркестра. В этом городе меня удивляло многое. Во-первых, обилие средневековой архитектуры, которая сохранилась несмотря на разрушительную бомбежку американской авиацией  города в феврале-марте 1945 года. Эта архитектура мирно “уживалась” с современными постройками, особенно на Pragerstrasse, где украшением являлись высотное здание hotel “Newa” и  новый кинотеатр «Дрезден». Мосты и прибрежные парки были украшены скульптурой античных мифологических героев. В тоже время в городе, в самом центре его, сохранялись развалины здания оперы и ряда кирх. Над всеми этими разрушениями возвышалась скульптура Лютера. Во-вторых, чему я был достаточно сильно удивлен, так это тем, что в картинной галерее было много полотен художников, узнаваемых по репродукциям и альбомам. Но самым удивительным оказалось для меня, то, как я отреагировал на «Сикстинскую мадонну»-полнейшее равнодушие к холодной красоте картины, хотя простоял около нее более получаса. В этом городе были прекрасные книжные магазины, уютные кафе, оборудованные в подвальных помещениях исторических зданий. Мне запомнился обед в одном из ресторанов города. Мы въехали на один из холмов, окружавших Дрезден, и посетили ресторан с прекрасной кухней и, не менее, прекрасным оркестром, исполнявшим музыку Штрауса легко и непринужденно. Друзья Вилли представляли меня в этом городе своим друзьям, но я уже был «сыт по горло» всякими знакомствами и мой мозг отказывался воспринимать новые имена и новые лица, поэтому я  просто не помню их, я и не помню о чем велись наши разговоры, тем более, что все встречи сопровождались употреблением пива и алкоголя. Я даже попросил Вилли поскорее выехать из Дрездена.

     Следующим городом в моей поездке был Берлин. Этот город произвел на меня впечатление ансамблем в Трептов-парке, где я возложил цветы к скульптуре Вучетича «Воин-освободитель». Следующим историческим памятником, потрясшим меня своим содержанием, был археологический музей на острове Боде «Pergamon-museum». Я бродил по залам древней Ниневии, проходил по Procession strasse древнего Вавилона, гулял по рыночной площади Милета, забирался по ступеням Пергамского алтаря, рассматривал археологические находки, привезенные из раскопок различных античных городов. Этому музею я посвятил целый день. Затем я осмотрел берлинский Zoo, с его удивительным Bremhaus-это уникальный зоопарк, к сожалению, в то время московский зоопарк отставал от берлинского на порядок. В Берлине я посетил советское посольство, но, не получив в нем помощи в  устройстве в гостиницу, решил сам действовать. Мы с Вилли остановились в гостинице «Unter den Linden”, эта гостиница располагалась в самом центре города и недалеко от Бранденбургских ворот. Осмотр города меня утомил, и мы выехали в предместье Берлина на озера, где я много плавал и загорал в течение дня. Во время плавания я стал свидетелем и участником одной сцены. Одна из любительница приключений, купающаяся немка приблизилась к семейству лебедей, которые плавали со свои выводком. Самец-лебедь увидел в этом приближении угрозу и со скоростью метеорита бросился на женщину и стал долбить ее клювом и бить крыльями. На все озеро разнесся истошный крик женщины: “Hilfe! Hilfe!” Никто на берегу не реагировал на крики этой женщины и, как мне кажется, даже с каким-то злорадным интересом наблюдали за этим действием, рассуждая про себя: «А на какой ляд ты вмешалась в эту семейную лебединую идиллию». Я не выдержал и бросился в воду, быстрым кролем я приблизился к женщине и стал плескать водой в лебедя,  он перенес свои действия на меня, а женщина с окровавленным лицом стала отплывать в сторону. Мне пришлось быстро нырять в глубину и также быстро отплывать от лебедя, пару раз он успел сильно ущипнуть меня за подошву ног, а затем гордо и как победитель вернулся к своей самке с детенышами. Что меня поразило, так это слова Вилли: «Она сама заварила кашу, сама и должны была бы и выпутываться из этой ситуации». Затем он и мне сказал: «Ну, а если бы с тобой что-нибудь случилось в этой ситуации». Я об этом даже и не задумывался.

     Из Берлина мы выехали по Большому берлинскому кольцу, которое проходило параллельно с дорогой в Западный Берлин, и направились в Лейпциг. Этот старый немецкий город меня интересовал не только своей архитектурой, но памятником, поставленным в честь Битвы народов 1813 года, а также Tomaskirche, в которой пел известный в Европе детский хор. Конечно, я побывал на территории всемирно известной ярмарки, побывал в лейпцигской опере, где гастролировала звезда французской эстрады Мирей Матье. В этом городе у нас случился конфуз. У наших “Жигулей” лопнуло колесо и пришлось искать мастерскую по ремонту такого типа машин. Но все обошлось хорошо. Однажды вечером в ресторане гостиницы “Deutschland», где остановился я и Вилли, мне пришлось разговаривать с туристами из Грозного, которые вели себя по-южному шумно, весело и широко. Однако по отношению ко мне они отнеслись отчужденно и это понятно, так как всех туристов предупреждали о нежелательности встреч и разговоров с незнакомыми людьми, всех предупреждали о возможных провокациях. В сравнении с Дрезденом Лейпциг выглядел более мрачноватым и каким-то сдержанным. Возвращаясь в деревню Galenz, мы заехали и осмотрели достопримечательности Karl -Marks stadta, в котором интересно смотрелись Rosenhof и памятник Марксу, выполненный скульптором Кербелем.  Что поражало во всех мною виденных немецких городах, так это чистота улиц. Я сам наблюдал действо мыться улиц и прилегающего к дому участка тротуара. Это происходило рано утром. Машины мыли улицы какой-то пенной смесью, а жители, в основном женщины, мыли тротуары также пенной жидкостью с помощью жестких щеток. Другое, что удивляло меня, так это страсть старых немцев к традиционной одежде. В воскресенье в Берлине и фонтана «Посейдон» я наблюдал собрание старых немцев, мужчин в кожаных шортах и свитерах грубой вязки, а женщин в накрахмаленных платьях с белыми кружевными передниками. Членов партии СЕПГ можно было сразу же выделить тем, что они носили на лацканах своих пиджаков значок с изображением Э.Тельмана. Немцы употребляют много пива, оно действительно вкусное, они любят крепкое кофе, а алкоголь употребляют маленькими глотками и очень долго. Последнее обстоятельство я бы не вводил в категорию абсолюта, мне приходилось видеть немцев, которые много пили, но они старались не показываться в таком состоянии среди общества. Бросались в глаза высокие цены на ряд продуктов и потребительских товаров, однако цены были дифференцированы, дневные цены устанавливались на овощи и фрукты, я заходил в ряд магазинов со средним уровнем цен. Цены на книги и грампластинки были выше цен на соответствующие товары в СССР. Общим на рынке было, так это высокое качество продукции.

После поездок по городам ГДР я отдыхал опять в деревне и наблюдал за жизнью немецких крестьян. На несколько дней я был приглашен в горы, недалеко от границы с Чехией, к другу Вилли Руди Лангеру.  Место, где я отдыхал, напоминало альпийские горы, у подножья которых находилось небольшое, но теплое озеро. Склон к озеру был повсеместно засажен кустами роз разных цветов и оттенков. Это был маленький парадиз. Руди Лангер был романтичным человеком, хорошо знавшим некоторые города Союза, так как любил путешествовать по нашей стране. Особенно ему нравились Сочи, где он имел своих друзей. Он отличался также гостеприимством и некоторой склонностью к комфорту в своем «скворечнике». Осматривая его жилище, а он жил на третьем этаже в типичном, старонемецкой архитектуры доме (на первых двух этажах жили его родственники), я сказал ему: «Ты живешь, как птица в скворечнике». Надо сказать, что он сразу понял мою фразу и по-доброму засмеялся. Мне же он ответил: «Ты единственный, кто сразу же верно отметил мой стиль жизни, а тем самым точно угадал мой характер». Так, парируя безобидные колкости в адрес друг друга, мы в большей степени сблизились, что способствовало позднее нашей долгой с ним переписке, уже даже после того, как моя переписка с Вилли прекратилась. Вероятно, были у меня еще встречи с кем-то из друзей и родственников Вилли, но я уже не помню, осталось только какое-то неуловимое ощущение сердечного и доброго отношения ко мне.

Из Дрездена я вылетел на самолете Аэрофлота и благополучно вернулся в Иваново. У меня еще раз была встреча с Вилли, он попросил прилететь в Одессу и быть гидом в этом городе. Я всегда мечтал побывать в Одессе, еще со времен моей переписки с сестрой, которая училась в институте в этом городе. В Одессе я бывал на пляжах, ходил на знаменитую Дерибасовскую улицу, гулял по лестнице Ришелье, посетил оперный театр, традиционный Привоз – все было хорошо. Из Одессы мы вылетели в Москву, в которой я показал своим приятелям достопримечательности города. Однако после этой поездки наши отношения стали эмоционально остывать, загруженный  работой я не мог часто отвечать на письма из Германии, меня все чаще посещали усталость и раздраженность. Наша переписка прекратилась. Но что интересно, в начале 90-х годов я неожиданно получил от Вилли письмо и деньги в качестве помощи, так как в Германии писали о голоде в России. Второй раз деньги из конверта вынули нечистоплотные работники почтового обслуживания. На мои письма с благодарностью за помощь и просьбой не посылать мне деньги Вилли ничего не ответил. Я жалею о нашем разрыве, особенно сейчас, когда годы показывают на движение «с ярмарки жизни». Но теплота воспоминаний во мне осталась. Я был благодарен этому знакомству за распахнутый для меня новый мир, общение с новыми людьми. Впервые я воочию мог сравнивать мир вокруг меня с тем, что я увидел в своей зарубежной поездке. Путешествия обогащают внутренний мир людей.

В 1973 году я побывал в Прибалтике, в основном в Литве на побережье моря в городке Паланга. Это прекрасный чистый и очень зеленый городок с прекрасным концертным залом, архитектурно выполненным в виде деревянного башмака, и чистыми пляжами. Из Паланги я совершил радиальные поездки в Ригу, Клайпеду, Вильнюс. Много позднее я повторил свою поездку в Прибалтику на рижское побережье и посетил Таллинн. И в 1970-е и в конце 1980-х годов я обратил внимание на очень прохладное отношение местных жителей к приезжавшим русским людям. Формы этого отношения были различными от неприкрытого, на грани хамского и хулиганского, вызывающего поведения, до угроз. Вероятно, это была реакция местных жителей на выживание от русификации, проводившейся в послевоенные годы. Было и другое отношение корректное, вежливое, но достаточно прохладное. Больше я в Прибалтике не был, а сейчас это вряд ли возможно. Краткий был у меня вояж в Калининград на конференцию в конце 1980-х годов, когда в политической жизни уже витали тенденции к распаду Союза. Я составил свое личное восприятие от  этого города. Это нерусский город, населенный русскими людьми, но Русью в нем не пахнет. Позднее я был туристом в Болгарии, Турции и Греции, но поездка в Германию у меня оставила большие впечатления, затмевавшие более поздние поездки.

Первая половина 1970-х годов в Иванове была для меня периодом мощного интеллектуального спурта. Меня захватывали интересные дискуссии, затеваемые молодежной газетой »Ленинец», было даже предложение перейти на работу в один из ее отделов, а также писать рецензии на новые кинофильмы и театральные постановки в драматическом театре. Мне все это было интересно, я пробовал себя в различных направлениях  интеллектуальной деятельности. Однажды нами была устроена дискуссия по закрытому в то время кинофильму »Андрей Рублев», которая была опубликована на страницах этой газеты. Мои знакомые затем подходили ко мне и интересовались судьбой фильма. Сам кинофильм вышел на экраны после редакций и купюр значительно позднее. Затем я вспоминаю дискуссию по очень сложному и философскому кинофильму »Нам тридцать лет», мне самому тогда исполнилось тридцать лет. В городе в моду вошел сеанс философского кинофильма в кинотеатре »Современник», на который стремились попасть ивановские интеллектуалы. В молодежном клубе «Экран и ты» продолжались интересные встречи, на которых обсуждались новые кинофильмы, мне запомнился разговор о кинофильмах О. Оселиани «Листопад», «Жил был певчий дрозд», в которых режиссер давал свою трактовку современного молодого поколения.  В это время я выписывал много газетной периодики, но меньше читал литературы, если и читал, то только по совету Валентина К., который при встрече со мной всегда делился мнением о прочитанных книгах. Исключением являлось чтение нового для меня журнала «Иностранная литература», который я выписывал для себя. При чтении этого журнала я открыл много нового из современной литературы для себя, например, романы «Вечер в Византии» И.Шоу, «Черный принц», «Дикая роза», «Испанец», «Свалка» и др. Последний роман очень актуален был для Европы в 1960-е годы, для нас это - наша современная жизнь. Мне даже кажется, что Э.Рязанов знал об этом романе при постановке своего кинофильма «Небеса обетованные».
 
      В это же время я втянулся в мир театральных постановок в театре драмы, стал посещать все театральные постановки и писать рецензии, не всегда удачные, но все-таки самостоятельные. Особенно мне понравился спектакль «Бал манекенов» Б.Ясинского, в котором резко критиковались партийно-политические устои нашей системы, спектакль был быстро закрыт. Спектакли »Пока трижды не прокричит петух» Буковчана и «Последний срок» В.Распутина были знаковыми постановками на сцене ивановской драмы. Конечно, были и другие спектакли, например, »Любовь и голуби» Гуркина с участием Л.Раскатова и Г.Лобачевой, в «Идиоте» Достоевского неплохо играли В.Лобачев,  Л.Исакова и М.Кашаев. Нечасто, но всегда с блеском играла на сцене талантливая и пластичная Г.Ляпина (позднее актриса Владимирского драматического театра, к сожалению, недавно она умерла). Вошли в труппу театра актрисы Т.Гаркуша из Минска и О.Раскатова, которые привнесли свое видение женских ролей в спектаклях, поставленных по Шекспиру, Мопасану, Тур. В труппе театра были замечательные находки характерных ролей у мужчин-актеров, конечно, блистал всегда Л.Раскатов, находили свой грим и понимание роли  Ф.Гукасян, В.Белецкий, В.Князев. Удивительной актрисой была на сцене И.Серова, особенно в роли старухи Анны в спектакле «Последний срок». Были и такие актеры, которые произносили лишь слова »Кушать подано», вероятно, они не нашли своего режиссера и поэтому не смогли реализовать себя на сцене. В этом плане интересна творческая карьера В.Серебрякова, который играл в свердловской драме героические роли, в Иванове он интересно заявил о себе в спектакле «Мария Стюарт», все дальнейшее сводилось лишь к эпизодическим ролям. Такая же судьба сложилась у Г.Гамовой, Л.Лилик (Лариса Лилик в настоящее время работает в российском фонде культуры и Н.Михалкова). Старая актерская гвардия в лице актрис Краснослободской и Буниковской уступала место молодым актрисам Н.Лемешевой, Г.Лобачевой, Л.Исаковой. Одно время блистал на сцене молодой и талантливый актер А.Галко, который уехал затем в город Фрунзе,  в настоящее время он работает в драматическом театре Саратова. Сложный  характер своего персонажа в спектакле «Единственный свидетель» Тур создал А.Храмцов. Интересные роли в спектаклях Вампилова на сцене театра драмы создавал В.Паршев, позднее он уехал вслед за Галко в город Фрунзе. Сильную театральную труппу в начале 1970-х годов сформировал режиссер Ю.Баранов. На постановки этого режиссера ходил весь город, мы выводили старшеклассников практически на все премьерные спектакли. Я познакомился с этим интересным человеком на почве моих археологических увлечений. Мама Ю.Баранова была учительницей истории в станице Сенной и я ее знал по археологическим экспедициям в Фанагории. Этот режиссер, как и Марк Анциферов, были первыми читателями моих первых театральных рецензий и, конечно, их критиками.  В репертуаре театра были и заказные спектакли политико-идеологического содержания, например,  «Пять песен о Первом совете», несколько раньше спектакль «Большевики» и др.  Молодые любители драматического театра свои симпатии в 1970-е годы отдавали театральной молодежи В.Городничеву, Н.Максимову, А.Дубине, И.Криворучко (позднее режиссер Псковского театра драмы). Довольно трагическая судьба сложилась у начинающей актрисы Н Изюмской (она погибла на гастролях). Не помню, играла ли в эти годы Л.Шаповалова, но это была очень яркая и заметная актриса с большим будущим, ее я запомнил еще по студенческим посещениям театра драмы («Вызов богам», «Аве-Мария», «Бешеные деньги», для нее готовился спектакль «Чайка», но он не увидел своего воплощения на ивановской сцене). В 1970-е годы на сцене часто ставились спектакли по произведениям В.Распутина, А.Вампилова и А.Арбузова. Примечательным явлением в жизни театра было то, что практически на большинство спектаклей был аншлаг, нередко можно было видеть сцену у театра, когда люди спрашивали лишний билет.

      Проработав в средней школе три года, я понял - школа настолько меня обволакивала своими заботами и хлопотами, выездами в подшефный колхоз «Борец» в Шуйской районе, участием в ремонтных работах, составлением массы ненужных отчетов для районо и райкома КПСС, работой в различных комиссиях и проверках, организацией массовых идеологических мероприятий к различным календарным датам советских праздников, направлением учащихся в систему обучения ПТУ, что не хватало времени на свою личную жизнь. Система считала, что за такую зарплату, а она была ниже средней в промышленности, надо выжимать на работе из себя все жизненные соки, но в тоже время эта же система не заботилась о здоровье учителей, предоставлении им квартир, мест для детей учителей в детские учреждения. Решение социальных вопросов для учителей, как и для работников медицины, стояло на последнем месте в социальной программе. Но зато на каждом совещании или собрании на кумачовом лозунге, который висел на сцене или рядом с трибуной, были написаны слова В.Ленина: «Учитель  советской властью поднят на такую высоту, на которую он раньше не поднимался». Это было чистейшей воды фарисейство власти по отношению к российскому учительству. Мне хорошо помнятся очереди в жилищный отдел горисполкома по поводу решения квартирного вопроса, очереди на товарно-топливном складе, где я должен был покупать уголь, торф или дрова для зимнего отопления, я уже не уточняю очередей за продуктами питания.  Когда я впервые в жизни получил ордер на жилье в коммуналке, то понял, с каким унижением я столкнулся в отношении учительства. При всем этом надо было хвалить эту власть и ее путь к коммунизму. К коммунизму шла власть посредством своих распределителей и строительства домов, в которых только партийно-хозяйственные функционеры получали квартиры. Народ в 1970-1980-е годы уже составил свое мнение о пути в жизни, отражением этого мнения была масса ходячих анекдотов, в которых едко иронизировалась  власть и ее лидеры - геронтократы. Власть стала устраивать гонения на инакомыслящих, даже был введен термин о борьбе с диссидентскими настроениями в обществе. На собраниях с общественностью города и области я наряду с другими участниками этих мероприятий неоднократно слушал выступления работников КГБ с рассказом о раскрытых диссидентских  группах молодых людей или высылке из страны отдельных личностей, представителей  творческой интеллигенции. Эти факты напоминали методы борьбы с интеллигенцией начала 1920-х годов, когда на «философских пароходах» были высланы 160 представителей российской научной и творческой элиты. Конечно, мы все это обсуждали в наших кухонных разговорах. Такая обстановка стала давить на мое физическое и психическое состояние и я решил уйти из школы, при всем том я любил школьную суету и мне было тяжело расставаться с этим близким для меня миром. Так, я стал вторично осмысливать свое поступление в аспирантуру.

      В институте, на историческом факультете меня помнили, но в его состав вошли уже другие люди, подросли другие талантливые студенты, патронаж по отношению к ним позволил им войти в состав преподавателей факультета. Мои преподаватели, которые мне обещали поддержку для трудоустройства на факультет, вероятно, поняли напрасность своих хлопот и относились ко мне как-то извинительно. В этой ситуации я решил направить свои стопы в аспирантуру на кафедру политической экономии, Мне даже было безразлично в какую аспирантуру, если бы было предложение на кафедру философии, то, вероятно, я бы согласился бы туда поступать. Единственно, куда я не хотел поступать в аспирантуру, так это на кафедру истории КПСС, хотя разговор с профессором Б. я имел по этому поводу. У меня сложились свои позиции к этому  направлению в советской обществоведческой науке. При всем этом передо мной стояла одна проблема, решить которую я должен был быстрыми темпами. На кафедры общественных наук могли поступать только члены КПСС, других аспирантур в городе не было, уезжать же из Иванова я уже не мыслил. Я наступил, как говорят,  «своей песне на горло» и в память об отце вступил в члены КПСС.  Даже момент вступления у меня вызвал горький осадок в разговоре с партийной комиссией, которая вела прием учителей в КПСС, оказывается, и в этом деле была своя очередь и свои фильтры. Но как бы там ни было, в 1974 году я стал членом КПСС. В том же году я поступил в аспирантуру на кафедре политической экономии. Процедура поступления была для меня сложной в том плане, что мои родственники выступили против моего решения, но не это оказалось для меня существенным. Я понимал, что никто из них мне ни в чем не поможет. Весной 1974 года во время поступления в аспирантуру осложнилось положение со здоровьем у мамы, и я был вынужден дважды вылетать  в Гудермес, первоначально это было связано с тяжелой болезнью мамы, а затем в апреле – ее кончиной. Такое мое эмоциональное и психологическое состояние наложилось на период сдачи кандидатских экзаменов  в аспирантуре. У меня произошел срыв во время одного из экзаменов, который я с большим трудом сдавал. Вероятно, этот экзамен по срокам можно было бы и перенести, но научный руководитель торопил меня с его сдачей, не учитывая мое состояние. Во время поступления в аспирантуру  и весь период становления в аспирантуре  меня душевно и материально поддерживала Мария Ивановна Г., а дружеским отношением Елена Дмитриева, а также некоторые соседи в нашем деревянном доме.

        В начале 1970-х годов у меня возобновились отношения с другом юности  Шедетом, он уже работал врачом-урологом в районной больнице Гудермеса, пройдя специализацию в республиканской больнице Баку у одного из светил урологического направления в медицине. Наши отношения по-прежнему были теплыми и открытыми, несмотря на то, что в это время Шедет был уже семейным человеком. В дни, когда я приезжал в город моего детства и юности, мы любили посещать места в горах и на берегах Белки, где проходило наше отрочество. Нередко мы засиживались у него дома в кругу его аульских друзей, которые знали меня еще по периоду аульской жизни. Часто мы заходили в гости к моей сестре, где нам не отказывали в гостеприимстве и угощали молодым вином и мясом нутрии. Иногда Шедет заходил ко мне после работы, и мы вели интересные для нас двоих разговоры. Мои племянницы, которые видели и ощущали на себе мои отношения с другом, много позднее, вспоминая жизнь в Гудермесе, как-то мне сказали: «У тебя, дядя Слава, была красивая дружба с Шедетом». Их слова были недалеко от истины.

      На какой-то период времени мои отношения с другом армейской жизни Владимиром А. были прерваны, хотя иногда мы напоминали друг о друге письмами. У него была уже семья и двое сыновей. Бывая в Грозном проездом, я изредка встречал кого-нибудь из моих бывших однополчан, в том числе и Валерия Г.(по словам его родителей у их сына как-то не складывалась учеба и жизнь, хотя сам Валерий мне говорил обратное, он жил с женщиной гражданским браком и продолжал искать себя в жизни). Мои отношения с Валентином К. сохранялись дружескими, при случае я приезжал в гости к нему в Москву, и, хотя он и Таня жили в коммуналке, место в комнате мне всегда находилось и мы всегда много и долго разговаривали о книгах, виденных спектаклях или кинофильмах. Однажды они пригласили меня на неделю итальянского фильма, Валентин где-то достал билеты на кинофильм «Следствие закончено, забудьте!» с участием актера Роберто Де Ниро. Этот фильм мне напомнил отдаленно стилистику итальянского неореализма в кинематографе. Сам сюжет и игра актеров меня лично потрясли, и я долго находился под впечатлением от увиденного в нем. Сюжет кинофильм мне напомнил также итало-германский фильм «Банда подлецов», в котором прослеживалось осовремененное содержание повести  Мопассана «Пышка» (этот кинофильм я смотрел на последнем году службы в армии вместе с Александром З.,  мы его с ним обсуждали, как ни странно нам обоим понравился актер, исполнявший главную, но отрицательную роль). Иногда мы втроем выходили в какой-нибудь из московских театров. Так, мы вместе посмотрели в Малом театре спектакль «Русские люди» в постановке Равенских по произведениям К.Симонова  с использованием музыки П.Чайковского «Манфред». В этом спектакле я впервые увидел игру актеров Каюрова и Кирюшиной. Как-то летом мы посетили гастроли театра Ю.Любимова в Доме культуры автозавода им. Лихачева, где смотрели спектакль с участием З.Славиной и А.Демидовой «Деревянные лошадки» по произведениям Ф.Абрамова. Однажды я вытащил своих друзей из дома для поездки в подмосковное Архангельское, где мы провели целый день, осматривая музей - усадьбу Юсуповых и прекрасный парк, расположенный в ней.  Мои отношения с Валентином и Таней всегда были искренними и открытыми, тоже я ощущал с их стороны.

       Аспирантские годы были годами моего вхождения в науку, совсем далекую от моих прежних научных представлений. Моим научным руководителем был в то время доцент кафедры политической экономии Б.Д.Б., который в конце 70-х годов стал доктором экономических наук, профессором кафедры политэкономии. Период аспирантских научных поисков однозначно не опишешь, особенно в свете современных перемен. Моя научная тема была связана с анализом современного состояния аграрного сектора страны, в качестве методологии была использована теория Маркса из первого тома «Капитала», нацеливавшая на исследования в области кооперации и специализации труда, разработки теории совокупного работника сельского хозяйства. Первоначально эта проблема для меня была таким туманом, в которой, как я полагал, вряд ли можно разобраться. Этот туман мне пришлось «разгонять»не один год, щелчком к выяснению содержания теории совокупного работника стала работа ученого-политэконома А.Сидорова из Фрунзе, идеи которой я частично использовал для уточнения методологии исследования.

      По плану научной работы я все три года с октября по апрель месяцы должен был проводить вне Иванова, в колхозах и совхозах, районных сельскохозяйственных управлениях области и за ее пределами. В этих и последующих поездках в сельскохозяйственные районы я убедился в сильной противоречивости  аграрной политики партии и правительства. Это проявлялось в сохранении диспаритетных цен или неэквивалентном обмене между сельским хозяйством и промышленностью, формировании самого крупного в мире машинотракторного парка с низкой эффективностью его использования и большим количеством техники, находящейся не в борозде, а на ремонте. Все это свидетельствовало о невысоком качестве производства сельскохозяйственной техники, оставляла желать лучшего и социальная политика по отношению к селу. Бичом аграрной экономики являлось плохая сохранность продукции, потери по отдельным ее видам доходили до 50% от производства. Очень четко проявился в стране процесс раскрестьянивания, низкая эффективность колхозно-совхозного производства, высокий уровень дотационности производства сельскохозяйственной продукции. Наша Ивановская область была дотационной по обеспечению сельскохозяйственной продукцией. В области, в прошлом льноводной, упала культура производства льна, что приводило к необходимости завоза льнопродукции из других регионов страны и из-за границы, стадо крупного рогатого скота в области на 30% было непродуктивным. Все я это видел и об этом слышал от практиков сельского хозяйства. 

        В своих поездках по хозяйствам мне часто приходилось зимой  мерзнуть в холодных районных гостиницах и домах колхозника, иногда я ночевал в домах сельских жителей. Казалось бы, эти обстоятельства должны бы были оттолкнуть меня от научной работы, но пробудившийся интерес и погружение в научную среду давали дополнительную энергию, и я смотрел на житейские неудобства, как на временный и преодолеваемый элемент в жизни. Во время этих поездок я общался с множеством интересных людей, например, А.Папановым (Героем социалистического труда, председателем колхоза «Победа» в Пучежском районе), Н.Бельцовой (председателем РАПО Родниковского района), М..Бредовым и А.Староверовым (председателями колхозов в Родниковском районе), А.Волковым (председателем колхоза в Юрьевецком районе), В.Поленовым (секретарем райкома КПСС), в совхозе «Михайловском» (Юрьевецкого района)  сдружился с крестьянскими семьями Г.Смирнова и С.Козина. Это были умудренные опытом жизни люди, которые относились к моим научным поискам по- разному, но в целом-то по-доброму. А сколько встреч было в гостиницах, в местных столовых, в поле и на фермах - всего не перечтешь.

      Каждое лето я проводил в поле в прямом и переносном смысле слова, участвуя в заготовке кормов, на сенокосе, уборке картофеля. Этот здоровый физический труд действовал на меня благостно. Возвращаясь в Иваново, я обрабатывал материал, может не всегда совершенно, но и в таком виде он давал мне пищу к размышлениям и выводам для научной работы. Я думаю, что мой научный руководитель в то время, несмотря на свой опыт и развитую интуицию (он в прошлом несколько лет работал председателем колхоза), сам не до конца понимал сущности моей исследуемой научной проблемы. В чем он был действительно прав, так это в необходимости погружения в сельскохозяйственную практическую среду. Современные аспиранты в большей мере время проводят в библиотеках, мои же годы в аспирантуре я проводил в поле и на ферме. В Ленинскую библиотеку в Москве я попал только во второй половине третьего года аспирантуры, в это время и началась работа над текстом диссертации, так как к завершению третьего года надо было представлять «кирпич» научных исследований.

       После всех поездок по возвращению в Иваново я долго согревался, отмывался и приходил в себя от различных эмоциональных стрессов. Затем я созванивался с друзьями и начинался двух-трехдневный культурно-компанейский загул в комнате у М.И.Гусевой. Я привозил какую-нибудь вкусную снедь из своих сельских поездок, закупалось сухое вино, и мы подолгу сидели в разговорах, что-то пели из студенческих песен. Иногда по воскресеньям я уходил на лыжах со своим шефом  в лес, где мы готовили на костре пельмени, благо их можно было свободно купить в городе, затем также на костре заваривали чай и о чем-то разговаривали, но только не о науке. Вечером после лыжной прогулки я приходил домой, вносил на себе запах леса и костра, а затем после небольшого отдыха я любил ходить в баню, где долго нежился в  русской парилке, постегивая себя веником.

      Русская баня это особый мир в жизни человека. В молодые годы я посещал городскую посадскую баню, в которой была большая и довольно чистая, с хорошим жаром парная. В парилке люди общались своеобразно, в соответствии с отношением к этой русской традиции. На этой почве устанавливались дружеские связи, создавались своеобразные компании.  Обнаженные торсы фигур мужчин своим видом подчеркивали недостатки природы, запущенное состояние фигуры вследствие ненормального питания, или какой-то внутренне скрытой болезни. Однако было и обратное, мужественные спортивные формы, с рельефно выступающими мышцами, напоминавшими античные скульптуры. Я полагаю, что многие молодые мужчины, приходя в парилку, критично осматривали друг друга на предмет совершенства или несовершенства своей фигуры. Мне неоднократно приходилось слышать разговоры о похудании или наращивании мышечной массы. Это были разговоры, отражающие стремление молодых мужчин выглядеть достаточно спортивно и хорошо. Мои  эстетические представления, которые  сформировалось вследствие интереса к античной культуре, а также чтения литературы об античных скульпторах представляли интерес для молодых людей, с которыми мы в парилке вели разговоры о совершенстве человеческой фигуры. Живой интерес ко мне объяснялся и тем, что я рассказывал об археологических экспедициях и своей поездке в Грецию, где мне пришлось видеть античную скульптуру, например, фигуру «Дорифора-копьеносца» Праксителя или обнаженные фигуры Фидия, скульптуру пергамского царя с копьем, мятежные фигуры Скопаса и многие другие скульптуры. Особенно много обнаженных мужских и женских скульптур я увидел во время посещения залов античной скульптуры в Афинском археологическом музее, где пределом совершенства, по моему мнению, являлась «Афродита Книдская» скульптора Праксителя.   

       В парилке всегда была определенная группа завсегдатаев, члены которой знали различные приемы поддержания сухого пара и массу приемов обработки тела вениками, некоторые владели приемами массажа, после которого в теле чувствовалось легкая ломота и истома, а иногда просто легкость. Иногда во время массажа организм возбуждался, так как в этой процедуре непроизвольно, а может быть и в шутку, затрагивались эрогенные зоны тела, тогда все напрягалось от сладострастной сексуальной энергетики, в таком случае сразу же надо становиться под холодный душ и эта процедура отрезвляла моментально от возбуждения. В парилке можно было услышать остроумные анекдоты о рыбалке или охоте, а также и о многом другом, что есть в нашей жизни, я не помню скабрезных и пошлых анекдотов в этом месте. Иногда в парилку входил царственной походкой, осанистый В.П.Павлов с хорошим веником, он мастерски массажировал себя этим веником, и, шутя, также бил веником кого-нибудь из своих приятелей. Мне нравилось наблюдать за ним в эти минуты, от него веяло какой-то русской, мужской красотой, напоминавшей деревенского разгулявшегося парня. В.П.Павлов долгое время работал в университете в парткоме, а затем по различным общественным делам. Ко мне он относился всегда с юмором и по-доброму, называя меня »столбовым дворянином». Один из посетителей парилки, коллега по университету, профессор, который долго и много вещал о руководящей роли КПСС в НТР, вел себя как бедный родственник, подбирал украдкой забытый кем-то веник и парился с каким-то бабьим покрикиванием. Конечно, все мы разные и в жизни, и на работе, но парилка обнажала человека, его сущностные черты здесь проявлялись достаточно определенно. После посещения парилки дома я принимал 50 граммов водки и с большим удовольствием ел соленую капусту и грибы своего посола, горячий отварной картофель -  сон после этого был легким и здоровым.

      Мне пришлось выезжать во многие места страны и при случае я посещал различные типы парилки, однако мое пристрастие в большей степени сохранилось к деревенской русской бане, притом по-черному. Дым в такой бане идет через дверь, трубы в такой бане нет. Жар в такой бане держится долго и может достигать до 100 и более градусов. Мне памятна в этом отношении баня в деревне Маланьино, которая стояла под покровом старой и большой черемухи на усадьбе моего научного руководителя, которого я посещал ряд лет. Интересны бани на Урале и в Сибири. Однажды я парился в бане в деревне Гари, где была традиция поливать камни квасом или анисовыми каплями. В поездке по  Прибалтике я имел удовольствие посетить финскую баню, где не допускаются сырой пар и веник, но зато любители используют различные ароматические мази или настойки, что является хорошей ингаляцией и достаточно хорошим оздоровительным средством. Как-то я был в Саранске на конференции, мои коллеги пригласили меня в сауну по-мордовски. Это была типичная городская сауна, устроенная на электрических элементах, но с сильным жаром и вениками. Мордовский колорит заключался в том, что после сауны мы лежали на деревянных лавках, пили пиво и крутили пластинки на стареньком патефоне, слушали песни Л.Руслановой. Это посещение осталось в моей памяти надолго. Однажды я побывал на Южном Урале, в районе Челябинска, где также был приглашен посетить и оценить дачную сауну одной ивановской семьи, которая осела в тех местах. Узнав от моих родственников в их разговоре, что я из Иванова, хозяин семьи решил предоставить мне удовольствие, пригласив осмотреть их дачу и заодно попариться  вместе с ним и его сыновьями. В этой бане был свой секрет, суть которого заключалось в том, что не надо было долго ждать накопления жара, в парилку надо было заходить уже во время топки бани, жар быстро накапливался в ней. После процедуры парения следовало нырнуть в ванну с холодной минерализированной водой, тело ощущало состояние тысячи впившихся в него иголок. Завершался этот прием в семье обильным угощением с пирогами, соленьями и, конечно, выпивкой самодельной водки под названием «сырцовка». Комичным оказалось посещение русской парилки в Северске, во время моего приезда к старшему брату. Стоял январь с температурой под 30 градусов. Мы приехали к другу моего брата, который жил на окраине города. Баня стояла рядом с домом и была вся покрытая изморозью, дверь в нее была обшита многослойно старыми ватными одеялами. Мы с братом парились, настегивая друг друга вениками из можжевельника. Первоначально это было для меня неприятно, но затем тело привыкло к этой процедуре и покалывания от веника воспринимались как удовольствие. Весь комизм ситуации заключался в том, что в момент отдыха после бани в гости к хозяевам пришли женщины-агитаторы по выборам томского губернатора и стали нас уговаривать голосовать за представителя КПРФ. Мы, как были в простынях и поверх покрытые ватными одеялами, сели за стол и стали с этими женщинами пить водку «Томичку», они же, забыв  цель своего прихода, стали петь старые сибирские песни до самого нашего ухода. Для меня это пение было очень интересно, так как большинства исполняемых женщинами песен я не знал и не слышал раньше. С большим удовольствием я посещаю семейную парилку в Лухе, куда я приезжаю в гости к моим друзьям-однокурсникам. Это небольшая банька стоит на огороде. Подготовку бани ведут родители Татьяны, мы же только приносим воду.  Конечно, помещение в баньке небольшое, но мне с Валентином хватало и полежать на полке, и похлестать друг друга вениками. Особенно получаешь удовольствие от баньки зимой.

      Посещение русской бани-парилки требует соблюдения ряда условий. Во-первых, вряд ли стоит посещать ее в состоянии любого опьянения. Это не только сокращает удовольствие от процедуры в парильне, но и быстро утомляет, возможен гипертонический срыв. Во-вторых, не стоит употреблять напитки сразу же после посещения сауны или русской парилки. Лучше минеральная вода или домашний чай с лимоном. В-третьих, процедура замачивания веника должна быть легкой, нельзя сразу же ошпаривать веник кипятком. Веники могут быть различными, но лучше париться  березовыми вениками, так как они издают легкий лесной запах; дубовые веники хороши своей широкой листвой, что позволяет быстро нагнетать пар, но для дыхания запах этих веников тяжелый; веники из эвкалиптовых веточек не дают ощущения жара, они лишь хороши для ингаляции, поэтому их лучше применять в последнюю очередь, если здоровый организм; можжевеловые веники требуют подготовки у парильщика, сначала могут быть легкие поглаживания ими тела, а затем после адаптации тела возможен и массаж ими тела. В-четвертых, после первого захода в парилку следует принять теплый, но не слишком холодный душ, после чего не помешают легкие натирания тела и висков легкими цветочными бальзамами или ароматичными маслами, не помешает и легкий медовый массаж, затем следует укрыться простынью и расслабиться. В-пятых, в сауну и парилку следует входить в шапочке и тапочках, с полотенцем, которое можно подстелить под себя, если сильный жар, не помешает деревянный скребок, чтобы счищать выделявшийся пот. Не следует перегреваться в парилке, возможен перепад давления и потеря сознания. Второй и третий заход в парилку связан с ритуалом массажа тела вениками, желательно перед этим остричь тонкие и хлесткие концы веток веника. Советов в этой процедуре много поэтому доверьтесь своему хорошему знакомому, опытному в этих делах, или хлещите себя сами, но предварительно, нагнетав жар над телом. После третьего захода в парилку следует отдохнуть 15-20 минут и только после такого отдыха мыть тело и голову. Для мытья тела следует взять два таза, в один налить горячую воду, а в другом создать обильную мыльную пену, желательно с минимальным количеством воды и поставить в таз с горячей водой, мочалкой растирать эту пену до покраснения тела. Голову после использования мыла следует смыть предварительно подготовленным настоем ромашки обыкновенной или аккуратно слитым настоем от березового веника. Это хорошо тонизирует кожный волосяной покров. Если для мытья головы употреблялся шампунь, то лучше голову сполоснуть теплой водой с растворенным в ней столовым уксусом. Волосы сами хорошо укладываются в этом случае и не нужны усилия расчески. Завершает всю процедуру легкий теплый душ, переходящий в контрастный душ. После всего этого есть смысл отдохнуть и собираться домой. Лучше, если позволяет состояние пройтись пешком. Дома следует поесть в два захода, сначала легко для адаптации желудка после банной процедуры, а затем позволить себе поесть и выпить то, к чему вы привыкли, но в меру.  До настоящего времени я люблю финскую или русскую парилку, но посещаю уже крайне редко.

     В период аспирантских лет мне приходилось встречаться с известными в стране учеными в области политической экономики, которые приезжали в Иваново на различного рода научные дискуссии и встречи. В основном это были контактные люди. В день, отводимый на культурную программу, я сопровождал этих людей не только по городу, но и мы вместе выезжали в Суздаль или Владимир, где я проводил для них экскурсии. Иногда я приглашал их к себе в комнату, и мы подолгу засиживались за столом, выпивали, закусывали соленьями и внимательно слушали друг друга. Так, я сблизился с учеными ленинградского университета, с которыми поддерживал дружеские отношения ряд лет. Уже после завершения учебы в аспирантуре, когда мне пришлось искать научное учреждение, в котором бы я смог защитить свою работу, ученые-ленинградцы, знавшие меня, предложили провести защиту в специализированном Ученом совете по политической экономии в ЛГУ, на кафедре профессора В.А.Пешехонова. Эта процедура требовала тщательной подготовки, так как я не имел базового экономического образования. Меня поставили на очередь для защиты диссертации за два года вперед, и в течение этих лет я многократно выезжал на кафедру, на которой отчитывался по различным вопросам своего исследования. Моими консультантами были профессор М.Д.Плинер, работы которого я хорошо знал, а также профессор В.Пуляев, который оказал мне большую психологическую поддержку. Вели мою диссертацию к Ученому совету профессор В.Е.Григоровский, заведующий кафедрой в сельскохозяйственном институте в Пушкино, под Ленинградом, а также доцент Ленинградского университета В.А.Саакян. Моя благодарность этим ленинградцам сохраняется до сих пор. Все эти годы большую материальную помощь мне оказала Мария Ивановна Гусева, светлая память об этом сердечном человеке и доброй женщине останется у меня до конца моих дней.  На помощь родственников я и не рассчитывал. В мае 1980 года произошла защита моей диссертации, после которой я заболел и, если бы не помощь врачей, возможен был бы серьезный срыв в здоровье.  Срыв все же произошел несколько позднее, я же не придал ему значения, вернее не понял, чем это могло грозить. Я был вынужден лечь в больницу для серьезной операции на кровеносных сосудах, мне поставили диагноз аневризмы брюшной аорты, но в действительности сформировалась декомпрессия этих сосудов в зоне сердца.

     В начале 1980 года умерла Мария Ивановна Гусева, после ее кончины произошел распад нашей компании. Елена со своей семьей уехала в Минск, где ей пришлось начинать с нуля свою карьеру и устраивать жизнь, связи с ней прервались на тринадцать лет. Для меня  была потеря двух близких людей. Затем произошел разрыв с Ириной Н., которая явно переоценила свою роль в нашей компании. Она уехала в Грецию формировать свое семейное гнездо. Мои отношения с семьей А.В.С. прервались после инцидента в Стамбуле. Прервались встречи и с другом юности Шедетом, так как я уже не мог выезжать в Грозный и Гудермес. В большей мере я стал общаться с некоторыми коллегами на кафедре, сближение с ними заполнило мне брешь в связи с распадом круга близких мне людей.

    Моя работа на кафедре в университете захватила меня полностью, приходилось работать на различных факультетах, хотя мне всегда хотелось работать со студентами-историками, так как мое мышление было сформировано именно в связи с изучением исторических наук, но, моя нагрузка была в основном на физическом и математическом факультетах, несколько лет я вел занятия у биологов. Конечно, было много курьезов с лингвистами, которые не очень-то жаловали нашу науку.

     Каждое лето мне приходилось выезжать в хозяйства, я навещал своего научного руководителя в деревне под Палехом, а осенью приходилось руководить студенческими отрядами на уборке картофеля. Я все больше убеждался, что в авральности вывоза десятков тысяч людей на уборку картофеля нет проку, необходимо было в корне менять подход к данной проблеме. Наши разработки по проблеме использования шефских связей города и села были интересными, о них я докладывал на конференциях различного уровня в Новосибирске, Москве, Свердловске, Саранске, Горьком, а также в хозяйственных органах. С научным руководителем мы объехали ряд соседних областей и изучали опыт решения этой проблемы. В поездке по Костромской области меня по-хорошему поразила организация производства и быта сельских жителей в совхозе Чернопенском.  Многие руководители в наших беседах понимали, что эти отношения надо было менять, но мало кто решался изменить консерватизм своего мышления, партийные органы требовали все большего участия промышленных предприятий в делах колхозно-совхозной системы, перекладывая на плечи промышленников вопросы сельскохозяйственного производства. С экономической точки здесь была большая неразбериха.

      После защиты диссертации, я окунулся в написание монографических работ по теории аграрно-промышленного комплекса, проблеме неразработанной в отечественной экономической теории. В это же время я начал работу на экономическом факультете ИвГУ. Кафедра политической экономии на первых порах была единственной и ведущей на факультете, затем сформировались кафедры планирования промышленного производства,  экономики труда. В конце 1980-х годов факультет сформировал все основные кафедры и стал выпускать экономистов для нужд области и регионов страны. Все свои годы работы на этом факультете мне приходилось быть в гуще всех событий, организуя комсомольские собрания, диспуты клуба »Поиск», капустники по поводу начала и окончания учебного года. Учебная нагрузка стала все больше концентрироваться на экономическом, математическом и  юридическом (заочном) факультетах. Это были годы становления меня в качестве вузовского преподавателя и подготовка к должности доцента кафедры. Неожиданно для меня на взлете научной и педагогической работы в университете я получил предложение перейти не заведование кафедрой политической экономии в химико-технологический институт. Решением партийных органов, а эта должность была номенклатурной, я был переведен в этот институт, пройдя чистилище всех таких же партийных комиссий-фильтров. Во время прохождения этих комиссий я познакомился с ректором энергоинститута, Нуждиным В.Н. и директором ИСПО В.П.Кабаидзе, позднее наши пути неоднократно пересекались по различным служебным делам.

     Хочется описать мои случайные встречи с В.П.Кабаидзе, уважаемом в Иванове человеке, директоре крупного станкостроительного завода. Случайность моих встреч объяснялось тем, что когда на кафедру политэкономии приезжали московские ученые, мне приходилось их сопровождать не только в исторические города Суздаль, Владимир, Палех, Ярославль, но и на предприятия в Иванове. Вместе с этими гостями я присутствовал на встрече с В.П.Кабаидзе в его кабинете и в цехах завода, в которых он показывал станки, любовно им называемыми «рыжиками» за окраску станков. Были у меня с ним и случайные встречи по служебным делам в ивановском ОК КПСС и горкоме КПСС. Я поразился поведением членов ОК КПСС (секретарь ОК КПСС был М.А.Князюк), когда ими был приглашен по неизвестным мне вопросам В.П.Кабаидзе. Он стоял в коридоре перед дверьми кабинета, зала заседания членов бюро ОК КПСС,  и никто не предложил ему даже стула. Во всей этой картине обрисовалось унижение этого человека, которого узнали в СССР после его выступления на 19 партийной конференции, с его фразами: «бесплатный сыр может быть только в мышеловке», «надо оседлать тигра перестройки». Встреча с В.П.Кабаидзе на заседании идеологического актива области с партийным активом меня поразила смелым выступлением этого человека, направленным с резкой критикой в адрес партийной бюрократии. Во всех экономических проблемах в стране он обвинил партийных чиновников всех рангов в области и стране, чем соответственно вызвал их негодование. После этого смелого выступления встреча была закончена. В.П.Кабаидзе был прав во всем, ибо как директор ИСО он знал жизнь страны и поведение партийной элиты в стране. Я в этой связи вспоминаю свой случай в связи с моей лекцией перед работниками на шпульной фабрике в Иванове. Это был период острейшего и тотального дефицита продуктов в стране (нет продуктов питания, мыла, курительных принадлежностей, водка и сахар по талонам, постельное белье по паспортам и др.). После моей лекции рабочие встали и стали кричать о том, почему такая жизнь наступила, они двигались на меня, видя во мне виновника всех их проблем. Секретарь партбюро фабрики взял меня за руку и сказал: «Стой и не поворачивайся, пройдутся по телам». Мы с ним стояли, а народ наступал на нас. Затем все покинул красный уголок. После этого я должен был присутствовать в горкоме КПСС на семинаре  лекторов города. В здании горкома я увидел следующую сцену – работники этого партийного учреждения суетились с пакетами, в которых был продовольственный набор. Я спросил у инструктора идеологического отдела горкома: «Скажите, а где можно мне купить такой набор, в ответ я услышал: «Это только для идеологического актива». Меня после этих слов прорвало. На открывшемся семинаре я спросил секретаря горкома: Мы здесь присутствующие, кто! Мы идеологические работники или нет». Я рассказал при всех ту безобразную сцену, которую я только что увидел и что я услышал от инструктора. В кабинете все зашумели и стали жаловаться на такое отношение к ним. Семинар пришлось закрыть.

Другой случай свел меня с секретарем по идеологии ивановского ОК КПСС на собрании директоров предприятий области. Мне предложили выступить с лекцией о проблемах аграрно-промышленного комплекса страны и области (это была мною разрабатываемая научная проблема). После лекции секретарь по идеологии (женщина) при всех спросила у меня: «А вы, что против линии ОК КПСС», - я опешил от такого вопроса. Про себя я обратился к Богу и попросил его помощи для ответа этой партийной бюрократке. Я ответил: «Вы пригласили лектора ОК КПСС или ученого, который имеет свое мнение по данной проблеме». В зале наступила тишина. И вдруг зал зашумел. По проходу между рядами подбежал один из директоров и прокричал фразу: «А ведь лектор прав!» Для меня это была поддержка.   
 
 
    Как в эти годы жил ивановский народ? Мне кажется, достаточно прямо это отражено в стихотворении поэта Е.Евтушенко.
               
                Москва-Иваново
 
 Ехал-ехал я в Иваново и не мог всю ночь уснуть,
вроде гостя полузваного и незваного чуть-чуть
Ехал я в нескором поезде, где зажали,как в тиски,
 апельсины фрукты матушки-Москвы
Вместе с храпами, хрипами проплывали сквозь леса порошок стиральный импортный и, конечно,колбаса

Люди спали как убитые в синих отсветах луны,
и с таким трудом добытые их укачивали сны.
А какие сны их нянчили вдоль поющих проводов,
знают разве только наволочки наших русских поездов.
И, бесценные по ценности, как вагоны тишины,
были к поезду подцеплены сразу всей России сны.

Нас в купе дремало четверо. Как нам дальше было жить?
Что нам было предначертано, кто бы мог предположить?..
Шел наш поезд сквозь накрапыванье, ночь лучами прожигал,
     И к своей груди, похрапывая, каждый что-то прижимал.

Прижимала к сердцу бабушка сверток ценный, где была с растворимым кофе баночка. Чутко бабушка спала.
Прижимал командированный, истерзав свою постель, важный мусор, замурованный в замордованный портфель.
И камвольщица грудастая, носом тоненько свистя,
прижимала государственно своё личное дитя.

И такую всю родимую, хоть ей в ноги упади,
 я Россию серединную прижимал к своей груди.
С революциями, войнами, с пеплом сел и городов,
с нескончаемыми воями русских вьюг и русских вдов.

Самого себя я спрашивал под гудки и провода:
Мы узнали столько страшного-может, хватит навсегда?"
И ещё мной было спрошено:"Мы за столько горьких лет
заслужили жизнь хорошую? Заслужили или нет?"

И, всем русским нашим опытом перекошен, изнурён,
наборматывал, нашептывал, наскрипывал вагон:
"То, что чудится, не сбудется за первым же мостом.пая
Что не сбудется – забудется под берёзовым крестом.

1978.

      У местной партийной элиты это стихотворение вызвало взрыв протеста и обвинений в адрес поэта. Срочно было собрана вся идеологическая команда области при ОК КПСС, общества «Знание», преподаватели институтов, передовики промышленных предприятий. Я присутствовал на этом собрании в числе приглашенных преподавателей. Секретарем ОК КПСС  Клюевым В.Г. была дана установка: «Дать отповедь  этому поэту-пасквилянту. Он очернил наши боевые и трудовые традиции».  В одном из институтов города была разогнана кафедра, на которой после прочтения стихотворения Евтушенко, оно было распечатано. К розыску источника распечатывания стихотворения было подключено КГБ. Журнал «Аврора» в нашей области был «арестован» и не выдавался читателям. Создавалось впечатление, что партийные чиновники не видели, что творилось в городе: постоянные очереди за продуктами питания. На руки жителям были выданы талончики на получение продуктов по нормированному уровню (в качестве дефицита были папиросы и сигареты, мыло, сахар, колбасные изделия, масло). Затем это перекинулось на промышленные товары (постельные принадлежности в текстильном цехе страны, так называли Иваново, можно было купить с предъявлением паспорта), выстраивались длинные очереди за привозным пакистанским бельем.
   
        Мои коллеги в это время выехали в туристическую поездку в Индию и во время покупки кофе, одна из туристок им заявила: «Как Вам не стыдно покупать продукты, они есть в городе», на что мои коллеги остроумно ответили ей: «Конечно, они есть, но только в буфете ОК КПСС».  Мне в это время приходилось читать лекции на промышленных предприятиях, и я видел обозленные лица людей вследствие такого положения в области. Надо заметить, что это было повсеместным явлением в городах Центральной России. Реакцией на такой дефицит появились анекдоты: «Что такое длинное и зеленое, пахнущее колбасой?». Конечно, ответы на местах были следующими: «Это поезда Иваново-Москва» (в те годы из Иванова в Москву отправлялись 4 пассажирских состава, в настоящее время – один.), «Ярославль-Москва», «Тула-Москва» и другие направления в столицу. Другой анекдот был типичным для того времени: «Армянское радио спрашивают. Что такое коммунизм? После долгой паузы радио отвечает: Это пустой холодильник, в котором стоит радиоприемник».         

      Мой хороший знакомый, бывший полковник, прошедший всю войну, работал в туристическом бюро гидом в поездках в Москву. Как то он стоял в очереди за продуктами в московском магазине и услышал голоса недовольных москвичей: «Наехали тут мешочники». На что этот бывший полковник быстро среагировал и ответил: «Вся страна Москву кормит, так пусть хоть раз Москва страну накормит». Я вспоминаю, что когда шел на работу, то естественно не мог стать в очередь за продуктами и получить их по талончику. Возвращаясь с работы, я приходил, образно говоря, «к разбитому корыту», т.е. уже на полках в продуктовом магазине я видел бутылки с уксусом, банки с томатным соком и разбухшие от жары жестяные банки с иваси. На продовольственный фонд городов «обрушились» сельские жители, многие из которых вследствие многочисленных реформ в сельском хозяйстве и налоговой практики, прекратили вести подсобное хозяйство (об этом справедливо писали академик, социолог Т.Заславская и социолог села Б.Можаев).
      
       Вступая в должность заведующего кафедрой, я не всегда давал себе отчет, насколько я готов работать с коллективом преподавателей, в котором было большинство женщин-преподавателей. Все не так просто, как это кажется на поверхности событий жизни кафедры. Нередко, а вернее чаще всего, приходилось сталкиваться с вопросами внутренней жизни коллег на кафедре, их представлениями о работе и ее границах.
        Наиболее щепетильными были вопросы замены преподавателей вследствие невозможности их присутствия по каким-то причинам на работе, крайне болезненными являлись вопросы научной работы и публикации научной продукции. Если говорить открытым текстом, то в этом вопросе было много явлений, деформирующих само понятие научная работа, вероятно, общественные науки должны были иметь некоторые другие измерения труда преподавателей как-то привычные тезисы или статьи. Явно несовершенной была сама система оценки труда преподавателей в материальном плане, среди обществоведов имелась незримая корпоративность, способствующая процветанию уравнительности в оплате труда. Так, например, активно работающий преподаватель получал тот же уровень зарплаты, что и рядом работающий коллега, отчитывающийся одной страничкой тезисов или на крайний случай небольшой статьей. Сам по себе уровень оплаты труда в высшей школе скатывался на одно из последних мест, что стало приводить к резкому старению кадров и нежеланию молодежи работать в высшей школе. По моему мнению, в высшей школе резко упало внимание педагогической подготовке преподавательских кадров. Нередко, встающие за кафедру молодые преподаватели,  крайне смутно представляли себе педагогику высшей школы. Зачастую действовал автоматизм, после зашиты научной работы, диссертации –соискатель степени в вузе становился преподавателями, после получения докторской степени сразу автоматически переводился в должность профессора. По последнему обстоятельству я однажды резко высказался на ученом совете института. Дело было в следующем. В институте организовался Гуманитарный факультет, директором которого ученым советом института я был назначен. Мы вели работу по созданию гуманитарной среды в институте, организовали институтскую конференцию по проблеме гуманитаризации образования в техническом ВУЗе. Мне лично пришлось организовывать лекции о русских художниках с выставками их работ в художественных иллюстрациях, музыкантах, композиторах и вокалистах, приглашать в институт работников из музеев города. Но как я понял в конечном итоге, ректорату это было совсем безразлично и я в одиночку «бился как рыба об лед». Почему в одиночку, проведение этих мероприятий никаким образом не стимулировалось и крайне редко обеспечивалось техническими средствами, все направлялось на выпускающие специальные кафедры. В научной работе на Гуманитарном факультете я столкнулся с профанацией научной деятельности на кафедрах в рамках факультета. Многие коллеги-женщины, едва успев защитить диссертации, сразу же бросали заниматься наукой, зато всегда подчеркивали свою работу в высшем учебном заведении, это подчеркивало их статусную престижность.  Некоторые из коллег-мужчин высокопарно заявляли о своей работе в «большой науке», но результаты были незначительными. Один из моих коллег по преподаванию  курса научного коммунизма после защиты диссертации на соискание доктора исторических наук (диссертация »Роль КПСС в деятельности профсоюзов») проводился на должность профессора, но по части научной и педагогической работы в области общественных наук он явно не соответствовал этой должности и звания. Я на ученом совета института выступил против практики автоматизма в присвоении звания профессора, т.к. считал, что для этого необходимо иметь свой учебный курс и ряд публикаций, раскрывавших суть научной проблемы. У моего коллеги ничего этого не было, мы не видели автореферата его диссертации, ни монографии, ни тем более научных публикаций, все было покрыто тайной и покровительством из ректората. Ученый совет тайным голосованием поддержал меня и коллега не набрал необходимого числа  голосов для положительного решения вопроса, но, что парадоксально, через несколько месяцев этот же ученый совет также тайным голосованием утвердил данного коллегу в звании профессора. Здесь были свои корпоративные интересы, а именно число профессоров и докторов определяют статус вуза, это обстоятельство наряду с другими факторами влияет на его финансирование. Этот частный пример только свидетельствовал о необходимости реформы в высшем образовании, назревавшей уже давно.

    Глубоко окунувшись в систему работы высшей школы, я стал достаточно скептически относиться к вмешательству партийных органов в высшее образование по части преподавания общественных наук, во мне стало накапливаться разочарование и к научной работе. Большой задел в подготовке к докторской работе, с которым я пришел в химинститут, я сознательно приостановил, и, находясь в состоянии стресса, все сжег. Во мне развилась резко критическая оценка всего того, что мною было опубликовано и написано ранее. В период моего интеллектуального кризиса я вынужден был обратиться к медикам за помощью, так как  состояние здоровья стало резко снижаться. Мне было предложено лечь на операцию с диагнозом, пугающим меня, хотя я мало что и понимал в этом заболевании, самое главное, в его природе. Пугающим для меня был возможный исход этой операции. В течение восьми месяцев с февраля по октябрь 1988 года я находился на больничном листе и под наблюдением врачей. Состояние больницы и сама процедура лечение были удручающими. Нехватка лекарственных препаратов, низкая заработная плата врачей и младшего медицинского персонала, устаревшая аппаратура – все это еще раз доказывало то, к чему приводит остаточный принцип распределения финансовых ресурсов в экономике страны, невнимание к социальным проблемам в обществе.

    Такое состояние в здравоохранении приводило иногда к непредсказуемым действиям со стороны медиков. Я помню, как в Иванове в середине 1970-х годов врачи города организовали шествие-демонстрацию с требованием рассмотрения вопроса о состоянии заработной платы и обеспечения жильем медицинских работников. Партийный аппарат области в лице обкома КПСС рассматривал этот протест, чуть было не как выступление против советской власти и всячески рекламируемого коммунистического рая. Хоты мы все были свидетелями и участниками постоянных очередей в поликлиниках на прием к врачам, в городе ощущался острый дефицит врачебной стоматологической помощи, что естественно приводило к складыванию теневых форм медицинской помощи, в оборот был пущен термин »лечиться по блату». В Иванове «прошумело» дело врачей-стоматологов, закончившееся суицидом главного врача стоматологической поликлиники. Затем в городе прошло открытое дело »золотой» городской молодежи, причастность к которому имели некоторые молодые люди из евреев. Это дело широко публиковалось в областной молодежной печати. На гребне таких настроений определенная часть врачей-евреев стала предпринимать действия для выезда в Израиль. В городе всегда много говорилось о так называемой обкомовской больнице, где можно было приобрести необходимые лекарства, но вход «простым смертным» в нее был запрещен. Будучи уже номенклатурным работником я несколько раз бывал в этом медицинском учреждении, которое действительно отличалось от рядовых поликлиник и больниц.

     Мой интеллектуальный кризис продолжался несколько лет, вследствие его я отошел от своей научной проблемы, у меня произошел разрыв с научным руководителем, амбиции которого стали подавлять меня, а некоторые разговоры с его стороны в мой адрес были унизительными для меня. Выход из кризиса произошел благодаря случайной встрече в нашем институте с польской делегацией обществоведов, среди которых были социологи. Мы вместе сотрудничали в социологическом исследовании, посвященном анализу ценностей современной российской и польской молодежи. Среди социологов были ученые, интерес которых был связан с анализом социальных проблем села, поселка и малого города (wsie myasta) России и стран Восточной Европы. С этими молодыми людьми у меня наладился научный контакт. Я вошел в состав международных групп исследователей, занимающихся проблемами сельской социологии (Россия, Польша, Канада, Аргентина, Болгария, Венгрия) и реформирования аграрного сектора России и Польши (П.Староста и А.Пилиховский, В.Петровский из института социологии Лодзинского университета; А.Калета - института социологии Торунского университета; К.Горлях и З.Серега - Краковского Ягеллонского университета). Так, начался мой новый путь в научной деятельности, нахождению которого я благодарен своим коллегам из Польши. С начала 90-х годов я совершал довольно частые поездки в Польшу, это было связано с научной работой по договору с институтом социологии университета в Лодзи. Некоторые мои коллеги с недоверием относились к этим поездкам, считая их нечто вроде туристических поездок. Международный договор между социологами представлял собой довольно интересный документ, в котором отводилось место и исследованиям в России. Интересно отметить то обстоятельство, что социологи из Лодзи охотно сотрудничали с коллегами из периферийных вузов, нежели их коллегами из столичных городов России, эта же тенденция наблюдалась и в самой Польше. Так, я познакомился с социологами из Канады, Аргентины, Венгрии, Болгарии, а также и университетов из Польши. Меня в этом договоре устраивало все, начиная от тональности обращения со мной до постановки проблем передо мной в ходе научных исследований. В течение первых трех лет сотрудничества я выезжал на конференции и семинары регулярно по два-три раза в год. Мне стало ясно, что частота таких приглашений объяснялась желанием понять процессы, происходящие в нашей стране. На конференциях мне предоставлялось время для доклада, а также возможность публикации моих материалов в университетских и академических научных изданиях, причем статьи выходили, как на польском, так и на английском языках. Таким образом, я был участником конференций в Лодзинском, Торуньском, Краковском и Люблинском университетах, в польском товариществе социологов в Варшаве. Публикации моих статей, изданных на английском языке, стали известны в ряде европейских научных центрах, о чем свидетельствовали приглашения на научные семинары в Грецию, школу бизнеса в Лаутоне (Лондон). Мои польские коллеги во время моего пребывания в их стране показывали мне города и достопримечательности в них. Так, я многократно посещал историческое место в Варшаве, Старый город (Staro myasto), университет им. Коперника в Торуни, католический университет Марии-Терезы и университет М. Складовской-Кюри в Люблине и, конечно, Краковский Ягеллонский университет, в котором я заходил в аулы (аудитории) 16 века. Рассматривая город Краков, я нередко вспоминал лекции по медиевистике моих институтских преподавателей, особенно А.В.Конокотина, который иногда в своих лекциях образно рисовал архитектуру средневековых университетов. Краков является одним из красивейших европейских городов, в котором многое делается для сохранения архитектурных памятников. Следует заметить, что этот архитектурный шедевр спасли советские воины в годы второй мировой войны от разрушения гитлеровцев, которые заминировали город во время своего отступления. К сожалению, я нигде не видел стелы или просто плиты со словами благодарности советским солдатам, даже на открытках с видами города нет текста на русском языке. В городе можно рассматривать прекрасной сохранности королевский дворец, здание оперы, старинные костелы, принадлежащие различным католическим орденам, корпуса Ягеллонского университета, центральную площадь с множеством открытых ресторанчиков в благоприятную погоду, каждое здание имеет свое неповторимое лицо, отражающее седое средневековье или современный архитектурный стиль. В городе много религиозной архитектуры стиля авангард или модерн, что также интересно.

    Я также посетил старую столицу Польши город Гнездово, в котором находятся костел с усыпальницами польских королей; небольшой город Плоцк поразил меня уютными улицами, широкой Вислой и рыцарскими турнирами из исторического прошлого страны. В маленьком городке Радзиевицы  с большим удовольствием бродил в парке князей Радзивиллов, осматривал музей мебели и фарфора, а также комнату, в которой отдыхал Наполеон. Интересно, что на диване, на котором якобы отдыхал Наполеон, можно было посидеть. Все это, конечно, рассматривалось в перерывах между сессиями на конференциях или вечерами после пленарных заседаний. Мне также удалось почувствовать красоту равнинной Мазовши во время переезда к месту одной из конференций. Из поездок в Польшу мне бросалось в глаза обстоятельство быстрого выхода страны из кризиса, так заметно благоустройство улиц, скверов, обилие маленьких магазинов, внешний ремонт зданий. Здания текстильных предприятий передаются властям муниципалитетов, которые после реконструкции и ремонта корпусов передают их учебным заведениям. В городах на деньги иностранного капитала выстроены громадные супермаркеты, в которых цены значительно ниже, нежели в традиционных магазинах города.

    Чаще всего в Польше я посещал город Лодзь, который является побратимом нашего Иваново. Это второй город в стране по численности населения, однако, он значительно моложе многих польских городов. В городе нет такой старой архитектуры, которая могла бы украшать его, как, например, в Кракове. Однако дворец Познанского, архитектура конца 19 века, просто великолепен во всех отношениях. Во дворце располагается музей истории города и отдельная экспозиция, посвященная А.Рубинштейну. В городе много вузов, текстильные предприятия в настоящее время находятся в состоянии кризиса, это и понятно, рынок не терпит крупных монопольных гигантов. Как дань многолетним связям с Россией, в городе имеется православный храм А.Невского (1879 г.) и церковь Святой Ольги. Польша - монорелигиозная страна, отражением этого феномена является множество католических костелов в Лодзи конца 19-начала 20 вв., каждый из которых имеет свое архитектурное решение. Внешне город имеет мрачновато темный вид, это след от текстильных предприятий, в топках их сжигался уголь, дым от которого въелся в поры стен зданий. Однако город благоустраивается, осветляется, в нем много парков и цветов. В Лодзи мне иногда приходилось посещать Большой театр и слушать оперные спектакли, смотрел я также и балет. Интересным театром в городе также является труппа Яроша. В институте социологии я регулярно читал лекции студентам и преподавателям о проблемах российского социума, о теоретическом наследии П.Сорокина и А.Чаянова, библиотеке института  подарил свои книги по социологии, в которых упоминалось и о нашем сотрудничестве с польскими коллегами. Мне нравилось уважительное отношение ко мне со стороны польских коллег, все начиналось с обустройства в университетской гостинице (гостиниц в университете несколько), особенно нравилось проживать в отеле, который располагался в парке на улице Роговой в окружении старых больших деревьев, пения птиц и ночной тишины. В университетских гостиницах прекрасный быт и обслуживание, по утрам можно выпить чашку ароматного кофе и позавтракать кукурузными хлопьями с молоком. В рецепции всегда вежливые и непринужденные в общении молодые польские пани. В отелях прекрасный сервис, машину-такси можно вызвать в любое время дня и ночи по телефону, в нужное время посетителя разбудит ненавязчивый звонок по телефону.

    Нередко наши семинары проходили в маленьких поселениях, поэтому я не помню их названия, но повсюду я встречал доброжелательное отношение ко мне и к нашей стране. Приятное удовольствие я получил от пребывания в польских Татрах, где недалеко от Поронино, в одном из горных отелей Закопане (польский курорт) два дня проходила конференция молодых социологов, занимающихся проблемами сельской социологии. После конференции мы поднимались в горы, это мне напоминало Кавказ. Несмотря на то, что это старые горы, однако, они высокие, нижний пояс которых лесистый, верхний – альпийские луга. В горах проложены удобные пешеходные тропинки и дорога, имеется также фуникулер, на террасах выстроены кафе и обустроены смотровые площадки – все располагает к активному отдыху.

Участвуя в научных мероприятиях, я обратил внимание на то обстоятельство, как мои польские коллеги организуют семинары и конференции. В первый вечер ректорат или администрация института организуют прием всех участников и гостей, представляют каждого и выражают благодарность за участие в мероприятии. После представления участников начинается фуршет по типу шведского стола. Сами семинары и конференции проходят интенсивно и напряженно, зачастую они заканчиваются глубоко заполночь. В последний день организуется круглый стол участников мероприятия, который обычно проводит патриарх научного направления. Между сессиями организуется брейк-кофе или брейк-чай с легким угощением. Один час дается на обед и послеобеденную прогулку, а затем в том же интенсивном режиме проводятся заседания. Завершением семинара или конференции является банкет с обильным столом, если это мероприятие проводится за городом, то банкет проходит на природе с костром и поджариванием польских колбасок на углях, иногда организуются танцы. Вообще, у моих польских коллег есть чему поучиться в организации научных конференций.

    Можно ли кратко описывать 1990-е годы и начало 21 столетия в нашей жизни. Это довольно-таки сложно, т.к. в эти годы социально-экономическая жизнь страны развернулась на 360 градусов, потеряв коммунистический вектор развития. Общество оказалось расколотым на множество политических направлений, фракций в партии и появлением новых социальных групп. Один из диссидентов 1970-х, философ А.Зиновьев, признавался в своих публикациях: «Мы метили в своей разрушительной работе в коммунизм, а попали в народ». Это время было наполнено митинговыми страстями, ниспровержением бывших коммунистических кумиров, распадом Союза и устранением идеологического  и политического монополизма КПСС. На собраниях многие бывшие члены КПСС разрывали и бросали свои партбилеты, 19-миллионная «армия меченосцев» (образное выражение Сталина) сократилась в 38 раз. На страницах журналов и газет печатались разоблачительные материалы о лидерах компартии, начиная с личности Ленина и кончая современными геронтократами. Подвергались переоценке исторические эпохи жизни СССР, появлялись в печати заявления от некоторых Героев труда о снятии с них звезд (так было с дважды Героем социалистического труда в Иванове Голубевой В.) Эта дважды героиня написала письмо в Законодательное собрание Ивановской области о снятии с нее второй звезды. Я в то время являлся депутатом и заместителем Председателя областного комитета в Законодательном собрании по образованию, науке и культуре. В этот комитет было перенаправлено письмо В.Голубевой. Мы не знали, что с ним делать и какой дать ход этому заявлению. Прошло ряд лет и в печати я уже несколько раз встречал ее статус, подписанный лично этой бывшей ткачихой, а в настоящее время держательницей крупного пакета акций Большой ивановской мануфактуры и бывшего авторемонтного завода - дважды Герой социалистического труда. Что это?

    Выборы в органы власти сопровождались различными сценариями, когда в главы города проходили лица, как говорят «на гребне политической волны», а не люди, знавшие хозяйственные проблемы города и области. Мы были свидетелями скандальных выступлений в Государственной думе, когда ортодоксы коммунистического направления обливали грязью своих оппонентов. Ошибок в это время было предостаточно, народ оказался в заложниках младореформаторов, наивно полагая, что халва будет сладкой, получилось все наоборот. Бывшие у власти геронтократы Брежнев, Черненко, Андропов, Гришин, молодой Генсек Горбачев и младореформаторы настолько ослабили социально-экономическую жизнь в стране, что целый ряд поколений бывших советских людей попал в разряд «новых нищих». Приватизация государственного имущества сформировала новый социальный слой в обществе «новые русские», предпринимателей, присвоивших не только заводы и фабрики, систему инфраструктуры, но и недра земли. Интересно охарактеризовал этот процесс тех лет новый политик, президент России В.В. Путин: «Значительная часть экономики контролировалась олигархическими или откровенно, криминальными структурами. Ворами и бандитами». Радиожурналист и телерепортер М.Леонтьев по поводу приватизации высказывался: «…это был грабеж, это был сговор с целью раздачи имущества специально обученным товарищам». Один из специалистов научного центра в Гарварде (США), М. Голдман назвал приватизацию пиратским действием «по захвату принадлежащих ранее государству, наиболее ценных активов в сырьевых областях и средствах массовой информации». Как следствие приватизации произошел колоссальный отток капиталов за рубеж. По оценке академика Д.Львова «в годы реформ было вывезено около 500 млрд долларов», по другим оценкам (Ассоциации российских банков) –« от 800 млрд до 1 трлн долларов».

    После Беловежских соглашений участников встречи Ельцина, Шушкевича и Кравчука начался парад суверенитетов бывших советских республик. В Москве началась борьба за «московский престол» между Горбачевым и Ельциным. Мы были свидетели политических интриг и прощальных слов Горбачева и Ельцина, слышали бонапартистские призывы радикально настроенных Р.Хасбулатова и А.Руцкого, сопровождаемые ненормативной лексикой: «Бомбить Кремль», «Лететь и бомбить Кремль». У этих людей даже не было представления о святости этого места, амбиции двигали их поведение. Мы все слышали, как Ю.Лужков кричал на всю Москву: «Ельцин, да!», через определенное время он уже кричал в толпу: «Ельцин, нет!» Было отвратительное зрелище травли академика А.Сахарова, оскорбительные выступления в его адрес ряда депутатов в Государственной думе. На наши головы обрушилось в поворотные 1990-е годы столько информации и политической грязи, что казалось -  человеческий мозг всего этого не выдержит. Я помню, как в Иванове ходил по проспекту бывший доцент энергоинститута Грико, затравленный партийными чиновниками, с транспарантом: «Долой коммунизм и его приспешников», а другой смелый человек, доцент строительной академии Гусев организовал Ивановский национальный фронт, члены которого на демонстрации выходили с черными знаменами.
    Мне интересно вспомнить участие областной в партийной конференции, на которой происходили выборы идеологического лидера ОК КПСС. Нам представили двух кандидатов, которых я отлично знал еще по учебе в институте.В ходе обсуждения кандидатур сложилась интересная ситуация. Один из них Юрий В., несмотря на опыт партийной работы в качестве секретаря райкома КПСС, взял самоотвод в пользу другой кандидатуры Николая М. Против этого кандидата выступил секретарь партбюро исторического фак-та ИвГУ Дмитрий П., который зачитал обращение членов партбюро к конференции с отрицательной характеристикой предлагаемого кандидата, который определенное время работал на данном фак-те. Против Н.М. выступил секретарь парткома Шуйского пединститута, к их против присоединился и я. Моя мотивировка объяснялась негибкостью мышления данного кандидата и склонностью к репрессивным методам в оценке поведения того или иного члена партии. На меня зашикали ряд делегатов из районов. Я не выдержал и ответил им в грубой форме: "В настоящее время нельзя тупоголовых ставить над нами". Вдруг в центре зала вскочил бывший однокурсник кандидата Валерий Н., неудачник в научной деятельности, секретарь по идеологии из Кинешемского РК КПСС,  и закричал обращаясь к залу:"Товарищи, коммунисты, все выступавшие против Николая М. являются антимарксистами". Зал аплодировал. На нас троих смотрели, как на врагов. Позднее наши характеристики человека, ставшего идеологическим лидером Ивановского ОК КПСС, оправдались. Финал его жизни бесславный.
    В переходный период страны, а его нередко характеризовали, как контреволюция, общество гудело от разоблачительной информации о лидерах партии, золоте партии, ГКЧП, партийные собрания проходили как митинги, страсти кипели, на обществоведов смотрели "косо", технари, члены партии стремились обвинять нас, своих коллег. Не понятно в чем. Марксизм называли "доцентским изобретением". Студенты нашего вуза вывесили плакал на двери кафедры научного коммунизма. "Никого нет все ушли на митинг". Хотелось спросить своих коллег-химиков, а кто отравил природу, воды рек сбросами химических отходов, погубил фауну в лесах и полях. В Иванове несколько дней проходили митинги и одновременно протестные выступления вокруг Введенской церкви, в которой размещался государственный архив. Одни требовали передачи церкви Ивановской епархии, другие- наоборот, наказать женщин, объявивших сухую голодовку на ступенях храма с требованием передачи церкви епархии. Телеканал Би-Би-Си снимал эти выступления сторонников и противников. Финал был следующим - архив срочно вывезли из помещения церкви и храм передали местной православной епархии. Городские трассы в Иванове перекрывали пенсионеры, не давая возможности передвигаться транспорту к местам работы горожан. Бывшие члены КПСС устраивали марши пустых кастрюль, используя чилийский метод борьбы с президентом Альенде. Это все сохранилось в памяти моего поколения.            

   Рыночная экономика, вошедшая в наш мир, усилила люмпенизацию общества, резко выросли безработица и бедность, расцвела преступность, увеличилась смертность среди населения, количество суицидальных фактов стало устрашающим. Младореформаторы об этом не думали. Страна была поднята на дыбы. Уместно в этой связи вспомнить слова Ленина о том, что Россию надо не только завоевать, но и научиться ею управлять. Интересно в этой связи провести параллель с заявлением Л. Валенсы (лидера профсоюзного движения в Польше «Солидарность»), который высказывался о множестве ошибок в революционных преобразованиях, совершенных в ходе реформ в Польше.

   Вследствие приватизации и умышленного банкротства многих предприятий миллионы людей потеряли свои рабочие места. Ивановская область была лидером по уровню безработицы. В борьбе за выживание людей стала формироваться челночная экономика. Во многом действия «челноков» напоминали флибустьеров, ищущих возможности как-то разбогатеть  за счет ввоза и вывоза материальных средств, сырья и готовой продукции. Мною в поездках в Польшу на различного рода научные мероприятия было видано и перевидано много различных ситуаций, невольным свидетелем которых  пришлось быть. Перевалочный пункт вокзал в Бресте был сосредоточением различных людей из всех весей России и различных товаров, вывозимых из страны. Опасным участком поездки «челноков» было расстояние между Барановичами и Брестом, на этом участке действовали преступные элементы, потрошители челночного имущества. Купе в поездах напоминали в это время мини-крепости, двери в которых запирались и придумывались различные приспособления для того, чтобы они на этом перегоне не могли открываться. На вокзале в Бресте был введен экологический налог, которым облагались приезжающие и проезжающие «челноки». У вагонов собирались местные жители и просили чего-нибудь из еды или немного денег, часто для этого использовались дети или инвалиды. Мне эти картины напоминали далекое детство 1940-1950-х годов. Поездки в «Poloneze» Москва-Варшава и обратно могли бы дать много интересных сюжетов для отечественных кинематографистов об этом времени. Как-то на одной из социологических конференций в МГУ я услышал в докладе одного из мэтров социологии на предмет оценки нашего времени следующую фразу: «Через 40-50 лет наше будущее поколение будет судить о нашем времени и о нас, как о времени социальной шизофрении и подобном ей обществе».

         Время рубежа XX - XXI вв. запомнилось массой конфликтов на Северном Кавказе, осетино-ингушский конфликт, чечено-российский конфликт, оживление религиозного экстремизма, стремление к сепаратизму национальных образований и территорий – все это было свидетельством ослабевания центральной власти и долгого невнимания к национальным вопросам. Мне это особенно было близко, т.к. в Чечне находятся могилы моих родителей, там же жила с семьей моя сестра. Во время первого и второго чеченско-российского конфликтов из территории республики выехало более 300 тысяч граждан. Многие из приехавших, в том числе и в Иваново, отрицательно высказывались о политике Ельцина и его окружения в отношении этих конфликтов. В конфликте погибало население в городах Чечни и Ингушетии, погибали солдаты, брошенные для преодоления военных действий, от стресса при переезде на другие территории (много людей оседало в Ростовской области, Ставропольском и Краснодарском краях) повысилась смертность в обществе. Моя сестра с мужем выехали в Ростовскую область, но кто их там ждал, надо было в преклонном возрасте начинать жизнь с нуля (так было у многих беженцев). Могилы моих родителей попали в зону обстрела русского кладбища и оказались нарушенными, дом сестры перед их переездом был частично разрушен орудийными выстрелами федеральных войск. Боевики издевались над русским населением в станицах, об этом я не раз читал в газетах, слышал по радио и видел по телевидению. Я читал письма некоторых солдат, попавших  в Чечню и дежуривших на блокпостах, в которых они описывали родителям, проживавшим  и нашей области, свои трудности с питанием, водой, охраной территории. Гудермес, город моего детства и юности, в годы первой и второй российско-чеченской войны стал одним из центров военных действий.  В первую войну в городе были военные действия в течение 10 дней в декабре 1995 года. Вследствие этих  действий были разрушены или сожжены в центре города железнодорожный вокзал, прилегающие к нему жилые дома, а также частично частный сектор на хуторе, в том числе и дом моей сестры. Депо было взорвано и разграблено. Чеченцы аула (одного из районов Гудермеса, расположенного у подножья гор и по берегу реки Белки) пропустили федеральные войска по трассе Баку-Ростов и не стреляли в спину войск. А чеченцы, проживавшие в районе хутора (другой район города, расположенный на равнине, где  в 70-е годы они расселились, спустившись с гор), выступили против федеральных войск. Чеченцы и кумыки в Брагунах не вступали в противодействие с войсками, старейшины этих общин договорились с командирами воинских подразделений о невмешательстве в военные действия. В городе была организована военная комендатура в районе трассы Ростов-Баку. Однажды в этом районе произошел военный инцидент, в тот момент, когда часть войск ушла вперед, с крыш здания педучилища начался обстрел оставшихся технических войск. Срочно была вызвана помощь из Джалки (небольшой поселок между Гудермесом и Грозным) для обороны от боевиков. Атака боевиков была отбита.
В центре Гудермеса находился железнодорожный клуб, который стал использоваться в качестве военной базы вахабитов. Но аульские чеченцы выступили против вахабитов и потребовали покинуть город. Этот ультиматум не был принят вахабитами, и тогда началась перестрелка между обеими сторонами, которая продолжалась целые сутки. Для разрешения этого военного спора приезжал в город А.Масхадов. В ходе перестрелки был подожжен железнодорожный клуб, а позднее он  подвергся разграблению и по кирпичику был разнесен близь проживающими людьми. Чеченцы, жители обоих районов города, очутились в противостоянии по отношению друг к другу в этом конфликте. Противостояние проявилось также и в том, что аульские чеченцы стали посещать только свою мечеть, отмечать религиозные праздники обособленно, имел место также конфликт в виде драки в самой мечети, направленный на   изгнание вахабитов из нее. Аульские чеченцы с тем, чтобы горные чеченцы не поселялись в домах в районе аула, стали скупать жилые дома у русских людей по более высокой цене, нежели предлагаемая цена сторонниками вахабитов (надо заметить, что эта цена была также низкой и не соизмеримой с действительной ценой дома).
В результате военных действий в городе была сожжена самая лучшая школа N116, в которой учились я, мои братья и сестра. Это было светлое и просторное здание, которое  было предназначено для военного училища в 1941-1945гг. Первый послевоенный выпуск в ней произошел в 1949 году, я заканчивал эту школу 10-м выпуском в 1959 году. В городе были сожжены также библиотека и ряд других общественных зданий.

    В Гудермесе, для контроля за передвижением людей, было организовано ряд блокпостов, на которых осуществляли дежурство солдаты федеральных войск. Русские женщины, кто открыто или скрытно, приносили солдатам продукты питания из своих садов и огородов. Эти женщины подвергали себя риску, так как чеченцы следили за ними. Однажды мне пришлось читать письмо солдата, служившего на блокпосте в Гудермесе, к своим родителям в пос. Петровский. Из письма было ясно видно, как тяжело приходилось этим молодым ребятам переносить жару Кавказа и столкновения с боевиками. В этом же письме я прочитал строки о русских женщинах,  приходивших к солдатам на блокпост и приносивших им картофель, лук и другие овощи.
Военные действия в Гудермесе, по рассказам моих родственников были жестокими. Люди прятались в сараях, подвалах или вырытых в земле щелях. Боевики применяли хитрую тактику, они вели обстрел федеральных войск из домов русских людей, а затем перебегали в другие места. Наводчики с гор в Брагунах не знали этой тактики и фиксировали места, откуда происходил выстрел, в ответ летели мины и снаряды, которые разрушали дома этих несчастных людей. Так, был разрушен дом моих родственников, а рядом стоящий дом боевиков сохранился в целостности. В примитивных убежищах прятались вместе с русскими людьми и чеченцы, всем приходилось не сладко, в этой обстановке все делились продуктами питания, а иногда и одеждой.   

   Конечно, северокавказские конфликты, перетекшие в настоящее время и в Дагестан, имеют свои причины социально-политического характера, в их исторической природе и национально-культурных традициях. Зачастую они подогревались, некоторыми представителями местной национальной интеллигенции, занимавшей русофобскую националистическую позицию. Национальным историкам и политикам следует в большей степени исследовать вопросы национальной психологии, ментальность народов, традиции многочисленных северокавказских народов и не подыгрывать местным националистически настроенных вождям и лидерам. Политики всех уровней должны понять, что человеческая жизнь  - это ценность Высшего порядка, а не материал для удовлетворения каких-либо амбициозных проектов. Политики своими делами должны способствовать обогащению человеческой истории разумными делами.

    Начавшийся XXI век оказался сложным в моей жизни, я потерял многих коллег вследствие их несвоевременной кончины, ушли из жизни два моих любимых племянника, проживавшие в Сибири. Особенно мне жалко ухода из жизни Павла в возрасте Христа.  Он достиг больших спортивных высот, мастер спорта международного класса, победитель ряда европейских спортивных встреч, участник соревнований по борьбе сумо в Японии и других местах. Он закончил аспирантуру в Красноярске, но не нашел работу в нем, тренировался в красноярском спортивном клубе «Платина» и выступал на международных соревнованиях за этот клуб. Вернувшись к родителям в Северск, он на определенном этапе потерял жизненные ориентиры, родители не обратили во время на это внимание, он ушел из жизни. Павлик, ты оставил родителям и мне большую сердечную боль. Приезжая в этот город я прихожу на могилы моих племянников и скорблю об их ранней кончине. Вскоре скончались мой зять Арамович (армянин) и старший брат Владимир, он был начальником цеха на объекте (профессионал, химик-неорганик). В настоящее время я часто посещаю сестру, ей уже за 80 лет, ее дочерей в Ростовской области, мне нравится быть в их семьях, но место, где они живут -  не по мне. С нашего позволения одна из дочерей сестры усыновила троих детей, взяв их из детского приюта. Конечно, нам с сестрой тяжело их воспитывать, т.к. мы уже на пути к черте жизни, а дети еще небольшие, в этом году они все трое пойдут в школу в первый-второй и третий классы. Мы к ним привыкли и стараемся дать им тепло своих сердец, мы помним такой же поступок наших родителей.

    В своей работе все эти годы я спуртую в научной деятельности, как будто меня кто-то подгоняет, и я спешу, чтобы успеть сделать до черты жизни. Мне пришлось работать в Китае, на побережье Желтого моря в городе,  в котором располагается гидротехнологический университет. Эта работа объясняется Международным договором, причину его заключения я не знаю. Эту страну я увидел изнутри, оценил тот рывок, который Китай совершил в последние двадцать лет, Меня поразили не столько просторы Китая, сколько аэропорты, в которых у меня происходили пересадки, особенно в Циндао, и автотрассы, которые мне напомнили немецкие автобаны. График работы был плотным и я смог посетить только город Чуйфу, место погребения философа Конфуция, который при своей жизни и в последующем определившего нравственные скрепы китайского общества.  Меня поразил город Жич Жао, в котором я работал и проживал в кампусе студенческого городка. В городе много зелени, цветов, широкие дороги, необычный Лунный парк, рынок жемчуга, прекрасные супермаркеты. В бытовом плане меня практически все устраивало, я, не зная китайского языка, быстро наладил отношения со студентами, преподавателями-китайцами и персоналом гостиницы. На море меня воочию поразили приливы и отливы, купание в море мне доставляло удовольствие, и я пытался обучать плаванию своих студентов. Меня удивила оплата моего труда, она оказалась ниже моей оплаты в в месте моей работы в университете. Но главное для меня было то, что я расширил рамки своего познания необычного мира.

    По приглашению администрации экономико-социологического факультета Лодзинского университета в Польше в 2008 году я был приглашен прочитать курс лекций для студентов, знающих русский язык и пожелавших прослушать учебный курс по микро и макроэкономике на русском языке с последующим зачетом. Организация учебного процесса была очень плотной и технически совершенной. Я смог в выходные дни посетить новые для места в стране, с удовольствием посещал концерты в филармонии и рассматривал город, в котором после вступления в ЕС начались громадные перепланировки автотрасс, главного административного корпуса университета, демонтаж старого здания вокзала, он был размещен под землей (практически это был вариант Центрального Варшавского вокзала). Я встречался со своими коллегами по социологическим исследованиям и наметил планы дальнейшего сотрудничества. По завершению месячного пребывания в университете я оценил мою оплату труда, она в три раза была выше той, что я получал на своем рабочем месте в Иванове.

    Вследствие моего двадцатипятилетнего сотрудничества с Институтом социологии Лодзинского университета Сенат этого высшего учебного заведения выбил для меня в 2015 году памятную медаль «Лучшему другу Лодзинского университета», чем я был польщен, эту медаль мне вручили два профессора из Лодзи на собрании в Иванове. В результате такого сотрудничества мною вместе с польскими коллегами было издано ряд монографий и значительное число статей на польском, русском и английском языках. Как-то при возвращении из Лодзи ко мне явилась поэтическая Муза.
               
                Меланхолия
Не возвращайся в сентябри, когда зима в природе,
Когда снега лежат в душе твоих друзей
И крика птиц, летящих к новой доле
Не жди опять с заснеженных полей.

И не тоскуй о том, что было бабье лето.
Среди замерших лиц встречающих людей,
Ты не ищи тот взгляд, что подарило лето,
Исчезнет он в листве и шелесте ветвей.

Моим друзьям в снегах приходят те же мысли
О бренной жизни и о том, кого уже здесь нет
Кто передал нам то, что будит наши мысли
О том, что жизнь пройдет, а может - ее нет.


    Ощущение движения с «ярмарки жизни» в настоящее время меня не угнетает, удручает лишь то, что жизнь проходит так быстро и многое еще не сделано, или утрачено. Вокруг меня, к сожалению, сложилась пустота, т.к. я не ощущаю дружеских встреч, не вижу дружеских улыбок, легкого дружеского подтрунивания над нашими житейскими проблемами. Потери и приобретения естественны в нашей жизни, это социально-биологический закон человеческой жизни вообще. Но одно очень важное и верное для меня, если любил или любишь – все это остается в сердце. В моем сердце сохраняется тепло от встреч с разными людьми, это тепло растворяет горечь от разлук и размолвок. Я продолжаю верить в добро, порядочность, искренность и дружеские теплые встречи. Жизнь продолжается.   Интересно описывать свою жизнь уже в зрелом возрасте, когда иных уж нет, а те далече. На ум пришли слова А.Блока: »Я не спеша, собрал бесстрастно воспоминания и дела, И стало беспощадно ясно: жизнь прошумела и ушла».   

     В память о старой дружбе я всегда вспоминаю стихи ирландского поэта Р.Бернса.
           Старая дружба
За дружбу старую до дна, за счастье юных дней
С тобой мы выпьем, старина, за счастье юных дней.
Побольше кружки приготовь, и доверху налей,
Забыть ли старую любовь и не грустить о ней?
С тобой мы выпьем старина, за дружбу прежних дней.

 С тобой топтали мы вдвоем траву родных полей,
И не один крутой подъем, мы взяли с юных дней.
За дружбу старую до дна, за счастье прежних дней,
С тобой мы выпьем старина, за счастье прежних дней

Переплывали мы не раз с тобой через ручей
Но море разделило нас, товарищ юных дней.
И вот с тобой сошлись мы вновь, твоя рука в моей.
За дружбу старую до дна, за счастье прежних дней,
С тобой мы выпьем старина, за счастье прежних дней

Я пью за старую любовь, за дружбу прежних дней.
За дружбу старую до дна, за счастье прежних дней,
С тобой мы выпьем старина, за счастье прежних дней.

     В продолжение этих стихов я бы хотел добавить высказывания Д.Лихачева из его книги "Земля родная"."...Храните молодость до глубокой старости. Храните молодость в своих старых, но приобретенных в молодости друзьях. Храните молодость в своих навыках, привычках, в своей молодой открытости к людям, непосредственности. Наша молодость - это и наша старость"


Рецензии